Цирк

  — А мы точно не опоздаем? – в третий раз потребовал ответа у Юрия Петровича его десятилетний сын, заглядывая в глаза и беспокойно ерзая по затертому сидению троллейбуса.

  — То-очно, — протянул тот без уверенности в голосе, так как рогатый, похоже, прочно залип в пробке, окруженный стаей надменных иномарок. Мокрые от дождя средства передвижения как могли, мешали друг другу и хищно сверкали багровыми огнями.

  — Обложили, как волки оленя… — оглядывался Юрий Петрович сквозь окна полупустого троллейбуса. С моста, на котором некстати запнулось движение, купол цирка был виден во всех деталях, несмотря на мелкую, сеющую с неба мряку.  «Хоть бы не в среднем ряду затерло – пешком бы добежали», — начинал беспокоиться Юрий Петрович, тщетно пытаясь разглядеть сквозь мокрое окно, что творится впереди. До представления оставалось двадцать минут.

                                                                     *     *     *

   Нельзя сказать, что Юрий Петрович очень любил цирковое представление, скорее – ему нравилась атмосфера. Будучи человеком средним, он, как всякий обыватель, любил посещать места, в которых чувствовал себя уверенно. «Уверенность приходит с мастерством, а мастерство приходит с опытом», — сказал неизвестно кто неизвестно когда.

  Юрий Петрович считал себя мастером по части цирка, а опыт пришел к нему еще тогда, когда он водил на представления свою, повзрослевшую сейчас, дочь. С тех пор ему точно было известно, куда садиться, чтобы все было видно, а до туалета – недалеко, когда покупать сладкую вату, а когда – лимонад. Он знал, куда лететь в антракте, чтобы отовариться в буфете, и, наконец – где находится сам буфет, скрытый от посторонних глаз так искусно, что большинство посетителей даже не догадывались о его существовании.

  И сейчас, нагруженный салфетками и носовыми платками, со всем своим бесценным опытом этот человек беспомощно застрял в пробке. В двух шагах от цирка.

  — Ну, слава Богу, поехали. Теперь точно не опоздаем, — довольно расправил плечи Юрий Петрович, когда троллейбус бодро рванул с места, уверенно отрываясь от зазевавшихся машин.

  «Ну я же не могу предвидеть будущее…» — ответил как то его отпрыск на вопрос, будет ли он впредь вертеться на уроках. Что ж, наверное, создатель поступил милосердно, лишив человека дара предвидения и избавив его тем самым от лишних переживаний.

                                                                  *     *     *

  В фойе они влетели с первыми аккордами циркового марша. «Зачет», — не забыл похвалить себя Юрий Петрович, предъявляя билеты старушке в бордовой униформе. Огни в зале уже погасли, и заслуженный работник культуры подсвечивала себе крохотным фонариком. Подмышкой другой руки она придерживала то и дело расползающуюся кипу программок.

  — Программку не желаете? – поинтересовалась старушка, возвращая билеты.

  — Недорого, — едва улыбнулась она, заметив, как замялся Юрий Петрович – и в первом ряду посажу, — продолжала коварная бабка сеанс искушения.

  А вот этого Юрий Петрович не любил. Как вполне сформировавшийся обыватель, он откровенно боялся перемен, а фраза: «Дай мне подумать…» — давно стала его визитной карточкой. И сейчас у него не по-хорошему зазвенело в левом ухе, и он чуть было не подумал: «Провалилась бы ты со своими  програм…», — но, как человек, считающий себя интеллигентным, вовремя спохватился и процедил про себя: «Шли бы вы, бабушка, со своим первым рядом…»

  Додумать ему не дали. Судьба в ангельском облике сына настойчиво дергала его за рукав.

  — Пап, ну пойдем в первый ряд, — умоляюще заглядывал в глаза Ванюшка и сжимал маленькой горячей ладошкой руку озадаченного отца. Устоять было невозможно и, рассудив, что, в конце концов, в первом ряду тоже люди живут, Юрий Петрович решительно двинулся навстречу провидению.

  Когда на арену выпорхнули грациозные танцовщицы, он, грешным делом, подумал, что, в общем, быть в первых рядах не так уж и плохо. Затем, менее грациозно, по кругу побежали верблюды, и Юрий Петрович стал прикидывать, прочно ли держится эта туша на тонких ногах и сколько в ней центнеров живого веса. «Интересно», — злорадно подумал он: «Кому больше обрадуются зрители – вывалившейся из манежа танцовщице, или рухнувшему через барьер верблюду»? Шутка собственного изготовления ему понравилась, и он понемногу стал привыкать к своей роли зрителя первого ряда.

  На самом деле, дети ходят в цирк на клоунов. Если те Ване нравились, после представления сын говорил: «Хороший цирк, только клоунов мало». Если нет, что было крайне редко, он вообще ничего не говорил.

