2 курс. "Воспоминание"

I

Александра Сергеевича Пушкина с самых первых его шагов в поэзии интересовало проникновение в глубинные тайны людского бытия.

Отдельные философско-обобщенные стихи, заключающие в себе общечеловеческие идеи, Пушкин писал и в Южный период своей жизни, и в Михайловском.

Однако то были лишь разрозненные опыты.

Лишь после декабря 1825 года, когда в душе Пушкина неизбежно — хотя, быть может, и незаметно для него самого! — произошел перелом, вызванный поражением декабристов и последовавшими жестокими репрессиями, философские стихи стали выражать глубокую тенденцию его творчества, особое направление в его поэзии.

Это имело под собой объективную историческую обусловленность.

После событий на Сенатской площади и наступившей вслед за тем реакции русская прогрессивная мысль проявила стремление в глубину, к постижению сокровенных тайн жизни и истории, к осмыслению современной действительности и современного человека во всей его сложности.

Ярче всего это нашло свое отражение в развитии новой ветви творчества Пушкина, названной впоследствии «поэзией мысли».

Эта ветвь росла у Пушкина по многим направлениям.

Самым, пожалуй, очевидным является цикл стихов второй половины 20-х годов, посвященных теме поэта: «Пророк» (1826), «Поэт» (1827), «Поэт и толпа» (1828), «Поэту» (1830).

Иные философские пьесы Пушкина являют собой тип рассказа-притчи с глубокой общественной мыслью в подтексте — например, «Анчар» (1828).

В других стихотворениях Пушкин пользовался хрестоматийными легендами, видоизменяя их и наполняя завуалированным смыслом — к примеру, «Арион» (1827).

Но самой, на мой взгляд, проникновенной формой выражения философских размышлений Пушкина являются так называемые лирические пьесы-признания.

В них общественные проблемы преломляются сквозь призму глубоко индивидуализированной личности автора, наполняются конкретными человеческими эмоциями — и благодаря тому трогают нас неизмеримо сильнее, нежели отвлеченные декларации. Ибо заставляют нас трепетать в унисон с переживаниям поэта, доверчиво открывающего перед каждым сокровеннейшие тайники своей души.

К таким стихотворениям можно отнести «Воспоминание» (1828), «Дар напрасный, дар случайный» (1828), «Элегию» (1830), «Пора мой друг, пора! покоя сердце просит» (1834), «Брожу ли я вдоль улиц шумных» (1834), «Вновь я посетил» (1835).

II

Стихотворение «Воспоминание», опубликованное в альманахе «Северные цветы» за 1829 год, было написано Пушкиным 19 мая 1828 года.

В опубликованном виде оно содержит 16 строк:

Когда для смертного умолкнет шумный день

И на немые стогны града

Полупрозрачная наляжет ночи тень

И сон, дневных трудов награда,

В то время для меня влачатся в тишине

Часы томительного бденья:

В бездействии ночном живей горят во мне

Змеи сердечной угрызенья;

Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,

Теснится тяжких дум избыток;

Воспоминание безмолвно предо мной

Свой длинный развивает свиток:

И с отвращением читая жизнь мою,

Я трепещу и проклинаю,

И горько жалуюсь, и горько слезы лью,

Но строк печальных не смываю.

(приведено по тексту [ПСС] — Т. 3. С. 60)

В рукописях Александра Сергеевича найдено продолжение, которое он вычеркнул из конечной редакции — еще 20 строк:

Я вижу в праздности, в неистовых пирах,

В безумстве гибельной свободы,

В неволе, в бедности, в изгнании, в степях

Мои утраченные годы.

Я слышу вновь друзей предательский привет

На играх Вакха и Киприды,

Вновь сердцу моему наносит хладный свет

Неотразимые обиды.

Я слышу вкруг меня жужжанье клеветы,

Решенья глупости лукавой,

И шепот зависти, и легкой суеты

Укор веселый и кровавый.

