...опасля рояль украли

Луговской Евгений Михайлович.

Тел: 8-916-435-45-58 .

л Текст зарегистрирован нотариально в 2 016 году.

а.

Сценарий Повести:

« …опосля рояль угнали.»

(Обычная история, из жизни наших давних героев).

Часть2.

(Эта история во многом правдивая, но с фрагментами

необузданной фантазии автора).

Часть 2.

Глава 1.

Что такое Луговской, как некая, неотъемлемая часть

его близких друзей.

Кочубей: — Так вот, Евгений со своей Ириной уже целую неделю, наверно полуобморочное наслаждаются своей безмерной влюблённостью, не понимая того, что проживая в среде атеистов невозможно насытить свои души чистой человеческой любовью.

Шафранский: — Это ещё почему?

Кочубей: — Да всё потому, что их сожительство безбрачное, что всегда на Руси считалось не только позором, но и страшным грехом.

Шафранский: — Наверно они теперь только и заняты тем, что наперебой рассказывают друг другу обо всех тех событиях, которые происходили с ними за время их вынужденной разлуки.

Кочубей: — А я уверен в том, что они теперь заняты и не только беседами.

Шафранский: — А почему им нельзя насытить свои души чистой любовью, помимо того, что они не венчаны?

Кочубей: — Любовью взахлёб можно очень быстро насытиться, после чего она мгновенно испаряется.

Шафранский: — А чтобы найти настоящую любовь, для этого нам необходимо сохранять разум, в этом великом чувстве, спокойствие, да и не единожды необходимо проверить себя в этом глобально расцветающем в Вас чувстве.

Кочубей: — И ещё я думаю, что только первая любовь может быть самой счастливой, особенно если эта любовь обоюдна и чиста, без налёта корысти и без надрыва.

Шафранский: — Это как без влюблённого надрыва прикажите купаться в этом великом чувстве?

Кочубей: — Да очень просто. Надо стараться сохранять настоящую любовь и купаясь в этом великом чувстве экономно, при этом оценивая свою влюблённость спокойно, без надрыва.

Шафранский: — Да как можно экономно купаться в любви?

Кочубей: — А это значит, не теряя голову. Вот тогда настоящая любовь у Вас может состояться, если вы конечно сразу сознательно согласны жить со своей избранницей от первой минуты вашего знакомства и до конца своей жизни.

Шафранский: — А мне кажется, что настоящая любовь только и может быть умопомрачительной, а это значит, что да здравствует любовь взахлёб.

Кочубей: — И надолго их хватит, как ты думаешь, купаться в этой поражающей их грешные души любовью взахлёб, и до их полнейшего человеческого разочарования друг другом? Хотя Евгений давно и без надрыва искал и давно мечтал очередной встречи, да больше ни за что не расставиться с Ириной.

Шафранский: — Ну, я чувствую, что мы наверно не дождёмся, когда Евгений и Ирина будут безразличны друг другу.

Кочубей: — А эту свою обоюдную неприязнь, которая обычно наступает у людей легкомысленных и обязательно после преодоления ложного чувства влюблённости они, наши влюблённые дурочки, эту неприязнь они явно не смогут испытать.

Шафранский: — Это случается быстрее только у людей импульсивных, да безответственных.

Кочубей: — И когда только они осознают, что их влюблённость была не совсем то, что они хотели иметь для создания своей самой серьёзной семейной жизни.

Шафранский: — Ведь сейчас, каждый из влюблённых чудиков первоначально видит в своём избраннике, как в данном случае Ирина в Евгении, а Евгений в Ирине свой некий идеал сверх необычных, бог знает откуда попавший в их порочный организм заразной бациллы, в виде поражающей их всё нутро этой неуёмной любовью….

Кочубей: — Но, к великому сожалению, это их взаимное умопомрачение быстро может пройти, попади они в несуразно обычную, до изжоги глупейшую коммунальную бытовуху, в которой их любовь, какой бы она крепкой не была, её всё же будет не так легко сохранить.

Шафранский: — Да, к великому сожалению в нашем мало обустроенном быту случается и такое немыслимо легкомысленное происшествие, когда эта наша заскорузлая бытовуха, как пыльным мешком по башке, напрочь разрушает самую крепкую, даже и самую серьезную любовную связь.

Кочубей: — Настоящую любовь бытовухой не разрушишь.

Шафранский: — И вот что удивительно, что этот их кажущийся идеал в любви, как точный анестеизический укол, парализующий волю любых недоуменных земных тварей, после чего их разум некоторое время отказывается работать рационально, во время этого дурацкого происшествия называемого людьми настоящей любовью.

Кочубей: — А как только разум и рациональное мышление возвращается человеку, так он сразу начинает соображать, на кой ему эта влюблённость нужна?

Шафранский: — А может быть этот влюблённый чудак, всё глубже и решительней будет дорожить своим любовным обретением.

Кочубей: — Ну, это как пойдёт….

Шафранский: — Чувство влюблённости до сих пор не разгадано учёными, которые, я слыхал, мечтают найти препарат для возбуждения любви в человеке.

Кочубей: — Это бред. А вот человеческая любовь случается как некий уникальный случай в жизни обычных человеков, который ни в коем случае нельзя пропустить.

Шафранский: — Ведь надо же было так произойти, что именно Евгений смог попасть под этот тяжеловесный каток, поражающий людей синдромом глобальной влюблённости.

Кочубей: — И не мальчик вроде бы Евгений, а вот поди же ты, влип как кур во щи, с этой своей доморощенной любовью! Да, что же это такое, этот так называемый синдром влюблённости?

Шафранский: — А в сущности, если разобраться честно, так этот синдром влюблённости у каждого человека может быть свой, что называется индивидуальный.

Кочубей: — Это что, каждый человек по-своему воспринимает любовь? Наверно это происходит при произвольном построении определённых внутренних душевных схем влюблённости в каждом человеке.

Шафранский: — И эта уникальная настроенность человека может оказаться подлинной или мнимой, что надо самым тщательным образом анализировать в себе, как ты говоришь без надрыва и, не слушая советов бывалых людей.

Кочубей: — А я думаю, что советы надо слушать всегда, но решение надо принимать самостоятельно, учитывая больше свои, а порой серьёзно рассматривая довода и интересы самых близких Вам людей.

Шафранский: — А этот любовный синдром наверно посещает человека: в зависимости от воспитания, от его увлечений, да и от разных других глобально звучащих и внезапно расцветающих, в каждом влюбчивом организме человека явлений?

Кочубей: — Это каких ещё явлений?

Шафранский: — Этот процесс наверно явно зависит от работы воображения каждого индивидуума, от культурного кода глубоко зарытого в каждой человеческой особи, и от желания каждой особи иметь эту влюблённость в своём личном обиходе!

Кочубей: — Это, какого такого кода?

Шафранский: — А вот любовь у советского человека может быть обращена только к героическим людям нашего и прошлого времени, на что нас пытаются запрограммировать коммуняки.

Кочубей: — И непременно, чтобы мы все, люди формата советикус, были преданы идеалам коммунистической партии СС, а если случиться так мы чтобы могли отдать свою жизнь за наше правительство? Вот бред.

Шафранский: — Для нас бред, а для Кремля это самая высочайшая норма жизни их подданных граждан.

Кочубей: — Ну, эта советская эталонная любовь явно не для Евгения. А почему бы эта любовь Евгения, да не могла быть равной, как некая небесная возвышенная любовь к земной богини, которую он создал в своём воображении и выпестовал.

Шафранский: — А этот воображаемый Евгением эталонный образ богини вдруг оказался копией его Ирины!?

Кочубей: — Здесь трудно не согласиться с твоей логикой.

Шафранский: — Я утверждаю, что для таких людей как мы, формата советикус, идеалом в любви может служить только человек в работе успешный, независимый в суждениях и весьма обеспеченный, наперекор бытующему в коммуняках чувству великого жлобства?

Кочубей: — Такой идеал может родиться только в твоём узко доморощенном понимании или при коммерческом взгляде на любовь. А я думаю, что любить и быть любимым можно даже и, не будучи богатым, успешным, да без налёта независимости в суждении каждого индивидуума.

Шафранский: — Так вот, по моему высококомпетентному мнению с нашим другом Луговским произошёл тот самый удивительно нецивилизованный для нашего строя случай.

Кочубей: — Это, какой такой нецивилизованный случай?

Шафранский: — С так называемым ложным, для коммуняк, идеалом.

Кочубей: — Проще говоря, ты подозреваешь Женьку в том, что он бездумно вляпался в эту, по твоему мнению, в эту весьма беспричинно чистейшую обоюдную влюблённость?

Шафранский: — Настоящая любовь, по моему обывательскому мнению обязана быть только чистой, бескорыстной и высоконравственной. Но это эталон влюблённости. И всем этим цивилизованным набором качеств, как не странно, вполне может соответствовать наш Евгеша.

Кочубей: — Ну да, это в нём есть как некая неискоренимая болезнь, что ли. А потому подозревать Евгения в корыстной любви просто глупо.

Шафранский: — Но наш друг, весьма доверчивый Евгеша, уж слишком часто поддаётся соблазну стать счастливым идиотом в обычном браке с девушкой, зажатой в воображаемых тисках коммунистических ценностей, которые и ценностями то, в нормальном понимании цивилизованных людей, быть никак не могут.

Кочубей: — Вот потому ему и приходится часто жениться, ну и конечно затем ему пока ещё удавалось самым успешным образом разводиться, без моральных, финансовых и бытовых потерь.

Шафранский: — И это происходит с ним, да не потому, что он скуп или небрежен в любви….

Кочубей: — А тут мы, по твоему компетентному мнению пан Шафранский, мы явно наблюдаем очередной порочный путь, уводящий наших самых лучших представителей свободных художников в болото заскорузлого семейного утопизма, в виде этой дурацкой, пусть и чистейшей их влюблённости?

Шафранский: — Ну, ведь людям очень хочется забыться в настоящей любви и не думать о перевыполнении плана на производстве, о победе коммунизма в мире и о том, что жилищные условия у нас не совсем способствуют для счастливой жизни семьи зажатой в тисках одной мизерной комнаты, живя в коммуналке.

Кочубей: — А это значит в большинстве случаев при трёх рядом сопящих в ночи детишках, семья, зажатая в тисках этого умопомрачительного коммунального рая…

Шафранский: — Каждая советская семья ещё частенько страдает и от любопытных соседей, которые через тонкую стену коммунального рая прислушиваются ко всему тому, чем там занимаются их соседи?

Кочубей: — Не едят ли соседи по ночам дефицитные продукты питания, не ведут ли они крамольные беседы или, не дай бог, не пишут ли они пасквили на своих соседей?!

Шафранский: — Всё так, но, что самое удивительное при его частой влюблённости, почему нашему Евгению удаётся прожить без детей.

Кочубей: — Это везенье….

Шафранский: — А наш Евгений с самого своего рождения жил всей своей большой семьёй в количестве пяти человек, в одной комнате барака, что обычно способствует желанию для людей, проживших в таких обстоятельствах, иметь своих детей.

Кочубей: — Может быть потому, что он теперь живёт один, и, к великому сожалению в коммуналке…

Кочубей: — А дети у нашего героя появятся только тогда, когда он обретёт свою самую надёжную половинку, вот только тогда они будут рожать самых талантливых и самых счастливых детей в мире.

Шафранский: — Может и так….

Кочубей: — И если у него с Ириной появится первый ребёнок, так это и будет первый признак того, что наш Евгений точно влюбился, раз и навсегда.

Шафранский: — А вообще, любовь, как говорят психиатры, это в известной степени, элементарное временное умопомрачение….

Кочубей: — Но это не наш случай.

Шафранский: — А я думаю, что любовь, это самое огромное счастье, которое может случиться у человека в его жизни независимо от любых, даже в самых неблагоприятных условиях быта, и даже при любом моральном убожестве людей из разных слоёв населения.

Кочубей: — А как, по твоему высококомпетентному мнению, наши «гениальные» коммуняки могут быстро учредить пока ещё не достижимое нами империалистическое благополучие, хотя бы для всех влюблённых граждан в нашей стране, а затем и для других граждан со своей гнилой идеологией?

Шафранский: — Эти богатства и всё это империалистическое видимое благополучие, по их заверению, всё это показушная акция, которая достигается буржуями посредством сложнейшей эксплуатацией трудового люда.

Кочубей: — А что, нас здесь власть не эксплуатирует в лучших традициях рабовладельческого строя, но, почему то мы здесь живём в десять раз хуже самых угнетённых масс в самых развитых странах мирового империализма?

Шафранский: — А чем эта Ирина так хороша, что на неё мог обратить своё особое внимание наш Евгений?

Кочубей: — Ирина, на мой взгляд, обычная девчонка. Правда и то, что она и на меня сразу произвела впечатление симпатичной девицы, но без особой вычурной уникальности. А явный болезненный блеск в её влюблённых глазах, когда она смотрит на нашего Евгения, так это явная бабья прихоть иметь нахрапом то, чем она завладела так искусно и безапелляционно.

Шафранский: — Любовь — подобная холере?

Кочубей: — Ну, возможно ты в этом последнем суждении и прав.

Шафранский: — А то…

Кочубей: — А он, наш товарищ Евгений, по большей части интеллигентный человек, никак он не смог отказать Ирине в её любовных жеманных женских прихватках.

Шафранский: — Ну, такие особи рода человеческого, как наш друг Луговской, уже давно научились жить как рыба в воде, в этом нашем социально бытовом и умопомрачительном омуте неудобств!

Кочубей: — Ну и что? А это значит только то, что наш Евгений живёт без иллюзий. Наш Евгений давно привык жить в самых скромных, удовлетворяющих нашего героя условиях социального быта, в этой дуратской социалистической действительности.

Шафранский: — Это факт.

Кочубей: — При этом своём аскетическом образе жизни, как мы все здесь живём, и наш друг Евгеша от внезапно случившейся с ним любови мы точно не помрём!

Шафранский: — А с каким безразличием наш Евгений относится к деньгам, ты заметил?

Кочубей: — Так у нас никогда и небыло таких денег, которыми мы могли бы по — настоящему дорожить.

Шафранский: — Ты прав, что теми крохами, которыми в получку нас одаривает государство, дорожить трудно.

Кочубей: — И, что самое удивительное, так эти деньги, порой, у него бывают последние, но Женька всё равно любит тратить свои денежки, замечу без всякого сожаления, для учреждения любого праздника, как для нас, для его лучших друзей…. А как он любит баловать девчонок….

Шафранский: — Да, эта небрежность к деньгам у него ещё от его матушки, от Варвары Никаноровны, которая была весьма щедрая во всём. Его мама очень любила своего младшего сына, то бишь нашего Евгения, видя в нём свою опору в старости, и подразумевая в нашем друге большие способности в разных областях человеческой деятельности, чем бы он ни занимался.

Кочубей: — Жалко, что она так рано умерла, я бы с удовольствием познакомился с мамой Евгения.

Шафранский: — А также, Варвара Никаноровна всегда с уважением относилась к любым пристрастиям своего сына. Если честно, так на моё удивление и к нам, к его многочисленным друзьям детства, бесшабашным и порой не предсказуемым в своих похождениях.

Кочубей: — Ну, подумаешь…. И что в Вас было непредсказуемым?

Шафранский: — Варвара Никаноровна на удивление всегда лояльно относилась к нашей юношеской, бурлящей в нас, бунтарской бесшабашности.

Кочубей: — Я ничего не знаю о том, каким был Евгеша на зоре своей юности, но мне кажется, что его воспитывали очень добрые родители.

Шафранский: — Луговской жил, сколько я его помню, только со своей мамой. А его сестра Галина, да братья Николай с Юрой, после того как они переехали из барака в наши Текстильщики жили отдельно от них, уже имея свои семьи и свои жилые квадратные метры.

Кочубей: — Значит, Евгений был лишён ежедневного блага общения, будучи на половину сиротой, со своими отцом, братьями и сестрой?

Шафранский: — Но сестра с братьями очень часто приезжали к Варваре Никаноровне, и, по-моему, очень любили своего младшего брата Евгешу. Несмотря на то, что Евгений родился от другого отца, чем все другие дети Варвары Никаноровны.

Кочубей: — А я этого не знал.

Шафранский: — У Галины, Николая и Юрия, да и у их рано умершего от сильной простуды брата Володи, был один отец: Луговской Сергей. А Евгений родился, от незарегистрированного брака Варвары Никаноровны с военным офицером разведчики, по имени Михаил.

Кочубей: — Откуда ты всё это так хорошо знаешь, о семье Евгеши?

Шафранский: — Ну, я давно дружу с Луговским, ещё с того времени когда он внезапно объявился в нашем четвёртом классе вполне таким независимым парнем, будучи старше нас на целый год.

Кочубей: — Это ещё, почему таким независимым, да ещё и старше всех Вас?

Шафранский: — Луговской, до нашей исторической встречи с ним жил в бараке, где-то в Калитниках, а когда его барак поломали, так его семья сразу получила комнату в коммуналке у нас в Текстильщиках, в новом доме.

Кочубей: — И почему…

Шафранский: — Вот потому, ему тогда и пришлось с удовольствием пропустить целый год занятий в школе, в связи с этим переездом.

Кочубей: — И что, Вы тогда сразу стали друзьями?

Шафранский: — Да нет, сначала он дружил с самыми отъявленными хулиганами нашего класса. И не из-за боязни к их агрессивности, а быстрее потому, что он явно был выше их по некой неординарности.

Кочубей: — Эта неординарность, в нем и сейчас бытует самым обыкновенным образом.

Шафранский: — Он тогда был лучшим другом Славки Пивницкого и Борьки Ширяева. А меня они, эти прогульщики школьных занятий, не очень то и жаловали, считая меня безнадёжно маминым сынком.

Кочубей: — И что, Евгений когда-то тоже был хулиганом? Что-то, не очень в это вериться.

Шафранский: — Да нет, Луговской учился по-разному, но если бы он только захотел, тогда бы он учился больше на пятёрки, да на четвёрки, и что самое любопытное без особого напряжения.

Кочубей: — Не завидуй и запасись таким же любопытством во всём, как Евгений. Вот тогда…

Шафранский: — Евгеша много читал книг, помню, он учился игре на пианино, да попробовал заниматься во всех спортивных секциях нашей школы, почти одновременно. Но хулиганом он, пожалуй, никогда небыл.

Кочубей: — А как же дружба с хулиганами?

Шафранский: — Да Луговской, с этими нашими хулиганами сбегал с уроков в кино, где Борька Ширяев в нашем клубе «Строитель», ради эксперимента, частенько подключал свою динамо машину, которую держал в мешке, к впереди стоящему ряду металлических кресел.

Кочубей: — Это такие жестокие развлечения были у Евгения ещё с детства в чести?

Шафранский: — Я тоже однажды участвовал в этом мероприятии. И нам было так забавно, по молодости лет, глядеть на то когда Борька, крутанув эту свою динамо машину, подключённую проводами к переднему от нас ряду металлических кресел, как сразу впереди сидящие зрители мгновенно и так смешно выпрыгивать из своих мест.

Кочубей: — И Вашего Борьку, при этом, за этим нехорошим занятием никто ни разу не поймал?

Шафранский: — Представь себе. А ещё, эта бригада прогульщиков, но уже под руководством Луговского, сбегала с уроков на наш Люблинский пруд порыбачить. Они ловили там золотистых карасей, да таких крупных, каких я давно не вижу.

Кочубей: — После чего, этих пойманных карасей Луговской и его команда жарили на костре, прямо на берегу пруда, взяв из дома сковородку, репчатый лук, соль и подсолнечное масло. Это он мне сам рассказывал.

Шафранский: — Ну вот….

Кочубей: — А он говорил мне, что ему пришлось, правда, некоторое время жить и учиться в интернате?

Шафранский: — Было дело. А это было тогда, когда его мама много работала, зарабатывая деньги на поездку в Сибирь, где в лагере сидел Юрий, средний брат Евгения, и у неё тогда совсем небыло свободного времени заниматься младшим Луговским.

Кочубей: — А что его брат Юрий сидел в тюрьме?

Шафранский: — Сидел. Как мне рассказывал Евгеша за правое дело.

Кочубей: — За какое правое….?

Шафранский: — Юра заколотил дверь сарая, где летом спал участковый мент.

Кочубей: — И почему он это сделал?

Шафранский: — Этот мент написал лживое заявление на родителей друга Юры, после чего родителей посадили, друга – определили в спец. интернат, для детей врагов народа, а комнату в бараке с мебелью и вещами отдали этому менту.

Кочубей: — Да, я бы тоже не был спокоен в этом деле. А этот мент сгорел?

Шафранский: — Да нет. Но он в этой баталии только серьёзным образом поседел и быстро сбежал, бросив ту самую, обретённую им нечестным путём, комнату. А вот Юрку этот мент посадил.

Кочубей: — Да, очень смелый парень этот Юрий, брат Евгения.

Шафранский: — А на вид, я с ним общался у Женьки, Юрий вполне спокойный и толковый мужчина.

Кочубей: — Да, настоящий русский мужик никогда не терпит любой мерзости.

Шафранский: — И вообще в семье Луговского, как мне кажется, никогда деньги не ценились так, как в других семьях. Они всегда тратили даже последние деньги на самое нужное, или помогали другим людям, как и все другие люди в то давне трудное время, чем могли. Вот наверно потому и деньги давно любят эту семью.

Кочубей: — Да, жить в интернате это не очень здорово.

Шафранский: — Но и тогда Варвара Никаноровна, как только у неё организовалось свободное время, так она сразу посещала этот интернат. Потом, в интернатской спальне её сына она успевала перед сном рассказать детишкам разные любопытные истории из своей жизни.

Кочубей: — А я вот, почему-то не любил, когда моя мама посещала мою школу, стесняясь её что ли.

Шафранский: — И эти истории, рассказанные Варварой Никаноровной из своей личной жизни, как мне говорили, были такие интересные, которые ребята слушали с большим любопытством.

Кочубей: — Наверно это дар рассказчика.

Шафранский: — При этом ребята, слушая простые рассказы Варвары Никаноровны, ещё с большим своим энтузиазмом уплетали пироги, принесённые Женькиной мамой из дома.

Кочубей: — Да, видно и в интернате Евгению жилось не плохо.

Шафранский: — Конечно, поскольку придя в интернат он, не будучи пионером, сразу нагло напялил на свою шею красный галстук, после чего его сразу избрали председателем совета дружины интерната, хотя он тогда учился только в шестом классе.

Кочубей: — Это зачем, он самостоятельно надел этот красный пионерский галстук?

Шафранский: — Видно тогда, в этот период его бурной молодости, он захотел попробовать стать карьеристом, минуя все мыслимые барьеры, которые подразумевали выдачу клятвенных обязательств коммунистам, вступая в ряды пионеров, а значит, этим безбожным людям.

Кочубей: — Я тоже знаю о том, что Евгений с детства и по воскресеньям ходил с мамой в церковь. Да, это очень любопытно, живя при глобальной слежке коммунистов, да не бояться ходить в церковь.

Шафранский: — Да, это всё так и было.

Кочубей: — А это ловкачество с клятвами ему, как я понимаю, всегда удавалось?

Шафранский: — Не совсем так, ведь ему пришлось давать клятву в армии, когда он принимал присягу, служа родине.

Кочубей: — Ну, клятва родине – это святое!

Шафранский: — Луговской также самозвано нацепил на себя значок комсомольца именно тогда, когда его призвали в армию. Тогда, он тоже не желал давать клятву на верность коммунистическому комсомолу.

Кочубей: — И что, его сразу в его части сделали комсомольским вожаком?

Шафранский: — Ты отгадал, он тогда, но только на втором году службы стал комсоргом роты разведки.

Кочубей: — А для чего?

Шафранский: — Эта должность комсомольского вожака роты позволяло Луговскому частенько пропускать не желаемые для него занятия по политической грамотности, как бы это не выглядело парадоксально, под предлогом работы над материалом для ротной стенной газеты.

Кочубей: — А уже из интерната, Евгений наверно никуда не убегал?

Шафранский: — Ещё как сбегал когда на полях совхоза, а эти поля отделяли район Кузьминок от Текстильщиков, созревал урожай картошки, капусты, редиса, морковки и других овощных культур.

Кочубей: — А что, у его мамы не хватало денег на эту сельхозпродукцию?

Шафранский: — Да нет, мы тогда часто работали на этих совхозных полях по выходным дням, собирая урожай за деньги, и только для того, чтобы на эту мелочь мы могли ходить в свой районный клуб на киносеансы, не беря денег у родителей.

Кочубей: — Понял, и чтобы можно было Вам покупать мороженное, но уже на свои, а не на родительские деньги.

Шафранский: — А также, мы грабили поля поздно вечером, добывая для своих нужд картошку, которую мы любили запекать в золе костра ночью, на рыбалке.

Кочубей: — А зачем надо было грабить картофель тайно, что поля охраняли?

Шафранский: — Ещё как охраняли. Я помню, как объездчик на своей старой кляче догнал и огрел меня своей страшной плёткой, правда, не так сильно, как я это заслуживал за грабёж, а быстрее он меня легко хлестнул по спине для острастки.

Кочубей: — Вот, свяжись с Луговским!

Шафранский: — Но ребята тогда, дабы меня выручить, стали бросать в лошадь комками глины, после чего эта кляча, сразу унесла бдительного объездчика подальше от меня и от моих друзей.

Кочубей: — А в армии Евгений, конечно, был отличником боевой и политической….

Шафранский: — Представь себе, что он был и отличником, но, в то же самое время ему пришлось почти полсрока своей службы в армии просидеть на гауптвахте. Как он говорил, за свои самоволки, да особенно тогда, когда он узнавал о том, что предстояли серьёзные, а главное длительные военные ученья.

Кочубей: — Да, каким таким волшебным образом он мог узнать о предстоящих ученьях, ведь об этом событии даже командир части не всегда знал?

Шафранский: — Правильно. А когда об этих ученьях знал его командир части, вот тогда и Луговскому это событие сразу сообщалось. Ведь он был самым блатным бойцом в своей части, с его двоюродным братцем, который приезжал в часть к Евгению на правительственном автомобиле «Чайка», будучи в ранге замминистра.

Кочубей: — И что, Евгений завершил свою воинскую службу наверно в ранге старшего сержанта, или даже старшиной?

Шафранский: — Да нет, он вернулся из армии рядовым. Хотя, по его словам он целую неделю был ефрейтором, что, впрочем, военные начальники не успели отобразить в его служебных документах.

Кочубей: — Но почему только неделю….

Шафранский: — Поскольку, он сразу, по вручению ему ефрейторских лычек, организовал самоволку всем своим взводом, под видом похода в местный музей, а сам повел взвод на танцплощадку, а вот на это мероприятие у него совсем небыло никакого разрешения.

Кочубей: — Ну, эту историю я знаю, которую я слышал от самого Евгения.

