1002-я ночь Шахерезады

На дворец спускалась душная ближневосточная ночь, не принося прохлады и облегчения.
Царь Шахрияр был не в духе. Когда он признавался себе, почему именно, настроение портилось еще сильнее.

Царь злился на себя, и злился из-за Шахерезады. Нет, дело было не в том, что вчера он оказался отцом троих очаровательных детей и даже не в том, что жена скрывала их почти три года, играя с ним, великим царем, как с детенышем диковинных зверьков, которых продают для борьбы с мышами нубийские торговцы. Дело было в том, что вчера она рассказала все сказки. Царя тянуло к Шахерезаде, но он боялся разочароваться. Оказалось, что 1000 ночей он был влюблен в собственную жену, а теперь не мог понять, в нее или в ее сказки…
Наконец, Шахрияр решительным шагом направился в гарем. В конце концов, рассудил он, если все очарование жены заключается а сказках, с ней можно поступить так же, как с предыдущими…
— Дошло до меня, о Великий Царь, — начала Шахерезада как ни в чем не бывало, когда он утолил с ней свою нужду — что жил в городе Уршалим-аль-Кудс, при дворе царя Сулеймана-бин-Дауда великий мудрец…
— Так значит, ты вчера рассказала не все сказки? — грозно спросил царь, но сердце его наполнилось радостью.
— Это не совсем сказка, мой господин — смутилась Шахерезада. — Это просто базарные сплетни, история, которую я услышала сегодня утром от торговки; мне она показалась поучительной и я подумала, что она может позабавить тебя, о Безупречный Царь.
— Я дозволяю тебе потревожить мой слух глупыми сплетнями — церемонно сказал Шахрияр, а сердце его пело: "Услади мой слух, о свет очей моих и мать моих детей!"
— Говорят, — продолжала Шахерезада, — что именно он, а имя ему было Ибрагим Аль-Хаким, подсказал царю Сулейману в минуту душевной невзгоды, что написать, чтобы сердце его возрадовалось. И великий царь Сулейман бин Дауд приказал сделать кольцо, и выбить на нем надпись: "Все пройдет, пройдет и это", и смотрел на него, и печаль покидала сердце его.
За великую эту услугу царь Сулейман бин Дауд сделал Ибрагиму Аль-Хакиму воистину царский подарок: джинна в золотых цепях, запечатанных именем Сулеймана, но в кувшине с печатью Аль-Хакима, и приказал Сулейман джинну служить Ибрагиму Аль-Хакиму и сыновьям его, и сыновьям сыновей и их сыновьям, и так до скончания времен.
Я узнала от торговки, что живет в твоей столице, о счастливый царь, на улице Сук Аль Джумаль, искусный врач и чародей, и зовут его Саиф Аль-Хаким. Говорят еще, что рабы, которых он делает евнухами, не умирают от лихорадки и не истекают кровью; что порошки, которые он дает больным верблюдам, делают их здоровыми и сильными, как трехлетки и что он так искусно лечит вывихи и переломы, что руки и ноги остаются прямыми, как у годовалой кобылицы. И еще говорят, что в делах ему помогает джинн…
Шахерезада перевела дыхание и увидела, что Шахрияр спит, и на лице его блуждает счастливая улыбка. Тогда прекратила она дозволенные речи, свернулась калачиком у его плеча, положила руку на его широкую грудь и закрыла глаза…
Они проспали до утра обнявшись, и царь отправился вершить суд, и судил, назначал и отставлял, а когда наступил полдень, он сказал своему визирю: "Дошло до меня, мой визирь, друг мой и дед моих детей, что в моем городе, на улице Сук Аль Джумаль, живет искусный врач, по имени Саиф Аль-Хаким и что он врач, которому нет равному под небом. Пошли к нему гонца, и пусть скажет ему гонец, что царь Шахрияр оказывает ему, Саифу Аль-Хакиму великую милость, и ждет его на закате дня во дворце и желает разделить с ним трапезу."
И сделал визирь, как было приказано.
Когда солнце село, врач Аль-Хаким прибыл во дворец, и был препровожден к царю, и встретил царь его ласково, и ели они, и пили вместе, и вели беседу, и спросил царь Шахрияр: "Правду ли говорят, что предок твой — Ибрагим Аль-Хаким, служил великому царю Сулейману Аль-Дауду, и за великую мудрость его сделал царь воистину царский подарок и служил Ибрагиму Аль-Хакиму джинн, и служил сыновьям его и сыновьям сыновей? Правда ли, что служит этот джинн тебе и помогает в делах?"
Каково же было удивление царя Шахрияра, когда увидел он, что Саиф Аль-Хаким заплакал…
— Великий Царь, да продлит Аллах твои дни, все это истинная правда, — сказал врач, заливаясь слезами, — но джинн этот — не царская милость, а проклятие и погибель рода моего, ибо он хитер и злобен и извращает слова людей и творит зло. Я последний из рода Аль-Хаким и поклялся не иметь детей, чтобы не навлечь на них неисчислимых бедствий, ибо если не останется на земле никого, кто носит имя Аль-Хаким, то кувшин, в котором заточен джинн, будет запечатан навеки.
