Денежный конвой

Андрею Ракоши-Шулецкому,

философу и умному человеку

Это было давно.

Точнее — 16 мая 2007 года.

От тех времен сохранились фотографии, которые не только имеют теги, автоматически поставленные камерой, но и рассортированы по датам в моих альбомах.

С точки зрения Вселенной 12 прошедших лет – сущее ничто, да и в масштабах иной человеческой жизни они несущественны.

Но я прожил столько этапов на разных эшелонах бытия, что все видится бывшим в поза-позапрошлой жизни и случившимся не со мной.

Впрочем слово «случившееся» не подходит; в тот день не случилось ничего особенного, вообще ничего не случилось.

Просто испытанные ощущения относятся к разряду острейших.

(Чтобы пояснить сказанное, приведу сходный пример.

Неделю назад я был потрясен сценой во дворе нашего 14-этажного 10-подъездного 800-квартирного дома, стоящего на одной из тихих улиц миллионного города.

Я вышел из парадного, спустился с крыльца и увидел, как охотится маленький ястреб-перепелятник.

В горизонтальном полете на высоте 2 метров он напал на голубя, — закогтил его и унес в чащу болотного сухостоя между домом и автодорогой.)

Итак, вернемся в майский полдень 2007 года.

В тот год я работал директором уфимского филиала одной Нижегородской транспортно-экспедиционной компании, имел «белую» зарплату 40 тысяч, просторный кабинет, десяток подчиненных, служебный автомобиль и безлимитный бензин по топливной карте.

(Компания эта, к сожалению, здравствует до сих пор, но названия я не озвучиваю – не из пиетета, а из нежелания пиарить ее хоть одним словом.

В августе 2007 меня оттуда уволили за то, что по вине водителя пропал автопоезд с грузом пивной бутылки на сумму 124 тысячи рублей.

Но в мае все казалось прекрасным… и даже удивительным.)

Я был почти молод, себе казался полным сил.

Впрочем, о себе я могу писать листами, гораздо лучше и короче сказал Булат Шалвович:

Еще моя походка мне не была смешна,

Еще подошвы не поотрывались,

За каждым поворотом, где музыка слышна,

Какие мне удачи открывались!

Вот о повороте-то и хочу рассказать.

* * *

Музыка не была слышна; не слышалось ничего, кроме шума покрышек по асфальтограниту трассы М7 «Нижний Новгород – Уфа» – лучшей ее части, пролегающей по Республике Татарстан.

Точкиописываемых событий уже не помню, не могу назвать даже траверс населенного пункта – обозначу лишь отрезок между отворотами на Большую Елгу и Шумково.

Открыв Яндекс-карту, каждый поймет, что дорога там бежит среди длинных полей и редких перелесков без человеческого жилья на километр в обе стороны — даром, что места являются сердцем России.

Впрочем, это сейчас водитель может проложить маршрут из Нурлата в Гондурас по интернетским картам, а тогда в машине не было даже GPS-навигатора и ехали мы вслепую, по знакам и дорожным указателям.

Говоря «мы», должен пояснить, что моим спутником был системный администратор филиала — киселеобразный юноша Паша, к чьему имени хочется в рифму прибавить кое-что не вполне нормативное. Ничего плохого он мне не сделал, только остался на своем месте после моего увольнения, хотя именно я брал его на работу и выбивал из хозяина повышение зарплаты. Также во внерабочее время Паша разводил в однокомнатной квартире персидских кошек. Но минимемуар — о другом; я вспомнил все в справочном порядке.

Итак, мы ехали вдвоем с сисадмином на корпоративной 16-клапанной «Дэу-Нексии».

Эта чудесная во всех отношениях машина навсегда осталась в моей памяти.

(Кажется, из всех 13 машин — от желтого «Москвича 2140» до свекольного джипа«Гранд Чероки» — бывших когда-то в моем пользовании, я больше всех любил серебристую «чаечку» с затонированной задней частью.)

На ней я всласть поездил по России на восток, север и запад; собирался даже в Омск, да меня отговорил один дальнобойщик, сказав, что после Кургана придется тащить машину на себе, поскольку к этому времени у нее отвалятся колеса.

И как раз на той «Нексии», покрывая М7 (перегон Поспелово – Большая Тарловка), я однажды развил скорость 199 километров в час, что осталось абсолютным рекордом, не побитым даже на «Ягуаре XJ7», который давала мне поводить подружка по имени Наташа.

