КАРЛ

Карл Иванович Инсберг ранним летним утром шёл привычной дорогой.

Маршрут российского пенсионера пролегал через ближайшую аптеку, в которой он покупал иногда лекарства по льготной цене, летний неформальный рынок с молоденькой редиской, лучком и укропом, бойко распродаваемых словоохотливыми огородницами, и киоск со свежим хлебом и молоком.

Ночью прошёл дождь. Прозрачные на промытом асфальте лужи выявляли неровности дорожного покрытия. Края луж были припудрены белым налётом пыльцы – пришло время цветения. У лужи скакали вальяжно голуби и суетились воробьи, – пили водицу и умывались, старательно утирая носики о яркие перья.

Карл улыбнулся. Много раз им виденные картинки радовали, как радуют ребёнка знакомые рисунки в любимой книжке.

Если жизнь – книга, то Карлу осталось дописать и перевернуть её последние страницы. Он это осознавал и чувствовал большим набухшим от работы и переживаний сердцем и всем своим большим грузным телом, которое порой отказывалось служить. Болели суставы, колени к утру опухали, опухали и ступни ног так, что с утра приходилось обувать очень старые разношенные туфли, которые так и числились в реестре востребованных вещей, как туфли утренние.

Так и шаркал по асфальту Карл плохо гнущимися ногами в потерявших вид туфлях, определив себя не без улыбки в число «лыжников», иронизируя по поводу собственной походки.

Карл был достаточно подтянут, аккуратен, а в свои неполные восемьдесят лет выглядел вполне свежим. Мужчина следил за собой, каждое утро перед выходом на улицу брился, смывая с лезвия бритвы совершенно белые волоски щетины, вспоминал, как он впервые побрился, удаляя нежную тёмную растительность со своих щек и подбородка. Было это так давно, но по-прежнему так свежо в памяти, что даже помнился вкус хозяйственного мыла, с которым стирали белье, мылись в бане и из него же взбивали пену для бриться.

Пройдя привычным маршрутом с пакетом, в котором лежали теперь капли и таблетки, добытые в аптеке, хлебом и молоко, Карл не спешил домой в свою трехкомнатную квартиру, полученную им давненько уже в панельной пятиэтажке, еще перед выходом на пенсию. Квартиру семья Карла получила за его многолетний труд, когда уже не доставало сил тянуть лямку горного мастера на далекой северной шахте и следовало перебирать в город.

Подойдя к дому, Карл присел на лавочку под тенью деревьев.

Пискнул телефон. Карл достал его и увидел, что пришло сообщение от жены. Как обычно сухо, без предисловий перед глазами возник вопрос: «Ты где запропастился?».

Не удивившись тону, и представив привычные раздражительные интонации жены, невольно отметил дату на телефоне, – 14 июня.*

Мастером Карл был хорошим.

Природная немецкая дисциплинированность и стремление все сделать аккуратно и в срок очень ценилась на предприятии. А то, что Карл практически не выпивал, просто делало его незаменимым работником. На этом уважении начальства и подчиненных Карл держался за свою работу, которую знал досконально, но не любил. Но так вот вышло, что в юные года, когда следовало решать, чем заниматься в жизни и куда идти учиться профессии, оказался он в горном техникуме. А куда ему было податься после восьмилетки в этом сибирском шахтерском городке, в котором казалось, – как не крутись – в шахте и окажешься. Представлялось порой, что все дороги заканчиваются где-то сразу за этим шахтерским городком. Собственно для него, молодого человека со странным для русского уха именем Карл, в те послевоенные годы, годы разрухи и выживания иного пути возможно и не было.

Где-то в глубине его сознания таилась мечта о полётах, о небе, о невероятной свободе и празднике духа. Когда же повесткой позвали первый раз в военкомат для учёта будущих военнослужащих, на вопрос улыбчивого моложавого военкома о желании служить, Карл неосторожно сказал:

– Хочу быть летчиком.

