Город слепых перекрестков

Город слепых перекрестков

I

Кто решает, станет ли человек в жизни счастливым или нет? Сможет ли он иметь детей, будут ли работать его ноги? Почему некоторые люди, имея все, бывают черствыми и совершают плохиепоступки, а те, кто обделен судьбой, зачастую чисты душой и готовы делиться последним? Оля не могла найти ответы на эти вопросы.

Когда Олина мама умирала, она попросила у девочки прощения.

— Доченька, прости, я не виновата, я не знаю, почему ты родилась слепой.

Эта сцена часто всплывала у Оли в памяти.

— Мама, зачем ты себя винишь? Я ведь довольна. Я живу. Я и представить не могу, если бы не было меня, — Оля утешала мать как могла.

Вечером того дня мамы не стало.

Когда девочка была маленькой, лет до семи-восьми, она не понимала, что она другая. Не знала, что отличается от остальных людей. И никак не могла понять, почему бабушки возле подъезда вздыхают ей в след и плачут.

Когда Оля падала или врезалась в предметы, они говорили: «Бедненькая, бедненькая», — но она не понимала, почему люди причитают, и думала, что все нормально, у всех так, все так живут.

— Только потом я узнала (мне рассказали), что я не вижу. Ну и что! Я благодарна маме, Богу, что я жива. Что могу дышать, ходить, любить, — говорила всем Оля, будто оправдываясь за сам факт своего существования.

«Милая, милая мама! Мой ангел хранитель!» — вспоминала маму девочка.

…Однажды они с мамой пошли в магазин, который только открыли на их улице. Он был огромный и чуть-чуть страшный. Мама с дочерью долго бродили вдоль стеллажей. Пол был скользкий, и отовсюду пахло свежим хлебом. Оле казалось, что они идут на этот удивительный запах сдобы.

Мама оставила дочку возле стеллажа с булочками. Сказала, что та может выбрать любую. Прочла ей названия тех, что были в продаже: с корицей, глазурью, изюмом и «ромовая баба», а сама отошла выбрать хлеб.

Оля не знала, какую взять. Названия были незнакомыми, а отвлекать маму она не хотела. Машинально она стала выбирать на ощупь, аккуратно трогая булочки руками. Через минуту она нашла ту, которая по ощущениям показалась ее самой вкусной.

Вдруг сзади кто-то очень громко и пискляво начал кричать:

— Что ты делаешь? Чей ребенок? Кто после тебя это купит? Зачем ты все трогаешь? Руки бы поотбивала! — это бесновалась продавщица хлебного отдела.

Оля испугалась. От неожиданности она уронила булочку на пол. Тогда продавщица начала ругаться еще больше.

Мама услышала, подошла и извинилась перед женщиной. Прижала к себе Олю и погладила по голове.

— Мы купим все булочки, которые она потрогала, — услышала Оля мамин голос.

Дома, достав покупки, мама сказала:

— Оля, мы сейчас попробуем булочки с корицей, глазурью, изюмом и «ромовую бабу», а ты постараешься запомнить их на вкус, чтобы в следующий раз не трогать руками. Чтобы больше никто не мог тебя обидеть и напугать.

Мама давала мне каждую булочку, чтобы я запомнила ее вкус, название и выбрала любимую.

— Этим людям не понять, что ты только на ощупь можешь определить, что тебе нужно, — грустно добавила мама.

…После смерти матери Олина жизнь кардинально изменилась. Пришлось в одночасье научиться заботиться о себе, овладеть бытовыми навыками и освоить более детальную ориентировку на местности.

Тетя Люба, родная сестра мамы, сказала:

— Все, мать умерла, никто с тобой возиться не собирается, все будешь делать сама.

С этого момента Оля очень старалась все делать сама. Жизнь превратились в рутину сложностей, но была и отдушина — музыка. Оля пела с трех лет. На слух она запоминала понравившиеся мелодии и потом распевала их на балконе.

Соседи говорили:

— О, у Никольских слепая дурочка все время поет, но поет хорошо, голос сильный и красивый. Что с ней будет?

Если честно, Оля не понимала, что такое «слепая» и что значит «не видеть», как и то, кто такой «зрячий» и что значит «видеть». А главное, что они все там такого видят и почему сокрушаются, что она этого не видит? Как ей было понять, что такое свет или цвет?

Тетя Люба говорила, что Оля никогда не видела лица своей мамы, поэтому не может рассуждать на эту тему.

— Но я его трогала, оно было теплым и самым лучшим на свете, — улыбаясь, настаивала на своем девочка.

Оля все определяла по запаху, звуку или на ощупь.

— Каждый человек пахнет по-своему, — говорила Оля. — Все имеет свой звук: я слышу, как опадает листва, и могу определить препятствие на пути, правда, не всегда, — воздух возле него становится плотнее. А еще я слышу музыку, удивительную музыку.

Еще при жизни, видя Олино желание петь, мама пригласила для занятий Надежду Ивановну — преподавателя игры на фортепиано и вокала.

— Оля еще маленькая и не знает азбуку Брайля, поэтому не может заполнить свое время хотя бы чтением книг для незрячих. Ей ничего не остается, как целыми днями слушать телевизор, пластинки и аудиокниги.Надежда Ивановна! Очень прошу, поддержите Олю! Занятия музыкой помогут ей развиваться, спасут от деградации, — упрашивалаНадежду Ивановну мама.

— Я попробую, — сухо сказала Надежда Ивановна. — Я уже учила нескольких детей играть на слух. Оплата будет больше. Таких ребят сложно обучать.

Мама согласилась.

Надежда Ивановна была профессионалом. Она научила Олю, какой ноте соответствует каждая клавиша на фортепиано. У девочки была хорошая тактильная память, и она быстро запомнила расположение клавиш.

— Все песни так или иначе состоят из аккордов, — говорила Надежда Ивановна. — Научишься подбирать аккорды на слух, сможешь играть любую мелодию. Поняла?

— Поняла, — отвечала Оля.

— Простых аккордов на фортепиано всего четыре вида, — любила повторять Надежда Ивановна, — два вида трезвучий: мажорное и минорное, и два вида септаккордов: малый мажорный и малый минорный.

Оля прекрасно запоминала мелодии песен, которые слышала по телевизору. Пользуясь этим навыком, Надежда Ивановна записывала их уроки на диктофон и заставляла Олю заниматься по нему самостоятельно.

— У слепого есть преимущество, — однажды сказала Надежда Ивановна, — много свободного времени. Все ежедневно идут на работу и учебу, а ты Оля — счастливая, можешь часами играть и петь в одиночестве. Значит так, включаешь диктофон, слушаешь и занимаешься.

Когда мама умерла, занятия музыкой прекратились.

— Все! Баста, карапузики! Кончились танцы! — заявила тетя Люба. — В семье нет денег на музыкальные изыски. Занятий по музыке больше не будет.

Что можно сказать о тете Любе? Это была полная, грубоватая, уставшая от жизни женщина средних лет с очень своеобразным характером. Однако сердце ее не было черствым. Когда умерла мама, она взяла Олю под свое крыло. Внешне тетя Люба была красивой, с густыми волосами, которые всегда были вплетены в косу, и большими глазами.

Люба по-своему любила Олю, но злилась из-за того, что было тяжело и постоянно не хватало денег.

Как-то раз Оля сидела в кустах сирени возле подъезда, а с обратной стороны на лавочке — соседки и тетя Люба. Они часто проводили время вместе за сплетнями, как и сегодня.

— Да-да, правильно все про эту с четвертого этажа говорят. Не надо было лезть туда, куда не просят. Кстати, Люба, а как там твоя слепая?

— Точно, Люба, расскажи, — тут же подхватили ее другие. — Бедняжка ты наша, ну послал же Бог тебе такую сестру! Пришла с животом, отца нет, говорит, рожать буду. Родила слепую, да еще и осиротила и на тебя бросила. Своих-то трое ребятишек. Что ты будешь делать с этим инвалидом? Она тебе и твоим детям всю жизнь искалечит! Отдай ее государству — в интернат! Все лучше, чем с ней возиться. Он бесплатный, она же сирота.

— Не, не… — промямлила Люба. — Отдам, а она через полгода к матери на тот свет попадет. Она же чувствительная. Потом перед Богом и людьми отвечай.

— Ну как знаешь! Не ты виновата, что она такая, не тебе страдать. Я бы отдала, но дело твое, — резюмировала одна из соседок.

Потом разговор опять перешел на «эту» с четвертого этажа, которая в тот момент прошла мимо и привлекла все внимание местных сорок.

После этого случая Оля пообещала себе, что станет самостоятельной, с ней никогда и никто не будет возиться, она освоит музыкальную грамоту и станет певицей.

Несмотря на то что занятия с Надеждой Ивановной прекратились, девочка уже научилась подбирать мелодии на слух, а также стала сочинять собственные песни. Творчество заполнило всю ее жизнь, оно стало главным смыслом Олиного существования.

Сказать, что Оля сидела часами за фортепиано, — это ничего ни сказать. Она занималась маниакально по восемь часов в день, подбирая и запоминая каждую ноту из всех музыкальных произведений, которые могла услышать.

Получив школьный аттестат, Оля ни о чем не могла думать, кроме как о поступлении в консерваторию на вокальное отделение.

Собрав необходимые документы, она вместе с тетей Любой поехала в приемную комиссию учебного заведения. Тетя Люба восхищалась красотой здания, величием колонн, шириной коридоров и простором аудиторий. Отовсюду из окон звучали скрипки, флейты, виолончели и другие инструменты.

В приемной комиссии их встретила председатель, женщина с приятным голосом и запахом. Оля показала документы и сказала, что хочет поступать на вокальное отделение. Женщина внимательно выслушала и попросила обождать. Ее долго не было, минут тридцать… Назад она вернулась в сопровождении троих человек.

Подойдя к Оле, женщина произнесла вежливым тоном:

— Мы не можем принять Вас на обучение.

— Как это не можете? — опешила тетя Люба. — Вы же не слышали, как она поет, какой у нее красивый и сильный голос, да и как она играет на фортепиано!

— Вы меня не поняли, — продолжила председатель приемной комиссии, — у нас нет специалистов, которые могли бы обучать слепых, нет нот произведений на шрифте Брайля, нет вообще ничего для обучения таких людей…

— Да зачем ноты на шрифте Брайля? — продолжала тетя Люба. — Она может подбирать на слух.

— Женщина, здесь у нас консерватория, а не кружок музыкальной самодеятельности, Вы ошиблись адресом. Вашу девочку мы принять не можем, — резко оборвала председатель приемной комиссии, — разговор окончен.

На обратном пути по щекам Оли текли слезы.

— Оля, успокойся, — сказала тетя Люба, — сильно нам нужна эта местная консерватория! Мы напишем в приличные заведения Петербурга или Одессы, где умеют ценить настоящий талант, и тебя обязательно примут.

Тетя Люба так убедительно говорила, что Оля поверила и потихоньку успокоилась.

Вечером того же дня тетя Люба под диктовку племянницы написала письма в консерватории Петербурга и Одессы.

Оля в письмах писала:

— Я даю вам обещание, что не пойду на большую сцену. Я просто хочу научиться петь профессионально, а после завершения обучения буду записываться на радио, в студиях, и никто не узнает, что я слепая.

Через две недели из обеих консерваторий пришли отрицательные ответы. Олю никуда не брали.

После этого девочка впала в цепенящее отчаяние, думала, что жизнь для нее окончена, да и вообще жить незачем. Потому что все, что она успела здесь обрести, она потеряла разом, в одночасье.

Оле было так плохо, что начало подташнивать. На секунду она сильно сжала глаза, и невольно в ее голове закружились воспоминания из детства. Ей казалось, что она давно забыла этот случай, но то чувство беспомощности и боли, которое ощутила сейчас, все возродило…

…Оля любила небольшой двор возле дома. Там было все так просто и знакомо. Она знала расположение всех предметов. Клумбы, с которых каждую весну доносился запах нарциссов и медуницы, рядом черемуха и кусты сирени. Ее запах девочка любила больше всего. Сирень благоухала сильно, но не так навязчиво, как, например, алиссум. Она как будто боялась сразу обратить на себя внимание и украдкой, при помощи запаха, подбиралась к тебе.

Располагалась во дворе и детская площадка. Там много всего было: качели, которые скрипели, когда на них катались детишки, турник, маленькая горка, спускающаяся в песочницу.

Песочницу Оля очень любила. Благодаря тому что ее бортики составляли замкнутый квадрат, она чувствовала себя внутри нее более защищенно. Обычно если девочка выходила гулять одна, то именно в песочнице и проводила время. У нее был большой копательный набор. Мама говорила, что он был самым красивым из всех, что она видела. Ведерко, две лопатки, грабли, сито и несколько формочек: одна напоминала малину, другая была с завитушками, а третья — в виде зайца с большими ушами и маленьким хвостиком. Последняя была любимой Олиной формочкой.

Несмотря на то что Оля была старше, с ней часто играли другие дети. Им нравилось строить замки из песка или лепить куличики, но некоторые любили их ломать. Девочка не понимала, зачем дети это делают, и сначала расстраивалась, но потом начинала все заново.

«Как сказала мне мама, если я не буду обращать внимания, то они отстанут и перестанут ломать», — думала про себя Оля.

В тот день в песочницу пришел мальчик Егор. Он был старше остальных, учился в третьем классе. Мальчик подговаривал детей портить все, что лепила Оля. Он раз за разом ломал замки, сыпал песок ее в волосы, обзывался, но она не обращала внимания и надеялась, что скоро ему надоест.

Вдруг Егор неожиданно ударил Олю по лицу и толкнул.

— Больно! По глазам попал! — сказала Оля.

— По каким глазам? Ты же слепая дура. Какие у тебя глаза? — раскатисто засмеялся Егор.

