Зал ожидания

Никита Тимошенко 

ЗАЛ ОЖИДАНИЯ

Суха, мой друг, теория везде,

А древо жизни пышно зеленеет

Иоганн Вольфганг фон Гёте «Фауст»

Просторный, даже гигантский, холл можно было бы назвать пустым, если бы не полумрак, заполнявший его почти до краёв, и группка людей, рассеянных в пространстве. Четыре человека разбрелись по залу, явно преувеличив размеры своих социальных зон. Так действует ощущение пространства: если его в излишке, зачем ютиться и притеснять кого-то. С другой стороны, пустота вокруг, снаружи, неизбежно создаёт ощущение пустоты внутри. Пустоты, которую нужно чем-то заполнить. Ещё лучше – кем-то. Потому в больших городах так много людей и так мало близких, в то время как в немноголюдных деревнях зачастую живут, словно одной большой семьёй. Правда, в итоге тесно и первым и вторым. Одним – от сжимающегося круга незнакомцев и обилия предметов, заменяющих близких (будь то современные гаджеты, шмотки или бесполезная утварь из ИКЕИ); другим – от пристального внимания окружающих, знающих про тебя порой больше, чем ты сам.

— Даже в таком месте приходится ожидать, — нарушил тишину и попытался заполнить пустоту вокруг один из четвёрки присутствующих.

Он указал на информационное табло, висевшее над единственной дверью, на котором красовалась надпись «ЗАЛ ОЖИДАНИЯ: ВиП». Ни в словах, ни в жесте молодого стильно и презентабельно выглядящего человека не было вопроса или предложения беседы. Только завуалированная, но отчётливо считываемая надежда на оную. Он словно протянул окружившей его троице ариаднину нить, могущую вывести их всех из лабиринта наскучивших тишины и скуки. За ниточку эту тут же ухватилась единственная присутствующая здесь девушка, юная и, очевидно, слишком активная для изнурительного, затянувшегося ничегонеделания:

— Ну, это логично, — поддержала она разговор. – Это же зал ожидания. Здесь как раз и приходится ждать.

— Нет, я не про это. Я про то, что ожидание в ВИП-зале можно было бы как-то скрасить. А ожидание, которое не тяготит, которого не замечаешь, и не ожидание вовсе, а так… времяпрепровождение.

— Всё в ваших руках, уважаемый, — крикнул откуда-то из дальнего угла зала мужчина, вальяжно развалившийся сразу на нескольких дзабутонах, огромной горой наваленных в той части холла. – Времяпрепровождайте как вам вздумается. Беседа, вами затеянная, кстати, отличный вариант.

С этими словами он поднялся с пола, подобрал несколько подушек и пошёл в сторону парня с девушкой, навстречу завязывающемуся разговору.

— Нуарненько здесь, не находите? – заметил он по пути к собеседникам. – Не хватает элегантной и без конца курящей леди. Прошу прощения, леди, как я погляжу, на месте, — он приветливо и изящно поклонился. – Вы, случайно, не курите?

— Не курю. Не случайно, не специально, — поддержав игру и откровенно кокетничая, отозвалась девушка. – Да и элегантность у меня совершенно не в стиле нуар.

— Очень жаль. Атмосферно вышло бы, — включился в разговор молодой человек, начавший общение и почувствовавший, что упускает инициативу. – Слабо освещённое помещение, прикрытые жалюзи, дождь, кажется, идёт – всё так стильно, канонично. Даже лампа в том углу помаргивает уместно и колоритно.

— Опять же, весь экшн сводится к болтовне, — шутливо закончил описание жанра и обстановки мужчина, уже приблизившийся, раздавший собеседникам подушки и вновь усевшийся на них.

На вид ему было немного за 30, хотя заметно поседевшие волосы заставляли в этом усомниться. Такое бывает не всегда, но ему седина шла, она смотрелась благородно, не как отпечаток страшной трагедии или пережитых личных драм. Но как украшение. Кто-то носит серебро на шее или на руках, а кто-то – в волосах. На фоне посеребрённой шевелюры большие, внимательно созерцающие мир вокруг, карие глаза казались ярче и живее. Он был одет очень просто, хотя и не безвкусно. Но при таких глазах, как у него, это было совершенно неважно, поскольку даже не замечалось.

— Позволю себе возразить вам, мой друг, — обратился он к молодому человеку. – В течение жизни мы ожидаем очень многого. И далеко не всегда замечаем это. Причём, парадокс: чем активнее мы ждём, тем меньше замечаем.

— Это как это можно «активно ждать»? – перебила юная ненуарная особа.

— Очень просто. Прикладывая титанические усилия и кладя добрую часть жизни на получение того, что мы ждём.

— И как же это можно не заметить? – недоверчиво поинтересовался парень.

— Создаётся ощущение, что ты не просто ждёшь, а что-то делаешь, чего-то добиваешься. Зачастую это ощущение обманчиво. Но оно зашоривает нам сознание – и мы, как кони скаковые, все в пене и в мыле носимся по кругу в предвкушении финиша. А вот смех: финиш на беговом круге может быть либо где угодно, либо нигде. И, напротив, когда ждёшь пассивно, просто сидишь, как мы сейчас, очень отчётливо осознаёшь своё ожидание. Как мне кажется, сознанию в такой ситуации просто нечего делать. Оно оглядывается по сторонам, понимает, что его хозяин бездействует и судорожно начинает рефлексировать. Например, об утекающем без пользы времени и о томительности ожидании.

— Как-то чересчур сложно началась беседа… — тяжело вздохнув, заметил парень.

— А давайте на примерах разберёмся, — предложила девушка. – Вы же говорите, что все мы чего-то ожидаем, так? – уточнила она. – Вот и давайте расскажем, чего в своей жизни больше всего ждёт каждый из нас. Заодно и познакомимся друг с другом поближе.

— И с самими собой… — прошептал устраивающийся поудобнее серебровласый мужчина, которого, однако, никто не услышал из-за шуршавшего под ним дзабутона.

Часы на стене отсчитали очередной час и звонко пикнули на весь зал. Их стрелки, как расставленные руки регулировщика, замерли, показывая ровно девять часов.

— А вы заметили, что за окном какое-то густющее, непроглядное марево? – спросил молчавший до этого мужчина.

Он стоял у окна, осторожно отодвинув одним пальцем жалюзи и украдкой, словно чего-то опасаясь, поглядывая наружу. Он был абсолютной противоположностью Карлсона – мужчиной в полном расцвете бессилия. Но не столько физического, сколько душевного. В свои 54 (не больше) он казался марионеткой, у которой сохранилась от силы пара ниточек и которая, ко всему прочему, находится в руках незаурядно бесталанного кукловода. Он был дорого одет, но при этом совершенно не ухожен: взъерошенные волосы, неопрятная щетина и в целом помятый вид. Веди он себя увереннее, можно было бы решить, что это кэжуал. Но между стилем кэжуал и банальной запущенностью огромная пропасть, на дне которой смиренно почивают все, кто не смог её преодолеть.