Шафранский: — А потом Луговской, ещё до армии познакомился с девчонкой, у которой отец был генералом в штабе Ленинградского округа, её, кажется, звали Татьяной. И эта Татьяна приезжала к Луговскому в часть, почти каждый месяц….

Кочубей: — Это та Татьяна, которая приревновала Женьку к невесте его армейского друга? И которая, по словам Женьки, эта Татьяна родила от него, но уже не ему, а своему новому мужу прекрасного малыша, Евгения Евгеньевича?

Шафранский: — И это было, в его биографии. Луговскому даже было предложено продолжить службу, предварительно пройдя четырёхлетнее обучение, в закрытом учебном заведении. Где готовили настоящих, советских разведчиков для ГРУ.

Кочубей: — Я знаю, он тогда отказался от карьеры шпиона, уже ненавидя всю советскую власть и её гнилые, показушные принципы.

Шафранский: — А я думаю, что из нашего Луговского получился бы отличный офицер….

Кочубей: — Возможно, но только не для Советской Армии, а для белогвардейской.

Шафранский: — Да, и в этом своём мнении, я думаю, что ты особенно прав. Наш Евгений не мог бы свободно подчиняться нашим озлобленным в безнаказанном беспределе армейским начальникам.

Кочубей: — Наверно Евгений был очень похож характером на своего отца, хотя он его не видел по причине того, что он пропал без вести на войне.

Шафранский: — Возможно ещё и из-за того, что Евгений был здорово похож на своего отца внешне, я видел фотографию его отца.

Глава 2.

Те же, и Луговской.

Евгений (Входя в квартиру Шафранского): — Я слышу здесь, по какой-то непонятной для меня причине, да самым бессовестным образом, с пристрастием муссируются чьи-то мало престижные мои похождения?

Автор: — В то время социалистического реализма денег у друзей было мало, а потому они часто встречались у друга Шафранского. А друг Сашки, которого звали Федя, дабы научится экономить деньги, был вынужден, по требованию его жены, записывать все семейные приобретения и покупки в специальную тетрадь.

Автор: — И эта тетрадь висела на гвоздике, на стене прихожей, над тумбочкой, у которой была кем – то сделана прорезь. И в эту прорезь тумбочки мы, посмотрев затраты, которые сделаны для застолья….

Автор: — После чего каждый из гостей бросал в цель тумбочки определённые деньги. А лишние деньги от настоящего застолья шли в уплату будущего банкета.

Автор: — И эти денежные добровольные вливания друзей в бюджет семьи Фёдора были не лишними, а для друзей не обременительными. Зато жена Фёдора, порой, могла сотворить кулинарный шедевр из ничего, когда с деньгами была напряжёнка.

Автор: — А спиртные напитки друзья приносили с собой.

Шафранский: — Да мы здесь решили просмотреть твой калейдоскоп приключений,

коими изобилует вся твоя бесшабашная юность, как, впрочем, вкупе и твоя нынешняя не совсем упорядоченная жизнь.

Кочубей: — А это значит, что мы здесь способны вспоминать и прошедшую жизнь всех твоих лучших друзей в нашем лице.

Евгений: — А чего это, смею я Вас спросить, почему, да вдруг мои дорогие друзья стали интересоваться моей скромной персоной в её прошлом исчислении?

Кочубей: — Ну, как же! Этот калейдоскоп прошлых прижизненных приключений, у каждого человека иллюстрируется в быстром режиме просмотра всей его жизни только тогда….

Луговской: — Я думаю, что эти промывания костей происходят только тогда, когда человек попадает в пиковую, можно сказать, в самую смертельно безнадёжно жуткую ситуацию в его жизни.

Шафранский: — Или тогда, когда гражданин предстаёт пред ликом своей кончины, а значит пред самой гибелью, что происходит сейчас с тобой, но только с твоей гибелью для твоих друзей, а не с твоей физической кончиной.

Кочубей: — Что, по нашим представлениям с тобой сейчас и происходит. Когда ты влюбился, да с таким своим явно дурацким любовным умопомрачением….

Шафранский: — Это значит, что ты теперь находишься на гране того, чтобы не просто для нас умереть, а совсем пропасть без вести для нашего дружного общества, по своей не убиваемо личной семейной инициативе.

Кочубей: — И мы сразу стали воображать, какие события могут проноситься у тебя в мозгу, во время твоей безвременной, такой дурацкой утраты лично для нашего общества.

Луговской: — Вы бы лучше проанализировали свою жизнь, коль по собственной инициативе Вы уже прощаетесь со мной, замечу, с позволения сказать без моего добровольного на то ведома.

Кочубей: — А это, для какой такой нужды?

Луговской: — А я Вам, как мне кажется, пока никакого повода для такого бреда не давал, ну для этого, своего безвременного отказа от Вас, от моих лучших друзей!

Кочубей: — Да вот тут пан Шампанский разволновался, а затем и я присоединившись к этому гнуснейшему мнению пана, после чего мы сразу решили устроить условную панихиду по нашей дружбе с тобой.

Шафранский: — Ведь ты Луговской последнее время, а это считай целый месяц, игнорируешь наше общество, будто бы мы для тебя больше не существуем.

Луговской: — Что же, мне теперь уже нельзя будет без Вас, даже насладиться семейной идиллией? Ведь, это так редко бывает в нашей, обременённой всевозможными дурацкими ограничениями жизни, в ужасных формах существующего, в реалиях нашего гнуснейшего социалистического реализма!

Кочубей: — А, правда, мой друг Евгений то, что ты больше половины, ну своей армейской службы сидел на гауптвахте? Как мне доложил о твоих похождениях пан Шампанский. И тебя, как это положено по закону, не посадили в тюрьму?

Луговской: — Это правда. Хотя эта «губа», лично для меня была сплошным удовольствием.

Шафранский: — Это ещё почему?

Луговской: — Где меня, как и всех тогдашних заключённых нашей части, тайно подкармливали, каждого заключённого свои друзья, кого шикарными котлетами с макаронами, хорошо сдобренными сливочным маслом, а кого и шикарными кусками варёного мяса с картофельным пюре.

Кочубей: — Это где твои друзья добывали сырьё для таких деликатесов, как котлеты и куски варёного мяса?

Луговской: — Ведь в нашей части выращивали свиней и кроликов.

Кочубей: — Да, у Вас там, в армии, была не жизнь, а сплошная малина!

Луговской: — Не только в этом дополнительном прикорме была и добротно процветала моя личная привилегия на гауптвахте.

Кочубей: — А что ещё?

Луговской: — Из заключения меня часто, по распоряжению старшины, начальника гауптвахты, меня уводили на берег нашего шикарного озера города Вильянди. Где мы со старшиной состязались на рыбалке, кто больше поймает рыбы.

Кочубей: — И почему он, твой старшина брал тебя на рыбалку, вместо того чтобы тебе, как и положено всем заключённым гауптвахты, не заниматься изнурительной, унижающей твоё человеческое достоинство, грязной работой?

Луговской: — Да, возможно только потому, что он ненавидел москвичей. А я сам того не ведая, как-то в увольнении опозорил этого старшину прилюдно тем, что выловил рыбы больше чем он, представьте, на целых пять килограммов!

Шафранский: — Иди ты!

Луговской: — Притом, что старшина тогда поймал, смех, только одного случайно проплывающего ко мне, да мимо его снасти карася, граммов на сто, почему то соблазнённого примитивной наживки старшины.

Кочубей: — Так этот старшина, по твоему мнению пытался досадить тебе на этой рыбалке тем, чтобы наверняка обловить тебя?

Луговской: — Ну да, старшина не только ненавидел меня как москвича, но он ещё и был к тому же заядлым рыбаком. А уже этот рыбак хотел, как это ни удивительно, но только в честном поединке опозорить меня тем, чтобы он выловил больше рыбы, чем я.

Кочубей: — И что?

Луговской: — Но этого преимущества я старшине нипочём и никогда не позволял, до самого конца моей армейской службы.

Шафранский: — А почему твой старшина был менее удачлив на рыбалке, чем ты?

Луговской: — Да лишь только потому, что я незаметно подмешивал свои приправы к наживке состоящей из манной каши, взятой, что называется из общего котла, и приготовленной старшиной….

Кочубей: — И какие приправы?

Луговской: — Я тайным образом добавлял толчёные, прикупленные на рынке семечки, да перемолотый до порошкообразного состояния варёный горох сдобренный мною соком чеснока.

Шафранский: — И всё?

Луговской: — Да нет. Ещё я часто подсказывал старшине, что надо прикармливать рыбу на месте лова заранее, а лучше за несколько часов до предполагаемой рыбалки.

Кочубей: — Это правильно.

Луговской: — А ещё, я выбрал, по виду, самое неудобное место для рыбалки, куда я всегда продирался сквозь гущу кустарника. А дно места своей рыбалки, я летом, в самоволке, солидно углубил лопатой, метра на два, после чего я никогда не рыбачил в другом месте.

Шафранский: — А он, твой старшина это не делал?

Луговской: — Нет, конечно. Я также всегда старался подкормить рыбу до начала каждой рыбалки.

Кочубей: — И что ты ещё придумал, для более удачной рыбалки?

Луговской: — При этом я всегда умышленно прикидывался тем, что до начала рыбалки я всегда брал горсть обычной земли у берега реки, и разбрасывал её в месте предстоящего лова.

Кочубей: — Для чего?

Луговской: — Будто бы для того, чтобы привлечь внимание рыбы этой землёй. А сам, я вместо земли разбрасывал распаренное зерно с перемолотым червём.

Шафранский: — А что ещё?

Луговской: — А то, что рыбу надо ловить на самую тонкую леску, не жалея денег на то, что когда есть такая возможность, тогда надо стараться покупать её от иностранных производителей. Что в ту пору было очень важно.

Кочубей: — Ну, это аксиома.

Луговской: — Да надо ловить рыбу на самый маленький крючок, который только сможет выдержать самый крупный экземпляр, имеющийся в водоёме рыбы. Да надо вываживать крупную рыбу аккуратно, не торопясь и с подсаком.

Шафранский: — А что старшина?

Луговской: — А старшина, как самый примитивный армейский солдафон, тоже разбрасывал на месте лова, но только не привадок из вкусного для рыбы зерна и червя, как я ему советовал, а он, по моему дурацкому совету, стал разбрасывать в месте своего лова простую землю.

Кочубей: — И что, твой старшина не знал о том, что этот твой приварок к подкормке очень нравился, как крупным карасям, так и гигантским карпам?

Луговской: — Мой старшина, как и все рыбаки старой формации, любил ловить рыбу только на свою, годами проверенную наживку. А это: на червя, на хлеб, да на жидкую манную кашу, не признавая новаций в этом деле, даже элементарного магазинного прикорма для рыбы, который тогда уже появился.

Луговской: — Хотя я, в самом начале нашего знакомства и говорил ему об этих моих хитростях. Но старшина, тогда пропустив все мои советы мимо своих растопыренных ушей. Он тогда злостно и так ехидно посмеялся над всеми, как он говорил, глупыми советами интеллигентного москвича.

Кочубей: — Это ещё почему?

Луговской: — Видимо так тогда старшина обо мне думал, когда я ещё был новобранцем, видя моё тогдашнее неумение хорошо стрелять и метать ножи в цель. Что для старшины было самым ярким знаменателем не слушать этого неумеху.

Шафранский: — Но ты, всё же сказал этому бедняге старшине о своей добавке к наживке, да и о других твоих хитростях на рыбалке?

Луговской: — Конечно, я ему всё тогда рассказал, о своей подготовительной фазе для удачной рыбалке, и даже подарил ему свою фирменную удочку.

Кочубей: — А когда?

Луговской: — Да, только тогда когда я вышел из КПП и направлялся на автобусную станцию, для своей дембельской поездки домой.

Кочубей: — Что, он тогда тебя провожал?

Луговской: — А то! Ведь он не мог прозевать мой отъезд на родину, не узнав всех секретов служивших моим успехом в нашем давнем рыболовном состязании.

Шафранский: — И каким образом этот старшина тебя отблагодарил за твою искренность?

Луговской: — Старшина тогда подарил мне целую посылку с отличным эстонским ликёром, под названием «Петух на пне», который я очень любил. И упаковал эти несколько бутылок с ликёром в посылку, на которой написал умышленно несуществующий адрес получателя этого добра.

Кочубей: — Чему ты, наверно здорово удивился?

Луговской: — Конечно, чего я тогда никак не мог ожидать от человека открыто ненавидевшего москвичей, и, к тому же этот старшина никогда не приветствовал пьянку.

Кочубей: — Он что так и остался ненавистником москвичей?

Луговской: — Мне кажется, за время его общения со мной…. Да и с другими москвичами в нашей части, а это с Генкой Рязановым, да с Колькой Москоленко…

Шафранский: — Так ты не один был москвичом в твоей части.

Луговской: — Вот потому наш старшина, наверно со временем, но всё же изменил своё мнение о нашем сверх нормы обеспеченном московском существовании. По сравнению с другими гражданами СССР.

Шафранский: — Ведь Вы всегда были такими же обычными бойцами, как и все другие ребята.

Луговской: — Ну, этого я бы не утверждал в категоричной форме, при моём тогдашнем личном и не убиваемом благоденствии в армии.

Кочубей: — Это как?

Луговской: — Ведь я всегда получал от мамы шикарные ежемесячные посылки, да при огромных ежемесячных переводах приходящих мне по почте от моих братьев и от сестры Гали.

Шафранский: — А я этого не знал.

Луговской: — Вот потому я все три года моей службы в армии и выглядел по настоящему блатным москвичом. Мне мой брат Юрка стабильно посылал до пятидесяти рублей в месяц, Колька – обычно двадцатку, мама – десятку и Галка, правда редко, но посылала мне свою десятку.

Шафранский: — Так выходит, что ты каждый месяц получал до 90 рублей! Да и сам ты, в армии, получал три восемьдесят каждый месяц.

Луговской: — Не три восемьдесят, а на рубль больше, как и все рядовые десантника. А потом, все десантники получали оплату за каждый парашютный прыжок.

Шафранский: — Да, ты был настоящим богачом в своей части.

Кочубей: — Вот так и порочат самым бессовестным образом некоторые граждане честное имя москвича!

Луговской: — Что старшина, ну совсем не мог переварить и понять этого моего ежемесячного благоденствия, на фоне нищенского состояния всех других советских граждан.

Шафранский: — Но, как удачливого рыбака твой старшина, что оказалось при Вашем прощании, он тебя выходит, очень сильно уважал.

Кочубей: — И долго ты ему морочил голову, на этих рыбалках?

Луговской: — Да, считай, что целых три года моей службы. Сразу после того, как я получил первое увольнение из своей части, после чего я сразу, по воле судьбы и смог поучаствовать, купив в магазине примитивную снасть, в моей первой армейской рыбалке.

Шафранский: — Ну, и служба у тебя была, не бей лежачего! Словно бы ты сходил в увлекательное путешествие.

Луговской: — Так вот, тогда я в первый раз и обловил старшину, по всем статьям тогдашних достижений отечественной рыболовной науки. Для чего я смог подготовиться ещё в части, добыв желаемой прикормки для рыбы и нужную наживку.

Кочубей: — Другой бы на месте этого старшины давно бы тебя сгноил по службе…

Луговской: — Ну, это ещё как сказать, в смысле, кто кого, ведь у меня брат тогда был зам. министра, а эти люди, как и их родственники, были всегда вне всякой критики. А до меня на этом озере, это я слышал часто, так успешно как это удавалось ловить мне, ещё никто не рыбачил.

Кочубей: — А кто тебе подсказал идею использовать эти добавки к наживке?

Луговской: — Да, так всегда ловили мои братья Николай и Юрка, как карасей, так и карпов, заранее прикормив место лова. Ну, а я только был удачным последователем их огромной рыболовной практики.

Шафранский: — Что-то трудно вериться в то, что эти эстонцы, ведь ты служил в эстонском городе Вильянди, и даже местные рыболовные аборигены не смогли ловить рыбы лучше тебя, будучи у себя дома?

Луговской: — На этом озере, кажется, это озеро называется Вырц-Ярв, даже, в то давнее время, эстонцы с воодушевлением проводили рыболовные соревнования, при огромном наплыве зевак, которые бурно реагировали на каждую удачно выловленную рыбку из озера, особенно тогда, когда это получалось у их земляков.

Шафранский: — А кто ещё мог участвовать в этих соревнованиях?

Луговской: — Да, кто угодно, кто имел возможность принять участие в этом спонтанном рыболовном соревновании. Для чего, участник соревнования, даже из другой республики должен был иметь, и уметь пользоваться своими рыболовными снастями.

Кочубей: — Но ты конечно, со своим старшиной непременно участвовал и отстаивал первенство в этих соревнованиях, от своей армейской части?

Луговской: — Я не только участвовал, но и обязательно всегда побеждал в этих рыболовных соревнованиях. А побеждал я только потому, что добавлял в свою тайную наживку ложку мёда или сок чеснока.

Кочубей: — И почему мёд, или его запах, а также запах чеснока очень любили эстонские карпы, да крупные караси, что этого раньше никто не знал?

Луговской: — Не путай, в наживку можно вводить или мёд, или сок чеснока, но поверь мне, что я никогда эти два ингредиента не смешивал.

Шафранский: — А также тебя наверно всегда приглашали участвовать и в местных регатах. Ведь, ты когда то был каким-то там чемпионом в Москве, по гребли на каноэ среди юношей.

Луговской: — Где я на тренировочной для профессиональных спортсменов каноэ, был всегда так же первым, по крайней мере, в своём спортивном обществе «Динамо».

Шафранский: — Надо заметить, что наш блистательный друг Луговской, был не только передовиком боевой и политической подготовки, но и он до армии занимал первые места в регатах для юных спортсменов на каноэ.

Кочубей: — Наверно прославляя своё милицейское орденоносное общество «Динамо»» своими спортивными достижениями….

Луговской: — Между прочим, лишь только потому, что я добился до призыва в армию спортивного звания КМС (кандидата в мастера спорта)….

Кочубей: — Мне, очень лестно, то, что я знаком с таким известным спортсменом.

Луговской: — Так вот, только потому на меня и обратили внимание представители из моей части, которые тщательным образом выбирали в ряды своего ГРУ (Главного Разведывательного Управления), только самых достойных и ловких спортсменов.

Шафранский: — Тоже мне, чемпион Вильяндского уезда!

Луговской: — Да я, собственно и не набивался в ряды этого сверх секретного ГРУ. Но узнав о том, что эти выборщики набирают нашего брата, а петлицы у них были голубые, да с парашютами, я сразу соблазнился идеей стать десантником. Вот так, я и оказался в этой части. И об этом я до сих пор, ну, нисколечко не жалею.

Кочубей: — Так что, тебе служить было легко, да без особых проблем?

Луговской: — Я бы этого не сказал. Каждое утро и в течение трёх лет, мы бегали по десять километров на стрельбище, можно сказать до изнеможения, как в противогазах, так и без него.

Кочубей: — Это что, вместо зарядки?

Евгений: — Ну, что-то в этом роде. А на стрельбище мы, считай, палили почём зря из всех видов огнестрельного оружия, и даже из ПТУРСов, да из НУРСов.

Шафранский: — А это что за зверь?

Луговской: — А это управляемые и неуправляемые ракетные снаряды. И мы стреляли до моральной изжоги, а значит долго, пока не уничтожали сразу и все мишени. И нам было так порой противно это делать, поскольку мы часто стреляли стоя осенью и весной в окопе по пояс в холодной воде ….

Шафранский: — Это что, такой вид садизма?

Луговской: — Да нет пан, — закалка. Мы даже могли вечером, в своё свободное время, пойти в подвальный тир нашей казармы, где там стреляли из своего личного автомата и из пистолета, до получения самых высоких стрелковых результатов.

Шафранский: — И там, в подвале, вы тоже стреляли стоя по пояс в воде?

Луговской: — Да нет, в подвале окопа с водой небыло. А вода в окопе была только потому, что мы ленились вычерпать эту воду, до стрельбы.

Кочубей: — А что, из шпионских предметов Вам преподавали?

Луговской: — Да, рукопашный бой, мы изучали досконально приёмы из разных спортивных и боевых методик. Потом мы метали ножи, армейские лопатки, да другие острые предметы….

Шафранский: — А я никогда не видел, как ты на практике применяешь эти, свои армейские навыки.

Луговской: — А ещё мы носились как бешенные на всевозможных автомобилях, изучали азбуку «Морзе», ходили на секретные тактические занятия, а также, мы изучали множество вооружений стран НАТО.

Шафранский: — Да, это наверняка было интересно всем солдатам.

Луговской: — Да ещё, я серьёзным образом осваивал множество винтовок с оптикой, и, случалось, что я иногда был не плохим снайпером.

Кочубей: — Только и всего?

Луговской: — Да нет, не всё. Нас учили незаметно и качественно проникать на любой секретный и серьёзно охраняемый объект, где мы бесшумно снимали охрану, что мы делали на практике, и не один раз.

Кочубей: — Это тоже очень интересно.

Луговской: — Мы также прыгали с парашютом в любое время суток, на воду и на лес с серьёзным грузом, да могли преодолевать огромные расстояния пешком, за минимальное время….

Кочубей: — Это также серьёзно….

Луговской: — Потом, нас учили, как можно незаметно переходить любую государственную границу, да как малой силой разведчиков можно уничтожить серьёзную группировку противника, всевозможными видами оружия.

Кочубей: — Да, и это не слабо…

Луговской: — Вплоть, до минирования и разминирования объектов противника, при этом используя в своих целях имеющиеся у противника все виды их вооружения. А это мы могли легко обращаться с пушками, миномётами, да если попадутся, так тогда мы могли и с лёгкостью осуществить запуск ракет любого калибра.

Шафранский: — И ты это всё, до сих пор можешь это делать?

Луговской: — Да нет, конечно. У нас, в каждом отделении, а это отряд взвода состоящий из шести бойцов, каждый имел свою специализацию.

Кочубей: — А какая специализация была у тебя?

Луговской: — А я был специалист по любым видам стрелкового оружия, умел управлять любым автомобилем и другим подвижным средством, мог долго сидеть в дозоре, да ещё я был неплохим минёром, снайпером и санитаром.

Кочубей: — Это всё один ты….

Луговской: — А так же я был запасным радистом, что я хуже всего умел и, собственно, я не очень любил в этом деле практиковаться.

Кочубей: — И ты, изучив все эти специальные науки, всё же был демобилизован рядовым?

Луговской: — Так получилось. Да ещё меня в армии, я считаю по недоразумению, а быстрее, как и всех тогда служащих бойцов, меня наградили юбилейной медалью «Двадцать лет победы над фашисткой Германией».

Шафранский: — Так, ты ещё и медалист….

Луговской: — Несмотря на то, что я тогда собой представлял некую, кажущуюся для посторонних глаз, армейскую безалаберность. Но всё же, без особой напряги мне удавалось быть отличником боевой и политической подготовки. А это, в нашей части, было получить не всегда легко.

Шафранский: — А также Луговскому, я ещё помню, как тебе усиленно предлагали пойти учиться в спецшколу на офицера ГРУ, по специализации разведчика по работе в глубоком тылу противника.

Луговской: — Было дело, ведь я уже умел многое, чему обучают боевых разведчиков.

Шафранский: — А особенно тогда, когда твоя мама умерла, и ты Луговской остался полным сиротой, ну совсем без родителей….

Кочубей: — А ты вместо того чтобы пойти учиться в школу для шпионов, сразу после своей службы в армии, пошёл работать на судно матросом, после чего ушёл в загранплавание?

Луговской: — Я сам удивился тому, что мне тогда без всяких проблем открыли визу и разрешили пойти в это загранплавание, сразу после службы в рядах ГРУ.

Шафранский: — И что же секретного было в твоей военной службе?

Луговской: — Да, у нас, в СССР тогда всё было под огромным секретом, особенно деятельность нашей кодированной бригады ГРУ. На знамени нашей части стояла надпись «6-ая Бригады специального назначения», а по назначению, наша часть готовилась для разведки в глубоком тылу противника.

Кочубей: — Тогда, конечно….

Луговской: — А знамя нашей части на общенародной демонстрации мы несли его только в зачехлённом состоянии. И только для принятия присяги знамя бригады расчехляли, замечу, только в плотно закрытом помещении нашего спортивного зала.

Шафранский: — И, как последний штрих о пользе службы в армии лично для Луговского, мне стало понятно только тогда, когда я увидел возмужавшего и резким образом повзрослевшего этого моего давнего друга Луговского.

Кочубей: — И это было тогда….

Шафранский: — Когда он демобилизовался.

Кочубей: — Служба в Армии это всегда интересна и полезна. Особенно тогда, когда ты попадёшь в нормальную часть, как Женька.

Шафранский: — Повторюсь, особенно тогда я поверил в пользу службы в Армии, когда ты Евгеша схватился в борьбе сразу с тремя хулиганами в метро, защищая честь и неприкосновенность тогда ещё неизвестной тебе девушке….

Луговской: — Так это я совершил сдуру, в смысле ввязался в драку с этими, сразу с тремя бугаями самбистами, которые ехали после тренировки и почему то в полупьяном их состоянии, вот почему мне тогда весьма свезло.

Кочубей: — Это в чём же тебе повезло?

Луговской: — Поскольку эти бугаи уже находились в весьма не трезвом, а значит в своём расслабленном физическом состоянии.

Кочубей: — И каким таким своим особым образом тебе удалось успокоить этих крутых самбистов?

Луговской: — Так меня, в ту давнюю армейскую пору старшина моей части, как не самого сильного рукопашного бойца во взводе, часто заставлял меня нападать сразу на трёх и на большее количество противников первогодков, организуя эти спарринг бои в полную физическую силу, как потом оказалось, для моего же будущего блага.

Кочубей: — Вот потому возможно, что тебе и небыло страшно напасть на этих бандитов?

Луговской: — Во-первых, я учитывал фактор внезапности. Тогда, когда эти бугаи совсем никого не стесняясь зажали в хвосте вагона хрупкую девчонку, и совсем не обращали никакого внимание на меня.

Шафранский: — Ведь они так брезгливо глядели на такого щуплого, а значит, по их мнению, на никчемного заморыша, на того хлюпика каким ты тогда и смотрелся.

Кочубей: — И чем же эти придурки тебе не угодили?

Луговской: — Один бугай, такой самый высокий зажимал рот девчонки стоя прямо напротив меня, а два других здоровяка не боясь вагонной общественности лапали её, заслонив хрупкую девушку своими мощными телами от толпы.

Шафранский: — Как потом выяснилось, эту пострадавшую от хулиганов девушку звали весьма необычным именем, кажется Виолетта. И что, ты тогда сделал?