Мы направлялись не в Нижний Новгород, а возвращались в Уфу из Казани, куда ездили в татарский филиал компании, чтобы забрать сервер, им не нужный.

Поездка за компьютерным «железом» на расстояние 528 километров в один конец (без учета еще сотни по городам) не была роскошью. Тот сервер весом в 20 килограммов стоил 120 тысяч рублей.

(Для осознания масштаба по ценам 2007 года приведу пример.

Именно тогда мы купили жене первую новую (не подержанную, а взятую у дилера) машину.

С таким же мотором DOHC, как и служебная, только укомплектованная кондиционером и электростеклоподьемниками, оснащенная электрозеркалами и оборудованная сигнализаций «Magicar 5», зеленая «Нексия» обошлась нам в 330 тысяч.)

Мы выехали из Уфы на рассвете 15 мая, без приключений прибыли в татарскую столицу, состыковались с веселым Артуром — директором Казанского филиала — заселились в забронированный номер отеля «Татарстан», прокатились в офис фирмы и забрали сервер (который тихо оставили в багажнике на гостиничной стоянке, рассудив, что не следует привлекать лишнего внимания его переноской туда и сюда), после чего отдали вечер тихим радостям жизни. То есть взяли с собой бухгалтершу Гузель и пошли в ресторан «Шаляпин», стоящий неподалеку от Богоявленского собора. Там наелись и напились, потом гуляли по ночной Казани и радовались с каждым часом все сильнее.

Впрочем, о том гораздо изящнее писал (не Окуджава, а я) в повести «НАИРИ» и повторяться не вижу смысла.

Событие, к которому я подхожу медленно, состоялось на следующий день: когда мы с сисадмином выспались после угарной ночи, умылись, получили завтрак, входящий в стоимость номера, переложили драгоценный груз на заднее сиденье и пустились в обратный путь.

Ездил я по М7 не раз и прекрасно знал, что будет впереди.

На Мамадышском перекрестке нам предстояло остановится, подойти к ларьку, которым владели два знакомых мне брата-татарина, и съесть шашлык из свинины, лучший на трассе.

Затем мы должны были переехать через Вятку и следовать без остановок, не обращая внимания на ответвление к городу, спрятавшемуся у слияния рек Елы и Буги и носящему название Елабуга.

Слегка задержаться на платном мосту у Нижнекамской ГЭС, питающей завод «КамАЗ».

Поплутать по развязкам через Набережные Челны, взглянуть на каменный сталагмит привокзального отеля, в котором я однажды…

(Впрочем все, что пережил я одной предзимней ночью в отеле, которого сегодня нет на карте, изящно описано в «Пчеле-плотнике».)

После Челнов опять вырваться на оперативный простор и ехать быстро.

Так быстро, как можно лететь по изумительным дорогам Татарстана, и жалеть лишь о том, что от Казани мы едем на восток, а не на запад. Что в другой стороне осталась Чувашия и мы не попадем в Цивильск, не заглянем в неказистое придорожное кафе, которое всегда предлагает поджарку из телятины и настоящую «китайскую» смесь с ростками бамбука.

Но по въезде в родные пределы нас ждало село Верхне-Яркеево, где водительская забегаловка «Автодвор» наслаждала мясной солянкой, подобную которой я ел всего однажды – в 1983 году, в Лейпцигском ресторане забытого названия.

И уже совсем поздно вечером, после заезда в офис и выгрузки сервера, я мог наконец оказаться дома. Где лучшая в мире женщина, любимая жена Светлана приготовит мясные пирожки из пресного теста, носившие в нашей семье радикальное наименование «пиписьки», а в огромном холодильнике «Самсунг» стынет литровая бутылка водки «Смирнов №21».

(Поесть я любил всегда, поесть вкусно любил вдвойне, поесть в дороге – втройне, а поесть и выпить дома, когда уже некуда больше спешить, люблю десятикратно.

Я не ем, чтобы жить, а живу, чтобы есть.

Иного смысла жизни не вижу.)

Но в тот момент все лучшее оставалось впереди.

Мы просто ехали по залитой солнцем М7.

Мимо летели поля и леса, перед глазами сверкал капот, в магнитоле крутилась кассета «Шолом Алейхем», спидометр показывал уверенные 130: в те годы татары еще не повесили своих камер, и кое-где можно было чуть-чуть разогнаться.