— Не просто марево, — подтвердила девушка. – А туман, смог, дым, мгла и хмарь одновременно, окутавшие это помещение. Мне даже за окно смотреть жутко. Кажется, что там, за стеклом, вовсе нет никакой жизни. Как-то уж очень мистично, — на этих словах она, ничуть не прикидываясь, поёжилась. – Так что давайте лучше в наш тесный круг общения, — доброжелательно пригласила она скучающего у окна увядающего мужчину.

— А может быть, с вас и начнём? – предложил ему же молодой человек. – Давайте, поведайте нам, чего ждёте лично вы.

— Нет-нет. Я пас. Ну… вернее, я попозже. Мне нужно подумать… Давайте лучше вы? Вы же первым начали разговор, и у вас это отлично получилось, – неловко и скованно улыбнулся неожиданно сильно разволновавшийся мужчина.

— А что, могу и я. Буду Первым! – заявил парень.

Он уверенно и статно распрямился; поправил пиджак; словно сетевой маркетолог перед презентацией – профессионально, но не очень искренне – улыбнулся своим слушателям и после короткой паузы начал рассказ.

***

— Быть Первым, конечно, почётно, но не просто, — собираясь с мыслями, тянул время оратор. – Ещё труднее понять, чего ты постоянно ждёшь. Особенно, если принять во внимание ваше, уважаемый, замечание на счёт незаметности этого процесса. Но, кажется, я точно знаю, на чём был сфокусирован всю свою сознательную жизнь.

Едва ли его сознательная жизнь была слишком продолжительной. К двадцати семи годам (а именно столько, никак не больше, можно было дать первому выступающему) некоторые только-только входили в пору осмысленной и целеполагающей жизнедеятельности. К этому моменту учёба обычно уже позади, долгая трудовая эпопея ещё впереди, а прямо здесь и сейчас, как правило, шиш да маленько: друзья детства, юношеские чаяния и не очень внушительный жизненный опыт. Тут-то как раз самое место пробудиться хоть какой-то сознательности, поскольку уповать, как показывает практика, больше не на что. Но, как известно, все люди уникальны. И кто-то приходит к этому значительно раньше. Внешний вид выступавшего, его манера говорить и держать себя наводили на мысль, что он, несмотря на свою юность, как раз из числа «скороспелых» и сознательных.

— Ещё в школе я понял, что страстно желаю добиться успеха. Не конкретного успеха в конкретном деле, а вообще. Сделать что-то значительное, что-то, что принесло бы мне известность, славу и много денег. Вернее, не столько денег, сколько жизнь, независимую ни от кого и ни от чего. Наверное, можно так сказать: я всегда ждал момента, когда смогу жить припеваючи, почивая на лаврах. Но, как вы понимаете, добиться этого, ничего не делая, невозможно. Чтобы заработать капитал, способный приносить солидный пассивный доход, нужно активно потрудиться. Я тоже это понял сразу.

— Эдакий неогедонизм в эпоху капитализма, — с улыбкой перебила девушка. – Вроде и приземлённо звучит, эгоистично, но как-то честно, что ли. Правильно. «Хочу денег – пойду потружусь. Хочу много денег – много потружусь».

— Ага. В девяностые много таких неогедонистов объявилось. Они тогда так добротно потрудились, что потом половину Британии скупили, — заметил седоволосый.

Выступавшего эти ремарки нисколько не сбили. Он спокойно дождался, пока все желающие выскажутся, и продолжил:

— На самом деле, первостепенным для меня было оставить свой след на путанных и тернистых тропинках истории, совершить нечто грандиозное. Я думал, деньги к этому сами приложатся. В школе я увлекался всякой эзотерикой и мистикой. Тогда я с упоением читал Грофа, от идей которого буквально учащалось дыхание, если вы понимаете, о чём я, — усмехнулся он сам себе.

— Гроф – это про духовную прокачку и расширение сознания через какие-то особые дыхательные техники?

— Если тезисно и в двух очень грубых словах, то да, — ответил парень. – Так вот. По Грофу, люди находятся в очень тесной эмоциональной и кармической связи друг с другом. Это вы, наверняка, и сами понимаете. Но вот то, что прокачка, как вы выразились, одного человека, так называемого психонавта – дышащего во время сеанса, прокачивает ещё и того, кто за ним наблюдает – ситтера, это лично для меня было невероятным открытием. Более того, практика Грофа показывала, что изменения могут произойти даже в человеке, не участвовавшем лично в сеансе, но знающем психонавта. Настолько прочна связь людей, что изменения в одном человеке неизбежно ведут к изменениям в другом. Получается такая очень сложная и интересная замкнутая система. Прямо, как сообщающиеся сосуды в опытах на уроках физики. Прочитав это, я понял, что тут действует совершенно невообразимое правило: погонишься за одним зайцем – поймаешь двух. Тогда я, юный и наивный романтик, размечтался о том, как бы прокачать половину людей для того, чтобы следом за ними подтянулись все остальные. Представляете, одним заходом преобразить всё человечество, вырвать его из цепких лап сансары?

— Звучит потрясающе. Действительно, грандиозно. Но как это можно осуществить? Не устроишь же ты мировой флэшмоб по дыханию а-ля Гроф.

— Я тогда много самых безумных вариантов перебрал, — рассмеялся парень, по-видимому, вспоминая свою странную детскую мечту. – Самым действенным мне тогда казалось использование какого-нибудь психоактивного вещества, например ЛСД или МДМА. Его можно было бы запустить в центральное водоснабжение всех крупных городов. Неизбежный трансперсональный опыт огромного количества людей привёл бы к удивительным последствиям.

— Благородная идея. Мы с вами наблюдаем эволюцию человеческих нравов. Раньше в колодцы городов выливали яд, чтобы отравить жителей, а теперь вот наркотики. Причём с благими намерениями. Не будем вспоминать, куда ими обычно дорога вымощена. Послушай, но ведь это нереально!

— Да, конечно, — согласился парень. – Естественно, я немного помечтал и оставил весь этот бред. Кроме того, я понял, что даже успех этой трансцендентной миссии не принесёт мне денег и того положения, о котором я грезил. Хах. Скорее, даже наоборот. Зачем кому-то деньги в мире хиппи?