Луговской: — Я тогда просто встал с сиденья, и тут же, своей мгновенной серией ударов, кулаками по почкам, завалил самого крупного бугая. А другого самбиста я успокоил тем, что ударил его только один раз, но мощно и локтём правой руки по подбородку его квадратного лица.

Кочубей: — Да, это больно.

Луговской: — Я же и говорю, что я его тогда ударил локтём правой руки резко и со всей своей дури, долбанув его по самому больному месту лица, по подбородку. А это очень страшный удар. После чего, этот бугай с легкостью и гарантийно получил свой нокаут.

Кочубей: — И что?

Луговской: — Вот потому, он сразу и самым удачным образом для меня был послан мною в долгосрочный нокаут. Ведь этот удар я отрабатывал множество раз в армии.

Шафранский: — Я всегда говорил, что ГРУшники – это не люди, а машины для убийства.

Луговской: — При этом своём агрессивном действии, я так же успел заметить испуг, да изумление на его квадратном и на очень прыщавом лице.

Кочубей: — Из-за этой его прыщавости, брезгуя, ты и не бил его кулаком по лицу, а использовал для этого локоть? Хотя, и это очень жестоко с твоей стороны….

Луговской: — Возможно. И когда уже эти два урода лежали на полу вагона, третий верзила сам отпустил девчонку, да неожиданно для меня стал в панике кричать своим визгливым голосом, что на его друзей напал отъявленный хулиган.

Кочубей: — И как же так получилось что тебя, как злостного хулигана не забрали в милицию?

Луговской: — Тогда пассажиры, кто был посмелее помогли мне скрутить и задержать этих самбистов. Помню, что этот подвижной состав метро был остановлен и задержан на станции «Таганская», до появления милиции, наверно, на целых десять минут.

Шафранский: — И тебя, как я помню, в ту пору нелегала, ведь ты был тогда в Москве в самоволке, конечно, также попросили пройти в отделение милиции.

Луговской: — Конечно меня, да ту самую потерпевшую девчонка, потерпевшую от хулиганов пригласили в милицию с двумя женщинами, которые были свидетели этого происшествия, и которые сами добровольно проследовали за нами в отделение милиции.

Кочубей: — И, что было потом?

Луговской: — В отделении милиции сотрудники долго удивлялись тому, каким таким волшебным образом, такой с виду хиляк как я смог один побить и скрутить этих хулиганов. После чего, сотрудники быстро сняли показания свидетелей, и допросили меня с девчонкой.

Кочубей: — Видно и в правду, армия для тебя явно пошла на пользу.

Луговской: — Если сказать правду, так эта армия была для меня самым счастливым времяпрепровождением! Особенно тогда, когда я в полную силу своих хилых возможностей осваивал интереснейшую науку выживания, в самых тяжёлых условиях армейской службы. Что для меня, для заядлого рыбака, тогда было интересно всё….
Кочубей: — Да что интересного в этой армии, особенно в нашей, в советской?!

Луговской: — Во-первых: это человеческое сплочение подневольных ребят и армейская дружба, которая помогала нам тогда спокойно выжить, превозмогая все тяготы службы и явное хамства, совершаемого безнаказанно руками советских старшин и офицеров.

Шафранский: — А ещё что?

Луговской: — И нам всем тогда было очень интересно осваивать секреты мастерства разведки, прыжки с парашютом, были интересны длительные ученья с возможностью захватить живую силу противника, да и с условным уничтожением его техники.

Кочубей: — Это я понимаю. Поскольку, мужчинам всегда нравилось играть в войнушку. Да и вся твоя служба Евгений, так это не что иное, как реклама армейской службы, которая нужна всем настоящим мужчинам, здоровым и сильным.

Шафранский: — После чего, я помню, оказалось то, что двое из этих троих бандитов, которых тебе удалось задержать, уже давно числились в розыске, за многие серьёзные грабежи в квартирах, и даже с убийством невинных граждан….

Кочубей: — Да, я бы сказал, что не перевелись ещё богатыри на Руси!

Луговской: — После армии, представьте себе, я ни разу не проиграл в драках, с двумя, тремя и, даже, с пятью противоборствующими со мной хулиганами.

Кочубей: — Вот это здорово.

Луговской: — Здесь главное, я имею в виду в драке, это ставить противника в постоянно неловкую для него ситуацию, передвигаясь таким образом, чтобы не позволить уродам наброситься на тебя сразу и одновременно нескольким клиентам….

Шафранский: — После этого происшествия была опубликована статья в центральной прессе, восхваляя доблесть нашего бойца Луговского, я её сам читал.

Луговской: — Эту статью я лично не читал, а вот письмо, с описанием моего «подвига» из милиции прислали в часть, после чего мне объявили сначала строгий выговор за опоздание в часть, а затем и благодарность за невольную борьбу с преступностью.

Кочубей: — А как это?

Луговской: — Выговор за то, что я тогда опоздал в часть, а в качестве награды за мою храбрость меня отправили в двадцатидневный отпуск! Что редко бывало, чтобы отпусками рядового, да на такой солидный срок, по крайней мере, тогда, для нашей части.

Кочубей: — А каким образом ты оказался в московском метро, служа в армии на территории Эстонии?

Луговской: — Да я тогда и, правда, находился нелегально в Москве, по пути следования из казахстанского госпиталя в свою часть.

Кочубей: — А как тебе удалось одному следовать из Казахстана в свою часть?

Луговской: — Тогда, будучи на уборке урожая в Казахстане, я инсценировал дизентерию, дабы отдохнуть от армии, после чего сразу попал один в госпиталь.

Кочубей: — Это тебе повезло.

Луговской: — Вот потому я и отстал от своих товарищей, которые раньше меня, после завершения всех полевых работ, разъехались по своим воинским частям.

Шафранский: — Тогда, я помню, как ты очень отчаянно ублажал ту девочку Виолетту, в сарае изменника родины, нашего товарища Виталия Рюмина.

Кочубей: — Так Вы, ко всем Вашим другим достоинствам, ещё общались и с изменниками родины?

Луговской: — Да, был такой «грех». Этот Виталька Рюмин, в то давнее время был мой самый близкий друг, а также, он имел свой сарай, где мы обычно проводили много времени со своими девицами.

Глава№3

Случай в метро.

Луговской: — Да, был такой «грех». Этот Виталька Рюмин, в то давнее время был мой самый близкий друг, а также, он имел свой от родителей прекрасно обустроенный сарай, где мы обычно проводили много времени со своими девицами.

Шафранский: — И в этом сарае Виталька Рюмин учредил свою персональную выставку из женского нижнего белья, подаренного нам теми девчонками, с кем мы самым успешным образом тогда частенько осваивали….

Луговской: — Надо заметить весьма регулярно, этот империалистический вид порочной сексуальной деятельности.

Шафранский: — А проще говоря, мы тогда, всем своим дружным коллективом осваивали самым активным образом приёмы, как отечественного, так и, просочившегося к нам из-за рубежа в зарубежных фильмах, империалистического секса.

Кочубей: — Ну, Вы даёте!

Шафранский: — Так вот, стенд Луговского в этом сарае, с подаренным нижним бельём девчонок был всегда гораздо насыщенней своими экспонатами, чем даже стенд самого Рюмина, да, если честно, так и моего скромного стенда.

Кочубей: — А как, на эти Ваши шалости смотрели родители Вашего Виталика?

Шафранский: — Да эти щиты с необычной своей экспозицией закрывались глухими дверцами и запирались на замки, сделанные под видом ящиков для гербариев, которые на свету, эти экспонаты будто бы могли рассыпаться в прах.

Луговской: — В этом сарае мы частенько слушали по приёмнику вражеские «Голоса» удобно расположившись в старых креслах, и, под бутылочку недорогого портвейна.

Шафранский: — Где мы много и часто рассуждали на предмет того как мы плохо живём, и каким реальным образом мы могли бы сбежать, или официально покинуть СССР.

Кочубей: — А этот, Ваш друг Виталий всё-таки сбежал по Вашим разработкам из СССР, к чему я знаю, в своё время стремился и ты Евгений?

Луговской: — Мы все в ту давнюю пору мечтали сбежать из СССР. По крайней мере, все наши близкие друзья и товарищи, все тогда мечтали сбежать из СССР.

Кочубей: — А значит, из Вашего круга знакомств только Рюмину Виталику это удалось сделать на практике.

Шафранский: — А наш импульсивный товарищ Луговской тогда, даже написал целую балладу на предмет посрамления социализма.

Луговской: — И эта поэма в стихах, я сам проверял, по количеству слов и письменных знаков была на целых десять страниц длиннее поэмы нашего отечественного известного поэта, моего однофамильца нашего Луговского, по имени Владимир.

Кочубей: — И этот Владимир Луговской, если я ничего не путаю, прославился своим самым большим и длинным советским произведением в стихах.

Кочубей: — И где же теперь, этот твой исторический опус?

Шафранский: — Эту поэму уничтожил Володька, начальник особого отдела КГБ, с которым по непонятному для меня недоразумению Луговской был в самых дружеских отношениях.

Луговкой: — Этот Володька по моей просьбе проверил моё досье в своей организации. После чего он долго удивлялся тому, почему меня до сих пор не расстреляли, или, по крайней мере, меня ещё не посадили в психушку.

Кочубей: — Это, за что же?

Луговской: — Да, всё за эту мою поэму, которую послала в КГБ моя «любимая» тёща, мать моей бывшей жены Соньки.

Кочубей: — И это еврейка послала в КГБ твой антисоветский опус!?

Луговской: — Моя тёща Мария всегда меня ненавидела, возможно, за то, что я небыл намерен сделать свою жену, а значит её дочь Соню, подпольной миллионершей лишь только потому, что я не мог и не желал учиться воровать.

Кочубей: — И что, эта твоя тёща настолько тебя ненавидела, что отправила эту крамолу в КГБ? Ведь она наверняка знала, чем эта её акция лично для тебя, как для явного диссидента могла быть самым «успешным» образом завершится!

Луговской: — А я и женился на Соньке только для того чтобы можно было официально покинуть СССР, через Израиль. И моя тёща наверно об этом узнала.

Шафранский: — Поскольку моя бывшая жена Сонька была чистокровной еврейкой, и которая сама, как мне тогда казалось, мечтала сбежать из этого социализма на свою историческую родину в Израиль.

Кочубей: — Ну, и почему Вы тогда не уехали?

Шафранский: — Да эта Сонька, на самом деле в ту историческую пору совсем не собиралась уезжать из СССР, хотя и часто об этом мечтала. Ей в ту пору, от её исторической родины были нужны только богатые посылки.

Кочубей: — Эти дорогостоящие посылки, я помню, собирала и отправляла в СССР одна иностранная организация, которая помогала нашим евреям покинуть СССР.

Луговской: — Мы тогда от этой организации получили несколько шикарных посылок с дублёнками, да, с другим дорогим товаром, который можно было легко и выгодно продать в СССР. Но, все эти вещи, из этих посылок мне никто не собирался даже показывать.

Кочубей: — А эти деньги, от продажи посылок, я знаю, предполагалось использовать для покупки билетов и для переезда из СССР в Израиль.

Шафранский: — Но эта Сонька, всё же уехала. Правда, после развода с Луговским, да тогда, когда она очень солидно ограбила нашего бессребреника, И она, по нашим сведениям тогда уехала, но не в Израиль, а в Канаду.

Кочубей: — Да, ну и стерва же была эта твоя Сонька! И как только ты её сразу не распознал?

Луговской: — Да нет, она была нормальной советской женой….

Шафранский: — Сонька, по моему мнению, тогда убежала в Канаду только потому что она сдуру ограбила нашего друга Луговского.

Луговской: — Ну, ты скажешь!

Шафранский: — Она, эта Сонька, как все евреи в нашей стране, всегда и по разному поводу боялась жить в СССР. А тут наша Сонька, правда, не совсем справедливо и необоснованно боялась страшной мести Луговского, за один свой нехороший поступок.

Кочубей: — Совсем не зная о том, что наш друг Евгений на месть просто не способен. Наш друг Луговской, как я понимаю, этот мазохист привык получать от своих бывших жён всевозможные неприятности, и больше всего эти неприятности проявлялись почему-то, только в его материальных убытках.

Шафранский: — А потом, когда Сонька оклемалась, там в своей Канаде, от своего надуманного испуга, так она сразу пожелала пригласить Луговского к себе в гости. Но больше всего, мне кажется, она желала его иметь в своём постоянном сексуальном рабстве.

Кочубей: — А что, у тебя с Сонькой совместных детей небыло? Ведь у Соньки, сколько я помню, по твоим рассказам была дочь Белла от первого брака?

Луговской: — Сонька, как-то, тщательным образом скрывая этот факт от меня, забеременела, но потом, по совету своей подруги сделала аборт.

Шафранский: — А врачи, я помню, тогда были крайне удивлены, одним существенным таким обстоятельством.

Кочубей: — Каким, таким обстоятельством?

Шафранский: — Да, по этим обстоятельствам, от такого никчемного клиента как ты Луговской, Сонька смогла забеременеть, что называется единоразово сразу пятью младенцами.

Кочубей: — Не может быть!

Шафранский: — И этих зародышей младенцев акушеры с большим удивлением устали извлекать из сонькиново чрева, в момент проведения этого аборта.

Кочубей: — А на вид не скажешь, что ты так плодовит, да беспощаден к своим, не родившимся младенцам!

Луговской: — Да, если бы я знал о том, что Сонька отважится на аборт, так я бы тогда привязал бы её сам к кровати. И ухаживал бы за ней, как за самой драгоценной своей женщиной.

Кочубей: — Ты её так любил?

Луговской: — Как я её любил, так этого я сейчас уже и не помню. Но я всегда очень хотел детей, и к тому же мы тогда, как многодетные родители могли сразу получить приличную квартиру, если бы я прописал Соньку к себе в коммуналку с родившимися детьми.

Шафранский: — После этого аборта Луговской и развёлся с Сонькой, так и не простив ей убийство своих пятерых детей. А то, что дети были от Луговского, так это факт, зная эту даму как порядочную женщину, не подлежал никакому сомнению.

Кочубей: — Да кто, в этом деле может быть уверенным?

Шафранский: — Как я понимаю, Сонька нипочём не могла изменить Луговскому, хотя она и завсегда была приличнойстервой, в плане её жадности.

Кочубей: — Это какой же у тебя Женька был по счёту зарегистрированный брак, с этой твоей Сонькой?

Луговской: — Ну, мои женитьбы это отдельная история. А Сонька была моей третьей официальной женой, но брак с ней, в самом начале нашего общения, да по нашей тайной договорённости, мыслился напрочь фиктивным.

Шафранский: — Сонька для Луговского, да и он для Соньки, в самом начале их совместной жизни был реальной возможностью для отъезда из СССР в Израиль.

Кочубей: — Это, почему же?

Луговской: — Я, как вы понимаете, по моему родовому происхождению завсегда был и остаюсь русским аборигеном. А потому, я никак не мог покинуть наш родной СССР, что называется, по своему собственному желанию и, даже, по упущению советской власти.

Кочубей: — Ну, а Сонька, как я понимаю, боялась ехать туда одна со своей малолетней дочерью. А почему?

Евгений: — Да только потому что её родители, как и её родная сестра Ольга, ни за что не желали покидать Союз. А уехать одной в неизвестную обстановку и в чужую страну, было для Сони явно делом рискованным.

Шафранский: — И всё-таки тяга к личному обогащению у Соньки была сильнее любви к Луговскому. Вот потому, она вначале ограбила нашего друга Луговского, а уж затем, сделала аборт, а уж потом, там, в Канаде, любовь к Луговскому, как гром среди ясного неба, вдруг обрушилась на бедную Соньку в далёком её зарубежье.

Кочубей: — Видно там, в Канаде небыло более приличного клиента для её сексуальных утех, чем всегда был для Соньки её бывший «фиктивный» муж Луговской!

Луговской: — Да, я никогда небыл для Соньки, что называется половым гигантом, и она, по крайней мере, раньше, никогда не считала меня своим неотразимым половым партнёром.

Шафранский: — Ну, ни скажи. А зачем же тогда ты был нужен ей там, в Канаде?

Луговской: — Но я лично не получал этого Сонькиного приглашения. Возможно, что кто-то пошутил с тобой пан Шампанский, сообщив тебе эту бредовую новость о Сонькином желании вызвать меня к себе?

Кочубей: — А не слишком ли удивительно, у тебя Евгеша, до сих пор складывалась твоя жизнь? Ты весь такой бесшабашно героический, да весь такой успешный, как я о тебе теперь знаю, являешься лично для меня.

Луговской: — А ты сам попробовал бы повторить все те мои бесшабашно героические поступки, совершённые мною как в армии, так и на гражданке? Так тебе это не всё, я уверен, понравится.

Кочубей: — Это, что такое не всё?

Луговской: — А ты попробуй сам, холодной весной и в знойную осень постоять в окопе по пояс в холодной воде, и при этом на отлично отстреляться?

Шафранский: — А тебя ни разу не били в КГБ, как Луговского, добиваясь от тебя признаний в предательстве твоих товарищей, обвинённых чекистами и обличённых без всяких причин, как врагов народа?

Луговской: — А тебе запрещали работать в твоём родном городе чекисты, когда твой друг сбежал в Италию из СССР?

Шафранский: — А ты, при всём своём везении смог бы схватиться за спасательный круг тогда, когда бы тебя смыло волной с палубы спасательного судна в ледяное море, что произошло с Луговским, когда он работал на Камчатке на этом судне?

Кочубей: — А что всё это было с тобой Евгений на самом деле?

Луговской: — Всё было. Ведь моя жизнь состоит не только из моментов крутого героизма. Да и не героизм вовсе это был, а моя обыденная жизнь так сложилась, порой даже и без моего желания, а по указке свыше. Я в этом уверен.

Кочубей: — Да, я понимаю.

Луговской: — Да здесь, в Союзе, у любого непокорного гражданина СССР складывалась такая «интересная» жизнь, помимо их желания и их явного сопротивления этой негласной героической борьбе с чекистами, да с никчемным нашим существованием.

Шафранский: — А вообще, я тебе Луговской завидую всем твоим героическим подвигам, и даже тому, что тебя не раз жизнь жестоко била, но, не сломав, только закалила.

Луговской: — Да, завидовать то, поверь мне, здесь нечему. У Вас самих то, если внимательней посмотреть, так тоже жизнь состоялась не самым завидным образом, но непременно со своим героическим налётом, что составило и хватило бы, не на одну главу интересных событий. О чём я хотел бы обязательно услышать.

Глава 4.

Браки Луговского.

Луговской: — Первый раз я женился сразу после армии на девушки Татьяне, а развёлся через год, по причине того, что любовь прошла, и мы с обоюдным облегчением развелись.

Шафранский: — А второй брак?

Луговской: — Второй брак был совершён мною на Камчатке, где я женился на Ларисе и через два года развёлся. А развелись мы потому, что надоели друг другу.

Кочубей: — Давай о следующем браке…

Луговской: — В третий гражданский брак я вляпался так же на Камчатке прожив меньше года с Валентиной, которая родила мне дочь Татьяну, но уже у себя дома, в Белгороде.

Шафранский: — Потом был официальный третий брак с Сонькой, наверно?

Луговской: — Ну, этот брак Вам знаком досконально.

Кочубей: — И вот ты замахнулся на очередной брак с Ириной?

Луговской: — После брака с Валентиной я даже не хотел, и слышать об очередном браке. Но теперь…

Кочубей: — И ты теперь явно идёшь на нарушение своих обязательств, данных самому себе, в твоём искреннем Евгений желании иметь этот законный брак с Ириной?

Шафранский: — Которую ты так долго искал, совсем мало её познав….

Луговской: — Всё правильно. Но и наш пан, пан Шампанский, пока я грешил с четырьмя своими первыми жёнами, он так же, как и я, не на много отстал в этих своих брачных баталий….

Шафранский: — Ну, у меня не всё так романтично происходило, со всеми моими двумя браками, не то, что у тебя Луговской.

Луговской: — Ну, я надеюсь на то, что у тебя, в твоём брачном деле ещё всё впереди.

Шафранский: — Как, впрочем, и у тебя….

Луговской: — Вы уж, дорогие мои пацаны, даже и не пытайтесь вешать мне очередной брачный хомут на мою натруженную, от брачных обязательств шею.

Шафранский: — Это ещё почему?

Луговской: — Я ещё не совсем, как это ни казалось бы удивительно моим некоторым летописцам, не совсем ещё готов к официальному брачному союзу с Ириной. Хотя совсем недавно жизнь без неё я просто не мыслил.

Кочубей: — Ну что, опять конец любви и лыжи из чехла? А как же маленький, ну, твой сынуля Евгеша, ведь, я думаю, что этого младенца Ирина родила от тебя??

Луговской: — Я понимаю, что отказываться от собственного сына большой грех. Но когда этот сын черненький, а значит чистейший негритос…. Хоть он и тянет свои тёмно-коричневые ручки ко мне, только я появлюсь в дверях….

Шафранский: — Что? Ирина родила тебе чёрненького мальчонку? Возможно, это произошло потому, что она по-чёрному горевала о тебе в твоё не долгое отсутствие!

Кочубей: — Ах, какая печаль!

Шафранский: — Вот погоревала же твоя Ирина, да всё по тебе Евгений в твоё отсутствие, да по тебе любимому с таким своим прикладным сексуальным отчаянием….

Кочубей: — Но уже с другим, возможно с темнокожим своим клиентом? А как же так получилось, что этот ребёнок стал похож на тебя, вот загадка природы?

Луговской: — Да этот маленький мальчик, не возражаю, каким-то своим таким волшебным образом, но чем-то всё же очень похож на меня?

Шафранский: — Возможно только тем, что он, как и ты, мужик, вот только он получился чёрненьким. Этот мальчик, конечно, не может знать своего биологического отца, и готов видимо, в тебе его обнаружить, ну я имею в виду своего батю.

Кочубей: — А как же….

Луговской: — Правда и то, что у этого маленького Евгеши, есть такая же родинка как у меня, но поменьше. У меня родинка на правой половинке моей попы, а у него на левой половинке, но уже на его тёмненькой попке…. Да ещё у него, как говорит Ира, улыбка такая же бархатная, как и у меня….

Кочубей: — А бархатная улыбка, это то, что бабам надо. Научи и меня ей….

Шафранский: — И только на этом, своём особом бабьем основании, эта Ирина смеет обвинять тебя в том, что ты являешься этим, ну законным отцом этого милого негритянка! Вот бред!

Луговской: — Да нет, Вы не поняли, меня никто не заставляет, а тем более не обвиняет меня в том, что я оказался отцом меньшего Евгения.

Шафранский: — Просто, эти женщины, Ира и её мать, вбили в свои замудрые милые головки одну такую уникальную возможность убедить тебя, только по одному этому удивительному признаку, только по признаку одной родинки на попе, в том, что ты и являешься, как не крути, отцом Евгеши….

Кочубей: — И что, ты с такими оригинальными бабьими доводами согласился? Что, у тебя в роду были негры?

Луговской: — Да небыло никаких негров в моём роду, сколько я знаю!

Шафранский: — Да, загадка природы.

Луговской: — Но мне так хорошо с Ириной, что я и в правду готов стать отцом этого прекрасного, пусть даже, а почему бы и нет, этого тёмненького мальчонка. Ведь любой ребёнок прекрасен, а мой особенно.

Шафранский: — И ты веришь в то, что Ирина была тебе верна, пока ты её искал?

Луговской: — Ну, я не настолько наивен, но и уличать её в этой измене я Иру не собираюсь, да и я не имею на то, если Вы меня понимаете, никакого права её в этом обвинять.

Кочубей: — В этом твоём случае тебе предстоит либо поддаться легенде этих женщин, или сразу отмежеваться от этого, пусть даже и от такого забавного мальчонка.

Шафранский: — Так если ты признаешь этого мальчонка своим сыном официально, а после развода, который я думаю, непременным образом у тебя в скорости опять состоится, – плати алименты неизвестно за кого….

Луговской: — Да ладно тебе пан, со своими предостережениями…. Но в то же самое время, если разобраться честно, так я к нему здорово привык, как к самому дорогому моему человечку, что, даже разведясь я с Ириной, если это произойдёт, так мне будет очень жаль расстаться с этим моим тёской Евгешей.

Шафранский: — Ну, ты даёшь! Мне кажется, что этот мальчик для тебя представляется как некая дорогая экзотическая, извини, но забавнейшая вещица.

Кочубей: — Вроде игрушки, которая стала тебе дорога по причине его неотразимой харизмы, которая имеется у каждого младенца, каким бы он ни был….

Луговской: — Наверно. Но знаете, мои дорогие друзья, мне очень хорошо в этой семье и я уже безмерно люблю этого сорванца.

Шафранский: — И им, Ирине с её матерью наверно так нравится состязаться с тобой в нашей русской народной забаве, заключающейся в возможности захомутать дурочка мужичка. А тебе, как опытному бойцу на любовном поприще, совсем не трудно избежать этого ожидаемого бабами события….

Кочубей: — Ведь, наверно твоя Ирина думает о том, что выйти замуж с сыном негретосом в СССР весьма проблематично, с нашей такой обширной, социалистической любовью ко всякой такой экзотике….

Луговской: — Ты хочешь сказать, что Ирина живёт со мной только из-за этой, твоей тлетворно — извращённой экзотической теории?!

Шафранский: — Да нет, что ты говоришь…. Все наши бабы, как и твоя красавица Ирина, если она влюблена, тогда она, с таким своим бабьим откровенным обожанием непременно смотрит на тебя.

Кочубей: — Твоя Ирина готова, прямо где угодно отдаться тебе, по первому твоему Евгений требованию! Вот что мне показалось. А это – любовь!

Луговской: — Так Вы отговариваете меня жить с Ириной или сватаете, я что то не пойму?

Кочубей: — Эти наши советы и выкладки, ни о чём не говорят. Все эти женщины таковы, особенно бабы российского разлива, они завсегда готовы быть преданы своему мужчине. А вот, только стоит им, этим нашим дорогим советским женщинам немного отвлечься от нас….

Шафранский: — Ты имеешь в виду, от своей семейной бытовухи, да от своего любимого мужчины…?

Кочубей: — Так они сразу, наши бабы, можно сказать вольно, а кто и невольно, но все они сразу так забавно косят своим порочным глазом налево, с таким своим неистребимым сексуальным вожделением к другим мужикам, как к любимому мужу, со своей неотразимо развратной жаждой к порочным приключениям….

Луговской: — Такой конфуз может произойти только с очень замученными женщинами, замученными бытом, малой зарплатой, пьющим мужем, тесной квартирой и старым автомобилем….

Кочубей: — А что, у твоей Ирины раньше был муж пьяница, или у неё нет под рукой современного автомобиля, а может быть у неё малая зарплата?

Луговской: — У моей Иры другая приятная проблема, ведь она родилась от отца, который до сих пор является английским дипломатом.

Шафранский: — Иди ты!?

Луговской: — А её мать получает своё пожизненное пособие, представьте себе, из заморского Туманного Альбиона….

Шафранский: — И что? Ну, ты, в таком случае, ты также под колпаком КГБ…

Луговской: — А то я и чувствую, что мне стало, как то менее комфортно жить: да и мне что-то постоянно плечи и шею натирает, наверно это тот самый незаметный колпак, а потом и воздуху мне иногда, я бы сказал, не всегда хватает, видно в колпаке быстро заканчивается воздух.

Кочубей: — Ну, тогда они обеспечены.

Луговской: — Да, это весьма солидное пособие, которое позволяет моим милым женщинам жить в полном сверх обеспеченном их достатке, только на одно это пособие….

Кочубей: — Неужто им разрешают получать эти иностранные фунты, да стерлинги?

Луговской: — Эта добровольная ежемесячная помощь от отца Ирины составляет своей стоимостью до тысячи, а иногда и больше государственных знаков английского производства. И эти фунты со стерлингами мать Ирины официально получает ежегодно в посольстве, на банкете в честь её Величества королевы Елизаветы.

Кочубей: — Да, таким дамочкам как твоей Ирины с её матерью, пожалуй, не к чему впадать в нашу коммунистическую апатию, да мучиться в тяжких недомолвках с тобой, путаясь и стеная, как мы все, в бытовых дрязгах социалистического реализма.

Шафранский: — А что, если эта любовь существует! Ну, к нашему дорогому другу Луговскому, у этой Ирины….

Кочубей: — Тогда, ты имей в виду, что все мои дурацкие посылы, по поводу тайных замыслов твоей Ирины, надо будет выбросить в мусорную яму, я бы сказал, не заворачивая их в обёртку всех наших мнимых мрачных обвинений….

Шафранский: — Ведь эти дамочки, если очень захотят, так сразу смогут быстро покинуть Союз и оказаться в благополучной Англии, живя при этом везде, как здесь, так и там в самом серьёзном достатке….

Луговской: — Вполне могут, но категорически не желают этого делать боясь того что потом, как только они окажутся в Лондоне, где живёт этот бывший муж моей тёщи, этой милой дамы, матери Иры…..

Шафранский: — Так их, возможно, они боятся того, что их могут не пустить назад в Союз. Если они, вдоволь надышавшись воздухом свободы в Англии, вдруг….

Луговской: — Да по какому-то там своему дурацкому, немыслимо необъяснимому для нормальных людей извращённому желанию мазохистов, пожелают вернуться на ПМЖ домой, в СССР!

Кочубей: — Так вот Евгений, вступив в законный брак с гражданкой Ириной, теперь ты можешь запросто, уговорив женщин покинуть СССР, сможешь с женщинами, как ты уже давно мечтаешь, покинуть страну порочных коммунистических идолов, быстро и навсегда оказавшись в стране свободной и благополучной!

Луговской: — Да, могу. И это предложение, покинуть Союз, мне уже поступило от Иры и от её мамы.

Кочубей: — И, что ты об этом думаешь?

Луговской: — Да, что я. Ну, ты прав, я ещё об этом думаю. А когда серьёзно думаешь на предмет ответственного поступка, особенно тогда когда это, твоё личное решение заставит и других людей отважится на не менее ответственный поступок….

Шафранский: — Ты что Луговской, боишься ответственных решений? И какие такие помыслы заставляют тебя медлить с отъездом, из нашего гнуснейшего коммунистического застоя?

Луговской: — А такие… Что если я уеду с Ирой и с её матерью в Англию, так мне тогда придётся и жить с ними, представь, до конца моей жизни. Что, пока меня впрочем, ну ни сколько не смущает.

Кочубей: — А что ещё, тебя может остановить?

Луговской: — Да, меня могут принять за альфонса, который живёт на средства этих женщин! А я этого, ну, Вы понимаете, жить альфонсом я ни за что не согласен.

Шафранский: — Первое время, пока ты будишь внедряться в их империалистическую среду, тебе всё равно придётся жить на их денежки. И в этом положении, я не вижу ничего для тебя оскорбительного.

Кочубей: — Да и тебе лично, наверно, будет положено солидное пособие. А уж потом, когда ты освоишь, в нужном для Вашей империалистической жизни объёме английский язык….

Шафранский: — Да, когда ты нащупаешь свою стезю, для своей тамошней производственной деятельности, вот только тогда ты сможешь избавиться от этой, такой для тебя нежеланной, от этой бабьей материальной зависимости.

Кочубей: — Но это может произойти только тогда, когда ты будишь работать, скажем, получая приличную зарплату, да такую, которая позволит уже тебе самому содержать своих любимых женщин и мальца Евгешу в полном таком империалистическом «шоколаде».

Шафранский: — А теперь, ты сможешь совсем не заморачиваться по поводу жизни за чужой счёт, ведь ты себя и твоего сыночка можешь без проблем обеспечить и своей зарплатой.

Кочубей: — Но только в том случае, когда это, твоё личное благое иждивенчество не перерастёт у тебя в дурную привычку жить за чужой счёт, до конца твоей жизни….

Луговской: — Можно подумать, что ты плохо меня знаешь. Конечно, я совсем не очень переживаю по поводу того, что могу некоторое время жить на средства своих женщин.

Шафранский: — А я думаю, что ты всё равно никуда не уедешь.

Кочубей: — Ведь я всё же прочитал твой опус о жизни российских пенсионеров, в котором ты предлагаешь исправить жизнь советских людей по самым существенным государственным преобразованиям.

Луговской: — Я эту статью пишу уже несколько лет, совсем не рассчитывая на её публикацию при нынешней власти.

Кочубей: — К тому же ты предлагаешь в статье множество своих приличных законодательных предложений, которые мне лично понравились.

Шафранский: — И что, в этой статье Луговского есть что-нибудь интересного?

Кочубей: — Да, много, и, на моё удивление, в русле самых необычных предложений.

Шафранский: — И что тебе показалось удивительным?

Кочубей: — Представь себе, что наш Евгений предлагает правительству учредить множество малых и средних частных фирм!

Шафранский: — Ты что хочешь разрешить простым гражданам жить лучше, чем ныне живут наши руководители государства, руководители городов и сёл!??

Луговской: — Если наше правительство разрешит учреждать частные фирмы, так от этого их коммунизм сразу рухнет, тот коммунизм который они строят, а это корявый и не для простых людей….

Шафранский: — Тогда депутаты точно, сразу выдадут «на гора» закон, по которому таким людям как я они сразу и навсегда запретят законодательную инициативу, объявив тебя врагом народа, после чего ты сразу «загремишь» в дурдом.

Кочубей: — Я так Вам скажу. Если нам удастся опубликовать эту статью Луговского, тогда точно за нами погонятся, с целью нас наказать, за вольнодумие в этой статье, весь российский чиновничий корпус, с ментами и с КГБ вкупе.

Шафранский: — Да, кто это опубликует. Ведь публикация такого материала для коммунистов уже само собой будет являться уголовным преступлением.

Луговской: — Я эту статью пишу уже несколько лет, оттачивая до мыслимого совершенства все мои предложения, тем, что добавляю и изменяю имеющийся в статье материал в связи с изменяющимися событиями. И буду ею заниматься до тех пор, пока я смогу её опубликовать.

Глава 5.

Демарш Шафранской Любани.

Луговской: — Вы знаете, а я также прекрасно помню твою пан первую свадьбу, где я был свидетелем, а ты тогда женился на своей казачке Любане.

Шафранский: — Представь себе, и я помню этот брак в моей непутёвой жизни.

Луговской: — А ты представляешь, господин Кочубей, как когда-то, помнится мне года через два после совместной жизни нашего пана с Любаней….

Кочубей: — И что произошло через два года жизни в браке с нашим извращенцем?

Луговской: — Так вот, как-то я прихожу к пану, разговариваю с ним на кухне и тут, будто бы некое видение, молодая жена пана Шампанского входит на кухню, и, представь себе входит молодая жена Любаня совершенно голая, да такая изящная и стройная….

Кочубей: — А это тебе тогда точно не показалось, ну, это дивное видение, на почве твоей влюблённости в жену друга?

Луговской: — Да нет, мне, конечно, всегда была симпатична Любаня, но она, в то же самое время была явно не в моём вкусе, поскольку я всегда любил маленьких женщин и изящных. А Любаня собой всегда была высока, что называется в теле и всё при ней, но только что ли в крупных объёмах и без единой жиринки тела.

Кочубей: — И что она, Любаня, почему она явилась на кухню голая?

Луговской: — Любаня всегда была творческой натурой, а ещё её гобелен, сработанный её руками, занял тогда первое место на выставке гобеленов, возможно, вскружил её творческую голову.

Шафранский: — Да, она только за счёт меня и получила этот приз, поскольку я был её консультантом в выборе сюжета, да в тональностях красок нитей и в полутонах….

Луговской: — Возможно. Но я думаю, что она самостоятельно добилась своего мастерства в гобеленовом творчестве.

Шафранский: — Много ты знаешь….

Луговской: — Быть может, что она и прислушивалась к твоему мнению, но прокрашивала она нити сама, вязала сама, и у неё было, да ещё и есть теперь своё чувство художественного видения.

Кочубей: — Так почему же, всё же она, эта прекрасная Люба тогда пришла на кухню голая?

Луговской: — Так вот, я своим отступлением от темы обнажённой Любани, я хотел этим сказать о том, что Шафранского Любаня была не робкого, а совсем даже казачьего характера. Да ещё Любаня не раз, как и в тот раз, позировала нашему пану в стиле ню, ну, то бишь в образе и в поведении обнажённой натуры….

Шафранский: — Да, она тогда так обнаглела, что не боялась голая появиться и при моей маме, а что там Луговской!

Кочубей: — Ну, мама женщина, а тут во всю пышущий сексуальным желанием развратный самец Луговской….

Луговской: — Да нет, Любаня не такая уж и была наглая. Я так думаю, что ты просто довёл её до крайних мер своими изменами. Тогда Любаня, прознав, что я пришёл в гости, вышла, как я уже говорил, на кухню голая и, встав в позу балерины….

Шафранский: — Ну, было….

Луговской: — Так вот, Любаня тогда у мне спросила: — «Ты погляди Женька, что предал твой друг, в моём лице! Ты когда-нибудь видел такую красоту? Ведь ты был свидетелем на нашей свадьбе….

Шафранский: — Тогда Любаня выпила пол бутылки шампанского, вот её и понесло.

Луговской: — А значит, сказала тогда Любаня, ты теперь станешь свидетелем, да, к тому же и самым главным участником моей измены твоему другу Шафранскому!

Луговской: — А может быть, сказал я тогда, Любаня, мы его на первый раз пожалеем?

Шафранский: — Какой жалостливый, а сам наверно, не будь я рядом, сразу бы исполнил все приказания Любы.

Луговской: — Потом Любаня мне и говорит: — А я его вчера застала в нашей мастерской с девицей и, где бы ты думал, в пастели! Вот потому, пойдём и мы совершим это совокупление, в отместку этому моему бесценному развратнику муженьку!

Кочубей: — И что, ты пошёл?

Луговской: — Ну, я не настолько тогда был раскрепощён, как эта семья художников, а потому я постарался всю эту ситуацию перевести в шутку. Хотя и был весьма ошарашен таким открытым, этаким откровенным демаршем Любани.

Шафранский: — А если честно, так я всегда думал о том, что Любаня изменяла мне с Луговским. Она так всегда, с великой заинтересованностью выспрашивала о Луговском.

Луговской: — Я никогда не спал с замужними женщинами, особенно с жёнами моих друзей.

Шафранский: — А помнишь как тебя добивалась девица твоего заводского товарища жена, не помню как её звали. И я уверен в том, что она всё же добилась своего.

Луговской: — Да нет, я тогда перевёлся на другую работу, а эта девица не могла знать где я работал и жил, вот ей и пришлось оставить меня в покое.

Шафранский: — Я помню, что она была полная, а потому ты никак с ней не мог быть, ведь тебе подавай только худышек.

Глава 6.

Бывает же такое!

Луговской: — А насчёт того почему я не хочу уехать в Англию. Так там вечные туманы, а ещё меня удерживает здесь, в Союзе, одно, ну очень для меня главное обстоятельство.

Кочубей: — И что тебя здесь удерживает?

Луговской: — Я могу здесь много чего совершить, весьма приличного дела для простых как мы с Вами граждан, не терпящих устои гнусного социализма.

Кочубей: — Это, каким таким необычно волшебным образом ты сможешь совершить что-либо немыслимо приличного в этой стране?

Луговской: — У меня есть один знакомый, с которым я когда-то познакомился в больнице, где я был прооперирован когда-то, получив в подарок, от своего «родного» безмерно уродливого социализма свою первую персональную прободную язву.

Шафранский: — А, это всё произошло тогда, когда ты летал вне своего тела, во время своей временной клинической смерти?

Луговской: — Вот именно тогда я и увидел этого человека, который, попав в аварию у больницы, он так же летал, как и я. Ты помнишь пан, я тебе рассказывал о нём?

Шафранский: — Ну, я помню этот твой рассказ, об этом погибшем парне.

Луговской: — А потом, когда я излечивался от всех своих послеоперационных последствий, мне случайно удалось познакомиться с ним, с этим, как я думал, с уже погибшим парнем.

Кочубей: — Это что, его также как и тебя успели спасти врачи!?

Луговской: — Да, Виктора тоже тогда спасли, и, представьте себе, та же самая операционная бригада, которая оперировала и меня.

Шафранский: — И вы тогда подружились на почве, да по поводу Ваших полётов в коме — как наяву.

Луговской: — Правильно. Мы тогда сразу друг друга узнали, запомнив наши необычные полёты, как ты говоришь в коме, но как бы наяву.

Кочубей: — И что, Вы тогда сразу решили создать свой клуб летунов, я правильно думаю?

Луговской: — Да, мы бы с удовольствием создали бы этот клуб, как ты говоришь клуб летунов.

Кочубей: — И, что Вас остановило?

Луговской: — Но нам тогда было ещё важней организовать один, но самый важный для нас, в то самое давнее время, вид некой нелегальной деятельности.

Шафранский: — Это какой, такой вид некой нелегальной деятельности, если это не секрет для нас?

Луговской: — По этому, по нашему нелегальному виду деятельности, можно было бы серьёзным образом наказывать всех тех плохих людей, за их преднамеренно совершаемое зло.

Кочубей: — А почему ты решил заняться этим, таким совсем необычным для тебя нелегальным видом деятельности, да не со своими друзьями, с нами, а с совсем посторонним парнем?

Луговской: — Во-первых, это он, этот Виктор тогда сразу рассказал мне о том, кто его довёл до последней стадии безумства, и заставил его мчаться на автомобиле по улице, как ошпаренному, забыв о всякой осторожности.

Шафранский: — Ну, что же, ты теперь нам излагай ту давнюю историю, историю Ваших взаимоотношений с этим Виктором. Наверно настало время и нам, твоим близким друзьям, внедриться в эту, в Вашу тайную организацию летунов заговорщиков.

Луговской: — Да, не скрою, Вы нам с Виктором очень скоро понадобитесь для самой главной нашей акции, в деле наказания серьёзных преступников.

Шафранский: — А что наша доблестная милиция никак не может справиться с этими преступниками?

Луговской: — Представьте, не может. Мы уже пробовали по инициативе Виктора, в письменной форме сообщить о деятельности этих преступников, естественно анонимно. Но, видно эти наши краснознамённо-жирно-задые менты, почему-то совсем незаинтересованные в аресте этих ублюдков.

Кочубей: — Это мне знакомо. А потому, я согласен поучаствовать в Вашей акции, ну, по наказанию обличённого Вами зла.

Луговской: — Но я Вас сразу предупреждаю о том, что у этого Виктора, можете мне поверить, после тех наших полётов, да при неординарном действии его сестры, образовалась очень необычная способность, которая позволяет ему видеть и общаться с погибшими людьми, представьте себе до сих пор.

Кочубей: — Да, эта наша огромная потеря выражена в том, что мы, обычные граждане СССР, как Вы понимаете, пока ещё летать, да и общаться с находящимися в коме людьми почему-то ещё не научились.

Луговской: — Несмотря на самую современную нашу советскую науку. И этот Виктор может общаться с умершими людьми до сих пор, можете мне поверить.

Шафранский: — А ты тоже умеешь общаться с умершими людьми, как и твой знакомый Виктор?!

Луговской: — Я, нет. А ты сам увидишь или почувствуешь этот феномен Виктора, но в том случае если Вы согласны участвовать в нашей с Виктором акции по контакту с умершим человеком.

Шафранский: — (С сарказмом). Да мы завсегда.

Луговской: — Тогда прошу Вас выразить это, Ваше согласие участвовать в этой акции прямо теперь, каждый сказав это, своё согласие, здесь и сейчас.

Кочубей: — Иначе что?

Луговской: — Иначе, я буду вынужден утаить от Вас всю эту, свою нелегальную деятельность. И, это Ваше участие в нашей акции, сразу предупреждаю Вас, что это наше будущее мероприятие может оказаться очень рискованным делом.

Шафранский: — Ну, если уж и ты Луговской участвуешь в этом деле, так и я согласен поприсутствовать в деле наказания зла, даже если об этом впоследствии я и пожалею.

Кочубей: — А я уже сказал Вам о том, что также согласен наказывать злых людей. И жалеть об этом в будущем я совсем не намерен, даже, если у нас в чём-то всё пойдёт не так как надо.

Луговской: — Да успокойтесь Вы, всё по нашим расчётам должно пройти как по маслу, а значит хорошо. И Вы нам нужны только для того, чтобы создать ситуацию, после чего можно будет легко обличить нашего противника в злостных делах.

Шафранский: — Так мы что, должны ввязаться в бой с врагом, а Вы с Виктором, что будите делать?

Луговской: — У Виктора, одни нехорошие люди, сразу после его выхода из больницы, отобрали незаконным образом его кооперативную квартиру.

Кочубей: — И каким таким путём эти разбойные люди могли переоформить эту квартиру на себя, да ещё и без ведома Виктора? Это просто невозможно.

Луговской: — Путём непонятных для нас махинаций. Ведь Виктор ничего не подписывал, ни одной казённой бумаги, которая позволила бы провести бандитам эту акцию так успешно!

Шафранский: — И что, эти новые документы бандитов могут быть судом признаны подлинными? А документы твоего Виктора, что — липовыми?

Луговской: — Мы с Виктором уже обращались в контору, где переоформляют документы при смене владельцев квартиры.

Шафранский: — И что?

Луговской: — А там, нам даже не показали эти документы, по причине того, что Виктор будто бы уже не является хозяином своей квартиры, видите ли, при законных на то основаниях.

Кочубей: — Ну, а его, твоего Виктора документы, где они?

Луговской: — В том то всё и дело, что документы, подтверждающие то, что хозяин квартиры является Виктор, у него выкрали эти бандиты.

Шафранский: — Ну, и что Вы теперь намерены делать, для того чтобы вернуть эту квартиру Виктору?

Луговской: — Вот для этого мы и хотим выкрасть из квартиры Виктора, которую теперь занимают бандиты, их документы на квартиру. И потом, мы попробуем, но уже через суд, добиться возвращения квартиры Виктору, да осуждения этих бандитов на весьма серьёзные сроки тюремного заключения.

Кочубей: — А я думаю, что будет трудно, а, может и совсем невозможно законным путём доказать любому суду, что квартира Виктора была переоформлена неправедно.

Луговской: — Вот и я утверждаю тоже самое, доказывая Виктору что если эти люди имеют документы на квартиру, так им и не будет сложно доказать то, что всё это произошло законным путём.

Шафранский: — А ты, сам-то уверен в том, что твой Виктор говорит правду и, что он не переоформлял квартиру на этих бандюг сам, что называется, добровольно. Иначе я не понимаю, каким таким волшебным образом всё это переоформление могло произойти?

Луговской: — Как бы там небыло, а я верю Виктору в том, что он говорит правду. Виктор даже против того чтобы я взял в плен хотя бы одного бандита, на мой взгляд самого трусливого из этой компании.

Шафранский: — Это зачем?

Луговской: — А уже потом, мы у него, у этого, взятого в плен бандита, мы могли бы узнать, каким таким волшебным образом им удалось поменять владельца квартиры.

Кочубей: — Значит, твой Виктор уверен в том, что ещё можно доказать его правоту в суде. А если мы сами, ничего не говоря Виктору, выловим всех этих бандитов по одному, заманив их в очень соблазнительную для них ситуацию, как в ловушку….

Шафранский: — Правильно, а затем мы заставим их, под угрозой их физического уничтожения, собственноручно заставим их описать все те действия, которые позволили им незаконным образом поменять владельца этой квартиры.

Луговской: — Ну, как там будет, после того как мы выкрадем документы у бандитов, будим посмотреть. А пока, Вам предстоит помочь нам с Виктором совершить эту, несомненно, и бесспорно праведную акцию с конфискацией документов у бандитов. Вы согласны?

Шафранский: — А почему твой Виктор так долго ждал возможности, чтобы наказать этих бандитов? Ведь, как я понимаю, у него давно украли его квартиру?

Луговской: — Да давно, ещё тогда, когда мы с Виктором лежали в больнице и в то самое время, когда я познакомился с ним. Но тогда, в те давние времена Виктор не имел тех способностей, которыми он с лёгкостью обладает сейчас.

Кочубей: — Это способность Виктора общаться с умершими людьми? Вот бред! А почему ты не обладаешь такими же способностями?

Луговской: — Когда мы с Виктором, будучи в коме, первый раз встретились, так Виктор тогда выглядел более прозрачнее, чем я. А значит, он наверно был ближе к тому, чтобы отдать богу душу.

Шафранский: — Вот потому, наверно, ему и открылась такая необычная возможность, поскольку он находился в более благоприятных обстоятельствах, что ли более приближенным к загробной мистике.

Луговской: — Вот увидите, что это не бред, а самая настоящая, как не крути, а чистейшая правда. И в суде, который уже произошёл, Виктор не смог доказать своё право обладание этой собственностью, а значит ему не удалось вернуть свою квартиру себе.

Шафранский: — А почему ты, даже теперь не получил свои необычные способности, как твой Виктор, ты что мало старался?

Луговской: — Я знаю, что когда он вышел из больницы, после той аварии, после этого его, наверно через неделю, сосед сестры в пьяном угаре ударил Виктора по голове.

Шафранский: — Так что, ты хочешь нам сообщить, что его вначале шандарахнули по башке?

Луговской: — Совершенно верно.

Шафранский: — И вместо того, чтобы не сойти с ума, этот, твой Виктор совсем непонятным для нас образом….

Кочубей: — Так твой Виктор получил все свои сверх необычные способности для нормальных людей, простым способом ударом по башке?

Шафранский: — Да, я слышал, что после удара по голове такое редко, но случается, это получить необычные способности. Но чтобы видеть покойников?

Луговской: — Вот именно, всё это весьма удивительно, но факт….

Кочубей: — Ну ладно, мы пока поверим в его здравомыслие. А кто знает, где держат бандиты эти документы?

Луговской: — В том то всё и дело, что Виктору в этой акции помогают умершие люди, которые так же, как и Виктор, на удивление, пострадали от рук этих же бандитов.

Кочубей: — Так эти бандиты не прекратили, а только усугубили свою методику по отъёму квартир, но только теперь путём убийства свидетелей, плодя и множа свои нынешние тяжкие преступления?

Луговской: — Да, этим покойникам не свезло как Виктору, который отделался только потерей квартиры, а вот они, эти упокойнички погибли от рук этих бандитов.

Шафранский: — Ну, всё, хватит нас разыгрывать, ведь мы здесь все здравомыслящие люди….

Луговской: — Надеюсь, но можешь мне поверить, что это так и есть. Я гарантирую то, что Виктор обладает этими способностями, и то, что таких погибших людей, на поверку оказалось уж очень много.

Кочубей: — И, чем же могут помочь нам, эти уже погибшие люди?

Луговской: — Так как Виктор ежедневно общается с такими умершими людьми, возможно вот и потому, по очень странному для нас обстоятельству, он и попросит души этих мерших людей совершить для него определённые действия.

Шафранский: — Ну, и что они, эти мертвецы….

Луговской: — Кстати, эти упокойнички не желают, чтобы их так называли. Они требуют, чтобы их называли только, не иначе как, но почему-то адептами потустороннего мира или просто адептами, в категорической форме их требования.

Луговской: — А эти адепты, в те сорок дней своих мытарств, перед тем, как пройти все круги ада, которые им отведены, как они все заявляют, для их некой интенсификации там, на небесах, вот в это время они и помогают Виктору?

Кочубей: — А что это такое за интенсификация, я что-то не понимаю….

Луговской: — Я думаю, что как только мы помрём, так мы и узнаем что это такое.

Шафранский: — Да, чудны дела Твои Господи! Ну, и что уже сделали для Виктора, ну, эти его адепты?

Луговской: — Во-первых, они, эти новоиспечённые адепты, точно знают о том, кто виноват в любых житейских ситуациях, как настоящих, так и в прошлом совершённых обстоятельствах, они это видят ясно, или могут справиться у своих ангелов, которые живут вечно и всё знают.

Кочубей: — Неужто, это всё существует наяву?

Луговской: — Им об этих событиях правдиво, да в подробном изложении рассказали или показали, неизвестным для нас образом ангелы, которые знают всё о жизни людей, будто бы их запрограммировали всё это знать и докладывать адептам.

Шафранский: — А потому, эти адепты просто уверены в том, что время пришло, и пора уже Виктору наказать этих бандитов, самым серьёзным и неотвратимым образом.

Кочубей: — А что, во-вторых?
Луговской: — А во-вторых, эти адепты сами указали место, где бандиты хранят свои документы в квартире Виктора.

Шафранский: — Этого мало.

Луговской: — А также, наши милые адепты помогут нам тем, что в нужное время бандиты в спешке сами уйдут из квартиры Виктора, представьте, оставив входную дверь квартиры, да и свой сейф открытыми.

Шафранский: — Как я понимаю, задача для Луговского с Виктором только и состоит в том, чтобы взять эти документы из квартиры.

Кочубей: — А нам что нужно делать?

Шафранский: — А значит, нам предстоит, перестраховав возможности и заверения этих Ваших адептов, следить за тем, чтобы бандиты не вошли в квартиру, когда Вы будите там шуровать?

Луговской: — Всё правильно. И эти же наши адепты не позволят бандитам вернуться в квартиру раньше положенного времени. Так они обещают, но всё же….

Шафранский: — Ну, объясни ты мне дураку, зачем тогда мы будим нужны? Коль Ваши адепты всё сделают сами? А тебе с Виктором только предстоит забрать документы из сейфа квартиры, вот и всё!

Луговской: — Ну, если ты чего-то там опасаешься, так мы пан обойдёмся и без твоих услуг, можешь мне поверить.

