Баба Каша

Святочные дни – особые, до Крещения  — всего ничего, рукой подать.
Выстудил мороз январский избу деревенскую легко, играючи.
На стёклах оконных наледь  в палец толщиной.
В сенцах вёдра с родниковой водой корочкой льда успели покрыться.
Половицы в доме скрипят-поскрипывают.
Дым печной поднимается  к небу столбом  и долго не тает.
Только рядом с печью воздух в доме сух и горяч. Печь  старая, давно пора перекладывать — кирпич во многих местах осыпался.

Глаза мои отчего-то слезятся – видно, баба Клаша задвижку в печи закрыла слишком рано.
— Чего, голубки, притихли?.. В райцентре чего нового?
— Всё по- старому…  Ба, глаза щиплет!
— Это я от нечисти  всякой хоронюсь. Так меня бабка учила: на Святки все ходы-выходы  на ночь в доме закрывать, иначе нечистая одолеет — и глазом не моргнёшь!
Баба Клаша вытирает краешком ситцевого платочка слезящиеся глаза.
Она глуховата на оба уха, но ещё при памяти и в здравом уме.
В избе давным-давно провели  электричество, но баба Клаша, на всякий случай, держит под рукой керосиновую лампу. Говорит, привычка.

Мы с сестрой за глаза называем нашу бабушку  не иначе, как «Бабой Кашей».
От бабы Каши, сколько себя помню, всегда вкусно пахнет – то блинами, то пирогами, то кашей из печи.
Наши родственники иногда спорят – кто заберёт бабу Кашу к себе жить.
Только бабуся упрямится: «Ни за что не променяю свою избу на квартиру с удобствами! Тут и помирать буду».
Вот и ходим мы с Танькой в деревню проведать бабушку.  Благо дело – не далеко, всего-то 5 километров.
Ничего, мы привычные!..

Сквозь старенькую тюль  в комнату заглядывает месяц.
Бабушка подпирает сухоньким кулачком подбородок, задумчиво глядит в тёмное заиндевелое окно:
— Деда Гришу, чай помните?
— Ну, ба… Конечно помним!
-  Коли на дворе Святки, случай вам расскажу, взаправду всё было.
Танька тут же привалилась спиной к бревенчатой стене – приготовилась слушать.
Да, было в моей сестре что-то от бабы Клаши – такая же маленькая росточком, худенькая, но хваткая.
Я больше по отцовской линии пошла.
— Ну вот, значицца… В деревне нашей в ту пору  народу много было — дворов двести, не меньше.
А я чего-то в девках засиделась… Вот и решили мы как-то с Прасковьей, подружкой, на Святки погадать. Помните рябую Прасковью? Возле колодца, наискось от нас жила. Она тоже в девках засиделась – рябых не больно-то парни жалуют.
— Ага, помним!
Мы с Танькой одновременно заулыбались – образ бабки Прасковьи начисто стёрся из нашей памяти.
— Пришла я как-то святочным вечерком к Параське – у ней баня попросторнее, чем наша была. Там и решили погадать…  Всё, что надоть, приготовили: свечки, зеркало, гребень для волос. Бабы сказывали, обряд энтот — самый страшный, но зато самый верный! Надели на себя новые рубахи, только чтоб без пояса, и без пуговиц.

Татьяна пнула меня под столом ногой – дескать, запоминай обряд.
— Крестики нательные, конечно, сняли;  косы распустили. Зеркала поставили друг против друга,  чтобы коридор получился; свечки зажгли.
Татьяна подалась вперёд – так ей интересно стало.
— Параська говорит: «Давай, Клавдя, ты первая!»
— Первая, так первая. Стала я волосы гребнем причёсывать да приговаривать: «Суженый-ряженый, приди ко мне наряженный! Суженый-ряженый, приди ко мне наряженный».