— Позже я обратил внимание на новый весьма интересный тренд, — продолжил он, как только собрался с мыслями. – Блоггинг. Тысячи, может быть, даже десятки тысяч зачастую бесталанных и заурядных людей находили свою миллионную аудиторию и каким-то образом зарабатывали на них сумасшедшие деньги. YouTube в то время полнился самыми разными обзорами: игр, фильмов, чужих фоточек и видосиков в Сети, обзоров чужих обзоров на чужие фоточки и видосики в Сети. Просто Содом и Гоморра в области творчества и искусства! Но что меня поражало, злило и вдохновляло одновременно, так это то, что все они были популярны и хорошо зарабатывали. Им платили, например, за то, что кто-то смотрит, как другой кто-то играет в компьютерную игру. Вы представляете?!

— В детстве я смотрела, как играет за компом мой старший брат. Меня это жутко бесило. Я ведь сама хотела играть, а не наблюдать за ним. Нет, познавательно, конечно, но скучно. И ведь старшему брату не скажешь ничего. Сидела и терпела, потому что своего компьютера не было. А тут – вот ведь смех: и комп есть, и брата нет, а всё равно не играешь. Это, как смотреть порно с участием твоей жены, которая в этой же комнате находится… Ой, простите, мальчики, — поняв, что её понесло, и раскрасневшись, девушка замолкла.

— Вот и я о том же! Забавы ради я хотел транслировать на YouTube, как читаю книги или сплю. Уверен, нашлась бы публика. Какие-нибудь квази-интеллигенты или извращенцы. Хотя, как по мне, всё это извращение. Поэтому идею видеоблоггинга я сразу отмёл. Доходно, не спорю, но совсем не по душе. Глядя в свой Инстаграм, я понимал, что простых, живых и искренних людей там давно нет. Каждый полуторный – блоггер, фотограф, модель, бизнес-консультант или продавец. И, главное, у всех куча лайков, все выглядят такими успешными и состоятельными. Невольно думаешь, что это благодаря правильной интернет-активности. Мне становилось не по себе от мысли, что пока я свой Инстаграм превращаю в он-лайн фото-альбом, другие там зарабатывают имя и деньги. И я тоже решил попробовать. Сначала я долго думал над каждым своим постом. Искал вдохновение, писал и переписывал текст, пытался дать миру что-то новое, свежее. Я даже почувствовал себя писателем. Но вот беда: как сотни лет назад, так и сейчас, настоящий писатель с трудом и лишь по большому везению может заработать на своей душе и своих мыслях. Но сейчас всё ещё сложней – таких писателей пруд пруди, леску бросил – и уди: кого ни поймаешь на крючок, тот писателем будет. Видя, что на красивых фотографиях сочных задниц и на банальных подписях к ним зарабатывают куда больше, чем на истовом искусстве, я покончил с сизифовым трудом. И правда. Стильная фоточка, под которой больше хэштегов, чем интересных мыслей, имела количественно иной успех. Но не качественно. Я продолжал ощущать себя никем, безликой каплей в виртуальном океане, плещущемся на экране чьего-то телефона. Моя демо-версия популярности (я всё-таки не стал интернет-звездой первой величины) совершенно не принесла удовлетворения. Она была какой-то эфемерной, словно выдуманной и ненастоящей.

— В одном древнем даосском трактате, «Хуайнань-цзы», если не ошибаюсь, я как-то встретил очень меткий и красивый образ – «глухой певец». Китайские мудрецы так его раскрыли, и это настоящая поэзия: глухой певец поёт, подражая людям, не для собственного удовольствия; звук выходит и рассеивается, — многозначительно, словно ни к кому не обращаясь, промолвил серебряноволосый мужчина.

— Это вы к чему? – смутился парень.

— Прости. Просто на ум пришло и вырвалось. Продолжай, пожалуйста.

— Вдоволь наигравшись в блоггера, я отправился в офф-лайн. «Для реальных планов – реальный мир» — решил я. К этому моменту до меня дошло, что путь к славе и богатству долог и тернист; только кажется, что до звёзд рукой дотянуться можно. Они дальше, чем я думал. Но ведь и больше, чем кажутся с Земли. Эта мысль меня питала и вдохновляла. Я решил устроить небольшой, немного жульнический на первый взгляд, но, по сути, благородный бизнес. Для большого города – идея была что надо. Для начала открыть любую фирму, по оказанию каких-либо услуг, например, риэлтерских – классика жанра. Назовём её фирма «А». Какое-то время, сколько сможет, эта фирма собирает с клиентов деньги, потом закрывается и буквально растворяется в небытии. На её месте, в том же офисе появляется фирма «Б», также открываемая мною, которая занимается возвратом долгов. Обманутые клиенты фирмы «А» бегут с претензиями в её офис. А там, вот те нате, — другая фирма. И, как на радость, возвращающая чужие долги. За высокие комиссионные, не меньше, чем за 50% возвращаемой суммы, фирма «Б» прямо на месте отдаст деньги, забрав у клиента все права требования к фирме «А». Нормальная практика в современной юриспруденции. Дорого, но надёжно. Люди охотно вернут себе хотя бы половину потерянных денег. Беспроигрышный вариант! По сути, берём у людей деньги и возвращаем им лишь половину, практически ничего не делая.

— В чём здесь жульничество, понятно. А где благородство, позвольте узнать?

— Комиссия фирмы «Б» — это плата людей за бесценный урок: в современном мире нужно быть бдительным и осторожным. Уровень правовой грамотности у нас в стране оставляет желать лучшего. В основном из-за того, что люди не думают, что делают, не вникают в соглашения и не читают договоры. На молоке обожгутся – будут на воду дуть. И больше в такую нелепую ситуацию не попадут.

— И как? Удалось народ просветить?

— Пока нет, — признался Первый. – Очень спешил сегодня на встречу с компаньоном, но опоздал, — после этих слов он погрустнел и, совсем опечалившись, переключился на другую волну. – Ну, вот почему мне так не везёт вечно? Я же всегда старался людям что-то полезное дать. Писал для них в Сети, старался; думал всё время, как не просто обогатиться за их счёт, а в ответ чем-то обогатить их… А всё тщетно…

— Да ты же просто зазвездить хотел и деньжат срубить! — резко одёрнула его девушка. – А строишь из себя филантропа и человеколюбца. Тобой же нифига не гуманизм двигал всю жизнь. Чего ты ещё ждал-то?!

— Да какая разница чего я хотел изначально и больше: денег или сделать нечто большое и важное?! Одно другому не мешает. Даже наоборот – гармонично дополняет.

— И что, дополнило? Хоть что-то из этого бреда тебе удалось? – не унималась она.

Молчание Первого рассказчика было красноречивее любого ответа.

