Обида

1.
Белый пух в июне по Москве – метелью по бульварам и скверам.
Метёт его ветром. И нет покоя пушинкам. В хаосе кружат: кидает вверх, бросает вниз! Была единственная упорядоченность в безудерже разгула: хаос двигался навстречу!
Мчится Ваня по Москве – на рефрижераторе под 100. И летят пушинки в лобовое стекло с громадной скоростью, и омываются потоками, крутясь по кривым и оставаясь в тщете далеко позади… Лишь некоторым удаётся попасть в боковые окна в салон и, после безумства падения, плыть наслаждаясь покоем.
— Как зимой, — говорит Валера. Он шофёр, работает на «Дине» — японце праворуком – заморозку возит в магазин.
— Да, — подтверждает Ванюша.
Едут они мимо ВВЦ. Вырисовывается Останкинская башня. Колесо обзор медленно кружит. Ракета в небо устремилась. Эстакада лёгкого метро проплывает рядом. Здесь открытые пространства, нет загромождённости застроек. Солнце освещает этажи многоэтажки, когда они поворачивают налево, горит в стёклах плавленым золотом.
И едут они за гитарой для Ивана.
И кто ведь знал, что всё так сложится?

Пришла однажды мама с покрашенной и постриженной головой. Нарядилась, надушилась:
– Буду поздно, — и ушла.
А на следующий день речь завела:
— Работаю одна, цены дорожают, за квартиру плату повышают, в мире кризис глобальный, зарплату урезают, а тебе компьютер надо, сам просил…
— Ну, и что?
— Да вот, хотела комнату сдать, как ты на это смотришь?
— Нормально я смотрю, — Ваня действительно не против.
Но когда пришёл мужик – а в руках бутылка, назвался Валерой, — не принял его, поднялся внутри протест: буркнул что-то на приветствие, руку не пожал – закрылся в комнате, так больше и не вышел… Звали его, кушать приглашали, глухо о чём-то говорили – бесполезно. А на ночь мать ушла к постояльцу новому. Лежит один Ваня в комнате. Глядит в темноту. Горько ему. Что, плохо они с мамой жили последнее время? Опять пить будет, опять скандалы и драки… Предала мама их покой и мир… Лежит он, слёзы глотает.

И вдруг услышал Ваня звуки, услышал голос… Бегут пальцы по струнам, срывают серебро, вливается оно мальчишке в душу, вздымает муть, и что-то там проблёскивает на самом дне — глубОко-глубокО! – это Валера гитару в руки взял:
— Под небом голубым,
Есть город золотой,
С хрустальными воротами,
И яркою звездой…

Очарован Ваня песней, очарован музыкой… Во всем этом бардаке, в душевной грязи и вони – чудесные звуки… А проблёскивает и отзывается в душе Ванюши нечто погребённое с рождения, с младенчества сопливого. Отозвалось, откликнулось и замер Ваня улавливая, пытаясь распробовать, сберечь в себе отблеск, отклик этот … Слишком тонок и прозрачен… Слишком нежен, невесом – неужели душа его на это способна?

А дядя Валера пел:
— А в городе том сад
Всё травы, да цветы,
И бродят там животные
Невиданной красы…

И верилось Ванюше, что на самом деле существует такое светлое место на земле, и чудилось ему, что всё происходящее с ним сейчас знак того, что ждут его в золотом городе, что заповедано Ване прожить и найти этих животных…
— Одно как жёлтый огнегривый лев,
Другое – вол исполненный очей,
А с ними золотой орёл небесный
Чей так ясен взор незабываемый…

А в небе голубом горит одна звезда
Она твоя о ангел мой, она твоя всегда.
Кто любит, тот любим, кто светел, тот и свят,
Пуская ведёт звезда тебя дорогой в дивный сад.

А есть у Вани звезда своя? если есть — как найти её? — вот в чём вопрос!
И вообще: зачем Валера пел? Чтобы тревожить? Тогда зачем он пил? Чтобы забыть? И город? И цветы? И хрустальные ворота? Вот ведь, блин, дилемма! Не знает Ванюша, что ещё ему подумать, вот и бросил это дело… Дорог ему момент чувствования души своей, беречь надо чувство – не забывать…
Вскочил, оделся, и в ночь сбежал!

