Пепел и пламя (отрывок)
— Сколько? — серьезно спрашивает высокий жилистый парень. Местные ребята прозвали его Кулаком — и, видимо, не зря. Руки у него и правда большие, и еще явственней это заметно, когда он сжимает пальцы с нестриженными грязными ногтями.
— Сколько? — повышает он голос. Линда — худенькая бледная девчушка лет девяти — сжимается. Но отвечать надо. В прошлый раз, когда она молчала слишком долго, Кулак ударил ее: несильно, почти без замаха, но от этого легкого тычка она потом три дня не могла подняться с грязных тряпок в своем углу. Линда низко-низко опускает голову и совсем тихонько выдыхает:
— П-пять…
Она уже ждет удара, представляет, как ее снова скрутит тугая боль, как снова судорожно будет пытаться глотнуть хоть немного воздуха, закашляется (и опять увидит на пыльных ладошках кровавые разводы). Линда опускает голову еще ниже — но Кулак распрямляется и удовлетворенно кивает.
— Молодец, — небрежно хвалит он девочку. — Лучше, чем в прошлый раз.
Лучше?
Линда спешит юркнуть в свой уголок и сжаться там, обхватывая тощими руками исхудалые ноги. Что значит «лучше» для этих уличных детей, знающих лишь несправедливость и жестокость? Они воры. «Рыбачат» на рынке каждый день, устраивая целые спектакли для зевак — пока подельщики срезают кошели и обчищают карманы. Для них это хорошо. Но тогда почему две седмицы назад, когда Линда только-только попала сюда, она проснулась ночью от криков?
Вопил мальчишка, стащивший у соседа корку хлеба. Тело нарушителя бросили на первом этаже, так, чтобы каждый мог посмотреть на то, что случается с теми, кто не следует правилам. Линду от этого зрелища несколько раз стошнило, и она вынуждена была перебраться на несколько ночей на улицу, но, когда вернулась, то оказалось, что спальник ее успели занять. Коротко стриженная девушка, прозванная Беззубкой, нахально ухмыльнулась, демонстрируя множество зияющих дыр во рту, и заявила, что «такой мелкой сопле целой постели будет многовато». Кулак приструнил ее тогда. Он, наверное, был даже неплохим — как мог поддерживал порядок в своей банде, а к Линде относился с каким-то отстраненным снисхождением. Как-то раз попытался даже поговорить с девочкой о произошедшем, но она вспомнила тело с широко распахнутым ртом и выпученными глазами, вспомнила кружащих рядом мух — и не смогла выдавить ни слова.
Линда вообще ни с кем не говорила с того самого рокового дня.
Странно, что Кулак до сих пор не понял: Линда бесполезна. Родившись дочерью служанки богатого господина, она знала лишь свежую еду и теплую постель — постель, где можно было свернуться калачиком и, прижавшись к теплому боку матери, мечтать: о своей будущей семье, доме, в котором она когда-нибудь будет жить… или о приключениях. Звон стали, свист ветра и ржание коня — что, казалось Линде, может быть лучше? Но эти мысли пришлось оставить, когда реальность навалилась на нее ужасающим горем — обугленным телом матери на руках, зажатом среди обломков сгоревшего поместья.
…Странно, очень странно, что Кулак до сих пор не понял: Линда бесполезна.
Но, может, оно и к лучшему. Так у девочки хотя бы есть маленький кусочек зачерствелой пищи по вечерам. От скудной порции голод разгорается лишь сильнее, но лучше уж так, чем не есть вовсе.
Пойдет третья седмица, как она учится воровать — но совесть, то последнее, что осталось у Линды со старой жизни, не позволяет обманывать ни в чем неповинных прохожих. Если кто-то из банды узнает, что монеты, которая приносит девочка, она добывает не «честным трудом», а вымаливает у прихожан около храма… ей, наверное, не жить. Сегодня повезло — расчувствовавшаяся дама дала целых четыре медяка (а еще сказала, что у нее, Линды, чудесные красивые голубые глаза), и еще один швырнул в грязь портовый рабочий. Но сколько еще получится продержаться прежде, чем Кулак отлучится, и мальчишки из банды пристанут к ней с совсем не дружелюбными намерениями? Сколько она протянет, прежде чем связывающая боль в груди обернется чем-то большим по сравнению с алыми выкашлянными каплями?
Продолжение - ссылке:
