Соленое и сладкое (Деян Энев)
Соленое и сладкое (перевод с болгарского языка)
– Пап, фасоль готова.
– Пусть еще покипит.
– Лазмешать?
– Размешай.
– А это как называется?
– Это называется ошав*.
– А почему ошав?
– Не знаю. Так называется.
– Его тоже лазмешать?
– Размешай. Э… погоди. Да погоди ты! Не этой ложкой.
– Почему не этой?
– Потому. Потому что одно соленое, другое сладкое.
– А хлеб подошел?
– Да уже должен.
– Посмотлеть?
– Посмотри. Только осторожно, не обожгись.
– Я остоложно.
– Подошел?
– Нет.
– Как это нет, если он уже готов! Да ну тебя. Ну-ка отойди от духовки, я достану.
– Пап?
– Чего?
– Почему говолят «подошел», если он никуда не подошел, а лежит в духовке?
– Ну вот так говорят. Откуда я знаю.
– А когда мы есть будем?
– Скоро.
– А почему нельзя вместе соленое и сладкое?
– Потому что бурда получится.
– А что такое булда?
– Когда мешаешь соленое и сладкое.
– А лазве когда ешь фасолю и потом ошава, они в животе не пелемешиваются?
– Надо говорить «когда ешь фасоль и потом ошав».
– Холошо. Когда ешь фасоль и потом когда ешь ошав… Ну?
– Чего ну?
– Они ведь в животе пелемешиваются?
– Ну… Ну вот ты, например, можешь одновременно плакать и смеяться?
– Могу.
– Фиг ты можешь.
– Ну ладно. Не могу. Но мама ведь может? Когда мы ей звоним, она в телефоне то плачет, то смеется.
– Бог с ней, с мамой. Мамы, они такие.
– Когда мы позвоним маме?
– Попозже. Она сейчас на работе в пиццерии.
– Вечел же. Как это на лаботе?
– В Америке еще день.
– Сколько там сейчас влемя?
– Отсчитай назад семь часов. Семь или восемь, точно не скажу. У нас сейчас сколько?
– Сейчас посмотлю на твоих часах. Десять и одна половинка.
– Значит, половина одиннадцатого.
– Да. Половинка одиннадцатого.
– Значит, сколько сейчас в Нью-Йорке?
– Не знаю.
– Ну вот смотри. Отсчитываем назад семь часов: десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре… Там сейчас половина четвертого. Твоя мама на работе до пяти. Потом еще полтора часа едет с работы… Придет самое раннее полседьмого, ну в семь. Значит, тут, в Болгарии, сколько времени будет?
– Полвосьмого.
– Да ты вообще не соображаешь.
– Нет. Сооблажаю.
– Не соображаешь. Совсем мозгами не шевелишь. Как болван какой-то.
– Сам болван.
– Ладно. И я болван. Давай не ругаться. Если у нас пол-одиннадцатого ночи, в Нью-Йорке полчетвертого. То есть… когда там семь вечера, у нас будет – прибавляем еще семь часов, вот так, считаем – от семи до двенадцати будет пять часов и еще два – значит, у нас будет два часа ночи. Понял?
– Понял.
– Повторить?
– Нет.
– Значит, ты не болван?
– Ничего я не болван. Ты сам болван.
– Ладно, ладно… Христо, погоди, не сердись. Давай не ругаться. Дед Мороз сейчас в окна смотрит. Где ругаются, он туда не заходит.
– Когда он к нам плидет?
– Когда уснешь. Когда дети уснут, он тихонько входит, кладет подарок под елку и спешит дальше.
– А мне он что плинесет?
– А что ты у него просил?
– Я плосил машинку с пультом.
– Значит, он и принесет это самое… машинку с пультом.
– Да, только я уже не хочу.
– А что хочешь?
– Хочу мобильник. Маме звонить. А ты знаешь, что в садике у всех есть мобильник? И у Килюшки, и у Боби, и у Малианы.
– Не знаю. Дед Мороз мысли не читает. Что ты у него просил, то он и принесет.
– И плюс у нас нет елки.
– Как это нет. А это что?
– Это одна веточка только. Никакая не елка.
– Очень даже елка. Не надо. Да ты уже засыпаешь, бормочешь невесть что. Давай-ка за стол садиться.
