Южная осень

Прикрыл октябрь землю листком, когда еще снежком покроет. Божественный воскресный денёк сегодня выдался. За дымкой солнышко. Тепло. Так и тянет за город из удушающих объятий мегаполиса. Отъедешь километров двадцать, куда ни глянь – раздолье южное, со вспаханной землей, подобно «тришкину кафтану» раскроенной на лоскуты с наделами, похожими на рукава. И тут и там мелькают мощные овраги, деля проборами земную шевелюру. Початки золотистые – любимый злак ацтеков – перекочевали давно в теплые амбары и редкое зерно уж собрано с полей малюткой – перепелкой. Не зелены, не ароматны полынные и мятные поля. Где вы, пушистые облака ковыли, ласкаемые ветром? Буренки пестрые и крапчатые кони лакомятся пока еще зеленой травкой на лугу, скоро им предстоит сесть на зимнюю диету. На холмике два величавых длиннобородых козла затеяли неравную борьбу, неподалеку сельский «рефери» привычно наблюдает за итогом.

«Улья в погреб ставь – праздник мёда правь.» На трассе пасечники вовсю торгуют янтарным медом и пыльцой, коричневою грушей, а неподалеку неутомимые грибники с полными ведрами опят заполонили обочину дороги. Поздний грибок – поздний снежок.

Поредел лес, исчезли тени, и березы словно бубнами позвякивают золотыми колокольчиками; алая рябина кружит задорной цыганкой, играя монистами. А как пушист и мягок полог из опавших листьев. И ты, как будто стал счастливым владельцем нежданного богатства: древних, почти истлевших свитков, свернувшихся в трубочки древним папирусом. А вот и солнечный манускрипт на пятничных стволах, и набивной ковер персидский из багряной, желтой, малахитовой листвы. Воистину богач лишь тот, под чьей ногой в осенний полдень ветка хрустнет, зашуршит листок и, неожиданно, вьюнок зазеленеет среди коричневой и золотой листвы, и шепоток кленовый так явственно вдруг отзовется в отдалении звонким соло. Как тихо, невесомо слетает перьями осенних птиц листва, щекочет радужная паутинка, запутавшись в щеточках ресниц. И только где-то вдалеке, в лесном оркестре как в барабан затараторит дятел, настойчиво выискивая самого жирного червя. Сначала созерцанье, потом раздумье тихое, как счастлив Эпикур, и слышишь голос свыше и кажется, что наконец постиг истинный смысл существования — итог долгих и мучительных раздумий.

И тут и там валежник заботливыми руками уже собран к зиме. Вдали слышна песня старого возницы, ведущего подводу к овражьей ложбине. Как на шахматной доске рассыпаны разноцветные фигурки тополей, платанов, кусточки бересклета. А воздух напоен той свежестью и теплым, еще не прелым ароматом трав, который бывает разлит в воздухе только поздней осенью. Красота молдавских Кодр, воспетая Пушкиным. Оставить бы, как юноша Алеко, «неволю душных городов» ради лесного приволья, где дикая роза нехотя отдает свои подсохшие плоды на растерзание прожорливым пернатым, где голубые, салатные, желтые однодневки беспечно помахивают прозрачными крылышками и невдомек им, как короток их век. Вот-вот ноябрь снежком хмельным припорошит лесные тропки, клёны, ели и, с неохотой, сбросят веселый наряд лесные лицедеи, надолго облачившись в скучный монохром.

Вот сядешь на пенек, как в храме на скамейку. Как мастерски октябрь купол разукрасил фресками, все стены в образах и звонкой песней воскресный полдень оглашает птичий хор, и хочется, как в детстве, на домотканый коврик преклонить колени, и молиться матушке-природе за вечную, добрую, мудрую и такую щедрую её красоту.

28 октября, 2018 г.