Я крепко держал руль, хоть и ехал на азоте; медузоподобный Паша глядел в окно.

Трасса была не сильно загруженной; лишь время от времени, заставляя мои «дворники» подпрыгивать от ударной волны при суммарной скорости 250 километров в час, мимо свистели встречные фуры, да иногда я обгонял попутные.

Моя служебная «Дэу» с госномером С475РУ 52 в самом деле была потрясающей машиной.

Не имев лишней массы – ни кондиционера, ни ЭСП, ни даже защиты картера – облегченная «Нексия» имела невероятную разгонную динамику и потрясающую эластичность коробки передач. Не напрягаясь единым мускулом, лишь делая kick-down с 5-й повышающей на мощную 3-ю, я обходил кого угодно, всегда успевал встроиться в просвет. И, смягчая глагол в форме настоящего времени, который складывала буквенная часть номера, выражал уважение к обойденным коротким подмигиванием «аварийки».

(Ведь какой же русский не любит быстрой езды, хотя по духу я немец, по хозяйственным привычкам эстонец, а по мировоззрению – еврей.)

Когда передо мной, быстро вырастая в размерах, возникла серо-зеленая машина, ползущая с черепашьей быстротой, я без кик-дауна, не выключая пятой, обошел ее по встречке, нырнул обратно и нашел себя за металлической фурой. Не любив ехать медленно, через некоторое время я опять выставился влево и тут же снова спрятался вправо. Потом, оценивая расстояние до встречных фар, еле видных в ярком свете дня, сделал еще несколько коротких бросков.

— Виктор Викторович, — неожиданно подал голос Паша. – Посмотрите, куда мы попали!

Я оторвал глаза от очередной кормы и огляделся.

Дорога делала долгий пологий поворот — кажется, левый.

Достаточно длинный участок оказался на ладони.

Я увидел впереди нас и позади невесть сколько одинаковых 10-тонных фур с глухими железными кузовами серовато-сливочного цвета. Борта их были опоясаны бело-сине-красными полосами, отмечены двухголовыми орлами и обозначены надписями «Банк России». Впереди вереницы полз броневик, ощерившийся черным дулом; такую же камуфлированную черепаху я обогнал перед тем, как сюда вклиниться.

Колонна растянулась на добрый километр, дистанции между фурами позволяли втиснуться небольшому бронепоезду.

— Виктор Викторович… — Паша кашлянул и осекся. – Это…

— Это денежный конвой, — сказал я. – Везут наличность из Москвы в Уфу. А, может, в Челябинск. Или в Ёбург. Или…

— Вы представляете, сколько там денег? – перебил сисадмин. – Хотя бы в одном грузовике? И даже если там одни десятки?

— Даже если одни пятерки, — я вздохнул.

Сейчас уже трудно поверить, но в тот год еще ходили зеленые пятирублевки.

— Идиоты, — сказал Паша. – Как они дали нам въехать в самую гущу денег?

Я смотрел вперед.

Там, в мареве невидимого выхлопа, за глухими стальными дверцами «гаражного» типа покачивалась сама жизнь.

Точнее – все, что я от нее недополучил, родившись не там, не тогда и не в той среде.

Все, за что я без колебаний отдал бы остаток своих дней, если бы они что-то стоили на весах вечности.

Там был заперт автомобиль моей мечты — темно-красный «Шевроле Камаро Berlinetta» 1979 года выпуска. Харизматичный 2-дверный зверь с 3-метровым моторным отсеком, прячущим 250-сильный 5-литровый 8-цилиндровый 4-карбюраторный V-образный двигатель, от рокота которого дрожат рамы на четырнадцатых этажах.

(За этого поджарого хищника, летучего демона шоссейных дорог, я и сейчас готов продать душу дьяволу — да, увы, нечистый не спешит ее покупать.)

Туда поместилась и 3-этажная вилла в Лигурийских Альпах с коньячным погребом, морским бассейном и высоковольтным периметром, испепеляющим всякого, кто без спроса подойдет ближе, чем на 300 ярдов.

И официально необитаемый остров Кокос у побережья Коста-Рики, вместе с белым коралловым пляжем, единственным шезлонгом под зонтиком и мулаткой, которая разбирается в цветах флажков и знает, когда я прошу поднести джин, а когда – шэрри.

(Не стоило даже говорить о ящике «Бушидо» и бочонке «Макэллана».)

