Ода любви земной

Ода любви земной
Жене было пятнадцать, когда её мать, обвинив в тунеядстве, отправили на север, в лагеря. Дома, вместе с отцом, который к тому времени был для своей семьи слабым помощником, остались четверо, и это не считая самой Жени и того ребёнка, которого её мать носила под сердцем. Все в округе знали Тамару как труженицу, и все понимали, что действительной причиной столь жёстких мер послужила её вера в бога. И не та, тихая, вполне вписывающаяся в образ жизни советского гражданина, когда тот, озираясь по сторонам, входил в церковь и стыдливо осенял себя крестом, другая, истовая, непокорная, не требующая храма, чурающаяся икон и крестов, презирающая священнослужителей. Ей предлагали подписать отречение, но Тамара пошла на эту казнь совершенно осознанно, надеясь, что дети поймут когда-нибудь, ради кого была принята эта мука.
Последний ребёнок, а ею оказалась девочка, родился у Тамары в тюрьме, и, как только ей было разрешено выйти на поселение, туда, в глухую, с покосившимися чёрными избами, деревушку, затерянную в бескрайних просторах тундры, приехала вся её большая семья. Старшенькая Женя смогла, наконец, заняться учёбой и поступила в медицинское училище в Сыктывкар. Долго её смешило название этого города, а язык после родной, белорусской речи просто отказывался произносить это слово. Практику Женя проходила в небольшом посёлке, туда и попала после распределения. Не думала, правда, что парнишка, который стыдливо косился в её сторону, боясь обратить на себя внимание, вдруг так выправится за этот год. Впрочем, с мальчишками так бывало. Женя знала об этом по своему брату, который за одно лето маханул сразу на десять сантиметров. Только нет, чтоб расправить плечи и приосаниться, казалось, стыдился своего преображения. Этот, новый её знакомый, Женя за год успела забыть его имя, напротив, уже не прятал своего любопытства и смотрел с той обезоруживающей прямотой, которая настораживала и в то же время очень к себе располагала.
Внешность Жени была довольно заметной, но уверенности, которой пока ещё сильно недоставало, придавало платье, сшитое на заказ, да туфельки на шпильке — особый предмет гордости, ради которых пришлось поморить себя голодом. Всё это было приобретено к выпускному вечеру в училище и того стоило, на первых же танцах на неё обрушился шквал мужского внимания. Однако этот парнишка дал фору всем опытным кавалерам и не стал тянуть, первым вызвался проводить Женю до дома.
— Никак Витёк Уточкин провожал тебя вчера? – хитро прищурившись, полюбопытствовала Зинаида Ефремовна, к которой Женю определили на постой, и та смутилась, но кивнула. – А я что, ничё, так, предупредить хочу, молод слишком. Если б ещё годок-другой, так, почитай, все пять!
— Пять? – переспросила Женя, почувствовав, как краской стыда заливает лицо и грудь. Она была страшно огорчена такой новостью и не находила способа, чтобы скрыть это. Но Зинаида Ефремовна, наконец, проявила деликатность и, отвернувшись к печи, ловко поддела ухватом увесистый котелок.
— Садись к столу, каша поспела.
Женя не стала медлить, умыла лицо и руки под рукомойником в углу просторной кухни, но, сев за стол, поняла, что разговор не окончен.
— Всё равно узнаешь, — махнула рукой хозяйка, усаживаясь напротив, — так уж лучше сама скажу. Уточкин – это он по отчиму, повезло Марье, прикрыл этот человек её грех. Хотя, какой грех, бабий век короток, вот и прибился к ней немец один из военнопленных, что дорогу в этих гиблых местах строили.
— Немец? – переспросила Женя и с трудом проглотила комок в горле. В памяти всплыл недавний разговор, в котором Зинаида Ефремовна рассказывала о муже, на которого получила похоронку, и о сыне, пропавшем без вести на этой страшной войне. Развязанная по вине немцев, та унесла и разрушила столько жизней, что именно это и заставило Женю удивиться, однако меньше всего она была готова к тому, что последовало за этим.
— Да, немец! – подтвердила Зинаида Ефремовна, добавив голосу и всему своему строгому виду столько возмущения, будто имела намерение выступить адвокатом у обвиняемой и со всех сторон виноватой стороны. — А что ты так переполошилась! И среди них люди были! Кого б я собственными руками порвала на куски, так это пса этого проклятущего — Гитлера! У нас тут, куды ни ткни, во вдову попадёшь. Мою судьбину знаешь. Твой батя, сама сказывала, весь израненный. А эти, — она снова махнула рукой, — поначалу мы не слишком ласково их встретили, а они, знаешь, совестливые оказались. И шапку сымут, проходя мимо, и помогут всегда. Да и дорогу, вон, на совесть сладили. Он, ведь, домой, вроде как, не збирался, слыхала, погибла у него семья во время бомбёжек, а потом весть пришла, что живы. Вот и уехал, но Витюшку уж больно любил. Тот маленький был, не помнит. Сам-то ничего тебе не сказывал?