И нет отрады мне — и тихо предо мной

Встают два призрака младые,

Две тени милые, — две данные судьбой

Мне ангела во дни былые;

Но оба с крыльями и с пламенным мечом.

И стерегут… и мстят мне оба.

И оба говорят мне мертвым языком

О тайнах счастия и гроба.

([ПСС] — Т. 3, С. 459)

Чтобы лучше понять эту пьесу, мы должны обратиться к обстоятельствам жизни Пушкина.

Именно тогда, в 1828 году, судьба нанесла ему несколько новых ударов.

В связи с делом об «Андрее Шенье» за Пушкиным была официально установлена шпионская слежка. Его привлекли к ответственности по делу о «Гавриилиаде». И кроме того, нельзя забывать требование письменного обязательства представлять все свои творения в общую цензуру, несмотря на то, что царь лично освободил его от оного в 1826 году. Тучи, всю жизнь омрачавшие светлый горизонт поэта, сгустились тогда с особенной чернотой.

И поэтому не вызывает удивления, что именно к той поре относятся безотрадные и мучительные переживания Пушкина, нашедшие свое точное отражение в «Воспоминании».

Что представляет собой это стихотворение в композиционном и смысловом планах?

Первая строфа его рисует общую внешнюю картину ухода «шумного дня».

Начальная фраза его «Когда для смертного умолкнет шумный день» подчеркивает, что в эту благословенную вечернюю пору обычные люди, подведя итог суетному дню, со спокойною душою («И сон, дневных трудов отрада») отправляются на покой до будущего утра.

Но следующие две строки говорят, что к автору отпущение забот не относится.

Дальнейшие шесть строк поясняют, какой душевный разлад порождает там непокой, невозможность уйти на отдых вместе с простыми «смертными».

И все, творящееся в душе поэта, как бы подытоживают строки

Воспоминание безмолвно предо мной

Свой длинный развивает свиток.

И, наконец, заключительная строфа выражает отношение автора ко всему, происходящему с ним.

Итог мучительных раздумий содержится в последней фразе стихотворения: несмотря на всю горечь, отвращение, проклятия, жалобы и слезы, все-таки «строк печальных не смываю».

Допускаю, что здесь возможна иная трактовка:

не смываю = не в состоянии смыть слезами.

Однако мне думается, что имеется в виду именно сознательный отказ от забвения, столь характерный и для других стихотворений Пушкина.

И это признание, финальным аккордом завершающее короткую пьесу стиха, исполненную на едином вздохе — обратите внимание, что в тексте «Воспоминания» нет ни одной длительной остановки, единственная точка стоит после последней строки! — показывает, что поэту еще не открылся «последний ключ — холодный ключ забвенья».

Вспоминая былое, он не находит там ничего радостного и светлого.

Такое критическое отношение к собственному прошлому характеризует отнюдь не пессимиста. Нет, оно показывает нам очень мудрого и человечного человека, для которого все наслаждения прошлых дней меркнут, теряя остроту и цвет, зато со все большей резкостью проявляется действительные и мнимые дурные дела и пережитые страдания. Эти скупо строгие стихи полны жгучего раскаяния, они несут нам суровый обвинительный самоприговор поэта над всей своей прошлой жизнью.

Нужно было обладать поистине могучей душой, чтобы уметь и сметь так чувствовать, с такой беспощадной пронзительностью, поведать о своих думах!

Белинский относил это стихотворение к числу лучших в Пушкинской лирике и даже склонен был считать, что именно в нем выражено с собой силой «призвание Пушкина, характер и направление его поэзии», которая «выказывается более как чувство или как созерцание, нежели как мысль».

На мой взгляд, сия оценка страдает односторонностью.

К творчеству Пушкина, равно как и к личности Пушкина-человека неприменимы плоскостные измерения. Впрочем, я позволю себе коснуться этого вопроса позднее.