Кочубей: — Вот ведь, кто сказал бы мне о том, что я буду участвовать в акции, совместно, да с какими-то там адептами, наводя справедливость в нашей жизни, так я бы ни за что этим россказням не поверил!

Шафранский: — Да, бред всё это! Придуманный Луговским только для того, чтобы он мог как можно пожёстче и пообидней пошутить над нами. Мы что, в чём-то провинились перед тобой?

Луговской: — А ведь эти случаи, с помощью, да с участием самих адептов в нашей жизни теперь будут происходить всё чаще, да внушительней, в деле наведения подлинной справедливости в нашей сложной жизни.

Кочубей: — Давно пора.

Луговской: — Только об этих справедливых акциях возмездия, с участием адептов, пока мало кто знает.

Кочубей: — И откуда тебе Евгеша, всё это известно?

Шафранский: — Слушай господин Кочубей, ущипни меня! Быть может, я сплю?

Луговской: — А меня, этот случай в связи с общением, ну с этими адептами, в очередной раз убеждает в том, что загробный мир существует.

Кочубей: — И я в это верю.

Луговской: — И врачи знают об этих необычных случаях воскрешения своих клиентов, вернувшихся из загробной жизни.

Шафранский: — А ещё в рассуждениях священнослужителей, которые во множестве случаев знают, что происходит с людьми, внезапно вернувшимися из клинической смерти…

Кочубей: — Ну, хорошо, тебе повезло, если так можно выразиться, и ты побывал там за гранью жизни, да успешным образом вернулся к земным делам….

Шафранский: — А что делать нам, тем, кто хотел бы убедиться, но пока почему-то не можем этого сделать, да и понять эти, все твои россказни о загробном мире, представь, своим заскорузлым умишком мы не можем, считая всё это Вашей неуёмной фантазией?

Кочубей: — А что, так на самом деле существует эта, как для кого заслуженно прекрасная, для праведных людей, так и, для других людей, для людей живущих во грехе, заслуженно ужасная жизнь после их физической смерти?

Луговской: — Поверьте мне, что такая жизнь после нашей физической смерти существует, и никому её не избежать, как атеистам, так и верующим людям.

Кочубей: — Это что, ну теперь, после этой нашей предстоящей акции, мы сами сможем воочию убедиться в существовании этой загробной жизни?

Луговской: — И этот неотразимый фактор, подтверждения существования такой загробной жизни, с каждым годом будет, буквальным образом видится всё ярче, да при многих неотвратимых свидетельствах всё понятней, поверьте мне, наблюдаемый из разных неоспоримо надёжных свидетельских источниках.

Шафранский: — Ну, если ты сможешь убедить меня в том, что на самом деле существует этот мифический загробный мир, тогда я сразу буду вынужден поверить и в существовании бога! С чем я, как истовый атеист, ну, никак не могу до сих пор согласиться.

Луговской: — А ты почитай Библию, где ты узнаешь о том, что сын божий уже побывал на земле, чему множество свидетельств, и о том загробный мир есть, да и наше бессмертие гарантированно Господом нашим!

Кочубей: — Так вот, если тебе пан Шафранский, мы теперь сможем доказать то что бог есть, так ты сразу обещаешь нам, что на наших глазах ты съесть свой самый любимый итальянский галстук?

Шафранский: — Без всяких проблем! Обещаю!

Луговской: — Ну, ты как пионер. Ничего, придёт время когда ты сам, и даже без нашего участия, сможешь с гарантией убедиться в существовании Всевышнего Творца!

Кочубей: — А потом, естественно, и в наличии существования загробного мира. Но главное, в этом вопросе то, чтобы твои раскаяния как бывшего атеиста небыли бы слишком запоздалыми!

Шафранский: — Докажите мне и я поверю….

Кочубей: — Ну, а этот твой Виктор может наглядным образом доказать мне и пану Шафранскому, что можно спокойно общаться с этими адептами при нас и с подтверждением реального могущества этих адептов?

Луговской: — Да, Вы сами попросите об этом Виктора. Он как раз сейчас, вон он (выглядывая в окно), видите человека в сером пиджаке, как он перебегает через нашу улицу!

Шафранский: — Ну, ты быстрее позови его сюда, к себе в дом, и познакомь ты нас с ним, с эти фантазёром.

Автор: — И тут, немного погодя, раздался звонок в квартиру.

Луговской: — Я предлагаю тебе, пан Шампанский, не сразу бросаться с обличением сверх естественных возможностей Виктора.

Глава7.

Те же и Виктор.

Луговской: (открывая дверь квартиры и обращаясь к друзьям) — Ну вот друзья, прошу Вас познакомиться с моим уважаемым товарищем Виктором.

Виктор: — Мне очень приятно, что Евгений Михайлович наконец-то отважился познакомить меня с Вами, с его самыми близкими друзьями.

Автор: — После чего, все присутствующие друзья Луговского представились Виктору.

Кочубей: — Вы извините меня, но знаете Виктор, почему Вы обращаетесь к нашему другу Евгению по имени и отчеству? Это что, дань Вашей интеллигентности, или что то другое? Ведь Вы, примерно одного с ним, да и со мной возраста?

Виктор: — Можно сказать, что это дань моего глубокого уважения к Евгению Михайловичу, как и ко всем людям на земле. А потом, мне нравится так обращаться к любому человеку, что мне позволяет повысить уважительное отношения к каждой человеческой и животной особи на земле.

Луговской: — Я и сам, да не раз просил Виктора обращаться ко мне только по имени, что называется на «ты», но Виктор это моё предложение отметает напрочь.

Шафранский: — И я думаю, что его такое уважительное отношение к любым людям на земле правильное.

Кочубей: — Ладно, это всё лирика. А теперь мы можем задавать любые вопросы Виктору?

Виктор: — А что, Ваши друзья уже знают о моём желании наказать зло?

Луговской: — Но сначала, ты расскажи нам Виктор, какие ощущения ты испытал, когда случилась та автомобильная авария. И что ты видел там, в другом измерении?

Виктор: — Да, это любопытно. Ну, когда я попал в аварию, с большой скоростью врезавшись в грузовик, едущий впереди меня, так я естественно сразу умер….

Кочубей: — Как это умер….?

Виктор: — Да так, умер и всё, как умирают все люди попавшие в серьёзную аварию….

Луговской: — Саня, не бойся наш друг не ходячий покойник, ведь Виктора потом оживили врачи. Что они до сих пор считают несомненным чудом.

Виктор: — Так вот, когда я умер, так в момент аварии я почувствовал, как я ударился обо что-то мягкое, тёплое и приятное. А оглянувшись я увидел, что я волшебным образом оказался в каком-то чудесном городе, где ходят удивительно счастливые люди.

Луговской: — Ну, а ты, ударившись, что совсем не получил даже увечий?

Виктор: — Представьте себе, Евгений Михайлович. Я даже забыл всё то, что со мной случилось до этого удара.

Луговской: — А что было дальше?

Виктор: — В тот момент мне было так хорошо, после чего я наблюдал, как неспешно ходят люди, наверно по своим делам, и представляете, все улыбались мне, как давние знакомые мне люди, хотя я первоначально их никого и не признал.

Шафранский: — А дома там были?

Виктор: — Дома были. Но всё какие-то новые, да источающие такие радостные цвета, что можно было подумать об их самостоятельной, как бы живой жизни этих домов.

Кочубей: — Это какая-то фантастическая республика.

Виктор: — И все эти дома будто бы были построены, каждый дом для отдельной семьи. Одни дома были маленькие, а другие просто огромные, своими верхними этажами, уходящие в самые белоснежные небеса.

Кочубей: — А люди, что все были неизвестны тебе?

Виктор: — Вы знаете, сначала мне так показалось, что они мне неизвестны, а потом, когда я пригляделся к каждому человеку повнимательней, так я сразу узнавал в одних своих уже умерших родственников, а другие были похожи на моих погибших друзей.

Шафранский: — А почему эти люди были первоначально тобой не узнаны?

Виктор: — Но они, в том солнечном городе, почему-то все были удивительно молодыми людьми, хотя все они когда-то, ещё в мою земную бытность умерли, знаете, что самое любопытное, большинство из них умерли, что ли в преклонном возрасте.

Кочубей: — А во что были одеты люди, в этом городе?

Виктор: — Я помню, в основном, в красивые белые одежды, но некоторые люди были одеты в серые, болтающиеся на их теле, балахоны.

Луговской: — Это что за серые личности?

Виктор: — Я этого не знаю. И, почему-то все эти серые личности производили впечатление задумчивых марионеток, которые передвигались медленно, как сомнамбулы, волоча за собой, кто большие, а кто малые стеклянные гири, в которых, как в калейдоскопе, постоянно мелькали сцены их преступлений из прошлой жизни, этих личностей.

Луговской: — Это ты сам видел?

Виктор: — Об этом мне сказали мои ангелы, а сам я к ним не присматривался. И, что удивительно, в одном из этих серых личностей я узнал соседа по дому, который при его земной жизни попался на том, что ездил по деревням и убивал стариков только для того, чтобы выкрасть их древние иконы и денежные накопления.

Луговской: — И он тебя узнал?

Виктор: — Да, он меня явно узнал, после чего он резко отклонился от встречи со мной. А я был удивлён тем, что он уже умер. Ведь ещё месяц назад, наш народный суд почему то его оправдал.

Луговской: — Да, это он может, в смысле суд…!

Виктор: — А этот убийца видимо умер недавно, и я очень рад такому обстоятельству, что хотя его и оправдал суд на земле, но его не минула кара божественная. Видно и правда, он был виновен во всех тех убийствах, от которых ему удалось отмежеваться.

Луговской: — Да не бог его наказал, а этот убийца, сам того не понимая, выбрал свою жизнь в загробном мире в том качестве, в котором он оказался. И это радует.

Виктор: — Но, со временем, эти серые личности очищались, что ли, и, наверно осознав все свои преступления, сбрасывали эти серые балахоны и одевали белоснежные одежды, добровольно становясь рабом, нет, не рабом, а товарищем что ли Господа, и самым преданным его последователем.

Луговской: — И что, все они, все твои знакомцы, которые давно умерли, наверно тебя сразу узнавали?

Виктор: — Все меня узнавали сразу, будто бы я только недавно с ними расстался. Так мне показалось.

Кочубей: — А как ты с ними общался?

Виктор: — Я общался с ними совсем необычным для меня образом, на совсем незнакомым, но сразу на очень понятным для меня языке. Я, почему то сразу почувствовал в себе новую возможность общения с людьми, а там это общение происходило безо всяких слов….

Кочубей: — Это как?

Виктор: — Между собой и со мной они говорили тихо, не разжимая губ, как я уже говорил, новом для меня способом, на таком мелодичном языке, который я раньше даже и не слышал.

Луговской: — И ты их понимал?

Виктор: — Да, это мне теперь трудно объяснить, но мне было всё понятно сразу. А, когда я стал их понимать, так я сразу узнал о том, что все они в прошлом мне были близко знакомы. Но почему то все они там были, какие то бесстрастные…

Кочубей: — Почему бесстрастные?

Виктор: — Сам не пойму почему, но они были явно довольны видеть меня, хотя они мимикой это никак не показывали, но мне, почему то это сразу было понятно.

Кочубей: — И кого же ты там встретил?

Виктор: — Во-первых, своего лучшего друга, но на удивление, который там был молодым, и который умер всего год назад от элементарного аппендицита. А ему тогда уже было семьдесят пять лет.

Евгений: — А ещё кого?

Виктор: — Потом я видел свою родную тётку с мужем, и также они там были удивительно молодыми, которые два года назад погибли в автомобильной аварии…

Шафранский: — Это что, погибнуть в автомобильной аварии это Ваш фирменный способ погибнуть землю?

Виктор: — Да нет. Просто так получилось.

Луговской: — А они не пытались с тобой заговорить так, как принято у нас здесь, на земле, приблизившись и обнявшись при встрече с дорогими для Вас людьми?

Виктор: — Да они все, по моему мнению, были очень довольны меня видеть, даже, на удивление, зная о том, что я пока ещё там не навечно, а только временно обозреваю их такую чудесную жизнь.

Кочубей: — И твои родители, Евгений сказал о том, что они у тебя уже умерли, были совсем бесстрастные к твоему появлению?

Виктор: — Тогда там, я с дикой радостью хотел обнять родителей, которые меня восприняли так, как будто я пять минут назад с ними расстался. Но тогда мама, отстранившись от меня, и сказав, нельзя прикасаться, сказала мне о том, что нам пока надо расстаться.

Луговской: — Это ещё почему?

Виктор: — Они там все были явно искренне радушные ко мне, но всё же говорили мне о том, что мне совсем не обязательно спешить к ним, туда, в загробный мир.

Кочубей: — Да, это весьма интересно!

Виктор: — А отец мне тогда сказал о том, что я ещё не всё сделал на земле, так он сказал, «на земле», и что мне теперь надо будет обязательно вернуться к прошлой жизни.

Евгений: — Ещё что-то говорил тебе твой отец.

Виктор: — Да ещё отец сказал мне о том, что мне теперь нечего бояться в своей земной жизни, ведь я всё равно приду туда и здесь я сразу воссоединюсь с самыми дорогими для меня людьми, с теми людьми, которые любили меня и я их.

Луговской: — А что важного, на твой взгляд, ещё говорили тебе там?

Виктор: — А ещё отец просил меня стараться больше не грешить на земле, даже под давлением самых тёмных сил, и призвал меня чаще каяться Всевышнему Творцу.

Кочубей: — А твой отец не говорил тебе о том, чтобы ты не рассказывал здесь, на земле, о своей встречи там, после твоей краткой физической смерти?

Виктор: — Да нет, мне никто об этом не говорил.

Кочубей: — А чем там занимаются увиденные тобой, в загробном мире, люди?

Виктор: — Да, собственно, занимаются они там, каждый своим весьма любимым делом и, как я понял, там они больше отдыхают, чем работают.

Луговской: — А живут они, в каких условиях?

Виктор: — При том, что они имеют там всё то, что они только желают в своей тамошней жизни. Хотя, чем занимается каждый из моих знакомых, я так и не понял.

Луговской: — И свою любимая болонку ты видел там, в том чудесном городе, поскольку она тогда погибла с тобой, в той катастрофе?

Виктор: — Да нет, я её не видел. Хотя я искал её взглядом.

Шафранский: — Что, твоей болонки там небыло?

Виктор: — Я её там не видел.

Луговской: — А это наверно произошло, твоё невольное отрешение от того заманчивого для тебя желания остаться там именно тогда, когда врачи уже взялись за твою реанимацию.

Виктор: — И я так думаю.

Шафранский: — Мы, уже знакомы с Вашей проблемой. А вот Вы Виктор, Вам не кажется то, что Вы с Луговским уж очень здорово заигрались, ну с этими, с Вашими погибшими людьми?

Кочубей: — С которыми Вы, по словам Луговского, можете запросто беседовать будто бы видя их повсюду и как бы наяву и даже теперь. Это правда?

Виктор: — И это всё, что Вы хотите спросить у меня? Но я Вас не понял: Вы сомневаетесь в том, что я общаюсь с адептами, или Вы обвиняете меня в том, что я с ними, с адептами, слишком заигрался?

Кочубей: — Да, нам всё очень интересно узнать Виктор, что Вы на самом деле видите этих адептов и общаетесь с ними, или это, извините, Ваша обыкновенная выдумка?

Виктор: — Да, я вижу и общаюсь с адептами, но только с теми которые ещё не покинули эту, нашу земную обитель. И, которые без особого сожаления уже покинули свои бренные тела, да начали привыкать жить только в своей духовной оболочке.

Шафранский: — Да, говорить можно всё что угодно….

Виктор: — Так вот, я очень рад этому, моему общению с погибшими людьми, а также я благодарен Всевышнему Творцу, который предоставил мне такую необычную способность.

Шафранский: — Ты что, всё это говоришь серьёзно? А чем можешь доказать, что ты обладаешь такими своими сверх чудесными нынешними способностями?

Виктор: — Так вот, если Вы мне верите, так в этой нашей комнате сейчас находится один такой, только вчера покинувший земную жизнь адепт. Вернее здесь находится его душа и блёклая его оболочка, которую почему-то из нашего коллектива вижу только я один.

Луговской: — А, как его зовут, и слышит ли он нас?

Виктор: — Зовут его Илья, и он прекрасно слышит нас, да согласен, если получится, войти с нами в прямой контакт.

Шафранский: — Здравствуйте Илья, мы Вас приветствуем, а Вы можете доказать нам то, что Вы здесь действительно находитесь?

Виктор: — А как хотели бы Вы, чтобы Илья с Вами вошёл в контакт?

Шафранский: — Ну, если мы его не можем видеть и слышать, так пусть он возьмёт вот эту авторучку, и пусть общается с нами, если это возможно, посредством письма.

Автор: — И тут, лежащая на столе тетрадь сама раскрылась, а затем, и сама авторучка стала писать, таким каллиграфическим красивым подчерком….

— После чего, все присутствующие друзья, кроме Виктора, с удивлением на лицах наклонились над тетрадью и стали читать приветствие Ильи.

Автор: — А Илья, написал следующее:

Илья: — Я Вас так же приветствую: двух Александров, Шафранского и Кочубея, Луговского Евгения, да Виктора, который попросил меня прийти к Вам в гости.

Шафранский: — Во, даёт!

Илья: — Не бойтесь, я хотя и умер, но вполне доволен таким, своим сегодняшним посмертным обстоятельством, поскольку я теперь точно знаю о том, что умереть это совсем не значит, что всё для Вас заканчивается весьма печально, хотя, для кого как….

Луговской: — А вот почему, уважаемый Илья, я, в своём случае, когда у меня случилась четырёхминутная смерть, тогда я, почему то моя душа не пролетала по светлому коридору, и я не видел своих умерших родных, да друзей, как это получилось у Виктора?

Илья: — Только потому, что Вы ещё совсем небыли готовы, или это был не Ваш срок, как Вы говорите, уйти в мир иной. А те, кто видел светлый коридор и умерших родственников, те души могли совсем не вернуться в Ваш мир суеты и безверия.

Луговской: — Это значит и то, что я ещё не всё, предначертанное мне Всевышним Творцом, выполнил тогда на земле?

Илья: — И это правильно.

Кочубей: — А скажите главное для нас Илья, значит, что действительно есть так называемый загробный мир и что им руководит Всевышний Творец?

Илья: (опять и в последующих случаях — письменно) — То, что есть этот чудесный и сверх заманчивый загробный мир, так это я теперь знаю доподлинно.

Шафранский: — Илья, а бог есть?

Илья: — А насчёт Всевышнего Творца, я пока с ним пока не общался, но я теперь очень тщательным образом готовлюсь к этому событию, наверняка зная от своих ангелов, что он, наш Всевышний Творец чудесным, да неизбежным образом существует, и будет существовать вечно, как и мы все…

Кочубей: — И что, Вы так спокойно общаетесь с ангелами?

Илья: — (письменно) — Сначала, когда я умер и увидел своих ангелов, так сразу немного опешил. Так эти ангелы были милы, белоснежны и доброжелательны. Но, теперь я привык к их присутствию и к их советам, словно бы к самому простому житейскому обстоятельству.

Кочубей: — Как Вы думаете, Илья, те люди, кто говорит о том, что они по своему верят в Господа, так кто, по Вашему мнению, они?

Илья: — Я думаю, что это или маловеры, может быть атеисты, которые скрывают своё неверие в Господа, или это элементарные сектанты, находящиеся в подчинении дьявола.

Луговской: — Вы нас простите Илья, но мы, как Вы понимаете, живём в атеистической среде социалистических реалий, вот потому и вопросы наши, возможно покажутся Вам несколько странными.

Илья:(письменно), и в будущем только письменно. — Вы знаете, что до моей, как Вы говорите физической смерти, я и сам был глубоко бесшабашным атеистом. Правда и то, что атеистом я был менее ожесточённым, чем это позволяет себе быть присутствующий здесь, извините, как Вы его называете, пан Шафранский….

Шафранский: — Ну, об этом мы ещё можем поспорить! А как же Вы господин Илья не провалились в преисподнюю, коль Вы всю свою сознательную жизнь были атеистом? Да ещё, вот Вы Илья, как я понимаю и вижу, Вы можете писать в тетради, а слабо Вам это делать, но без помощи авторучки?

Илья:(письменно) — Пожалуй, слабо.Да я и сам не знаю, что порой я могу теперь делать, а чего нет. Вот я попробовал, и ручка подчинилась мне. А что другое, так я даже не могу взять в руки, поскольку многие вещи для меня видны, но не материальны, что ли на ощупь.

Виктор: — Вот потому Илья и не всё может взять в руки, да, порой, он не может облокотиться обо что-либо, вот потому для него это большая проблема.

Луговской: — Ну, а отомстить своим прошлым обидчикам Вы можете?

Илья: — Мне кажется, что я могу, но если честно, так теперь я этого совсем не хочу. А меня убили мои лучшие друзья, пожелав завладеть моими деньгами. Я теперь удивляюсь только одному, грандиозному для меня событию….

Шафранский: — Это, какому?

Илья: — Ведь, людей и за меньшие грехи, чем я их имею, черти насильно тащат, этих визжащих и дёргающихся в конвульсиях от страха умерших людей, да омерзительно пахнущих, демоны затаскивают их в кромешный ад.

Шафранский: — А Вам Илья, что повезло?

Илья: — Да, мне явно и несказанно повезло. Но мне повезло, возможно, лишь только потому, что я в своей земной жизни хотя и грешил, но всегда делал это не сознательно, что ли.

Луговской: — Да, какая разница?

Илья: — Да такая. А вообще, здесь каждый наш грех регистрируется, и ему, греху, дают разную категорию.

Шафранский: — А за добрые поступки?

Илья: — Но и добрые дела, поступки и даже помыслы или положительные порывы Вашей души здесь учитываются с особым старанием. Что потом, после нашей смерти, играют самую важную роль для нашего загробного будущего.

Шафранский: — Ну, скажите?

Илья: — Да ещё, возможно за то я не в аду, что я завсегда старался защищать слабых людей, и самым активным образом, как только мог, да я завсегда противостоял явному злу. А вот мой один приятель, который меня убивал, в паре с другим моим приятелем, так и его уже кто-то убил.

Луговской: — Так и что?

Илья: — А то, что после его смерти двое огромных и грязных, запачканных в крови своих клиентов демоны приволокли его ко мне и, указав на меня, спросили у этого перепуганного бедолаги:

Демон: — Твоя работа? Проси прощение! (И не дожидаясь ответа, эти демоны, одновременно поклонились мне, стали с огромной силой хлестать моего бывшего приятеля своими хвостами. Да так хлестнули, что их хвосты врезались в тело клиента…. А кожа убийцы рваными ломтями свешивалась вокруг его посиневшего тела, после чего убиенный стал источать серьёзные потоки крови и не выносимую вонь, когда демоны тащили этого клиента в трещину земную, которая сразу разверзнутую под их ногами).

Илья: -И какие невыносимые муки испытывал этот убийца в руках демонов, Вы просто представить не можете!

Виктор: — Видно все грешники, совершившие убийства людей, после смерти, прежде чем попасть в ад, предстают перед теми людьми, которых они убили и за это они сразу получают серьёзную взбучку, граничащую с умопомрачением.

Луговской: — И это правильно.

Илья: — Так вот, если не хотите после смерти вечно ходить в серой одежде и иметь муки невыносимые, тогда прекратите грешить, вообще, и старайтесь ежечасно совершать хорошие и поступки, которые помогают нуждающимся людям жить лучше и сытнее.

Кочубей: — Ну, а явных грешников, Вы Илья на земле, кроме Вашего убийцы, после их физической смерти Вы не наблюдали?

Илья: — Вы знаете Александр, все серьёзные грешники, как я подозреваю, после своей физической смерти, да под охраной злобных демонов сразу проваливаются в преисподнюю, что я теперь часто наблюдаю, а какие у них бывают удивлённые, да искажённые от страха лица, видели бы Вы….

Шафранский: — Вам, об этом рассказывали Ваши ангелы?

Илья: — Да нет. Я это наблюдаю очень часто, когда земля разверзается перед грешниками, которых демоны тащат в своё адово логово, словно омерзительное, извините, дерьмо.

Кочубей: — А как это происходит….

Илья: — А оттуда, из преисподнии, через эти земные трещины, образующиеся в момент провала этих грешников, очень страшно и длинно выскакивают огнедышащие языки, чадящие, не поверите, нестерпимым и как бы, для меня ощутимо, животно-смердящем страхом людским….

Виктор: — А я и теперь ещё могу видеть чертей и ангелов.

Илья: — Но те грешники, кто после того, как услышат из уст убиенных ими людей о том, что они никогда не получат прощения на том свете если и после проклятий предполагаемой жертвы, всё равно убивают человека! Так тогда они обязательно подвергнуться самым жестоким и самым долгосрочным мукам, самого страшного свойства.

Луговской: — Тогда что, это самый страшный грех, когда тебя уведомляют, а ты всё равно убиваешь.

Илья: — Правильно.

Кочубей: — Да, это наверно должно быть весьма убедительным аргументом для всех убийц.

Илья: — Ещё какое…. А вот те люди, кто при жизни были ярыми атеистами, кто рушил храмы и уничтожал иконы, да учувствовал в казни священников, а особенно страдают те люди, которые считают себя сознательными сатанистами!

Кочубей: — Вот те ярые воинственные атеисты и сознательные сатанисты наверно обязательно горят в огненной гиене долгое время, проходя самые тяжкие круги ада, да наверно без права возродиться вновь, как в преисподние, так и в раю.

Луговской: — Собственно, когда они оказываются там, так они не сгорают, как Вы это понимаете, хотя они и только по своему собственному, по прижизненному эгоизму подвергаются самым тяжким и длительным испытанием, весьма здорово страдая физически….

Шафранский: — Ну, а демоны, да черти всевозможные, их много на нашей грешной земле?

Илья: (опятьписьменно) — Этой нечисти здесь, на земле расплодилось столько много, аж жуть! И мне очень жаль, что она Вам не видна, эта нечисть! Порой мне кажется, что куда не ступи, особенно в любые места нечистот, так там обязательно эта нечисть вьётся своею плотною толпой.

Шафранский: — А почему плодятся ангелы и демоны, что этому способствует?

Илья: — Как только человек появляется на свет божий, так к нему сразу придаются уже существующие много веков ангелы.

Кочубей: — И только ангелы?

Илья: — Конечно. Но если человек совершает преступление, так у него за спиной вместо ангела, который отступает от человека, сразу на свет появляется чертик, или даже целый демон, в зависимости от совершённого им греха.

Луговской: — Наверно тогда, когда грешат люди, тогда они сами невольным образом подписывают кровью договор с дьяволом?