Он еще раз подбежал и толкнул Олю в спину, а потом забрал зайчика. Ту самую любимую формочку.

— Слепая, слепая, байстрючка, уродина, — он громко кричал и смеялся, — догони, догони, если сможешь. Я сейчас сломаю твою игрушку, и что ты мне сделаешь? Что? Слепая, слепая.

Только Оля вставала из песочницы, как он подбегал и снова толкал ее и выхватывал из рук формочки.

Девочка очень хорошо знала двор, но в тот момент совсем его забыла, как будто оказалась в незнакомом месте, совсем одна, и никто не мог ей помочь. Она плакала и умоляла вернуть игрушки, но Егор продолжал издевательства.

Все остальные дети стояли и молча смотрели на происходящее.

Коленки и ладошки очень болели из-за острых камушков, которые в них впились. Оля просто топталась на месте, пытаясь понять, с какой стороны на нее бежит Егор. Так беспомощно и ужасно девочка не чувствовала себя никогда.

Заливаясь слезами, Оля стала кричать:

— Мама, мама!

Мама все видела из окна, поэтому уже выскочила из подъезда и бежала на помощь. После ее появления все, кто был рядом с песочницей, разбежались.

Мама подошла и сильно обняла плачущую дочь. По ее дыханию девочка поняла, что мама тоже плачет. Мама целовала Олино лицо и все сильнее прижимала ее к себе. Через некоторое время всхлипывания прекратились, мамино дыхание стало ровнее, и она полушепотом зачем-то стала читать стихи. Наверное, она читала их для себя, но Оля на всю жизнь запомнила эти два четверостишия.

Не пестрят, не горят, не звенят светофоры,

И машины лавируют, словно жонглеры.

Он опасен для всех пожилых и подростков —

Обезумевший город слепых перекрестков.

И бегут оголтелые толпы прохожих.

Кто-то в страхе промолвил: «Помилуй нас, Боже!»

Бьет по жизни размашисто, больно и хлестко

Искалеченный город слепых перекрестков...*

______________________

*стихи Ольги Патрий


II

— Хватит изображать из себя вселенское горе и хандрить, — ровным тоном сказала тетя Люба, — не получилось с учебными университетами, значит, будешь постигать университеты жизненные.

— Вы о чем, тетя Люба? — спросила Оля.

— Я о том, что жизнь не закончилась, — продолжила свою мысль тетя Люба. — Люди и без музыки живут. Надо идти устраиваться на работу. На одной нищенской пенсии инвалида первой группы ты не протянешь. Не жалеешь себя — пожалей нас, мы еле концы с концами сводим, а еще ты в довесок.

Слова тети Любы причиняли Оле боль, но она понимала, что та не со зла, а от тяжелой жизни такое говорит.

— Ну хорошо, — сказала Оля, — может, я бы смогла учить музыке маленьких детей?

— Да когда это закончится! — взорвалась тетя Люба. — Все! Ноты больше не трогаем! Ты теперь будешь учиться собирать выключатели, розетки, электрические удлинители и монтажные коробки. Тебя могут взять лишь на завод электротехнической продукции. Только туда принимают на работу незрячих в нашем городе.

Тетя Люба опустилась на стул и начала тихо плакать. Она не могла объяснить Оле, что слепых обычные люди воспринимают как недалеких, беспомощных и слабых умом людей, которых остается разве только что пожалеть.

Обычные люди даже не могут допустить мысли, что перед ними не какой-то ущербный незрячий, а, возможно, гениальный музыкант, математик или физик, да и прежде всего личность.

Проще согнать всех слепых в резервацию, обучить простому ремеслу типа сбора электрических розеток, а потом всем обществом умиляться своему гуманизму.

А думать о том, что хочет сам незрячий, как он хочет реализоваться, о чем он мечтает — зачем? Ведь достойные зрячие и очень гуманные люди давно для слепых все организовали: проснулся, собрал электрические розетки или выключатели, заснул, а в промежутках — время на еду и туалет.

О принципах гуманизма думать можно было до бесконечности. Поэтому тетя Люба прервала свои мысли и обратилась к Оле:

— Ты не расстраивайся, так все живут. Как-то все устроится.

— Надеюсь, — тихо ответила Оля.

Завод находился далеко от дома. Надо было ехать на автобусе и метро, ну и, конечно же, идти. В первый раз Олю повела туда тетя Люба. Это был очень важный поход: она должна была запомнить каждый свой шаг, выбрать ориентиры. Не перепутать, не забыть, успеть понять, ведь второй раз туда ее никто не повезет.

В голове у каждого незрячего хранятся тысячи маршрутов: от дома в магазин, аптеку, школу и так далее. Все они доведены да автоматизма, четко рассчитаны по шагам, со своими ориентирами и подсказками.

Как только Оля вышла из подъезда, она сразу медленно начала считать шаги. Один, два, три… двести девяносто три, и они уже дошли до остановки. Но это самая легкая часть. Еще столько новых чисел надо держать в голове.

Автобус подходил любой, проехать надо было всего одну остановку, потом пересесть на метро. Оле было очень страшно. Она не любила подземный транспорт: много людей, много станций, громкие и страшные звуки… Но до завода можно было добраться только так.

Собравшись с мыслями, девушка начала считать ступеньки в переходе метрополитена. Первая лестница, вторая. Двести девяносто три, шестьдесят, двадцать пять, двадцать пять.

Когда тетя Люба и Оля зашли на станцию, поезд, который ехал в противоположную сторону, двинулся с места. Оля почувствовала кончиками пальцев ног, как он летит и трясется под землей. Она запоминала каждое новое ощущение, новую поверхность.

Теперь надо изучить станцию. Тетя Люба начала вслух ее описывать, внимательно наблюдая за Олиной реакцией.

— Так, тут шесть колонн, между ними скамейки. Давай начнем считать?

Оля одобрительно кивнула. Они встали возле последней ступеньки и начали одновременно шагать до первой колоны.

— Сколько у тебя вышло?

— 12 шагов.

— Хорошо, у меня тоже. Теперь до скамейки?

— Тут уже меньше, четыре.

Так они прошли всю станцию вдоль и поперек. Ее изучение заняло чуть больше получаса.

Теперь осталось сесть в вагон. Тетя Люба не стала помогать Оле, чтобы та научилась сама находить открытую дверь — это оказалось легко. Через четыре остановки они вышли и начали исследовать новую станцию.

Сколько шагов от одной желтой линии до другой, сколько до середины и так далее. У каждой маленькой детальки была своя цифра — только так Оля могла ориентироваться в пространстве.

Опять ступеньки, еще чуть-чуть, и они возле проходной завода.

Олины документы для трудоустройства тетя Люба отвезла заранее, пару дней назад, и, когда она вернулась домой, Оля очень ее просила:

— Тетя Люба, расскажи о заводе, пожалуйста.

— Ох, милая моя, — села на табурет тетя Люба, — даже не знаю, что тебе рассказать. Ну… Он серый, как и все заводы. Почти все работники там слепые, многие работают очень долго, пришлось попотеть, чтобы тебя туда впихнуть. Люди, которые следят за вашим трудом, нормальн… — тетя Люба запнулась и исправилась: — то есть зрячие. Они ездят с большими тележками и собирают то, что сделано, развозят новые материалы. Само здание небольшое, так что этих работников немного, я думаю, ты очень быстро всех запомнишь и начнешь узнавать по походке.

…Когда они зашли на завод, Оля сразу почувствовала холодный ветер, сквозняк, который бегал по всему зданию. Тетя Люба погладила племянницу по спине и отошла поговорить с каким-то мужчиной.

После он провел их в цех, где Оля слышала щелчки от пружинок выключателей, которые собирали работники, грохот тележек, пыхтение людей и глухое звяканье.

Тетя Люба попрощалась и сказала, что заберет Олю через несколько часов, для того чтобы пройти с ней новый маршрут еще раз, только уже от завода к дому.

Мужчина, новый начальник Оли, отвел ее к рабочему месту и объяснил, что и как делать. Оля была очень способная и старательная, так что сразу поняла и очень быстро начала выполнять то, что от нее хотели. Это был цех по производству розеток и выключателей, почти все работники тут были незрячими.

Незрячие на заводе работали за сущие копейки, но другого дела не было, да и общаться с похожими на себя людьми было приятно. Оля ходила на работу уже несколько недель и довольно скоро нашла общий язык со многими коллегами, они были очень радушны, а вскоре даже появились близкие друзья.

Тетя Люба говорила:

— Это все пошло тебе на пользу, ты похорошела, расцвела и ожила, хотя зарплаты твоей хватает, только чтобы прокормить тебя саму.

На заводе Оля познакомилась с Кириллом и Мариной — они собирали выключатели недалеко от нее. Это и были ее лучшие друзья. Чтобы разнообразить монотонную работу, ребята рассказывали истории из своей жизни. Оля всегда очень внимательно слушала, запоминая каждую мелочь.

Марина жила в детском доме для незрячих детей, ее забрали у родителей, которые бомжевали на свалке.

В три года, когда девочку привезли в детский дом, она не умела ходить, говорить и еще много всего, что ее сверстники уже освоили. Но заботливые воспитатели детского дома приложили много усилий, чтобы она догнала одногодок. И вскоре Марина даже стала выделяться некоторыми умениями среди остальных детей.

У нее тоже было хобби: как и Оля, Марина очень любила музыку. Привила ей эту любовь Евгения Владимировна, или мама Женя, как называли ее воспитанники детского дома.

— Марина, у тебя абсолютный слух, — говорила мама Женя, — музыка — это твое.

— Эх, разве это хорошо? Я же слышу все: как ездят трамваи на соседней улице или скрипят двери в соседнем блоке. Из-за постоянных звуков плохо сплю, вся дерганая, — расстраивалась Марина.

— Абсолютный слух — это дар свыше, а сон — это не проблема, надевай беруши, — утешала мама Женя.

— Детский дом был родным, — вспоминала Марина. Помимо обычных уроков, таких как математика, дети там учились ориентироваться в пространстве, читать по Брайлю, петь в хоре, помогали в небольшой церкви для незрячих. В нем девочку научили всему, что она умела. Но как только ей исполнилось восемнадцать, пришлось попрощаться с местом, где она провела все свое детство.

После выпуска благодаря хлопотам мамы Жени государство выдало ей и еще одной девушке койко-места в общежитии при заводе. Они жили вместе. Обе работали на заводе, но в разных цехах. А вечером после тяжелой смены, изнывая от усталости, садились за чашечкой чая и вспоминали счастливые моменты из жизни. Как к ним в детский дом приезжали волонтеры на праздники, они играли, возили детей на санках и просто общались. Или когда на Масленицу все дружно ели блины и торты. Как дети помогали друг другу ориентироваться в пространстве. Как баба Нюра в столовой терпеливо ждала, когда они рассядутся за столы, после чего аккуратно каждому подавала еду, и никто не обижал их за то, что они не такие, за то, что они не видят.

К сожалению, унижение во взрослой жизни для Марины уже стало обыденностью.

Через некоторое время соседку Марины нашла ее мать, которая очень давно пожалела о том, что испугалась и отдала своего ребенка в детский дом. И хоть прошло много времени, она надеялась восстановить связь со своим чадом и забрала дочку к себе жить в другой город.

Марина осталась одна. Поначалу ей было очень одиноко и жалко себя. Вечера были наполнены размышлениями о том, где сейчас ее мать? Жива ли она вообще?

В детстве мама Женя рассказывала Марине о ее родной матери совсем немного, да и то потому, что Марина очень настаивала.

Однажды девочка подошла к маме Жене и спросила:

— Это правда, что мою семью нашли на свалке? Что мои отец и мать пьяницы и бомжи? И что их лишили родительских прав, а меня отправили сюда, в детский дом? А еще говорят, что со мной приехала моя сестра, которая скончалась почти сразу, как попала в детский дом, из-за болезни, которую получила на свалке.

— Мариночка, кто это все тебе рассказал? — встревоженным тоном спросила мама Женя.

— Наша Елена Ивановна, которая полы моет в комнатах, — ответила девочка.

— А что еще тебе рассказывала Елена Ивановна? — поинтересовалась мама Женя.

— Что, скорее всего, родителей уже нет. Так как их в алкогольном угаре заровняли трактора вместе с мусором. Елена Ивановна говорит, что так все бомжи на свалках свою жизнь заканчивают, — продолжила свой рассказ Марина.

— Вот те на! Какая же глубинная сволочь, наша Елена Ивановна, — выдохнула из себя мама Женя. — Ты, Мариночка, забудь, что тебе она наговорила, это все неправда.

— А что тогда правда? — спросила Марина.

— А правда в том, что мама тебя очень любила, но из-за трудной жизни не могла с тобой остаться, тем более дать тебе подходящее образование. Поэтому ты попала к нам для обучения, — продолжила разговор мама Женя.

У Марины на душе полегчало. Девочка была уверена, что ее мама — самая лучшая и что она очень ее любит. «Она, наверное, такая же хорошая, как и мама Женя, а может, еще лучше», — думала про себя Марина.

— А когда она меня навестит? — спросила Марина у мамы Жени.

— Когда ты вырастешь, она тебя найдет, а сейчас она очень далеко и приехать не может, — ответила мама Женя.

…Уезжая из детского дома, Марина попросила всех, чтобы, если приедет ее родная мать, ей обязательно сообщили адрес завода и общежития.

Прошло уже несколько лет, как Марина работала на заводе, к сожалению, мама пока ее не искала, зато девушка завела новых друзей — Кирилла и Олю.

Кирилл был хорошим другом и очень добрым человеком. Он не родился незрячим — до 11 лет мальчик видел этот мир, цвета, себя, других людей, небо, радугу, знал, какого цвета трава и деревья. Оля и Марина по-доброму завидовали ему. От рассказов Кирилла о том, насколько прекрасен «мир с глазами», у девушек дыхание перехватывало.