– Двайкзастолсадица, двайкзастолсадица, двайкзастолсадица…
– Так, неси хлеб на стол. Вот твоя фасоль. Вот моя. Ложки клади. Это твоя миска ошава. Это моя. Подожди. Пока не ешь. Я сейчас зажгу лампаду, и прочтем «Отче наш». Так. Если хочешь, повторяй за мной. Готов? Отче наш…
– Отче наш…
– иже еси на небеси…
– иже еси на небеси…
– да святится имя Твое…
– да святится имя Твое…
– да приидет царствие Твое…
– да плиидет цалствие Твое…
– да будет воля Твоя…
– да будет воля Твоя…
– яко на небеси и на земле…
– яко на небеси и на земле…
– хлеб наш насущный даждь нам днесь…
– хлеб наш насущный даждь нам днесь…
– и остави нам долги наши…
– и остави нам долги наши…
– якоже и мы оставляем должникам нашим…
– якоже и мы оставляем должникам нашим…
– и не вводи нас во искушение…
– и не вводи нас во искушение…
– но избавь нас от лукавого.
– но избавь нас от лукавого.
– Вот так. Теперь садись. Тебе вина плеснуть?
– Можно.
– Ну, с Рождеством, сынок.
– С Рождеством, пап.
– Ну давай приступать. Смотри, какой у нас красивый хлеб получился.
– Пап?
– Ну.
– А что это значит – «Отче наш»?
– Отче значит отец. «Отче наш» значит «наш папа».
– А кто такой этот «Отче наш»?
– Это Бог-Отец. Отец Господа нашего Иисуса Христа.
– Ага. Ясно. Пап, а можно кое-чего сплошу?
– Спрашивай, сынок.
– Можно я буду есть одновлеменно и фасолю, и ошав?
– Можно, сынок. Можно.
*Ошав – компот из сухофруктов с медом или сахаром. В Болгарии ошав наряду с вареной фасолью и обрядовым хлебом – обязательный элемент ужина в Сочельник (прим. пер.).
Соленое и сладкое (подстрочный перевод) — не использован
Солено и сладко (оригинал)
Автор Деян Энев
— Татко, бобът е станал.
— Нека поври още малко.
— Да го лазбълкам ли?
— Разбъркай го.
— А това длугото как се казва?
— Това се казва ошав.
— Защо се казва ошав?
— Ами не знам. Така се казва.
— Да го лазбълкам ли и него?
— Разбъркай го. Ама… чакай. Чакай бе! Не със същата лъжица.
— Защо не със същата?
— Защото така. Защото едното е солено, а другото е сладко.
— А питката дали е станала?
— Вече трябва да е станала.
— Да я погледна ли?
— Погледни я. Ама внимавай да не се изгориш.
— Ще внимавам.
— Станала ли е?
— Не.
— Как да не е станала, като е готова бе, човек. Чакай, дръпни се от печката, да я извадя.
— Татко?
— Кажи.
— Защо се казва „станала“, като тя не е станала, а си лежи в печката.
— Ами така се казва. Откъде да знам.
— Кога ще ядем?
— След малко.
— А защо не се смесва солено и сладко?
— Защото ще стане буламач.
— Какво е буламач?
— Когато смесиш солено и сладко.
— Ама нали като ядеш боба и после ошава, в колема ти те се смесват?
— Казва се като ядеш боб и после ошав...
— Добле. Като ядеш боб и после като ядеш ошав… Кажи де?
— Какво да ти кажа?
— Нали в колема се смесват?
— Защото… Ти можеш ли например едновременно да плачеш и да се смееш?
— Мога.
— Можеш чушки.
— Добле де. Не мога. Обаче мама как може? Като си говолим с нея по телефона, тя хем плаче, хем се смее.
— Остави я майка ти. Те майките са така.
— Кога ще йсе обадим на мама?
— По-късно. Тя сега е на работа в пицарията.
— Ама нали е вечел. Как е на лабота?
— В Америка още не е вечер.
— Колко часът е там сега?
— Върни назад 7 часа. 7 или 8, не знам точно. Тук сега колко е?
— Чакай да ти погледна часовника. 10 и една половинка.
— Значи 10 и половина.