Я заметила, как лёгкая тень промелькнула по лицу старушки. А, может, показалось?
Мельком взглянула в окно: месяц, будто подслушивая наш разговор, зацепился блестящим рогом за занавеску и не хотел уходить.
Баба Клаша повернула голову вправо и вверх – туда, где горела лампадка и мерцали лики святых.
Трижды перекрестилась:
— Вот греховницы мы с Прасковьей были, царствие ей небесное!
— Ба, а что дальше? Пришёл суженый?
— Погоди маленько, слушай… Глядела я глядела во все гляделки – нет ничего! Только свечка в зеркалах отражается много раз. А Параська рядом сидит – ни жива, ни мертва. Я уже замерзать стала – в бане-то холодно. Вдруг гляжу, а в зеркале будто движение какое случилось; будто  в стоячую воду камешек кто-то бросил… Сама боюсь, а интересно, что дальше будет, моргнуть  не смею…
Не успела бабка договорить, как в эту самую секунду с печи  на пол что-то как-аак брякнется!..
Мы с Танькой одновременно вздрогнули.
Уф-фф! Это кошка бабкина, Василиска.
Василиска сердито сверкнула зелёными глазами, потёрлась у ног бабы Клаши и запрыгнула  ей на колени.

Тут и месяц рогатый, наконец-то, решился и сдвинулся чуть правее.
— Ей-Богу, девоньки, Гришку я своего тады увидала, суженого своего.
Не верить бабушке мы никак не могли – врать баба Клаша не умела.
— Я бы умерла от страха! – воскликнула Танька. – Ты хорошо деда разглядела?
— Сначала вроде как в тумане было, а потом, когда поближе подошёл, я и разглядела: высокий, широкоплечий и  чуб кудреватый.
Бабушка кивнула на портрет деда в застеклённой раме. Чуб у него и вправду лихо закручивался в непослушный  чёрный локон.

В левом ухе у меня вдруг зазвенело – будто комар пролетел.
— Ба, не томи!
— Так вот… У меня холодный пот тогда по спине побежал, поплыло всё перед очами, я в обморок-то и бухнулась! А Прасковья со страху – и в дверь. От сквозняка, видать, свечки потухли… Пришла в себя, лежу на полу – простоволоса, испугана.  Темно, холодно… Свят, свят, свят!
Танька вздрогнула всем телом, будто замёрзла:
— Ой, страшно!
Кошка Василиска вдруг зыркнула на меня глазищами, спрыгнула с бабкиных колен и удалилась в самый тёмный угол избы, слилась с темнотой.
Была Василиска от роду чёрной масти.

Я взглянула в окно – месяца как не бывало. Чертовщина какая-то!
— Ба, а когда ты Гришу своего встретила, удивилась наверно?
-  Шибко удивилась… А кто мне Гришку в зеркале показал – знать не знаю и ведать не ведаю. Не дано нам, человекам, лишнего знать.
Баба Клаша помолчала, после  вздохнула:
— Мужики завтра идут на реку – иордань во льду  рубить.
— Ба, жди нас в гости на Крещение!
— Пёхом или как?
— Не-ее, папка машину наладил.
— Родители работают?
— Работают.
— И то ладно… Ну вот, голубы мои, вечерять пора и на боковую.

Бабушка загремела чугунками, доставая нехитрую снедь.
Танька подхватилась ей помогать. Мы с сестрой хоть и двойняшки, но совсем разные – она шустрая, а я нет.
Только взялись за ложки, бабуся глянула строго:
— Я к чему вам всё рассказала, голубы мои… Вам по двадцать годочков стукнуло, пора про женихов думать.
— Не-ее, ба, мы ещё погуляем! – засмеялась Танька.
— Глядите мне, гадать не вздумайте, особлИво как я! – бабушка погрозила пальцем.
— Хорошо, бабулечка, ни за что не будем!
— И то ладно…
Печь потихоньку остывала.
Стало слышно, как мороз вплотную подобрался к старенькому пятистенному дому, вымораживая бревенчатые стены.
Я поёжилась.
Бабушка, словно прочитав мои мысли, сказала:
— Часов в пять встану, печку истоплю, чтоб вам не мёрзнуть; блинов напеку.
Я кивнула в ответ.
Возле печки, источая тонкий запах свежего дерева, лежала небольшая поленница дров.
— На Крещение вёдро будет, — задумчиво проговорила баба Каша, глядя в окно. – Ну, и слава Богу.
Мы с Танькой одновременно зевнули и отправились на боковую.