Военком, окинув взглядом Карла, усмехнулся и спросил:

  • – Ты же немец? Таких как ты овощей, знаешь, пацан, в авиацию не берут. В пехоту если, и то в крайнем случае, – грязь месить.
    • Военком хорошо знал историю депортированных переселенцев и понимал, что высланные перед самой войной из Прибалтики и иных мест немцы и иные, по мнению власти, неблагонадежные особи человеческого рода, жили здесь тяжко, выживали, вытягивая жилы на непосильной работе.
    • – Я не немец, я эстонец, – ответил Карл, глядя уже из подлобья, уловив, что дал промах, поддавшись на обаяние военкома, и высказал то заветное, что нужно прятать в себе.
    • – Рассказывай байки. С таким-то имечком и фамилией, – ты эстонец?
    • И оглядев внимательно парнишку, добавил:
    • − А хоть бы и так, – хрен-то он не намного редьки слаще. Твои вон кровники до сей поры в лесах прячутся. Лесные братья, – слыхивал? Всё отстреливаются, по лесам отсиживаются, схроны роют, – ждут подмогу от своих недобитых в сорок пятом, – военком нервно закурил, пуская агрессивно дым в сторону призывника.
    • Карл смолчал. Он мало знал о том, что сейчас реально происходит на его родине, в местах, где он родился. Об этом в газетах не писали.
    • Выйдя от военкома и проглатывая обиду, Карл сорвался с места, кинулся назад в кабинет военкома и, задыхаясь, выкрикнул в лицо опешившему офицеру:
    • – Вы разве не знаете, что первое кругосветное плавание, − подвиг русских моряков под руководством командора Крузенштерна совершили морские офицеры, из которых почти все были прибалтийскими немцами. Сам Крузенштерн родом из Ревеля. А Фабиан Беллинсгаузен, Отто Коцебу, – великие русские мореплаватели – прибалтийские немцы, ученики Адама Иоганна фон Крузенштерна! А сколько еще прибалтов полегло во славу России! Вы разве не знаете!?
    • Закончив свою, как вспышка огня, яркую и яростную речь, Карл развернулся и выбежал из военкомата, пылая лицом.
    • Здесь в сибирском шахтерском городке он оказался перебравшись вместе с мамой и её новым мужем из-под Иркутска. Там они жили на поселении, сроднившись поневоле с крепкой деревней Шаманка, что ютилась одним концом между высоченной вертикальной стеной скалы и быстрым Иркутом, а другим концом раскинувшаяся привольно по широкому распадку, уходившему в глубину тайги.
    • Здесь они оказались поздней осенью 1941 года, когда уже полыхала на западе страшная по своей сути и последствиям война. Здесь в Сибири её влияние ощущалось по строгости осунувшихся сосредоточенных лиц, военной форме на мужчинах, эшелонах с людьми и техникой, и вдруг опустевшим деревням и сёлам, в которых теперь в основном бабы, да девки с мальцами вершили все мужские дела.
    • Собственно этого Карл помнить не мог. Мама его полуголодного в обмороке принесла на руках в избу, что отрядили им на проживание, подселив к немолодой уже паре, отправившей на войну двух сыновей. И уже здесь, на краю Шаманки, началась их новая жизнь, и впервые осознанная жизнь Карла.
    • Отец тоже был невдалеке от них, и это было большой удачей, так как власти нередко разлучали семьи, обрекая на долгие страдания в разлуке. Но и здесь для неблагонадежных мужчин власти определили иной статус пребывания в местах переселения.
    • Этот статус был – зек.
    • Здесь возле Шаманки в отдалении у реки Каторжанки были выстроены бараки, обтянутые колючей проволокой. Вновь прибывшие были заняты заготовкой леса, сплавляя и вывозя брёвна к реке, по которой отправляли древесину вниз по течению реки до города, где она попадала на переработку. Говаривали, что из тамошней сосны делают приклады для винтовок, ящики для снарядов и патронов, а из берез – лыжи для солдат.
    • Отца Карл не помнил совсем. Стефан Инсберг не мог выходить за внешние пределы колючей проволоки, чтобы повидать сына. Карл помнил лишь отрывочно, как они с мамой готовились к встрече с отцом, экономя, собирали для него хлеб, сало и прикупали табак. Утром, в назначенный день, торжественно выходили в направлении лагеря и вместе с другими женщинами шли несмело в запретную зону, через шаткий мост, мимо охраны и рвущихся с поводков псов.
    • Всё было не то что строго, было жестоко, и жизнь отказывалась от улыбок и смеха в этих местах.
    • Мама позже рассказывала, что её муж, печной мастер и жестянщик был почти что коммунистом, поддерживал всё советское и был сторонником и равенства, и братства. Выбравшись из Кёнингсберга в Таллинн, после прихода к власти фашистов, молодой и грамотный Стефан активно взялся поддерживать местных коммунистов, а после прихода в Эстонию Красной Армии радовался неподдельно, но вдруг оказался в списках неблагонадежных как бывший подданный Германии.
    • Так семья Стефана Инсберга – он сам, молодая жена с трехлетним сыном оказались в Сибири, преодолев в теплушке тысячи верст по огромной, особенно в сравнении с крошечной Эстонией, стране.
    • Везли их поврозь.
    • Отец под охраной в охраняемом вагоне, а они с сыном и такими же, как они женщинами и детьми, в набитых до отказа деревянных теплушках. Вагоны продувались насквозь, а в дождь в вагоне было сыро и холодно. Благо, что основной путь поезд с депортированными проделал летом и только на исходе пути вагоны застряли, пропуская на запад военные эшелоны. Здесь их и застала стылая сибирская осень, холодные туманы и изморозь к утру на стенах вагона.
    • Отец умер в лагере.
    • Здоровья молодому печнику хватило лишь на два неполных года. Сначала ему не повезло – придавило и изрядно помяло скатившимся бревном, а потом началась чахотка, харканье кровью и сил тянуть непосильную лямку жизни уже не достало.
    • Отца похоронили у деревни на берегу Иркута. Сами похороны Карл немного помнил. Запомнил, как опускали дощатый, грубо сколоченный гроб и как громко застучали комья земли о ящик с телом отца. Малый еще не понимал, от чего так убивается над ящиком его мама. Запомнил неказистый холмик земли и установленную каменную плиту, что изготавливали сами заключенные в лагере для «своих нужд».
    • Карл сидел на лавочке возле подъезда своего дома и вспоминал, как его молодого выпускника горного техникума откомандировали на север к океану, в далекую Хатангу.
    • А куда еще направить отличника и обладателя красного диплома с такой непростой фамилией как Инсберг и именем Карл?
    • Конечно, на самый трудный и удаленный от центра жизни участок социалистического созидания.
    • Так будет всем спокойнее.
    • Вспомнил, как он получал паспорт.
    • Метрика о рождении, что сохранилась еще с Кёнингсберга, написанная по-немецки красивым готическим шрифтом, с приложенным листком перевода с немецкого на русский, встревожила паспортистку.
    • − Что за Кёнигсберг? Нет теперь такого города!
    • И процедила, сжав до белизны губы, глядя в упор на побледневшего парнишку:
    • − Немчура недобитая…. Давят вас, давят…., а вы из всех щелей все лезете и лезете…
    • Карл, не помня себя, стремительно вышел и, не забрав метрики, вернулся домой.
    • Вскоре, однако, его вызвали в милицию повесткой и милицейский чин, строго оглядев мальчишку, вручил ему паспорт, в котором в графе национальность стояло «немец», а местом рождения указан сибирский шахтерский городок.
