Несчастный человек

Начиная с восемнадцати лет, я приобрела новый статус. Я стала глубоко несчастным человеком.

В детстве мне твердили: «счастье девушки кроется в правильном замужестве». Последнее объяснялось крайне просто: муж должен быть заботливым, обеспеченным и щедрым — покупать мне всякие бирюльки и носить меня на руках. Это мама так считала, а бабушка добавляла, что ему следует быть очень добрым, образованным и любить борщ, который я буду ему готовить. При этих словах тетя странно смотрела на бабушку, гладила меня по голове и говорила, что у такой красивой девочки муж должен быть первым красавцем в городе, а то и во всей стране. Тут меня на руки брал папа и шутливо прибавлял, что у моего будущего мужа должна быть большая машина, чтобы туда помещалась вся наша семья. Здесь обязательно вздыхала мама, не забыв сказать о том, что юмор — это тоже очень важное качество для мужчины, особенно когда у него нет возможности купить большую машину. И родные приходили к общему умозаключению — муж должен меня безумно, безмерно любить. Так вся семья заботилась о моем личном счастье, упустив, правда, момент, который меня чрезмерно волновал: какой же должна быть я, чтобы правильное замужество состоялось? Ведь брак — это союз двух сердец, а не опека над жалкой страдалицей.

Впрочем, страдалицей я никогда не была. Немного эгоистичной — по мнению папы. Чересчур мнительной — по мнению мамы. Хуже некуда готовящей борщ — по мнению тети и бабушки. Жаждущей чего-нибудь волнующего душу, помимо замужества — по моему собственному. Однако семья сходилась в том, что я симпатичная, умная и интересная, не оставляя мне выбора мечтать о чем-нибудь еще, кроме как выйти замуж за идеального мужчину. И мне пришлось плыть по этому непростому пути.

Первой моей, еще детсадовской любовью был Арсений. Арсений носил вечно заляпанный свитер и треники с пузырями, выпивал мой компот на обеде, слыл страшным хулиганом и ужасно мне нравился. Была одна проблема — Арсений не обращал на меня ровным счетом никакого внимания. Была еще одна проблема — Ритка с кудрявыми волосами.

Ритке доставалось все — дергание за длинные косы, обзывательства, растоптанные куличики в песочнице и конфеты «коровка» на Восьмое марта. Мне же — выпитый компот и тот по чистой случайности.

— Очень хорошо, — радостно вздыхала мама, когда я ей хныкала о своих горестях. — Он совсем не тот, кто тебе нужен.

— Настоящий мужчина никогда не выпьет компот человека, который ему дорог, — вторила ей бабушка. — Он отдаст ему свой, даже если его мучает жажда.

Тогда я решила, что я — настоящая женщина.

В пятом классе я влюбилась в Шурика. Шурик был худой как жердь, носил очки и брекеты, и все его ненавидели, кроме меня. После уроков мы ходили с ним вместе, потому что он боялся, что его за что-нибудь побьют. Так оно обычно и случалось, но, когда рядом шла я, никто не приближался, зная, что мой папа — сотрудник детского отделения милиции. На самом деле папа работал на молокозаводе, но я, окрыленная своим чувством, защищала Шурика как могла. Через год Шурик сказал, что в будущем мы поженимся, потому что только со мной он чувствует себя в безопасности. Вне себя от восторга я поскорее рассказала об этом дома, и на следующий день меня перевели в другую школу. Наверное, Шурик был тоже «не тот, кто мне нужен».

В старших классах я познакомилась с Пашкой Вороновым, студентом. Он происходил из какого-то знатного дворянского рода и очень этим гордился.Меня это мало волновало, главная моя гордость заключалась в том, что Пашка — уже студент. Он учился на историка, и деньги имел исторические — коллекционировал монеты. Папа говорил, что, если бы он столько внимания уделял современным купюрам, сколько древним, из него вышел бы толк. Зато он исправно ел мой невкусный борщ — иногда съедал по три тарелки. Бабушка утверждала, что это в нем говорит вежливый голос благородных предков, тетя — что студенческая бедность. Пашка дарил мне дешевые цветы и водил в театр по контрамаркам. Мама расстраивалась — он совсем не тот, кто мне нужен, и даже чувства юмора у него нет.

А потом мне исполнилось восемнадцать лет. И семья постановила — теперь я официально, совершенно свободно могу выходить замуж. То есть становиться счастливой.

— Пора, Люська, — сказала мама и вытерла платком набежавшие слезы. – Хорошо, что мы грамотно тебя воспитывали.

— Помни, Люська, он должен очень сильно тебя любить! — сказала тетя.

— Давай, Люська, пусть он будет лучшим, — подбодрил меня папа.

— Мне нужно успеть познакомиться с правнуками, — сказала бабушка и забрала у мамы платок. — Не медли, Люська.

— Выбирай, Люська. Но мы тебя грамотно воспитали, так что выбор твой очевиден, — это снова мама. И снова она вытерла слезы.

Я действительно теперь могла сама выбирать. И тут же почувствовала, что не хочу. Сейчас не хочу. Свадьба — это, конечно, красивое счастье, но ведь мне всего восемнадцать! Передо мной — все горизонты. Я бы выучилась на журналиста и объездила вдоль и поперек Земной шар. Мне совсем некуда торопиться.

А уж если они хотят идеального мужчину — пускай подождут, не все сразу. Даже если сейчас, по мнению моей семьи, да и еще по чьему-нибудь, я совершенно несчастна.