Исследование "Успение и Преображение в русской литературе" (На примере творчества И.А.Бунина)

Исследование "Успение и Преображение в русской литературе" (На примере творчества И.А.Бунина)
Там в полях на погосте - 

В роще старых берёз

Не могилы, не кости –
Царство радостных грёз.
(И.А.Бунин «Свет незакатный»)
Вечные темы, прикосновение к духовному началу – вот то, что делает бессмертным произведение и имя художника, независимо от эпохи. Ещё великий А.А.Фет говорил, что самым актуальным является вечное.
Вечные, как мир, темы: красота, любовь, неумирающая память и, конечно, обращение к Творцу — основа великих произведений искусства, в том числе и литературного наследия И.А.Бунина. Как проза, так и стихи этого великого писателя – яркий пример продолжения лучших традиций классической русской литературы, для которой духовная реальность не пустое слово, а именно реальность человеческого бытия, независимо от духовной высоты самого автора.
Конечно, один из главных образов русской литературы — это Двунадесятые Праздники. Но если, например, в произведениях И.С.Шмелёва: «Лето Господне», «Богомолье» и др. показано само празднование, делающее людей причастными вечности и раскрывающее душу народа Святой Руси, то в некоторых рассказах И.А.Бунина отражена суть Праздника через самые заурядные, на первый взгляд, события, о чём речь пойдёт далее. Эти события как будто и не имеют отношения к самому Празднику, но через них постигается смысл жизни и смерти, происходит осознание человеком своего места в этом мире.
Наиболее остро эти вечные вопросы земного бытия поставлены в рассказах: «Часовня», «Огнь пожирающий», «Преображение» и др. В этих произведениях нет главных героев в привычном смысле этого слова. В рассказе «Преображение» в обыкновенной крестьянской семье, каких в России тысячи, умирает старуха мать, которую уже много лет никто в семье не замечает, потому что каждый погружён в свои житейские проблемы. И вот её «последняя ночь среди живых» неожиданно становится поворотным моментом для младшего сына старухи — Гаврилы, читающего над усопшей Псалтирь, что делали во всех православных семьях.
«Что с ним случилось? То, что он не рассчитал своих сил, решившись читать над покойницей ночью, в час всеобщего сна, что его обуяло ужасом и что он не может двинуться? Нет, случилось нечто гораздо более страшное и дивное, случилось нечто чудесное, и он поражен не ужасом, а именно этим чудесным, таинством, совершившимся на его глазах…»
Именно здесь и сейчас тот неведомый, нематериальный мир, страшный для человека своей неизвестностью, вплотную приблизился к Гавриле. На его глазах преображается умершая мать!
«Где она теперь, куда она девалась, та жалкая, маленькая, убогая от старости, робости и беспомощности, которую столько лет почти не замечал никто в их большой, грубой от своей силы и молодости семье? Ее уже нет, она исчезла, — разве это она, вот это Нечто, ледяное, недвижное, бездыханное, безгласное и все же совсем не то, что стол, стена, стекло, снег, совсем не вещь, а существо, сокровенное бытие которого так непостижимо, как бог? Разве то, что лежит и молчит в этом новом, красивом гробу, обитом лиловым плисом с белыми крестами и крылатыми ангельскими головками, разве это та, что еще позавчера ютилась на печке? Нет, совершилось с ней некое преображение — и все в мире, весь мир преобразился ради нее. И он один, один в этом преображенном мире!»
Даже при чтении только этого отрывка нормальный человек чувствует, понимает, что жизнь не заканчивается земным существованием, что главное – Там!
Уже в 20-м веке священник Валентин Бирюков написал книгу «На земле мы только учимся жить», в которой приведены реальные случаи из жизни. Описанное И.А.Буниным – тоже подтверждение этой мысли, особенно пример последующей жизни Гаврилы, о чём будет сказано позже.
Гаврила не поднимается в небо, как мальчик, услышавший ангельское пение, как мальчик из Царьграда; не опускается он и в преисподнюю, как писатель Николай Рышковский, видевший легионы бесов, посылаемых сатаной на Россию перед революцией. Это преображение происходит внутри молодого верующего человека: в душе, в сознании, а потом и вокруг. И мир привычной всем жизни становится «презренным в своей животности и бренности»; а всё внутри и вокруг Гаврилы в этой ледяной избе, где он читает Псалтирь, — в Литургию, «которая совершается в нём и перед ним… И еще выше и ярче растет, дрожит, ослепляет блеск свечей — и уже все вокруг превращается в какой-то сплошной восторг, от которого деревенеет голова, плечи, ноги».