    • Жена, с которой он сошелся на севере, сразу после знакомства, высказала недовольство его режущим слух именем.
    • − Карл! Что за имя для русского! Я буду звать тебя Кириллом! Может возьмешь и поменяешь имя официально?
    • Имя своё Карл менять не стал, но дома и на людях жена стала звать его Кириллом. С дочерьми было проще. Для них он был просто папа. А некую нелепость ситуации с именем пережили легко, – Карл, так Карл.
    • Молодости дано легко принимать новое и необычное.
    • Теперь вот иные времена. Всё западное в большом фаворе. Младшая дочь, выходя замуж, уперлась и простую русскую фамилию мужа не взяла, – со скандалом сохранила фамилию отца. Её имя в сочетании с отчеством звучало и вовсе по-европейски − Анна Карловна Инсберг. Дочь этим бравировала, считая, что это её выделяет из толпы.
    • Карл много читал и думал о своём истинно родном городе Кенигсберге. Особенно его взволновал старый альбом, в котором он нашёл подробную карту и несколько старых, больших фотографий города, сделанных еще в конце 19 и в начале 20 веков. На этих фото Кенигсберг, город Канта, представал как каменный современный европейский город с рекламой на фасадах домов, с мостовыми из брусчатки, каменными разводными мостами, конными экипажами с внимательными аккуратными кучерами, любопытствующими мальчишками в аккуратных костюмчиках и девочками в светлых платьицах и шляпках. Вот через мостовую, мокрую после дождя, сразу за грохочущим трамваем, улицу переходят люди, и среди них почтенный господин заботливо держит под руку молодую стройную особу. Женщина выглядит празднично и еще держит над собой зонтик, – видимо дождь всё еще её беспокоил.
    • − Интересно? Кто они? Где они, эти коренные кёнигсбергцы, по которым прокатился огненный шквал и растирающий всё живое и неживое в порошок каток страшной войны?
    • Рассматривая фотографии, Карл невольно ловил себя на мысли, что он ищет знакомые лица, может отца или мамы. Ведь они познакомились в этом городе. Именно в этом городе забилось его маленькое сердце, проснулись дух и сознание, как искры любви его родителей.
    • В свой город он так и не попал. Собравшись как-то в отпуск и наметив поездку в Калининград, вдруг получил компетентный совет. Не нужно, мол, тебе Карл Иванович с Вашей историей ехать в закрытый от внешних взоров город.
    • Теперь, вспоминая тот эпизод жизни, Карл почувствовал вновь обиду. Так и не стал он своим в этой стране. Теперь, конечно иные времена, и путь в родной город открыт, но стерлись в душе струны родства с местом рождения, и только память даёт знать о том, кто он и откуда. Да и путь не близкий в этот Калининград.
    • − Ни здоровья, ни денег не хватит, − отмела робкие его предложения жена, тут же, как обычно насупилась и молчала в ответ целую неделю без малого, как бы утверждая свою правоту. Надуться в ответ на что-то не до конца ей понятное, было личным стилем поведения жены.
    • Отступился Карл от мысли побывать в родном Кёнигсберге и совершенно неведомом ему теперь Калининграде.
    • Вдруг вспомнилось Карлу, как в школе, в которую он поступил по прибытии с поселения в Шаманке, его, мальца, взялись дразнить местные мальчишки. Услышав его имя на уроке и, похихикав дружно в кулачок, тут же незамысловато стали кричать вслед на каждой переменке:
    • «Карл у Клары украл кораллы!» и ржали теперь уже во всю глотку.
    • Чему так радовались, и что так их бодрило, понять было сложно. Ответ можно было дать один, − стая почуяла чужака.
