Барин

Барин.

— Вот, скажи мне, Григорий, отчего народ наш так взволнован, так обеспокоен? Отчего не живется ему теперь мирно, как прежде? Отчего все в уме его какие-то срамные мысли витают, будто бы не честное и покорное служение есть судьба его, а какие-то посторонние дела, вроде всех этих народных гуляний в толпе с выкрикиваниями разного рода воззваний? Неужели нет в душе его понимания, что менять что-либо в установленном, сложившемся издревле порядке есть уже само по себе греховное заблуждение? — спросил Петр Иваныч, обедая на веранде, уставившись куда-то за лес, высоко в самое небо.
— Петр Иваныч, сложно мне одной фразой ответить вам, — промямлил тот с виноватым видом.
— Ох, как я тебя понимаю, Григорий, — лениво протянул барин, — ведь живем-то мы сыто и все-то у нас складно, и все-то мы живы да здоровы, а все в умах какие-то идеи погуливают будто бы все у нас скверно, будто бы и воруют у нас больше положенного, будто бы уклад наш устарел, будто и сами мы видимся нам же самим какими-то вышедшими из моды! И вся та мысль доведет нас однажды до беды… до мысли доведет, что уже и барин не надобен и, прости Господи, царь не надобен нам… Дивлюсь я, Григорий! Истинное слово, дивлюсь...
— Петр Иваныч, тут к вам родственник ваш пожаловал с визитом, — робко проговорил тот, — второй день ходит… я докладывал… вы велели прогнать, так он же снова приходит...
— И что же?
— Прогнал, так он снова на пороге… и теперь тут же мнется стоит...
— Ну что же… раз нынче и родственник пошел такой, что нет с ним никакого сладу, так пусть тогда пройдет что ли… уделю ему пару минут и кончено..., поморщившись сказал Петр Иваныч, — зови!
Григорий вышел и через минуту появился в обществе молодого человека, одетого отчего-то в нарядный фрак, который смотрелся на нем, как-то не к месту, будто бы был с чужого плеча, и сам нынешний его обладатель никогда прежде фрак этот не надевал.
— Прошу, — проговорил Григорий и вышел.
— Приветствую вас, Петр Иваныч, — с волнением в голосе проговорил вошедший.
— А, родственник, — словно опомнившись ото сна пробурчал барин, — ну что ж ты там за спиной моей стоишь, выйди на свет, чтобы я тебя видел… встань здесь!
Молодой человек повиновался. Вышел вперед под самые жаркие лучи летнего солнца и как-то весь смялся в стеснении.
— Ну… что явился, голубчик? Ты мне родня по которой линии? — спросил барин брезгливо разглядывая его тощее прыщавое лицо.
— Кузины вашей, Петр Иваныч, Марии Павловны сын Егор Кузьмич я, — отрекомендовался он вытянувшись в струну.
— А! Помню-помню Марию Павловну, помню, — сказал барин, — мда… так что же ты явился? Что тебе от меня нужно?
— Матушка моя Мария Павловна в прошлом году померла, отец мой, как вы, возможно, знаете еще тремя годами ранее помер… наследства мне никакого не оставили, одни долги...
— И что же теперь?
— Да, я собственно не с того хотел начать… поместье наше давно уж продано, но после родителей моих остался старый дом… так я хотел бы...
— И что ж что поместье продано, я тут причем?
— Да, я собственно не с того хотел начать, Петр Иваныч… дом мой уж больно старый, сырой, а жена моя выказывает признаки чахотки… так вот я и хотел было...
— Так и что ж что старый да сырой? Я-то здесь причем?
— Да, я собственно не с того хотел начать… жена моя от сырости совсем захворала… ей бы на воды съездить, только разве что для лечебных целей… чтобы так сказать поправить утраченное здоровье...
— Так и пусть себе съездит, я-то здесь причем?
— Да, я все как-то не с того начинаю...- виновато проговорил Егор Кузьмич и покосился на палящее солнце, в лучах которого о совершенно уже запрел, к тому же разгоряченный волнением по поводу своего косноязычия, — видите ли, Петр Иваныч, у меня теперь кроме вас из родни никого… а так как жена моя… она, разумеется, в меньшей степени, но все же теперь также родственную связь мою с вами некоторым образом унаследовала… став супругой моей законной… супруга моя — сирота полнейшая и там помощи ждать решительно неоткуда… так вот я и позволил себе смелую мысль… нижайше кланяясь, просить вас, не дадите ли вы нам немного денег, единственно на лечение, потому как прогноз лекарей самый безутешный в случае, ежели она и далее продолжит жить в нашем старом и сыром доме...
— То есть денег вам дать? — спросил барин посерьезнев.