Этот «восторг», конечно, не переполнение душевными чувствами, эмоциями; это — духовной подъём, устремление ввысь, к Творцу! Это – образ Успения!
Литургия – общая молитва (в переводе с греческого). Объединяет она не только живущих на земле, но и живых с усопшими.
Вьётся к погосту дорога,
Звон колокольный затих -
Молят усопшие Бога
О заплутавших живых –
эти строки безвременно ушедшего архидиакона Романа, родившегося почти через десять лет после смерти И.А.Бунина, продолжают размышления русской классической литературы о Литургии, соединяющей души людей.
«Все мы встретимся там» — слова маленького Вани, будущего писателя И.С.Шмелёва из автобиографической повести «Лето Господне»; это – истинное понимание смысла жизни, даже детьми.
И в рассказе И.А.Бунина читатель не просто видит, а ощущает это единение двух миров, единение матери и сына.
Мне кажется, что при внимательном прочтении появляется и ещё один немаловажный факт, касающийся этой семьи, которая, как уже говорилось, является одним из многочисленных примеров русского народа. Вот слова писателя о молодости родителе Гаврилы: «Это они когда-то были молоды, красивы, разумны и строги,
а потом стали как-то теряться среди все увеличивающейся и крепнущей молодежи, то в одном, то в другом уступать ей свою волю и наконец совсем сошли на нет, захирели, высохли, сгорбились, забились на полати, на печь, отчудились сперва от семьи, и потом и друг от друга, чтобы уже навеки разлучиться по могилам».
Смерть как будто разделяет проживших вместе не один десяток лет супругов, которых, судя по всему, объединяли в основном житейские заботы. Разделили эти заботы и последующие поколения – не вражда и ненависть, конечно, а просто невнимание к тому, что не входит в круг этих повседневных забот. Никто не говорит, что в этой семье были плохие люди, и в Церковь, конечно, по праздником ходили, потому что так положено; но все душевные силы тратились в основном на заботы о земном существовании. И вот, когда эти заботы уже оставлены, начинает происходить соединение через Литургию и Преображение.
В статье известного религиозного философа В.С.Соловьёва «Смысл любви» говорится, что от смерти спасает только соединение в Боге. Эти слова, изначально сказанные о единении супругов, можно отнести к отношениям людей вообще. И «посредником» этого соединения является, конечно, младший сын Гаврила, который «всегда выделялся в семье своей разумностью и опрятностью, ровным нравом, любовью к чтению, к церковным службам…» Возможно даже, что он — «отблеск» Алёши Карамазова, хоть нет в этой семье такой раздирающей ненависти; да и не может быть в небольшом рассказе ни религиозно-философской глубины, ни мучительных духовных исканий героев, которые показаны у Ф.М.Достоевского. Но есть начало единения!
Во время Литургии одним из моментов особого духовного напряжения является исполнение Херувимской песни, в которой есть такие слова: «Всякое ныне житейское отложим попечение». И вот Гаврила после этой ночи откладывает житейское попечение: он уходит от тех бренных, житейских забот, которыми столько лет жила его семья. Пусть он не становится монахом, но избирает дело только для души — «Он избрал дело, ненужное при его достатке, но единственное любимое им – ездить ямщиком». Для него это – «счастье, никогда ему не изменяющее». Уйдёт он под конец жизни в монастырь или останется ямщиком, но он осознал главное, для чего приходит в этот мир человек – готовить себя к Жизни Вечной.
Наверное, здесь будет уместно остановиться ещё и на выбранном Гаврилой деле. Именно ямщик в ряде произведений, и не только И.А.Бунина, несёт немалую духовную нагрузку. У самого И.А.Бунина в «Окаянных днях» ямщик с горечью говорит попутчику, что после отречение Царя – народ «как скотина без пастуха», которая всё перегадит и себя искалечит. Нет смысла напоминать, что это пророчество сбылось в том же году. Огромную роль играет ямщик и у писателя того же поколения С.А.Нилуса в книгах: «Святыня под спудом», «Великое в малом», «Сила Божия и немощь человеческая». В одном из воспоминаний настоятеля монастыря ямщик не может душою принять слова безбожного профессора, отрицающего Творца, и благодарен молодому художнику – будущему монаху за то, что тот открыл ему «очи духовные». Так благодарен, что даже заработанных денег не хочет брать. А другому ямщику открывается страшное пророчество о приходе антихриста, когда сидящие на раките бесы играют на неведомых музыкальных инструментах и поют: «Наше время, наша воля». Писатель подчёркивает, что это пророчество открывается именно простому, богобоязненному мужику, а не обуреваемому гордыней профессору.