Но из-за аварии, в которой погибла его мать, Кирилл получил черепно- мозговую травму и впоследствии потерял зрение.

Через год отец женился на другой женщине, но она не пожелала заботиться о слепом пасынке. Как и многие, мачеха Кирилла хотела родить своего ребенка и начать создавать новую семью. Кирилл мешал и прекрасно это понимал, он стал изгоем в собственной семье. Через некоторое время мачехе все же хватило духа, и она отправила двенадцатилетнего мальчика в интернат для инвалидов. Кирилл догадывался, что что-то подобное произойдет, убийственно было только то, что родной отец, с которым они раньше так любили играть вместе в футбол, строить домики для птиц, смотреть новости и старые фильмы, поддержал это решение. Он не говорил сыну, что все будет хорошо, что его будут навещать, не пытался отговорить свою новую жену, просто отвез Кирилла и отдал его в руки воспитателю.

В интернате Кирилл прожил до 18 лет, папа приезжал к нему очень редко, забыл даже про его шестнадцатилетие. Один раз привез сводную сестру, чтобы они познакомились с Кириллом. Девочка сильно испугалась, увидев, как она сказала, «искалеченного урода», и больше папа в интернат ее не брал.

После совершеннолетия парня из-за чувства вины отец купил Кириллу однокомнатную квартиру и устроил работать на завод, однако оборвал все связи с сыном. Так Кирилл и жил последние годы.

…Жизнь на заводе шла своим чередом. На седьмой или восьмой Олин рабочий день к ней подошла Галина. Это была пожилая женщина, зрячая, с очень писклявым и некрасивым голосом. Работала Галина в цеху контролером продукции. Она ходила между рабочими местами и проверяла качество собранных розеток и выключателей. Галина часто кричала на весь цех: «Быстрее! Работайте! Валерьевна, ты все сделала?». У Оли скукоживались уши от ее высокочастотных звуков.

— Доброе утро, Оленька — сказала Галина.

— Здравствуйте, — ответила Оля.

— Все новые сотрудники завода должны вступить в нашу первичную заводскую ячейку общественной организации для помощи незрячим, — убедительным тоном стала говорить Галина. — Из твоей зарплаты будет вычитаться небольшая сумма в счет организации — это членский взнос. И знай, если с тобой что-то случится, то наша организация всегда придет тебе на помощь, мы за тебя ответственны. Я секретарь этой организации, — представилась Галина.

Предложение было неожиданным, и Оля не знала, как на него реагировать. В голове мелькнула мысль — тетя Люба вычет небольшой суммы из зарплаты не одобрит. Да и странно все это. Всю Олину жизнь ей помогала только тетя Люба, а тут какая-то общественная организация, которая ее не знает, вдруг будет ей помогать. Да и зачем за нее брать ответственность, ведь она уже совершеннолетняя и сама за себя отвечает?

— Я подумаю, — неуверенно ответила Оля, ведь ей минимум надо было посоветоваться с тетей Любой.

— В смысле подумаешь? В смысле? — удивленно и одновременно раздраженно ответила женщина. — Тебе это самой надо! От твоего имени, от имени слепых мы будем говорить, и другие люди тоже захотят тебе помочь.

Оля стала нервничать и топтаться на месте, она и так слегка боялась Галину, а когда та стала повышать тон, то девушка запаниковала.

— Ладно, завтра скажешь точный ответ или я записываю тебя в организацию. Понятно? — громко и убедительно спросила Галина.

Оля кивнула.

Весь день после этого разговора Оля не могла найти себе место. «Небольшая сумма — это сколько? Тетя Люба и так говорила, что с деньгами сейчас все очень плохо, а что будет после вступления в организацию? Плюс ко всему „от вашего лица“. У них что ли своих лиц нет?» — размышляла Оля.

Она не понимала, зачем кому-то что-то говорить от имени незрячих и знают ли незрячие о том, что про них и от них что-то говорят? Она не хотела участвовать в совершенно чужой для нее истории.

После обеда Оля решила посоветоваться с Кириллом — он был рассудительным парнем, и его мнение было для нее авторитетным.

— Хм, ну я не вступал, — честно признался Кирилл. — Маринка вроде тоже.

— Но как? Галина же сказала, что всем обязательно.

— Это она тобой так манипулирует, — предположил Кирилл. — Не бойся, никто тебя не заставит. В прошлом году Галина тут митинговала, так ей Тамара Сергеевна за секунду нос утерла. Тамара Сергеевна уже тридцать лет работает на заводе, и ни разу эта организация не помогла. За тридцать лет ее никогда не отправляли на оздоровление, не выделили собаку-поводыря. Когда надо было оказать помощь в получении квартиры, эта организация тоже оказалась в стороне и так далее. Все это Тамара Алексеевна высказала Галине в лицо.

— Понятно, спасибо, — задумчиво сказала Оля. — Слушай, а почему они говорят от нашего лица, а не от своего?

— Ну ты смешная, — иронично произнес Кирилл, — так они только из-за этого и получают гранты, и хотелось бы знать, как они их тратят. Недавно была уморительная история. Несколько месяцев назад тут за эти деньги покрасили стены. Мол, старая краска уже выгорела, надо обновить. Да, может быть это важно, но они, наверное, забыли, что незрячие цвета стен не видят, а вот если бы установили перила вдоль дорожек или специальную тротуарную тактильную плитку, это бы существенно облегчило нам жизнь. Да и краску для стен купили странную, от едкого запаха у всех очень болела голова и работать было невозможно.

— Не так уж и весело, — сказала Оля.

— Да, веселого мало, — согласился Кирилл и продолжил: — самое главное, когда я говорю от своего лица, все понимают, кто я и что я хочу. Когда что-то говорит Марина, Оля, Петя, мне тоже понятно, что это живые люди и у них есть предложения, желания и требования. Понятно, с какой личностью имеешь дело. А когда начинают говорить от лица коммунальщиков, незрячих, любителей собак и так далее, невольно кажется, что говорящий прячется за лица людей, а свое по каким-то причинам показать боится, — закончил свою мысль Кирилл.

— Может, они неуверенные в себе люди, может, у них низкая самооценка и они боятся, что их предложения не поддержат, вот и прячутся за толпу? — предположила Оля.

— Может быть, — ответил Кирилл.

После беседы с Кириллом Оля для себя решила, что вступать в общественную организацию для помощи незрячим она не хочет.

Как же смеялась тетя Люба с рассказа Оли про общественную организацию и особенно над неуверенностью и низкой самооценкой.

— Ага, — давясь от смеха, сказала тетя Люба, — у нас тоже управдом была, большая общественница, неуверенная в себе и с низкой самооценкой. Поэтому эта негодяйка весь ремонт в своей квартире сделала за счет жильцов дома. А нам все рассказывала, что если с нами что-то случится, то она всегда придет на помощь и что она ответственна за весь дом.

— Значит так, — подытожила тетя Люба, — гони эту Галину взашей, а будет приставать, скажи ей, что на завод придет Любовь Петровна, твоя тетя, и наладит ей такую обширную общественную жизнь, что мало не покажется.

На следующий день Оля очень нервничала, ей совсем не хотелось встречать Галину и выяснять с ней отношения.

— Ну что ты дергаешься? — спросила Марина. — Не сможешь ее послать, я пошлю. Ничего она тебе не сделает. Да и мы с Кириллом рядом.

— Я боюсь, — тихо ответила Оля.

— Не расстраивайся из-за пустяков. А ты такая расстроенная работать-то можешь? Ну хочешь, сделаем перерыв? Сходим в комнату отдыха, — предложила Марина.

Оля немного оживилась, и девушки направились в комнату отдыха. Это было небольшое помещение со старой мебелью: диваном, маленьким столиком, парой стульев и фортепиано.

— Хочешь, я тебе сыграю? — спросила Марина

— Да, очень хочу, — улыбнулась Оля. Она сильно любила музыку. У Марины получалось очень искусно.

— Где ты так научилась?

— О, этому меня научили в хоре. Помнишь, я про него рассказывала? Моя Надежда Ивановна чудесная женщина.

— Кто?! — удивленно спросила Оля. — Не может быть!

От такой реакции Марина прекратила играть.

— А что такое?

— Просто… Мою учительницу по музыке тоже звали Надежда Ивановна. Может, это один и тот же человек?

— Ой, это было бы очень здорово. Хочешь сходить со мной на занятие?

— Да, очень хочу, — настроение у Оли сразу улучшилось. Она забыла про Галину, общественную организацию, про план в 4000 розеток и выключателей в месяц и даже то, что она сейчас на заводе. Чувство невероятной теплоты охватило девушку.

— Тогда давай в эту субботу, — сказала Марина и продолжила играть на фортепиано.


III

Целую неделю Оля сидела как на иголках в ожидании предстоящей встречи. Она очень хотела, чтобы это была ее Надежда Ивановна, но в то же время боялась.

И вот наконец наступила суббота. Оля попросила, чтобы тетя Люба выбрала ей лучшее платье и помогла сделать прическу. Потому что если это окажется старая учительница, упасть в грязь лицом будет просто катастрофой! Еще Оля переживала, помнит ли ее Надежда Ивановна, ведь столько лет прошло и это она у нее была одна, а вот учеников у Надежды Ивановны было много. Выделилась ли Оля чем-нибудь среди них?

Девушки договорились встретиться возле завода — ехать от него недалеко. Оля чуть-чуть опоздала, так как мысли ее были заняты совсем не дорогой и она сбилась с пути. Но на саму репетицию они пришли раньше, чтобы Марина смогла представить Олю всем и поговорить с Надеждой Ивановной.

Когда девушки подошли, Олино сердце стало очень быстро колотиться. Ей уже не хотелось никуда идти. Тогда Оля набрала побольше воздуха и перешагнула через порог комнаты, где обычно занимался хор.

— Доброе утро! — громко крикнула Марина. — Надежда Ивановна, я тут кое-кого привела.

— Доброе, Маринка. Кого ты приве… — Надежда Ивановна запнулась. — Олечка, боже мой, какая ты взрослая! — в изумлении застыла учительница.

«Это она, и она меня узнала, вспомнила! Вспомнила!» — внутри у Оли все ликовало.

— Здравствуйте, — прошептала Оля. Как она ни готовилась к этой встрече, все равно все случилось как-то неожиданно, девушка очень испугалась.

Надежда Ивановна подскочила, чуть не сбив Олю с ног, и обняла ее.

— Маринка, где ты ее нашла? Какая умница, что привела.

Оля и Надежда Ивановна еще очень долго вспоминали былые уроки и счастливые моменты, расспрашивали друг друга о жизни и делились впечатлениями.

Оля рассказала все: как расстроилась, когда тетя Люба сообщила, что занятий по музыке больше не будет, как занималась самостоятельно, как сидела часами за фортепиано и постепенно начала сочинять музыку. Когда вспомнила о поступлении в консерваторию и как они с тетей Любой писали письма в консерватории Петербурга и Одессы, девушка невольно начала плакать.

— Ты чего плачешь? — спросила Надежда Ивановна.

— Понимаете, Надежда Ивановна, — сквозь слезы процедила Оля, — они же мне не дали ни сыграть на фортепиано, ни спеть композиции, которые я готовила к экзамену. Они меня не приняли только потому, что я слепая. Так нельзя, ведь я живой человек, а не чурка бездушная. Кто решает? Кто решает, что слепым не место в консерватории?

— Оль, не переживай, — тихо сказала Надежда Ивановна и обняла ученицу.

— Хорошо, — пригревшись в объятиях Ольги Ивановны, сказала Оля, —просто если бы не приняли за то, что я недостаточно профессионально играю или пою, было бы легче, а то не взяли потому, что я другая. Очень больно. Уже и время прошло, но все равно не легче.

— Хватит о былом! Скажи мне лучше, Оля, ты же будешь ходить в наш хор? Не просто же ты поздороваться зашла?

Оля очень хотела в хор, но запнулась на секунду, сама не зная почему. Маринка тут же встряла в образовавшуюся паузу.

— Да, она очень хочет. Мы с Олей даже разучили некоторые песни, которые мы тут поем.

Надежда Ивановна улыбнулась.

— Славно, славно. Занятия пением в хоре немного отличаются от индивидуального вокала. Но ты, Оля, быстро привыкнешь к специфике. Здесь не индивидуально поют, а все вместе, хор должен быть единым организмом. Я — дирижер, но у меня есть помощница Ирина Григорьевна. Она профессиональная певица, зрячая. Ирина — иллюстратор хора, своим голосом она передает всем остальным движение дирижера. Как правило, она занимает место в средине хора, чтобы вокалистам было хорошо и отчетливо ее слышно. Тебе придется с ней позаниматься, чтобы схватывать эти звуковые подсказки на лету.

Оля самоотверженно занималась с Ириной Григорьевной. Она запоминала все нюансы ее голоса, вслушивалась в музыкальные интонации, распознавала ритмичность, показывала ей возможности своего голоса.

Правда, с непривычки после длительных занятий у девушки появлялись боли в грудной клетке. Но Оля не обращала на это внимания. Разве может какая-то боль омрачить ту неимоверную радость, которую она получала от занятий музыкой? От пения Оля была на вершине блаженства.

После очередного занятия с девушкой Ирина Григорьевна осталась поговорить с Надеждой Ивановной.

— Вы дирижер и руководитель хора, решать вам, — начала Ирина Григорьевна.

— Без лирики, я тебя знаю, что-то случилось?.. — спросила Надежда Ивановна.

Ирина Григорьевна продолжила:

— У Оли редчайшее драматическое сопрано. Голос крепкий, такого богатства обертонов я еще не слышала. Он легко пробьется сквозь хор и оркестр. Ее надо ставить солисткой.