Ну и, конечно, там лежали вороха платьев от Диора, Сен-Лорана, Дольче&Габбана, Версаче, Армани, Валентино и Коко Шанель, заказанных в единственном экземпляре для моей жены. И горы сумочек от Прада, шеренги туфель от Стюарта Вайцмана, штабеля коробок с бриллиантовыми диадемами от Ван Клеефа и Арпельса, пересыпанные стразами Swarowski – тоже для нее, единственной на свете.

И многое прочее, о чем я стал мечтать лишь лет десять спустя.

В частности, надежда улететь из этой страны, чтобы никогда не возвращаться назад.

Ведь над нами уже гремел мой личный «Боинг 747-400» с единственной парой кресел в гигантском салоне, которому позавидовал бы Элвис Пресли, владевший всего лишь «Созвездием» марки «Локхид».

А самое главное, там таилась возможность больше не заниматься ерундой, не заниматься ничем вообще, только сидеть в кабинете и писать свои книги.

(Последнего, впрочем, я все-таки достиг.

Правда, живу сейчас не в Альпах и езжу не на «Камаро», а в маршрутке вместе с российскими полубомжами-пенсионерами…)

Я взглянул в зеркало заднего вида, нижним краем показывающее спинку сиденья.

Не удовлетворившись, быстро обернулся.

(Еще мудрый Иеремия говорил, что негр не может побелеть, а барс – лишиться пятен и сделаться кроликом.

Так и я, будучи неправедным с рождения, всю жизнь состоял из пороков.

Но химера абстрактного человеколюбия меня никогда не терзала.

В эпоху описываемых событий я увлекался стрелковым оружием.

Умел пользоваться любым, обучал стрельбе, коллекционировал резинострельные версии советских пистолетов.

В дальние командировки всегда ездил с черным «ТТ» в наплечной кобуре.

Мера покажется лишней лишь тому, кто всю жизнь провел на зарплату библиотекаря.

Но в тот майский день 2007 года по карманам моего пиджака было распихано полмиллиона рублей тысячными купюрами. Я никого не ограбил и не убил, просто вез деньги, которые моей бухгалтерше Гульназ передала Артурова Гузель, неделю назад посещавшая Нижний Новгород, где знали о предстоящем рандеву в Казани. Экономика постсоветской России зиждилась на неучтенном «нале», возглавляемое мной ООО не выбивалось из общего порядка.

В писательстве я переживал всплеск кровожадности: шел период «Ошибки» (2004) и «Снайпера» (2007).

Да и вообще, годы жизни в России не могли сделать из меня Флоренс Найтингейл в мужском обличье.)

Я обернулся назад, надеясь увидеть то, что было нужно.

А нужны мне были базука (реактивный гранатомет) и автомат Калашникова.

(Здесь требуется еще одно отступление.

Я редко когда и мало с кем бывал добрым самаритянином.

Я не оглядывался на нормы, а ради благополучия близких был готов переступить границы.

В 2007 году мне исполнялось 48 лет. Всего 48, как хочется сказать сейчас.

Теперь я знаю, что было потом.

Я всю жизнь работал, платил налоги, содержал полицейских и судей, армию и флот, депутатов всех уровней.

Вся эта никчемная братия исправно жировала на деньги, на которые я мог бы купить своей жене еще одно кольцо с изумрудом — или даже целый браслет! — а она могла привезти мне из Копенгагенского фришопа еще один флакон туалетной воды «XS».

А по достижении 60 лет государство отсрочило мне пенсию в надежде, что я до нее не доживу.

Тогда я не дошел до нынешнего озверения, но все-таки видел жизнь под правильным углом зрения.

Я уже знал, что лучшее средство от головной боли – гильотина.

Сознавал, что я – потомственный интеллигент в 4-м поколении с 2 высшими образованиями, ученой степенью и педагогическим званием – для поддержания на плаву вынужден заниматься черт-те чем, по сути черной работой. И среда, где приходится существовать, не могла считаться дружественной.

Поэтому гипотетическое ограбление денежного конвоя, принадлежащего государству, которое украло у меня целую жизнь, я видел делом допустимым.

Впрочем, написал я это не в оправдание, а в пояснение к изложенному ниже.)

Держа руку на руле, а ногу на педали газа, я видел происходящее и знал, что надо было бы сделать, имейся тут все необходимое.

В мыслях я расписал свои действия по пунктам.

Остановиться.