Однако, пора вернуться к образу Гаврилы. Даже небольшое и неподробное описание внешности этого русского крестьянина показывает истинное благочестие и причастность к чему — то тайному и высшему – «Он простой, ласковый. Лицо у него чистое, худощавое, серые глаза правдивы и ясны. Он не говорлив, но охотно рассказывает достойному человеку то трудно передаваемое, похожее на святочный рассказ, а на деле истинно дивное, что пережил он у гроба матери, в ее последнюю ночь среди живых». То, что заставило его искать иных ценностей.
У Гаврилы тоже открываются «очи духовные», о которых говорил герой С.А.Нилуса. И, наверное, очень важно и для писателя, и для читателя, что и в «Преображении» духовный мир открывается самому обычному крестьянскому мужику, для которого слова о Создателе, о вере и благочестии не пустой звук.
Наконец, нельзя забывать о названии рассказа. Изначальный смысл Праздника Преображение — явление истинной сути, очищенной от всего временного, наносного, как это происходит на горе Фавор. (Неслучайно к образу Фаворского света обращаются многие мыслители и художники).
И в рассказе мать и сын явили свою суть, скрытую от всех окружающих их людей повседневными житейскими заботами – и бессмертная душа воспарила над бренным миром.
В произведении нет имён, кроме многократно упоминаемого Гаврилы, ни о ком же из его братьев и сестёр мы вообще почти ничего не знаем – но ведь это и неважно. Да и сам Гаврила, очевидно, важен писателю не сам по себе, а в причастности к этой в высшем смысле мистической ситуации. Это имя, скорее всего, — или обобщённый образ богобоязненного, благочестивого крестьянина, или связь с Архангелом Гавриилом, приносящим Благую Весть.
Конечно главный образ произведения — Преображение в высшем смысле этого слова, таинство прикосновения к иному миру, переход к Жизни Вечной. Потому и событий в привычном понимании здесь практически нет – их можно пересказать одной – двумя фразами. Основное «действие » происходит в ином измерении, в иной реальности.
Образ таинства иного мира, переход в него человека после земной жизни воплотился по-своему и в рассказе «Огнь пожирающий». (Возможно, неслучайно в некоторых сборниках эти два произведения поставлены рядом). В этом рассказе тоже умирает женщина – старая знакомая главного героя. События происходят в эмиграции, что, возможно, не самое главное, т.к. писатель поднимает вечные вопросы. И всё же это может означать некую оторванность от своих русских корней, неотделимых от Православия. Тех корней, которые есть у Гаврилы и всей крестьянской семьи из предыдущего произведения.
Если в рассказе «Преображение», как уже было сказано, весь «сюжет» подчинён духовному подъёму, восхождению, то в этом произведении размышление о вечной жизни неожиданно и грубо обрывается – и обрывается именно после описания кладбища, которое писатель называет «городом великой печали». «Это — город великой печали великого отчаяния… Но удивительно, — какая-то благостная, душу умиротворяющая радость витает здесь надо всем. Радость чего? Весны, неба, первой зелени, мрамора? Вечной молодости, вечно воскресающей жизни? Или же и впрямь той жизни небесной, в которую сердце невольно и наивно верит или жаждет верить здесь?». Этот образ неоднократно встречаем в русской литературе – как в прозе, так и в поэзии.
И вдруг перед героем и читателем предстаёт образ «капища», которым является крематорий – «…на широкой площади, внезапно открывшейся передо мной, высилось нечто вроде храма или, вернее, капища…Это из той адской подземной печи…валил этот страшный, молчаливый дым, такой особенный, такой не похожий ни на один дым в мире!».
При описании этого «жуткого обряда» неоднократно повторяются слова: «беспощадность », «грубость», потому что «капище» не может не подавлять своей чудовищностью – там приносятся человеческие жертвы, о чём далее повествует сам писатель.
Это – самое главное противопоставление как внутри произведения, так и двух рассматриваемых произведений. В рассказе «Огнь пожирающий» всё объято не страхом перед вечностью, не страхом Божьего Суда, а ужасом ничтожества человека перед смертью. «Странно – меня, кажется, больше всего поразила именно грубая молчаливость, спокойная беспощадность, с которой валил дым…».
Если Гаврила испытывает страх, но и одновременно восторг преображённой души, о чём уже говорилось ранее, то здесь «совершается что-то самое последнее и самое жестокое над человеком» в этом то ли «храме», то ли «театре», то ли «верховном судилище», а, может быть, «научной лаборатории». Значит, всё это похоже на какой-то чудовищный эксперимент, и прежде всего над душами тех, кто ещё ходит по земле.