Взгляд её потеплел, и Женя не стала прятать глаз, просто мотнула головой.
— Вот такая она – жизня наша – странная штуковина. Никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Но пять годков – это много. И ладно бы сам был старше, а то женщина. Нет, не годится так, не годится. Уж я-то жизнь знаю! Это тепереча он смирный, а своё получит, знай, налево косить начнёт. Мужик, он, хоть немец, хоть русский, под один фасон скроён, кобелиная порода, прости, Господи!
На этот раз Женя не просто смутилась, а покраснела до кончиков волос. Выросшая в деревне, она знала о жизни не понаслышке, как говорится, изнутри. И об этом покрое мужском была осведомлена, однако упрямо отказывалась примерять на себя эту изношенную одёжку, и не потому, что считала себя какой-то особенной, просто с первого взгляда поверила Виктору и, слушая свою словоохотливую хозяйку, взявшуюся радеть за её будущее, мысленно отвергала всё и даже спорила с нею. Странно даже, что та прощала Марье прелюбодеяние, согласно веяниям времени — приравненное к измене родине, и так – не на шутку прямо! — озаботилась разницей в возрасте. Удивительно, но сама Женя её не чувствовала и теперь понимала, что на этом общем, не слишком благовидном фоне Виктора выделяли именно его немецкие корни.
Возраст самой Жени был таков, что обязывал задуматься над своим будущим. Отец извёл попрёками. Мать согнуло от тяжёлой работы. Женя рано стала взрослой и всё больше не понимала её в сделанном когда-то выборе. С другой стороны, какие там женихи после войны! Молодухи бежали замуж за первого встречного, лишь бы в девках не засидеться. Отец не пил, не курил, всю войну прошёл, там и надорвал здоровье. Женя многое ему прощала, но всё равно не могла найти оправдания этой нелюбви, в которой выросла, от которой больше всего теперь доставалось последней Иришке. Вслед этому, видимо, и родилась её мечта о дружной семье, во главе которой будет сильный и добрый мужчина, любящий её саму и всех её детей. Виктор для этой её мечты подходил идеально, женщина всегда чувствует такие вещи, вот только опоздал родиться.
После того разговора с Зинаидой Ефремовной Женя строго соблюдала дистанцию и, как только решилась судьба её матери, вернулась на родину вместе со всей своей большой семьёй. Но не в деревню, в небольшой провинциальный городок на западе Белоруссии, где жили их ближайшие родственники.
Женихи и здесь не давали прохода. Вот только на танцы приходилось бегать тайком, а потом ночевать у тётки, чтоб мать с отцом ни о чём не догадались. Те, впрочем, были даже рады, квартира, выделенная им после возвращения на родину, состояла из одной единственной комнаты и тесной кухни. Кровати стояли по всему периметру, точно вагоны в поезде. Родители и того хуже, ютились прямо на кухне, на узеньком топчане.
Прошло уже полгода, как Женя приехала сюда, но выбросить Виктора из своих мыслей и из своей мечты так и не смогла. Уезжала она спешно, не простившись, не оставив никаких координат. Единственное, что он мог знать, название этого маленького города. Тот, как выяснилось, был не так уж мал. Тётка, к примеру, жила у железной дороги, а вот больница, в которой теперь работала Женя, находилась в противоположном его конце. На дорогу уходило около часа, но Женя всё равно не могла отказать себе в удовольствии и надевала свои любимые туфельки. Те, к слову, поизносились, потому до Ленинской улицы, где начинался тротуар, приходилось идти на цыпочках. Зато потом Женя навёрстывала и так цокала каблучками, что этот звук буквально отскакивал от мостовой и разлетался осколками по спящим улицам и переулкам. Сами эти улицы имели вполне себе деревенский облик. Частные дома, в большинстве своём – деревянные, безо всяких изысков — следовали один за другим, имея собственную, хоть и небольшую территорию для всяких хозяйственных нужд. Какая-то часть её обычно отводилась под сад. Яблони, а в особенности, груши нередко вымахивали вровень с крышами, а потом роняли свои плоды прямо под ноги. Сами плоды были такими спелыми, что трескались от удара, брызгая соком. Чтобы насладиться ими, достаточно было открыть окно. Ветви, будто натруженные руки матери, сами тянулись к окнам и щедро, по-матерински одаривали своим добром всякого, кто оказался рядом.
