​ Исследование творчества О.Э. Мандельштама "Глубокое видение «русского апокалипсиса».

  Глубокое видение «русского апокалипсиса».

                        Вступление.

Это выстраданное во многом исследование творчества О.Э.Мандельштама стало продолжением написанного ранее – «От любомудрия к Истинному Христианству».

Для меня этот прекрасный и трагический поэт — один из мучеников неявленных, как и Н.С. Гумилёв, А.А.Ахматова, М.А.Волошин.

Если в предыдущем исследовании мы говорили об отразившемся в творчестве разных лет духовном становлении, то ныне речь пойдёт об устоявшемся, выстраданном духовном видении. Духовном видении того, что называют «русским апокалипсисом». Поэт, имеющий возможность покинуть обезумевшую Россию, остался, разделив скорби, разделив Крестный Путь Родины. Итак…

      Глава первая «Вальс русской трагедии».

Я вернулся в мой город, знакомый до слез,

До прожилок, до детских припухлых желез.

Ты вернулся сюда, — так глотай же скорей

Рыбий жир ленинградских речных фонарей.

Узнавай же скорее декабрьский денек,

Где к зловещему дегтю подмешан желток.

Одно из самых известных, самых трагических, болью души кровоточащей преисполненных творений.

«Рыбий жир ленинградских речных фонарей», «зловещий дёготь» ничего хорошего сулить не могут — в душе мрак и отчаяние. И, конечно, не только в душе лирического героя и самого поэта.

И «кричит» от боли и отчаяния израненная, исстрадавшаяся душа!

Петербург, я еще не хочу умирать:

У тебя телефонов моих номера.

Петербург, у меня еще есть адреса,

По которым найду мертвецов голоса.

Прежде, чем продолжить «погружение», заметим, что написано стихотворение анапестом — в ритме «скорбного вальса» — да и, действительно, стали строки эти песней. Стали, когда была ещё в опале поэзия Серебряного Века и лишь иногда пробивалась, подобно берёзкам сквозь асфальт.

Конечно, размер стиха не самое главное. Он лишь форма, содержание облекшая, «эстетическая материя», как сказал знаменитый русский мыслитель И.А.Ильин.

И всё же для выражения охватившей всех скорби, анапест, наверное, немного более других подходит. А нечасто встречающаяся смежная рифмовка создаёт образ бесконечности – замкнутого круга, из которого нет выхода. Нет, как в самой жизни, в той реальности, в которой оказался О.Э.Мандельштам, как и тысячи, миллионы соотечественников наших…

А теперь о самом воплотившем петербургскую скорбь произведении. Именно петербургскую, хоть и названо стихотворение «Ленинград». И напрасно спела эстрадная прима: «Ленинград, я еще не хочу умирать». Потому что в таком случае весь смысл рушится! Нельзя же в самом деле обращаться, словно к живому, к любимому человеку, обращаться словно в молитве, к городу, который лишь о «рыбьем жире» и «зловещем дёгте» напоминает!

Именно Петербург, который вместе с Россией отнят! С Россией, в которой ныне, говоря словами другого Поэта-Мученика, «расплясались, разгулялись бесы»; в которой «иуды» власть захватили.

А потому Петербург и Ленинград не просто разные названия, а антитеза, отражающая пропасть между великой некогда Россией и страшной новой реальностью.

Ещё жива память в сохранившихся«телефонных номерах» – но «хозяева» номеров сгинули. Сгинули под пулями «новых творцов жизни», как назвал незаконно власть захвативших И.С.Шмелёв, или вдали от Родины.

И потому столь жуткий финал:

Я на лестнице черной живу, и в висок

Ударяет мне вырванный с мясом звонок,

И всю ночь напролет жду гостей дорогих,

Шевеля кандалами цепочек дверных.

Всё проникнуто скорбным ожиданием прихода «гостей дорогих», которые наденут «кандалы» на всех «неугодных». А может быть, сразу приговор в «исполнение» на «чёрной лестнице» приведут…

Сколько великих творений русских поэтов, в песни, в романсы превращённые, звучат в ритме вальса! Творения разных веков!

А здесь, в стихотворении О.Э.Мандельштама, «зазвучала» в ритме бессмертного вальса русская трагедия окаянных тридцатых. Зазвучал «вальс» скорби разорённого, униженного величия Северной Столицы. «Вальс» скорби всего народа русского, кровавой властью в «лагерную пыль» превращённого…

На три счета вьюга кружит ночами,

На три счета передернут затвор...