Невольно вспоминаются и представления язычников о мрачном и жутком загробном мире. И причина происходящего здесь ужаса совершенно очевидна: «Бога здесь не было, и существование, и символы его здесь отрицались». Что же может быть чудовищнее для человека?! Именно поэтому здесь всё говорило «только о смерти».
В одном стихотворении (к, сожалению, не знаю автора) есть такие замечательные слова:
Люди живы Божьей лаской,
Что на всех незримо льётся,
Божьим Словом, что всечасно
Над вселенной раздаётся.
А в крематории Бога нет, а есть только «Некто безмерный, широко простерший длани и молчаливо приемлющий и обоняющий жертву, приносимую ему», т.е. один из языческих богов, в жертву которому принесли умершую женщину. А те, кто работают там, напоминают жрецов языческого храма. И самое страшное, очевидно, то, что принесённой жертвой становятся также и души всех присутствующих на погребении. Все языческие идолы – бесы, и не случайно одно из самых жутких сравнений самого И.А.Бунина – «адский притон». И слово «адский» повторяется неоднократно. Это – духовный тупик!
Заканчивается рассказ погружением не просто в повседневные заботы, а именно в грубость бытия, примером которого являются пьяный водитель и автомобиль, который «ревел на бегу с какой-то свирепой наглостью». Этот финал — естественное продолжение или завершение того, что пережил главный герой.
И снова необходимо вспомнить финал «Преображения» потому что в обоих произведениях финал определяется прикосновением к иному миру.
Мать Гаврилы уходит по-христиански, а происходящее в рассказе «Огнь пожирающий» изначально противоестественно. Гаврила молится за мать, а здесь молитве вообще нет места. Потому Гаврила после погребения матери прежде всего ищет Бога, возможно даже, что в финале показано преддверие Рая, Вечной Жизни; а безымянный персонаж второго произведения и его водитель погружаются в безрадостное, озлобленное, грубое существование. Это – ад, который, прежде всего, в душах людей. Этот финал гораздо менее определённый. Не исключено, что персонаж, от лица которого идёт повествование, вместе с пьяным водителем упадут в бездну и это безрадостное существование закончится. Их душевное состояние — это состояние богооставленности. (В рассказе тоже нет имён, но, очевидно, по иной причине – в аду все равны и ничтожны).
Но Господь сам никогда не оставит человека, значит, люди по своей воле отреклись от Него – и пожинают плоды свое духовной слепоты и плоды созданной ими бездуховной цивилизации. Наверное, это можно назвать «антипреображением».
Удивительно и само название «Огнь пожирающий». В Писании сказано, что Бог «Огнь едящий». Эту мысль воплощает, например, великий русский мыслитель поколения И.А.Бунина, — князь Е.Н.Трубецкой в своей главной книге «Смысл жизни»: « …Когда смертное сгорает, вечно живое остаётся» и «огонь поглощает созревшее для погибели». Эти слова не требуют никаких объяснений. А «Огнь пожирающий», как языческий идол, поглощает души людей, о чём говорилось выше. То есть, слова — синонимы отражают противопоставление Христианского Таинства и, по сути, языческого обряда, а, в конечном счёте, Рая и ада.
Противопоставление этих двух произведений, хотелось бы завершить цитатой из той же книги Е.Н.Трубецкого: «Человек ценен и незаменим как сотрудник и друг Божий: лишь в этом качестве он является носителем Вечной Божественной идеи. Но как только он изменяет этому своему предназначению,… он перестаёт быть незаменимым ». «Сотрудником и другом Божиим» является Гаврила, да и многие крестьяне, а «изменяют … своему предназначению» работающие в крематории, да и все персонажи рассказа «Огнь пожирающий».
Но тема не исчерпывается приведёнными выше произведениями. Один из ярких примеров размышления о вечности – рассказ, похожий на стихотворение в прозе, — «Часовня». «Летний жаркий день, в поле, за садом старой усадьбы, давно заброшенное кладбище, – бугры в высоких цветах и травах и одинокая, вся дико заросшая цветами и травами, крапивой и татарником, разрушающаяся кирпичная часовня». Мы снова видим соприкосновение мира живых и мира ушедших. Эта часовня, на первый взгляд, — символ смерти: «Там ничего не видно, оттуда только холодно дует. Везде светло и жарко, а там темно и холодно: там, в железных ящиках, лежат какие-то дедушки и бабушки и еще какой-то дядя, который сам себя застрелил». Но одновременно часовня — и символ вечности – недаром рядом с ней дети из усадьбы, которые, «сидя под часовней на корточках, зоркими глазами заглядывают в узкое и длинное разбитое окно на уровне земли». Конечно, здесь нет страха, которым пронизан «Огнь пожирающий», нет здесь трепета и восторга, который преображает Гаврилу. Дети ещё не могут осознать, насколько страшна для человека эта вечная тайна. Им только «жутко, но и весело сидеть на корточках…». Но сами дети могут символизировать бесконечность жизни и вечное обновление.