— Я об этом думала. Побаиваюсь. Она только пришла в коллектив, репертуар до конца не знает. Но все равно буду наблюдать. У нее божественное сопрано. Она станет украшением коллектива! — ответила Надежда Ивановна.

Так и случилось. Оля все освоила, вспомнила былые навыки и вскоре стала главной солисткой хора.

Близким Олиным другом в хоре стал Петр Сергеевич — один из основателей хора для незрячих. Он — ветеран Великой Отечественной. Когда-то давно осколок мины ранил ему глаза и он потерял зрение. До войны Петр Сергеевич тоже был певцом и не забросил свою деятельность, когда ослеп. Несмотря на пожилой возраст, он пел очень точно и чисто. Каждая музыкальная фраза была им продумана, каждая пауза филигранно выверена. Это было мастерство маэстро.

Оля любила слушать его истории из далекого прошлого.

— Хочешь, расскажу про Конрада Паумана? — спросил Петр Сергеевич.

— Конечно, хочу, а кто это? — оживилась Оля.

— Это немецкий органист XV века, слепой от рождения. Несмотря на это, он стал выдающимся музыкантом своего времени, — продолжил рассказ ветеран.

— А-а-а… — с печалью в голосе сказала Оля, — наверное, в то время не было консерваторий или в консерватории слепых принимали для обучения?

— Не надо так, — осторожно сказал Петр Сергеевич, — жизнь прекрасна, несмотря на ее несправедливость. Она сама по себе великий дар.

— Согласна, — тихим голосом отозвалась Оля.

— Дочка, ты думаешь, такая несправедливость только вчера началась? — продолжил Петр Сергеевич. — После войны нас, незрячих, вернулось домой 54 тысячи мужиков, одноглазых — 155 тысяч, а еще больше миллиона — с разбитыми черепами и изуродованными лицами, большая часть из которых стала слепнуть в первые послевоенные годы. Знаешь, как на войне от снарядов, мин и гранат глаза выбивало на раз-два? Секунда — и ты больше ничего не видишь, никогда ничего не видишь… Так знаешь, что придумали? Изымать фотокарточки с нашими изображениями. Чтобы нормальные люди не смотрели на инвалидов. Их нельзя было размещать ни в прессе, ни в книгах, нигде. По указанию заместителя наркома госбезопасности СССР с конца января 1945 года цензоры отдела НКГБ обязаны были изымать фотографии фронтовиков-инвалидов — ослепших, с изуродованными лицами, ампутированными конечностями — даже из писем обычных граждан. Нас и родственникам нельзя было показывать, а не то что в консерваторию поступать.

— Что мы им такого сделали, за что так? — тихо спросила Оля.

— Да это не мы инвалиды, — резюмировал Петр Сергеевич, — это люди, которые пишут такие приказы, инвалиды. Причем на всю голову. Надо жить, жить вопреки воле этих людей и любить, любить жизнь.

Оля прижалась к Петру Сергеевичу и сказала:

— Я все поняла. Я буду любить Вас, наш хор и эту жизнь.

— Я знал, что ты все правильно поймешь, — с облегчением проговорил Петр Сергеевич.

— Знаешь, несмотря ни на что, мы все ровно отвечаем добром, — продолжил ветеран. — В блокадном Ленинграде тысячи людей были спасены слепыми слухачами. В городе стояли акустические аппараты — звукоулавливатели. Это были прадедушки современных радаров. Работать с ними поставили слепых. За несколько десятков километров слепой слухач мог не только узнать о приближении самолета, но и определить его марку. Слухачи запросто отличали советские самолеты от фашистских. Ты представляешь, сколько благодаря их идеальному слуху было спасено людей? Вот это подвиг!

— А как Вы в хор попали? И откуда сам хор взялся? — спросила Оля.

— История длиною в мою жизнь! — рассмеялся Петр Сергеевич. — После войны ослепших было много, особенно юнцов, таких как я, 18–19 лет — еще вся жизнь впереди, а глаз уже нет. Вот и стали открывать специализированные школы для слепых инвалидов войны. В нашем городе тоже такую открыли. У многих ребят оказалось начальное музыкальное образование. Все тянулись к музыке, поэтому был организован самодеятельный народный хор. Потом школу для слепых закрыли, а хор остался. Последние лет двадцать коллективом руководит Надежда Ивановна. Ты не представляешь, на какой уровень она подняла наш хор. «Высокую мессу» Баха поем только мы и еще несколько профессиональных академических хоров. Это безумно сложное произведение. Исполняем Баха, Моцарта, Шуберта, Шумана, Генделя, Гуно, Комитаса. А теперь еще ты появилась со своим великолепным сопрано.

— Я счастлива, я очень, очень счастлива. Правда, после репетиций у меня от усталости бывают боли в груди, но скоро организм привыкнет к таким нагрузкам, — сказала Оля.

В доме тети Любы только и разговоров было о хоре, Надежде Ивановне, Ирине Григорьевне, музыкальных терминах и репетициях. Тетя Люба тоже была очень рада тому, что спустя много лет Оля опять могла заниматься любимым делом бесплатно, а иногда после концертов ей даже вручали гонорар.

На заводе у ребят тоже все пошло в гору. Кирилл был давно влюблен в Марину, но раньше побаивался и только сейчас, с поддержкой Оли, начал за ней ухаживать.

Марина не воспринимала это всерьез, она все хихикала и уклонялась от ухаживаний несчастного романтика.

— Оля, ну зачем она так со мной? — убивался Кирилл.

— Да не переживай ты так. Нравишься ты ей, нравишься, просто она это еще не до конца поняла.

— И что мне сделать, чтобы она поняла это до конца?

— Ну-у-у, не знаю. Ты дарил ей что-нибудь?

— Нет, — еле слышно проговорил Кирилл.

— Ну вот! Давай начнем с этого.

— Только что? Оля, ты же ее лучшая подруга, что ей нравится?

— Может, цветы?

— Цветы? Цветы! Я ей свою жизнь отдать готов, все что имею! Мне ничего не нужно, только бы слышать ее голос, чувствовать запах ее волос и касание мягких рук.

— Ха-ха-ха. Тише Кирилл, тише. Я рада, что ты так настроен. Чуть-чуть только подожди, и поведешь ее под венец! — залилась смехом Оля.

— Ничего смешного, — сказал Кирилл и тоже начал смеяться.

— Ладно, цветы так цветы. Но какие? Какие самые лучшие, Оля, скажи?

— Я не знаю. Может, пионы? Это ее любимые.

— Ты представляешь, что такое для меня — купить пионы? — спросил Кирилл. — Это означает новый маршрут. Нужно найти какого-то зрячего, который от завода или моего дома отведет меня в цветочный магазин, хотя бы в первый раз, чтобы я мог запомнить, как туда и обратно добираться.

— Ну не хочешь пионы, пригласи Марину в ресторан, — ровным тоном сказала Оля. — Придется зайти в помещение, дождаться, когда вас заметит официант и поможет вам сесть за столик. Попросить, чтобы он прочитал вам меню. Сделать заказ. Однако на публике нужно уметь пользоваться столовыми приборами, я вот не умею. И когда меня пригласят в ресторан, то откажусь, чтобы не позориться.

— Не, а вдруг Марина тоже не умеет пользоваться столовыми приборами? — сказал Кирилл. — Лучше пионы.

Как Оля и предполагала, через некоторое время ее лучшие друзья начали сближаться. А еще через несколько месяцев Кирилл заявил:

— Марина, мы же и так проводим все время вместе, переезжай ко мне. Нам будет весело.

Марина согласилась и перевезла вещи из общежития домой к Кириллу. Оля очень радовалась за них и по-доброму завидовала.

— Оля, хочешь секрет? — как-то сказала Марина.

— Конечно, хочу.

— Только никому! — девушка дождалась положительного мычания подруги и продолжила: — Оля, я беременна.

— Что? Стой, что? По-настоящему? — от неожиданности Оля стала говорить громко.

— Тс-с, да, по-настоящему. Но Кирилл не знает. Только не говори ему. Я боюсь, что он не захочет растить ребенка со мной.

— Как это не захочет? — спросила Оля.

Как выяснилось, отношения у Кирилла и Марины были не такими воздушными и идеальными, как представляла себе Оля. Они часто ругались, потом мирились, потом опять ругались и опять мирились.

— Надо сказать ему, — настаивала Оля, — это ненормально — скрывать такие серьезные вещи.

На следующий день Маринка подошла к подруге и радостным голосом произнесла:

— Оля, Олечка, я выхожу замуж!

— За кого? — удивленно спросила Оля.

— Как за кого? Оля! За Кирилла, конечно же. Он как узнал, что у нас будет ребенок, сразу сделал предложение, был так рад. А ты рада? Мы, конечно же, приглашаем тебя на свадьбу!

— Рада? Мариночка, солнышко, я очень счастлива. Ты же знаешь, как я вас люблю. Просто я давно знала, что Кирилл хочет сделать тебе предложение. Лишь искал подходящий момент.

— Правда? О-о-о, как же это прекрасно! Ладно, спасибо тебе большое, мне пора.

— Пока, поздравляю, кстати! — вдогонку Марине проговорила Оля.

Оля была очень рада за друзей, и она не могла сдержать радость внутри, так что решила поделиться с тетей Любой.

— Добрый вечер, как ваш день прошел? — начала издали Оля.

Тетя Люба рассказала ту же историю, что рассказывала каждый день: о том, как все плохо, что ни начальство, ни политики ничего не делают для страны и народа, про то, как ей тяжело и как она от всего этого устала.

— А у тебя как на заводе? — буркнула Любовь Петровна.

— У меня? У меня все как обычно. А вот у Марины и Кирилла нет. Помнишь их? Я рассказывала.

— Конечно, помню.

— Так вот. Они женятся! Представляешь, как здорово, правда? Только по секрету: Марина носит под сердцем ребеночка, я так рада за них.

— Что? Ребенка? Храни его Господь! — рубанула тетя Люба. — Чему тут радоваться? Ты представляешь, что его ждет? Бедный, бедный малыш. В семье слепых инвалидов родится еще один слепой инвалид. И зачем таким вообще плодиться? Родители слепые, и ребенок таким будет! Гены никуда не денешь.

— Тетя Люба, прекратите! Лучше бы я вам этого не говорила, — ответила Оля.

— Ну что прекратите? Жить в семье слепых? Это же ад для младенца, он будет недоразвитым! Только ты не вздумай мне такой финт выкинуть. Сама незрячая, так еще на мою голову кого приведешь, — продолжала тетя Люба.

— У меня очень голова разболелась, я пойду спать, — сухим голосом ответила Оля.

— Иди ложись.

После разговора с тетей Любой Оля проплакала до самого утра. «Ад для младенца», «зачем таким вообще плодиться», «еще на мою голову кого приведешь» — эти фразы как будто насквозь пробили гвоздями Олину душу. Она была раздавлена и совершенно одинока.


IV

Утро следующего дня началось с появления тети Любы у Олиной кровати.

— Послушай, — начала тетя Люба, — я вчера перегнула палку, я это не со зла. День был тяжелым, и голова болела, просто надо было на кого-то выплеснуть злобу, обидно, что этим кем-то оказалась ты. Прости, если обидела.

— Обидела? — вопросительно переспросила Оля. — Нет, не обидела… Тетя Люба, Вы меня просто растоптали, «размазали», превратили в амебу, которой запретили размножаться из-за ее ущербности. Но я не одинока в этом. По статистике, каждые пять секунд в мире слепнет один взрослый человек, каждую минуту — ребенок. Таких амеб, как я, на Земле около 70 миллионов.

— Оля, прекрати. Я всю ночь не спала. Я так не думаю, сама не знаю, что на меня нашло, — извиняющимся тоном продолжила тетя Люба, — ну что мне сделать, чтобы ты меня простила?

— Помоги Марине, — внезапно предложила Оля, — найди ей врача, который, пока еще есть время, проконсультирует ее, как обращаться с ребенком.

От предложения Оли тетя Люба опешила. Когда она говорила о прощении, то не собиралась что-либо делать, а сказала это просто для примирения.

— Ну хорошо, я поищу врача, — придя в себя, произнесла тетя.

— Спасибо, — прошептала Оля.

У тети Любы не получилось с врачом, но зато она нашла опытную патронажную медицинскую сестру Аполлинарию Сергеевну, которая помогала младенцам и их мамашам уже более 30 лет.

Как были рады Марина и Кирилл, когда Оля сказала, что их примет специалист и даст рекомендации о том, как ухаживать за малышом.

В назначенное Аполлинарией Сергеевной время Кирилл никак не мог прийти на встречу, но и бросать Марину одну ему тоже не хотелось, тогда он попросил Олю сопроводить Марину. Она с радостью согласилась сходить вместе с подругой.

— Страшно? — спросила Оля у будущей матери.

— Да, есть немного, — ответила Марина.

— Не переживай, я с тобой, — Оля сильно сжала руку Марины. Девушки зашли в кабинет. Аполлинария Сергеевна встретила их очень приветливо и угостила чаем.

— А папы с нами не будет? — начала медсестра.

— К сожалению, нет, но он придет в следующий раз, — ответила Марина.

— Славно, буду очень рада с ним познакомиться.

После того как Марина рассказала о себе и о Кирилле, о том, что они слепыми не родились, а стали такими из-за плохого ухода и несчастного случая, Аполлинария Сергеевна заявила, что на девяносто девять процентов у пары родится зрячий ребенок. В этот момент Оля почувствовала, как Марина вся сжалась, стала дышать неровно и тяжело.

— Как тогда мы его воспитаем? — дрожащим голосом сказала Марина.

