Бабушки INTERNATIONAL

Я плохо знакома с белорусской деревней: шлейф маминых генов предопределил местечковую оседлость. Но благодаря папиному наследию и природной сентиментальности питаю определенную слабость к сельской местности.

Иногда ни с того ни с сего в городской суматохе у меня вдруг возникает желание забраться в глухую глушь где-то на краю географии.

Это желание, кстати, не вызвано ностальгией по сельскому хозяйству. К грядкам я не тяготею, аграрий из меня никакой и корове мне легче сделать укладку, чем подоить. Просто иногда бегая между высотками-близнецами, кажется, что накрывает амнезия «Кто я? Что я здесь делаю?!» В такие минуты хочется оказаться в таком месте, где ничего не менялось последние лет триста для того, чтобы вспомнить, как это было.

У меня и Анюты по совместительству появилось хобби: коллекционировать глушь, разбросанную по карте мира. Приезжая в новое место, я обязательно завожу дружбу с его старожилами, а вернее старожилками.

Без знакомства с ними посещение очередной деревни равнялось бы экскурсии на именитые руины – просто груда безликих камней. Но глушь, дорогая чьему-то сердцу, на камнях которой написана чья-то жизнь, — это совсем другая глушь. У нее свой почерк, свой шарм.

Сегодня в нашей travel – копилке есть глушь на любой вкус, а также со временем собралась целая команда старожилок из самых разных мест. Мы зовем их
бабушки INTERNATIONAL и любим каждую по своему.

Бабушка Luisa

Бабушка Luisa старожил и матриарх местечка Val di Cembra, которое примостилось под мышкой итальянского города Тrento. К местечку ведет серпантин узких горных дорог, оно утопает в винограде и людских воспоминаниях.

Взобравшись на крышу Луизиного дома, я ловлю светлячков и (чудом) wi-fi. Ночную тишину пронизывают позывные whats-appа.

В ответ на сообщение от итальянских друзей «Лена, ты где?» я честно отписываю «По уши в Chardonnay”. В ответ мне летит косяк смайликов, потому что друзья пока не подозревают, сколько им придется петлять по Доломитовым горам-долам, прежде чем они доберутся до нашей «Val di Cembra».

Бабушка Luisa беззаветно любит свою красавицу-глушь, годами ведет размеренный и уютный, как старинные ходики, уклад, и при этом живет «в тренде».
Более того, ни о чем не подозревая, Luisa этот тренд задает.

Движение “Slow life” последнее время набирает обороты, особенно среди сильных мира сего, готовых заплатить любые деньги, чтобы заручиться поддержкой самого дорогого адвоката на Земле по фамилии Время.

Луизе плевать на тренды, она никуда не спешит, потому что может себе это позволить и позволяет. С адвокатом Время они давние друзья. Он частенько заглядывает к ней по вечерам, и пока Luisa варит кофе, будоража его запахом сонные горы, Время останавливается. Еще к Луизе частенько заглядывает священник Валентин, чудаковатый и романтичный, как тезка-святой, в церкви которого он служит.

Пригубив дымящийся кофей, все садятся играть в лото. Я люблю наблюдать за игрой. Священник шутит и тут же, не дожидаясь компании, весело смеется над своими шутками, а стальной взгляд адвоката Время смягчается, как будто обещая, что ни твой, ни объективный конец света в ближайшее время не наступит.

В Val-di-Сembra Луиза выполняет добровольно взятую на себя миссию местечкового хранителя. Проходя по тихим опрятным улочкам, она периодически нагибается, чтобы поднять редкую пустую бутылку или бумажку от конфет. Каждый клочок земли здесь дорог ей так же, как ее собственная кухня с запахом кофе и памяти.

По будням Луиза встает засветло, кормит своих пожилых кур и начинает готовить «минестроне»: а вдруг сыновья или внуки заглянут на обед, у нее всегда есть, чем накормить гостей.

В выходные Luisa обувает крепкие ботинки, за ней заезжает младший сын, и они вместе отправляются в горы.

Мужа Луизы не стало два года назад, и она ходит в горы, чтобы поговорить с ним. Wi-fi здесь наверху не ловит, зато прямая линия с богом и небожителями.

Когда-нибудь, обсудив все детали с адвокатом Время, и тщательно прибрав родное местечко, Luisa отправится к мужу. Благо тут недалеко, 5 шагов до неба и направо. Но это будет еще очень нескоро, адвокату Время совсем не хочется ее отпускать.

Бабушка Пэрихан.

Бабушка Пэрихан давно не была в Стамбуле. Родной город, некогда любимый, стал быстро утомлять ее. Здесь, в любимом «кее» ( köy– деревня, тр.) Пэрихан гораздо уютнее.

Из окна своей спальни она видит море, которое машет ей волной.

Море в ноябре выцветает, как жилет Пэрихан, его волны не спешат к берегу.

