Идите, люди...

«Идите, Люди…»

Как-то сразу стало тихо. Будто кто выплеснул тишину из гигантского сосуда и разлил над землей. И тишина поглотила все, все потопила, дожидаясь, когда и ее поглотит ночь.

А ночь уже чувствовалась во всем. И в звездах, которые словно веселый ювелир рассыпал по небу без разбора, посмотрел, рассмеялся и небрежно воткнул в середину серебряный рог луны. И в луне, которая так и осталась на небе, чуть наклонившись, как будто дожидаясь, когда на нее накинут темную рубашку летней ночи.

Тихо кругом. Даже вода не плещет, не гонит волны, а как бы устремилась вся по лунной дорожке далеко-далеко. И нет конца этой дорожке. И нет конца стремлению. Вот так же у каждого по своей лунной дорожке к чему-то далекому-далекому стремится душа.

— У него тоже к чему-то стремилась…

— У кого это — у него?

— А вот у него. Смотри…

Над красивой зеленой лужайкой, что бежала по самому краю мрачного ущелья, дикого и глубокого, нависала громадная скала. Ее подпирала другая маленькая, но удивительная. Казалось, что не скала это, а могучие плечи держат гигантскую глыбу на себе. Голова срослась намертво с камнем, а ноги выше колен ушли в землю. Так и застыл кто-то великий и непонятный в вечной борьбе с мертвым камнем, приняв на себя его дикую давящую силу.

Кто этот — дух, воплотившийся в камень? Никто не помнит, никто не знает. Развеялась во времени старинная легенда, но она не должна умирать. Должно жить в веках то, что сделано одним человеком для всех людей.

Когда-то давно, очень давно, за этой скалой были суровые горы, холодные и дикие, не знавшие жизни. Очень давно здесь, ближе скалы, цвела под солнцем благодатная земля, а на ней жили свободные и счастливые люди. Вся жизнь их протекала в труде и песнях.

Только ущелье и помнит это, но хранит, свято хранит тайну жестокости одних людей и силу любви других.

Нет вечного счастья на Земле, и не было его. Напали на здешний народ злые люди. Дикие, жестокие, они бросали детей в ущелье. До сих пор помнит оно плач маленьких и, вспомнив, осыпает со своих стен-боков громадные камни, которые, увлекая за собой камни помельче, обрушиваются на дно страшным обвалом. И ничем не стереть из памяти вечного камня жестокости человеческой.

Пришельцы ловили и насиловали женщин и девушек. Красивых заставляли рожать себе подобных. Похуже же тех, как и мужчин, убивали на месте.

Этот народ не умел держать в руках меч. Не мог защитить себя. Только мирный труд знали могучие руки. «Уйдем отсюда», — решили люди. Путь был один, через узкую лужайку в горы.

Мужество не в том, чтобы бороться с врагом и, не умея, всем погибнуть. Мужество в том, чтобы уйти от врага, сгорая местью, но спасая женщин и детей, спасая народ.

И народ пошел. Пошел, как один. Враги, видя это, всей силой наклонили над проходом гигантскую скалу и ждали, когда под ней пойдут люди. Громко вскрикнул молодой вождь, увидев эту опасность. Бросился под скалу и подпер ее могучими плечами. Не падает она. Крепко уперся молодой вождь в родную землю:

— Проходи, народ мой!

И Народ пошел, гонимый со своей земли. Шли и шли близкие и родные люди. Смелые смотрели на него с уважением, трусы — со страхом.

Смелость одних всегда вызывает у трусов страх. Девушки плакали. А он один держал целую скалу, вселяя надежду в сердца одних и дикую злобу в сердца других. Впрочем, у других, может, и не было сердца.

Но устают могучие плечи, гнет немая скала к земле. Слабеют крепкие ноги, а народ идет и идет, с надеждой глядя на него. С надеждой и болью. Уже кончаются силы… Где взять их, эти силы, которые так нужны? А народ идет…

Помутнели от напряжения глаза, каменеют члены. А народ все идет. Собрал он последние силы, уперся крепче в родную землю, приподнял скалу и… улыбнулся. Чувствуя, что его покидает жизнь, он видел, что проходят последние. Его народ спасен.

Окаменели от напряжения мышцы — крепче скалы стали. И только глаза, еще живые и бесконечно грустные, гордые глаза смотрели вслед людям. Потом закрылись и они.

Но сердце его продолжало биться, призывая смелых на борьбу против зла. И, уходя в битву, воины прикладывали ухо к скале и слушали, как бьется оно, мужественное. И от этого тверже становилась рука, крепче дух и сильнее воля к победе.