— Вы только не переживайте, — очень мягко сказала Аполлинария Сергеевна, — часто бывает, что у незрячей пары рождается зрячий ребенок. И все живы, все здоровы и счастливы! И вы такими будете. Смотрите, если нет зрячего человека, который бы вам помогал, то будет сложнее, но мы справимся, только не нервничайте.

Медсестра рассказала о нескольких незрячих семьях, где живут зрячие малыши, и что у них все хорошо. У Оли все цвело внутри от такой доброты, она уже совсем не переживала за друзей и всем сердцем хотела, чтобы и у нее родился ребеночек.

— Пройдем по пунктам, — сказала Аполлинария Сергеевна.

— Хорошо, — согласилась Марина.

— Во-первых, пока есть время, нужно разобраться с безопасностью в квартире, — продолжила Аполлинария Сергеевна. — Вы не видите, что намеревается сделать малыш, поэтому многое можно обезопасить заранее. Например, вставить заглушки на все электрические розетки, на острые углы мебели следует надеть силиконовую защиту. Обязательно поставить решетки на окна, чтобы можно было проветривать комнату, не боясь, что ребенок выпадет из окна.

— Пока все понятно? — спросила медсестра.

— Да, все очень понятно, — отозвалась Марина.

— На первые несколько недель после родов можно нанять няню, чтобы она помогала вам привыкнуть к ребенку и прочувствовать его, — предложила Аполлинария Сергеевна. — Надо попросить участковую медсестру, чтобы она почаще приходила к вам и смотрела, нет ли у малыша сыпи или других ранок, помогала ногтики подстричь и так далее.

— С этим все понятно? — переспросила Аполлинария Сергеевна тоном школьной учительницы.

— Пока все хорошо, — ответила Марина.

— Одним из важных инструментов для вас в вопросе определения, здоров ли малыш, должен стать электронный градусник со звуковым оповещением температуры. Вы незрячие и не увидите, если младенец немного вялый или покраснел, а если часто будете измерять ребенку температуру, то точно не пропустите простудное заболевание.

Аполлинария Сергеевна еще очень много всего рассказывала. Например, что ребенка сразу нужно учить цветам. Родители при помощи зрячих должны подготовить карточки разных цветов: синего, красного, желтого, фиолетового, белого и так далее, подписать их на языке Брайля. Показывая их малышу, родитель по тактильному шрифту сможет прочитать цвет и назвать его ребенку. Или как ходить гулять? До года Марина будет носить специальный слинг, где будет сидеть малыш, потом он подрастет, научится ходить и слушаться.

Всю беременность, вплоть до восьмого месяца, Марина активно участвовала в жизни хора. Музыка для обеих девушек была эквивалентна понятию жизни.

Оля дебютировала в качестве солистки хора на День Победы в праздничном городском концерте, который на центральной площади собрал около 50 тысяч человек. Толпа взрывалась овациями после каждой композиции, хор не отпускали со сцены около получаса.

После концерта Надежда Ивановна поставила перед всем коллективом высокую планку: если мы профессиональный хор, то ко всему надо относиться профессионально. Для расширения круга слушателей в репертуар будем включать все, от Генделя до шансона, поп-хитов советской эстрадыи джаза, от оперных до рок-композиций. Репетиции будут ежедневно, по два часа, посещение обязательно всем, и беременным, и пожилым.

— Пропускаешь репетиции, значит, прощаешься с коллективом! — подытожила Надежда Ивановна.

Руководитель хора фанатично относилась к своему делу. Если организаторы делали сборный концерт с использованиемфонограммы, Надежда Ивановна сразу отказывалась участвовать в таких мероприятиях.

— В моем хоре живые голоса превращают каждое выступление в уникальное музыкальное произведение искусства, а вы делаете из всего халтуру, — говорила она таким организаторам.

Хор был востребован.Надежда Ивановна договорилась с автобусом и организовала гастрольный тур по области. Коллектив выступал на предприятиях, в школах и детских домах. Артисты посещали колонии, пели перед заключенными.

Однажды в одном из детских домов солистов хора попросили позаниматься с детьми пением. Занятие шло трудно. Это были не простые дети, а дети-колясочники с ДЦП, у которых дыхательная система и диафрагма были плохо развиты. Оля и Марина выкладывались с детьми по полной. Дети, несмотря на физические недостатки, очень хотели научиться петь и осваивали такие вокальные приемы, которым научиться с их физическими данными было невозможно. Надежда Ивановна с нескрываемой гордостью наблюдала за работой своих учениц.

— А до этого с ними никто не пробовал заниматься? — поинтересовалась Надежда Ивановна у директора детского дома.

— Нет! Что вы! Таких детей в музыкальные школы не берут. А у нас в штате не предусмотрен музыкальный работник. Сколько ни искали, добровольцев на безвозмездной основе по занятию музыкой так и не нашли, — ответила директор детского дома.

— Мы будем приходить с ними заниматься, — не меняя интонации, сказала Надежда Ивановна.

— Вы даже не представляете, как я Вам благодарна, — воскликнула директор детского дома. — Для таких детей это спасение. Пение развивает дыхательную систему, укрепляет диафрагму, увеличивает объем легких. Громадное спасибо.

Так у хора появились свои подшефные дети.

— Вы дополняете друг друга, — грустно шутила Надежда Ивановна, — они видят, но не могут ходить, а вы не видите, но ходить можете.

После репетиции зазвонил сотовый телефон. Оля подняла трубку. Это была Марина, ее забрали в роддом.

— Будут делать плановое кесарево по офтальмологическим показаниям, — сказала Марина.

— Это что значит? — спросила Оля.

— Ну, это операция, врач сказала, больно не будет, просто всем незрячим и слабовидящим всегда делают кесарево, — пояснила Марина и стала тихо плакать.

— Тебе страшно, ты чего плачешь? — стала волноваться Оля.

— И это тоже… Конечно, боюсь, но и очень врач ко мне плохо относится, — ответила Марина, — говорит, тебе, незрячей, самой бы как-то в жизни устроиться, так ты еще одного инвалида родить собираешься. О чем ты только думала? Ничего больше не умеете делать, как только всем проблемы создавать.

— Марина, ты ничего не бойся. Я поговорю с тетей Любой. Мы постараемся быстро приехать в роддом. Тетя Люба быстро покажет твоей врачихе, кто здесь инвалид, — утешала подругу Оля.

Во время родов Кирилл ждал в холле роддома, так как внутрь не пустили. Мог пойти домой, но не хотел, очень волновался.

— Добрый день, а вы к кому? — неожиданно его спросил молодой, очень заинтересованный голос.

— К Марине, она в 14 палате.

— А, незрячая девушка. Вы ее брат?

— Нет, муж, — слегка напряженно ответил Кирилл.

— Ага, — очень протяжно произнесла девушка и ушла.

Кирилл мусолил в руках игрушечного мишку, которого купил для жены. Сидел в холле и ждал. Через несколько часов он услышал уже знакомый молодой голос:

— Мне вас жалко, я тихонько проведу вас в палату, Марина уже отошла после операции.

Когда Кирилл нащупал руки своей жены, ему полегчало.

— Милый, милый, у нас мальчик. Слышишь, мальчик, — уставшим, но очень счастливым голосом сказала Марина, обнимая новоиспеченного отца.

— Федор? — шепотом спросил он.

— Пусть будет Федор, — тоже шепотом ответила Марина.

За день до выписки в палату вошла врач и спокойным тоном сообщила, что ребенка родители забрать из роддома не смогут. Она объяснила, что двум слепым, двум инвалидам они ребенка отдать не могут, мол, это создаст опасность для жизни младенца. И точно будет лучше, если они просто исчезнут и не станут портить жизнь зрячему ребенку. Поэтому Марина должна пригласить мужа, все ему объяснить и оформить отказ от малыша.

Маринин мир рухнул в одночасье. Кто решает? Кто решает, что незрячие не имеют права быть родителями? Кирилл был зол и испуган. Они не могут лишиться малыша, это их Федор, их сын. Парню ничего не оставалось делать, и он позвонил отцу. Он совершенно не так хотел познакомить отца с невесткой и внуком, но выбора не было. Разговор у них был коротким. Кирилл в двух словах объяснил ситуацию, и отец сухо ответил: «Еду».

Оля о случившейся с Мариной катастрофе успела рассказать тете Любе и Надежде Ивановне. Они тоже уже спешили в роддом.

Через тридцать минут трое разъяренных зрячих людей пытались объяснить врачу, что молодые родители — адекватные люди, что вокруг достаточно зрячих, которые будут помогать этой молодой семье. Но все доводы встречали глухую стену непонимания.

— Значит так, — ровным тоном сказал отец Кирилла врачу, — если вы сейчас не подпишете документы на выписку, мы вызываем милицию, и я дам показания, что вы вымогали у меня пять тысяч долларов за подпись на этих документах. Причем у меня тут два свидетеля, которые это подтвердят.

— Конечно, подтвердят, — в один голос заявили тетя Люба и Надежда Ивановна.

— Мы ничего не докажем, но ваша карьера будет разрушена. Мы напишем письма во все инстанции системы здравоохранения о проявлениях коррупции в роддомах города, — продолжил отец Кирилла.

— Вы чудовищные люди, — закипая от негодования, сказала врач.

— Я не согласен, — ответил отец Кирилла, — вы собрались покалечить жизнь двум замечательным молодым людям. Мы в отместку испортим жизнь вам. По-моему, все честно.

Еще через тридцать минут счастливые молодые родители на руках с Федором, в сопровождении тети Любы, Надежды Ивановны и отца Кирилла покинули роддом.

На следующий день новоиспеченный дедушка прислал няню, которую уже оплатил. Женщина возилась с малышом и объясняла Марине премудрости материнства.

Однако история с роддомом не закончилась. После выписки врач написала заявление в органы опеки, что ребенок воспитывается в неблагополучной семье, у двух инвалидов, и находится в социально опасном положении. И только усилиями Надежды Ивановны, которая подключила к защите Марины и Кирилла очень известных и влиятельных деятелей культуры, молодую семью постепенно оставили в покое.


V

Утреннюю тишину на заводе разрезал писклявый голос Галины.

— Послушайте объявление, — сказала Галина, — на завод приехал передвижной флюорографический кабинет. Все сотрудники должны пройти обследование. Это делается в целях профилактики заболеваемости туберкулезом. Передвижной флюорограф будет работать сегодня с девяти утра до шестнадцати часов возле цеха отгрузки готовой продукции.

— Оля, пойдем на флюорографию, — предложил Кирилл, — мне все равно надо обследоваться, врачи настаивают, ведь у нас младенец, для молодых родителей это обязательно.

Оля была не против, вместе они прошли довольно быстро медицинское обследование и вернулись к работе. На следующий день девушку вызвали в заводской медпункт.

— Оленька, садитесь, — вежливо предложил медработник, — это по поводу вашего снимка.

— У меня нашли туберкулез? — спокойно спросила Оля.

— Нет, — ответил врач, — но у вас есть затемнение, и я настоятельно рекомендую вам обратиться в онкологический диспансер для консультации. Так часто бывает, когда бессимптомные опухоли средостения становятся находкой при проведении профилактической флюорографии.

— Вы меня поняли? — переспросил медработник.

— Да, мне нужно обратиться в онкологический диспансер, — повторила Оля.

Следующая неделя вышла тяжелой. Тетя Люба все время плакала и причитала:

— Ну почему рак? Оля! Ну столько разных болезней, ну почему рак? Меня одна соседка сразу предупредила, у нее муж умер от рака, лечение будет дорогостоящим и болезненным. Будет хорошо, если опухоль выявлена на ранней стадии, а если нет?

— Тетя Люба, ну в чем я виновата? Я же не могу ничего исправить. Ну откуда я знаю, почему рак? — отвечала Оля.

— Не обижайся, — продолжила тетя. — Ситуация для меня просто невыносимая. Как представлю твои будущие мучения! А чем я смогу помочь? Ничем! А стоимость лечения? Мы же нищие, как мы оплатим все эти лекарства? Да еще в этом онкодиспансере очередь на два месяца вперед! Люди умирают, а их даже принять нормально не могут! Ты, Оленька, главное не паникуй, береги свои нервы! Они нам еще очень понадобятся! — тетя Люба опять залилась слезами.

Оля не до конца понимала, почему рак всех так пугает. Медработник же сказал, что девушка будет жить и все будет хорошо. Почему же тетя все еще плачет?

Настроение тети Любы менялось волнообразно. Оля чувствовала, как она то избегает ее, говорит с ней мало, то проявляет гиперопеку, не дает ей и шагу ступить, и в голосе постоянно присутствуют нотки жалости.

Через несколько дней тетя пришла домой в боевом настроении:

— Хватит этих рассказов про талончики. Начинают умники мне говорить: «Извините, у нас очередь, запись только на 20 июля. Все ждут, и вы подождите». А то, что за два месяца человека может просто не стать, никого не интересует!

— Ну не волнуйся. Давай подождем, — предложила Оля.

— Нет, — категорично ответила тетя Люба, — я найду в этом онкодиспансере знакомых врачей или хотя бы знакомых знакомых врачей… Или, еще лучше, знакомых главврача, чтобы попросить их о помощи и положить тебя на обследования как можно быстрее.

Сказано — сделано. Уже через три дня девушку записали на консультацию к торакальному хирургу и онкологу.

— Это можно вылечить. Диагноз понятен, а вот степень поражения придется определить. Для детальной морфологической и топографо-анатомической картины необходимы томографические, эндовидеохирургические исследования, результаты биопсии. Для чего Оле нужно лечь на обследование. Завтра госпитализация, — вынес вердикт врач. После этого некоторое время он тихо разговаривал с тетей Любой.

Тетя вытерла слезы, улыбнулась и сказала:

— Бог нам поможет, а мы будем лечиться.

Когда они вернулись домой, Оля спросила:

— Что говорил врач?