— Видать есть разница, — подытожил седоволосый, всё это время сидевший неподвижно и внимательно слушавший. – Очень интересная история. И любопытный ход мысли, — примирительно заявил он, как бы призывая не развязывать спор. – Может быть, теперь вы расскажите о себе, милая фройляйн?

— С удовольствием буду Второй, danke schön[1]! – манерно и игриво поклонилась она слушателям.

***

— Да… Всё-таки чужая душа – Потёмкин, — начала она комментарием предыдущего выступления.

— Может, всё-таки «потёмки»?

— Нет! Именно «Потёмкин», — настояла девушка. – На первый взгляд всё так чудесно, а присмотришься – и неясно, что за фасадами скрывается, и чувствуется какая-то фальшь. И, по-моему, я даже знаю, что меня смущает.

— И что же? – недовольно и как-то обиженно спросил Первый.

— Такая императорских масштабов жажда заработать славу и деньги. Или, наоборот, инфантильная прихоть надкусить все сладости. Нет, конечно, можно заработать все деньги мира. Вот только когда их тратить, если всё свободное время ты зарабатываешь? – вопрос, кажется, не адресовался никому.

— То есть лучше, когда свободного времени больше, чем свободных денег? –язвительно поинтересовался Первый.

— Да оба варианта – вообще не вариант, — вклинился в спор серебряноволосый. – Всё должно быть гармонично. Ещё Парацельс в незапамятные времена говаривал, что и яд, и лекарство определяет доза. Сообразно этому, и деньги, и свободное время одинаково могут стать как ядом, так и лекарством. Всё дело в их количестве, отношении к ним и применении.

— Вы же наш Соломон! – просияла Вторая.

— И, кстати, — пока она не продолжила, с усмешкой добавил новоявленный Соломон. – Считается, что история о потёмкинских деревнях – небылица и вымысел.

— Но идиома-то не вымысел, — парировала девушка. – Ладно, я своими мыслями на счёт истории Первого поделилась, теперь поделюсь своей историей.

— Мои заботы, как и у Первого, родом из детства. Как, пожалуй, и у всех. Хотя, собственно, забот в школьные годы чудесные мне как раз таки и недоставало. Сейчас я думаю, что проблемы, переживания, заботы и всё такое – важная человеческая потребность, о которой почему-то забыл Маслоу. И, даже если всё хорошо, человек обязательно выдумает весь этот мрак. Вот и я, будучи весьма популярной девочкой в школе, — на этих словах внимательно слушавшие мужчины ещё и присмотрелись, оценивая её и воображая, сколь хороша она была в школе. – Выдумывала себе сердечные страдания. Я много думала о чувствах… Даже звучит смешно. Я вообще много думала там, где надо чувствовать.

— Нетипично. Обычно девушки чувствуют там, где надо думать.

— Да, я вообще удивительная, — картинно расхвалилась она.

Звучало это тоже удивительно. Но удивляла вовсе не милота, а притворность, которая, казалось, была главной чертой молодой девушки. В молчании она походила на ожившую статую – невероятно красивую, утончённую и женственную. Но очарование быстро рассеивалось, как только она начинала говорить. Складывалось впечатление, что андроид с человеческим лицом пытается походить на типичную девочку. В довольно сухой и порой холодный двоичный код мысли время от времени вкрадывалась показная теплота и девичье обаяние. Но сбой программы это вызывало не в ней, а в слушателях. Конечно, если они больше слушали, нежели смотрели. Потому что мужской глаз, который и без того обманываться рад, в её случае провести было совсем несложно.

— Если с мыслями для меня всё было предельно ясно – они рождаются в моей голове, то с чувствами всё обстояло намного путанее, — продолжила она свой рассказ. – Мне не давал покоя вопрос: где же в моём теле находится источник чувств? Многие не сомневаются, что в сердце. Но ведь оно просто качает кровь по организму. С эмоциями проще – они стихийно вспыхивают в нас и угасают сами собой. Но чувства… Я ощущала странное волнение, когда какое-то чувство, как говорят, переполняло грудь. Но, по большому счёту, я это воспринимала умом, верно? И умом поддерживала их огонь в себе. Я по-разному оценивала людей и события, по-разному думала о них. Так, как следствие, формировалось и разное к ним чувство. Выходит, и чувства, – продукт интеллектуального анализа. Так я заключила и решила проверить свою догадку. Я тогда встречалась с одним парнем. Он был моей первой юношеской любовью, а она, как вы знаете, особенно слепа и беззатейна. В то время как мои одноклассницы делали первые неловкие шаги в мир необузданных страстей, я решила его перешагнуть. Говорят, чувства сильнее разума. Я попыталась опровергнуть этот вздор. Теоретически идея была проста – подчинить любовь разуму, которому, как я полагала, она и так подчинена, только обычно неподконтрольна. На практике же самым сложным оказалось порвать с любимым человеком. Сказать ему «Пошёл прочь! Я тебя не люблю!», когда сердце, казалось бы, кричит обратное. Отдалиться и остыть было проще. Да, какое-то время я терзалась муками совести, сомнениями, какими-то чувственными фантомными болями и рвалась обратно. Но довольно быстро всё пришло в норму. Словно мозг провёл переговоры с сердцем, объяснил ситуацию и авторитарно разрешил все душевные страдания. Пофиксил[2], что называется, проблему.

Она оглядела слушателей, давая возможность задать вопросы или прокомментировать её поступок. Однако никто не проронил ни звука. Трудно найти уместные слова, когда рассказывают о гибели. Даже если это гибель чувств. Все напряжённо ждали продолжения.

— Так я убедилась в своей правоте: чувства, как и мысли, рождаются в сознании. Потом у меня было ещё много отношений. Но все они заканчивались одинаково. Новых чувств и любви я почему-то не могла испытать. Словно открывшаяся мне тайна об их природе наложила печать на чувствование. Вернее, чувства были. Но я не могла понять, верно ли я их трактую. Я встречалась с парнями до тех пор, пока в голову не закрадывалось сомнение – любовь ли это. К этому моменту я хорошо узнавала человека, понимала его и уважала. Нам всегда было хорошо вместе. Но была ли это любовь? Все эти страсти, искорки и испепеляющие бури эмоций, о которых так много пишут, поют, которые снимают в кино и рисуют, – их не было. Зато было сомнение. И скука. Вот что сидело на подкорке и точило меня изнутри. Всякий раз я не могла с уверенностью сказать, что он – моя вторая половинка. Откуда я могла это знать? Ведь вокруг бесконечное множество парней, которые ничуть не хуже, в чём-то наверняка лучше. Как можно быть абсолютно уверенной, не сравнив? Мы даже штаны перед покупкой примеряем! А с человеком ведь куда сложнее всё. И значимее. Всякий раз сравнивать нечего. Все люди, с одной стороны, одинаковые, а с другой – несравнимы.