Всё это маленькое произведение проникнуто вечными противопоставлениями, как и сама жизнь. А своего апогея оно достигает в финале «И чем жарче и радостней печет солнце, тем холоднее дует из тьмы, из окна».
Этот образ часовни можно, наверное, назвать неким подобием образа Успения, воплощённого на иконе. Иконописец изображает «ворота» из мира земного в мир иной, духовный, невидимый человеку – это арка, которую составляют бесплотные силы.
А в рассказе это — то самое «узкое и длинное разбитое окно на уровне земли». Есть мир людей снаружи, некий неведомый мир внутри, а ворота между ними очень узкие. (Возможно, это – образ «узких врат», который не требует объяснений и который часто встречается в искусстве. Правда, не к этому образу в первую очередь обращено внимание писателя). Очевидно, «вратами» является и холодная часть избы, в которой Гаврила читает Псалтирь над усопшей матерью в неоднократно упоминаемом рассказе «Преображение». Даже, наверное, в этом рассказе образ Успения более определённый, чем в «Часовне», если вспомнить дальнейшую жизнь Гаврилы.
Возвращаясь к рассказу «Часовня», наверное, можно ещё увидеть, что дети вокруг часовни как будто хранители памяти обо всех, кто здесь похоронен. В этом удивительном произведении, жанр которого трудно сразу определить, тоже нет имён – ни детей, ни усопших и похороненных на старом кладбище. Это – всего лишь «какие-то дедушки и бабушки и еще какой-то дядя, который сам себя застрелил». Писатель не развивает мысль о смертном грехе, за который обычно хоронили за оградой, если только человек, свершивший его не потерял до того рассудок. Возможно, это происходит потому, что в произведении показан обобщённый образ жизни и смерти. И, действительно, философское обобщение, при котором вовсе не нужны образы конкретных людей, здесь ещё большее, чем в двух предыдущих произведениях. Да и написана «Часовня» намного позже, хоть в данном контексте это и не самое главное.
А финал рассказа – это образ вечной жизни, вечной тайны, вечного единства двух миров — «В синем море неба островами стоят кое-где белые прекрасные облака, теплый ветер с поля несет сладкий запах цветущей ржи. И чем жарче и радостней печет солнце, тем холоднее дует из тьмы, из окна». (Этот пейзаж заслуживает более внимательного и углублённого рассмотрения, что будет рассмотрено в другой статье).
Образ неба и моря символизирует вечность не только в этом произведении, но и во многих других, особенно в стихах. Например, в стихотворении «Настанет день – исчезну я…» лирический герой говорит о том, что будет после его смерти:
Всё так же будет неба дно
Смотреть в открытое окно,
Да море ровной синевой
Манить в простой пустынный свой.
Через эту синеву человек делается причастным вечности!
(Поэзия И.А.Бунина, особенно цветовая гамма пейзажа, тоже заслуживает более внимательного и углублённого рассмотрения, потому этой теме будет посвящена отдельная статья).
Конечно, с мыслями и образами «Часовни» перекликается и стихотворение «Свет незакатный», из которого взят эпиграф. Погост среди старой берёзовой рощи за полем тоже располагает к серьёзному размышлению о вечности и, возможно, быстротечности земного бытия. Только перед нами не дети, а немолодой уже человек, вспоминающий прошедшую жизнь и безвременно ушедшую возлюбленную:
Летний вечер мотает
Зелень длинных ветвей,
А ко мне долетает
Свет улыбки твоей.
Не плита, не распятье
Предо мной до сих пор –
Институтское платье
И сияющий взор.
Это – тоже соединение людей через что-то нематериальное, через память, через то, что выше земной жизни; хотя и не показана здесь Литургия, как в рассказе «Преображение».
Разве ты одинока,
Разве ты не со мной
В нашем прошлом далёком
Где и я был иной? –
восклицает лирический герой, мысленно соединяясь с ней, наверное, со своей единственной любовью в жизни.
Похожее воспоминание лирического героя присутствует и в другом стихотворении без названия, написанном через несколько лет:
Печаль ресниц, сияющих и чёрных,
Алмазы слёз, обильных, непокорных,
И вновь огонь небесных глаз –
Счастливых, радостных, смиренных.