Ох уж эта память, куда только не заведёт! Взяла и без спроса вернула в деревенское детство, пахнущее ароматом спелых яблок и груш, а потом сходу в те места, где рассказы об этом воспринимались как выдумка. Сейчас сады были обнажены перед милостью природы и, беззащитные в своей наготе, дремали в ожидании пышного цветения. Женя обожала это время года. Как не хватало ей этого там, на севере. Ей думалось, что даже люди там были какие-то другие, реже улыбались, были более сдержанны в проявлении чувств, как и сама северная природа с её скромной, неброской красотой. А вот Виктор был не таким. Женя пугалась его открытого взгляда, этого его неподдельного восторга, в каким он смотрел на неё при каждой встрече. Господи, когда только она перестанет думать о нём! Чего бы ни касались мысли, тот всплывал в них против её воли. Чем больше она старалась, тем реже достигала желаемого.
Сегодняшнее её дежурство выпало на субботу. Город спал, было слишком рано даже для дворников, и Женя сразу обратила внимание на молодого человека, который вышел из здания гостиницы и остановился, озираясь по сторонам. Что-то в его облике напомнило ей Виктора, Женя даже притормозила, но отмахнулась от наваждения и двинулась дальше с решимостью человека, не доверяющего своим глазам. И только сердце вдруг побежало наперегонки с этим звуком – «цок-цок, цок-цок». Незнакомец что-то почувствовал, резко повернулся в её сторону и, озарив лицо счастливой улыбкой, бросился навстречу.
— Витя, это ты? – всё ещё не веря в это, спросила Женя, но Виктор обнял её и прижал к себе. Она впервые слышала, как бьётся его сердце, и не стала противиться своим чувствам, лишь отстранилась и, глядя прямо в его счастливые глаза, напомнила, — ты младше меня на целых пять лет! Это много! – потом опомнилась, — как ты нашёл меня, Витя?
— Бог меня привёл сюда. Не веришь? Тогда как объяснить, что я только с поезда, всего и успел снять номер и бросить вещи. Кто-то как будто вёл за руку, вышел и на этой пустой улице сразу увидел тебя! Так что, сразу говорю, без тебя не уеду. Сразу хотел, но, сама знаешь, как там у нас с документами. Как только выправил, сразу бросился тебя искать!
Женя слушала его и не могла унять слёзы. Случалось, она поддавалась желанию осудить свою мать за то, что та не смогла уберечь их всех от клейма позора, но сейчас понимала, как та была мудра, надеясь на милость божью. Им всем нужно было пройти через эти испытания, чтобы указующий перст судьбы привёл её в этот, забытый богом, посёлок, где она встретила человека, с которым было не страшно осуществлять свои красивые мечты…
Женя сбилась со счёта, сколько раз за последние полтора года вспоминала этот момент своей жизни. Когда-то бог помог ей, вернул в её жизнь этого бесценного человека, а теперь забрал, но лишь доказывал, как велик был этот подарок, после которого осталось столько тёплых воспоминаний, но главное — шестеро детей и семнадцать внуков. В каждом из них Женя находила что-то от своего покойного мужа, и каждого тот любил той нежной и трепетной любовью, которой сама она, а также её младшие братья и сёстры были лишены с детства. Так и стал проводником в этот великий мир любви божьей, избрав своим долгом служение людям и Господу. Таким огромным было его сердце, что за всех болело, каждому рвалось помочь. Вот и не выдержало перегрузок. Сама медик со стажем, как Женя ругала себя за то, что не настояла тогда на срочной госпитализации! Виктор, как всегда бодрился, а потом врачи больше года боролись за его жизнь. Сердце собирали по кусочкам. Всё вроде бы пришло в норму, Виктор стал выходить на прогулки, все думали, выкарабкался, а потом лёг спать и не проснулся. До этого обзвонил каждого из своих детей и каждому сказал что-то хорошее…
Как прошли похороны, Женя не помнила и с тех пор улыбалась только тогда, когда вспоминала эту встречу у гостиницы, глаза Виктора, его тёплые руки. Дети и внуки удерживали её на этом свете, да её огромное желание встретиться с ним в том, лучшем мире, куда рано или поздно уходят все — и хорошие, и плохие. Рано – вот в чём было дело! Слишком рано ушёл из жизни этот человек, слишком хороший, чтоб можно было разрешить себе смирение. Иной проживёт и оставит после себя лоскуток, который, если на что годен, чтоб ноги об него вытереть. Виктор силой своей любви выткал яркий ковёр с причудливым орнаментом, вписав туда и имена своих неизвестных предков, и предков своей жены. 