Забываю… Это было не с нами...

На три счета звездой догорает костер.

И эти «в ритме вальса» скорбью преисполненные строки созданы ленинградцем, петербуржцем — А.Я.Розенбаумом. Созданы десятилетия спустя. Неутихающей боли преисполненное воспоминание — «этот вальс танцевали мы в тридцать седьмом»...

А О.Э.Мандельштам и те, чьи «телефонные номера», чьи «адреса» у него ещё остались, жили в этой залившей кровью Петербург и всю Россию реальности…

И наконец…

Это было, когда улыбался

Только мертвый, спокойствию рад.

И ненужным привеском болтался

Возле тюрем своих Ленинград.

Разве не похожие чувства ужаса, отчаяния испытывает и лирический герой знаменитого «Реквиема» А.А.Ахматовой?! (Тоже анапестом написанные строки, хоть и на одну стопу меньше).

Здесь даже имя любимой Северной Столицы уже не звучит – лет пять — шесть прошло...

Именно тогда – в годы создания А.А.Ахматовой «Реквиема» сгинул в пересыльном лагере и О.Э.Мандельштам...

Очень похожие произведения двух великих петербуржцев, двух поэтов-мучеников, Россию не покинувших.

      Глава вторая «Как Россию опутала мгла».

А вот ещё созданные в начале окаянных тридцатых строки в «ритме трагического вальса».

Мы живем, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца, -

Там помянут кремлевского горца.

Нет сомнения, что в плане художественном произведение на порядок ниже многих, поэтом созданных, – и нет необходимости приводить стихотворение целиком. Знаменитая эпиграмма на Сталина, за которую жестоко поплатится поэт — ссылка, арест, смерть в пересыльном лагере…

«Мы живем, под собою не чуя страны» — потому что над каждым навис дамоклов меч НКВД – и жизнь человеческая обесценилась…

Пройдёт немало лет — и выйдет на экраны фильм, потрясающий ужасом происходящего. А ещё более потрясающий, ужасающий тем, что всё показанное – бьющая наотмашь правда, почти каждой семьи коснувшаяся. «Утомлённые солнцем»! Думаю, все помнят, как после ареста главного героя, словно зловещая тень, вырастает и поднимается над землёю огромный портрет вождя. Словно зримое воплощение великим поэтом сказанного в те зловещие годы, когда жили, «под собою не чуя страны»…

Но всё же мы говорим о глубоком видении О.Э.Мандельштама – видении того, что в конце двадцатого века назовут «русским апокалипсисом» — а значит, — вместе со страданиями явленным «откровением».

А потому обратимся к этим прекрасным и преисполненным трагизма строкам:

Небо вечери в стену влюбилось -

Все изрублено светом рубцов -

Провалилось в нее, отразилось,

Превратилось в тринадцать голов.

Bот оно, мое небо ночное,

Пред которым как мальчик стою, -

Холодеет спина, очи ноют,

Стенобитную твердь я ловлю.

И под каждым ударом тарана

Осыпаются звезды без глаз, -

Той же вечери новые раны,

Неоконченной росписи мгла.

Конечно, гораздо более глубокое отражение не только сути всего, со страной происходящего, но и сути самого поэта. Повторю одну только мысль ранее написанного исследования – многие стихи О.Э. Мандельштама подобны картинам, которые вблизи выглядят, как беспорядочно наложенные мазки красок, – а полностью увидеть, понять, оценить можно, лишь отойдя на некоторое расстояние. (См. «От любомудрия к Истинному Христианству»).

Тайная Вечеря, на стене храма написанная. В честь этого Судьбоносного для всего человечества События и назвал поэт одно из лучших и самых трагических творений своих.

Наверное, многим сразу вспоминается Великое Творение Леонардо да Винчи. Но образ сей и в большинстве православных храмов есть.

Разумеется, в этих почти «кричащих от боли» строках речь идёт о варварстве, святотатстве, которое в те годы окаянные совершалось повсеместно, став «нормой» жизни. И сам поэт оказался невольным свидетелем убийства одной из петербургских святынь. Да сколько их было, по всей Руси мятежной убитых!