Всё помню я, но нет уж в мире вас,
Когда-то юных и блаженных.
Воспоминание, память, поминовение – это нерушимая связь людей, времён, разных реальностей бытия. Один мудрый человек сказал, что память – «вечная жизнь для неверующих». Конечно, нельзя говорить о неверии лирического героя приведённых выше произведений. Но совершенно очевидно, что писатель в большинстве произведений обращается именно к человеческой памяти и, наверное, можно говорить о «переживании» этой памяти. А духовный уровень этого «переживания», в разных произведениях, конечно тоже разный.
К.Д.Паустовский, случайно нашедший никому на тот момент неизвестное стихотворение И.А.Бунина «Печаль ресниц, сияющих и чёрных», сказал, что оно по красоте не уступает любовной лирике А.А.Фета. И хотелось бы сказать о преемственности двух великих поэтов именно в контексте данной статьи. Вот строки хорошо известного произведения, при чтении которого нельзя не сострадать разлучённым жизнью возлюбленным:
Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна любовь, что нет любви иной,
И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.
И много лет прошло, томительных и скучных,
И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь –
И веет, как тогда во вздохах этих звучных,
Что ты одна — вся жизнь, что ты одна – любовь.
(Стихотворение «Сияла ночь…».)
Сходство переживаний очевидно, только у А.А.Фета больше трагизма, как и самой его жизни; а ещё у него присутствует образ музыки, объемлющий всё произведение, к которому следует ещё возвратиться.
Невольно вспоминаются слова героя из рассказа «Натали» И.А.Бунина: «…забывал только так, как забываешь, что живешь, дышишь», и даже тогда, когда возлюбленной уже нет в этом мире.
Разделяет эти чувства и лирический герой А.А.Фета в другом произведении:
И поющим отдаваться мукам
Было слаще обаянья дня –
Умереть хотелось с каждым звуком,
Сердцу грудь казалася тесна.
Но с зарёй потухнул жар напевный,
И душа затихнула до дна…
(Стихотворение Романс «Злая песнь…»)
Снова музыка, обостряющая воспоминания — и снова слова рассказа главной героини «Натали», только произносит их главная героиня: «Хотя разве бывает несчастная любовь?.. Разве самая скорбная в мире музыка не дает счастья?» Наверное, эта мысль в той или иной мере звучит в произведениях обоих писателей.
Говоря о преемственности поэзии И.А.Бунина с классической русской литературой, можно вспомнить и пронзительные строки Ф.И.Тютчева, созданные после смерти Елены Денисьевой и обращённые к ушедшей возлюбленной:
Ангел мой, где б души ни витали,
Ангел мой, ты видишь ли меня?
И, конечно, при осмыслении неразрывной связи людей, разделённых временем и пространством, нельзя не вспомнить стихотворения в прозе И.С.Тургенева, особенно «Как хороши, как свежи были розы». Лирический герой — пожилой человек, глядя на догорающую свечу, вспоминает всю свою жизнь, всех ушедших близких, любимых людей: «Мне холодно, я зябну… И все они умерли, умерли…». Очевидно, свеча символизирует жизнь, а, может быть, единение близких людей в окружающей мгле.
И само название символизирует память и единение, а точнее — единение через память. Вообще, мне кажется, что между творчеством двух писателей много общего, что выходит за рамки данной статьи.
Но, завершая разговор о преемственности поэзии 19-20 веков, хочется ещё раз сказать о единении душ в вечности, о любви, которая, по слова апостола Павла, «никогда не перестанет».
В озарённой глубине душевной
Лишь улыбка уст твоих видна –
Эти завершающие строки упоминаемого выше стихотворения А.А.Фета «Романс», наверное, удивительное единство образа быстротечной любви земной и ожидания встречи там – в вечности. И это единство присутствует во многих произведениях классической русской поэзии, независимо от эпохи.
Очевидно, присутствует это единство и в финале другого упоминаемого, более трагического произведения А.А.Фета «Сияла ночь»:
…Что нет судьбы обид, а сердца жгучей муки,
А жизни нет конца – и цели нет иной,
Как только веровать в рыдающие звуки –
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.
А вот финал упоминаемого уже стихотворения И.А.Бунина «Печаль ресниц, сияющих и чёрных»:
…И дивно повторяется восторг —
Та встреча, краткая, земная,
Что Бог нам дал и вскоре вновь расторг.
Эта встреча, образ возлюбленной навсегда остались в душе лирического героя, и этого произведения, и стихотворения «Свет незакатный».
