Пинг-понг. Глава Действительного залога
Долгие годы моя общественная активность за пределами газетного листа не исчерпывалась КВНом и литобъединением. Кроме вышеперечисленного, я активно занимался общением с самыми разными людьми, играя в настольный теннис, с тех самых пор, когда он ещё назывался, в основном, пинг-понг. Под это китайское, по моему мнению, имя я предпочитал китайские шарики и ракетки, хотя в СССР во времена пропагандистских раздоров с последующим Даманским подобный инвентарь было не достать. Позже власть (а кто еще управлял внешней торговлей?) пошла на компромисс: шарики появились, а потом и ракетки, но пинг-понг окончательно стал настольным теннисом.
Отец играл хорошо, он вообще был игровиком-любителем, готов был не только к шашкам-шахматам, где имел вполне профессиональные категории, но и к видам спорта, требующим мышечной нагрузки и пластичности, волейболу, например, а в детстве вообще в футбол играл. Он и пытался меня научить пинг-понгу. По-своему. А я не поддавался и ракетку держал “пером”, а не по-европейски.
Не потому, честно говоря, что отдавал предпочтение всему китайскому, а именно эту укладку деревянной ручки в ладонь считали свойственной китайцам, а потому, что не хватило у меня взаимопонимания с учителем и я так и не научился отбивать шарик слева другой стороной ракетки, европейским способом. А если хват у тебя “пером”, если ты охватываешь ручку ракетки двумя пальцами, а остальные ложатся на тыльную сторону ракеточного поля и помогают ею управлять, то ты можешь играть все время одной стороной, и справа, и слева. Как выяснилось, и крутить у меня лучше получалось, чем обычным хватом, и отбивать, и подавать в трех метрах от стола. А потом и бить — неожиданно и с любого расстояния в любую сторону.
Держать так ракетку временами было просто больно, в кровь стирал правую руку между большим и указательным пальцем, тем более, пока играл тем, что дают: во дворах, на пляжах, в редакциях. Пришлось обзавестись ракеткой (откуда она оказалась у отца — не знаю) собственной, с отполированной ручкой, с глубоким вырезом фанерки, идущим от ручки к полю ракетки. И само это поле было неправильным, не по профессиональным правилам, то есть, — не жестким, из пупырчатой резины, и не двойным, где под гладкую липкую поверхность (чтобы лучше крутить) подкладывалась резина толстая и губчатая, а — из тонкой однослойной губчатой резины. Но довольно жесткой. И поскольку я все время играл одной стороной, то вторая сторона вообще могла быть отполированной фанерой.
Ко времени выхода на большую дорогу я узнал, что и китайцы-то, по крайней мере, на профессиональном уровне, держат теперь ракетку как все — унифицированным хватом, и ракетки у них — те же двойные, “сэндвичи” с гладкой поверхностью. Но меня уже было не остановить.
Сначала я учился обыгрывать таких же любителей, как я. Потом пару лет потратил, чтобы научиться обыгрывать отца. Скорее всего, впрочем, что это не я стал настолько силен, а что это он из-за первых инфарктов ослабел. Но попутно я утратил пиетет и к его постоянным соперникам-сверстникам. Дошла очередь и до мужиков в самом расцвете сил, старше меня лет на десять-пятнадцать, я часами после работы оставался в редакции и ждал своей очереди, чтобы в очередной раз проиграть им, пусть и не так крупно, как раньше. Потом стал обыгрывать и их, сначала — из-за их расслабленности, вызванной гигантским предыдущим опытом, потом — в силу собственного волевого напряжения. А ведь кое-кто из них играл на уровне первого разряда.
Я мог долго, до тысячи раз подряд, бить шариком в стенку, выворачивая ракетку от левого плеча, чтобы подрезать, и наотмашь лупил с плеча правого, накрывая шарик сверху, закручивая его так, чтобы от кромки стола он ушел вниз. Пальцы, лежащие на тыльной стороне, научились незаметно готовить кистевой удар. Играл каждый день, и в обед, и после работы, манкируя размеренным приемом пищи, семейными обязанностями и дипломатией, обыгрывая и начальников, и приходящих нужных людей. В конце концов стал стабильно класть на лопатки всех в Доме печати, даже выиграл для своей молодежной редакции чемпионат среди девяти населенных этажей.
Недавно солидный медиа-деятель написал, как примету времени, про которое теперь снимают ностальгическое кино о трудностях застойной жизни, что в детстве его папа брал его с собой в Дом печати и показывал, как играет Иося Гальперин. Но играл я не для зрителей! Хотя это и было одним из способов социализации, самореализации когда-то слабого болезненного мальчика, я даже после длительных гипсов и костылей быстро восстанавливался и снова играл. Я учился взаимодействовать!
