Клоун

Смывая грим, она неистово терла ватным диском свое огрубевшее под краской лицо. Когда из-под слоя белого проглядывала кожа, покрасневшая от механических движений и от воздействия самой краски, казалось, что вылезает какое-то чужое, незнакомое, доселе, лицо. А не ее собственное. Вся жизнь – театр. Насколько затаскана эта фраза. И насколько она все еще актуальна. Клоунесса часто дурачилась, смывая грим только с половины лица, корча самой себе рожи, любуясь причудливым отражением в зеркале. Как чувственно человеческое лицо.  Оно будто из пластилина, его можно мять, сжимать, можно дергать бровями, растягивать уголки губ, тянуть их вниз, до самого подбородка. До того, как она попала в театр, она не понимала всей красоты лица, тела в полной мере. Красоты человека. А теперь смотрит на нее в зеркало половинка человека, половинка актера. И актер хохочет, а с глаза человека капает слеза. Она потеряла почти все в своей жизни, но вынуждена улыбаться.

С детства она грезила сценой. Её назвали Лёлей. Она читала стишки, стоя на табуретке, грозно топала ножкой в плетеном сандалике, хмурила бровки, пытаясь походить на тетенек из телевизора. Бабушка только смеялась, снимала внучку с табуретки и несла кормить кашей. Лёля не любила кашу. Она любила играть в разбойников и мушкетеров, в сыщиков и докторов. А когда она ела кашу, оторванная от своих детских игр, она водила ложкой по невкусной овсянке, представляя, что моет пол сцены. Именно этот фрагмент остался в памяти Лёли до сих пор. Ведь это так странно. Почти все дети любят играть, любят изображать из себя кого-то, гримасничают, читают стишки. Но никто в своих мечтах не моет грязной длинной тряпкой сцену после спектакля. Именно это, как ей казалось, определило ее дальнейший путь.
Лёля росла. Читала стихи уже на школьных вечерах, и дома, уткнувшись в плед, декламировала стихи Ахматовой, чувствуя, что еще чуть-чуть, и она начнет понимать, о чем они. На этот раз бабушка не заставляла ее идти есть кашу. Она заставляла ее делать уроки. Конечно же, математика Лёле не давалась. А бабушка была учительницей именно этого предмета, поэтому наседала она на Лёлю похлеще, чем на своих учеников. Лёля читала по ночам под одеялом, читала в троллейбусе, в школе, разложив книгу на коленях под партой, прямо на уроке, в сквере после учебы. Она слишком рано узнала о Ромео и Джульетте, о Монте-Кристо, о Гертруде и Раскольникове. И образы эти жили в ее голове. Когда никто не видел, она позволяла одному из них завладеть ею и вести ее. Так рождалась великая актриса. В тайне ото всех, в своей маленькой комнате, без замка на двери. Поэтому бабушка могла в любой момент ворваться и застукать ее за “глупостями”.
Но Лёля росла. И когда пришло время выбирать ВУЗ, а вместе с ним и дорогу в жизнь, она, не задумываясь, пошла в театральный институт, что на Неглинной улице. Конкурс она не прошла. Робея, она стояла перед комиссией. Вдруг, все ее друзья, жившие в ней годами, покинули ее, и она осталась стоять пустой. И мастера сцены не увидели в ней ничего. Куцый хвостик, широкий лоб, глаза, совсем не выразительные, тонкие губы. Обычная. Настолько обычная, что даже простушек сыграть, кажется, не будет в состоянии. И что еще за имя, Лёля? Может быть Алёна? Елена? Нет? Просто Лёля? Звучит непрофессионально.
Когда она вышла из шикарного холла театрального института, по глазам ударило июньское солнце. Настолько жаркое, что Лёле стало невыносимо. Она итак горела. Горела от стыда, от обиды, от рухнувших надежд. Она злилась на друзей, которые в самый важный момент покинули ее. А как играть, если ты пуста. И тебе нечего из себя выудить на суд людской. А тут еще это чертово солнце.
Лёля пришла домой. Зашла к бабушке, которая важно восседала на кухонном стуле и помешивала борщ, положила голову ей на плечо и прошептала, сдерживая слезы: “Буду поступать в физмат”. Бабушка всплеснула руками, обняла внучку, начала кудахтать, суетливо бегая по кухне с половником наперевес. А когда Лёля ушла к себе, она села и очень тяжело вздохнула. Как же ей было больно. Она знала, что Лёля не прошла. Она знала, что для нее жизнь рухнула в одночасье. Да, она не хотела, чтобы единственное существо, которое было ей близко, сгорело так же, как сгорела ее мать, сгорел отец. Они были актеры. Вот только, погорелого театра. Ролей им не давали, денег не было. Первой начала пить ее дочь. Много. Водку. Потом, забеременела Лёлей. Не пила, но постоянные нервные срывы, истерики, слезы. Когда родилась Лёля, у новоиспеченной матери сразу началась депрессия, затяжная, невыносимая. В это время начал пить и отец. Весь тот гнет, что ждал его дома, крики голодного младенца, нотации свекрови, которая приезжала с другого конца города, просто чтобы покормить ребенка, который умирал с голоду, все это сломало израненную тонкую душу актера. Как только Наташа перестала кормить грудью, она присоединилась к мужу за столом с двумя стопками. Лёля часто оставалась одна и плакала-плакала-плакала. Бабушка забрала ее к себе. Через полгода девочка начала поправляться, личико порозовело, бабушку она звала мамой. А настоящая мама умерла, остановилось сердце. Отец долго не смог горевать, вскоре его убили в пьяной драке. Бабушка с Лёлей остались вдвоем.  Конечно, сломала и убила их не сцена. Да и Лёля не похожа на родителей, она волевая. От них ей досталась только любовь к тому миру и некая скрытность. Но кто знает, как в будущем сложится ее актерская карьера. Если она сложится вообще. Бабушка понимала, что должна уберечь юное и прекрасное от того, что однажды уже чуть не погубило ее.