Выскочить и два раза выстрелить из базуки: по фуре, которая ползет сзади, и по той, что покачивается впереди.

Взять АКМ и срезать тех, кто прибежит на взрыв.

(Я не считал себя жестоким.

Но я не пожалел бы охранников, сидевших у крупнокалиберных пулеметов Владимирова, слушавших музыку и обсуждавших девок вместо того, чтобы следить за порядком во вверенном конвое.

Ведь, во-первых, болваны сами выбрали свою судьбу и за работу с рисками получали больше, чем я в бытность доцентом Башгосуниверситета.

А во-вторых, любую работу следует выполнять добросовестно и за ошибки платить.

И, в-третьих, с чего бы я стал кого-то жалеть, если никто и никогда не жалел меня?)

Я знал и то, что следует делать дальше.

Всех перебив, забраться в подорванную фуру.

Набрать мешков с банковскими пачками.

(Или распотрошить палету, принайтовленную к полу: я никогда не знал, как именно перевозят деньги.)

Скрепя сердце, поджечь свою «Нексию», инсценировать попадание гранаты при налете со стороны.

Отойти от дороги и расстрелять еще две-три фуры, устроить на шоссе голливудскую метель из банкнот.

(Ведь Россия — не политкорректная Япония.

Законопослушный россиянин – мертвый россиянин.

Большинство моих сограждан уже тогда захлебывалось в нищете, пренебречь возможностью мог лишь идиот, а идиоты по трассе не ездят, они стоят раком на огородах.

Хепенинг стал бы точкой сгущения особенностей, создал затор, возможно даже ДТП со столкновениями, дымом и огнем.

В этой неразберихе уже никто бы ничего не соображал.

До нас с сисадмином никому бы не осталось дел.)

Нагрузившись деньгами, мы должны были пересечь поле и скрыться в лесу, который темнел у дальнего его края.

А дальше действовать по обстоятельствам.

Если добыча состояла из десятирублевок, то зарыть ее через километр в приметном месте, вернуться на дорогу, изображать случайно пострадавших. Добраться до Уфы любым способом, разыграть перед начальством трагедию, а спустя месяц приехать сюда и все забрать.

А если в льняных мешках оказались бы тысячные купюры (пятитысячных, кажется, еще не появилось), то никуда не возвращаться и не ехать. Уйти в болотные глубины Татарии, спрятаться у какого-нибудь деревенского пьяндыги, вызвать из Уфы жену. Отсидеться сколько надо, потом купить поддельные документы и пересечь границу в качестве туристов, летящих в Турцию по путевке. Но по дороге завернуть в Швейцарию, посетить пластического хирурга и сменить имена еще раз.

И раствориться без следа в цивилизованной стране.

В Германии, Голландии, Швеции, в США.

Или даже в Бразилии, но в квартале для белых.

На худой конец – хоть в Мексике, там нет зимы и дешева текила.

(В те времена все было возможно.

Еще не вышла на нынешний уровень тотальная слежка за людьми, еще не началось вторжение в личное пространство вплоть до видеокамер, устанавливаемых в институтских туалетах.

И у нас с женой еще не взяли отпечатки пальцев, ненавязчиво подвергнув унизительной процедуре при смене внутренних паспортов.

Не существовало и современных антропометрических баз, в которые сейчас заносят даже при перевыпуске дебетовой карты Сбербанка.

Имея средства, мы могли исчезнуть и возродиться в новом качестве, чтобы жить иначе.)

Ну и, конечно, в любом случае после устройства денежного схрона следовало ликвидировать попутчика: честно говоря, кошатник уже тогда перестал вызывать у меня доверие.

Но, увы.

Увы, увы и увы еще раз.

От моих взглядов базука в машине не возникла; на заднем диване лежал лишь чертов сервер – черный, как могила Чингачгука.

(Позже, изгнанный с должности, я намеревался сделать фирме прощальный подарок за доброе отношение: парой точных пинков вывести этот баснословный девайс из строя.

Но мерзавец Паша держал свою комнату запертой, а ключ носил с собой.

Я не смог ни уничтожить базы 1С, ни даже стереть файл win.iniна компьютерах внутренней сети.

Не сумел я и опустошить банковский счет ООО, поскольку администрация и бухгалтерия были разнесены в компетенциях.)

Мы ехали молча еще некоторое время, потом спутник забеспокоился:

— Виктор Викторович, а не пора ли нам отсюда сваливать? А то нас подстрелит или охрана или кто-нибудь еще.