Илья: — Возможно.

Кочубей: — А может быть так, что с одной стороны, за спиной человека находится ангел, а с другой стороны бес?

Илья: — Нет, такого кощунства, я думаю, не случается. А когда человек имеет благие помыслы или совершает благое деяние, тогда на свет сразу появляется новый ангел, или сразу несколько ангелов, порой уничтожая лохматых, которые уже находятся при порочном человеке.

Виктор: — Но, наверно который, этот человек, уже встал на путь исправления своей душевной сущности.

Шафранский: — А кого больше ангелов или разной хвостатой нечестии в мире?

Илья: — Последние годы, к великому сожалению, как мне говорят ангелы, разной нечестии расплодилось гораздо больше, чем появляются на свет божьих ангелов. И это всё случается только потому, что уж много мы сознательно грешим.

Луговской: — А что будет, когда эта нечисть расплодиться сверх меры?

Илья: — Тогда ангелы будут гибнуть или покидать нас, а когда их совсем не станет на земле, так сразу наступит конец света.

Шафранский: — А почему?

Илья: — Ведь люди, при таком положении дел, совсем останутся без защиты, после чего они сразу потеряют своё человеческое обличие и свою божественную сущность.

Виктор: — А затем, люди превратятся в оборотней со звериными повадками, даже без своего личного желания быть таковыми.

Луговской: — Ну, а эти оборотни….

Илья: — А став зверем, человек обязательно примет все самые гнусные демонические привычки и навыки этих преднамеренных грешников.

Кочубей: — Да почему же обязательно люди да станут зверьём? Ведь прогресс, даже в самом отрицательном для праведности виде, вынужденно будет толкать человечество к его усовершенствованию.

Илья: — В том случае, когда ангелы покинут нас по причине безбожия: а значит за счёт засилья глобального влияния золотого тельца, посредством официально разрешённого человеками разврата и безмерным увеличением в нашей земной жизни изощрённых, да безнаказанных преступлений….

Виктор: — А потому….

Илья: — В таком случае люди будут способны сразу принимать звериное нутро, окружённые и руководимые лукавым, порой, несмотря на всё их благое земное обличие.

Луговской: — На что людей будет толкать демон. А люди, оставшись без божественной защиты, когда они лишатся ангельской опеке, уже и будут вести себя, да поступать в соответствии со звериными повадками хвостатого.

Илья: — Правильно. Вот потому, вместо прогресса люди всё больше будут погружаться в безграмотность, да огрубляться душой. И потом потомство, у особо грешных людей, будет получаться уродливое, со многими серьёзными, порой неизлечимыми заболеваниями.

Кочубей: — Это что, по Вашему мнению, что все люди, рождаясь от духовно чистых людей, должны и обязаны быть внешне только красивыми?

Илья: — Правильно. А вот когда люди теряют свою духовную чистоту, возможно даже и по своему невежеству, так сразу и его потомство теряет свою внешнюю привлекательность. Но и бывают праведными люди не привлекательные внешне.

Кочубей: — А бывают и красавцы с уродливой душой.

Илья: — И такое часто случается.

Виктор: — Вот почему, наверно, в России гораздо больше красивых людей, особенно женщин, чем в других странах. Возможно потому, что в России сегодня пока ещё больше людей праведных, и меньше людей грешных.

Илья: — И это правда.

Луговской: — И почему люди часто самым невольным образом становятся почитателями хвостатого?

Илья: — Ведь дети богатых людей, в основной своей массе, уже теперь не желают нормально учиться, покупая сдачу экзаменов и сами дипломы. А на деле они становятся обычными примитивными потребителями богатств, нажитыми их родителями. Что им постоянно диктует и внушает хвостатый беспредельщик.

Виктор: — Самые страшные бездельники и бывают самыми надёжными почитателями хвостатого, который внушает этой никчёмной публики бездеятельность и порочность.

Луговской: — А Господа почитают люди трудолюбивые, талантливые и любознательные.

Кочубей: — А тут люди, я это понимаю, что они сами лишают себя ангельской, а значит божественной защиты всем своим поведением, помыслами и деяниями уничтожив всё самое святое на земле, отказавшись от опеки ангелов и приняв услуги тёмных сил, в буквальном смысле этого ужасного события.

Илья: — Вы правильно понимаете и оцениваете это, гигантскими шагами приближающиеся событие будущей действительности.

Шафранский: — А где этой нечестии бывает больше всего?

Илья: — Ну, где играют и гадают в карты, да в другие азартные игры, где сквернословят и занимаются порочным прелюбодеянием, где готовится преступление и где оно совершается, где люди сами желают и в сектах общаются с живой нечистью….

Шафранский: — А ещё где?

Виктор: — Ну и в других, как Вы понимаете местах, где люди забывают о чистоте своих помыслов и поступков, где черти готовы прихватить человека в их малых, да в больших слабостях, и в их, особенно в преднамеренных преступлениях….

Кочубей: А Вы Виктор, откуда всё это знаете?

Илья: — Так Виктор, так же всё ясно видит, как и я. Что я это теперь знаю досконально.

Шафранский: — А ещё что делают эти черти?

Илья: — А ещё, я их много вижу в местах отхожих, откуда черти принуждают грешников, подгоняя их плётками, черпать, извините дерьмо, да заливают эти человеческие экскременты в пищевые бочки, предназначенные для своих, самых важных и почётных клиентов ада.

Виктор: — А человеческие грешники, умирая, уносят это «добро» огромными чанами в ад, в преисподнюю, и значит ….

Кочубей: — А почему, мы Вас не можем видеть и слышать, как это возможно Виктору?

Илья: — Ну, это наверно происходит лишь только потому, что Вам, мои уважаемые друзья, пока совсем не обязательно это уметь. Ну, это видеть меня и общаться со мной напрямую.

Шафранский: — А почему, извините за нашу настойчивость?

Илья: — Ведь Вы пока ещё не прошли то великое очищение, которое, пусть только на половину, но уже добровольно и с великим усердием прошёл и далее проходит Виктор. Да, и это его такое серьёзное очищение, если честно, не обязательно всем проходить!

Кочубей: — Это, какое ещё такое очищение?

Илья: — Что удивительно, так Виктор в своей жизни всегда, с самого своего рождения, вёл и ведёт свою жизнь в рамках строгого Православного Христианства.

Луговской: — И это он делает осознанно?

Илья: — Даже сам того не ведая, а просто, он так себя ощущает, в этом своём таком чистом духовном состоянии, что ли более комфортно, чем мы все, несмотря на любые трудности в его жизни.

Луговской: — И я это заметил. Вот почему Виктор всегда, с известными и неизвестными ему людьми, всегда обращается ко всем только на «Вы». Наверно он так воспитан, своими прекрасными родителями.

Шафранский: — А как бы и нам, так очиститься? И когда мы узнаем о том, что мы уже очистились, от всех наших прошлых грехов?

Виктор: — Об этом очищении Вы узнаете сразу, но только после Вашей кончины. А вот очиститься Вам не поздно ещё и сейчас.

Шафранский: — А вот, скажите мне Илья, что я сегодня написал утром в своём дневнике, а затем тут же стёр всё это?

Виктор: — Читайте один, Александр Шафранский.

Шафранский:(прочитав с удивлением, написанное для него) — Да, это всё точно, то самое….

Луговской: — Что же, мы благодарим Вас Илья за Ваше такое искреннее отношение к нашему не простому любопытству.

Виктор: — Да, и мы Вас очень благодарим Илья, за Ваши такие интересные ответы. Я знаю, как Вам трудно с нами общаться…..

Луговской: — Да и Вам, мне говорил Виктор, ещё нельзя нам многое чего говорить, из всего того что нам пока не открыто, по непонятным для нас причинам. А вот почему это случается? Если Вам не трудно, ответьте на этот последний мой вопрос.

Илья: — Да, только потому, что Вы ещё много чего не зная, всё равно стараетесь совершить, наперекор здравой логике, а все свои благие дела, что ли теперь совершаете более упрощённо, да в некотором смысле всё более безответственнее…

Кочубей: — Это, по Вашему мнению, всё происходит только потому, что люди, чем больше они знают о том, что Господь уничтожил ад, так они всё больше будут намерены грешить? А почему этот парадокс происходит?

Илья: — Наверно потому, что люди уже знают, по крайней мере, знают те верующие люди, которые читали библию, о том, что Господь уже упразднил ад. Вернее не сам ад, в буквальном смысле этого учреждения, а его безмерное влияние на людей.

Виктор: — А это происходит лишь только потому, что люди зная о том, что они не вечно будут находиться в чистилище, а лишь только столько, сколько они будут проходить круги ада, за свои совершённые при земной жизни грехи….

Виктор: — А зная о том, что для них теперь ада нет, тем самым люди сами, своим эгоизмом бездумно загоняют себя на более длительный период их нахождения в преисподней.

Луговской: — А значит, совсем не ведая о том, на какие тяжкие муки они себя обрекают!

Илья: — И, потому также. Ведь всё равно за счёт своей слабости все люди, после прохождения всех полагающихся каждому человеку кругов ада, они всё равно окажутся в раю, за исключением некоторых особей человеческого рода, а это самых одиозных личностей. Хотя и не факт…

Кочубей: — А кто попадёт в это исключение и кто по факту совсем не окажется в раю?

Илья: — Вот это Вы точно узнаете только тогда, когда предстанете и будете судимы самим Господом нашим, по делам Вашим греховным, или Вы будите награждены за дела Ваши праведные. Ведь Господу известно всё о нашей земной жизни.

Шафранский: — А слабо было бы нас об этом серьёзно и заранее предупредить?

Илья: — Так Вы внимательно читайте Библию, где всё для Вас непонятное из Вашей жизни, там всё разъясняется, при условии, если Вы только добровольно станете служить добру и божественной любви.

Кочубей: — Ведь Библия, не всем и не всегда сразу понятна.

Илья: — Вот в том то всё и дело, что те граждане, кто активно грешил и продолжает это делать, сознательно совершая преступления, для тех людей библия никогда не будет полностью открыта, в её познавании.

Шафранский: — Ну, таким конечно….

Илья: — И это значит, что если человек, чем он больше грешит, так тем для него Библия становится всё больше закрытой, для её познавания.

Виктор: — Всё правильно. А значит, для таких людей Библия всегда будет менее понятна, чем людям, которые стремятся к праведности.

Луговской: — Это ещё почему?

Илья: — А потому, что когда человек намеренно не грешит, тогда его охраняют ангелы, а если человек явно расположен грешить, в таком случае за плечами у него бесы, которые так и нашептывают человеку: — «Всё это бред, да сплошная галиматья!»

Виктор: — Вот потому грешный человек и не может адекватно воспринимать текст библии как божественную истину последней инстанции.

Кочубей: — А всё-таки, почему грешники оказываются в аду?

Луговской: — Ты хочешь сказать о том, почему мы грешим? Коль мы всё должны жить по заветам Господа. А если Господь знает о том, что мы будим грешить, так зачем он это нам дозволяет совершать?

Кочубей: — Ведь Господь всё знает и даже то, как именно мы, люди, намерены и совершаем все свои деяния, а потом, кто сознательно грешит, а кто и нет? Ведь мы сами вольны решать, что лучше для нас, а что нет….

Илья: — Наверно всё так, как мы и предполагаем. Но надо помнить и то, что Господь намеренно не вмешивается в решении людей совершать любые, праведные или греховные свои поступки.

Луговской: — А кто должен это решать?

Илья: — Это должны для себя позволять сами люди, а Господь только глядит на то, на что способен каждый человек в своих помышлениях, намерениях и поступках. И эти поступки людей говорят Господу, на сколько человек стабилен в праведности.

Луговской: — А уже из этих наших помышлений, намерений и от наших поступков наверно зависит и то, на какую загробную и вечную жизнь мы сами себя обрекаем….

Кочубей: — Кого, наверно, Господь будет прочить на более ответственный пост, в структуре руководства раем, а кого и только на место малозначимое, да не такое интересное и весьма примитивное, что ли в раю? Это так?

Илья: — Быть может всё это и так, но я пока этого не знаю. Поскольку, мне так кажется, что это всё совершается только по самой Высшей мере справедливости.

Луговской: — А мне кажется, что самым серьёзным грешникам нет места в раю.

Шафранский: — Ведь даже если и простить этих грешников, так они, возможно, что они всё равно будут грешить и даже в раю!

Виктор: — А грешить в раю это совсем недозволительно. Но мне кажется, что в раю люди совсем не смогут грешить лишь только потому, что они будут, очистившись от всех своих грехов, обладать самыми главными ценностями морально-этического качества….

Илья: — А главное надо человеку показать все свои самые духовные свойства, обретая эти Великие ценности при жизни, и которые сразу видны при поступлении в рай.

Луговской: — А значит, вся наша земная жизнь служит только для того, чтобы Всевышний Творец по нашим деяниям, дурным или чистым, нами вслепую осуществляемые, мог сразу определить каких благ или какого наказания достоин каждый человек за эти свои земные поступки?

Шафранский: — А если мы обращаемся к Господу в молитве, так нас слышит кто-нибудь там, в небесной канцелярии?

Илья: — Как мне говорили мои ангелы, что только каждое наше искреннее отношение и внимательное обращение к Господу сразу регистрируется нашими ангелами.

Шафранский: — И что дают эти искренно произнесённые наши обращения к Господу? Ведь мы сразу, а может быть и никогда не ощущаем помощь Господа в наших просьбах.

Илья: — Главное, что искренне выраженные обращения к Господу обязательно будут услышаны Господом, особенно в самые пиковые ситуации в Вашей жизни. И надо исполнять десять заповедей Господа, тогда и Ваши просьбы будут реальны для бога.

Кочубей: — А значит, что мы обязательно по своему поведению, после нашей земной жизни мы попадём в рай или в Чистилище, а потом, всё равно в рай?

Илья: — К великому Вашему сожалению, но третьего не дано.

Кочубей: — А если это Вам надо Илья, так Вы уже теперь можете без стеснения нас покинуть. Ведь мы не хотим, чтобы Вам Илья было из-за нас плохо? Внимание друзья, Вы согласны чтобы Илья, если он это пожелает, мог сейчас же от нас уйти?

Автор: — И все присутствующие на этом удивительном сеансе откровений быстро с этим согласились.

Илья: — Мне было приятно с Вами общаться, но я вынужден Вас покинуть. До свидания друзья! И не забывайте о том, что человек от рождения и до самой своей физической кончины, он завсегда находится под неусыпным надзором своей совести, а совесть это функция самого реального контроля у людей, которые ещё не потеряли себя в греховных деяниях.

Луговской: — А что, совесть — это главный орган души человека?

Илья: — Ваша правда, уважаемый Евгений, что совесть – это глаза и уши души, но только у порядочных людей.

Кочубей: — А у порочных….

Илья: — А у порочных людей их глаза и уши не душа, а их чёрная печень, особенно у людей с жестокой алчностью и у людей безмерно падших. А теперь до свидания, надеюсь на то, что мы с Вами ещё увидимся, там, в раю….

Кочубей: — А ещё мы, там, в раю, с кем мы там встретимся?

Илья: — Мои ангелы мне сказали о том, что я в раю могу встретиться со всеми теми людьми, которые когда то жили на земле и умерли, а так же и с Господом нашим.

Шафранский: — Со всеми людьми, с которыми я захочу?

Илья: — Мне сказали, что со всеми.

Шафранский: — А теперь до не скорой встречи, извините, уважаемый Илья, до не скорой встречи с Вами.

Илья: — Вы неправы Александр, поскольку жизнь человека очень скоротечна.

Луговской: — Удачи Вам, на божьем суде Илья!

Автор: — После чего, по комнате ощутимо пронёсся лёгкий прохладный ветерок. И все присутствующие в комнате друзья явным образом почувствовали, как что-то очень мощное и огромное вылетело из комнаты в открытое окно.

Шафранский: — Ух, как это просто, летай себе вволю и никаких забот.

Виктор: — Как раз, за эти сорок дней Илье предстоит испытать много напряжённых событий. Вот потому, ему сейчас и не до нас, у него сейчас итак много хлопот. А также, ему сейчас некогда наслаждаться свободным полётом, возможно потом, после суда над ним….

Автор: -А с уходом Ильи мгновенно исчезли и все его записи, будто их вовсе и небыло в тетради. А тетрадь, перед уходом Ильи, сама закрылась, да авторучка так же сама и так аккуратненько легла на закрытую тетрадь.

Шафранский: — А знаете, уважаемые господа, мне кажется, что мы сейчас присутствовали при самом знаменательном событии в нашей жизни!

Кочубей: — И это грандиозное событие в нашей жизни я предлагаю отметить, и думаю, что это будет самое правильное решение для того чтобы всё спокойно обсудить и отметить веху нашего духовного перерождения.

Луговской: — А всё таки мы возможно первые, кто добровольно и так бесстрашно согласились и участвовали в беседе с реальным адептом загробной жизни.

Шафранский: — Теперь я точно буду менять своё отношение к делам греховным и праведным.

Глава 8.

(Двадцать лет спустя)

Планы на будущее.

Шафранский: — А что, кто это сказал, что адепту Илье нельзя долго общаться с нами, с живыми людьми?

Виктор: — Да, нельзя. Об этом я, по просьбе самого Ильи предупреждал Евгения Михайловича. И я весьма рад тому, что Евгений Михайлович вспомнил об этом нашем обещании.

Луговской: — Но мы ещё сможем пообщаться с Ильёй, если только к этому общению он будет расположен, как и другие умершие люди. Я правильно тебя понял Виктор?

Кочубей: — А Илья что, он ещё раз не сможет с нами встретиться и поговорить?

Виктор: — Конечно Евгений Михайлович, Вы правильно меня поняли. Но я думаю о том, что Илья и так много нам очень важного сообщил, из того, что он мог нам сказать без ущерба по своим теперешним обстоятельствам.

Кочубей: — Я думаю, что на это откровение Илью подвиг наш Великий создатель всего сущего в этом мире.

Луговской: — Наверно Илья что мог, то он нам и сообщил. А потому, встреча с Ильёй в ближайшем будущем для нас навряд ли осуществима. У него итак сейчас много своих неотложных дел и обязанностей.

Виктор: — Ведь сказано в Библии о том, что после смерти человек три дня находится в пределах нашего осуждения, ища моральной помощи от родных и от близкие ему людей. Вот в это самое время Илья и был согласен поговорить с нами.

Луговской: — Это что сказано в «Книге мёртвых»?

Виктор: — Я точно не помню где. Так вот, а потом шесть дней душа человека, уже полностью освободившись, а значит, полностью оторвавшись от зависимости своего тленного тела. …

Луговской: — И после того когда усопший пообщается с Господом Богом, он сразу посетит места приятные, обители святые и ему эти шесть календарных дней показывают красоты рая.

Шафранский: — Это записано в библии.

Луговской: — Я знаю, и эти, самые значимые дни для покойника, а это 3-ий, 9-тый и 40-ой дни, полгода и год, вот те дни, в которые необходимо особенно страстно и очень искренне, сколько можно, надо молиться за усопших людей.

Виктор: — Правильно. А после показа упокойному рая душа его вновь предстаёт перед Господом, для поклонения Всевышнему Творцу, после чего усопшую душу 30дней водят и показывают ей различные места мук, где грешники, скрежеща зубами, отбывают свои мытарства.

Луговской: — И я где-то читал о том, что при посещении ада грешная душа непременным образом очень страдает. Душа, приближаясь к тем местам чистилища, где отбывают мытарства души за определённые, совершённые именно этим грешником, земные греховные деяния.

Кочубей: — Так, по твоему получается, что, будучи пьяницами, при земной жизни, они обязательно притянутся к тому месту, где проходят мытарства такие же пьяницы как он, а это страстные любители зелёного змия?

Луговской: — Конечно. Но не по моему мнению, а, по мнению профессора богословия А.И. Осипова, душа будет там находиться до полной её очистки от определённой человеческой страсти, в муках и стенаниях?

Кочубей: — А это может происходить очень долго без учёта времени, но при тяжких муках души, да с огромным желанием навсегда отрешиться от всех её греховных деяний, совершённых при жизни усопшим человеком, а на третий день воскреснувшей, но уже очищенной в полном объёме её духовной чистоты?

Виктор: — И все эти события для усопшего человека вполне реальны и обязательны, как посещение рая, так и ада. Но прохождение ада для грешников, может продлиться и бесконечно долго.

Луговской: — А при земной жизни, замолившие свои грехи граждане, возможно, что они и минуют все эти страшные места ада за 30 дней. Особенно те граждане, за которых будут искренне молиться живые люди, желая усопшим быстрого очищения их грешной души.

Кочубей: — И только серьёзным образом покаявшиеся при жизни люди смогут миновать все эти мытарства, если их душа не притянется к одному из тех 20 греховных мест, которые нам будут показаны в аду….

Виктор: — Эти 20 видов самых главных мытарств, которые известны нам ещё с давних времён, вмещают в себя все виды главных земных грехов, которые только могут совершать люди при их земной жизни.

Луговской: — И какие это грехи человеческие?

Виктор: — В житии Василия Нового блаженная Феодора подробно рассказывает о порядке и о численности этих двадцати мытарств.

Кочубей: — А нам ты можешь огласить эти мытарства?

Виктор: — Конечно. Первое мытарство назначено за празднословие и сквернословие. Второе – за ложь, третье – за осуждение и за клевету, четвёртое – за объедание и за пьянство….

Луговской: — Что за объедание и за пьянство одно и то же мытарство?

Виктор: — Да, так написано. Пятое мытарство полагается за лень, шестое – за воровство, седьмое – за сребролюбие и за скупость, восьмое – за лихоимство, за взяточничество и за лесть….

Шафранский: — Это что, лихоимство и лесть находятся в одном пакете мытарств?

Виктор: — Это равнозначные грехи. А дальше: девятое мытарство наложено за неправду и за тщеславие. Десятое мытарство за зависть, одиннадцатое – за гордость, двенадцатое – за любое человеческое гневление, тринадцатое – за злопамятство.

Кочубей: — Даже злопамятство есть!

Виктор: — А четырнадцатое – за разбой, за избиение и даже за любую драку, учреждённую с другим человеком, да и за любое унижение любой земной твари.

Луговской: — Это что, даже за то, что мы при жизни кого-либо ударим, пусть даже и по щеке, да легонько?

Виктор: — Вот именно, ведь это всё реальное моральное, пусть не больное, но всё же за оскорбление человека. Пятнадцатое мытарство за колдовство, за магию, за оккультизм, за спиритизм и за гадания, шестнадцатое – за блуд, семнадцатое – за прелюбодеяние….

Шафранский: — Это что, за блуд и за прелюбодеяние разные мытарства?

Виктор: — Вы правы, это разные мытарства, а почему я Вам и не могу объяснить. Восемнадцатое мытарство за содомство, девятнадцатое – за идолослужение и за ересь, а двадцатое, последнее мытарство, это за не милосердие и за жестокосердие.

Луговской: — А что такое содомство? И, каким образом проходили эти мытарства?

Виктор: — Содомство это наверно всеобщее плоцкое грехопадение, как это произошло в древних разрушенных Господом городах в Содоме и в Гоморра. Феодора видела в аду чудовищ, которые топили грешные души в огненных озёрах чадящих серой.

Луговской: — А главное, я помню, она видела искажённые от страха лица, слышала ужасные, неутихающие вопли и видела немыслимые мучения, которым подвергались все грешные души.

Кочубей: — И что, все эти события, после нашей физической смерти обязательно последуют для каждого из нас и в той самой последовательности, как указала Феодора?

Виктор: — Наверно. Но для меня, когда я был в коме, почему-то этот цикл и порядок вещей указанной Феодорой был изменён, поскольку мне сразу, минуя этих трёх положенных дней, которые необходимы умершим людям для отрыва от собственного тела, мне ангелы сразу показали рай.

Кочубей: — Это всё безмерно интересно. А ты Виктор наверно особый человек.

Виктор: — Да нет, ни какой я не особенный, ведь ещё в книге «Жизнь после смерти» автор, а он был практикующим хирургом, приводит множество примеров того как его пациенты, побывав в загробном мире за счёт их нахождения в коме, рассказывали подобные вещи.

Шафранский: — А им можно верить? Ведь многие люди, побывавшие в коме, не сговариваясь говорили одно и тоже, случившимся с ними при остановке сердца.

Луговской: — Да, узнав всё это, я теперь навряд ли посмею грешить и обижать, пусть даже и людей заслуживающих этого, а значит самого тяжкого наказания. Но только после того, я думаю, как мы вернём квартиру Виктору.

Шафранский: — Да братцы, (внимательно осматривая стол, тетрадь, авторучку и всё под столом), я слышал о том, что в жизни происходят разные чудеса, но никогда я в это серьёзно не верил, а тут! И что, всё это давно известно людям?

Виктор: — Конечно. Но все эти далеко не тайные сведения о загробном мире давно известны только тем людям, кто по простому, но очень серьёзно относится к Православно Христианскому учению.

Луговской: — А это, в основном, люди святые, которые описали эти события. А им, об этих событиях, было показано в их видениях или они их наблюдали тогда, когда они сами находились в коме.

Кочубей: — И эти события наблюдали, будто бы во сне обычные люди, особенно те, кто искренне верит в загробный мир, да во Всевышнего Творца.

Луговской: — А тут, ну братцы мы сейчас самым неотвратимым образом присутствовали при групповом супер грандиозном событии в нашей жизни, я бы сказал, и в жизни всего человечества!

Шафранский: — С чем я также с удовольствием вынужден согласиться, под гнётом неопровержимых фактов, случившихся на наших глазах.

Луговской: — После чего можно теперь с полной уверенностью и клятвенно говорить о том, что бог и потусторонний мир реально, да самым неотвратимым образом существуют, хотим мы этого или нет!

Шафранский: — А это, пожалуй, теперь самое главное знание и событие, лично в моей жизни!

Виктор: — Теперь, я думаю, что у Вас всех снят с сердца тяжкий камень сомнений. Теперь, я надеюсь, Вы больше никогда не будите метаться, между верой в бога и сомнением в пользу безверия!

Шафранский: — Теперь нам каждое воскресенье предстоит посещать церковь, как это делали наши деды и прадеды, да соблюдать посты, а также жить по заветам Иисуса Христа.

Виктор: — А я думаю, что никому не обязательно через силу посещать церковь, да и совсем не надо понуждать себя совершать молитвы.

Луговской: — А вот понуждать себя надо обязательно во всех наших благих помыслах и деяниях.

Кочубей: — Но, если мы это будим делать по велению своего сердца, порой понуждая себя к доселе нежеланному для нас действию, ломая, да преодолевая в себе застарелую леность, так это нам потом только зачтётся.

Виктор: — Конечно зачтётся, если это будет происходить от чистого сердца, а не потому, что Вы захотите наработать побольше положительных балов для загробной жизни.