2.
Не просто так сбежал он. Помнит он что бывало, когда папы появлялись. Ну, у тебя и мать, дети говорили во дворе, с мужиком опять спит. Ну, так они муж и жена, отвечал Ванюша, им можно…

Папы приходили, уходили. Любили папы быть на кухне. Свет горел. Мама весёлая курила, Ваню целовала. Звенели рюмки и Ване наливали — сока в рюмку… За любовь, говорила мама и смотрела в глаза очередному папе. За любовь, отвечал тот, подмигивал мамуле. За любовь! подхватывал Ванюша, боясь, как бы не забыли и о нём. Все смеялись, радовались жизни, и через пару часов Ваня переползал на колени к дяде, и тот начинал тютюшкать и дышать на Ваню куревом и спиртом. Так и засыпал Ванюша, смутно думая во сне, что на этот раз останется этот дядя с ними навсегда и будет приходиться Ване папой. Шли дни, мама с папой всё также засиживались на кухне, но веселье уж не было воздушным, наливалось оно какой-то подспудной тяжестью, Ваню гнали вон. Папа нервно курил, у мамы сжимались губы, всё чаще она затягивалась сигаретой и выпивала рюмки. Начиналась ругань. Вот и сегодня пьяный папа наливал, звеня бутылкой о стакан:
— Что нельзя мне выпить?
Дышал, искривя рот:
— Мужик я или нет?!
— Да, пей, облопайся, — отвечала мама…
— На-а… — кричал папа, и бил стакан об пол. Ванюша вскрикивал…
— Понимаешь паря, — наклонялся к нему уже чужак, а глаза кровенились!.. — понимаешь паря, сломалась тут система, вот тут она сломалась! – и стукал в грудь…
Брал бутылку и пил с горла… Вновь глядел угрюмо:
— Да кто ты есть такой, чтобы перед тобой ответ держать?
— Иди сына, поиграй, – говорила мама и затягивалась окурком, – а ты, чего к нему пристал?! Отвянь от сына!
— Мам, пойдём со мной! – звал Ванюша.
— Давай ключи! — стукал кулаком папаша.
— Куда поедешь, на ногах-то не стоишь!
— Врёшь, падла! – ревел папашка и вскакивал, шатаясь.
— Да нету, нет ключей!!! – кричала мать. – Ты их Ваське с третьего подъезда отдал, совсем память потерял?!
— Сейчас я позвоню! – он брал сотовый, тяжело пальцами там по панельке шарил, не получалось, злился… Смотрел, покачиваясь:
— Э-э… нет, врёшь, красавица, давай ключи, давай говорю! – голос его становится всё громче! Он замахивается и швыряет сотовым в мать. Мать кричит, Ванюша плачет…
— А-а! – кричит мать, — Убивают!!! А-а-а!
— Заткнись, сука! – швырял ногами табуретки, хлопал дверью в зал – там бушевал, кидался чем-то, звенела люстра – плафоны бились!
— Отдай ключи, уеду я!!! Где ключи, куда запрятала?!!
Так вот, остался он в тот раз. Уснул подле дивана. Мать слёзы вытерла, дома прибралась, Ванюшу уложила, с папашки штаны стянула, да рядом прилегла…

Проснулся Ванюша посредине ночи… Какая-то тревога в воздухе повисла. Поднялся он, и в комнату мамулечки пошёл – хоть знал, что и нельзя.
Идёт Ванюша в темноте, боится сам, крадётся – там, на диване какие-то движения, папанька завис над мамкой, дышит тяжело, мамка всхлипывает – папка обижает! Вон как движется над ней! Ванюша руку протянул да до плеча дотронулся:
— Папа… — только и успел что пискнуть. Тот резко дёрнулся, вскочил, да как дал мальчишке в ухо! Ваня отлетел – лишь звон в башке!
— Не трогай сына! – мать вскочила в ночнушке длинной. Вихрем налетела – отшвырнула грозного обидчика! Ваня лишь башкой трясёт – не понял ничего! Мать уж рядом, Ванюшу проверяет…
— Всё! Меня достало – и ублюдок твой! Я ухожу!
Ушёл папаня в ночь – да так и не вернулся!
А вот сегодня новый…

3.
Подумал Ваня минут пять куда идти: к Витьке лучшему другу, не пойдёшь – там мать не пустит, а пустит станет выяснять – что да как? И, ведь, не расскажешь! – они богатые, и быт у них налажен… Решил тогда к Вовану – однокласснику в общагу. Общаги рядом со школой – одну чурки заселили, в другой гастеры с провинции. Вовчик тоже с родителями откуда-то из-под Воронежа. Отец его на стройке арматуру вяжет, мать стены штукатурит. Вовчик в школу ходит. После школы в комп играет. Ваня в гости к Вовке ходит – тоже в «Контру» режется.

