​Глава 4. Посиделки у котла.

С момента встречи Бориса и дяди Толи прошло ни много, ни мало 3 месяца. За это время в жизни Бориса произошли существенные изменения. Например, он выучил наизусть названия дней недели и очень полюбил субботы и воскресенья, которые люди почему-то называли выходными хотя многие из них в эти дни сидели по домам и никуда выходить не собирались.

До знакомства с дядей Толей все дни для Бориса были на одно лицо и тянулись так медленно, как будто кто-то тянул их кота за хвост, а теперь они, как мыши, быстро прошмыгивали мимо Бориса, он даже не успевал опомниться.

Из иллюминатора Борисовой коробки открывался прекрасный вид на котельную молочного комбината, и теперь каждое утро, чуть только рассвело, Борис занимал наблюдательный пост и начинал свой дневной дозор.

С понедельника по пятницу Борис часами наблюдал, как дядя Толя летал по котельной туда-сюда, аки мохнатый сердитый шмель, периодически вспоминая недобрым словом бестолковое начальство.

— Вот И-Р-О-Д-Ы, дипломов напокупают, а на мозги денег уже не хватает!

Не ровен час взорвут тут все к чертовой бабушке. Тогда и сбудется, наконец, обещание Заколупахи, что мы все под его началом будем, как сыр в масле кататься.

По выходным полет котельного шмеля прекращался.Начальство в эти дни не работало и дядю Толю не беспокоило. Потому он приглаживал усы, усаживался поудобнее на потертый стул и с благостным выражением на лице оглядывался вокруг в поисках собеседника.

Вот тут и наступал звездный час Бориса, который пулей бросался к двери котельной и начинал свой кошачий концерт.

-Да иду-иду, якобы сердитым, а на самом деле ласковым голосом ворчал дядя Толя и, улыбаясь в усы, медленно и вроде как неохотно подходил к двери и пускал Бориса внутрь.

— Мои сами с усами пожаловали! Ну милости просим, вытирайте лапы!

Для Бориса у дяди Толи всегда был припасен какой-нибудь кошачий деликатес: то банка сметаны, то бутылка сливок и сгущенка по праздникам.

У друзей уже сложился своего рода ритуал: дядя Толя прямо на котле разогревал взятую из дома собойку и Борисово кушанье, и вместе они садились обедать.

А потом дядя Толя заваривал себе крепкий час, делился с Борисом своими любимыми сливочными ирисками, и начинал задушевную беседу.

В жизни дяди Толи были две любви: семья и дача, и об этих двух он мог говорить бесконечно. Однако, в рассказах усатого кочегара прослеживалась определенная закономерность, связанная, как у Чайковского и Вивальди, с временами года.

Так в холодный зимний период в беседах превалировали семейные ноты, а основная партия отводилась любимой дядетолиной внучке, Анне Андреевне, смышленой юной даме, полной энергии и неожиданностей, которая в свои неполные семь отличалась настойчивостью маленького бронетранспортера.

Анна Андреевна требовала к себе безусловного уважения со стороны взрослых и только любимому деду, пожалуй, прощала несколько вольное к себе обращение.

Дед называл внучку просто КОРОЛЕВНА, и каждый задушевный разговор дяди Толи с Борисом начинался с рубрики

“от королевны Анны Андревны”

— Борис, ты только послушай, что моя королевна вчера учудила. Приходит она из детского сада домой, вся майка свекольником перемазана. Им там когда в саду свекольник дают, его у ней снаружи больше остается, чем внутри. Так вот, заходит королевна в квартиру, вся майка свекольным соком перемазана. Я ей говорю:
— Королевна, ты посмотри на себя! Кругом грязь! Разве можно так делать!?

А она мне:
Дедушка, загрязнять нельзя окружающую среду, а майки можно. Как говорит Карлсон, майки – это ничего, дело житейское!

Ну как, хороша королевна! – и на щеках дяди Толи появлялся гордый румянец.

В осенне-весенние вечера усатый кочегар запрягал своего любимого дачного конька и насыщал Бориса знаниями о сезонных агрикультурах.

Так после посевной в обществе дяди Толи, Борис наизусть знал лунный календарь огородника и запросто мог читать лекци в аграрном университете.
To be continued.