Оттого и возникает страшный образ «изрубленной» стены храма, образ «тарана», словно по каждому верующему сердцу ударяющего…

Но хотелось бы ещё и высказать предположение, почему именно Тайная Вечеря, а не Рождество Христово или Благословение Дмитрия Донского Преподобным Сергием, например.

Изображённое Судьбоносное Событие — преддверие Крестных Мук Спасителя, и, конечно, – предательства Иуды.

Эти строки не только о «зримом» ужасе, новой властью сотворённого, — попрании святынь, богохульных, богомерзких лозунгах, откровенном кощунстве, предательстве.

«Новоявленные иуды», как скажет через много лет один из русских поэтов, «срубали головы церквям» и «славили нового царя». Нового «ирода», конечно…

О.Э.Мандельштам глубоким «зрением» истинно христианской души видит «повторение», «продолжение» самых скорбных евангельских событий. «Той же вечери новые раны» — горький, трагический и глубоко осмысленный «вывод». И неважно, что в отличие от Н.С.Гумилёва или А.А.Ахматовой, не был поэт с детства воспитан в вере православной – он к Кресту через страдания пришёл. И духовно прозрел, и суть с Россией происходящего увидел…

«Неоконченной росписи мгла» — когда умер Сын Божий на Кресте, тьма покрыла землю.

«Неоконченной росписи мгла» — скорбь учеников, скорбь пришедших ко гробу жен-мироносиц, не знающих ещё, что Христос Воскрес.

«Неоконченной росписи мгла» — мгла, в которую погрузили, сбросили Россию от Христа отрекшиеся и требующие отречения народа, угрожая тюрьмой и расстрелами.

Распята, во мглу погружена некогда Великая Россия – рушатся Святыни её, втаптываются в грязь души людей…

Невольно вспоминается и созданный почти «вслед» «Реквием» великой А.А.Ахматовой – прежде всего, глава «Распятие», потому что, как мы уже сказали, Тайная Вечеря — преддверие Крестных Мук.

А ещё «чёрные сукна», страдания народа русского «покрывшие» — наверное, чтобы не видеть, не задумываться. И «оплывшая свеча», которой больше уже никогда не возгореться. И, конечно, «звёзды смерти», Небо Живое от русских людей закрыть пытающиеся. (См. «Реквием по России»)…

Много веков назад обожествлявшие себя римские императоры со звериной жестокостью уничтожали всех, что во Христа уверовали и от веры под пытками не отреклись.

И «обожествившая себя» власть «неоязыческая» — власть «иуд, «иродов» и «валтасаров» физически истребляет всех инакомыслящих, «инаковерующих»...

И вот воцарилась над сияющей ещё недавно золотом куполов Россией «неоконченной росписи мгла» — мгла безбожия, мгла отречения, мгла святотатства...

Но Христос Воскрес – и Россия Воскреснет! Возродится подобно Фениксу из пепла поруганных святынь! …

Мы же пока поговорим ещё о нескольких в окаянные годы рождённых трагических произведениях великого О.Э.Мандельштама, мятежную Родину не покинувшего и крестный путь России многострадальной разделившего…

                                  Глава третья «Как волкодав явился на Руси».

За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.
Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей,
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей.

Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых кровей в колесе,
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе,

Уведи меня в ночь, где течет Енисей
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.

Вот и снова трагический «вальс». И снова, как в знаменитом «Реквиеме» А.А.Ахматовой, Сибирь. Быть может, образ этот — напоминание о великом множестве в ссылку угнанных; но, возможно, и удалённость от ужаса, в Ленинграде, в Москве происходящего.

Но главный образ – конечно же, «волкодав», что «на плечи кидается», чтобы «загрызть», уничтожить. Только не волков, а людей, «волками» не ставших, – потому что такие новым «царям» России «не ко двору» пришлись.

«Не волк… по крови своей» и лирический герой – потому, наверное, и стремится он подальше от «труса», «хлипкой грязцы», «кровавых кровей в колесе».

«Чтоб не видеть» всего ужаса, в двадцатом веке сотворённого.

Во время чтения этих строк невольно приходят мысли об образах иконописных – не конкретных, конечно, а как самой идеи. На иконе самые жуткие страдания, самые бесчеловечные казни лишены западного натурализма. Не может быть на иконе «кровавых костей в колесе». Это так – заодно…

Образ зверя… В русской литературе зверь чаще всего не животное, кроме, наверное, «человек и зверь, и пташка» у Л.Н.Моздалевского или «первого зверя» у Н.С.Гумилёва.

