Порванная жизнь

— Следующий! Вы кто? – не поднимая глаз от бесконечных списков, устало спросил апостол.

— Футболист, наверное, талантливый, умер в мальчике Вове.

Апостол поднял на него заинтересованный взгляд:

— Еще одна потерянная душа, — вздохнул он. – Проходи, — вручив талон, апостол привычным движением вычеркнул очередное имя из списка.

— И всё?- парень, одетый в зеленую спортивную форму с номером 5 на груди и такого же цвета футбольные кеды, потерянно смотрел на талон с непонятной надписью.

— А что хочешь?

— Я не знаю… пожить-то не успел, — футболист мялся на месте и не спешил уходить. – И Вовку жалко, всё мечтал футболистом стать…

Апостол молча достал схему, размером в альбомный лист, какое-то время поизучал её и снова тяжело вздохнул.

— Да, — протянул он. – Жалко твоего Вовку. Другого-то будущего в нем и не осталось, только ты у него и был, — апостол удрученно покачал головой.

Словно для усиления трагичности момента в сторонке кто-то горестно разрыдался.

— А, не обращай внимания, — апостол отмахнулся от молчаливого вопроса, продолжая изучать схему. – Это актриса, всё умереть не может… Такие никогда в своих хозяевах и не умирают, — он усмехнулся и весело посмотрел на футболиста. – Вот для неё и её Маши есть шанс, — он указал туда, откуда доносились всхлипывания. – Пару раз точно смогу подсказать, да направить, глядишь, и сможет талант свой применить. А вот со спортсменами всё тяжелее гораздо… Во время не начал и всё, пиши пропало. У нас тут, знаешь, целые команды ходят. Даже олимпиады свои есть… — апостол невесело рассмеялся.

Футболист опустил глаза, с грустью уставившись на свои зеленые кеды, точно такие же, какие Вова увидел в магазине, но тут же встрепенулся, услышав звук рвущейся бумаги.

— Что вы делаете? Это же его жизнь, а вы её… — с негодованием в голосе воскликнул он.

— Это не «я её», — покачал головой апостол. – Это они его. Зачем ему инструкция его жизни, если жизнь у него чужая теперь? Кем там его решили сделать? – пренебрежительно спросил апостол. – Художником? Бухгалтером? А? – в его голосе нарастало негодование.

— Хоккеистом… — отозвался футболист.

— Ну, хоть в спорт.

— Так и что теперь с ним будет? – негромко спросил парень.

Апостол пытливо посмотрел на футболиста и неохотно ответил:

— Чужая жизнь она и есть чужая. Редко приживается. Да и если приживется – намучается с ней, — всё это время он перебирал карточки с именами, что лежали на столе. – Ну, всё понятно, — он внимательно посмотрел на очередную схему. – Был у нас тут хоккеист. Сашка. Собственная мать убила. Говорила, опасно это, расшибется… — апостол замолчал и вздохнул еще тяжелее, чем до этого. – А тебя кто? Отец Вовкин?

— Всё верно, — футболист кивнул. – Александр Николаевич. Говорит, всегда мечтал в хоккей играть, да мама не разрешала. Вот он своему и «разрешил».

Апостол снова рассмеялся:

— Ох уж эти родители. Всё знают. Ну, вот пускай теперь сами и справляются. Сами его жизнь дальше и строят. А мы, мы больше бессильны.

— Да как же! – возмутился футболист. – Тоже знак пошлите, как той актрисе.

— Как будто не ты в этом мальчике десять лет жил и отца не знаешь, — усмехнулся апостол. – Да и поздно будет. Через пару дней ногу сломает на этом хоккее, прям на лед упадет. Колено всю жизнь болеть будет, дорога в профессиональный футбол всё равно закрыта. Как вырастет, если в депрессию не впадет, попробуем в него тренера подселить, но это уже потом всё. Нет у нас больше власти, пойми ты это.

Футболист с тоской посмотрел на выданную ранее карточку с номером очереди. Ждать следующего перевоплощения ещё долго. Гении не каждый день родятся. Затем нехотя развернулся и побрел, шаркая шипованными кедами, в сторону холла ожидания.

— А знаешь, в чем ирония? – окликнул его апостол.

Футболист обернулся, вопросительно глядя на него.

— Что теперь мать Сашкина себя правой считать будет. Вот так и губятся души, — апостол выбросил в урну разорванную Вовину жизнь и жестом пригласил следующего.