  Всех клоунов городской труппы, равно как и артистов, Юрий Петрович знал в лицо. И это были хорошие клоуны. Они честно доводили детей до икоты и вызывали покровительственные улыбки у взрослых. В этот раз что-то шло не так: на манеже работали артисты местной труппы, а никто до сих пор не вышел смешить публику, хотя первое отделение подходило к концу.

  «Не понял. А клоуны где»? – стал подозревать неладное Юрий Петрович, сворачивая крышку бутылке с лимонадом.

  И тут свет в зале погас, и воцарилась относительная тишина, сопровождаемая негромким гулом зрителей и привычным поскрипыванием кресел. Под куполом раздался резкий щелчок, и ослепительный луч вырвал из мрака странную фигуру в противоположном секторе цирка. Существо было одето в белый балахон с огромными красными пуговицами, а на бритой голове его нелепо колыхался красный гребень. «Та-ак. Что-то новенькое», — насторожился Юрий Петрович и машинально сделал глоток лимонада. Затем существо подало голос, усиленный пристроенным ко рту микрофоном.

  Речь его была такой же странной, как и внешность: в ней диковато смешались в кучу обрывки русских и английских слов, а дополняло эту полифонию петушиное кудахтанье. Прислушавшись, Юрий Петрович с удивлением обнаружил, что, хоть смысл слов ему и не ясен, но что в целом хочет сказать этот субъект, понять можно.

  Чудовище неспешно спускалось вдоль рядов к манежу, явно выбирая жертву и откровенно любуясь поочередно вжимающимися в кресла зрителями. «На нервах играет, гад», — догадался Юрий Петрович и еще раз приложился к бутылке. «Как они пьют эту гадость»? – пытался он отвлечь себя мыслями — «Вот в наше время был лимонад: «Буратино», «Дюшес», «Ситро»…

  Чтобы сын не догадался, что ему тоже страшновато, Петрович решил вести себя развязно, отчего с грохотом уронил бутылку на пол. Как можно тише, стараясь не скрипеть креслом, он наклонился за лимонадом и осторожно положил его на сидение сзади, медленно распрямляя спину.

  Ослепительный луч застал его врасплох, выедая глаза синим светом. В ореоле этого сияния возникла бритая голова, указательный палец властно нацелился в грудь, а голос на тарабарском языке приказал подняться. «Влип», — мог бы подумать Юрий Петрович, но никаких мыслей на тот момент в голове его не возникло, и он стал покорно подниматься с кресла. Сзади с повторным грохотом свалилась подлая бутылка…

  Пытаясь хитрить, жертва рефлекторно озиралась назад, намекая, что в зале есть более достойные люди и даже попыталась сесть на место, но деспот был неумолим.

  На ватных ногах, неспортивно перевалившись через барьер, избранник судьбы вышел на середину манежа, который тут же залило ярким светом. Ставшая не видимой для него публика дружно грохнула аплодисментами, отчего по спине Юрия Петровича потекли холодные ручейки пота, а петушиный гребень на голове клоуна стал двоиться в глазах. Дальнейшее происходило перед ним, как в тумане.

  Ловко сумев отвлечь внимание и без того растерянной жертвы, злодей подкрался сзади и напялил ему что-то на голову под прокатившийся хохот зрителей. Затем заставил выполнять какие-то неприличные приседания, подло подсунув при этом огромное яйцо, которое якобы вывалилось из Юрия Петровича. А после всех унизительных процедур ему надлежало еще и прокукарекать так, как этого требовал учитель-петух. Услышав, какая трель родилась у подопытного, тот решил, что парня пора возвращать на место.

  Опять перевалившись через барьер, Юрий Петрович с ужасом обнаружил, что ничегошеньки не видит после ослепительной синевы прожекторов и совершенно не представляет, в какой стороне теперь его место. Маленькая ладошка ухватила его за руку и, как слепого, потащила к креслу. Тут грянул марш и конферансье объявил спасительный антракт.

                                                                    *     *     *

  Поняв, что на него свалилась известность, новоиспеченный артист поспешил укрыться в буфете. Там, в тихом уголке, за уютным столиком он понемногу приходил в себя, глядя, как сын с аппетитом уплетает ароматную сосиску в тесте (аппетитно жующие дети всегда действуют на взрослых успокаивающе).

  — Пап, ты был смешнее клоуна, отпустил ребенок комплимент отцу, не сводя с него восхищенно-лукавого взгляда. Тот на это только улыбался, прихлебывая лимонад и с удивлением отмечая, что вкус у напитка тот самый, как в детстве.

  К третьему звонку второго отделения Юрий Петрович расслаблено восседал на своем месте, справедливо полагая, что свой вклад в искусство он уже сделал и теперь со спокойной совестью может, наконец-то, насладиться зрелищем. Дружно похрустывая воздушной кукурузой, они вместе с сыном безмятежно хохотали над проделками собачек и, затаив дыхание, следили за полетом воздушных гимнастов. Вот так, по-домашнему, все могло и закончиться, если бы не...