С этим нельзя было не согласиться.

Выбрав момент, я выскользнул на встречку и, развив огромную скорость, обогнал колонну.

Я, конечно, сильно рисковал, но съезжать на обочину и пропускать их вперед не хотелось, я не желал подвергать себя искушению вклиниться в кучу денег еще раз.

Да, кроме того, конвой сильно задерживал наше продвижение, а мне все сильнее хотелось домой.

Больше ничего особенного не произошло, да и нечему было происходить.

Мы благополучно остановились в Мамадыше и съели по два шашлыка на картонных тарелочках, с кольцами сладкого лука и очень острым кетчупом впридачу.

После Вятки мы заправились на «Татнефти» у соприкосновения с Набережночелнинским шоссе, потом ни с того ни с сего свернули в загадочную Елабугу. Там поесть не смогли, не нашли ничего достойного, но побродили над Шишкинскими прудами и сделали несколько хороших фотографий.

Нагулявшись, не без труда выбрались обратно на М7 и поехали дальше.

Отстояв недлинную очередь к кассе перед шлагбаумом, переехали через Каму, выбрались из города-автозавода.

Проезжая через час мимо Мензелинска, я сожалел, что нельзя прямо на ходу выпить любимой минеральной воды.

Разморенный дорогой, Паша спал и я его не будил; даже мертвецу предстояло проснуться, едва колеса покинут зеркальное полотно Республики Татарстан и загрохочут по башкирским колдобинам.

После отворота на Чишмабаш я сбросил скорость до положенных девяноста километров в час и занял среднее положение на своей полосе, как делал всегда, подъезжая к границе субъектов РФ.

Впрочем, дорога была на удивление пустой; я ехал спокойно, никому не мешая и никого не обгоняя.

Едва нос «Нексии» нырнул под алюминиевую арку, украшенную сине-бело-зеленым флагом с семицветным зонтиком курая и надписью

«Добро пожаловать в Республику Башкортостан!»,

как из придорожных кустов возник мордатый капитан ДПС и поднял полосатый жезл.

Прижавшись к обочине, я опустил стекло.

— Ну что, товарищ водитель, — ласково спросил он, просунувшись ко мне в окно. – Будем ждать свидетелей, или сами признаете, что пересекли сплошную?

— С чего начинается Родина? — сказал я сисадмину, который потягивался и протирал глаза.

ДПС-ника, конечно, стоило оправдать: наша машина имела номера Нижегородского региона.

«Свидетель» — облезлый трактор «Беларусь» — ждал за теми же кустами, мерно постукивая на холостых оборотах.

Спорить смысла не имелось; все знали, что кто в погонах, тот и прав.

Впрочем, я был при деньгах.

Любая командировка приносила мне прибыль, потому что я собирал все чеки и по приезде выжимал из работодателя по максимуму.

На этот раз мне и вовсе повезло: за мизерную сумму я купил у «Шаляпинского» официанта фальшивый счет, и даже водку, выпитую с Артуром, намеревался провести как безобидное чахохбили из кур.

И задержка на составление протокола не стоила пятисот рублей, переданных из рук в руки без свидетелей.

Через полчаса вокруг нас шумел «Автодвор», а перед нами дымились чашки с солянкой, принесенные вежливой девушкой в цветастом передничке.

Вечером, освободившись от сервера и приняв душ, я сидел в свежей «гавайской» рубашке у круглого стола под фикусом Бенждамена в нашей маленькой кухне на улице Академика Королева, запивал горячие «пиписьки» холодным Смирновым и рассказывал жене про денежный конвой.

Она слушала-слушала, потом потрогала сувенир – прозрачный голубовато-зеленый камень на лакированной дощечке – привезенный ей из Елабуги, и запела жалобным голоском:

Солнышко на дворе,

А в лесу – тропинка.

Сладкая ты моя

Ягодка малинка…

А допев, достала припасенную баночку дюймовых корнишонов.

Уезжая даже на сутки, я радовался возвращению к любимой женщине так, словно отсутствовал целый год.

* * *

Я включаю компьютер, запускаю Winamp – и мой кабинет наполняется ангельскими звуками.

Это наша лучшая подруга и коллега по писательскому цеху, виолончелистка Ольга Бесс поет песню, которую она сочинила на стихи моей жены:

Зачерпни звезд побольше – малых –

Крупных нам уж не увидать…

На самом деле видал я и крупные, да вот только зачерпнуть не удосужился.