Зверь – образ антихриста, к власти стремящегося и жалости не знающего. Зверя, святыни разрушающего и желающего всех кровью «повязать».

А лирический герой «не волк», а великий русский поэт, через заблуждения, сомнения, страдания к Кресту пришедший и Родину не покинувший — впрочем, об этом уже говорили.

Только убили его вовсе «не равные», как и многих, новым «царям» неугодных…

Он идет, великий Хам,

многорукий, многоногий,

Многоглазый, но без-богий

Беззаконный, чуждый нам.

Слышим, слышим — это он

С грубой наглостью смеется;

Это он галдит, плюется

И смердит со всех сторон

Посмотри — он на глазах

Топчет розы, рушит зданья,

Вековые изваянья

Повергая дерзко в прах.

Видишь — он уж здесь и там,

Возле нас и вместе с нами;

Мы стоим пред ним рабами,

Шепчем: «Сжалься, грозный Хам»

«Шапки к черту предо мной!

Я пришел, стихийно-дикий!

Я — ваш царь, я — Хам великий,

Вам ниспосланный судьбой.

В красной пляске круговой

Храмы я, смеясь, разрушу;

Вырву сердце, вырву душу

У живущих головой.

Я заставлю пред собой

Колебаться в страхе троны;

Я к ногам своим короны

Брошу с дьявольской хулой.

Позабудьте навсегда

Знанья, роскошь и искусства:

Я вам дам иные чувства,

Чувства, чуждые стыда.

Одно из самых страшных, самых трагических произведений другого поэта Серебряного века – С.С.Бехтеева «Великий Хам». Они — ему поклонившиеся на людей «кидаются», чтобы всё чистое, светлое, всё человеческое разрушить. Чтобы «загрызть» каждого, человеком оставшегося. Чтобы погибли те, которые в рабов «Великого Хама» превратиться не захотели.

Можно сказать, наверное, что у С.С.Бехтеева показана первопричинаО.Э.Мандельштамом изображённого — сам зверь, сам антихрист, по России идущий.

Это из-за него всюду «кровавые кости в колесе» — ведь он пришёл осквернять, разрушать, убивать…

        Глава четвёртая «Век распятый»

Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки?

Риторический вопрос – вернее, — крик души! С него начинается одно из самых скорбных, самых символических произведений поэта с неисчерпаемой глубины названием «Век».

Век, зверем ставший – потому что…

Кровь-строительница хлещет
Горлом из земных вещей,
Захребетник лишь трепещет
На пороге новых дней.

Образ льющейся повсюду крови, на которой строят «новый мир» «творцы новые». На крови тех, кто в «бытие» «новое» не «вписался», кто этот «новый мир» строить «мешает». На крови «старого мира», который возжелали «разрушить до основанья». (О том, что в «Интернационале» звучит призыв к бесам мир Божий разрушить, говорилось уже не раз — и отнюдь не только в авторских исследованиях).

И вот появляется ещё один главный образ всего произведения – вернее, ещё одна аллегория.

Тварь, покуда жизнь хватает,
Донести хребет должна,
И невидимым играет
Позвоночником волна.

Хребет, позвоночник как некая основа...

Если все приводимые ранее произведения написаны усиливающим скорбь трёхсложным размером, то здесь скорбь вселенская отражена бодрым, часто «радостным» хореем.

Но, как уже говорилось, ритм – лишь «эстетическая материя». А может быть, становится бодрый «ритм» антитезой отражённой в произведении трагедии.

Словно нежный хрящ ребёнка
Век младенческой земли –
Снова в жертву, как ягнёнка,
Темя жизни принесли.

Символ слишком очевидный. Снова вспоминается «Распятие» в знаменитом «Реквиеме» А.А. Ахматовой. И Само Распятие, и реки крови Мучеников Христианских во все времена…

А после что-то вроде совсем маленького, крошечного «проблеска» в чёрной мгле, Россию окутавшей…

Чтобы вырвать век из плена,
Чтобы новый мир начать,

Узловатых дней колена
Нужно флейтою связать.

Музыка — Высокое Искусство как спасение!

А потому прежде, чем продолжить, обратимся к мыслям великих русских людей.