Но по предельной искренности поэтически выраженного чувства, охватившего в данный момент поэта (вспомним, что пьеса создана в один день — или, вернее предположить, в одну ночь!) по высокому душевному порыву это стихотворение действительно является одним из замечательнейших лирических произведений Александра Сергеевича.

Ночной колорит лирического повествования является достаточно традиционным приемом для философских стихов того рода, к коему относится «Воспоминание». Ведь именно ночью, когда меркнет свет, тают суетные звуки и падает на притихшую Землю бархатное покрывало Вселенной — именно в эти, оторванные от земного бытия часы, тонкая душа может говорить сама с собой, не перебиваемая чужим вмешательством. Для всех поэтов ночь — главное условие углубленного познания мира и самих себя. Достаточно вспомнить длинный перечень различных поэтических творений — от философических пьес немецких романтиков до городского романса поздних лет дореволюционной русской культуры:

Что есть другое, высшее блаженство -

Им эта ночь таинственно полна.

В нем тишина, отрада, совершенство,

В нем утешенье, мир и тишина…

У Пушкина ночь — не только условие единения с миром и самим собою, но и явление, истинно самоценное — она предметна, она существует как бы сама по себе, имея реальные и запоминающиеся приметы.

Экспрессионному действию стихотворения в значительной мере способствует и чисто технические приемы его решения.

Стихотворение написано ямбом перемежающегося размера — ритмической формой, очень любимой Пушкиным и хорошо подходящей для выражения его живой, варьирующейся и скользящей мысли.

Языковая атмосфера приподнята над бытом и каждодневностью.

Язык «Воспоминания» не столь архаичен, как, например, язык «Пророка» — но тем не менее он достаточно высок и близок к Державинскому. Такие слова, как «смертного», «стогны града», «влачатся», «бденья», «предо» мной, создают особую, приподнято-отрешенную от мелочных сует картину повествования. Тот же эффект создают торжественные, высокие по звучанию метафоры — например, «змеи сердечной угрызенья».

Стоит отметить и тонкие приемы аллитерации, усиливающие звучание Пушкинских строк. Например, прочитаем фразу, вводящую читателя в атмосферу душевного разлада автора:

в ТО время для меня влачатся в ТИшине

часы ТОмиТЕльного бденья.

Чередование частично созвучных слогов «то-ти-то-те» создает иллюзию неспешного качания маятника, бдящего за ходом времени.

А дважды повторенный ударный слог «ча», в русском языке вызывающий подсознательную ассоциацию с чем-то мрачным, пеЧАльнно заЧАрованным, усугубляет атмосферу тягостного состояния души.

Столь же характерна своей аллитерацией строка

ТаиТся Тяжких дум избыТок

Четырежды повторенный звук «т», которому явно тесно в четырех словах, создает точное ощущение переизбытка чего-то Тяжкого, мешающего самому себе, автору и читателю.

Или, например, возьмем такую строку, как

свой длИнный развИвает свИток

Аллитерация трех гласных «и», причем дважды повторяющихся в одинаковых слогах «ви» сначала без ударения, потом под ударением, создает ощущение чего-то, неспешно падающего вниз неравномерными движениями — так, как в самом деле падает, скользя и зацепляясь, бумага длинного свитка.

В каждом Пушкинском стихотворении каждая буква, каждый звук стоит на своем месте, однозначно детерминированном и филигранно подогнанном, и оказывает на читателя несравнимое по силе впечатление.

Завершая разговор о «Воспоминании», не могу не коснуться проблемы отброшенных строф.

Двадцать строк, найденные в черновых рукописях, представляют собой почти доделанное стихотворение, полное смысловых и стилистических богатств — чего стоит один только восхитительный оксюморонный оборот «друзей предательский привет»!

По сути дела, этот фрагмент раскрывает, наполняя конкретным содержанием, те «печальные строки» жизни, о которых в первой части говорится лишь вскользь.

