Отречение
Отречение
Мы сидим за столом. Лампа строгим желтым светом освещает разложенные учебники. Кристина постукивает ритмично ручкой по столу, выжидательно глядя на меня.
— Так и что здесь писать?
Я смотрю на сестру. Недовольный подросток с красивым угловатым лицом хмурит брови, облизывает губы и снова читает тему сочинения.
Каждую среду я сижу здесь, рядом с ней. Потому что в четверг литература. Ее ненавистная литература. Кристина мучается по средам. А я вместе с ней.
— Что писать? — капризно тянет Кристина.
— Давай думать. У тебя очень простое задание. Про художественный мир Булгакова написать можно много.
Кристина картинно вздыхает.
Она не любит Булгакова. И остальных писателей тоже.
— Ты читала его?
Кивок головой.
— И что?
Молчание.
Я откидываюсь на спинку стула и смотрю в окно. Ноябрьский вечер бросается снегом. Фонарь еле-еле просматривается расплывчатым оранжевым пятном.
— Кому вообще это нужно? — капризно и раздраженно тянет Кристина. — Этот Булгаков давно устарел! Это же было век назад. Зачем сейчас это читать? А тем более про это писать?
Скрещивает руки на груди.
— Кристин, ты ж скоро говорить разучишься, — мягко отвечаю я. — Да и писать тоже. Ты Вконтакте пишешь «го гулять».
— И что? — огрызается сестра.
— А то. Какую музыку ты сегодня слушала?
Озадачивается.
— Ну… Ты все равно такое не слушаешь. Morgenstern'а.
— Хорошо. А знаешь, что слово означает?
Неопределенно поводит головой.
— Утренняя звезда.
Скептически смотрит.
— Еще кого?
— Оксимирона.
— Что это за имя?
— Мирон.
Жмет плечами.
— От какого слова его псевдоним?
— Откуда мне знать, — огрызается Кристинка, — не все ж филологи, как ты.
— Оксюморон — это сочетание несочетаемого. Тебе совсем не интересен смысл тех слов, которые ты говоришь?
— Нет. У нас ужасный язык. Даже английский легче.
— Поэтому ты пишешь «го», а не идем? Это намного сложнее?
— Что ты пристала? Как хочу, так и пишу.
— Тебе сложен русский, потому что не знаешь зачастую значение слов. Это не только твоя проблема, на самом деле. Как думаешь, что такое живот?
— Часть тела.
— Нет. В церковнославянском языке живот означал жизнь. Не щадить своего живота — как раз оттуда. Но немногие помнят. Сейчас часто слова заменяют на иностранные.
Задумалась.
— Но все равно русский нелогичен! Почему кофе мужского рода? А солнце среднего?
— Раньше пили кофий, а это уже мужской род. Если бы ты хоть иногда читала или использовала Интернет не только для YouTube, то знала бы. Так что писать будем?
— У Булгакова такая дичь! — возмущается Кристина. — А у твоего любимого Достоевского вообще была шизофрения, — ехидно усмехается сестра. — Зачем читать то, что написал больной человек?
— У Ньютона и шизофрения, и биполярность были. Давай объявим бойкот его второму закону?
Кривит рот.
— С чего начнем? — повторяю.
С грустью думаю, какая я зануда в ее глазах.
Пиликает смартфон. Кристинка радостно хватает его и смотрит сообщение. Довольно улыбается.
— Ой, Даш, Слава приглашает на концерт сходить. Как раз на Оксимирона.
— А какой любимый трек у тебя?
— Хитиновый покров. Крутая песня.
— А что это за «хитиновый покров»?
— Ну… это такая штука...
Я молчу. Кристина лезет в поисковик. Я иду на кухню.
Там бабушка смотрит телевизор.
— Даш, — останавливает меня она, пока я звеню чашками. — Что такое передают? Переведи. Обещают обрыгацию ввести. Это что еще такое?
— Аброгация, бабуль, аброгация.
— И что происходит?
— Отрекаемся мы.
Бабушка недовольно качает головой. Я тихо ухожу из кухни. Читать Достоевского.