Великие произведения искусства, по словам И.А.Ильина, создаются в тех «сферах», где «проносятся веяния Духа Божьего».

А П.А.Флоренский говорил, что для творчества душа должна «напитаться впечатлениями духовного мира».

Наконец, как изрёк кто-то из преисполненных Мудрости Духовной Оптинских Старцев, «музыкальное воспитание очищает душу и подготавливает её к восприятию впечатлений Духовного Мира». А Отцы Церкви говорили о «Музыке Небесных Сфер», «музыке вращения земли».

Невольно вспоминается, как в первые века Христианства, для изображения Христа использовали образы античного искусства, наполняя их, конечно, содержанием Священного Писания. Одним из образов был прекрасный Орфей. Потому, может быть, что в царство умерших спустился – и вернулся живым. Но речь сейчас о другой, может быть, менее известной, но истинно прекрасной легенде. Орфей играет на музыкальном инструменте, на флейту похожем, – услышав музыку, выходят на поляну звери. Они не нападают на музыканта, не грызутся между собою – а, как заворожённые, стоят и слушают. О «Музыке Небесных Сфер», «музыке вращения земли» говорили ещё мудрые античные философы…

Но ведь именно эта связь с Миром Духовным, самим Творцом неба и земли установленная, в те годы насильственно разрушается. Теперь «играют…ноктюрн… на флейте водосточных труб» (Все помнят, наверное). Теперь «звучит всечеловеческая песнь ненависти», как назвал русский, православный писатель И.С.Шмелёв не раз упоминаемый «Интернационал». Звучит он теперь вместо хвалебных гимнов Создателю.

А потому распадается «симфония религии и культуры», о которой говорил великий Н.С.Гумилёв, и «культура», по словам убиенного большевиками П.А.Флоренского «становится не только антибожественной, но и античеловеческой».

А потому «вырвать век из плена» и«новый мир начать» не получится, к великой скорби.

Это век волну колышет
Человеческой тоской,

И в траве гадюка дышит
Мерой века золотой.

Оттого и тоска, безнадёжность, отчаяние кругом!

В древних духовных кантах есть образ «житейского моря», которое «играет волнами» -

возможно, потому и у О.Э.Мандельштама образ волны не единожды встречается. По «морю жизни» идут зловещие волны и всех поглощают…

Поглощают – потому что «в траве гадюка дышит мерой века золотой». Образ гадюки отталкивает, конечно, сам по себе. Но ещё нельзя не вспомнить, что образ змея – это образ дьявола, явившегося людям в Райском Саду, чтобы от Любящего Бога отвратить, чтобы заставить возгордиться и «поклониться» греху. Чтобы быть из рая изгнанными…

Мы уже не раз говорили, что образ зверя в русской поэзии чаще всего – образ антихриста, который, говоря вслед за И.С.Шмелёвым, «гонит… к иным мощам». Вот и стал он, по духовной слепоте людей, «мерой века золотой». Сами виноваты, возжелав, как со скорбью великой «констатировал» Патриарх-Исповедник Тихон, «построить… рай на земле без Бога и Святых Его».

И ещё набухнут почки,
Брызнет зелени побег,
Но разбит твой позвоночник,
Мой прекрасный жалкий век!

Весна — время обновления, возрождения, радости! В одну из весенних ночей поём мы всем миром: «Христосвоскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав».

А без этой песни – без искренней веры в Воскресение Христово – веры в Жизнь Вечную и «набухшие почки» на деревьях, и «зелени побег» смысл, значение теряют. Без веры в Победу над смертью «разбит…позвоночник» — уничтожена Сама Основа Жизни…

И с бессмысленной улыбкой
Вспять глядишь, жесток и слаб,
Словно зверь, когда-то гибкий,
На следы своих же лап.

Пожалуй, в этих строках слово «зверь», в отличии от «века-зверя» употребляется в самом обычном смысле. Обычном, но трагическом – раненого зверя в предсмертной агонии. Зверя, некогда большого и сильного, а ныне кровью истекающего. Скорбное зрелище – и скорбный символ…

И кто же виноват, что «глядеть» вперёд не на что и незачем?! Сами, от Истины отрекшиеся, не внявшие «предупреждениям» великих русских писателей в антинигилистических романах прозвучавших. (Прежде всего, имеются в виду Ф.М.Достоевский и Н.С.Лесков).