Как раз тогда США и КНР начали налаживать полностью до того отсутствующие отношения, использовав поездки теннисистов на соревнования, называлось это “пинг-понговая” дипломатия. А у меня — пинг-понговая политология и обществоведение. И техника, и тактика, и стратегия. По тем же лекалам мозга, по которым я учился понимать характер и особенности противника на другом конце шаткого стола, воспитывать свою волю, переводить планирование в интуицию, я потом искал пружины поведения и противников, и соратников, и больших человеческих масс. Может быть, в этом можно разглядеть что-то бихевиористское, манипулицонное, неискреннее, даже подловатое, но я ведь никого не обманывал, я играл так выкладываясь, что каждый мог изучить меня и попробовать победить. Если умел ставить цели и находить к ним пути.
Спустя много лет на Лейпцигской книжной ярмарке я услышал выступление всегда, с юности, любимого писателя Владимира Семеновича Маканина. Он говорил о шахматах. О том, что играя черными, ты настолько понимаешь противника, который думает, что навязывает тебе предугаданное развитие, и настолько ты кажешься ему подвластным, как бы продолжением собственных мыслительных ходов, что он оказывается ошарашен, когда вдруг ты наносишь свой продуманный удар. И ты побеждаешь черными!
Я лучше защищался, чем нападал. По крайней мере, это так выглядело — я чаще только крутил, отправляя отбитые удары в неудобные для противника зоны, чаще, чем сам бил. Набирал очки из-за того, что противник не ожидал, что его замечательный сочнейший удар вернется к нему каким-то нелепым огрызком, соскользнет с обрыва стола или нагло и медленно переползет сетку. Но побеждал тогда, когда соперник уже уставал бить, или ему надоедало — и он пытался отвечать мне тем же. Или у него отказывала воля к победе (говорю сейчас только о сильных и умелых). И начинал бить я — из-под стола, издалека, с любой стороны. Поняв, что вот этот парень плохо берет слева, этот — теряется при высоких и наглых “свечках”, а этот не контролирует зону между сеткой и ближайшим бортом. А иногда я был агрессивен с самого начала игры, зная, как не уверен в себе при написании заметок новичок, тихий интеллигентный юноша. В длинных турнирных сражениях научился отдыхать при некоторых розыгрышах, допуская проигрыш нескольких очков при подаче соперника, зная, что возьму все свои.
И вот когда пошли экологические сначала, а потом и политические бои с начальством разного уровня, когда надо было попытаться поднять людей на спасение их жизней от отравы, от отупляющей бессмысленной, слабеющей, но все еще силы, я принимал решения примерно так, как говорил Маканин. Но только я учился этому не в шахматах. Так же, как в пинг-понге, я не прятался и не обманывал, но мои простенькие ходы и самоуверенная воля были под опекой изменившегося времени.
Прочли стихотворение или рассказ???
Поставьте оценку произведению и напишите комментарий.
И ОБЯЗАТЕЛЬНО нажмите значок "Одноклассников" ниже!
Пинг-понг люблю до сих пор.
Вот я читаю сейчас полный текст «Словарного запаса» — который те мне прислал — и чувствую, насколько я горд перед всеми прочими читателями тем, что мне посчастливилось внимать твоей книге не спеша, от начала до конца, без купюр и перескакивания сюжета.
Читаю медленно, изо всех сил растягивая удовольствие — так в юности я отрезал по маленькому-маленькому кусочку от торта «пралине», который даже в Ленинграде можно было купить не в любой момент.
И так хочется сказать всем твоим друзьям, всем почитателям твоего таланта и всем ценителям тебя как ЧЕЛОВЕКА, что твою книгу, буде она издастся хоть где-то, стоит прочитать.
Чтобы понять тебя еще глубже и полюбить еще сильнее.
Хотя вроде бы и глубже и сильнее уже нельзя…
Твоя книга переплетена такой плотной арматурой внутренних связей, что даже этот фрагмент почти абстрактен.
Признаюсь, я-то знал почти всех, кого ты описывал по Уфе (по крайней мере, имел понятие о существовании тех или иных имярек), мне можно было не следить за структурой героев — и то в одном месте ты 1 предложение, вероятно, опустил (в мыслях было, а набрать тебе кто-то помешал...) — и я СРАЗУ заметил и отметил это.
Книгу твоего уровня насыщенности нужно читать ТОЛЬКО ВСЮ ЦЕЛИКОМ — о чем я еще раз говорю всем пользователям сайта, сюда заглянувшим!