Пока идёшь – за жизнью наблюдаешь: по коридору дети бегают, натянуты верёвки, сушится бельё, коврики с обувью у двери, коляски, велики, бабы бегают с кастрюлями, мужики курят на площадках, музыка играет, телики бормочут, в унитазах клокочут буруны спущенной воды… С кухонь тянет подгоревшим – там полчища тараканов, ползают по стенам, усами шевелят, откормленные тельца отливают лаком. Ваня ненавидит тараканов.

Отец Вовки храпит у стены. В маленькой комнатушке двухэтажная кровать, Вовка спит на кресле раскладном – стол стоит, вещей полно, дым от сигарет — дым столбом, банки с пеплом… Первый раз сразу понял, почему от Вовкиной одежды и тетрадок пахнет куревом.

Вовка уроки делал – какими-то «Золотыми сочинениями» обложился, писал сочинение, которое завтра сдавать: Проблема отцов и детей: кто прав? А Ванюха уж и забыл, что есть домашние задания.
— Давай помогу, — решил Ванюха. Взял ручку, лист бумаги, и накорябал, что в голову взбрело:

Я думаю что упрёки взрослых Молодёж не та пошла это не правельные упрёки потому что мы ну тоесть наше поколение и то поколение это совсем разные люди и там небыло не чего ни компьютера ни чего того что есть у нас поэтому они играли в футбол ну и многое другое. Ну наше поколение оно более развитое в том плане что многие ребята сидят за компом и они общаются через аську через игры по интэрнету. А в то время они целыми днями гуляли поэтому они были накаченнее чем мы потому что мы или дома сидим или да мы гуляем ну просто сидим на скамейке не нубывает что играют в футбол вот Витёк к примеру ну и в другие игры ну это мы реже делаем чем то поколение ну мы пьём курим некоторые принимают наркотики и варуют но то поколение не отличается от нас они то же самое делали они тоже курили ну короче делали всё что делаем шас мы ну я не буду говарить что все курят пьют варуют принимают наркотики некоторые просто не хотят не чего делать не пить не курить и т. д. Они просто хотят добится всего или просто всё это им не надо. А то поколение даже колбасу не могли купить в очередях стояли и машин у них не было… Короче хуже им было. ☺☼

Хотел было Иван написать про секс, которого у того поколения тоже не было, но постеснялся, а тут ему и скучно стало. Бросил это неблагодарное дело, даже ошибки не проверил. И пока Вовка изучал сей опус, да свой поправлял – стрелял по врагам матерящимся в компе.

4.
Стреляли поочерёдно вечер весь, пока не пришла мама Вовки, а отец засобирался на ночную. Пока его кормили – вышли покурить:
— У тебя перекантуюсь?
— Дома с матушкой напряг?
— А-а… — махнул рукой Ванюха.
— Да оставайся, — согласился Вовка, он понимающий парень был.
Мать Вовчика молчаливая худая накормила их лапшой, сходила в душ, задёрнула занавеску, сказала:
— Долго не играйте! – и завалилась спать.