— Этот джинн может исполнить любое желание? — с интересом спросил царь.
— Нет, джинн не всемогущ, ибо всемогущ только Аллах — ответил Аль-Хаким, — и если ты, о всемилостивый царь, попросишь, например, войско, то джинн соберет со всех твоих земель мужчин, стариков и детей, и превратит их в солдат, не знающих страха, жалости и усталости, но никого не останется в землях твоих и придут они в запустение.
— Джинн служит только тебе? 
— Да, о Великий царь, и он убивает любого, кто принесет вред его господину; но я могу попросить за тебя, если будет таково твое желание. Но заклинаю тебя, будь осторожен! — с этими словами Аль-Хаким достал из-за пазухи старый кувшин и вынул пробку…
В покоях царя потемнело, и перед царем и врачом появился джинн, огненный дух с кровью из дыма. "Слушаю и повинуюсь, мой господин!" — громовым голосом прорычал он.
— Я хочу — прокричал Аль-Хаким, — чтобы ты исполнил желание моего царя, великого Шахрияра; но прежде, чем ты сделаешь это, я хочу, чтобы ты сказал, как именно ты собираешься его исполнить! И ты исполнишь его, только если я разрешу!
— Уверяю тебя, о великий царь, это в интересах твоей собственной безопасности — поспешно сказал Аль-Хаким, увидев молнии гнева в глазах царя. 
— Я хочу бессмертия! — крикнул царь, и ужаснулся, увидев выражение жестокого торжества на огненном лице джинна.
— Остановись! — заорал Аль-Хаким, побледнев от страха — остановись и расскажи, что сделал ты с Мохаммедом Аль-Хакимом, моим прадедом?
— Я дал ему бессмертие, как он просил — равнодушно ответил джинн.
— Он прожил очень долгую жизнь — грустно сказал его хозяин. — Он получил бессмертие, но не получил вечного здоровья. В старости он страдал от всех известных и неизвестных болезней, он буквально гнил заживо, и страданиям его не было конца. В отчаянии он перерезал себе горло, но не умер, а лишь хрипел, задыхался и постоянно захлебывался кровью… В конце концов он велел сложить костер, облил себя земляным маслом и поджег. Его кости вопили в огне, даже когда больше ничего не осталось, и я думаю, что пепел его летает по пустыне и корчится, не в силах умереть…
— Тогда, быть может, вечная молодость? — задумчиво сказал царь. — Впрочем, нет. Я хочу всегда оставаться таким, как сейчас… — и снова огонь злорадства вспыхнул в глазах джинна.
— Моя двоюродная бабка была молодой и прекрасной, и захотела того же, и превратилась в ледяную статую — вздохнул Саиф Аль-Хаким.
— Ничего подобного — мерзко хихикая, возразил джинн. — Я просто остановил ее время, чтобы в ней абсолютно ничего не изменилось…
— Он все понимает буквально — пояснил врач. — А люди чаще всего говорят не то, что на самом деле имеют в виду…
До глубокой ночи царь пытался придумать желание и каждый раз Саиф Аль-Хаким качал головой, а джинн рассказывал какую-нибудь душераздирающую историю. На двоюродном дедушке, лишившемся ног от нечеткой формулировки желаемого размера мужского достоинства, царь сдался.
— Что же он делает для тебя, мой друг и многократный спаситель? Волшебные лекарства? — спросил царь.
— Подает инструменты и греет тигли своим огнем — усмехнулся врач. — Больше ничего полезного я не могу придумать.
И изумился царь, и богато наградил врача Саифа Аль-Хакима, и разрешил ему и потомкам его ("Инш'Алла" — весело сказал царь, увидев поднятую бровь врача) жить в столице вечно и заниматься любым ремеслом, каким они пожелают, а сам в задумчивости отправился бродить по дворцу.
Он сам не заметил, как ноги привели его к двери Шахерезады, и увидел он ее туфли снаружи и вошел к ней и сел на ее постель.
— Шахерезада, жена моя и мать моих детей, — сказал царь. — Я встретил сегодня удивительного человека, о котором ты говорила мне вчера. Ему действительно служит джинн, но он коварен и зол и причинил роду Аль-Хаким неисчислимые бедствия…
— Джиннов Аллах обделил умом, даже Сулейман-бин-Дауд использовал их только для поднятия тяжестей и передачи писем — сказала Шахерезада. — Больше ни на что они не годны. Правда, четыре джинна держали углы ковра, на котором царь Сулейман летал по небу, но здесь-то только один…
— Я так и не смог придумать никакого желания… Понял! Завтра я снова позову Аль Хакима и пожелаю вечной любви! — сказал Шахрияр и услышал нежный смех Шахерезады:
— Слушаю и повинуюсь, мой господин…