Но апогеем нераздельной связи любящих душ, наверное, являются слова уходящего на фронт молодого человека при прощании со своей невестой в рассказе И.А.Бунина «Холодная осень»: «Ты поживи, порадуйся на свете, потом приходи ко мне...». Потому — то и в земной жизни никто не смог заменить его главной героине. «Я пожила, порадовалась, теперь уже скоро приду» — последние слова произведения. Это не просто приближение старости и конца земного существования. Это – ожидание встречи Там в Вечности.
Человеческая жизнь на земле – приготовление к Жизни Вечной – потому, естественно, что одним из главных образов классической литературы, и не только русской, является образ Божьего Суда. И вот пример одного из шедевров, созданных И.А.Буниным перед вечной разлукой с родиной:
И цветы, и шмели, и трава, и колосья,
И лазурь, и полуденный зной
Срок настанет – Господь сына блудного спросит:
Был ли счастлив ты в жизни земной?
И забуду я всё- вспомню только вот эти
Полевые пути меж колосьев и трав.
И от сладостных слёз не успею ответить,
К милосердным коленям припав.
Образ природы предстаёт не только как нерукотворный храм Творца, что присуще многим великим произведениям искусства; это – и символ жизненного пути человека, пути к Нашему Общему Отцу. Кажется, что эти прекрасные строки пишет человек, который скоро уйдёт в мир иной, но И.А.Бунин создал их, пройдя немногим больше половины жизненного пути. Возможно, повлияла на это скорая вынужденная, разлука с Россией, но, скорее всего, это – обобщение духовного опыта человечества!
И, понятно, что этот духовный опыт всего мира, всех людей более всего ощущается в произведениях, созданных вслед путешествия по Святой Земле. Самый яркий пример переживания библейских событий, «физического» ощущения святыни – небольшой рассказ «Геннисарет». Вифлеем с серебряной звездой в храме Рождества Христова, Назарет с узкими улочками, по которым ступала сама Матерь Божия, страна Геннисаретская, море Галилейское, Капернаум – всё проникнуто присутствием Христа, Богородицы, апостолов. Не прошлыми историческими событиями, а именно живым присутствием, на чём и зиждется Христианство.
«Проходя близ моря Галилейского, Он увидел двух братьев, Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывающего сети в море… ». Цитаты Священного Писания, особенно в этом рассказе, органически связаны с самим повествованием, как жизнь верующего человека с Библией.
«Помню темные весенние сумерки, черных коз, бегущих по каменистым уличкам, тот первобытно-грубый каменный водоем, к которому когда-то приходила она, помню ее жилище, маленькое, тесное, пещерное, полное вечерней тьмы, пустующее уже две тысячи лет… Как полевой цветок, мало кому ведомый, выросший из случайно занесенного ветром семени в углу покинутого дома, расцвела и здесь легенда, может быть самая прекрасная, самая трогательная: без огня, по бедности родителей, засыпал Божественный младенец; мать сидела у его постельки, тихо заговаривая, убаюкивая его; а чтобы не было скучно и жутко ему в наступающей ночи, светящиеся мушки по очереди прилетали радовать его своим зеленым огоньком». Писатель называет легендой всё происходящее не оттого, что сомневается в истинности библейского повествования, иначе не было бы дальнейшего описания, а потому, наверное, что его интересует земная жизнь Христа и Богородицы. И это очень важно именно для того, чтобы ещё сильнее ощутить причастность каждого человека к тому, о чём говорится в Главной Книге всего мира. Потому и рыбаки, живущие в 20-м веке, для писателя также органично связаны с апостолами: «Разве не мог призвать он и этих?» Наверное, этот вопрос главный во всём произведении, и не только.
И вот, кажется, две эпохи встречаются здесь, на берегу озера: «Тишина, солнце, блеск воды. Сухо, жарко, радостно. И вот он, с раскрытой головою, в белой одежде, идет по берегу, мимо таких же рыбаков, как наши гребцы… Симон и Петр, «оставив лодку и отца своего, тотчас последовали за ним...».
Главные «герои» произведения, конечно, не путешественники и рыбаки, а Христос, Богоматерь и апостолы. Это – самый яркий пример образа Вечной Жизни!
Снова невольно вспоминаются стихотворения в прозе И.С.Тургенева, а именно — произведение «Христос», в котором простые крестьяне стоят в храме во время пасхальной службы. Лирическому герою кажется, что в храме среди людей появляется Сам Христос. Это вовсе не наваждение, а ощущение верующей души: «Только тогда я понял, что именно такое лицо – лицо похожее на все человеческие лица, оно и есть лицо Христа…». Этот финал выражает самую суть Христианства!
