Найда

Как-то раз Иван взял бутылку водки, “ Пшеничной “, и пошел к Сашам. Посидеть. Саша пожарила яичницу, порезала огурчики, сала, колбасы и хлеба. Иван достал “Пшеничную”, стал разливать.

— Я не буду, — сказала Саша.

— И я не буду, — сказал Саша.

— А я буду, — сказал Найда.

Иван удивился, но налил. Помолчали. Сашам стало неловко.

— Ну будем? – спросил Иван.

— Будем, — ответил Найда.

— Ишь, насобачился, — хмыкнула Саша.

-Цыть, — рявкнул пес, — насобачился, я как насобачусь, вам тошно станет. Ну давай, Иван.

— Давай – сказал Иван. Ему тоже стало неловко.

Выпили. Найда сковырнул ногтем огурец и сладко, как наст под ногами, захрустел. Иван крякнул, понюхал хлеб, подумал и зацепил вилкой колбасу.

— Мда…- протянул Найда, — хорошо. Ну что Иван, на вторую лапу?

-Тьфу, — сплюнула в сердцах Саша и вышла.

-Я тоже … это,- мялся супруг, — вставать рано.

— Иди, — разрешил пес, — толку тут с тебя, иди.

И Саша ушел. Спать. Просто спать. Выпили по второй. Захорошело. Иван достал сигарету, закурил. Найда тоже вытащил одну, повозился, пристроил меж когтей. Дымнул в потолок. Фыркнул.

— Как жизнь, Иван?

— Собачья – брякнул Иван, брякнул и спохватился, — живу, в общем-то ….что…

— Чего там, валяй, — благодушествовал пес.

Кончик носа у него запотел, ухо свисло на глаз, хвост незаметно для хозяина постукивал по ножке стула. Тук, тук. Ивану тоже захорошело.

— Живу, в общем-то… работаю, квартирка есть.

— Где работаешь?

— На кладбище.

— Где?

— На кладбище.

— Бедный Йорик.

— Чего?

— Это Шекспир. Неважно. Что делаешь-то?

— Дак, что ж делать на кладбище? Кому могилку вырыть, кому оградку поправить.

— Да весело. А живешь?

— Да там же и живу, при кладбище. Квартирка у меня.

— Не страшно?

— Нет привык. В городе страшнее. У меня тихо. Которые умерли, они не навредят, а в городе хулюганят. Нет, у меня тихо, — зачем-то повторил Иван.

— From where no traveler return, — сказал Найда.

— Что?

— Это тоже Шекспир. Неважно.

— А….

Выпили еще. Помолчали. Теперь молчали хорошо. Уютно молчали, без напряги.

— Ты-то как? – спросил Иван.

Он первый раз пил с говорящей собакой и потому не знал, что можно спрашивать, а что нельзя. Не спросишь же, — что это ты тут разговариваешь по-человечески и водку пьешь вот, и куришь. Сам он тоже и разговаривал и водку пил, и курил, и если бы его об этом спросили – почему мол, то он и не ответил бы пожалуй.

— Что как?

— Ну живешь?

— Живу, брат Иван, живу, в хвост не дую, хлеб жую,- пес изрядно захмелел. Он сидел совсем по человечески, изогнув лапу в локте и подперев морду когтями. Пепел падал на шерсть и скатывался на скатерть.

— Смокинг, блин, — проследив за пеплом, хмыкнул он, — живу, что ж…Жизнь есть подвижный сгусток энергии материи между двумя небытиями, которые, в свою очередь, тоже являются энергиями материи иной органики. Но это не важно, — и помолчав добавил:

— Я ведь, того, — породистый...

— Какой породы, — спросил, наконец, Иван.

— Говорящей….- рассмеялся Найда. – Но это не важно. Давай выпьем.

-Давай.

Они выпили и стало совсем уютно в обшарпанной кухне, с мелко дрожащим холодильником. Иван показывал фокусы на спичках как перебраться в лодке с одного берега на другой, по двое в лодке и никого не оставляя. А Найда говорил, — не считая собаки. Это Джером и это неважно, и учил Ивана правильно выкусывать блох от хвоста и против шерсти.

Потом Найда занял у знакомой суки (тоже говорящей) денег, и они обратили твердое тело в жидкое, по выражению Найды, а по разумению Ивана- просто купили водки и выпили ее в парке, куда Найда повел выгуливать Ивана и предлагал ему полаять на луну, и говорил, что это Есенин, и это неважно.

Потом Иван занял у своей знакомой суки, и они сидели на краю свежевырытой могилы, и Иван объяснял сложную технологию могилокопания, а Найда утверждал, что там на дне должна быть буржуазия, поскольку Иван пролетариат, и пытался вспомнить автора. Но не вспомни, а просто сказал, — это не важно, и плюнул вниз.

Потом они ходили между крестов, звезд, голубей и плит, и Иван говорил, что вот живут люди без Ивана живут, а как умрут, то куда им податься? – к Ивану. А Найда все пытал:

— Я тебе друг?

— Друг.

— А ты человек?

— Человек.

— Значит я собака?

— Собака

Простейший силлогизм, куда деваться. И тихо было на кладбище. Смирно лежали под звездами герои и дважды герои ( хотя Иван никак не мог постичь – как это можно быть дважды героем, герой он и есть герой, раз и навсегда). Лежал крещеный и некрещеный люд. Дети и взрослые. Но лежали тихо. Одно слово усопшие. Хорошее слово.

И еще они пели и выли, выли и пели. И уважали друг друга и рассказывали, перебивая, но выслушивая. А Найда спрашивал:

— Як умру то поховаешь?

А Иван отвечал,- Да зачем ховать, схороню по-человечески. Да ты живи, друг, в тебе же дар божий.

— Дак у меня, стало быть, душа есть? – пытал Найда и совсем по-собачьи заглядывал в глаза.

— Да конечно есть, — успокаивал Иван, — ты же тварь божья.

— Дак ведь все же – тварь, — не унимался Найда.

— Дак и я тварь, — оппонировал Иван, — Все мы твари, все мы человеки…

— Да ведь не все, — тыкался мокрым от слез носом Найда.

— Дак ты ж говоришь!

— Ну так, что ж, что говорю?! Все говорят! Душа нужна!

— Ну ты же плачешь!

— Да все плачут коли больно…

— Да тебе ж не больно, а ты плачешь…

— Да больно мне…

— Да ну тебя…

Проснулся Иван рано. В домике при кладбище лежали пустые бутылки, свалялась собачья шерсть на коврике. Тряхнув головой и не почувствовав похмелья, Иван обрадовался. Проскочил через дверь в контору, пока никого нет, постоял, подошел к телефону.

Ответила Саша,-

— Да все хорошо. Найду? Какую Найду? Ты что Иван, мы здесь живем с Сашей, только с Сашей, а у Саши совсем и аллергия на мех. Нет, Ваня, мы уезжаем, нет… не далеко, но надолго. Да… извини….Ага. Ну пока, пока, пока.

Положила трубку. Посмотрела на нее, будто что-то решая, но так и не решила. Изогнулась дугой к двери, крикнула:

-Саша, ты выгуливать? Намордник одень. А то соседи жалуются.

Сволочи. Но это не важно.