Благодаря суровой каждодневной подготовке Лёля поступила в физмат. И не просто поступила, а была одной из лучших по баллам. Она училась хорошо, рьяно бросаясь в учебу. За первый курс она ни разу не притронулась к художественной литературе, книги на полках пылились, а вскоре и вовсе были убраны в большую коробку, потому что на их место встали сборники физико-математических задач, биографии великих умов и прочее, что должно всегда быть под рукой. Лёля вокруг себя ничего не видела. То чувство, что двигало ею, было бы сложно объяснить тому, кто сам через такое не проходил. Она хотела доказать себе и другим, что она на что-то способна. Что что-то она может, и неплохо. Что она вовсе не пустая. И у нее получалось, в университете о ней уже говорили. Да и тем более, девчонка, а так шпарит. На втором курсе за ней начал ухаживать программист с соседнего факультета Вася. Вася восхищался ее знаниями, длинными волосами и целеустремленностью. Вася считал, что именно такая девушка понравится его маме, не будет создавать проблем и головной боли, и, если вдруг что, вытянет на себе семью. Лёле Вася не нравился. Но Вася для себя уже все решил, и действовать начал стремительно. Заявился однажды к ней под подъезд и взял и предложил прямо там, у обшарпанной двери свой макбук в пользование, для скачки и подготовки рефератов к зимней сессии. Лёля взяла. У нее не было ни макбука, ни айпада, а телефон был кнопочным, без выхода в интернет, готовила рефераты она по книгам, но их уже было задано такое количество, что без помощи технологий и Васи ей было не обойтись.

Близился Новый Год. Сессию Лёля закрыла блестяще, и наступило то самое время, когда вечера по-сказочному снежны, уют комнаты обнимает, гладит по голове, и хочется какао и книг. И, незаметно для себя, Лёля оказалась в один из таких вечеров с книгой в руках. Сидя у батареи, поглощая печенье с какао, она ушла с головой в чудесное трепетное произведение Моэма. Называлось оно “Театр”. Игра чувств “самой великой актрисы Англии”, театральные интриги, интриги любовные. И вот уже Лёля, не Лёля – ученица физмата, а Лёля – великая Джулия, с молодым любовником, с замкнутым и прямолинейным сыном, со своей отболевшей любовью к красивому мужу. Вечер уже робко превращался в ночь, а Лёля читала, и даже не заметила, как в приоткрытую дверь заглянула бабушка. Глаза пожилой женщины увлажнились. Она поняла – именно в эту минуту внутри Лёли рождается то истинное, что пыталось пробиться в ней еще в детстве, и на суде у приемной комиссии, но у которого не было достаточных сил, чтобы прорасти, и чтобы крепко зацепиться корнями. Теперь были силы. Были возможности. Была дорога под ногами.
Нет, Лёля не бросила физмат. Лёля доучилась. И закончила с красным дипломом. А на следующий же день после прочтения “Театра”, она вернула Васе макбук, поблагодарив, и раз и навсегда пресекла все его попытки добиться её расположения. Чем он был повержен еще больше, чем ею самой.