На первый взгляд, этот развернутый комментарий, включающий в себя и «праздность» и «неистовые пиры», и «игры Вакха и Киприды», и даже «две тени милые» (в одной из которых позднейшие исследователи склонны видеть Амалию Ризнич, вторая же таится во мраке) — все это вроде бы углубляет и приближает к нам содержание пьесы.

Однако, если вдуматься глубже, то нетрудно прийти к выводу, что сия часть не только не приблизила, а напротив, отдалила бы от нас автора — а, значит, и все стихотворение.

В самом деле, сильнее всего действуют на читательское воображение намеки, вложенные между строк — прямолинейное же объяснение может даже оттолкнуть. Это происходит как следствии того, что все люди различны по темпераменту и вкусам и то, что может поразить одного (автора), может оставить равнодушным другого.

Отклоняясь от темы, не могу не отметить, что это дифференциально-личностное свойство более всего проявляется при восприятии текстовых портретов литературных героев.

Так, если автор, имея цель вывести красавицу (именно абстрактную красавицу, на априорных свойствах внешности коей строится движение сюжета), подробно опишет жгучую брюнетку, то читатель, предпочитающий блондинок, не воспримет героиню адекватно и обусловленность отношения к ней персонажей будет для него неестественной.

Пример, конечно, примитивно-анекдотический, но из него очевидно, что если того не требует контекст, автору всегда выгоднее действовать более на воображение читателя, нежели на текстовое восприятие — портрет стоит давать парой-тройкой беглых штрихов, дабы каждый дальше развил и углубил его мысленно согласно своему вкусу. Это качество человеческой натуры влияет на субъективную оценку экранизаций литературных произведений: очень редко нравится фильм, смотренный после прочтения книги, ибо нереально, чтобы конкретный актер воплотил в точности тот образ, который уже родился и окреп перед мысленным взором.

Александр Сергеевич Пушкин тонко чувствовал этот нюанс изобразительного письма и никогда (в отличие, например, от Лермонтова, потратившего десятки строк на назойливое разжевывание внешнего облика Печорина) не переусердствовал в портретах. Даже главнейших своих героев, таких как Онегин и Ленский, он давал беглым пером:

Острижен по последней моде;

Как dandy лондонский одет…

и

Всегда восторженную речь

И кудри черные до плеч.

Вероятно, это же тончайшее поэтическое чутье гениального художника, позволяющее всегда оставаться на самой грани в подаче абстрактного посредством конкретного, и заставило Пушкина безжалостно отбросить больше половины стихотворения.

Кроме того, будь стихотворение в два с лишним раза длиннее, оно бы потеряло ощущение единого вздоха, о котором я упоминал: в отброшенной части уже есть членение на предложения, в тексте встречаются точки, без которых не обойтись. Пропала бы легкость, душевный порыв.

И еще, заключение с своей первоначальной форме делало особый акцент:

И оба говорят мне мертвым языком

О тайнах счастия и гроба.

Такое педалирование мысли о неизбежном конце всего сущего под небом искажает пафос стихотворения.

Нет, не смерть, не «тени», не «мертвый язык» являются темой чудесной пьесы.

Она вся полна ощущением того, что главное на свете — жизнь.

Страдающая, изнуряющая самое себя воспоминаниями, но в то же время имеющая в том единственный способ утверждения, единственную форму самоосуществления.

Во всех стихотворениях, упомянутых мною в конце первого раздела работы, непосредственно отразились мучительные переживания и раздумья Пушкина о своей судьбе.

Вместе с тем они ярко выразили тягчайший общественный кризис, глубокую депрессию передовых кругов русского общества.

Однако Пушкин умел не только сообщить этим настроениям последекабристской эпохи огромную поэтическую силу — он поднял их на высоту художественно-философских обобщений.