    • Но постепенно привыкли, сдружились и проблема растворилась. С прежними недоброжелателями Карл теперь ходил в обнимку и стал заметной приметой, несколько необычной частью стаи. Дружить и быть верным Карл умел. Но с поступлением в техникум проблема вновь объявилась. Половое созревание обостряет конкуренцию. У статного и спортивного Карла появились завистники. Зависть обернулась жестким противостоянием и сопровождалась потасовками, когда двое-трое парней поджидали старательного Карла, то во дворе, то в парке, по дороге домой и вязались, норовили задеть, обидеть− просто так, от скуки.
    • Повстречав как-то своего одноклассника и поделившись с ним проблемой, получил совет, – а давай к нам в секцию бокса. Научишься драться, сразу отстанут, – силу тут уважают.
    • Карл пришёл по совету товарища к началу занятий и тренер, лысеющий невысокий, крепкий мужчина со сплющенным носом, набухшими надбровными дугами и посечёнными шрамами губами, пытливо оглядел парня и, отметив статность, предложил:
    • − Вставай в спарринг вот с ним, − указав на ладного крепыша, что методично колотил грушу.
    • − Выстоишь раунд против разрядника, оставлю в секции.
    • Карл кивнул и стал натягивать на кисти рук потрепанные, расквашенные и пропахшие потом и кровью кожаные боксерские перчатки.
    • Бой был скоротечным. Парнишка ловко скакал вокруг Карла и отвешивал раз за разом крепкие стремительные злые оплеухи, скоро разбив лицо Карла в кровь. Он терпел, не опускал рук, но справиться с ситуацией не мог. В один из моментов схватки, очередной удар пришёлся точно в челюсть и свет в глазах Карла померк.
    • Очнулся Карл от похлопываний по лицу. Тренер, склонившись над ним, привёл его в чувство и объявил, что он прошёл спарринг и если еще не остыл к занятиям боксом, то пусть приходит в зал на тренировку.
    • Голова после неравной схватки гудела, губы опухли и кровоточили, под глазом набух синяк, слегка тошнило и двоилось в глазах.
    • После злополучного посещения боксёрского зала зрение после сотрясения головного мозга у Карла стало слабеть и пришлось вскоре выписать очки. Вопрос о поступлении в лётчики решился бесповоротно.
    • После изрядной трепки в боксерском зале Карл стал смелее: стало понятно – помочь ему не сможет никто, только он сам может себя защитить. Нападки недоброжелателей пропускал теперь мимо ушей, а когда приставали и угрожали расправой, смотрел на обидчиков спокойно и прямо, выказывая, невесть откуда взявшийся бесстрашный характер.
    • Те и отступили. Стало неинтересно донимать того, кто не боится и презирает их.
    • Закончился курс в горном техникуме.
    • Жизнь Карла в новой семье, с отчимом не ладилась совершенно. Отчим, служивший в лагере возле деревни Шаманка и не раз конвоировавший его отца, присмотрел как-то среди женщин белокурую статную Марту, – маму Карла. Разузнал вертухай, где проживает тронувшая его сердце молодая женщина и взялся захаживать с подарками: то хлеб с тушенкой принесёт, то ломоть сала и головку сахара вручит. Мама смущалась, пыталась отвадить ухажёра, стыдила, когда уже стал её лапать настырный конвоир. Но тот не унимался, а вскоре и весть принёс, что нет, мол, теперь у Марты мужа, вышла такая вот нескладуха, – то ли помер, то ли удавили на лесосеке. Такая весть пришла с будущим отчимом, когда придавило отца бревном. Но, оказалось, отец избежал смертельной участи и поторопил тогда события новоявленный ухажёр. Но время шло, добил недуг отца и тогда просиявший жених примчался уже с вестью о его состоявшейся смерти.
    • Мама сопротивлялась напору ухажёра, но, тем не менее, сдалась.