— Перефразируя, — язвительно перебил Первый. – Конечно, можно всю жизнь искать настоящую любовь. Вот только когда при этом любить?

— Мне казалось, что с равным успехом я могу быть с кем угодно другим, — проигнорировав выпад, продолжала она. – И я уходила к другому… но не от этих навязчивых мыслей.

— И к чему вы пришли в итоге?

— Да ни к чему! – неожиданно резко бросила девушка.

Все замолчали. Воцарилась гнетущая тишина.

— С моим нынешним молодым человеком я уже три с половиной года, — спокойнее продолжила девушка. – Всем кажется, что мы прекрасная пара. Недавно он сделал мне предложение. Но я до сих пор так и не поняла, кого любила по-настоящему и любила ли вообще. Сердце молчит, а разум мечется. Я так и не знаю, где рождаются чувства. Вероятно, где угодно и в ком угодно, но не во мне. Быть может, так люди и создают семьи – когда всё просто неплохо. Ведь, по логике, это уже хорошо.

— Что тут скажешь. Сколько людей, столько и ожиданий, — пожимая плечами, заметил серебряноволосый.

— Надо же, — задумчиво промолвил самый старший из присутствующих. – Я никогда и не думал, что так надрывно можно ждать любви и пытаться чувствовать.

— Ну а чего же ждали вы сами? – в упор глядя на него, спросила Вторая. – Вы следующий. Расскажите нам.

***

— Раз уж все говорят про детство… — неуверенно начал Третий и ненадолго сбился. – Пожалуй, моё детство также оставило свой отпечаток на моих ожиданиях от жизни. Я с детства очень любил читать… Ну, вернее, не с самого раннего детства и не сразу. Родители мои были людьми интеллигентными и рано начали приучать меня к чтению. Конечно, поначалу мне это претило. Не поверите, но когда-то я был непоседливым озорным мальчишкой, — улыбнулся он, со светлой ностальгией вспомнив давно минувшие годы. – А меня буквально сажали за стол и совали книгу под нос. Я читал невнимательно, лишь бы быстрее закончить эту пытку. Так продолжалось до тех пор, пока я не открыл для себя фантастический мир Толкина и его «Властелина колец». Я ушёл в эту вселенную с головой! Впервые я читал с упоением, смакуя каждое слово! Что уж говорить о самой истории. Знаете, что меня восхищало тогда больше всего? – обратился он к слушателям, которые слушали с большим интересом и ответили лишь кивком. — То, что даже простой хоббит может стать великим героем.

Постепенно Третий расслаблялся и начинал говорить всё увереннее, всё более увлечённо и увлекательно. Становилось ясно, что вымышленный мир его действительно чарует и вдохновляет.

— Читая произведения, подобные «Властелину колец», — продолжал Третий. – Я начинал верить, что у жизни для каждого припасён грандиозный путь, возвеличивающий самого маленького. Это давало мне надежду. Я и сам чувствовал себя бессильным и ничего незначащим хоббитом. Потому долгие годы ждал того самого Гэндальфа, который однажды придёт и перевернёт весь мой мир.

— А были ли вы готовы к такому перевороту? – спросила Вторая. – Ведь не каждому по силам и по душе брести босым неведомо куда, продираясь сквозь тернии и полчища монстров.

— Не знаю, – печально ответил Третий. – Мне не довелось проверить. Гэндальф так и не пришёл. Зато я всецело убедился, что жизнь, в которой никогда нет места подвигу, ничем не легче и не лучше. Да, мне всегда хотелось быть героем сказки. Он существует только тогда, когда это необходимо по сюжету, и делает при этом что-то важное, влияющее на ход всех вещей в произведении. В остальное время персонажа словно и нет вовсе. Он будто выпадает из кадра. Мы же с вами всегда в фокусе жизни, и очень редко когда делаем что-то значимое. Оттого вместо сказки переживаем невыносимо скучную, бессмысленную и почти бессодержательную былину.

— А может, просто автор у вашей сказки бездарный, — совершенно не к месту пошутил Первый. Поймав на себе осуждающие взгляды остальных слушателей, он поспешил сгладить неловкость первым пришедшим на ум вопросом. – А чем вы занимаетесь?

— Тут всё предельно жизненно и закономерно. Из любви к чтению я поступил на филологический факультет. А отучившись, устроился в библиотеку. Сами понимаете, в таком месте ничего выдающегося не совершить. Тишина, в основном пустота и миллионы страниц многовековой мудрости. Я лишь читал книги и помогал их найти другим читателям. От этого на душе становилось ещё тяжелее. Меня окружали труды самых выдающихся интеллектуалов и пассионариев в истории человечества. Находясь всё время в ярком свете их гениальности, я не освещался, а блёкнул.

— Неужели вы не могли заняться чем-то другим, что устраивало бы вас больше?

— Мне предлагали стать лектором в вузе, в котором я учился. А один мой университетский друг, который, кстати, всегда у меня списывал, предложил пойти ведущим на канал, где он работал.

— Ну? И? – перебила Вторая.

— Я отказался. Куда мне! – отмахнулся Третий. – Какой из меня оратор. Я же с детства – читатель.

— Но ведь предложения были такие крутые! – разочаровалась девушка не меньше рассказчика.

— В университет бы я не пошёл точно. Преподавать наравне с людьми, которые когда-то учили меня… Мне кажется, я этого недостоин. Как-то это странно, неправильно… — сбивчиво и невразумительно попытался объяснить Третий. – А принять подачку от того, кто всегда учился хуже меня, мне не позволила гордость. Это же оскорбительно и самоуничижительно!

— Знаете, — вступил в разговор молчавший до этого Четвёртый участник беседы. – В жизни мы все, словно неправильно настроенный фотоаппарат – ловим и запечатлеваем не улыбки и радость, а угрюмость и печали. Почему-то они запоминаются куда чаще и сильнее. Но, заметьте: в игре всё с точностью наоборот. Во что бы мы ни играли: в карты, домино, в спортивные или компьютерные игры – по их завершении мы с восторгом вспоминаем всё. Мы, конечно, сетуем на неудачи, но с азартом. А как мы воспеваем наши победы! Так почему же с жизнью-то не так?

— И почему же?

— Мне кажется, — поспешил ответить Четвёртый на свой же вопрос. – Потому что в жизни мы очень серьёзны. А в игру вступаем с лёгкостью и некоторой беспечностью, ожидая от неё удовольствие. Поэтому находим его, даже проиграв. В игре ведь главное – это процесс. А игровой процесс всегда увлекателен и приятен. Чего же мы тогда ждём от жизни, если постоянно находим в ней недостатки и горести? Неужто, разочарований? Ведь нет же!

