Отрывок из повести "Столпы творения"

10.

Столпин бродил, не разбирая дороги, до самой ночи. Начался ливень. Он укрылся в лесу. Промок до нитки. Травмированная нога сильно ныла, её, словно сковала судорога, он не мог двигаться. Так и просидел до глубокой темени под плохоньким шалашом, оставленным, видимо, кем-то из молодёжи, пока водная стихия не ослабела и не стала отступать. Превозмогая боль, Столпин побрёл домой.

Дорога раскисла, под  ногами чвякала грязь, мокрая одежда прилипла к телу, от неё знобило. Отступающий бродяга-дождь тихо шуршал по травам и плескался в лужах. Небо начало освобождаться от туч, показался голый бок луны, будто из-под плотного покрывала. Ветер знал свою работу. Отгоняя дождь, он пронизывал, продувал насквозь. Стиснув зубы, Столпин продолжал идти. Его не оставляла мысль, что нужно непременно ещё раз звонить Аните, съездить к ней, встретиться, поговорить. Она сможет понять всё: как его привязала к себе эта рыжая фурия, какой скандал учинила, как многое он понял, после их встречи на фестивале…

В городе дождя уже не было. Светили фонари центральных улиц. Помыв изгвазданные кроссовки в большой луже возле коттеджа, Столпин позвонил в дверь. В окнах дома было темно. Наверное, Марина уже давно спала. Она не любила, когда её сон нарушают, поэтому всегда брала в постель повязку на глаза и бируши. Промёрзший Столпин пошарил, было, в липких карманах, но понял, что это бесполезно, он не брал с собой ключи, попросту забыл их где-то в комнате, когда переодевался.

Делать было не чего. Он поплёлся к матери. Всплеснув руками, та ни слова не говоря, дала ему чистую сухую одежду, напоила горячим чаем с прошлогодней малиной и постелила на кухонном диване постель. После переезда Столпина в бело-жёлтый коттедж его комнату-конурёнку превратили в кладовку. Но его это не волновало уже, упав головой на подушку, он забылся глубоким тягучим сном.

На следующий день он пытался звонить сначала Аните, потом Марине. Но никуда не дозвонился. Оба абонента были вне зоны действия сети. Кое-как поздно позавтракав яичницей с тостами – дело шло уже к полудню, всклокоченный художник пошёл к бывшей пассии. Надо было объясняться, где он шатался целую ночь. По виду было понятно, что ночка у него не задалась: мятые брюки, старая джинсовая рубаха навыпуск, наспех помытые кроссовки, потемневшее лицо с мешками под глазами. Ноги не слушались, каждый шаг давался через силу. Он давно уже так не хромал. Травмированная некогда нога, словно отстёгивалась, не желая двигаться, была как деревянная.

Позвонив в дверь коттеджа, Столпин стал заглядывать в окно рядом с входом. Постучал в него. Но никто не открывал. Он обошёл дом кругом, стучал в каждое окно. Но в комнатах по-прежнему не было ни единого движения. Он снова набирал и набирал номер телефона. Марина была недоступна.

Наконец, он не выдержал и стал тарабанить по двери кулаком и кричать от злости. На стук вышел грузный мужчина из соседнего коттеджа. Они не были знакомы до сих пор. Но, похоже, он хорошо знал художника, подошёл вразвалочку и спокойно объяснил ему суть дела.

— Столпин, она уехала, — басовито констатировал сосед и почесал за ухом.

— Откуда Вы знаете? – прохрипел обессилевший бродяга.

Он не мог поверить, что женщина, которая держала его мёртвой хваткой, отбила, можно сказать, у соперницы, и вдруг просто взяла и уехала.

— Давай, дорогой, топай домой, — поглаживая пивное брюхо, говорил сосед. -  Завтра я привезу твоё барахло. Сегодня никак. Занят. Марина Александровна оставила мне денег и подробную инструкцию, что вывезти. Давай не шуми тут. И дверочку не ломай. Шуруй восвояси.