                                                                     *     *     *

  …Если бы не лысый злодей. Теперь этот подозрительный тип вырос в другом конце зала, но уже без гребня. Впрочем, это не добавило ему привлекательности.

  — Пап, приготовься. Твой выход, — ткнул детским локотком отцу под ребра внимательный сын.

  — Снаряд второй раз в одну воронку не падает, — прошипел тот в ответ и услышал, как хрустнули на подлокотнике его пальцы. «Спокойствие, только спокойствие», — приказал себе Юрий Петрович и заволновался уже по-настоящему. «А не пересесть ли, от греха»? – родился, наконец, в голове голос разума. «Пронесет», — заглушила его мещанская легкомысленность, уверенно толкая остальной организм к катастрофе.

  Становилось очевидным, что лысый мерзавец твердо решил сегодня профилонить и нашел для себя подходящую замену.

  — Шо, опять?! – поперхнулся кукурузой Юрий Петрович, когда перед ним вновь возникла лысая башка мучителя. Это уже был удар под дых ниже пояса. От переполнявшего его возмущения он малодушно попытался выпихнуть вместо себя отпрыска, но тот с недетской силой намертво вцепился в кресло. Клоун выждал какое-то время, снисходительно глядя на их возню, а затем выдал три вполне себе русских слова: «Не-ет! Папа… Звезда».

  И вновь он на манеже, как голый в Доме культуры. Соскучились? Здрасьте!

  Надо сказать, что, хоть Юрий Петрович и спускался вниз по эволюционной лестнице, его карьера на арене уверенно шла в гору. Теперь ему доверили изображать четвероногих друзей человека.

  Чтобы выставить Петровича поглупее, лысый разбойник опустился до примитивной домашней заготовки. Объяснив, в своей дурацкой манере, что тому потребуется только повторять его движения, хитрец ловко засеменил на полусогнутых ногах. «Не на таковских напал», — с неестественной ухмылкой пошел следом Юрий Петрович, твердо решив вести на манеже свою игру. Злодей опустился ниже и прошелся мелким бесом, касаясь коленками пола. Молниеносно раскусив маневр противника, узник манежа решил прикинуться простофилей и с той же, закаменевшей на лице, гримасой выдал такие коленца, что зал буквально взорвался аплодисментами. Публика была на его стороне.

   «Знай наших», — отвесил он поклон зрителям, стоя на коленях, как перед иконами. Не ожидавший такого отпора прохвост решил пойти ва-банк и пополз на четвереньках, комично подрыгивая то левой, то правой ногой. Зал замер, как перед пенальти…

  То, что изобразил вошедший в раж Юрий Петрович, описанию не поддавалось. Так же, как и то, что началось потом в зрительном зале.

  Родители отпаивали поочередно икающих от смеха детей. «Ой, не могу-у…» — стонала дама в лисьей шубе, утираясь париком. «Хочу такую соба-ачку…» — ныла девочка в первом ряду, дергая рукав почтенного отца. Чем это закончится, не ведал никто…

  Крупный успех впервые вошел в однообразную жизнь Юрия Петровича, и он желал насладиться им в полной мере. Стоя на четвереньках, с улыбкой, напоминающей оскал собаки Баскервиллей, он впервые чувствовал себя на своем месте. Если бы утром кто-нибудь сказал ему, что вечером, счастливый, он  будет стоять посреди манежа на четвереньках, Юрий Петрович только покрутил бы пальцем у виска. А теперь, большого труда стоило посрамленному, рискующему остаться без работы клоуну, увести его с манежа.   

  — Учись, пока я жив, — плюхнулся в кресло Юрий Петрович, отирая пот со лба. Мальчик в ответ молча пожал руку.

                                                                 *     *     *

  В третий свой выход звезда манежа вел себя, как настоящий мастер оригинального жанра, кривляясь уже со вкусом. В конце номера он вовсе обнаглел до реверанса, за что был награжден бурными аплодисментами.

  Уже не казался чудовищем клоун, а когда оркестр в последний рез врезал марш, сыну едва удалось удержать расходившегося папашу, рванувшего вдруг  на поклон вместе с артистами.

  Зал прощался с ними стоя. Ощущая себя частью циркового братства, Юрий Петрович чуть не лишился ладоней, приветствуя тех, кто помогал ему сегодня на манеже. В носу предательски защипало и, чтобы не пустить слезу, он схватил сына за руку и направился к выходу.

  У двери стояла та же старушка в униформе.

  — Не забывайте нас, — пропела она приятным молодым голосом и заговорщицки подмигнула Юрию Петровичу. Впрочем, это могло ему и показаться.

  Вечер заботливо выключил дождь и зажег для них мягкий свет фонарей. Подпрыгивая то на правой, то на левой ноге, сынишка смешно семенил рядом, согревая теплой ладошкой руку отца. «Ну как цирк, Вань»? – хотел по привычке спросить Юрий Петрович, но почему-то раздумал и тоже пустился вприпрыжку, немного фальшиво насвистывая марш «Огни цирка».