— И что вы в таком случае предлагаете? – немного раздражённо спросил Третий.

— Воспринимать жизнь, как игру, конечно же! – последовал ответ. – Которой она, кстати, и является. Древней захватывающей и увлекающей из воплощения в воплощение мириады умов и душ. Божественная игра – лила.

— Ну вот! – в голосе Первого прозвучал нескрываемый скепсис. – Мистика какая-то началась.

— Да мистику можно и отбросить, — ничуть не смутился Четвёртый. – Стоит только увидеть жизнь в этом свете, как игру, — и всё сразу преображается. Мы вспоминаем, как получать удовольствие от жизни, что бы при этом ни происходило. А почему нет? Разве в игре может быть что-то серьёзное и трагичное, кроме того, что таковым назвали лично мы? Я это к чему. Не лучше ли жизнь сравнивать с игрой, а не со сказкой? – обратился он к Третьему и, не дожидаясь ответа, задал другой вопрос. – Почему в игре так легко лажать?

— Ну… Наверное, потому что мы знаем: игра временна. Она быстро закончится, и мы из неё выйдем. Но что это значит? К чему это?

— А разве с жизнью не так? – многозначительно и лукаво поинтересовался серебряноволосый. – Разве в жизни мы не временно? Не проездом?

— Временно, – согласился Третий. – Но не так уж она и коротка.

— Откуда вам знать?

— Я не знаю. Но я много думал об этом раньше. Каждый день умирает примерно сто шестьдесят тысяч человек. Это приблизительно два человека в секунду.

Кто-то из слушателей тихонько присвистнул. Любитель книг и, как оказалось, статистики, не прерываясь, продолжил:

— Это округлённо. Конечно, имеют место ежедневные флуктуации, но я не брал их в расчёт. На земле живёт порядка семи миллиардов человек. Получается, что ежесекундно мой шанс умереть равен одному к трём с половиной миллиардам. То есть, критично мал.

Слушатели недоумённо уставились на Третьего, пытаясь проследить ход его мысли и вникнуть в причудливую арифметику.

— Выходит, умереть отдельно взятому человеку практически невозможно. Размышляя дальше, я заключил следующее: если нашему умозрительному отдельно взятому человеку будет везти так, словно фортуна не просто повернулась к нему, а всю жизнь неотрывно смотрит глаза в глаза, его максимальный запас жизненных мгновений должен составить три с половиной миллиарда секунд. Ведь в какой-то миг из трёх с половиной миллиардов ему должно не повезти. Так ведь? И тогда этот единственный миг сыграет с ним фатальную шутку. Три с половиной миллиарда секунд – это где-то 110 лет жизни. Кто жил меньше, тот, так сказать, неудачник: какая-то из трёх с половиной миллиардов секунд оказалась для него критично неудачной. Кто живёт дольше 110 лет, вероятно, забирает себе мгновения жизни менее удачливых. Ведь средне-статистически всё должно быть так, как я рассчитал. Я не хочу быть ни неудачником, ни похитителем чужих мгновений. Я хочу прожить причитающиеся мне 110 лет.

— Мрак какой-то! – не скрывая негодования, прошептал Первый.

– Жизнь любить надо, а не доживать! — провозгласила Вторая. – Я понимаю, что вы разочарованы ею. Но всё можно исправить волевым усилием. Переосмыслить всё можно.

— Вот только не вам мне про любовь рассказывать, барышня! – огрызнулся Третий.

— А ведь она права, — вступился Четвёртый. – Я вам расскажу другой софизм и другую теорию. Чем больше нам нравится наша жизнь, тем лучше мы начинаем жить. А чем лучше мы живём, тем больше нам начинает нравиться наша жизнь. Цикл этот самодостаточен – получается бесконечное восхождение.

— Какое-то масло масляное, — несогласно буркнул Третий.

— Может быть. Но в нём колоссальная смысловая калорийность, — парировал серебряноволосый. – Как и в обычном масле, обычная калорийность.

— Знаете что! – неожиданно агрессивно выпалил Третий. – Эти свои нравоучения оставьте для наивных романтиков. Был я таким, пробовал, верил! Не случается чудо, ни по щучьему велению, ни по моему хотению. Устал я от этих сказок, или игр, или как вы там ещё это назовёте. Осточертело! Теперь я просто жду конца, когда истекут отведённые мне годы. И жаль, что, по моей теории, земную жизнь я прошёл лишь до половины, а уже давно застрял в сумрачном лесу!

Последние предложения он уже не говорил, а кричал, яростно дёргаясь и брызжа слюной. Какое-то время все напряжённо молчали. Слушателей буквально контузил такой взрыв эмоций. Они недоумевающе переглядывались, силясь понять, что сейчас произошло и что будет дальше. Нужно было что-то сделать, как-то разрядить обстановку и охладить накал страстей. Но каждый боялся сказать что-то не то и спровоцировать очередную детонацию. Вскоре Третий остыл и сам.

— Прошу прощения за это, — извинился он тихо, кажется, действительно раскаиваясь за свою неуместную реакцию.

Остальные немного расслабились, поняв, что критический момент миновал. Быстрее всех непринуждённо, как ни в чём не бывало, разговор продолжил Четвёртый:

— Вот об этом я и говорил. Как можно получать удовольствие от жизни или, пусть даже, игры, если ждёшь её конца…

— Ну, хватит! — перебила Вторая, с сочувствием поглядывая на Третьего, который сложил руки на груди, повесил голову и совершенно ушёл в себя. – Лучше о себе расскажите. Вы у нас последний – Четвёртый.

***

— Моя история несколько отличается от ваших, — начал свой рассказ Четвёртый. – Я рос в цирковой семье акробатов и не ведал никаких печалей. Жизнь была сплошным карнавалом: тренировки, гастроли, выступления, яркий свет и океан восторженных глаз, уставившихся из зала. Ну и много самых разных животных, с которыми мне разрешали играть. Так было до моих восемнадцати лет. Через несколько дней после моего совершеннолетия родители разбились во время выступления. Они выполняли, в сущности, несложный и весьма распространённый трюк: отец по натянутому под куполом канату нёс стоящую у него на плечах маму. Конечно же, без страховки. Чтобы сильнее впечатлить публику. Что-то пошло не так. Отец оступился. И уже через мгновение они оба бездвижно лежали в центре круглой арены. Я в это время стоял на противоположной стороне каната и ждал их, чтобы вместе продолжить выступление. То краткое мгновение, что они летели вниз, мне показалось вечностью. Всё было, словно в замедленной съёмке. Мне показалось, что я успел поймать взгляд мамы, которая, падая, с невыразимой любовью и болью смотрела на меня. Это был её прощальный подарок мне, и я до сих пор храню его в своём сердце.

