Душевный разговор

Тихий летний вечер несмело опустился на забытый лесной хутор. Далеко за верхушками деревьев село солнце и только оранжевые лучи за кромкой горизонта прощальными прожекторами будоражат окаменевший провал неба. В одном из домов огонёк и любопытная луна заглядывает в просвет занавесок, где её взору открывается уютная комната с круглым столом посредине за которым сидит пожилой мужчина. Седые волосы контрастом выделяют загорелое на лесных лугах лицо. На столе бутылка, стакан и тарелка с нарезанными огурцами, хлебом и салом. Он уже немного выпил и потому активно жистикулирует и что-то доказывает невидимому собеседнику.

— Ну и чего так смотришь?
—…
— Осуждаешь, да? Вот мол, дожился, в одиночку пить собрался. А что ты понимаешь в жизни? Что ты в ней сделал такого важного, чтобы меня осуждать?
—…?
— Ну, ладно, поступил в институт, спортом опять же увлекаешься. Это я одобряю. А вот остальное время ты на что тратишь?
—…
— То-то же, все по девкам, все гуляешь.
Ладно, повиси там пока, я пока в стаканчик себе накапаю маленько…
Ух-ух хороша, зараза! Забористая! А аромат, вкус, да что ты в этом понимаешь. Что, пил-то: «Солнцедар» да «Портвейн», ах да, вы студенты, вернее мы студенты, ещё «Солнце в бокале» жаловали. Всё на закуске экономили.
—...?
— Ну да, под винцо можно и конфетку, а вот водка, она закуску серьёзную требует, да где вам денег на закуску взять? Да, согласен, жили мы-вы весело, общага, танцы, ты ещё помнится и подфарцовывал. А вот учиться, ты явно не хотел, так с ленцой все.
—...!
— Что говоришь, оценки хорошие? Да помню те оценки. Главное мог ты много, но предпочёл барышень.
Ладно, ты подумай, а я еще стаканчик накачу. Э-е-х хороша ячменная! Вам не понять ее сказочный вкус.
—...?
— ИК-к, извини, вспомнил кто-то. Вот ты говоришь пить вредно, а того не понимаешь, что в наше время не пить ещё вреднее. Та же экология, Чернобыль опять же, а продукты с магазина — только с водкой, иначе отравишься. Я вот тоже поначалу, все по врачам, да на таблетках и докатился, что ни дня без оных. Давление, опять же каждый месяц скорая, магнезиями всю задницу искололи. Погодь, я еще стаканчик. Ух-х-х хорошо пошла. А послевкусие-то какое!!!
—...?
Чего кривишься? Это не ваши помои с магазина. Дык, о чем это я? Ах да, давление, гипертония-то бишь. Так вот милок, нету у меня теперь гипертонии! Вылечил я её! Секрет знаю!
—...?
— Какой секрет интересуешься? А тебе зачем? Ты же здоров, что тот бычок по осени. Ну да ладно, только никому. Тут вся соль в аллагиевой кислоте, а она только в проросшем ячмене, но как достать её? Ну не лошади мы, чтобы ячмень жрать. Ии-ик, пардон.
—…
— Говоришь пиво из ячменя? А вот и нету там кислоты этой вот. А только в виски она есть. И нужно то всего пятьдесят граммов вечерком накатить, и все, нету гипертонии.
—...?
— Не веришь? Ну и дурак. А лет, эдак после пятидесяти прихватит давление, вспомнишь. Только не бери магазинное, там поди знай чего набодяжили. Тут важно односолодовый, с ирландского ячменя, и сам его изготовь. А потом лечись на здоровье. Ух, раззадорил ты меня, пожалуй, накачу вискарика. Да-а, хорош однако! Эликсир, а аромат какой! Да, так, о чем это мы?
—…
Ага, ты про наше время хотел? Да лучше бы тебе и не знать о нем. У вас там что? Правильно, социализм! А у нас прости господи безобразие олигархи-ич-ческое, вот, и-ик!.. Извини брат, вспоминает кто-то, наверное Семеныч. Вчерась ему в глаз дал, и поделом ему, не че в мои дела соваться. Да и не о том мы с тобой. Вот в кои веки говорим по душам, а то все дела, суета. Да ты давай поближе, сейчас я тебя сниму, и на стол пристрою, а то как-то не по людски со стенки разговоры вести. Так, на чем это я?
—…
— Ах да. Про наше время. Дык и не жалуюсь. Вот в деревню переехал, можно сказать глухомань, а красота своя есть и смысл жизненный тут свой, особый, вот.
—...?
В чем смысл, спрашиваешь? А вот в самой жизни и смысл. Вот ты что завтра делать будешь?
—...?
— Да не филонь. И так знаю, джинсу перекинуть да в кафешке зависнуть, барышню склеить — вот и все твои дела, а то что сессия на носу то тебе по фигу.
—…
— Да понял я тебя, что лето, каникулы, и где ты, в Крыму говоришь? Ох и помню я тот год, ох и покуралесили мы там с Сашкой, царствие ему небесное.
—...?
— Что с ним случилось спрашиваешь? А и не надо тебе знать и ему не говори, гуляйте. Так вы что, сейчас в Крыму в Судаке? А что, москвичек уже сняли, нет?
—…
— Ага, уже с ними. Лады. А что хозяйка вас уже застукала, нет? Ох умора была. Что, пережил этот мелкий позор?
—...!
Ой не смеши. Что же ты дурик, среди бела дня барышню в комнату потащил, когда хозяйка с семейством, детишками то есть, в саду обедают. А тут ты, герой, бырышню чуть ли не волоком и дверкой пристройки хлоп и на крючок! Тут даже детвора поняла зачем ты это. Ох и крику было! Выгнала вас хозяйка с вещами на улицу так сказать за аморалку. Умора.