И вот повсюду

Кровь-строительница хлещет
Горлом из земных вещей,

И горячей рыбой мещет
В берег тёплый хрящ морей.

Неслучайно первые две строки звучат дважды – почти в самом начале и перед финалом.

Кровь «хлещет горлом» — перед смертью — как у того зверя раненого. Потому что всё на крови, на костях «строится», а не любовью созидается. Вспомнить хотя бы уничтожение Храма, память о героях Войны со слугой антихриста — Наполеоном хранившего и попытку возведения на месте убийства безобразного неоязыческого «капища». (Не получилось, к счастью). Да сколько примеров таких — трагических...

И вот преисполненный скорби и столь «логический» финал:

И с высокой сетки птичьей,
От лазурных влажных глыб
Льётся, льётся безразличье
На смертельный твой ушиб.

Безразличие… значит, Небо от людей отвернулось?! Нет – люди отвернулись, посчитав, как сказано в 13 псалме, в безумии своём, что небеса «пустые».

Так ка же можно ждать «участия» от Того, в чьё бытие не веришь?!

Финал скорбный, но Небеса от мира падшего всё же не отвернулись. Ведь есть, те, что, несмотря ни на какие угрозы и внушения, верили и не отрекались «до смерти». Для кого Воскресение Христово не «сказка», а Духовная Реальность и основа всего на земле происходящего…

А потому… В следующей – завершающей главе.

      Глава пятая вместо заключения «Из бездны к Небесам»!

Заблудился я в небе — что делать?

Тот, кому оно близко,- ответь!

Легче было вам, Дантовых девять

Атлетических дисков, звенеть.

Не разнять меня с жизнью: ей снится

Убивать и сейчас же ласкать,

Чтобы в уши, в глаза и в глазницы

Флорентийская била тоска.

Не кладите же мне, не кладите

Остроласковый лавр на виски,

Лучше сердце мое разорвите

Вы на синего звона куски...

И когда я усну, отслуживши,

Всех живущих прижизненный друг,

Он раздастся и глубже и выше -

Отклик неба — в остывшую грудь.

С этого четверостишия начинаются два единство составляющие стихотворения.

Заблудился – но не отчаялся – потому что в Небе, а не в беспросветной мгле, не «на лестнице чёрной», не в лабиринте лагерей смерти или в лесу с вышками.

Прорыв, полёт, поиск истинного пути, духовное преображение и восхождение!

Невольно вспоминается знаменитое «Зеркало» А.А.Тарковского. Бесконечные, тёмные, узкие коридоры типографии словно безысходность, словно «ад» на земле. И выход только один – Любовь.

Так и в этих загадочных произведениях О.Э.Мандельштама – от мглы ихрамы уничтожающего«тарана», «чёрных лестниц» и«сброда тонкошеих вождей», «труса, хлипкой грязцы» и«зверем» ставшего«века» к Небесам!

Снова приходит мысль о том, что многие произведения Поэта-Мученика напоминают картины, которые увидеть, понять, постичь можно только на расстоянии – и не только в пространстве, но и во времени. Кстати, и знаменитое есенинское «большое видится на расстоянье» тоже о времени – возможно, о духовном взрослении.

Как некий вывод, итог жизненного пути звучат и многие произведения Поэта, Крестный Путь России, разделившего. А эти строки созданы в окаянном тридцать седьмом – за год до смерти в пересыльном лагере… Вот уж поистине – дано великим, много выстрадавшим видеть за границами земного бытия…

«Тот, кому оно близко,- ответь!». К кому же обращается лирический герой, явно, считающий себя «неофитом»? Кому Небо «близко»?! Конечно же, Святым, Угодникам Божиим! И вопрошает их поэт вместе со своим лирическим героем. И звучит «вопрос» сей словно «Все Святые. Молите Бога о нас». О Богопознании, о Спасении…

Очевидно, отразилась в произведении и Тайная Вечеря, которой посвящено одно из самых трагических произведений – мы уже говорили о нём. Отразился, очевидно, и глубоко символический образ Тернового Венца – повторяться не стоит.