Трое слушателей замерли, почти не дыша. Эта история действительно отличалась от предыдущих. Никто из них и не думал, что она начнётся с такой жуткой трагедии. Даже Третий, сидевший до сих пор в оцепенении после своего выступления, мгновенно отвлёкся от своих переживаний. Четвёртый говорил спокойно, без малейшей дрожи в голосе. Судя по всему, рана эта давно затянулась и уже совсем не болела. Что ещё больше удивляло слушателей.

— Поначалу я никак не мог отойти от шока. Не осталось ничего, кроме боли и ужаса. Словно меня выбросило в открытый космос, в пустой и холодный вакуум. Депривация жизни. Так я это ощущал. Когда чувства начали возвращаться, они оказались совсем не теми, что были раньше. Я возненавидел всё вокруг. Меня переполнял мрак, который через какое-то время начал сжирать изнутри. Это страшно тяготило. Я понимал, что увязаю в болоте собственных страданий. Ничто вовне не помогало: ни алкоголь, ни поддержка близких, ни сеансы психолога. Тогда я понял: искать выход нужно в себе. Вытащить себя за волосы из этого болота. Я начал много читать. В основном духовную литературу. Неспроста ведь люди тысячелетиями ищут в ней ответы на одни и те же вопросы. Я завёл дневник. Вскоре понял, что изо дня в день пишу об одном и том же. Моё сознание никак не могло остановиться, оно, как юла, бешено вращалось вокруг одной и той же болевой точки. А я усердно искал что-то светлое, былых ярких красок в мире, ставшем вдруг монохромным. Пожалуй, самое большое, чего я ждал в своей жизни – это появления Бога. Я интуитивно чувствовал, что только в нём есть спасение. Всё это время я не тренировался и не выступал. Боялся выполнять любые упражнения. Меня оставили жить в нашей труппе, но долго так не могло продолжаться. Я понимал, что выхода лишь два: либо на сцену цирка, либо из цирка. Ничего другого я не умел, поэтому ежедневно приходилось пересиливать себя и перебарывать свой страх.

Как ни странно звучит, справиться мне помог совсем маленький медвежонок. Его привезли к нам избитого, со сломанной лапкой, местами с обожжённой шерстью и надрезанным ухом. Браконьеры убили его мать, а над ним жестоко поглумились и оставили умирать. Егеря нашли его едва живым, немного выходили и отдали нам. Медвежонка искалечили не только физически. Первое время он напоминал маленький сгусток страха. И меня в то время. Когда к нему тянулись покормить или приласкать, он, дрожа, съёживался клубочком, закрывая мордочку неуклюжими лапками. На это трудно было смотреть без слёз. Я взял на себя заботу о медвежонке. Ходил к нему каждый день, наблюдал за ним. И в какой-то момент подумал: он постоянно всего боялся, потому что слишком хорошо помнил произошедшее с ним, постоянно пребывал в том эпизоде и переживал его. Хотя всё уже давно поменялось. Он был в другом месте, с другими людьми, всё было другим. Но не он. В этот момент я понял, что ничем не отличаюсь от него. Физически я находился здесь, в цирке, где, по большому счёту, всё было хорошо. Но мыслями я оставался на той стороне каната, до которой так и не дошли мои родители. Я ежесуточно, ежесекундно переживал тот страх. Но не тот момент, в котором находился сейчас. Получалось, что я не выступать боялся, а воспоминаний, не оставлявших меня.

— И это маленькое осознание помогло тебе выкарабкаться? – с участием спросила Вторая.

— Немного. Я начал заниматься. Внутреннее смятение не оставляло меня. Я же, в свою очередь, не оставлял духовных поисков. К этому моменту я открыл для себя удивительную сокровищницу дзен-буддизма. Следуя древним традициям, я начал медитировать и ломать голову над коаном. Попавшийся мне звучал так: «Наличие ничего не делает тебя никем».

— Бессмыслица какая-то, — задумчиво буркнул Первый. – По мне, так и медитация – та ещё блажь. Сидишь со своими проблемами в голове, когда можно что-то реальное делать. Но про неё хотя бы говорят, типа помогает. Якобы. Но вот эта абракадабра. Какой от неё-то толк?

Четвёртый добродушно улыбнулся и также спокойно продолжил:

— Не знаю, заметили вы или нет, но духовность сегодня стала сродни моде и даже вещизму. Популярной и слишком экзотеричной. При этом ненасытной и часто потребительской. Многие без конца что-то ищут, добывают и накапливают какой-то внутренний багаж. Конечно, может быть, я просто сужу по себе. Примерно так было со мной. Я, как какой-то старатель, одержимый золотом, искал, отсеивал и вымывал крупицы истины и Бога, из мутной гущи чужих знаний. Но, если золота мало, и его реально приходится искать, то Бог – везде. Правда, понял я это не сразу. Пока моя «духовность» была чисто теоретической, пока я лишь читал и думал, я продолжал ненавидеть жизнь и себя. Чем больше знаний я получал, тем больше жизнь казалась поганой шуткой, жестокой и бессмысленной насмешкой над всеми нами. После того, как я перешёл к практике, начал медитировать, жизнь, конечно же, не стала другой. Всё шло своим чередом. Мироустройство от этого не поменялось. Поменялся я и моё к нему отношение. Я перестал фокусироваться только на негативе, и жизнь представилась мне по-новому – многогранной и неоднозначной. И я принял её такой, какая она есть – во всём её многообразии форм.

— Это всё понятно. Я нечто подобное много раз читал во всяких пабликах во ВКонтакте. Про коан расскажите, — настойчиво повторил вопрос Первый. – Мне, правда, интересно, — он невинно пожал плечами, поймав на себе порицающий взгляд Третьего.

— На кривой козе к коану не подступиться. Он кажется нам абсурдом, белибердой. И вскоре мы заключаем, что размышлять над ним бессмысленно и глупо. Действительно, он ведь не даст никакого полезного ответа ни на какой важный вопрос. Но задумайтесь: разве этот коан или любой другой, типа «Как ты выглядел до рождения?», чем-то отличается от фундаментальных вопросов, которые тревожат человечество всю его историю – «Кто мы? Откуда мы пришли и куда идём?»? Когда мусолишь в мыслях коан до тех пор, пока он не взорвёт мозг, понимаешь, что между этими вопросами нет никакой разницы. Ответ на вопрос «Кто мы?» также не облегчит тебе жизнь. Сколько философы ни старались, они так и не ответили ни на один серьёзный вопрос, так и не решили ни одну проблему. А вся хитрость в том, что и не надо. На большинство вопросов вообще не нужно отвечать, в особенности – на самые «важные» и «главные», — последние слова Четвёртый иронично выделил.