Егор Кузьмич весь как-то еще пуще прежнего сник при этих его словах и взмок уже под палящим солнцем уже окончательно, так что ладони его, сложенные по швам, буквально, прилипли к брюкам.
Не дождавшись ответа Петр Иваныч продолжил.
— Вот смотрите какая штука выходит. Предположим такую невероятную вещь, что я дам вам денег и что дальше? Супруга ваша едет на Воды… живет там пока не кончатся деньги, а после, что же снова вернется и окунется в сырость вашего старого дома? Неужели вы полагаете, что она на Водах поправится настолько совершенно, что уже вернется в сырой дом и никогда снова не захворает и встретит вместе с вами старость посмеиваясь над своей былой хворью? Нет же! Она непременно снова заболеет и тогда, я так полагаю, вы снова явитесь ко мне за деньгами… верно?
Егор Кузьмич стер пот со лба.
— Деньги, которые, предположим такую невероятную вещь, я вам дам, вы мне никогда не сможете вернуть, потому как бедны и наследства вам ждать больше неоткуда, кроме как от меня после моей смерти… в случае, ежели я не передумаю и не осчастливлю какой-нибудь монастырь на свое усмотрение… или же не женюсь на молоденькой кокотке, коих вокруг меня, в надежде на мой капитал, вьется немало… но в таком случае вам, возможно, и вовсе ничего не перепадет… Тогда выходит, что надо идти работать… знание какие-то имеешь?
— Служу учителем в школе, — промямлил Егор Кузьмич.
— Это уже что-то..., — сказал Петр Иваныч, и зашагал по веранде, — трудиться надо, так чтобы пот струями лил! — бросил он и Егор Кузьмич, снова стер пот со лба, — трудиться надо так, чтобы… ух как! Наотмашь надо трудиться! Чтобы всякий простолюдин видел в тебе сверхчеловека, любовался тобою, и шел за тобой...- тут Петр Иваныч уставился куда-то снова в самое небо, и на минуту замолчал, так что не по себе сделалось Егору Кузьмичу, который снова стер со лба не унимавшийся пот, — А вообще скажу я тебе, голубчик… — продолжил с каким-то особенным чувством в голосе барин, — стыдно! Стыдно не иметь капитала в наше время… и особенно в твоем положении! Без денег в наш век существовать совершенно невозможно! Невозможно жениться, не возможно любить, невозможно просто прокормить самого себя! Вот оно что со всеми нами это народное волнение делает — никто своим делом не занят, всяк норовит с первого шагу в капиталисты! А кто меж тем будет настоящих капиталистов на плаву поддерживать? Кто будет нам, законным хозяевам служить? А еще гордыня эта извечная! Взять вот тебя! Ты вот — разорен, гроша за душой нет, голоден поди, а все туда же, как франт разодетый явился и все те же мысли — на Воды! Откуда вся эта роскошь?! Откуда эта тяга к шику?! Тошно смотреть! А знаешь сколько ко мне таких вот как ты родствнничков ходят? Дай, дай, дай! Ну хоть бы один пришел и сказал: Петр Иваныч, выиграл я тут в рулетку 100 000 рублей, возьми половину! Нет! Никто! А как беда, как зад пылает огнем — все тут, вот аккурат на твоем месте стоят! А вот представь себе, что со мной станется, коли у меня деньги закончатся?! Что тогда? Кто из вас мне руку протянет? А они непременно закончатся, ежели я всех жен своих родственников стану по первой просьбе на Воды отправлять! Что я тогда делать буду? Что я есть буду? А я приучен сладко есть и сладко пить! Так вот! А ты? Ни труда светлого, ни жертвы в сердце, ни поступка смелого! Дай и все тут! Так тебе скажу: фрак продай и вези жену на Воды! А ко мне больше не являйся!
— Я...- начал было Егор Кузьмич, но барин перебил его.
— Григорий, — крикнул он, и слуга тут же появился в дверях, — родственник уходит и более на порог не пускать!
Григорий вывел Егора Кузьмича, а после вернулся на веранду.
— Каков наглец, а, Григорий, летом, во фраке разгуливает, а еще денег ему дай! — возмутился Петр Иваныч, налил себе рюмку коньяку и выпил, — каков!
— Так то видимо, я, Петр Иваныч, виноват, что во фраке, — промямлил Григорий, — первый раз он уж больно бедно одетый на извозчике… я прогнал, велел одеться как подобает… он ушел, а на другой день, сегодня то есть… пришел уже нарядный… но пешком...
— Хм… протянул барин, — ладно, пустое все!
Григорий проследил за взглядом барина. Тот снова уставился в самое небо над лесом.
— Что-то сегодня уж больно печет, а Григорий?! — бросил барин, — вели мне квасу холодного подать!