Луговской: — А я думаю, что первоначально нам предстоит, на основании наших новых убеждений, понуждать себя ходить в церковь самым серьёзным образом и молиться, но только внимательно, да с великим усердием.

Шафранский: — Ну а потом, через некоторое время, когда мы, что называется по настоящему оцерковимся, тогда нас сразу посетит божья благодать, если мы отмолили все свои прошлые грехи и не станем их копить в будущем.

Луговской: — И тогда посещение храма для нас станет насущной необходимостью, я думаю, как самая желаемая обыденность.

Кочубей: — При условии, что мы найдём приличный приход, да достойного батюшку, который самым качественным образом будет исполнять свои служебные обязанности. А это сегодня, ох как не просто найти.

Луговской: — А я думаю, что любая церковь, где происходят только канонические служения Православного Христианства, достойна стать домашним храмом для всех, рядом с храмом проживающих людей.

Виктор: — А батюшки только проводники божественных знаний и исполнители церковных таинств.

Кочубей: — Наверно правда и то что независимо от того хорош священнослужитель или нет, всё равно в любой нашей Православно Христианской церкви уже существует дух божий.
Виктор: — И это главное, на что нам надо и необходимо ориентироваться.

Луговской: — И мы, при самом глубоком отрешении от земных страстей и забот, мы сами сможем воочию ощутить этот дух, если конечно мы чистосердечно покаемся по всем нашим большим и малым греховным деяниям.

Кочубей: — А в будущем мы уже не сможем больше грешить, да и по своему добровольному, а возможно и по своему категоричному нежеланию это делать.

Шафранский: — Итак, теперь, когда нам доподлинно известно о наличии загробного мира, а главное, это то, что мы уже с полной своей уверенностью знаем о том, что Господь есть….

Луговской: — А значит, я думаю, что теперь нам сам бог будет сопутствовать в этом нашем благом акте по восстановлению справедливости, в деле возврата квартиры Виктора.

Шафранский: — Ну, ты скажешь….

Виктор: — Вы извините, но Всевышний Творец только наблюдатель, а не помощник в любом действии людей. Ведь мы, люди, равны богу, но только в любых своих благих деяниях….

Луговской: — А я думаю, что Господь всегда поможет людям в их благих деяниях, и только в греховных он нам не помощник.

Кочубей: — Ну, и что из этого следует?

Виктор: — Я думаю, что любое осуществлённое зло людьми, как в случае с настоящими бандитами, это действие ни в коем случае не желанно для Господа.

Кочубей: — А значит, нам теперь надо постараться осуществить это возмездие таким образом, чтобы это произошло не в виде греховного деяния, а как бы в назидание этим гражданам, да для их исправления.

Луговской: — Так теперь, я думаю, настало время безотлагательных действий, когда нам пора бы уже обсудить план по захвату документов бандитов.

Кочубей: — И чем быстрее мы это осуществим, ну, эту нашу запланированную акцию, тем скорее зло будет посрамлено и наказано!

Виктор: — А в этом благом и справедливом деле, я думаю, нам в помощь будет наш глобальный фарт, при всех наших теперешних необычных помощниках. И спасибо Вам за то, что Вы согласились мне помочь.

Кочубей: — А теперь пан Шафранский быстренько съешь свой галстук, дабы ты смог по-настоящему прочувствовать то, что ты раньше не совсем правильно жил, будучи атеистом! Я, как и все здесь присутствующие граждане, прекрасно помним, как ты это нам обещал!

Луговской: — Давай Сашенька не стесняйся, снимай свой шикарный итальянский галстук, разрешаем тебе его порезать на мелкие кусочки и сдобрить это необычное блюдо твоими самыми любимыми специями и приправами….

Автор: — Шафранский неохотно снял с себя свой любимый галстук, взял ножницы и, уже хотел резать ими своё шикарное итальянское изделие….

Кочубей: — Постой пан, не режь галстук. Ты лучше прикрепи его к дощечке, а дощечку вставь в рамочку….

Луговской: — А под галстуком, на этой дощечке ты напиши, что это свидетельство твоей дурости, да твоей прошлой духовной слепоты, поскольку ты был рьяным, да самым глупым в мире человеком, когда мнил себя злобным атеистом.

Кочубей: — И повесь это свидетельство твоего прошлого позора на самое видное, да на самое почётное место, я думаю под иконами, которые ты теперь обязан приобрести в большом количестве.

Луговской: — А я предлагаю тебе пан написать картину, на которой апостол Павел или апостол Пётр принимает покаяние у прихожанина. И надо будет найти хорошего скульптора, который смог бы сюжет твоей картины перенести в скульптурное изображение.

Шафранский: — А это мысль. И это скульптурное изваяние надо будет помещать в закрытые беседки, рядом со всеми церквями.

Луговской: — И каждый прихожанин, те граждане кто стесняется каяться у батюшки, смогли бы войти в эту беседку, встать на колени и под святой епитрахилей, который батюшка накладывает на голову прихожан, можно будет чистосердечно покаяться прямо самому Господу!

Виктор: — При этом в этой беседке или на внешней её стене надо разместить правило покаяния. А когда прихожанин встанет на колени, разместив свою голову под епитрахилью, тогда должно сработать устройство, которое спокойным голосом предложит человеку покаяться во всех его грехах Господу.

Шафранский: — А так же прихожанин может в беседке опустить в урну свои пожертвования. И это покаяние в беседке будет считаться подлинным, после чего надо разрешить прихожанам принять святое причастие.

Кочубей: — А иконы ты теперь пан приобретай. И не обязательно, чтобы эти иконы были старинные, можно теперь купить иконы и сработанные руками умельцев Патриархии.

Виктор: — Так как Вы теперь пан Шафранский Александр, извините, но я не знаю Вашего отчества, Вы из атеистов, я надеюсь, выбыли добровольно и навсегда?

Шафранский: — Клянусь!

Виктор: — И я теперь уверен в том, что Вы навсегда духовно переродившись, теперь Вы станете самым достойным членом всего нашего небольшого дружного высоко религиозного сообщества!

Кочубей: — Ну, и что теперь для Шафранского изменится?

Луговской: — Теперь ты пан Шафранский не сможешь быть жлобом, завистником, а должен чистосердечно помогать даже самым, на твой ещё не совсем совершенный взгляд, самым недостойным гражданам нашего общества встретившимся тебе на твоём бренном пути.

Кочубей: — Которые только, будут явно нуждаться в нашей духовной, а больше в твоей материальной помощи.

Виктор: — А главное, что Вы теперь должны знать о том, что человек никогда не должен быть злобивым, обязан уметь прощать любые обиды, да не гордится любыми своими благими достижениями.

Луговской: — Нам теперь наверно уже пора бы знать и то, что если мы и совершим что-либо гениальное, так эту способность нам предоставил, и через нас воплотил в жизнь, сам Господь.

Виктор: — А теперь Вам понятно, что Вы, как это Вам раньше было ни обидно, будучи для многих людей гениальным человеком, Вы теперь, возможно лично для себя, станете обычным Православным Христианином, без бахвальства и без глупой гордости.

Луговской: — А значит, Вы теперь станете только доверенным проводником необходимых для нашей жизни знаний и открытий, которые нам, возможно, доверит и через нас огласит сам Господь….

Шафранский: — Я слышал о том, что если человек не стал тем, кем он даже очень желал, по любым жизненным обстоятельствам, так это только значит то, что для него Господь уготовил другое поприще, а какое – человек должен сам понять и гнушаться самой непрестижной работой.

Виктор: — И люди не могут судить другого человека по причине некой непрестижности определённой работы. Все работы и любая профессиональная деятельность людей, кроме греховной, должна быть уважаема любима людьми.

Кочубей: — Но, ведь есть на свете множество гениальных мерзавцев! Что им Господь тоже даёт эти способности сам, в надежде на то, что человек не возгордится и будет жить в рамках православных обычаев и правил?

Виктор: — Да, и этим людям любую благодать, даже в виде их гениальности даёт Господь. Но он не вкладывает в этих людей гордыню и другие известные нам пороки.

Кочубей: — Этими пороками люди насыщаются сами, возгордившись и возомнив из себя немыслимых гениев. И за эту свою гордыню, перед людьми и Господом, они обязательно ответят на божьем суде!

Шафранский: — Так, по твоей логике господин Кочубей, я теперь просто обязан помочь даже тем бандитам, тем заблудшим овцам, документы у которых мы намерены выкрасть. А красть, как ты понимаешь, так это также большой грех!

Виктору: — Да кража – это большой грех, но оказывается не всегда!

Кочубей: — В этом случае мы, конфискуя, всё же мы возвращаем украденное имущество её подлинному владельцу, а не крадём нечто не принадлежащее Виктору.

Луговской: — А значит, мы намеренно заставляем бандитов вернуть награбленное имущество, что будит служить, я надеюсь, только для их блага.

Виктор: — И ещё, Вы уже знаете и должны поверить мне в этом, что не все убийцы после своей физической смерти попадают в ад. Вернее в ад они попадут, но не на всегда.
Луговской: — А это ещё почему?

Виктор: — Да только потому, есть мнение, что они, эти злонамеренные убийцы в загробном мире уже и без собственного желания, пройдя все круги ада, после чего они будут, как рабы на галерах будут прислуживать своим прошлым жертвам вечно, которых они при жизни убили или серьёзно унизили.

Луговской: — И эти большие грешники наверно будет проживать, после своей физической смерти и после мытарств не в раю, наверно, где-нибудь в предбаннике рая.

Виктор: — И это правильно.

Луговской: — А потому, наверно, все эти великие грешники будут проходить дополнительные круги ада, за своих, в прошлом обиженных жертв их прошлого произвола. За те грехи, которые получились в жизни жертв бандитов, после вмешательства бандитов в жизнь нормальных людей.

Кочубей: — И по делам, этим уродам!

Виктор: — А в свободное время от рабского труда, эти твари-убийцы будут жить, как самые последние ничтожества, питаясь в предбаннике рая на свалке, а ночевать где придётся, да не имея возможности исправить свою вечную мученическую жизнь в лучшую для них сторону.

Луговской: — Но нашей компании, славу богу, этих мытарств, быть может нам их и вовсе не видать?!

Кочубей: — Будущее покажет. Но, в нашем конкретном случае Виктор прав, продолжая разговор о кражах, мы ничего не крадём, а я думаю, что мы совершаем самое благое деяние, в рамках великой справедливости по возврату украденной квартиры её законному владельцу.

Шафранский: — Вот потому, все наши сопутствующие действия в этом деле, и, даже сама кража, я думаю, совсем не будут, как Вы понимаете, является серьёзным грехом.

Виктору: — Да, если бы это было не благое дело, тогда ни один адепт не помог бы нам. Ведь, пойти на греховные деяния, мои безгрешные адепты, умерев, они на эти греховные дела и поступки просто не способны.

Кочубей: — Но в этом деле, как я понимаю, так и все Ваши умершие помощники видят только восстановление порушенной не добрыми людьми справедливости.

Луговской: — А справедливость, если хотите знать, нужна и для блага самих бандитов. А также, мы, после этой акции обязательно покаемся, самым серьёзным образом. И Господь, я надеюсь, простит нас.

Виктор: — Хотя они, эти бандиты, этой самой справедливости сегодня, как Вы понимаете, меньше всего хотят иметь, заботясь только о своём нынешнем материальном положении, да с восторгом купаясь в лучах своей демонической вседозволенности.

Шафранский: — Да, эти нынешние бандиты, осуществляют свою дьявольскую волю в угоду своего эгоизма, да лишь только потому, что они совсем не желают трудиться на благо общества и самих себя.

Кочубей: — А мы, пусть и путём нашего особого вмешательства в их среду обитания, мы только будим способствовать снятию с души бандитов всех тех грехов, которые они накопили в этом нехорошем преступлении, пусть даже и методом их серьёзного наказания.

Виктор: — А в последующем, они будут наказаны и посредством нашего родного народного суда….

Шафранский: — Для чего, для этой их душевной последующей реабилитации, бандиты просто обязаны покаяться, но только чистосердечно и обязательно искренне! В чём мы их обязаны убедить, а может быть и принудить.

Кочубей: — А затем, бандитам предстоит попросить прощения у самого Виктора, и получить это прощение, если они не желают после своей смерти оказаться в аду.

Луговской: — А мне кажется, что каяться никого принуждать не надо. Их, этих бандитов, убедят каяться наши адепты, им, мне кажется, это давление, на грешных людей вполне дозволительно и возможно.

Виктор: — А помочь мне с Евгением, Вы, мои дорогие друзья сможете тем, что организуете благоприятную ситуацию по быстрому внедрению в среду бандитов. Над чем надо серьёзно подумать, ну, каким образом это сделать более органично.

Глава9.

И почему Луговскому нельзя уехать в Англию.

Шафранский: — Ну, а после возвращения квартиры Виктору, ты Луговской наверно сразу отвалишь в свою Англию со своей нынешней пассией, с её ребёнком и с тёщей? Ведь, тебя больше ничего не будет держать здесь, в Союзе.

Луговской: — Я подумаю. Но здесь, в Союзе, меня ещё много чего держит. Во-первых, возможно Вы, мои дорогие друзья, мои родственники и стабильная работа, пусть и не так хорошо оплачиваемая как в Англии….

Кочубей: — Да, уехав в Англию, ты можешь запросто и навсегда потерять нас, как и своих самых близких родных.

Шафранский: — А поговорить по телефону с капиталистической страной нам ни за что не дадут чекисты, да и наши письма будут оседать в архивах КГБ….

Шафранский: — И это тебя Луговской, что вполне устроит?

Луговской: — Надо подумать. А ещё, смогу ли я вообще найти там для себя приличную работу….

Шафранский: — Да ещё, появятся ли там у тебя такие друзья как мы, и будет ли английская земля для тебя дорога также, как наша уродливая, да с большими чиновничьими прибамбасами, наша любимая родина!?

Луговской: — Да, такие друзья как Вы, разве Вы предоставите мне возможность уехать из Союза и жить там, в цивилизованно приличном достатке! Да безо всяких забот, да в самых шикарных кущах империалистического блаженства!

Шафранский: — Эх, господин Луговской, мы все, а это люди формата советикус, ещё совсем не созрели для того чтобы жить в сладком империалистическом благополучии и в безбрежном финансовом достатке! Это для нашего народа претит наш безбрежно аскетический менталитет.

Луговской: — А я думаю, что этот каждодневный обыкновенный недостаток материальных средств и надуманное благополучие российских граждан в области прав и свобод человека, совсем недостойны нашего нынешнего, надуманного коммунистами, менталитета.

Кочубей: — Мы же, россияне, по моему мнению, уже давно достойны более высокой и на много порядков более духовной жизни, чем нам это позволяют иметь наши алчные, нашпигованные атеизмом и ненавистью к собственному народу демоны коммунизма.

Кочубей: — И, естественно, мы совсем не заслужили такой нищенской жизни, которую для нас, и уже давно учредили наши беспринципные правители, как ранее, так сейчас. Что нам предстоит в корне порушить нашими совместными бунтарскими усилиями.

Луговской: — Так, для того чтобы стать по настоящему важным критиком и учредителем самых современных, а значит самых благих преобразований для простых людей….

Шафранский: — Так для этого нам надо быстро учредить свою партию, предварительно собрав в кулак самые главные ударные силы России, ну, для борьбы со злом.

Луговской: — И когда эти ударные силы окажутся серьёзной силой для нынешней власти, тогда можно будет замахнуться и на учреждение «Рабочей партии России».

Шафранский: — Да почему сразу рабочей, а не «Прогрессивной партии России»? И в эту нашу ППР пусть входят как рабочие, так и крестьяне с интеллигенцией всего СССР.

Кочубей: — После чего надо будет сразу создать свой пакет законодательных инициатив, и уже эти наши предложении, с их принятием, только тогда смогут изменить, а значит только улучшить жизнь каждого гражданина СССР.

Виктор: — А граждане России будут своими советами, присылаемыми в адрес нашей будущей партии, и на чёткой основе их ценности, которую обозначат наши специалисты, будут учреждать главные законы нашей страны методом простого голосования.

Луговской: — Да кто нам разрешит учредить свою партию при полной, эгоистической власти коммунистов!?

Виктор: — Да наверно в этом деле нам в помощь будет сам Господь. Его воля и защита. Если, конечно, мы теперь будим жить и чётко следовать путём, предначертанным для нас самим Всевышним Творцом.

Луговской: — Для этого нам возможно надо будет найти своего духовного наставника, в виде священнослужителя.

Виктор: — А любой священник, к Вашему сведению, не станет давать советы людям, которые собираются бороться с существующей, пусть и не всегда справедливой властью

Луговской: — Вы знаете, а нынешние священнослужители порой, не все, но точно многие ещё меньше нашего знают о загробном мире.

Кочубей: — Которые и сами с трудом, если они и верят в бога, да в загробный мир, да порой так, что называется только с великой натяжкой, как обыкновенные люди, рождённые в атеистической стране.

Луговской: — Да какое нам дело до того, чем «дышат» наши рядовые советские попы? И грех кого-либо судить, ты это пан, теперь должен твёрдо помнить?

Виктор: — Так они, наши советские попы тоже только люди, вот потому и между ними встречаются, как высоко верующие люди, так, Вы не поверите, как явные так и тайные атеисты.

Кочубей: — Да и мне, если честно, также будет сначала сложно исполнять все требования, которые предлагают нам, верующим людям, попы. Я и раньше, без особого напряга интуитивно, да без всяких напоминаний жил в рамках Православного Христианства и его десяти заповедей….

Виктор: — Так, мне кажется, что всем нам теперь не стоит резко менять свой образ жизни, при условии, что мы по воскресеньям и праздникам будим обязательно посещать церковь.

Кочубей: — Да, мы теперь не будим грешить, и по возможности будим ежедневно, да самым внимательным образом насыщаться знаниями из Библии и из других священных книг.

Луговской: — А ты пан Шампанский, теперь напрочь отправив своё атеистическое прошлое в далёкое небытие. Теперь ты перестань таскать девок в свою шикарную кровать, почему-то установленную не дома, а в твоей мастерской….

Шафранский: — Да, теперь мне предстоит многое чего менять в своей жизни, как и Вам всем придётся серьёзно ограничивать себя в своей лени, да, особенно, в сластолюбии….

Луговской: — Но особенно рьяно загонять себя в рамки жёстких ограничений теперь, пока мы молоды, я думаю, не стоит, для этого будет важна наша блаженная старость.

Кочубей: — И эта старость, я Вас заверяю, не за горами.

Виктор: — Ну, не скажите, и молодость должна проистекать в строгих рамках ограничений, да без возможности дать себя поработить нашим страстям и порочным соблазнам, во множестве законно утвердившихся в нашей нынешней греховной жизни.

Кочубей: — А мы живём в самых разумных условиях восприятия нами, людьми, этой земной разнообразной, как невольно греховной, так и духовно чистой жизнью.

Луговской: — И это обычное восприятие текущей жизни, и самое обычное поведение людей должно позволять им инстинктивно вести себя только в рамках Православного или иного религиозного своего осмысления, без насилия и безо всякой моральной ломки.

Шафранский: — А когда мы досконально познаем и полностью окунёмся в мир Православного Христианства, только тогда мы сможем ощутить ранее не познанное религиозное блаженство, о чём говорит в Библии сам Господь.

Глава 10.

Возвращение украденной квартиры.

Автор: — Друзья без проблем быстро узнали о том, что квартира Виктора теперь принадлежит главарю банды по фамилии Циклин, а по кличке Циклоп.

— И этот Циклоп, будучи осуждён и находясь в лагере, во время последней его отсидки, научился не всем, но всё же многим премудростям катал, а это игрокам в азартной карточной игре.

— Вот потому он считает себя очень серьёзным профессионалом, в этом виде блатного шулерства.

— Сидя в беседке двора на скамейке друзья, будто бы от нечего делать играли в карты. И как только они заметили Циклопа входящего во двор, одного из обидчиков Виктора, так они сразу стали намеренно скандалить друг с другом, привлекая внимание бандита к себе.

Луговской: — Ну, ты откуда взял крестового туза, когда я точно помню, что он уже давно в сбросе!

Шафранский: — Ты чего бузишь…..

Автор: — Циклоп, входя во двор опять невольно приметил, как всё те же два чудика играют в карты, удобно расселись за столом в беседке двора.

Автор: — При этом игровом процессе эти доморощенные картёжники явно нервничали. И по всем приметам, на взгляд опытного игрока, да и по манере друзей держать себя в игре, опытному катале было сразу видно что эти придурки были явными лохами.

Шафранский: — А давай переиграем эту партию, да пригласим свидетеля для чистоты нашей последующей игры!

Луговской: — Какого ещё свидетеля?! Ты ничего больше, более умного не можешь придумать придурок?

Автор: — Друзья случайно узнали о пагубной страсти Циклопа, который был страстным любителем карточной игры. А если друзьям придётся соблазнить Циклопа своей не профессиональной игрой, тогда, возможно и им удастся поймать Циклопа на шулерстве.

Циклоп: — Эй, пацаны, давай без бузы. И, если Вы не против меня лично, так я с удовольствием приму участие в Вашей игре….

Шафранский: — А ты кто такой?

Циклоп: — Кто я? А я тот, кто совсем не против того, чтобы испытать свою судьбу в карточной игре, даже с мало знакомыми мне людьми. Только сразу договоримся, передёргивать и заниматься подтасовкой в игре, я Вам точно не советую.

Луговской: — Но мы играем не на фантики, а на реальные вещи.

Циклоп: — На какие, такие вещи?

Шафранский: — Не твоё дело…..

Луговской: — Да, вот этот товарищ по кликухе Мазила (указывая на Шафранского), здесь бузит лишь только из-за того, что только сейчас проиграл мне в карты свою дачу!

Циклоп: — А ты что на банк можешь поставить?

Луговской: — Автомобиль, дачу, да квартиру двушку, кооперативную….

Шафранский: — А у тебя, что есть поставить в серьёзной игре?

Циклоп: — У меня квартира, но только трёшка, тоже кооперативная и в этом доме….

Луговской: — А что, квартира только твоя, без других квартирантов, ну, прописанных в ней…

Шафранский: — И ты что, согласен играть на серьёзные вещи с незнакомыми людьми?

Циклоп: — Да, эта квартира только моя, но я совсем не собираюсь её проигрывать….

Луговской: — А на что же ты собираешься играть с нами?

Циклоп: — Для начала, вон, на тот автомобиль марки «Волга».

Шафранский: — Это не твой автомобиль, а профессора….

Циклоп: — Так я, только вчерась у этого профессора Гольштейна, эту «Волжанку» и купил.

Луговской: — Тогда, прежде чем ставить на кон «Волгу», пиши расписку об этом.

Шафранский: — Слушай, как тебя там, мил человек, отыграй ты мою дачу у этого Гаврилы (показывая на Луговского), после чего, уже и мы с тобой сыграем на мой подвал, где у меня есть своя художественная мастерская….

Циклоп: — Мастерская мне нужна, и даже очень. Ну что Гаврила, тусуй колоду, а я пока пишу расписку.

Автор: — А в это время, прямо из окна подъезда, Кочубей глядел в супер современную кинокамеру, через которую ему очень хорошо были видны карты в руках Циклопа, да всё то, что можно было зарегистрировать, в плане подтасовки и шельмования в игре.

Луговской: — Ну что, мил человек, твоё слово.

Автор: — Играли в «очко», и из окна подъезда Кочубей уже показывал цифру 16, без труда просчитав наличие очков на руках Циклопа.

Луговской: — А, была — не была, иду Ва-Банк! (И, беря карту из колоды, Евгений в открытую вытащил туза к своей десятке.)

Циклоп: — Да, лихо Вы здесь играете, что ж, тачка Ваша. А давай я поставлю на кон свою квартиру трёшку, а Вы, уважаемый Гаврила, ставьте мою проигранную тачку и Вашу квартиру двушку.

Луговской: — Идёт. Пиши расписку и тусуй колоду.

Автор: — Как только были написаны все расписки, так сразу Циклоп, который теперь банковал, раздал карты и, незаметно для игроков, но не для Кочубея, вытащил из своего рукава туза, которого он заранее извлёк из колоды карт, когда он их перемешивал.

Луговской: — Ну что же, давай карту, я играю на треть стоимости банка….

Автор: — Циклоп, без видимого напряжения, с лёгкостью и играючи выбросил на стол требуемую, и очень желанную для Луговского карту, одним движением кисти руки держащей колоду карт….

Луговской:(Наблюдая двадцать очков у себя на руках) — Эх, жаль, что я играю не на весь банк. А можно добавить к моей ставке оставшиеся две третьи банка?

Циклоп: — А, добавляй!

Автор: — И Циклоп, незаметно для Луговского, но не для Кочубея, внимательно снимавшего на камеру все манипуляции Циклопа….

— Так вот, Циклоп ловко выдернул из своего рукава рубашки очередного туза, присовокупив его к уже также ранее вытащенного из рукава туза, при первичной раздаче карт. А имеющуюся на руках десятку, Циклоп ловко и незаметно для игроков вставил в колоду карт.

Кочубей:(Быстрым шагом подошёл к игровому столу, и крепко схватив Циклопа за обе руки) — Слушайте Вы игроки, я иду мимо, и мне бросилось в глаза, как вот этот шулер вытащил карту из своего рукава! Вам это интересно? Поглядим, что ещё находится, в его рукавах?

Автор: — И, из левого рукава рубашки Циклопа Луговской извлёк ещё одного туза…..

Луговской: — Ну что катала, наверно теперь нам не стоит играть дальше, считай, что свою квартиру ты уже проиграл, как и свою «Волгу», да дачу! Ты согласен?

Циклоп: — Да, что Вы лепите, Вы сами мне подсунули этого туза, а потом давай изгаляться…..

Кочубей:(Жёстко уперев остриё своей авторучки Циклопу в спину) — Ну что, будишь и дальше идти в отказ, иди, если тебе не важна твоя, пока ещё не проткнутая моим «пером» печень….?

Циклоп: — Хорошо, Ваша взяла. Давай сюда бумагу и ручку, я напишу расписку о том, что теперь моя трёхкомнатная квартира Ваша.

Луговской: — А, давай дорогой, пройдём в твою бывшую квартирку, где ты нам отдашь документы, на неё….

Шафранский: — И не дёргайся, иначе наш специалист сразу поставит тебя на перо!

Циклоп: — Да, я с удовольствием и сам хотел бы посетить свою квартиру, можно сказать, в последний раз, но очень опасаюсь….

Кочубей: — А чего, смею Вас спросить, Вы опасаетесь?

Циклоп: — Да сегодня произошло одно такое странное происшествие в моей квартире, после чего, даже мой наглый кот по кликухе Пижон сбежал из дома, и больше не хочет возвращаться….

Луговской: — Ну ладно, пойдем, да посмотрим, что там у тебя такого странного происходит.