— Опять какой-то бред сумасшедшего, — развёл руками Первый.

— Да. Парадокс, — подтвердил Четвёртый. – Я тоже долго это не мог понять. Потом до меня дошло: зашориться и бежать за истиной бессмысленно и глупо. Откуда мне знать, что истина впереди, что гонка эта вообще существует? До этого я оголтело нёсся за химерой – неверно понятой извращённой догмой. Но однажды осознал: как только мы перестаём задавать вопросы, сами собой появляются все ответы. И наоборот. Чем усерднее мы ищем ответы, тем больше мы находим вопросов.

Он поглядел на задумчивые лица собеседников. Каждый пытался дешифровать послание, путаясь в нём ещё больше.

— Ваши слова напоминают какую-то хитрую апорию, — заключил Третий. – Вроде бы, всё логично и абсолютно ясно, но совершенно непонятно, как соотносится с реальностью и возможно ли в принципе.

— Можете считать это ещё одним коаном. Потенция к просветлению в нём столь же велика, — рассмеялся Четвёртый, чем немного разрядил обстановку и ослабил напряжённое умствование слушателей.

— Выходит, вы у нас единственный, кто нашёл, что искал. То есть, ждал от жизни? – заключила Вторая.

— Да нет. На самом деле, я просто перестал ждать.

— Тьфу ты! – выругался Первый. – Опять какая-то нелогичная абракадабра.

— Ну, нет! — не отступалась Вторая. – Это, мне кажется, нехороший признак. Перестают ждать мёртвые. А что касается живых…

— А вы типа самые живые и вечно молодые? – грубо, но как-то добродушно и необидно перебил Четвёртый. – Пока мы чего-то ждём и столь лукаво мудрствуем, древо жизни, как говорится, пышно зеленеет. Вы заметили, что никто из вас так и не дождался?

— Ну, может быть, просто ещё не время? – возразил Первый. – Мы же стараемся. В будущем дождёмся. Добьёмся!

— Уверен? – как-то лукаво и загадочно улыбнулся Четвёртый. – Мы обычно напряжённо ждём, что-то усердно делая. При этом мы себя страшно обманываем. От нас зависит куда меньше, чем мы думаем. Наша главная задача – не создать удачный случай и даже не дождаться его, а просто не пропустить. Случай на то и случай, что случается сам по себе, независимо от наших хотений. В жизни вообще очень многое происходит помимо наших желаний и ожиданий.

Едва Четвёртый закончил фразу, как вдали скрипнула единственная в зале дверь. Это произошло так внезапно, что все четверо немного вздрогнули от неожиданности. Словно резкий и мерзкий будильник вытянул из сна в реальность, о которой все успели забыть. Как это чаще всего бывает со сновидениями, которые забываешь тут же по пробуждению, все четверо мгновенно забыли о разговоре и обернулись на звук.

— Это что, мы девять часов проболтали что ли? – изумлённо воскликнул Третий, только сейчас обратив внимание на часы, висевшие на стене. Их стрелки, словно подражая восклицательному знаку, растянулись в вертикальную полосу, сообщая, что сейчас шесть часов.

— Нет, всего три часа, — ответил Четвёртый.

Все остальные непонимающе уставились на него. Никто не понял, как с девяти до шести часов могло пройти всего три часа.

— Они идут в обратном направлении, — невозмутимо пояснил Четвёртый.

— Приветствую вас! – сдержанно поздоровалась женщина, появившаяся, тем временем, в дверном проёме.

Выглядела она крайне официально. Строгая серая юбка-карандаш ниже колен, наглухо застёгнутая блузка с длинным рукавом и, судя по всему, длинные волосы, собранные в большой идеально-аккуратный пучок. Цокая невысокими каблучками туфель (конечно же, тоже строгих), она быстро, даже как-то резко, направилась к молчавшей в центре зала четвёрке.

— Привет! – заигрывающе улыбнулся Первый. – Мне кажется, вас-то мы как раз и ждали здесь. Меня зовут…

— Очень сомневаюсь, — перебила его женщина, не дав закончить. – Полагаю, вы вообще ничего этого не ждали.

— Не понимаю… — начал было Третий, но тоже был осечён.

— Вы, как я понимаю, не осознаёте, где находитесь и как сюда попали? – все, кроме Четвёртого, недоумённо переглянулись. – Значит, только вы догадываетесь? – обратилась женщина к серебряноволосому. – Хорошо. Для остальных поясню. Сейчас все вы находитесь в, так называемом, Зале Ожидания. Это что-то вроде буферного пространства между жизнью и смертью.

Вторая непроизвольно дёрнулась, услышав это. Первый тихонько опустился и сел на подушку. Третий лишь недоверчиво насупился.

— Здесь вы ожидали решения относительно вашего будущего.

— Мы что, умерли? – только и смог прошептать Первый.

— Какого ещё будущего, если мы сдохли? – взвизгнула Вторая.

— Варианта у всех два, — пояснила женщина. – Вечность или перерождение.

— Так вот что значит табличка «ВиП»! – с усмешкой воскликнул Четвёртый. Остальные уставились на него. – Простите. Вырвалось, — смутился он.

— Вы четверо погибли в автокатастрофе. Поэтому и оказались здесь все вместе. По моим данным, — заглянула женщина в планшет. – Вы, молодой человек, — обратилась к Первому. – Спешили на своём мотоцикле на встречу с бизнес-партнёром.

— Вы, — взгляд на Третьего. – Ждали автобус на остановке.

— Вы в этот момент переходили дорогу, — пояснила она Четвёртому, и тот кивнул.

— А вы, юная леди, управляя автомобилем, писали сообщение своему молодому человеку и потеряли управление. Что и послужило причиной имеющегося следствия. В детали аварии вдаваться не буду. Вижу, вы и сами начинаете вспоминать. Ну, будет вам! Не предавайтесь пустым эмоциям, совершенно без толку. Как будто в первый раз, — крайне неумело и безучастно попыталась она приободрить. – Пройдёмте со мной в Зал Определения, — повела она всех четверых за дверь, объясняя на ходу. – Там по результатам анализа ваших земных дел определится ваш дальнейший путь.

— Какие там дела, — усмехнулся Четвёртый. – Одни планы всю жизнь. Даже здесь и сейчас мы продолжаем ожидать вместо того, чтобы просто исчезнуть.

[2] Фиксить – компьютерный сленг, означает «исправлять ошибки».