— Он рассказал, как будет проходить лечение. Сначала тебе сделают операцию, потом будет химиотерапия. Она проводится с целью уничтожения раковых клеток, которые могли остаться в организме, — тетя Люба всхлипнула и ушла в свою комнату.

Олю положили в онкодиспансер на обследование. Ей не нравилось там лежать, но другого выбора не было. В отделении вокруг Оли находилось много больных людей — они страдали, умирали. Воздух был просто наполнен болью и страхом. Одному парню из соседней палаты было не больше 18. Каждый день его навещала мама, врачи говорили, что ему осталось недолго, но она была очень жизнерадостной и веселой, поддерживала сына, хотела, чтобы последние минуты его жизни были счастливым. Оля восхищалась ее силой.

Через некоторое время мама прекратила приходить в палату. Голос юноши Оля тоже больше не слышала. Девушка старалась не думать об этом, но каждую ночь приходили мысли о смерти.

Оля лежала на обследовании уже несколько недель и очень устала от бесконечной череды анализов. Соседи по палате менялись. Кого-то забирали на операцию и переводили в реанимацию, кого-то отправляли домой, а кто-то заканчивал свой земной путь здесь.

Оля поймала себя на мысли, что она готова умереть где угодно, только не здесь. К сожалению, смерть не влияла на ежедневные разборки между персоналом онкодиспансера, больными и их родственниками.

— Бабушка попала в больницу, а вы меня ставите перед фактом: или я плачу за присмотр пятнадцать долларов в сутки, или сижу рядом с ней сама, или забираю ее домой, — возмущалась женщина.

— Ну конечно, ведь работа санитарки — одна из самых грязных и непрестижных. Это несмотря на то, что мы выполняем важнейшую функцию поддержания гигиены в больнице. Причем санитарка все должна делать бесплатно! Стоит только признаться, что ты много работаешь и мало зарабатываешь, как тебя готовы закидать камнями, — раздраженно апеллировала женщине медработница.

— Да причем здесь это! Разве нормальная практика — оплачивать якобы уход? Я в шоке, ладно, если бы у нее личный санитар был за эти деньги, который будет возле нее круглосуточно, а здесь ведь даже неизвестно, подойдут ли к ней вообще за это время. Лежит и лежит, ночью спит, к датчикам подсоединена. Зачем с ней ночью находиться, не понимаю. За что деньги платить, тоже не понимаю, — не унималась женщина.

— Здрасьте, приехали, а памперс переодеть, а подмыть, а перевернуть, а покормить, а обтереть, а натирать, чтобы пролежней не было? Забудьте все, что я вам предлагала, сутки поухаживайте, и поймете, — обидевшись, сказала санитарка.

— Я не хотела вас обидеть, — более спокойным тоном парировала женщина, — я согласна на эту сумму.

Как только санитарка ушла, женщина продолжила возмущаться.

— Да как такое возможно? Люди работают в медучреждении, должны спасать людей, а вместо этого они превратили больницу для умирающих в кормушку для себя. Видите, она даже Вас не постеснялась, — обратилась женщина к Оле.

— Не вижу, — спокойным ровным голосом ответила девушка.

— Ой, простите, — удивленным тоном сказала женщина, — я не заметила, что вы инвалид, в смысле слепая.

— В любых смыслах я действительно незрячая, — попыталась завершить разговор Оля.

— Вот поэтому она Вас и не стеснялась, — продолжила женщина, — потому что понимала: заяви я куда-нибудь, Вы не сможете опознать ее. Но все равно. Если будет плохой уход за матерью, то я пожалуюсь главврачу. А Вы подтвердите. Так бесчувственно поступать с пожилыми людьми нельзя!

— Что же ты смотришь на сучок в глазу у ближнего твоего, а в своем глазу бревна не замечаешь? По-моему, так написано в самой известной книге, — неожиданно и тихо ответила Оля.

— Не поняла. Объяснитесь, — сконфуженно произнесла женщина.

— Санитарка, конечно, должна ухаживать за больными по любви, а не за деньги. Но это же Ваша мать, и она явно нуждается в Вас, а не в санитарке, — завершила мысль Оля.

— Да что Вы знаете о том, что нужно пожилому больному человеку? Наверное, Ваша мать жива и здорова, — возмутилась женщина.

— Нет, моя мать умерла, когда я была маленькой, — ответила Оля, — но если бы она осталась жива, я бы носила ее на руках. Если бы она заболела, я бы сутками сидела у ее кровати…

— С меня хватит, — прервала девушку женщина, — каждый меня учить будет. Вы вообще инвалид. Конечно, у незрячего много свободного времени, за Вами то и дело кто-то ухаживает. Вот у Вас и есть время для фантазий, а у меня его нет. Я нужна на работе. Есть ответственность перед другими людьми. На жизнь нужно смотреть реалистично.

— Это и есть реальность. Очнитесь! Единственный, кому Вы действительно нужны, так это этот пожилой больной человек. Она нашла время Вас родить, вырастить и любить такой, какая Вы есть. Вдумайтесь, если Вас не станет, будете ли Вы невосполнимой утратой на работе? А для матери точно станете, — пыталась вразумить женщину Оля.

Однако по звуку шагов она поняла, что женщина направилась к выходу. Через несколько секунд раздался хлопок двери — собеседница ушла.

Когда в очередной раз освободилась койка, в палату поселили молодую беременную девушку. Девушка ничего не говорила, только плакала всю ночь. Но это было нормально для такого места. Молодую девушку звали Ксенией.

Утром был врачебный обход. По большей части он проходил нудно. Палатный врач задавал всем пациентам одни и те же вопросы. Какая температура? Какой стул? Где болит? Пока очередь не дошла до Ксении.

— Доброе утро, Ксения.

— Доброе утро, доктор.

— Ксения, я вокруг до около ходить не буду, скажу как есть, думаю, ты все поймешь, тебе не два года, — начал разговор врач. — Ты знаешь, что у тебя рак, причем не первой стадии. Злокачественные опухоли без экстренного специализированного лечения приводят к быстрому фатальному исходу.

— Доктор, я уже это поняла, — сказала Ксения.

— При сочетании злокачественной опухоли и беременности складывается чрезвычайно острая и прогрессирующая клиническая картина, — продолжил врач. — Причина — гормональный всплеск во время беременности и родов. При беременности нарушается гемостаз: в крови повышается уровень глюкозы, инсулина, жирных кислот и холестерина. Короче, от этого всего опухоль растет как на дрожжах. Ксения, я понятно изъясняюсь?

— Да, — ответила Ксения.

— Короче, Ксюша, — продолжил доктор, — беременность оказывает неблагоприятное воздействие на рост опухоли. Твое состояние ухудшит и без того сомнительный прогноз заболевания, метастазы начнут расти, как грибы после дождя. Да и какая операция при беременности, а тем более «химия»? В этой ситуации на первое место должны быть поставлены интересы матери. Ксения, тебе придется сделать аборт, — подытожил врач, — поговорим об этом завтра.

Вторую ночь Ксения даже не проплакала, а проскулила. Скулила так, как скулят беспомощные щенки, которых оставили одних.

Оля не могла больше выдерживать эти жалобные звуки, издаваемые соседкой. Она встала с постели и уверенно пошла на звук. Шла, пока не врезалась в Ксюшину кровать.

— Прекрати изводить себя. Этим ты себе не поможешь. Надо принять решение. И после этого не сомневаться в его правильности. Это единственный выход, — обратилась Оля шепотом к девушке.

После небольшого молчания Ксения проговорила:

— Я это понимаю, но сам выбор невыносим.

— Давай, пока ты успокоишься, я расскажу тебе про себя и мою подружку Марину. Если хочешь, — предложила Оля.

— Конечно, хочу, — ответила Ксения.

Оля рассказала все. Как она была счастлива с мамой, как было сложно, когда она умерла. И как девушка благодарна своей матери, которая наперекор судьбе, мнению всех близких людей дала жизнь незрячей девочке. Как она довольна самим фактом, что жива. Что она может дышать, ходить, любить.

Рассказала также про Марину и Кирилла. Как за день до выписки из роддома у них пытались отнять ребенка. Как после выписки бесчувственные, морально атрофированные работницы органов опеки доказывали, что ребенок воспитывается в неблагополучной семье, у двух инвалидов, и находится в социально опасном положении. И как благодаря этим преградам Марина поняла, что материнство — это то главное, что есть на свете.

На следующее утро Ксюша все обдумала и сказала врачам, что делать аборт не будет. Ни при каких условиях.

Кто решает? Кто решает, что жизнь матери ценнее жизни младенца?

— Я жалею о том, что ребенок будет расти без матери, но Бог дал такое испытание в виде рака мне, а не младенцу. Я не стану убийцей, — уверенным тоном произнесла Ксения.

После отказа от аборта девушки сдружились. Благодаря Ксении Оля больше не чувствовала себя одиноко. Ей стало куда легче переносить болезнь, они поддерживали друг друга. Вызывали друг в друге желание жить и бороться.

…Неожиданно для всех после обследований врачи принесли для Ксении положительные известия. Болезнь замерла, опухоль прекратила расти. Через некоторое время девушка родила здорового и красивого мальчика.


VI

Операция прошла успешно. Оля чувствовала себя хорошо. Швы потихоньку затягивались. Тетя Люба была очень довольна. Доктор сказал ей, что опухоль удалена, а метастаз нет. Значит, есть хорошие перспективы лечения.

— Швы заживут. Сдаст анализы. И если анализы будут хорошими, пойдет на химию, — сказал врач тете.

Тетя Люба хотела отблагодарить доктора за такое хорошее отношение к Оле. Но не знала как. Она пыталась дать ему денег, но он не взял. При этом пояснил, что он может взять, когда это добрая воля пациента и пациент в состоянии себе это позволить. Лечить незрячую Олю доктор же считал своим долгом. А за долг денег не берут. Также он попросил не носить ему конфет и алкоголь, так как это дарят все. Дома запасы такие, что иногда он думает, что работает на кондитерской фабрике или ликеро-водочном заводе.

Однако тетя Люба нашла выход. Раз в три дня она приносила доктору пышный, очень красивый букет полевых цветов. Тот бурчал, говорил, что это лишнее, но по сияющим глазам было понятно, что он счастлив, что подарок явно ему по душе. Да и, наверное, нет в мире людей, которым было бы неприятно, когда им дарят цветы.

А как было хорошо тете Любе. Ведь цветы — это именно тот подарок, который она могла себе позволить.

Соседки по палате то и дело обсуждали предстоящую химиотерапию. Так Оля узнала, что «химия» бывает красной, желтой, синей и белой.

— Самое страшное, если назначат красную, — сказала соседка.

— Почему? — удивилась Оля.

— Да ты что! Она же такая токсичная, что, кроме раковых клеток, умрет все: и печень, и почки, и легкие, короче, все органы. Полностью лысой становишься через несколько дней, — пояснила соседка, — да и желтая не очень. Конечно, желтая не красная, но тоже та еще отрава. Лучше всего синяя или белая.

— Понятно, — тихо ответила Оля.

Но девушку сейчас волновала не «химия», а то, как операция сказалась на голосе. Сможет ли она после нее петь так же хорошо и с той же силой? Она очень нервничала. Хор был смыслом всей ее жизни. Оле казалось, что без своего голоса она обречена. Всю жизнь придется провести в одиночестве за собиранием выключателей и розеток. Если так, то лучше умереть от рака.

Время летело быстро. Оля оправилась после операции, анализы были прекрасные. Наступило время второго этапа лечения — химиотерапии.

Химиотерапевт, посмотрев анализы и другие документы, сказал:

— Оленька, готовьтесь, у вас будет первая капельница. Должна пояснить: мы назначили сильный препарат. Опухоль была большой. Мы не можем допустить промаха, вдруг где-то осталась хоть одна клетка. Ты молодая девушка, анализы очень хорошие, ты точно выдержишь.

— Я согласна, — ответила Оля.

— Мы могли назначить более слабый препарат, но это большой риск, может не подействовать на раковые клетки, и тогда возможен рецидив, —пояснила врач. — Предупреждаю, будет плоховато, но, думаю, ты быстро приспособишься. Сделаем первый цикл, а там проведем исследование и определимся. В понедельник к восьми уже надо быть в отделении. После капельницы тебя могут сразу забрать домой до следующей.

— Хорошо, — согласилась Оля.

То, что девушка чувствовала после химиотерапии, сложно описать. Так плохо, так ужасно плохо, так беспомощно она не чувствовала себя никогда. Ее постоянно рвало, как говорят в народе, как паршивого кота. Она часами проводила возле туалетной комнаты, боясь далеко отходить от унитаза.

Тетя Люба не оставляла ее одну ни на час.

— Держись, Оленька, это ненадолго, скоро пройдет, — утешала тетя, — попей немного бульона, тебе полегчает.

— Спасибо, тетя Люба, — благодарила Оля, — я у Вас все время отнимаю, Вы из-за меня не можете заниматься своими делами.

— Не думай об этом. Я потом ими займусь. Что тебе приготовить? — старалась она отвлечь племянницу. — Мне врач сказал, что во время химиотерапии надо есть мало, но часто, а пища должна быть калорийной. Ты должна есть все, что я тебе предлагаю.

— Хорошо, тетя Люба, я буду стараться, — обессиленным голосом произнесла Оля.

— Значит, такая методика, — продолжала тетя: — кушаешь шесть раз в день, но очень маленькими порциями. На сегодня следующее меню: сначала фасолевый суп-пюре, потом немного курицы, в обед дам мягкого сыра или творога, смотря, что захочешь, на полдник чуть-чуть мороженого, на ужин — рыбка, ну и перед сном фруктовый йогурт.

— Тетя Люба, вы волшебница. Чувствую себя, как на пиру в царских палатах. Только жалко, похоже, я весь Ваш труд спущу в унитаз, — виновато шутила Оля.