В один из летних дней после окончания университета Лёля шла по городу и случайно споткнулась. А мимо шел мужчина, который в этот момент смотрел вовсе не перед собой, а оборачивался вслед проезжающему мимо трамваю (ах, как он любил трамваи!). И случайно споткнулся о споткнувшуюся Лёлю. Оба они случайно повалились друг на друга, и в нелестных выражениях познакомились.
— Обычно, я не ругаюсь, как сапожник, — попыталась оправдаться Лёля, вставая.
— Обычно, я не падаю на симпатичных девушек, — поддразнил ее мужчина.
Мужчину звали Роман.
“Подходящее имя для какого-нибудь устоявшегося актера” – подумалось Лёле.
“Лёля. Что за легкомысленность. Как у третьесортных актрисулек” – подумалось Роману.
Оба они попали в цель, но узнали об этом немного позднее, тем же вечером, когда прогуливались после ужина, на который Роман пригласил скорее из чувства такта и стыда, нежели из чего-то теплого и светлого. Они шли по Гоголевскому бульвару и говорили о театре, о пропадающих где-то, никому не известных, талантах. Он обмолвился, что она может прийти посмотреть спектакль, где он играет ведущую роль. Ему стало так жаль эту маленькую девочку, тоненькую, с куцым хвостиком. “В ней есть свое очарование”, думал он, пока они шли по выступающей плитке бульвара, по зебристым переходам.
На сцене Роман был великолепен, великолепнее, чем в жизни. И хотелось Лёле почувствовать к нему то же, что чувствовала Джулия на первых спектаклях своего будущего мужа. Но ничего так и не зародилось. И когда Роман спустился в зал, к ней, она смогла лишь выразить восхищение его игрой. Но не им самим. Романа это, казалось, задело. Пока они беседовали, стоя между креслами, к ним подкатился (по-другому и не скажешь) мужчина, с большой лысиной, в очках, в растянутом свитере, с носом картошкой и около Лёли встал, как вкопанный. Он даже немного приоткрыл рот.
— Эдуард Альбертович, я Вам нужен? – раздраженно обратился к нему Роман.
— Нет, что Вы, что Вы, это может подождать, — приторно заулыбался Эдуард Альбертович в сторону Лёли, — а это Ваша знакомая, поклонница, подруга, быть может, коллега?
— О, это моя знакомая.
— Мммм, — протянул Эдуард Альбертович.
Когда Лёля и Роман уже собирались покинуть театр, в холле их вновь догнал главный режиссер, и второпях, чуть краснея, изрек, обращаясь к Лёле, что будет очень рад ее видеть на их спектаклях, и вообще, может она заглянет к нему на чашку чая в субботу, ему есть что ей предложить. К слову, был четверг. Лёля от изумления распахнула глаза, и Роман про себя отметил, что ей так очень даже хорошо. Уже даже тянет на второй сорт. Лёля, оробев, спешно согласилась, и долгое время еще перед глазами ее стоял этот смешной человечек, который вершил театральную историю отдельно взятого коллектива. Уже не так в этот вечер занимала ее болтовня Романа, который уже почувствовал дух соперничества. Не то чтобы Лёля ему нравилась, но из нее можно было бы слепить что-нибудь очень даже приличное. И этим должен был заниматься, разумеется, он. А не этот колобок. Прощались они с Лёлей поздно, около ее подъезда, Роман пытался было выглядеть более сердечным, но его врожденное высокомерие помешало. По итогу, выглядел он нелепо, разозлившись, оступился, и прямо на ногу Лёле, после чего пробурчал извинения и спешно ушел, втянув голову в плечи и сердито подняв воротник. Лёля рассмеялась. Легко рассмеялась, от души. Она давно не дышала так свободно. Перепрыгивая через ступеньку, она поднялась на свой этаж, отперла звенящими ключами квартиру и вошла и теплый дом. Бабушка вышла ей навстречу, вытирая руки об фартук.
— Что это ты так светишься? – подозрительно прищурилась женщина.
— Ах, бабушка, сегодня был такой чудесный вечер! – кружась, пропела Лёля и проскакала мимо пораженной бабушки в комнату.
“Влюбилась. Как пить дать” – решила бабушка, вздохнула и пошла печь пирожки с капустой.
А сидя у себя в комнате, Лёля доставала из большой коробки свои старые книги, а обратно в коробку складывала весь многолетний физмат.