 

Прочли стихотворение или рассказ???

Поставьте оценку произведению и напишите комментарий.

И ОБЯЗАТЕЛЬНО нажмите значок "Одноклассников" ниже!

 

+8
17:02
897
RSS
Комментарий удален
Благодарю Вас, Фёдор! inlove
22:17
+2
Маргарита, спасибо Вам за красивую историю любви. Правдивую, жизненную, именно «земную», очень близкую и узнаваемую. Прочла на одном дыхании. Мыслями вернулась в юность (хотя она пришлась и на более позднее время, чем описано в рассказе). Вы так точно передали чувства героев. Этот трепет первой любви, когда одного взгляда на избранника было достаточно, чтобы горячая волна обдала жаром всё твоё существо от макушки до пяток. И не было большего счастья, чем увидеть в глазах любимого свет ответного чувства. Мы мало говорили тогда. Стеснялись слов. Но как умели смотреть. И видеть… А эти милые подробности разве не прелесть? Наверное, только наши ровесницы могут оценить такие трогательные детали, как любимая (а чаще единственная) пара туфелек, каким-то чудом приобретённая во времена тотального дефицита. (Мне, помнится, в юности через пятые руки достались туфли на полтора размера меньше моего. И ведь разносила в слезах и муках. И потом страшно гордилась ими и берегла))) А как Вам удалось всего несколькими фразами описать серьёзные события, происходящие тогда в жизни страны, передать атмосферу того времени, трагедию отдельной семьи… Много ещё чего можно сказать. Но хочется помолчать, подумать в тишине… Такая вот особенность у Ваших произведений, Рита — подталкивать к размышлениям))) Ещё раз спасибо Вам большое. inlove rose
Милая Вита, как много Вы увидели своим чутким сердцем! Я безмерно Вам благодарна за такой тёплый отзыв. История этой семьи достойна отдельного романа. Очень трудно было уместить её в рассказ, но именно эти штрихи, о которых Вы сказали, и помогли написать портрет той эпохи, а также этих удивительных людей, которые пронесли свои чувства через всю жизнь. inlove inlove inlove
Дорогая Маргариточка! Прочитала на одном дыхании и испытала истинный восторг оттого, как это написано! Вы-талантливый писатель! Искра Божья, живущая в Вас, наделяет Ваше творчество душевной гармонией! Герои Ваших рассказов оживают и ведут за собой. И вот ты уже не видишь букв, строчек, ты просматриваешь жизнь, судьбы людские, как на экране. И, самое главное, ты искренне веришь всему, что видишь на этой картине, выстроенной воображением, тем самым, которое так щедро разбудила в тебе Маргарита Менчинская. Творческого Вам процветания и лёгкого пера!
Благодарю Вас, милая Светочка, за такую высокую оценку моего творчества. Вдохновение я черпаю из жизни, вот в таких простых историях, которыми богата наша многострадальная земля. Мне безмерно приятно, до слёз! Вы не просто читатель, Вы — автор с большой буквы и с большим сердцем, тонко чувствующий, ориентированный на добро. Спасибо Вам огромное и низкий поклон. inlove inlove inlove
Комментарий удален
Благодарю Вас, Фёдор. Я работаю над этим. Ваша поддержка — огромный стимул для меня.))
16:52
Интересно, жизненно, волнующе изложено! rose
Благодарю Вас, Тамара. Жизнь сочиняла…
19:05
+2
Вы и поэт и писатель, восхищаюсь, Вами!
Благодарю Вас, Анатолий. ))
Комментарий удален
Для меня огромное счастье получить такой отзыв. Об этом времени я очень хорошо знаю из рассказов своей мамы. И эта история подлинная. Она меня тоже потрясла. Спасибо Вам, Люция. inlove
21:01
+2
Растрогала Ваша история любви и жизни, дорогая Маргарита! От той эпохи, которую Вы описываете, я совсем уж далека, но вспомнились — по атмосфере и диалогам — такие фильмы, как «Любовь земная», «Судьба»… В очередной раз подумалось, что, вне зависимости от века, главное, пожалуй, — это люди и их внутренний мир! rose
Елена, большое спасибо. Я безумно рада, что моя история Вам понравилась. Я писала где-то в комментарии, что история этой семьи заслуживает отдельного романа. Ирочка, которая родилась у Тамары в тюрьме, моя одноклассница и лучшая подруга. Она всегда стыдилась своего прошлого, в школе подвергалась репрессиям. Я, напротив, была обласкана учителями, которые меня очень любили, и наша дружба началась уже после окончания школы, судьбе было угодно, чтобы Ира сняла комнату рядом с домом, где жили мои родители. А об этой встрече я узнала совсем недавно и была потрясена. Так и родился этот рассказ…