Именно к этим замечательным пьесам можно отнести совершенно справедливое утверждение Белинского:

«Миросозерцание Пушкина трепещет в каждом стихе, в каждом стихе слышно рыдание мирового страдания, а обилие нравственных идей у него бесконечно».

III

Александр Сергеевич Пушкин…

Какое сердце русское не дрогнет при звуках этого имени?.

Он приходит к нам в рассветном детстве, рисуя на морозном стекле чудный мир своих волшебных сказок.

Потом является первыми в жизни слезами от чужой боли — после известия о том, что его убили на дуэли, и что его можно было бы спасти, случись все в наше время.

А потом сопровождает нас на многотрудном земном пути, осеняя крылами своей божественной поэзии, точно незримый ангел-хранитель.

И всю жизнь, от отрочества до глубокой дряхлости, оборачивается новыми сторонами.

Юность и взросление, любовь и измена, долг и страсть, жизнь и смерть — все эти острые житейские проблемы в высоком поэтическом разрешении мы всегда можем найти у мудрого Александра Сергеевича.

Он подобен Вселенной — он бесконечен вдоль и вширь, и неисчерпаем вглубь.

И сколько бы разных слоев не сумели бы мы открыть для себя в его чарующей поэзии — можно быть уверенным, что и под последним, самым глубоким, всегда найдется еще более глубокий пласт его животворящей мысли.

Гений Пушкина неизмерим.

Это такая вершина, что на протяжении полутора веков после смерти целые сонмища, неисчислимые тьмы литературоведов бессильно тщатся разрешить его загадку.

О жалкие слепцы! ничтожные муравьи, не видящие дальше своих усов!

Пушкин бесконечномерен.

Нельзя объять единым взором столь необъятную фигуру, которую являет нам Пушкин-поэт в сплаве с Пушкиным-человеком.

Как один и тот же творец мог написать и

Люблю тебя, Петра творенье,

Люблю твой строгий, стройный вид.

Невы державное теченье,

Береговой ее гранит,

Твоих оград узор чугунный,

Твоих задумчивых ночей

Прозрачный сумрак, блеск безлунный…

([ПСС] — Т. 4, С. 381)

и

Город пышней, город бедный.

Дух неволи, стройный вид,

Свод небес зелено-бледный,

Скука, холод и гранит…

([ПСС] — Т. 3, С. 79)

И ныне ты к сынам, о царь наш, возвратился,

И край полуночи восторгом озарился!

Склони на свой народ смиренья полный

взгляд -

Все лица радостью, любовию блестят…

([ПСС] — Т. 1, С. 155)

и

Ура! в Россию скачет

Кочующий деспОт.

Спаситель горько плачет,

А с ним и весь народ.

([ПСС] — Т. 1, С. 342)

(и то и другое — об Александре I)?

Да будет омрачен позором

Тот малодушный, кто в сей день

Безумным возмутит укором

Его развенчанную тень!

([ПСС] — Т. 2, С. 65)

и

Ты помнишь ли, как царь ваш от угара

Вдруг одурел, как бубен гол и лыс.

Как на огне московского пожара

Вы жарили московских наших крыс?

([ПСС] — Т. 3, С. 46)

(оба отрывка касаются Наполеона)?

Я вас любил безмолвно, безнадежно,

То робостью, то ревностью томим;

Я вас любил так искренно, так нежно,

Как дай вам бог любимым быть другим.

([ПСС] — Т. 3, С. 133)

и

Орлов с Истоминой в постеле

В убогой наготе лежал.

Не отличился в жарком деле

Непостоянный генерал?

([ПСС] — Т. 1, С. 327)

(Я уж не говорю о том, что можно противопоставить стихотворение «Румяной зарею покрылся восток» и поэму «Царь Никита и сорок его дочерей», от которой розовеет бумага.)

Или вот это:

Если жизнь тебя обманет,

Не печалься, не сердись!

В день уныния смирись:

День веселья, верь, настанет.