Главное, что Небо больше не безразлично к людям, что есть надежда… На что?! На то, что «раздастся и глубже и выше — отклик неба — в остывшую грудь». Что прекращение земного бытия не конец – что есть «продолжение» — в Небе. Потому что Небо «откликнулось»…

А самое главное, что отразил поэт, как и многие другие — великие, духовное восхождение, лирическим героем совершаемое. Восхождение, отразившееся и в Русском Осмогласии – потому что музыка и стих неделимы, даже если стихи на музыку не положены. А у О.Э.Мандельштама большинство великих произведений в «ритме вальса» создано…

Но, как мы помним, состоит произведение из двух неделимых по сути частей. И вот — продолжение — не только литературного текста, но и восхождения.

Заблудился я в небе — что делать?

Тот, кому оно близко, — ответь!

Легче было вам, Дантовых девять

Атлетических дисков, звенеть,

Задыхаться, чернеть, голубеть.

Если я не вчерашний, не зряшний,

Ты, который стоишь надо мной,

Если ты виночерпий и чашник —

Дай мне силу без пены пустой

Выпить здравье кружащейся башни

Рукопашной лазури шальной.

Голубятни, черноты, скворешни,

Самых синих теней образцы, —

Лед весенний, лед вышний, лед вешний —

Облака, обаянья борцы, —

Тише: тучу ведут под уздцы.

Снова много загадочных образов, снова, наверное, можно сказать о дохристианских символах, смыслом Священного Писания наполненных.

Прежде всего, конечно,«виночерпий и чашник», который«стоит над» лирическим героем, да и над всеми, конечно. Если в предыдущем стихотворении обращается лирический герой к «тем, кому» небо «близко», то здесь к тому, кто «над» — к тому, кто выше. Значит, снова «используя» образ первых веков Христианства, обращается поэт к Самому Создателю!

Обращается, потому что «не вчерашний, не зряшний» — а духовно обновлённый, хоть немного начинающий понимать суть и смысл бытия.

Дай мне силу без пены пустой

Выпить здравье кружащейся башни

Рукопашной лазури шальной.

«Дай мне силу» быть причастным Вечному Мирозданию, причастным Небу!

А образ тучи, которую «ведут под уздцы», стал, возможно, отражением Последней — Самой Загадочной Книги Писания, в которой явлено Откровение. Ведь под уздцы ведут коня.

Позволю себе предположить, что здесь – в контексте творчества поэта и времени, когда создавались эти загадочные строки, стала «туча» образом некого преддверия. Сейчас сядет всадник на коня, чтобы потом произнести знаменитые слова: «Иди и смотри» и снять печать с Книги Жизни…

В стихотворении, созданном несколькими годами раньше, стремился лирический герой быть причастным Вечной Руси — её многострадальной истории.

Я за это всю жизнь прохожу хоть в железной рубахе

И для казни петровской в лесу топорище найду.

Да и само название «Сохрани мою речь» говорит о том же.

А теперь причастность Небу. Вроде бы ни слова о России — но написать такие строки мог только истинно русский поэт, сердцем «видевший» суть с нами происходящего и готовый на жертву. В следующем году земная жизнь О.Э.Мандельштама оборвалась…

Я скажу это начерно, шепотом,

Потому, что еще не пора:

Достигается потом и опытом

Безотчетного неба игра.

И под временным небом чистилища

Забываем мы часто о том,

Что счастливое небохранилище -

Раздвижной и прижизненный дом.

Эти — созданные в том же кровавом тридцать седьмом строки стали духовным завещанием поэта, разделившего скорби многострадального Отечества нашего и принявшего мученическую кончину.

И пусть «чистилища» в православном понимании нет – это скорее всего символ.

Главное – помнить о том, что Царствие Божие «нудится», завоёвывается жертвенным служением – независимо от времени земного бытия.

И что «назначенье поэта», как и любого, в этот мир пришедшего, «открывает» Господь.

Литература.

1.Кошемчук Т.А. «Русская литература в христианском контексте».

2.Сборник поэзии Серебряного века Москва 1995год

3.«Сохрани мою речь» — сборник произведений О.Э.Мандельштама

4. Н.М.Тарабукин «Смысл иконы».

5.Трубецкой Е.Н. «Три очерка о русской иконе»

6. Программа из цикла «Библейский сюжет»канала «Культура», посвящённая О.Э.Мандельштаму «Иосиф Аримафейский»

7. Собственная сертифицированная методическая разработка творческого занятия «Русский путь»

8.Собственная публикация «От любомудрия к Истинному Христианству».