—...?
— А то, что дурак ты, дверку не закрывал бы, там занавески, и семейство метров за двадцать, а вы типа книжку читать, и все успели бы. А так выгнали вас с позором. Да помню я, что все к лучшему, и, что сняли вы комнату на четверых и сладко так в одной комнате с москвичками. Ох и хороши были они, и с юмором. Помнишь, как вечером за вином посылали? Ага, мол вина сколько брать, ты вопрос им, а они ― две мало, три много, берите пять, чтобы не бегать.
―...
— Да, ладно. Не смущайся ты. Дело молодое. Что ещё на морях делать как не с барышнями зажигать. Эх, раз такое дело, накачу я ещё стаканчик. А водка у меня брат своя, можжевеловая. Помнишь в Новом Свете рощицу-то? Вот с такой ягодки и водочка, по правильному Джин. А-а-ах хороша, так и тает можжевеловый дух во мне, и я вот-вот можжевеловым деревом стану и там возле царского пляжа, на самой высокой скале, И-и-ик! Опять Семеныч паразит вспоминает, мало я ему врезал надысь.
—...?
— Да-а, так о чем это я? Да, о жизни и смыслу её же у меня на хуторе. Тут понимаешь вот все имеет значение. Утром встанешь, во двор выйдешь и босыми ногами по травке с росой, а за лесом солнце поднимается, птицу будит, петухи соседские вторят спросонку и благость такая находит!!! Ветерок утренний, свежий такой, в голове мысли укладывает. А вокруг ни души, ну там соседи где то, так их и не видно. У нас по улице почитай только три дома-то жилых, а так все заколочены и лесом ухвачены, по дворам вишняки с соснами смешались. Дичаем, но и в этом главный смысл мой, я тут не отделяю себя от травы, деревьев, птиц. Огород у меня, куры опять же. Хлопоты до позднего вечера и разогнаться не знать когда, но приятно то как!
— ...?
— Да — а, не понять тебе, молодой иш-шо, а вот мне почитай семьдесят и ого-го как могу и стаканчик и Семенычу в глаз и продавщицу автолавки Клавку в стогу за хутором, как-то недавно было. Ух и злая до утех оказалась баба, вот как говорят, кровь с молоком. Ну это тебе не понять. Вы все молоденьких обхаживаете. А тут она с тобой как в последний раз. До сих пор сено из разных мест у себя достаю. Погодь я ещё стаканчик того. А-а-ах хороша мерзавка, а я все по теории, то бишь пятьдесят градусов крепости. А как же, и-и-ик! Опять же Семеныч только крепкую уважает. Еле отучил его от первака. Это же яд сплошной, а он его за благо. Темнота тут по селам, в смысле самогона. Я у них тут за профессора по перегонке и совет дать и на пробу налить. Уважают.
—...!
Что, спорт говоришь? Да, верно, любил я спорт, то бишь ты любишь. То бегал все по утрам, когда в школе, а студентом семпаем был, при секции то восточного, запрещённого. До сих пор тело те уроки помнит, хошь прям сейчас маваши-гери вон по той коробке на столе приложу?
—...?
Ладно, чёт лёгкость потерял, потом как-нибудь. А вертушку ты так и не научился крутить, жаль. Мне бы пригодилось потом. И-и-к, ой опять чего то не туды, надо бы ещё накатить. У-У-ух, мать её, как забирает, прям до пяток достала мерзавка! Так, о чем это я? Да. Чего улыбаешься юноша? Чёт то комната кружится, ты тоже заметил? Ой, вроде перебрал, да-а, ослаб я, выпил всего поллитру и поплыл.
—… Может хватит?
— Эт-та, к-кто там? Кто здесь?
—… Я это. Надоело слушать. Несёшь фигню. И это я через пятьдесят лет? Почему один? Почему с города уехал? Дети, внуки, где?
— И-и-ик, И-и-ик…
—… чего головой мотаешь? Сам разговор затеял, а теперь глаза таращишь. Мы, тут с Сашкой отдыхаем, москвички уехали, но по ходу в соседнем домике девки на нас уже поглядывают, будем с ними мутить.
Да вот только на мели мы, с москвичками все спустили. Еще до поезда неделя, а в карманах три рубля на двоих…
Что делать, подскажешь? Ты же знаешь, как мы выкрутились.
— Ни фига себе, че можжевеловая творит! Портреты разговаривают. Во дела-а!
— Да не боись, я это, кто же ещё. Портрет мой? То бишь твой. Значит я это, он же ты в молодости. Так как нам выкрутиться без денег?
— Дык, это, подводное снаряжение в руки и вечерком в парк, там народ гуляет, выручат.
— Блин, точно, как я сам не догадался. Мы с Сашкой, вмиг уговорим кого хочешь.
А вот тебе, то есть мне, пенсионеру, хм — м, глупо как-то, совет дам. Начинай-ка ты спортом потихоньку, велик себе купи и по лесу катайся.
— Дык, эта, куплю, а чего не купить. Ты не сумневайся. Сам знаешь, мы такие, сказал — сделал!
— Да, и с выпивкой завязывай, а то не только портреты, столы и стулья начнут разговаривать.
— Всё брат, заметано. Теперь только тридцать капель вискаря от давления и на велик. Как считаешь? Чего умолк то? Вон как базарил. Во чудеса, молчит. А кто же это со мной?
Повешу-ка я тебя от греха на стенку. И вот клянусь, завтра еду покупать велик и никакой выпивки!
А за окном на Востоке заря близкого утра играет в кромке разомлевших от ночной прохлады деревьев. Мужчина уснул за столом и только его любимая кошка Мася терпеливо выслушавшая этот странный монолог лениво размышляла: а купит ли хозяин велосипед.