([ПСС] — Т. 2, С. 268)

и

Что в имени тебе моем?

Оно умрет, как шум печальный

Волны, плеснувшей в берег дальный,

Как звук ночной в лесу глухом?

([ПСС] — Т. 3, С. 163)

Подымем стаканы, содвинем из разом!

Да здравствуют музы, да здравствует разум!

([ПСС] — Т. 2, С. 269)

и

Тьмы низких истин мне дороже

Нас возвышающий обман?

([ПСС] — Т. 3, С. 200)

Как один и тот же человек мог быть добр до беспредельности — но никогда не прощать обид, мстить всякому обидчику едкой эпиграммой или строкой в романе?

Ненавидеть самовластных и сильных мира сего, и в то же время, по воспоминаниям Пущина, иметь «привычку изменять благородному своему характеру и <…> вертеться у оркестра около Орлова, Чернышева, Киселева и других»?!

Иметь гениальный талант, вкусить при жизни полное признание и фактически мировую славу (вспомним «перо Гёте»), получить дар судьбы, о котором подавляющему большинству из нас остается лишь мечтать — но гордиться прежде всего древностию своего рода, испытывать серьезную досаду, когда на вопрос «какого Пушкина?» слышал ответ «сочинителя»!

Ненавидеть холодный свет, но стремиться к нему, как мотылек на зов смертельного огня?!

В жизни оставаться истинным мужчиной, всегда любить приволокнуться за любой хорошенькой женщиной, попадающей в поле зрения — и боготворить Nathalie, быть хорошим семьянином и заботливым отцом многочисленных чад?!

И погибнуть, спасая честь своей семьи…

И к какому общему знаменателю привести судьбу человека, который всю жизнь стремился быть Онегиным, но не избегнул участи Ленского?!..

«Вот загадка моя: хитрый Эдип, разреши!»

Так как же ее разгадать, загадку величайшего русского поэта?

Мне думается, что никак.

Пушкина невозможно классифицировать, расчленить, загнать в приготовленные рамки, выстроить логическую цепь его поступков и творений.

Его можно просто любить.

Лучше всех, по-моему, смог догадаться и сказать об этом Кюхельбекер:

Счастлив, о Пушкин, кому высокую душу природа,

Щедрая матерь, дала, верного друга — мечту,

Пламенный ум и не сердце холодной толпы; он всесилен,

В мире своем он — творец! Что ему низких рабов,

Мелких, ничтожных судей, один на другого похожих, -

Что ему их приговор? Счастлив, о милый певец,

Счастлив бессильною даже и завистью злобы, любимец,

Избранник мощных судеб! Огненной мыслию он

В светлое небо летит, всевидящим взором читает

И на челе и в очах тихую тайну души.

ЛИТЕРАТУРА

1. А.С. Пушкин в воспоминаниях современников. В двух томах.М.,1974.
2. А.С. Пушкин об искусстве. В двух томах. М.,1990.
3. Белинский В.Г. Сочинения Александра Пушкина. М., 1961.
4. Благой Д.Д. Творческий путь Пушкина. М., 1967.
5. Бурсов Б.И. Судьба Пушкина. Л., 1986.
6. Гессен А.И. Все волновало нежный ум… Пушкин среди книг и друзей. М., 1965.
7. Глинка В.М. Пушкин и Военная галерея Зимнего дворца. Л., 1988.
8. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений в десяти томах. М., 1962.
9. Пушкин в русской поэзии. М., 1937.
10. Рождественский Вс.А. Читая Пушкина. Л., 1966.
11. Смирнова А.А. Лирика Пушкина. Принципы анализа поэтического идеала. М., изд-во МГУ, 1988.
12. Степанов Н.Л. Лирика Пушкина. М., 1974.
13. Тынянов Ю.И. Пушкин. М., 1987.

1990 г.

© Виктор Улин 1990 г.