Ещё раза два выходил Ванюха покурить. На обратном пути увидел его дядька один, мотнул пьяно пальцем:
— Слышь, паря… подойди.
— Чего надо? – напрягся Ванюха, не любил он пьяных…
— Слышь, сгоняй, а? Здесь недалеко… В соседскую общагу, в магазин. Мы тут с друзьями… — он щёлкнуть себе по горлу, — ну, немного загудели, понимаешь?
— Мне мамка не велит, — нашёлся Ваня, знает: чуть поведёшься – всё, влип!
— Такой большой, а всё за мамкой?! – ухмыльнулся дядя.
— Да мне и не дадут, маленький ещё!
— Вот что… — нагнулся дядя – возьми деньгу, а сдачу оставь себе – за труд! Идёт?
Ваня ощутил в руке купюры, молниеносно просчитал остаток – вполне солидно выходило. Но сразу всё-таки соглашаться – неслед!
— Не-е, там вахта, и вообще я не отсюда…
Выглянули в дверь, Ванюха учуял запах перегара, тепла, услышал смех, говор, музыку – гуляли…
— Ну, че-ё, Миха, идёшь?
— Всё путём, мужик, мы уж договорились…- он обернулся вновь к Ивану – А на вахте скажешь, что в 782-ю, понял? Там всё чики-пуки, понял?
Вздохнул Иван, головой мотнул – уж больно ему хотелось пятьдесят рублей в карман. Дошёл до Вовчика, ситуацию разъяснил. Вовчик не одобрил, но и противиться не стал.
В общем, сгонял Иван за водкой. Прошло всё гладко. А когда постучал то в 782-ю, то знакомый дядя и затащил его вовнутрь:
— О, молодца!
Стояло тут две двухэтажные койки, горела настольная лампа, закинутая вверх. Окно занавешено обрывком скатерти, два журнальных столика придвинуты к кровати, вокруг сидели две женщины помятых, и четыре мужика. Пахло кислым застарелым запахом табака, пота, немытых ног, перегретой водкой и распотрошенными салатами.
— Ну, что, брат, по пивку? – предложили от стола.
— Давай, давай… — махали ему рукой
— Заслужил, — подталкивал от двери знакомый дядя.
Хоть и скован Ваня, да знакома эта обстановка – не она его тормозит, а лица незнакомцев.
«Вот выпью и уйду», — подумалось ему.

5.
Выпил пива Ванюха. Тепло ему стало, щёки заалели, улыбка на лице! Тут тёха стала клеиться.
Мужики смеются:
— Танюха, смотри, ведь малолетка! Посадят на фиг!
— Я не малолетка! – ерошится Ванюха.
А Танька не отстала:
— У тебя подруга есть?
— А как же! — Ванюха отвечает.
— А-а… — машет Таня, — поди не может целоваться!
— Получше твоего!
— Да ты хоть знаешь, как я целуюсь?! – навалилась Танька грудью…
Ваньке жарко, Ваньке потно, отбивается Ванёк:
— Отвали, вот, дура! Отвали, кому сказал!!!
Пришли на помощь Ване. Утянул мужик в наколках прилипалу с жаркой грудью:
— Иди ко мне — покрепче буду! — захохотала та, опрокинулась, ногами завозила — ну, точно дура!

А тут в углу услышал мат, возню и ругань – поссорились Танька с Мишкой…. Убегла прочь за дверь, а за ней обидчик, а за ним ещё один – Роман. И Танька следом – пошла мирить. Остался запах водки, запах ног, да липкий пол под ними. Притих Иван: кто он тут?! А напротив газеты на столе, прокисшие салаты, горячный блеск в глазах — татуированный мужик всё говорил соседу:
— Да ты же Бандера недобитый! – зажимал в руке полу рубахи, тряс так кулаком, — Свиное ухо! Вы же москалей не любите, так зачем сюда приехал? У тебя ни родины, ни флага…
Тот пьяно что-то в ответ мычал…
— Хоть регистрация-то есть? Как не надо? Хочешь нарисую? – подхохатывал татуированный Андрей. Он тут был заглавного – Ваня сразу это понял, и побаивался его слишком широких хлопков по спине, уверенности наглой, слов его и действий… Не нравился ему его громкий голос, запах тела немытого, прищур холодных глаз...
— Слышь, Роман, — к украинцу, — а бабульки(деньги) у тебя есть? Водка кончилась однако…

Не оказалось денег ни у Романа, ни у Танюхи, ни у Пашки, ни у других друзей. А Ванька про полтинник затырился – молчит, лишь про Миху думает – предаст? Но вроде прокатило. Тут и услышал он про «гоп-стоп» — татуированный, — Андрей, — оказался бывшим зэком. Он и предложил сходить…

Долго ли, коротко ли, но оказался Ваня на тёмных улицах. Здесь парк недалеко, переход на станцию, электрички ходят, работяги домой вертаются – через тёмный, тёмный парк…
Вот и встали за деревьями: Андрей, Роман, да Ваня – на стрёме! – жертву поручено высматривать… Колотит Ваню: не знай от обстановки, не знай – от холода!

Вот увидел одного, как кучами прошли – идёт-пошатывается! Пошёл Ваня вперёд, предупредил таким образом, что, мол, есть на горизонте чувак… Спрятался за деревьями, услышал только:
— Мужик, помоги мужикам! – вскрик, удары глухие, топот…
— Бежим, бежим, паря! – увидели его в полутьме… «Зарезали?!» — мысль молнией в голове, пот, холод по спине! Но с облегчением услышал:
— Сумку, сумку бросьте, там письма! Да, что же вы, твари делаете… — ну, и дальше непечатно!
Успокоился немного Ваня: мёртвый кричать не станет!