— Не переживай, будет как будет. Ты главное ешь, — продолжала утешать девушку тетя.

Есть не хотелось вообще, но Оля старалась не подводить тетю Любу и кушала по расписанию. К тому же пропали вкусовые ощущения. Во рту постоянно был привкус железа.

Еще кое-что сильно расстраивало тетю Любу. Через несколько недель после начала химиотерапии у Оли начали выпадать волосы. Выпадали сильно, большими клоками. Племянница стремительно лысела.

— Ты не переживай, — всхлипывая, говорила тетя Люба. — Врач сказал, что через полгода отрастут.

— Я не переживаю, мне все равно, могут и не отрастать, — спокойно произнесла Оля.

— Еще чего, мало, что ты незрячая, так будешь еще и лысая, — выпалила тетя Люба. — Ой, прости меня, прости, Оленька, вырвалось, сама не знаю, что несу.

— Я не обижаюсь. Если останусь лысой, хоть чем-то буду отличаться от других незрячих, — задумчиво сказала девушка.

— Не будешь, — прервала Олю тетя, — мы сделаем тебе парик. Будут еще лучше настоящих смотреться.

— Эх, тетя Люба, кроме волос, зуд по всей коже, прыщики пошли. Да еще и ногти: я же чувствую, что они стали ломкими.

— Да, Оленька, у тебя по телу крапивница пошла, и с ногтями проблема. Но это поправимо. Пару хороших мягких лосьонов и ванночки с летней водой поправят дело.

Но самое худшее ждало Олю впереди. Через некоторое время она начала терять память. Девушка пыталась вспомнить тексты песен из репертуара хора, где она знала каждое слово, каждую ноту. А ничего не получалась.

— Этого не может быть, — говорила себе Оля.

Она не могла принять происходящее. Оля заучивала их часами, оттачивала на каждой репетиции. А сейчас не могла вспомнить элементарные тексты. Ей казалось, что она сходит с ума. Начался реальный срыв. Девушка рыдала, не останавливаясь.

— Ты что делаешь? Ты хочешь все запороть? Ты же знаешь, что тебе не при каких обстоятельствах нельзя нервничать, — с раздражением говорила тетя Люба.

— Ты не понимаешь, это конец, — захлебывалась от слез Оля.

— Прекрати реветь и объясни нормально, что происходит, — просила тетя.

— Тетя Люба, я теряю память, — продолжала Оля.

— Ну ты нормальная? Я думала, там Земля с оси сошла или у тебя открылось где-нибудь кровотечение. А она просто теряет память! Нашла проблему. У меня, к примеру, вообще никогда этой памяти не было, вечно все забываю.

— Вся моя жизнь — это моя память, — объясняла Оля, — ведь я выхожу из дома, а в памяти должен быть маршрут. Я должна помнить каждый поворот, каждый шаг, каждую ступеньку. А теперь что?

— Это действительно проблема, но не громадная, — хладнокровно парировала тетя. — Все надо пытаться решать конструктивно, а не плачем. Во-первых, подберем пару знакомых, которые будут помогать с передвижением. В нашем положении не надо стесняться просить помощи. Во-вторых, пообщаемся с доктором. Надо выяснить, почему ухудшилась память, как надолго у тебя эти проблемы? Может, можно попить какие-то лекарства для улучшения ситуации? В-третьих, я поговорю с Надеждой Ивановной, надо начать заниматься музыкой. По чуть-чуть. Думаю, она не откажет. Музыка всегда тебя спасала. Поможет и с памятью. Оля, ты согласна?

— Да, я, конечно, согласна, — ответила Оля.

Тетя Люба нашла именно те слова, которые дали племяннице надежду, что в ее жизни еще что-то можно поправить.

После каждого занятия с Олей Надежда Ивановна шла домой и плакала, иногда злилась. Ей было очень жалко больную увядающую девушку, которая в жизни никому не сделала плохого. Ей было жалко себя и своего впустую потраченного времени. Она обязана была ходить на занятия с Олей — по принуждению собственной совести. Возможно, именно они удержат ее на плаву, но в профессиональный успех этой затеи педагог не верила. «С таким диагнозом Оля никогда не вернется на сцену, — думала Надежда Ивановна, — она просто не выдержит профессиональной нагрузки».

За всю жизнь Надежда Ивановна насмотрелась на покалеченные судьбы несостоявшихся вокалистов. Кого-то сгубило спиртное, кто-то ушел из-за болезни, кому-то раскрыть свой талант в полной мере помешала семья.

Кто решает, загорится человек на творческом небосклоне или нет? Будет сверкать десятилетиями или окажется звездой-однодневкой?

Несмотря ни на что, хор продолжал жить своей повседневной жизнью.

— Как наша Оля? — спросила Ирина Григорьевна.

— Топчемся на месте. Даже нет. Один шаг вперед и два назад, — ответила Надежда Ивановна.

— Но ведь она боец, она справится, — вмешался в разговор Петр Сергеевич.

— Ребята, не испытывайте иллюзий, чудес не бывает, мы, наверное, потеряли солистку, — грустно сказала Надежда Ивановна.

— Надежда Ивановна, это ты мне говоришь, что чудес не бывает? Человеку, пережившему Вторую мировую? — разозлился Петр Сергеевич. — Значит так! Думай что хочешь, а сдаваться не будем. Своих на поле боя не бросают. Я и Ирина Григорьевна тебе поможем, будем с Олей заниматься до последнего. Даже если умрет, зато мы с чистой совестью останемся.

— Я что, разве против? Да, ропщу, но потому, что тяжело и не вижу результатов, — ответила Надежда Ивановна.

Ирина Григорьевна и Петр Сергеевич подключились к занятиям. Оле все давалось очень тяжело. Были слышны страх и неуверенность в голосе. Она изнывала от усталости на каждом занятии. Но та безоглядность, с какой она тратила свою жизненную силу на музыку, все же дала результат. Случилось то, во что не верил почти никто. Олин сильный голос зазвучал во всю мощь, и именно с тем ее неповторимым тембром.

Теперь, когда голос слушался девушку почти так, как до болезни, когда ей наконец-то не приходилось думать, как взять ту или иную ноту, память начала возвращаться. Она могла выучить большую партию за две-три недели. Наступили счастливые дни. Оля так вдохновилась своим личным успехом, что, несмотря на чудовищное нервное напряжение от занятий, начала оживать, болезнь отступала. Она опять стала излучать былую теплоту, доброту и спокойствие.

Оля сделала фантастический творческий прорыв, став полноценной солисткой хора. Вместе с коллективом девушка отправилась на гастроли. Это были первые выступления после «химии».

Концертные залы были холодными, не всегда кормили, иногда приходилось нескольким спать на одной кровати, но все эти неудобства сполна окупались овациями благодарной публики. Аплодисменты — это то, ради чего Оля выходила на сцену.


VII

Однажды на репетицию хора пришел журналист. Молодой человек славянской внешности с густыми волосами, как потом сказала Ирина Григорьевна, «очень недурен собой». Парень работал в газете «Сириус», писал об интересных людях и организациях. Узнав об инклюзивном хоре, он решил подготовить статью о необычном, но уже известном и имеющем серьезный авторитет в музыкальном мире коллективе, о его истории, о том, как незрячие люди воспринимают свою профессиональную музыкальную деятельность и музыку в целом, о его внутренней жизни. Он задавал вопросы Надежде Ивановне, Петру Семеновичу, Ирине Григорьевне и Оле как главной солистке хора.

После интервью журналист остался послушать хор. Он был заворожен и восхищен голосом Оли. Внутри него что-то щелкнуло. Молодой человек не хотел, чтобы она замолкала, ему казалось, что он может слушать ее пение, ее восхитительное сопрано вечно.

— У Вас очень красивый голос и такое богатство обертонов, —обратился к Оле журналист, — я даже не знаю, с чем сравнить Ваше драматическое сопрано.

— Спасибо. Мне очень приятно, что Вы оценили мое скромное пение, — ответила Оля.

После репетиции молодые люди обменялись телефонными номерами на всякий случай.

Когда парень ушел, Оля спросила у Надежды Ивановны, не очень ли она бледная, нет ли кругов под глазами.

— Похоже, кому-то приглянулся молоденький журналист, — весело заметила руководитель хора.

— С чего вы взяли? — одновременно растерянно и смущенно спросила Оля.

— Ну а с чего бы тебе за свой внешний вид беспокоиться? — вопросом на вопрос ответила Надежда Ивановна.

— Да просто хочется, чтобы от хора хорошее впечатление у человека осталось. А я после химий, может, чересчур бледная или вид у меня больной, — продолжила разговор Оля.

— Не знаю, как от хора, а от тебя точно у этого молодого человека хорошие впечатления остались. Я видела, как он на тебя смотрел, — с улыбкой сказала учительница.

— Надежда Ивановна, ему понравилась не я, а мой голос, — возразила Оля.

— Дурочка, твой голос — это тоже часть тебя, — завершила разговор Надежда Ивановна.

Журналист оказался целеустремленным молодым человеком с весьма прогрессивными взглядами. Перед тем как писать статью о незрячих, он сам решил испытать себя темнотой и присоединился к проведению инклюзивного проекта «Мероприятия в темноте». Суть его состояла в том, чтобы «наглядно» показать зрячему человеку, что происходит, когда глаза не видят. Людей заводят в помещение без света и просят сделать элементарные вещи — побеседовать друг с другом, приготовить себе чай, разрезать пирог и угостить окружающих, снять и надеть ботинки и так далее. Когда у зрячего человека в полной темноте ничего не получается, его поддерживают незрячие участники проекта. Так обычные люди на себе узнают, насколько важна вовремя оказанная помощь.

Участие в проекте на молодого человека произвело очень сильное впечатление. Ему казалось, что он стал понимать незрячих. Не жалеть, не пытаться им помочь, а именно понимать.

Через два дня после выхода статьи о хоре Олин телефон зазвонил. Это был журналист. Он предложил написать отдельную статью про слепую певицу Олю. Девушке очень понравилась эта идея, и она пригласила его домой.

Журналиста звали Влад. Он пришел к Оле с большим букетом цветов и очень стеснялся.

Влад расспрашивал девушку обо всем: о семье, о детстве, о том, как певица нашла себя в музыке. Девушка старалась отвечать как можно подробнее, ничего не скрывая. В конце интервью парень сказал, что «Сириус» — это ярчайшая звезда ночного неба, именно поэтому их газета названа в честь этого небесного тела: издание пишет только о самых ярких звездах, и ему очень приятно, что он смог пообщаться сегодня с одной из них.

Когда домой пришла тетя Люба с детьми, она очень удивилась букету и спросила, от кого он. Оля все рассказала, вплоть до самых мелких деталей.

— Милочка, так у тебя появился кавалер! Как же я рада за тебя, Оленька. Наконец-то! А тебе он как? Нравится? Как бы я хотела на него взглянуть! — вся в эмоциях чуть ли не кричала тетя.

— Кавалер? Бросьте, это глупо, — ответила Оля.

Влад никак не мог выкинуть девушку из головы. Он видел ее во всем. Постоянно всплывал образ ее тонких запястий, острый кончик носа и скулы, румянец, который появлялся, когда она начинала говорить, всегда красивая и ровная осанка. Иногда в толпе на мгновение ему казалось, что он видел образ Оли, ее тень. В многолюдных местах, где все громко кричали, Влад постоянно слышал этот знакомый, красивый голос, но ему это только казалось. Ни работа, ни хобби не отвлекали его от мыслей о девушке.

Он подошел к телефонной трубке и начал набирать Олин номер, который запомнил еще в первую встречу.

— Да! — ответил грубый голос на другом конце линии. Влад слегка растерялся:

— Добрый день, можно Олю, пожалуйста?

Громко хмыкнув, тетя Люба крикнула:

— Олечка, подойди сюда, тебя к телефону.

— Бегу, — ответила девушка.

В этот момент сердце Влада стало биться быстрее и сильнее, дыхание перехватило.

Когда девушка взяла трубку, Влад произнес:

— Оля, я прошу Вас пойти со мной в кино.

После небольшой паузы она ответила:

— Я бы рада, но, как любой слепой человек, я не увижу изображения на экране.

— Оля, это специальный фильм с тифлокомментариями. Такие сеансы устраивает Дом кино, — немного заикаясь от волнения, объяснил Влад.

— Я никогда не была на таком кино. Наверное, это очень интересно, — произнесла Оля.

— Очень. Там описывается все, что происходит на экране, с помощью комментариев диктора между сценами. Я сам люблю смотреть такие фильмы. Я закрываю глаза и слушаю диктора. Так можно прочувствовать картину, «увидеть» детали, которые могли ускользнуть при обычном просмотре. Да и поход в кино — важный элемент работы над Вашим интервью для газеты, — слегка приврал журналист для убедительности.

— Ну, если это важно для интервью, то я согласна, — ответила Оля.

— Сеанс на восемь часов. Я зайду за Вами в семь, за час доберемся, — предложил Влад.

— Хорошо. А что за фильм, о чем? — спросила Оля.

— Фильм «Титаник», очень известный, о любви.

После кино молодые люди разговаривали еще очень долго и обо всем, иногда казалось, что слова там даже лишние. Обоим хотелось просто делать что-то вместе, вместе быть. Влад рассказал Оле его маленький личный секрет: он тоже поет, непрофессионально, как любитель, и играет на гитаре.

— Мы бы могли заняться ансамблевым музицированием, то есть играть или петь дуэтом. Если хочешь, конечно, — предложила Оля.

— Конечно, хочу, — обрадовался предложению Влад.

— Знаешь, в словаре Даля слово «ансамбль» определяется как общность, совместность, общее согласие картины, музыки; взаимное соответствие, стройная полнота, — тихо сказала девушка.