— Да. 10 и половинка.
— Колко ще е значи в Ню Йорк?
— Не знам.
— Ето, гледай бе. Връщаме назад 7 часа: 10, 9, 8, 7, 6, 5, 4… Там е 3 и половина следобед. Майка ти е на работа до 5 часа. После има още час и половина път до квартирата… Ще се прибере най-рано в 6 и половина, хайде 7. Значи тук, в България, колко ще е часът?
— 7 и половина.
— Ама ти хич не мислиш.
— Не. Мисля.
— Не мислиш. Изобщо не си използваш мозъка. Държиш се като някой тъпунгер.
— Ти си тъпунгел.
— Добре. И аз съм тъпунгер. Дай да не се караме. Тук като е 10 и половина вечерта, в Ню Йорк е 3 и половина следобяд. Тоест… когато там е 7 вечерта, тук ще е — прибавяме още 7 часа, ето, броим — от 7 до 12 има 5 часа и още 2 — значи тук ще е 2 през нощта. Разбра ли?
— Лазблах.
— Да го повторим ли?
— Не.
— Значи не си тъпунгер?
— Не съм никакъв тъпунгел. Ти си тъпунгел.
— Добре, добре… Христо, чакай бе, не се сърди. Дай да не се караме. Дядо Коледа сега гледа през прозорците. Там, където се карат, не влиза.
— Той кога ще дойде у нас?
— Когато заспиш. Когато децата заспят, той лекичко влиза, оставя подаръка под елхата и хуква нататък.
— На мен какво ще ми остави?
— Ти какво си поръча?
— Аз си полъчах кола с дистанционно.
— Значи ще ти остави това… кола с дистанционно.
— Да, ама вече не искам.
— А какво искаш?
— Искам жиесем. Че да си говоля с мама. Ти знаеш ли, че от детската и Килчо има жиесем. И Боби. И Малиана.
— Не знам. Дядо Коледа не е факир. Каквото си поръчал, това ще ти донесе.
— И плюс това ние нямаме елха.
— Как да нямаме. Това какво е?
— Това е само едно клонче. Не е никаква елха.
— Елха си е то. Недей така. Теб май ти се доспа и се размрънка. Хайде да сядаме да ядем.
— Хайдидъсядъмидъидем, хайдидъсядъми дъидем, хайдидъсядъмидъидем...
— Ето, сложи питката на масата. Ето твоя боб. Ето и моя. Слагай лъжиците. Това е твоята чаша с ошав. Ето и моята. Чакай малко. Недей да почваш още. Чакай да запаля кандилото и да кажем „Отче наш“. Така. Ако искаш, повтаряй след мен. Готов ли си? Отче наш...
— Отче наш...
—… Който си на небесата...
—… Който си на небесата...
—… да се свети Твоето име...
—… да се свети Твоето име...
—… да дойде Твоето царство...
—… да дойде Твоето цалство...
—… да бъде Твоята воля...
—… да бъде Твоята воля...
—… както на небето, тъй и на земята...
—… както на небето, тъй и на земята...
—… насъщния ни хляб дай ни днес...
—… насъщния ни хляб дай ни днес...
—… и прости нам дълговете ни...
—… и плости нам дълговете ни...
—… както и ние прощаваме на длъжниците си...
—… както и ние площаваме на длъжниците си...
—… и не ни въвеждай в изкушение...
—… и не ни въвеждай в изкушение...
—… но избави ни от лукавия.
—… но избави ни от лукавия.
— Така. Сядай сега. Искаш ли малко винце?
— Може.
— Наздраве, татенце.
— Наздлаве, тате.
— Хайде, започвай. Я каква хубава питка сме направили.
— Тате?
— Кажи, Христо.
— А какво е това „Отче наш“?
— Отец значи баща. „Отче наш“ означава „Татко наш“.
— Кой е този „Отче наш“?
— Това е Бог-Отец. Бащата на нашия Господ Иисус Христос.
— Аха. Ясно. Татко, а мога ли да те питам нещо?
— Питай, тате.
— Мога ли да ям едновлеменно и боба, и ошава?
— Можеш, татенце. Можеш.
Мария Громова, г. Москва
Честно говоря, не помню уже, размещала ли его где-то. В ЖЖ точно выкладывала.