Я прожил довольно бестолковую жизнь.

Судьба несколько раз давала шансы, но я ими пренебрегал.

В 1976 году, перед самым аттестатом, моей первой школьной любовью стала еврейка Ирина А. Если бы я переборол неприятие своей мамы и на ней женился, то давно бы жил в Израиле, забыв Россию, как страшный сон.

Летом 1991-го я был единственным математиком выездной предметной комиссии БГУ в зауральском городе Сибай. После одного только вступительного экзамена на юридический факультет я мог увеличить свое благосостояние на 2 однокомнатные квартиры. Но довольствовался тем, что в бане Сибайского миллионера меня парил березовым веником Абзелиловский прокурор. При том, что в бане мне всегда становится плохо и я ее не люблю.

В 1992 (или 93) главный редактор «Вечерней Уфы» Явдат Бахтиярович Хусаинов хотел сделать меня своим заместителем. Если бы я ушел в профессиональную журналистику, то – не сомневаюсь! – мутная волна демократии вынесла бы меня в Москву. И жил бы я сейчас на Тверской и посматривал свысока на тех, кто живет на проспекте Вернадского. Но я остался доцентом БГУ и тупо работал там, пока зарплата не сравнялась с жалованьем уборщицы в банке «УралСиб».

В 2007 знакомый турок Ибрагим, владелец рыбного ресторана на улице Ататюрка в курортном городке Алания, звал меня на работу. Предлагал должность менеджера, способного исправить нестыковку между персоналом, говорящим только по-немецки, и «руссо туристо», не знающими ничего, кроме компьютерного английского. Ибрагим был готов подписать договор, согласно которому за общение на трех языках я имел бы продленную визу, проживание в его апартаментах, бесплатные еду и выпивку и по 5 евро за каждую голову соотечественника. Будучи полным дураком, я не решился остаться в Турции, а вернулся в Россию, где меня ждала невостребованность.

В 2012, будучи индивидуальным предпринимателем, владельцем магазина медизделий, экзопротезов молочной железы и ортопедических бюстгальтеров, я… Впрочем о том, какие возможности на миг вспыхнули тогда, вспоминать слишком грустно.

А вот с бонусной наличностью мне не везло.

В том же 2007 году — на той же машине, отмеченной эгоцентричной аббревиатурой «сру» — во время командировки в Пермь мы с коммерческим директором, толстяком Дамиром, битый час стояли у ворот фабрики Гознака.

И ждали, когда на конвейере произойдет взрыв и через кирпичную стену выбросит пару миллионов.

(Отмечу, что татарин Дамир – в отличие от «единоверца» Паши – оказался настоящим человеком.

Тоже принятый на работу мной, он уволился из солидарности после моего изгнания, хотя имел прекрасный служебный кабинет с кожаным диваном и массой веселых девушек за стеной.

Кроме того, вынужденно приняв мою должность, он подписывал акт сдачи служебной «Нексии». И подписал так, что мне удалось утаить комплект почти новой шипованной резины «Goodyear», которую я потом продал то ли за 8, то ли даже за 12 тысяч рублей.)

К сожаление, в тот день ППФ не взорвалась.

Хотя и об этом куда изящнее написано в «Отеле «Калифорния»».

Но никогда нигде я не оказывался так близко от перемен к лучшему, как 16 мая 2007.

Конечно, описанные фантазии были столь же глупыми, как надежда на смерть американского дяди-миллионера, которого у меня нет.

Но запирали деньги наверняка столь же безалаберно, как и охраняли. Дверцы фургона, за которым мы ехали, могли распахнуться и осыпать дождем счастья.

Хотя с учетом направления и количества фур стоило предположить, что конвой вез не ароматные банкноты, а мешки с мелочью из Московского монетного двора. И, раскрывшись, грузовик обрушил бы на нас лавину силумина, после которой мне грозил ремонт служебной машины за свой счет.

Все это так.

Но tempori mutantur.

А жизнь еще не кончена.

Меня греют слова, которые однажды написал Андрюша Ракоши-Шулецкий:

И на нашей улице перевернется инкассаторская машина!

2019 г.

© Виктор Улин 2007 г. — фотография.

© Виктор Улин 2019 г.

© Виктор Улин 2019 г. — дизайн обложки.