    • После смерти отца вовсе стало тягостно справляться с бременем жизни. Было очень голодно и совершенно безысходно. Война гремела вовсю, и казалось, конца ей не было видно, а тут взрослый человек зовёт ехать с ним в какой-никакой город, предлагает стать женой. Показалось, что это выход и возможность выжить. Согласилась и сразу понесла от нового мужа, а в означенный срок родила доченьку. Назвали Сонечкой.
    • Так они и перебрались в Черемхово, где отчим продолжил службу в охране в лагере для зеков.
    • Поначалу всё было в семье вполне пристойно. Но, там где нет любви, начинает лютовать злоба, коли не хватает такта и воспитания. Не получив от красавицы Марты любви и отметив, что грамотная и воспитанная женщина стесняется своего мужа, отчим стал обижать маму. Карл вступился сразу, как мог, защищал маму, за что был неоднократно бит злым и пьяным отчимом.
    • Потом как-то стерпелось.
    • Только отчим пил все более и более, а придя домой, сначала ругался и кричал, обзывал маму «немчурой», передразнивал её акцент, специально коверкая слова и гримасничая. Однажды, придя домой пьяным и, не добившись взаимности от Марты, отчим обвинил её в том, что она до сих пор любит своего Стефана. А в отместку объявил, что её мужа тогда на лесосеке придавило бревном не случайно. Это он, стремясь завладеть Мартой, подкупил зеков удавить её мужа и скинуть бревна со штабеля.
    • Случалось, что поглумившись над женой, отвесив пару затрещин, отчим засыпал изможденный собственной ненавистью, а ночью, очнувшись от угара, насиловал жену, сдавливая рот своей широкой ладонью, чтобы не было слышно её рыданий.
    • Карл всё это слышал, но жаловаться было некому.
    • Мама терпела несколько последних лет замужества из последних сил, а когда Карл уже заканчивал техникум, тихо угасла, оставив их с Сонечкой наедине с извергом отцом и отчимом.
    • Едва дотерпев до конца учёбы, Карл с радостью отозвался на предложение ехать на далекую шахту. Обещали жильё и хороший оклад. Пришлось оставить Сонечку на попечение её отца, и это была очередная горькая потеря в такой ещё короткой жизни Карла.
    • Сестру Карл позже нашёл. Оказалось отчим не долго прожил после его отъезда: вскоре напившись до потери сознания, замёрз вертухай по дороге домой, завалившись в снег на обочине.
    • Сонечка осталась сиротой и воспитывалась под присмотром родных отца. Выросла, выучилась и иногда слала своему брату открытки к новому году с наивными и простыми словами и пожеланиями.
    • Снова заскулил телефон.
    • Теперь жена уже звонила. Карл ответил. Жена снова спросила о том, где он и почему не идёт домой. Завтрак, мол, стынет.
    • Вот странность. Если он дома, жена может целый день молчать, не замечая его, а на его обращение упорно отмалчиваться, демонстрируя нежелание общаться. Но как только ему стоило выйти из дома, начинался телефонный контроль и допрос при возвращении.
    • Жене Карл был благодарен за долгие годы совместной жизни на севере, за дочерей, которые не забывали их и подарили внуков. Какой-то большой пылкой любви не случилось в жизни, но прожита вместе достойная жизнь, за которую он был в ответе и смог сохранить семью и добрые отношения в ней.
    • Карл тяжело поднялся со скамьи и направился к подъезду.
    • Дома Карл нашёл большую дорожную сумку и стал собирать вещи в дорогу.
    • Жена с тревогой наблюдала за его сборами и, наконец, резко спросила:
    • – А ты это куда засобирался, старый?
    • Не дождавшись ответа, уже нервно истерически снова задала вопрос:
    • – Кирилл, ты куда собрался от меня?
    • – Я не Кирилл, я Карл, – впервые возразил ей он. И продолжил:

    – Поеду на могилку к отцу и к маме. Позвали они сегодня меня.

    • То, как всё было сказано Карлом, подсказало женщине, что решение принято и менять его муж не будет. Жена взялась собирать белье, готовить в дорогу еду.
    • На следующий день Карл стоял в дверях, и жена провожала его словами:
  • – Возвращайся скорее уже. Позвони, как приедешь на место.
    • Многое изменилось у деревни Шаманка, что стоит на берегу Иркута. Дороги в асфальте, исправно работает паром на сноровистом Иркуте, по дороге несётся поток машин. Только скала как прежде величественно громоздилась вдоль реки, да тайга, как и ранее, простирается вокруг.
    • Карл перебрался через Иркут на пароме и ступил на улицу деревни, где когда-то он малым ребёнком бегал вдоль реки, наблюдая, как зеки по реке гоняют плоты.
    • Река, как и прежде, несла свои воды. Очередное поколение коров и коз паслось на её берегах, пощипывая травку. Карл пошёл вдоль реки за деревню в направлении старого погоста, где когда-то хоронили его отца. Пройдя вдоль реки изрядно, и не отметив ни могил, ни заборчика вдоль погоста, обратился к мужчине, что удил рыбу свесив ноги с невысокого берега.
    • – Скажи уважаемый, а где тут было кладбище когда-то? Здесь на берегу. Не деревенское, а для ссыльных и зеков?
    • Деревенский внимательно осмотрел Карла, и было понятно, что должен по возрасту помнить он о том захоронении.
    • Оглядев неспешно Карла, мужик показал рукой на ровный берег реки еще выше по течению, где были видны поваленные и вросшие в землю каменные плиты и как-будто кресты.
    • – Наводнение было много раз. Иркут разливается, меняет русло, вот и посмывало могилки-то. За ними охотников ухаживать не было в деревне. Приезжали как-то из Прибалтики люди, походили, посмотрели, но так всё и оставили. С тех пор совсем размыло захоронение. Было такое, что кости в реке находили, а мальцы даже череп таскали по улице, пока милиция их не приструнила. А ты-то кто будешь?
    • – Я – Карл. Жил здесь с мамой ребёнком. Отец здесь у меня похоронен, – ответил Карл.
    • – Вот оно как! – воскликнул рыбак, оглядел еще раз Карла и как-то сразу потерял интерес к приезжему.
    • Карл зашагал к каменным плитам, вросшим в сибирскую землю. На плитах и крестах, высеченных из камня или отлитых из бетона, были видны еще едва читаемые надписи латинскими буквами. Местами можно было прочесть имя и фамилию, даты рождения и смерти. Некоторые плиты и кресты лежали вниз, другие вверх текстом. Карл решил проверить все, мало рассчитывая найти надгробие на могиле отца. Надгробий было немного и он, прилагая немалые усилия, приподнял последнее из них, перевернул и, поливая водой из найденной на берегу пластиковой бутылки, отмыл поверхность с текстом и сразу прочёл:
    • StefanG. Insberg.
    • 10.02.1918 – 23.05.43.
    • – Вот мой корень, вот моя Родина, – подумал Карл.
    • Он помыл руки, умыл лицо в реке и, вернувшись к надгробному камню, присел рядом на сухой ствол, наполовину занесенный песком. Достал из сумки бутылку водки и простую снедь, собранную женой в дорогу. В стакан, установленный на надгробную плиту, была налита водка, а стакан покрыт куском черного пахучего хлеба с ломтиком сала. Себе Карл налил водки в крышку от термоса и, задыхаясь от слёз, выпил разом горькой обжигающей жидкости. Слезы текли как маленькие реки по щекам старого Карла и капали в крышку от термоса, на лацканы пиджака.
    • Карл вдруг понял, – жизнь прожита и захотелось остаться здесь навсегда, так остро затосковал он, и приступила к груди щемящая боль, но тут в кармане пискнул телефон и мир не перевернулся, а вернулся вновь на свой круг бытия.
    • Карл достал телефон и прочёл сообщение от жены:
    • – Ты где у меня запропастился, Карл?

    * 14 июня 1941 г. – день депортации нескольких десятков тысяч граждан Эстонии, Литвы и Латвии в восточные области СССР. Официальный день скорби в бывших советских прибалтийских государствах.

 

Прочли стихотворение или рассказ???

Поставьте оценку произведению и напишите комментарий.

И ОБЯЗАТЕЛЬНО нажмите значок "Одноклассников" ниже!

 

+1
11:26
654
RSS
Нет комментариев. Ваш будет первым!