Недаром, философ, живший уже во второй половине 20-века, — Э.С.Менделевич написал: «Самая личностная из всех религий — Христианство». Этой же мыслью, похожим чувством проникнут и весь рассказ «Геннисарет» — и это чувство передаётся читателю.
Как уже было сказано выше, все приведённые в статье произведения написаны в разные годы – от 1911 до 1944, а, по сути, в разные эпохи, если вспомнить жизнь самого писателя, но главное в них не погружение в творящиеся вокруг катаклизмы, а размышление о вечном. И способен на это только великий писатель, выстрадавший свой духовный опыт, несмотря на свойственные человеку заблуждения. (Не «Окаянные дни» и не «Господин из Сан-Франциско» сделали бессмертным имя нашего великого соотечественника. Вообще непонятно изучение школьниками «Господина из Сан-Франциско». Уж если только как пример того, к чему ведёт цивилизация, забывшая о духовном начале и как при этом обесценивается человеческая жизнь).
«Как ни грустен этот непонятный мир, он всё же прекрасен» — сказал когда-то И.А.Бунин. Это – мир, созданный Мудрым и Любящим Творцом.
Как восемь гласов русской духовной музыки – это не только канон мелодий, но и восхождение к Творцу, соединение с Ним, так и в приведённых выше произведениях великого русского писателя можно увидеть, ощутить восхождение. И лёгким оно быть не может.
Там в недоступных небесах
За Русь свершается молитва –
И, светлым облаком покрыта,
Россия всё-таки жива.
(Иеродьякон Роман стихотворение «Русь называют Святой»).
Россия, душа народа жива верой, духовным началом, которое не смогли уничтожить даже озверевшие богоборцы. Духовное начало — это основа жизни русского человека и основа классической русской литературы, к коей принадлежит и творчество И.А.Бунина.
Разговор о вечном был начат с чтения Псалтири над усопшей матерью — с одной из самых важных христианских традиций, поэтому и завершить его следует одним из шедевров писателя — стихотворением «Псалтирь»:
Бледно-синий загадочный лик
На увядшие розы поник.
И светильники гроб золотят.
И прозрачно дымится их чад.
— Дни мои отошли, отцвели,
Я бездомный, я чуждый земли:
Да возрадует дух мой Господь,
В свет и жизнь облечёт мою плоть!
Если крылья, как птица, возьму,
И низринусь в подземную тьму,
Если горних достигну глубин, -
Всюду Ты, и всегда, и один:
Укажи мне прямые пути
И в какую мне тварь низойти -
К таким размышлениям рано или поздно приходит любой человек, в котором сохранилась хотя капля веры и совести – и дай Бог, чтобы нами были достигнуты «горние глубины».
P.S.
Недавно один из журналистов задал вопрос водолазам, чистившим Святое озеро в районе Новокосино, видели ли они храм, который, по преданию, ушёл на дно и выёдет во время Второго Пришествия. При всём уважении к героической профессии водолаза, которая побуждает людей обращаться к молитве, нельзя представить себе, чтобы обычные люди просто так увидели духовный мир, который открывается лишь по Промыслу Божьему. Это же не затопленные большевиками храмы монастыри. Зато молящиеся видели этот ушедший храм над озером накануне Престольного Праздника – Дня Косинской иконы Божией Матери. Думаю, что и легенда о невидимом граде Китеже тоже известна каждому русскому человеку. Если Атлантида ушла под воду за греховную жизнь людей, то Китеж и этот храм для того, чтобы сохранить святость.
И думается, что если мы бы чаще осмысливали хотя бы нашу русскую литературу, в частности, приведённые выше произведения И.А.Бунина, у нас было бы гораздо меньше путаницы в умах и душах.
Аудиофайл:
bortnjanskii-d-s-da-ispravitsja-molitva-moja-malyi-hor-serafimovskogo-sobora.mp3

 

Прочли стихотворение или рассказ???

Поставьте оценку произведению и напишите комментарий.

И ОБЯЗАТЕЛЬНО нажмите значок "Одноклассников" ниже!

 

+1
22:44
482
RSS
Спасибо Вам за потрясающую статью!
Спасибо за хорошие слова. Эту статью — вернее — исследование я написала более 10 лет назад. Когда писала, иногда задыхалась, останавливалась — и читала Отче Наш. Такого не было даже при написании очень скорбных исследований. По творчеству И.А.Бунина у меня всего три исследования. Видимо, в жизни писателя или даже в посмертии было что-то такое, что только Богу подвластно. Потому всем всегда говорю: «Наше дело — читать, а с личной жизнью Господь „разберётся“. И иначе, на себя скорби „накликать“ можно.