В субботу ей предложили роль. Она знала, что так будет. Не то что бы она была настолько самоуверенна, просто какое-то внутреннее чутье сказало ей, что этот режиссер разглядел в ней такое, что может заявить о себе со сцены его театра. К репетициям приступили немедля. Она играла дочь тетушки главной героини, у которой были проблемы в личной жизни, и она постоянно спрашивала у людей вокруг: “Вы не видели мое счастье?”
Роль пришлась Лёле по душе. У нее не было личной жизни, и где её счастье, воплощенное в мужчину, она и в самом деле не знала. Когда Роман первый раз увидел ее на сцене, а это произошло уже спустя репетиций пять, когда Лёля чувствовала себя уже достаточно уверенной, он находился в небольшом замешательстве. Откуда вдруг в этой мышке взялось столько чувственности и страданий? Она больше не была пустой. Её наполнял театр, текст пьесы, горящие глаза режиссера, льстивые слова коллег, которые втайне бесились, что их труппа пополнилась невзрачной мышью, которой тут же отвалили такую роль. Все были уверены, что с режиссером она спит, что дошло и до ушей Романа, разумеется. Поэтому после одной из репетиций, он обрушил на нее шквал возмущения, на что Лёля просто рассмеялась ему в лицо. Она чувствовала себя значимой и необходимой театру, поэтому заскоки какого-то нарцисса терпеть она не планировала. Ах, милая Лёля, кто же привел тебя в этот театр…

Готовилась премьера. В первом ряду сидела бабушка Лёли, а рядом, случайно, был посажен Роман, который в этой пьесе задействован не был. Третий звонок. Аплодисменты. Актеры вышли на сцену. Начался спектакль. Лёля появлялась минут на 30, и на заднем плане кидалась от человека к человеку и восклицала, в слезах, “Вы не видели мое счастье?”. За всю пьесу она ни разу не повторила чувство и интонацию, с которой произносила свою реплику, создавая тем самым атмосферу тревожности и сопереживания. Их вызывали 4 раза, когда уже все было сказано и исполнено. Как только Лёля оказалась за кулисами, по щекам ее заструились слезы, смывая грим. В гримерной она смогла лишь прислониться к стене и разрыдаться во всю силу. Но долго это не продлилось, в комнату ворвался Роман и впился в нее губами. Поцелуй был страстным, горячим и соленым. Дальше в голове у Лёли все перемешалось – бабушка, счастливый режиссер, брызгающий слюной на всех, кто находился в радиусе одного метра от него, поздравления, договоры о следующем спектакле, дорога домой, влажные ладони Романа, такие же влажные его губы, притихнувшая бабушка, подушка, спать.

Полетели дни в театре. Роли становились все серьезнее, Лёля росла. С Романом у них закрутился роман – пылкий, искренний, крепкий. Они стали самой завидной парой в театральных кругах. Через два года Лёля родила от него дочь Аврору и вернулась на сцену после декрета, где была принята с еще большим успехом, чем раньше. Бабушка Лёли возилась уже с Авророй, которая была как две капли воды похожа на Романа, а от Лёли взяла только куцый хвостик. Казалось, жизнь Лёли наконец стала полной – любимое дело, близкие люди. Она смогла избежать той трагедии, что предсказывала ей бабушка когда-то. И это успокаивало ее. Она чувствовала себя на своем месте.

В один особенно тяжелый день, когда репетиция затянулась допоздна, в театр пришло скорбное известие – по дороге сюда на машине разбился звезда театра, Роман Шорохов. Насмерть. В миг, когда об этом стало известно, Лёля стояла на сцене. Через секунду же, рухнув с подмосток, она разбила себе голову об угол ступени. Придя в себя в больнице, она сбежит оттуда в театр. Только режиссер сможет привести ее в чувство. Следом за этой потерей из жизни уйдет бабушка Лёли. А вместе с этим ей дадут самую важную роль во всей ее карьере – роль клоунессы, гастролирующей с бродячим цирком, у которой в жизни нет ничего, кроме циркачей. Она всегда весела. И никогда не снимает грима, потому что ей кажется, что если она смоет белую краску с лица, ее самой под ней не окажется.
Лёля с блеском отыграет эту роль. С одним “но” – сыграет она ее в трауре, и играть в нем будет, пока спектакль не уберут из репертуара. Вся страна знала о ее горе. Вся страна поддерживала ее, писала ей письма. Но утешение она могла найти только в дочери и сцене. Она справится, она вырастит прекрасную дочь, которая и на метр не подойдет к театру, а, так уж вышло, будет ходить на бокс и бегать благотворительные марафоны. И передаст историю своей семьи уже своим детям.

 

Прочли стихотворение или рассказ???

Поставьте оценку произведению и напишите комментарий.

И ОБЯЗАТЕЛЬНО нажмите значок "Одноклассников" ниже!

 

+13
21:04
858
RSS
Нет комментариев. Ваш будет первым!