— У нас тоже будет общее согласие, взаимное соответствие и стройная полнота, — заявил Влад.

— Это смотря как играть будем, — хохоча, ответила Оля.

Они созванивались каждый день. Влад приезжал к девушке домой, они вместе пели, занимались музыкой, читали ноты, общались, делали все, что только можно. Он даже посвятил ей песню. Услышав ее, девушка не выдержала и расплакалась от счастья.

Влад и Оля постоянно ходили в гости к общим знакомым. Они любили бывать у Надежды Ивановны, Марины и Кирилла, а также у Петра Семеновича.

В один из вечеров парень пришел к Оле домой и предложил пойти в ресторан.

— Я не любительница ресторанов. Для меня это всегда стресс. Я боюсь, что я что-нибудь не так сделаю, а это все увидят, — призналась Оля.

— Оля, пойдем. Тебе понравится. Там тебя никто не увидит, даже я, — продолжил уговаривать Влад.

— Это как? — спросила Оля.

— В рекламе ресторана написано, что все посетители ужинают в темноте. Это дает им возможность сосредоточиться на общении с партнером, уделяя больше внимания смыслу слов и интонациям. В темноте они могут, не отвлекаясь, насладится красотой речи, послушать отлично подобранные музыкальные композиции. Также по достоинству оценят прекрасную кухню.

— Хорошо, пойдем. Может, у меня пропадет комплекс неполноценности, — предположила Оля.

— Насчет комплекса не знаю, — слегка иронизировал Влад, — а вот азиатскую морскую кухню мы там попробуем. Это рыбный ресторан.

— Тебе легко смеяться над чужими комплексами. А я специальный обучающий курс вынуждена была прослушать о поведении в ресторане, — улыбаясь, сказала Оля.

— Да ну. И чему там учат? — спросил Влад.

— Например, в ресторане ужин сочетается с разговором. Классическое правило: три кусочка — реплика. Во время разговора нельзя размахивать ножом и вилкой. Говорить надо так, чтобы вас слышал собеседник, но не слишком громко, чтобы не мешать посетителям за соседним столиком. Нельзя громко смеяться, даже если вы собрались в дружеской компании, — рассказала девушка.

— Нечего себе, да ты полностью подкованный в ресторанном деле человек. Это у меня теперь будет комплекс неполноценности, — хохоча, продолжил беседу Влад.

В ресторане действительно очень вкусно кормили. В меню были рыба и морепродукты со всего мира. Оля и Влад начали ужин с устриц, на основное блюдо девушка выбрала пасту с морским ершом, а парень — сибаса на гриле. Полтора часа пролетели незаметно.

До Олиного дома решили пойти пешком. Шли долго. Обсуждали совместные творческие планы. Говорили о том, что современной музыке все больше не хватает душевности. Углубились в творчество Элвиса Пресли, Пола Саймона, Донны Саммер и Дайаны Росс. А когда остановились возле подъезда, Влад слегка приобнял Олю и поцеловал в губы. Они еще долго стояли обнявшись, ничего не говоря друг другу.

Вошедшая в квартиру Оля вся светилась от счастья. Тетя Люба была очень удивлена настроению племянницы.

— Ты вся светишься от удовольствия. Что происходит? — спросила тетя Люба

— Мы с Владом были в рыбном ресторане, где все ужинают в абсолютной темноте, гуляли, а потом он меня поцеловал, — тихо ответила племянница.

— Ну почему нам наголову только одно горе? — стала причитать тетя.

— Какое горе? — удивленно спросила Оля.

— Ну как ты не понимаешь? Из ваших отношений ничего путного не выйдет. Вы разного поля ягоды. Ты незрячая. Он зрячий. Вы не можете быть вместе, — продолжила женщина.

— Причем тут какого мы поля ягоды или кто из нас зрячий? Люди вместе тогда, когда они любят друг друга, а мы любим, — возразила Оля.

— Да пойми ты, — не унималась тетя Люба, — он очень красивый, на него все девицы оборачиваются. Сейчас он думает, что ты ему нравишься, а потом, когда влюбленность пройдет, он начнет засматриваться на других, а ты даже этого не увидишь. Хорошо, если будет оставаться с тобой из жалости, а если нет? Тебе нужен такой муж, как Кирилл у Марины, ровня тебе, тоже незрячий.

— Сколько в Вас жестокости, — сквозь слезы ответила Оля.

— Я уже старая, много повидала и просто хочу как лучше, — оправдывалась женщина.

Оля молча ушла в свою комнату. Слова родной тети ранили ее в самое сердце. Лежа в постели, она не могла уснуть, слезы произвольно катились из глаз. Голова разрывалась от мыслей, а сердце от чувств.

Кто решает, станет ли человек в жизни счастливым или нет? Подходят люди друг другу или нет? Будут они любить друг друга до конца жизни или нет?


VIII

Прошло достаточно много времени после знакомства Оли и Влада. Молодой человек понимал, что пора представить девушку родителям, так как тетю Любу он знал уже давно.

Мысли его очень терзали. Дело было в сложном характере его матери. Это было дама в возрасте, с железным внутренним стержнем. Она приехала из деревни и всего добилась сама. Никогда в своей жизни не сдавалась и не опускала руки. Екатерина Михайловна, так ее звали, очень много трудилась, чтобы получить образование и дать его детям. И вот когда она узнает, что ее сын в невесты выбрал инвалида, она разнесет окружающий мир. Влад был уверен, что реакция матери будет именно такой, оставалось только молиться Богу и надеяться на лучшее.

Влад волновался не за себя, а за Олю. Потому что именно ей придется стоять под градом эмоций Екатерины Михайловны. Он же знает, какая Оля тонкая натура, какая она добрая и мягкая, ей будет очень больно и непонятно. И самое главное, Влад не был уверен, захочет ли девушка после этого оставаться рядом с ним.

Сначала парень решил поговорить с мамой, оценить обстановку и потом привезти в дом избранницу. Он, как обычно, пришел вечером домой. Родители возились на кухне. Папа чистил картошку, а мама натирала курицу специями.

— Мне надо с вами кое о чем серьезно поговорить. Я думаю, вы будете очень рады за меня. Понимаете, я нашел себе невесту, — сразу с главного начал Влад.

Первые несколько минут родители не могли найти места от радости. Они перебивали друг друга, расспрашивая сына о девушке. После первого порыва эмоций они успокоились, сели рядом за столом и начали уже спокойно расспрашивать.

— Какая она? Кем работает? Сколько ей лет? Есть ли у нее образование? Кем работают родители? — начала обстоятельный расспрос мама.

— Мама, ну как ты так можешь! Почему ты не спрашиваешь: добрая ли она? Любит ли она детей и животных? Какого цвета у нее волосы? Какие у нее любимые цветы? Разве с работой и ее родителями мне жить? — возмутился Влад.

— Прости, сынок, — мягко сказала Екатерина Михайловна.

— И ты меня, мама, прости, — примирительным тоном сказал Влад.

Они обнялись. Влад ответил на все вопросы. Он рассказал про Олю все в малейших деталях, но только не упомянул про ее слепоту. В конце разговора, убедившись, что его родители тоже влюбились в девушку по его рассказу, как и он сам, он тихо произнес:

— Мама, папа, есть еще кое-что. У Оли проблемы со зрением.

— Ничего страшного, — ответил папа, — она носит очки?

— Не совсем. Она незрячая, — ровным тоном сказал Влад.

Тут Екатерина Михайловна, которая возилась возле плиты, рухнула на стул.

— В смысле незрячая? В смысле незрячая, Влад? Ты умом двинулся? Она слепая? Она инвалид? Не губи свою жизнь, сын! Что ты делаешь?! — сначала его мать говорила шепотом от шока, но в конце перешла на крик: — В стране, где миллионы нормальных красивых девушек, ты нашел себе инвалида?

Несмотря на агрессию родителей, Влад сдаваться не собирался.

— Я вас очень люблю, вы это знаете, но Олю я тоже очень сильно люблю. Больше своей жизни. Без нее я не представляю своего существования. Это мое решение, которое я принял окончательно, вы на него никак повлиять не сможете. Поэтому прошу вас, примите все как есть.

После этих слов Влад встал и ушел.

Несколько дней он ночевал у сослуживца. Несмотря на крепость духа, ссора с родителями подорвала его силы. Было навязчивое ощущение, что не все в порядке.

Спустя два дня Влад позвонил маме и спросил, согласна ли она с его решением, поддерживает ли она его и хочет ли она познакомиться с Олей. Но все повторилось. На все вопросы он получил ярко выраженный отказ с криками и оскорблениями.

Чтобы не думать о проблеме, Влад окунулся с головой в работу. Его материалы выходили на страницах газеты один за другим. Последний, который был сдан на вычитку руководству, был особенно сложным и касался работы банковского сектора.

— Влад, зайдите ко мне, — попросил по телефону главный редактор.

— Доброе утро, Алексей Иванович. Вы, наверное, по последнему материалу. Он очень сложный, да и финансовая тема не моя, — начал с порога Влад.

— Нет. Ко мне приходила Ваша мама, — ответил Алексей Иванович, — скажу честно, я тоже не очень рад, что девушка слепая, но вижу, каким счастливым она делает тебя. Плюс ко всему я видел ее фотографии из интервью — она красавица. Конечно, личная жизнь сотрудников меня не касается, но раз приходила Екатерина Михайловна, я позволю себе дать тебе совет. Не обижайся, я тебя намного старше и мудрее, поэтому прошу: ты очень хорошо подумай, пока еще все далеко не зашло. Ведь у таких жизненных историй не бывает счастливых концовок.

— Алексей Иванович, Вы меня журналистом наняли. Поэтому прошу оценивать мою профессиональную деятельность, а не личную жизнь, — возразил парень.

— Влад, я оцениваю твою профессиональную деятельность, но ты столкнулся с непониманием со стороны окружающих. С тебя начали смеяться коллеги. Подумай над этим, — предложил руководитель.

— Алексей Иванович, мне плевать на то, что думают коллеги о моей личной жизни. Ну а что касается матери, за нее извините, она меня не спрашивала, когда сюда шла, — все также резко реагировал Влад.

— Извиняться не надо. Иди работай, — дружески произнес Алексей Иванович. — Да, кстати, Екатерина Михайловна намеревалась посетить завод электротехнической продукции, по-моему, для беседы с Олей.

Влад не помнил, как выскочил из редакции газеты и как оказался возле завода, который находился на другом конце города, как проскочил заводскую проходную.

Когда он зашел в цех, матери в нем не было, но и Оли он не увидел. Возле него остановилась зрячая женщина с писклявым и некрасивым голосом, на груди у которой висел бедж «контролер готовой продукции».

— Вы не знаете, где Оля? — спросил Влад у женщины с неприятным голосом.

— А! Оля! Знаю, сидит плачет в подсобке, — ответила женщина.

— Что-то произошло? — поинтересовался Влад.

— Еще бы! — взбудоражилась женщина. — Тут такое было. Какая-то ненормальная, по-другому не скажешь, пришла и начала на весь цех оскорблять бедную девушку, рассказывая всем о том, какая она в третьем лице.

— Где подсобка? — тихо спросил Влад.

— Идите до конца цеха и направо, сразу увидите дверь — это и есть подсобка, — постаралась как можно подробнее объяснить женщина.

Оля сидела на стуле в полной тишине, слезы медленно стекали по ее щекам.

— Кто здесь? — спросила Оля.

— Это я, — ответил Влад. — Оля, ты очень нужна мне, я не смогу и дня без тебя прожить. Ты для меня как кислород, как вода для рыбы. Хотя глупо делать предложение в подсобке, и у меня нет ни кольца, ни цветов… Но, Оля, выходи за меня замуж! — Влад замолчал.

— Я согласна, — тихо ответила Оля.

— Знаешь, давай уедем отсюда навсегда. Куда угодно, в любую страну. Я знаю, ты всегда хотела побывать на море, поехали к нему. Нас здесь ничего не держит! — предложил Влад.

— Ничего не держит? А как же твоя работа? Кем ты будешь возле моря? Чем буду заниматься я? — стала задавать вопросы Оля. — Сомневаюсь, что там есть хор для слепых.

— Это совсем неважно. Любимый ты мой человек. Оля, это совсем неважно. Это всего лишь обстоятельства, которые мы можем повернуть, как захотим. Важно, что мы будем вместе. Важно, что мы есть друг у друга. Умоляю тебя, поехали, — упрашивал Влад.

— А что мы скажем тете Любе, твоим родителям, Надежде Ивановне, Кириллу, Марине, начальству на заводе и в редакции газены и всем остальным? — поинтересовалась Оля.

— Ничего не скажем. Просто возьмем и улетим, — очень убедительно произнес Влад.

Внутри у Оли все трепетало. Конечно, она была согласна. Оля подумала, что решать вопрос о своем счастье будет она сама. Она никогда не чувствовали себя настолько свободно и настолько счастливо. И как-то само собой в голове сложились два четверостишия:

До ответной любви и сердечных признаний

Людям надо пройти череду испытаний.

После долгой грозы яркой радугой пестрой

Озаряется город слепых перекрестков.

До сияющих звезд — путь сквозь тысячи терний,

Но спасенье придет: ты надейся и веруй.

Все, что есть на земле, знает высший порядок:

Просто надо любить, просто надо быть рядом. *

______________________

*стихи Валентины Поликаниной.

 

Прочли стихотворение или рассказ???

Поставьте оценку произведению и напишите комментарий.

И ОБЯЗАТЕЛЬНО нажмите значок "Одноклассников" ниже!

 

+1
19:08
857
RSS
Очень сильная повесть. Местами трогательно-наивная, местами невыносимо серьезная. Поднимающая очень острые, больные вопросы о больном, жестоком обществе и «не таких» людях. Брависсимо!
10:05
Спасибо!