Анюта с подозрением разглядывает потрескивающие на решетке каштаны («Мама, а разве их можно есть!?») и сушит над камином мандариновые корки, от запаха которых мы все начинаем улыбаться.

Бабушка Пэрихан разливает по кукольным стаканчикам янтарный чай и ставит на стол блюдо с домашней пахлавой.

Настоящая пахлава состоит примерно из 30 слоев теста (т.е. больше, чем я раскатала за свою жизнь), каждый из которых тоньше папиросной бумаги.

Когда я спрашиваю Пэрихан, каким чудом она успела наколдовать пахлаву к завтраку, она подмигивает и улыбается.

— Елена, ханым, сначала ты работаешь на время, а потом, если все делал на совесть, время начинает работать на тебя.

Бабушка Пэрихан садится в кресло, адвокат Время бережно набрасывает теплый плед ей на плечи. Мы пьем горячий чай и вглядываемся в ноябрьское холодное море.

Бабушка Таня.

Бабушка Таня готовит вареники с шелковицей. Мухи, одурев от желания, мечутся над тазом с отборной ягодой, и бабушка ловко ловит их прямо рукой. «Та шо цэ такэ!? Вiд мене не втечеш!»

Бабушкины щеки раскраснелись. В глазах скачут солнечные зайчики, ни дать, ни взять Гоголевская Солоха.

Бабушкино село Новоторецкое, наша «тиха украинская глушь» еще спит, не спим только мы.

Бабушка Таня не спит по делу, а я за компанию, а еще потому, что мне 6 лет, а у взрослых сегодня выходной. Пока бабушка хлопочет над варениками, я смотрю в окно и вижу, как из-за горизонта показываются розовые щеки проснувшегося солнца.

Бабушка вылавливает из кастрюли первый спелый вареник и, шумно с любовью подув на него, отправляет внучке прямо в рот. У меня во рту начинается салют вкуса и удовольствия, а мой нос щекочут выбившиеся из-под бабушкиного платка волосы и запах козьего молока.

Так случилось, что памятник на старом погосте я не видела. Извещение о его наличии принес, как обычно, не опоздав ни на минуту, адвокат Время. «Данильченко Татьяна Ферапонтовна. 08.05. 1937 – 08.01.2016.»

Но раз памятника я не видела, для меня его нет, а бабушка есть, она все так же улыбается мне из-за калитки и поправляет выбившиеся из-под платка волосы.

Бабушка Женя

Однажды зимой, когда новый год будет уже настолько новым, что станет старым, а ветер переменится, мы с Анютой, приземлимся в родном местечке, и отправимся навестить бабушку Женю.

Скорее всего, она меня не узнает.

Мне кажется, что деменция пожилых людей похожа на Лондонский туман, когда реальность расплывчата, и приходится брести в ней наощупь.

Этот туман отражается в бабушкиных глазах, когда она шепотом перебирает знакомые имена…Ира, Галя, Толя, Лена… Но иногда туман рассеивается, и я узнаю свою бабушку, которую знала всегда. Она ласково смотрит на меня, журит, что давно не заходила и отчаянно хочет накормить.

Бабушка Женя плохо помнит, что происходило два дня назад, да и не все ли равно, когда дни похожи друг на друга, как дождевые капли, зато она до мелочей помнит события из своего детства, и в очередной раз пересказывает нам с Анютой наши любимые истории.

Анина любимая про песика Черныша, который был бабушкиным верным другом и каждый день сопровождал ее в школу, отважно преодолевая километр за километром по лесной тропе.

Судьба и служба отца-военного забросила бабушку, а тогда маленькую девочку Женю на Дальний Восток. Иногда по дороге в школу ей начинало казаться, что бескрайняя таежная глушь проглотит ее и Черныша целиком, и школа уже никогда не появится на горизонте.

Но Черныш резво бежал впереди, как Тотошка из ее любимой сказки про храбрую девочку Элли. Рядом с Чернышом Женька переставала робеть и начинала верить, что они обязательно доберутся до своего Изумрудного города.

Моя любимая история про бабушкину эвакуацию в Узбекистан, в местный колхоз, в котором от колхоза только ржавая шильда с названием, где земля родит только перекати-поле.

Посреди степи барак. В бараке сидит Женина мама и плачет: ей нечем кормить ребенка. Вдруг стук в дверь, на пороге стоит старенький дед Азиз с плошкой в руках.
Не плачь, Лена – ханым. Здесь «чорба» для твоей «кызынки».

Я сейчас часто варю такую «чорбу» (чечевичный суп), из всех местных супов Аня любит именно этот. Все вокруг зовут ее «кызынкой» (kız – девочка, дочка тр.), ведь окружает нас сейчас язык очень похожий на язык старика Азиза, язык, на котором бабушка свободно разговаривала, когда была Женькой, а став Евгенией, забыла. Но ничего, мы вспомним за нее.

***
Бабушки, живите долго-долго
Счастья ради, не из чувства долга…