6.
Проснулся Ваня ночью. В комнате темно. Лежал, соображал – где находился… Таращился в темноту, вслушивался в звуки. Понял, что в общаге. Вспомнил, как вчера ходил на дело. Лежал, боялся спускаться, но надо – пиво требует. Спустился. Дверь открыл. Ослеп от света. Добежал до туалета. Зашёл в ванную, задевая головой полувлажное бельё, попил, распугивая тараканов. Постоял на кафельном полу, смотрелся в зеркало – мутное и жёлтое. Как-то плохо всё и тихо. Почему в душе погано? А вчера весело было. После ограбления набралось у мужиков на выпивку, Ванюхе кулера купили – отпраздновали поход… Деньги были, да сотовый телефон впридачу захватили. Правда не нокия навороченный, сименс – бюджетный вариант: чёрно-белая панель, полифонии никакой, из игр только «Червь». Повертел его Андрей, симку выкинул, что дальше делать? Продать не продашь, а Ванюхе в самый раз: за помощь – и вообще, от широты души своей! Ванюха рад подарку: теперь и он крутой!
А в сумке и вправду письма из дома оказались. «Здравствуй папа! – читал Андрей. – У нас всё хорошо: я учусь, мама на работу ходит. Как ты там?» и далее по тексту. У Андрея свойство: каждое предложение пачкать грязью и навозом. Роман угодливо хихикает. Смешно и Ване – от того, как можно извратить слова – пусть самые хорошие.

Спит общага сном тяжёлым: отработались, отругались, отрыгались, отрубились – жильцы её. Ворочаются на сетках панцирных. Видят сны – беспросветные, как жизнь их, и стонут от понимания своей безысходности. И даже дети малолетние запоздало всхлипывают – предчувствуют судьбу свою – по стопам пойдут – на стройку… Будут также приходить, ругаться, забываться сном тяжёлым…

Чувствует Иван всё это. Вернулся Ваня в комнату. Залез наверх, но сон нейдёт. Что-то гложет его, какое-то воспоминание забытое… Ворочается Иван, сеткой скрипит, под ним храпят, у окна сопят, побоку кишечный газ пускают. Не утоляет сна его комковая подушка, сальная и влажная, матрас, продавленный с «котятами», атмосфера эта беспросветная.
Переводит он взгляд на окно, где темень и неба не разглядеть. И вдруг, легко так стало! А всего-то песня вчерашняя припомнилась, лучик светлый:
— Под небом голубым
Есть город золотой!...

Зазвучали слова в голове его, и сделалось ему так тоскливо, что он, было, застонал – словно стал одним из жителей общаги!
— Я буду как они! – вдруг пронзает его мысль.
… А ведь вчера ещё и танцы были, какие-то люди приходили, песни на площадке пели…
— Я буду как они! – вплоть до пота, до испарине не лбу осознаёт Иван обречённость.
Захотелось ему воздуха – уйти от миазмов этих! И вспомнил Ваня: у него есть Дом! А в доме мама! И пусть поссорился он с ней, но можно ему вернуться – ведь ссора казалась ему сейчас такой глупой и никчёмной, что радость в душе окрепла, и стало ему чуть легче!
А слова звучали, повторялись:
— С хрустальными воротами
И яркою звездой!
«Да, да, помирюсь, скажу, что дурак был!» — принял решение Ванюша. Собрался и ушёл: тихо-тихо, чтобы не потревожить похмельный сон своих знакомых новых…

И когда шёл по предрассветной улице, то напевал: А в небе голубом горит одна звезда! – всё было прекрасно, только вот тяжесть в кармане толстовки – оказался телефон! Вмиг прихлынули воспоминания, аж, кровь в лицо ударила! Не секунды не сомневаясь, закинул он телефон в кусты, — чуть полегчало, — да руку об штаны вытер – будто грязь в руке держал! Тут ещё стыд за смех над письмами – вот также маму вспомнил – по-доброму и с тоской!
Быстрей домой! Только мамка бы не ругалась! Хотя, пусть чуть-чуть, косяков он натворил достаточно.
А ещё понял он, — но только вот сказать не мог! — музыка – маленькое напоминание Бога, что в мире есть нечто большое, чем наши детские обиды.