Автор: — И вся честная компания, на посторонний взгляд как давние друзья, неспешно проследовали в подъезд, а затем и в квартиру Циклопа.

— При этом, Кочубей «по дружески» обнимал Циклопа, не отнимая остриё стержня авторучки от печени Циклопа со стороны спины.

Луговской: — Эй, как там тебя, Циклоп что ли…. Не сопи и будь, повеселей что ли, если сможешь….

Автор: — Как только компания на лифте поднялась на нужный этаж кооперативного дома, так Луговской сам, отобрав ключи у Циклопа, пожелал отпереть дверь.

— Но открывать замок двери бывшей квартиры Виктора не пришлось, так как дверь квартиры, на удивление, не была заперта вовсе.

Кочубей:(С усилием усаживая бандита в кресло, когда они вошли в квартиру.) — Не дёргайся дорогой, да и не печалься. Ведь, как ты когда-то получил на халяву, так ты теперь и потеряешь эту квартиру.

Луговской: — И, что это, почему ты не запираешь дверь своей бывшей квартиры на ключ?

Циклоп: — Всё хорошо братва, и я, Вы не поверите, с удовольствием теперь избавлюсь от этой квартиры! Но документы на квартиру, у меня не здесь, а в одном надёжном месте.

Луговской: — Да мы уже знаем, что документы на эту квартиру находятся в Вашем сейфе, и что этот сейф вмурован в стену Вашей спальне! Так мы его теперь быстренько откроем, обчистим, оформим передачу квартиры на имя прежнего её владельца….

Циклоп: — Так Вы что, работаете по наводке от этого придурка Витьки Попова?

Шафранский: — А почему гражданин Циклоп Ваш сейф открыт? А в нём, поглядите товарищи?….

Луговской: — А что там?….

Циклоп: — Как это, открыт сейф?! Кто его….

Шафранский: — Да тут в сейфе, товарищи дорогие такое! Здесь какой-то пистолет, кольца, браслеты с бриллиантами, доллары и какие-то ещё документы, помимо документов на эту квартиру.

Луговской: — Ох, как мне это всё интересно, а главное очень вовремя и познавательно.

Циклоп: — Что это, и почему для Вас мой открытый сейф интересен, да ещё вовремя потребовался?

Шафранский: — А то, что ты сейчас быстренько оформляешь с нашим нотариусом, а он уже на подходе, эту квартиру на прежнего её владельца. Но если ты этого не сделаешь, тогда мы тебя связываем, звоним в милицию, после чего сотрудники российского беспредела, а это менты, сразу много чего обнаружат здесь, в твоём сейфе.

Циклоп: — Я всё понял. А потому, я всё подпишу, возьмите также все эти цацки себе, которые найдёте в сейфе, после чего Вы отпускаете меня, и мы тут же забываем обо всех наших взаимных претензиях, ну, это, друг к другу, и навсегда.

Луговской: — Нет, так не годится, но все доллары мы конечно, и с превеликим удовольствием конфискуем в пользу Виктора, как компенсация за твоё бандитское хамство.

Циклоп: — Так здесь, больше ста тысяч зелёных….

Кочубей: — И будит только так, что ты действительно передашь всю свою частную собственность Виктору, а это ещё и твою дачу с автомобилем марки «Волга»….

Луговской: — Потом, мы ждём, пока Виктор оформит всё это имущество на себя, а ты дорогой Циклоп будешь ждать завершение этой сделки на нашей даче, извини в подвале, и под нашим неусыпным надзором.

Шафранский: — А затем уже Виктор, придя в свой дом, обнаружит в своей вновь обретённой квартире, ох ужас, в открытом сейфе пистолет и золотые изделия, с твоими отпечатками пальцев, после чего он сразу, как человек честный, напишет заявление в милицию, а там….

Луговской: — После чего менты сразу берут тебя, да всю твою воровскую компанию, а затем Вас сажают, и надеюсь на очень длительный срок…..

Циклоп: — А чтобы Вам, уважаемые, да не взять себе и разделить это рыжьё с брюликами между собой, а пистолетик, если он Вас так смущает, так Вы выбросите его, ну, куда захочете.

Луговской: — А я вот, уже позвонил моему знакомому менту и описал ему все эти драгоценности, лежащие в сейфе.

Циклоп: — И что…?

Луговской: — И оказывается, что эти, по Вашему мнению, не нужные Вам цацки уже объявлены в розыск, и, представь себе, по «мокрому» делу.

Шафранский: — Констатирую, что при ограблении антиквара Ильи, где украли эти драгоценности, между прочим, было совершено также и злостное убийство хозяина квартиры.

Кочубей: — А потому дорогой, мы брать на себя мокруху совсем не согласны….

Циклоп: — Так, это же и не я совсем смокрушничил!

Кочубей: — Ну, а если этих людей убил не ты, так что же ты так волнуешься?

Циклоп: — А то, что пожизненный срок заключения мне и моим подельникам тогда точно обеспечен! Ведь там не станут разбираться, кто это сделал конкретно.

Кочубей: — Ох, какая жалость, — (намеренно коверкая слова) — я уже волнуюсь за Вас всех и щас прямо расплачусь!

Циклоп: — Я дам Вам много денег, на много больше, чем Вы обнаружили в этом сейфе. А Вы отпускаете меня, и грузите все эти преступления на моих корешей! Я дам Вам все их координаты и расскажу, что и где они грабили…. Ну что, по рукам?

Луговской: — Ах, да ты ещё и Иуда!

Шафранский: — Так вот, мы пока не станем запускать этот твой разговор в блатные круги, ведь мы, к твоему ужасному недоумению, давно пишем весь этот наш с тобой разговор на кинокамеру со звуком.

Кочубей: — Хочешь потом посмотреть, как ты здесь получился.

Шафранский: — Ну, а ты Циклоп взамен нашего молчания, ты быстро подписываешь всё то, что мы от тебя требуем, после чего ты спокойно отправляешься на нары….

Луговской: — Где будишь жить долго, да на всём гарантийно казённом обеспечении и столько времени, сколько тебе определит народный, измученный присутствием на скамье подсудимых таких моральных уродов суд.

Кочубей: — Так что, ты согласен на все наши условия?

Циклоп: — Ну ладно, давай банкуй, Ваша взяла!

Шафранский: — Вот видишь Циклоп, что шельмовать в карты с умными людьми – так это завсегда наказуемо и совсем неразумно! Учти на будущее.

Кочубей: — Да, ко всем твоим неприятностям ты нам ещё отдашь все имеющиеся у тебя денежки, со списком тех граждан, которых Вы обворовали или унизили.

Луговской: — А мы совсем и не думали Циклоп, что ты так просто попадёшься на нашу примитивную подставу с карточной игрой!

Шафранский: — Эта твоя неправедная игра Циклоп сразу позволила нам развязать руки, да без зазрения совести и законно, по твоим блатным понятиям, вернуть украденную у Виктора квартиру. Согласен?

Циклоп: — Ваша взяла.

Луговской: — Да, надо заметить, что всё произошло с явным и оправданным прибытком для нас и с убытком для тебя.

Кочубей: — И не вздумай через своих знакомых, из заключения, мстить Виктору….

Луговской: — Ведь мы тогда Циклоп сразу, как ты понимаешь, запустим запись нашего интересного разговора с тобой, по всем твоим блатным малинам и тюремным хазам.

Циклоп: — Да, понял я, внатуре….

Автор: — И тут приехавший нотариус быстро оформил квартиру, дачу и автомобиль Циклопа на Виктора.

— После чего друзья отвезли Циклопа, но уже на свою дачу, а сами, по подсказке Циклопа отыскали всех его закадычных дружков по воровскому бизнесу и, не совсем стесняясь бандитов обчистили все их тайники.

И получив списки жертв бандитов, после чего друзья раздали конфискованные у бандитов деньги и ценности этим потерпевшим лицам.

— А затем и дружков Циклопа друзья без проблем захватили, да также перевезли их на дачу, дожидаться грядущего правосудия.

Шафранский:(Закрыв на замок, погреб загородного дома) — Ну вот, я и не думал, что так просто завершится наше неординарное мероприятие.

Кочубей: — А потому, теперь нам всем можно без опаски снимать бороды и накладные лысины, которые не позволят бандитам узнать нас в будущем.

Луговской: — Ты это здорово придумал Саша с этой накладной мишурой.

Шафранский: — Да господин Кочубей, теперь мы точно в не подозрения.

Глава 11.

Почему тень, при определённом старании, всегда ложится,

и не только на плетень?

Луговской: — Ну вот, а здорово мы провернули изъятие квартиры у этого бандюги, да без помощи потусторонних сил и умерших адептов.

Кочубей: — Ты ошибаешься, а кто заморочил голову Циклопу, да так его запугал, что он напрочь забыл закрыть дверцу своего сейфа и замок квартиры?

Луговской: — Ты наверно не понял пан Шафранский, но Циклоп до сих пор в шоке от того что он увидел, до выхода из своего дома.

Кочубей: — И этот кошмар устроил Циклопу наш адепт.

Шафранский: — А что он увидел?

Луговской: — А то, оказывается что Циклоп тогда, до последнего выхода из своего дома, увидел премиленькую тень, похожую на артиста Евгения Леонова, которая так нахально, да днём, будто бы ниоткуда налезла на стену его спальни, и, поглядев на бандита с осуждением, таким своим нахальным образом грозно погрозила ему пальцем!

Кочубей: — Затем, тень ярким образом, что называется забагровела. А потом, эта материализовавшаяся тень стала истекать кровавыми ручейками, быстрым образом заливая кровью всё пространство квартиры.

Шафранский: — Вот ужас!

Кочубей: — А затем из тени потекли целые потоки крови, заливая постель Циклопа, а также шумным кровепадом стекая со стены быстро заливала комнату. После чего и ноги Циклопа оказались по щиколотку в крови….

Луговской: — При этом событии присутствовал кот Циклопа по прозвищу Пижон, который при появлении грозной тени в комнате сразу забрался на гардероб и там затаился.

Шафранский: — Ну, это понятно, поскольку кот также с ужасом в глазах, как и его хозяин, наблюдал внезапно появившуюся тень и был также в шоке, от увиденной метаморфозы, особенно тогда, когда эта тень сначала багровела, а затем без видимых проблем лихо истекала кровью.

Кочубей: — Так вот, у кота Пижона, по словам Циклопа, шерсть дыбом встала от всех этих событий, а сам хозяин на короткое время даже потерял дар речи.

Луговской: — И на прощанье, тень, почесав свой затылок, да погрозив уголовничку кулаком, прежде чем исчезнуть, тень своим глухим загробным голосом заявила, будто бы вбивая каждое слово в дурную голову Циклопа:

Тень: — Покайся в грехах своих отщепенец, как в прокуратуре, так и в своей ближайшей церкви, да только чистосердечно, да не тяни! И учти, что иначе, при невыполнении моего требования тебя ждёт быстрый конец, а прежде масса серьёзных неприятностей!

Автор: – При этом тень, на удивление без шевеления губ, произносила эти страшные слова, но каждое её слово, каким-то непостижимым образом, очень громко и так убедительно звучало в самой голове Циклопа, будто бы грохоча набатом.

Луговской: — И тут комнату Циклопа посетили все те призрачные тени людей, которых он когда-то обидел или унизил, за всю его беспутную жизнь.

Кочубей: — Обидчики Циклопа бродили по комнате как сомнамбулы, при этом стараясь руками схватить своего мучителя. И эти сомнамбулы, как и ушедшая тень, истекая потоками крови, также извергали на Циклопа множество своих крепких словесных оскорблений.…

Автор: — Господи! Тогда первый раз в своей беспутной жизни, взмолился Циклоп, мгновенно взобравшись на высокий гардероб, к уже находившемуся там коту, и стоя на коленях, стал читать молитву, которую он сразу сам и сочинил!

Циклоп: (Ранее, во время происшествия в квартире). – Великий Боже прости меня за все мои прегрешения и избави меня Господи от мук нечеловеческих, коими ты заслуженно меня наградил, за все мои прошлые и нынешние злодеяния….

Кочубей: — И после всего виденного Циклопом чуда, лично для него показанного, он осмелился шельмовать в карточной игре с нами?

Луговской: — По мере чистосердечного раскаяния Циклопа, потоки крови становились всё слабее. А когда Циклоп стал просить прощения у каждого из тех людей, которые появлялись в комнате и как сомнамбулы бродили в поисках бандита, так сразу уровень крови в помещении стал убывать быстрее….

Кочубей: — И когда последний, обиженный Циклопом гость покинул жилище, кто простив грехи Циклопа, а кто и нет, по очереди плюнув Циклопу в самое лицо, и после каждого плевка сомнамбулы сразу испарились в воздухе….

Луговской: — Только после исчезновения людей, пострадавших от деятельности Циклопа, кровавые потоки также покинули жилище Циклопа, оставив в квартире клиента дикий смрад ужаса, будто бы висящего в воздухе, да едкую гарь, от короткого замыкания электричества….

Кочубей: — Да ещё дрожащий всеми своим телом кот Пижон, недоуменно озирал комнату, а затем с громким криком спрыгнув с гардероба, да медленно переминаясь с ноги на ногу, нерешительно прошёл и затаился в самом тёмном углу комнаты.

Луговской: — А потом, после того когда Циклоп раз сто в отчаянии прочитал «Отче наш», мгновенно найдя текст в Библии, которая всегда находилась в квартире Виктора, только после этого Циклоп немного успокоился сам, да немного успокоил мгновенно поседевшего шерстью, ранее идеально чёрного, своего любимого кота Пижона.

Шафранский: — Что то, до этого случая с поседением шерсти кота, никогда раньше в мире не наблюдалось, ну, это мгновенное поседение шерсти у домашних животных.

Луговской: — Я узнал от Виктора, что все адепты могут запросто быть самыми профессиональными экстрасенсами. Вот потому адепты могут внушить любому человеку любую сцену, с любыми и даже с самыми сказочными персонажами, из любых сказок, которые будут делать всё то, что им прикажут адепты.

Кочубей: — А тень со злобной гримасой на лице опять появившись на стене квартиры, и погрозив Циклопу огромным кулаком мгновенно исчезла, на удивление не оставив на стене, на кровати и на полу даже кровавого пятнышка.

Луговской: — А вот брюки Циклопа, как напоминание о подлинном страшном видении этого дня, остались мокрыми от крови, да оплёванная обидчиками рубашка бандита, явным образом напоминали Циклопу о серьёзности произошедшего события.

Автор: — Эти брюки с рубашкой Циклоп сразу снял и бросил в ванну, но как он ни старался, отмыть бурые пятна крови и плевки обидчиков он так и не смог….

Кочубей: — Эта кровь на брюках, будто бы символизировала кровь жертв, погибших граждан от рук Циклопа и его подельников. А эти плевки наверно символизировали несмываемый грех, лежащий на совести бандита.

Шафранский: — А я думаю, что это Циклоп всё бормочет, про какую-то там тень!

Луговской: — Эта кошачья реакция в виде поседение Пижона, да личное впечатление Циклопа от выступлений тени, всё это вкупе и заставили Циклопа забыть закрыть дверцу своего сейфа и входную дверь квартиры.

Шафранский: — Да, тут забудешь всё на свете….

Луговской: — А, после того, как Циклопу не повезло с нами при игре в карты, да ещё эта тень с грозящим кулаком долго снились Циклопу, почти каждый день и целую неделю, как некая кара за все его прошлые, и как назидание за будущие его прегрешения.

Кочубей: — И эта тень Циклопу теперь часто снится, да в такой забавной позе, точно в такой позе, как в фильме «Джентльмены удачи», когда Леонов, в новогоднем спектакле изображал для ребятишек детского сада роль страшного волка.

Шафранский: — А, откуда Вы всё это знаете?

Луговской: — Да сам Циклоп нам рассказал с Кочубеем, когда ты бегал и ждал во дворе нотариуса.

Кочубей: — Вот тогда Циклоп и поделился с нами, с этим своим нестандартным происшествием и со своими снами, после чего он просил меня узнать, как ему понадёжней избавится от этих ночных кошмаров, в церкви или у каких колдунов.

Шафранский: — А я, если бы я только это мог, так заказывал бы подобную игру теней, да чтобы эти тени показывали ежедневно каждому бандюгану во сне все его преступления.

Луговской: — А также, чтобы эта демонстрация их преступлений происходила ещё и во время судебного процесса по бандитским делам, правдиво обличая этих бандитов самым неукоснительным образом.

Кочубей: — Да обязательно, чтобы эти преступления бандитов могли видеть судья, прокурор, адвокат и все другие присутствующие на процессе граждане.

Луговской: — Вот тогда точно больше не будут совершаться, даже самые малозначимые преднамеренные проступки людьми, коль их можно будет так запросто увидеть всем в суде, что и доказывать ничего не потребуется!

Кочубей: — Да, такая мистика – вещь великая. Особенно тогда, когда эта мистика будит служить на пользу обществу, да в назидание потенциальным преступникам!

Шафранский: — А что такое мистика для нас теперь представляет, в связи с отрывшимися обстоятельствами?

Кочубей: — Это, по моему мнению, всегда непонятные для многих из нас события, вернее пока не всегда непонятные для нашего рассудка….

Шафранский: — Происходящие в нашей жизни эти мистические, по непонятным пока причинам, эти события и происшествия….

Кочубей: — Я думаю теперь, что в основном, любые мистические события, происходящие в нашей жизни, всегда инспирированы по воле потустороннего мира….

Луговской: — Что в полной мере, это мнение теперь для меня подтвердилось.

Шафранский: — Но теперь, когда мы точно знаем о том, что явно существует загробный мир, так для меня эта мистика теперь либо явное ловкачество шулеров, а может быть это просто хулиганство шутников или забава умерших адептов!

Кочубей: — Всё ясно, что это либо весёлая шутка, а может и удручающее зло, прорезавшиеся к нам из потустороннего мира добрыми, а может и злыми адептами с того света.

Виктор: — Да не может грешный адепт что-либо демонстрировать для живых людей, особенно лживые или греховные события.

Шафранский: — А главное для нас, что уже хотя бы один бандит точно знает о том, что любое зло теперь может быть жестоко наказуемо уже здесь, на земле!

Луговской: — И, что это неизбежно.

Кочубей: — А знает один, так будут осведомлены и другие бандиты. А они люди, в основной своей массе, весьма мнительные, которые теперь будут очень бояться, как самое большое зло, увидеть подобную кровавую тень, да демонстрацию своих преступлений на суде.

Луговской: — И эту тень, для их бандитского, что называется, для их индивидуального наблюдения, мы теперь будем стараться предоставлять, как Вы понимаете, многим серьёзным бандитам с авторитетом.

Шафранский: — А интересно, когда адепты могут по нашей просьбе осуществлять эти художества для нехороших людей. Наверно в те три первых дня, после своей кончины, когда они привыкают жить без своего бренного тела?

Виктор: — Конечно. Разве я Вам это не говорил?

Кочубей: — Теперь мы сможем посредством Виктора, уговорив, как я понимаю, наших друзей из потустороннего мира совершать эти теневые игры для самых серьёзных и непримиримых уголовничков.

Луговской: — А лучше, если эту знаменитую тень можно будет направлять и демонстрировать, да ещё и в общих камерах содержания уголовников.

Кочубей: — Как для их коллективного просмотра, а особенно для самого гарантийного устрашения, в назидание для самых ярых беспредельщиков.

Шафранский: — А появление этой знаменитой кровавой тени должно предупреждать бандитов о грозящей им неминуемой, да очень серьезной неприятности….

Кочубей: — После чего, бандиты будут обязаны, сразу в этот же день бежать сломя голову к ментам, если они ещё на свободе, ….

Луговской: — Где они, эти уголовнички, будут обязаны чистосердечно, с самым откровенным своим раскаянием признаваться, ничего не скрывая, рассказывая в подробном изложении обо всех своих прошлых преступлениях.

Шафранский: — Иначе, по распространённому Циклопом заверению, у не раскаявшегося вовремя уголовничка может случиться внезапная страшная смерть!

Шафранский: — Или на них, на этих не раскаявшихся уголовничков обрушатся очень большие и самые скорые неприятности, загоняющие этих вовремя не раскаявшихся уголовничков, на пожизненный срок заключения, да в самом строгом режиме их содержания!

Кочубей: — Так, демонстрацией преступлений и этой кровавой тенью, мы совсем выведем всю уголовную шушеру из нашей родной российской среды обитания!

Луговской: — А кто будит против такого всемирного парадокса?! Возможно, что только в нынешнем Кремле?

Шафранский: — И я думаю, что в первую очередь, кто будет во всю против такой системы доказательства вины бандитов, и кто будут не согласны с таким новым парадоксом в нашей жизни, так это точно деятели из нынешнего Кремля!

Кочубей: — А это ещё почему?

Шафранский: — Да только потому, дурилка, что только в Кремле, и с этим народным мнением я вполне согласен, заседают в России, если хотите знать, самые главные блатные паханы!

Кочубей: — Да, наверно. А иначе как объяснить нежелание власти справиться со всем тем криминалом, который так вольготно чувствует себя на Руси!

Луговской: — Да, это давно известный их трюк, когда наши высокие паханы России только маскируются под Президентов, да под других серьёзных администраторов и политиков, за дорого купив, на наворованные деньги эти посты.

Шафранский: — Да, на кой им это…. Ну, на кой им нужны, эти высокие посты?

Луговской: — Так, это всем давно известно, по людской молве, что все наши Вице и Президенты России, покупают эти должности только для того, чтобы завладеть контрольными пакетами акций самых крупнейших банков, да фирм, как в России, так и за границей.

Шафранский: — Это, если хотите, у нас уже стала российской национальной традицией.

Кочубей: — А главное, они, эти наши нынешние президенты, давно сидят на бензиновых и на газовых трубах своими вначале тощими, а затем и быстрым образом пожирневшими задами.

Луговской: — Как будто бы они лично, сами нашли, бурили, а теперь и добывают народную нефть, да газ по всей России, можно сказать только для их индивидуального обогащения.

Шафранский: — Как я понимаю, эти главные российские паханы, как только они взойдут на престол, так они сразу нагло отбирают контрольные пакеты у олигархов!

Луговской: — И, не только у них, родимых! А возразить нашим именитым Кремлёвским паханам, пока никто у нас в России даже и не посмел!

Шафранский: — Себе дороже.

Кочубей: — Скажу больше, что опять же по народной молве, нашему Президенту, да Премьеру платят мзду все губернаторы, для чего и существуют доверенные лица Президента во всех округах России, через которых и идут эти потоки финансовых средств.

Шафранский: — А за это, все губернаторы России имеют право грабить свои вотчины, самым бессовестным и почти открытым способом, не боясь любой уголовной ответственности.

Луговской: — Ясно, а как иначе можно было бы объяснить то, что губернаторы и другие чиновники России могут в открытую грабить свои вотчины, почём зря, да так нагло строя свои многомиллиардные замки, да приобретая другую серьёзную движимость и недвижимость, не боясь оказаться на нарах!

Кочубей: — Но если губернатор откажется посылать мзду в Кремль, так этого губернатора сразу ловят на взятках или на других преступлениях, да сразу сажают их в тюрьму.

Шафранский: — Где их мурыжат, сдирая с них лишний груз многомиллионных финансовых обременений, а затем выдают этим высоким чиновникам условный или домашний срок наказания, в виде привилегированного заключения, а может быть, их просто отправляют на стажировку в Англию.

Кочубей: — Где они там учатся ненавидеть Россию и её граждан, что называется, из самого ярого гнезда русофобии, откуда источается самая главная ненависть на наше бренное российское существование.

Луговской: — В таком случае, тогда пора бы нашим адептам потренироваться в предоставлении страшилок и, в первую очередь, нашим высокопоставленным мерзавцам.

Шафранский: — Ну, для этих клиентов я бы попросил адептов предоставить самых кровожадных монстров, которые только можно придумать, да чтобы эти монстры преследовали наших клиентов ежеминутно, до полного исправления их духовного облика.

Глава 12.

А хорошо, когда действиями граждан руководит их, не замутнённая

атеистическим мракобесием, совесть.

Автор: — И вот уже давно, в жизни наших героев минула Перестройка. Уже коммунисты начинали сдавать своё главное влияние на граждан СССР, это руководить всем и вся. Да и самого СССР уже не стало.

— Уже Евгений расстался со своей Ириной, поссорившись с ней на почве того, что не пожелал покинуть СССР. И куда только делась любовь Ирины, когда Евгений объявил о том, что он вынужден остаться в России и просил Ирину остаться с ним.

— А вот Виктор, случайно познакомившись с Ириной при попустительстве Евгения сразу в неё влюбился.

— А потом, не прошло и месяца, как Ирина с Виктором поженились и всей своей дружной семьёй быстро уехали в Англию.

— Но только три года прожил Виктор с Ириной в Англии. А когда Виктор развёлся с Ириной и вернулся в Россию, так был удивлён тому, как быстро его любимая страна стала разваливаться на куски, добровольно теряя прежние национальные республики.

— А друзья теперь жили своими новыми интересами, всё больше возмущаясь тому, как безграмотно проходит перестройка страны под внешним влиянием назойливых американцев.

— Но учредить свою партию друзья так и не отважились, не веря в то, что их партии получится главенствовать в новой, погрязшей в бандитских разборках, России.

Луговской: — Да, идеально честные чиновники ни в коем случае нынешнему Кремлю не нужны! Поскольку от них нет никакого прока, в виде ежемесячно посылаемой мзды, посылаемой Кремлю вороватыми чиновниками.

Шафранский: — Так всем сегодня видно, как если чиновник попадается на явном преступлении, так обычно он откупается многими миллионами долларов, от ожидаемого его серьёзного срока тюремного заключения, после чего получает, как правило, только условный срок наказания.

Луговской: — После чего, я знаю, что этих российских преступников, по утвердившейся нынешней российской традиции, обязательно ссылают в Англию, но только самых богатых преступников, где они проходят практику в холуйском служении мафии, да где они постигают навыкам ненависти ко всему российскому.

Шафранский: — А прокуратура, по распоряжению из Кремля напрочь забывает об их бренном существовании, списывая все их преступлении в архив, или уничтожая весь компромат своей твёрдой рукой бескомпромиссной беспринципности.

Кочубей: — Я слышал от высоких экономистов, что скоро Англия станет самая богатая страна в мире, но только после того, как туда сошлют в качестве наказания ещё сотню наших самых главных проворовавшихся чиновников из России.

Шафранский: — А я думаю, что если даже теперь в Англию сошлёт только двоих Российских клиентов, своих именитых нынешних кремлёвских хозяев, в лице Президента и Премьер Министра России….

Луговской: — Вот тогда и не потребуется высылки других ста чиновников для того что бы Англия уже сразу стала самой богатой страной в мире!

Кочубей: — Вот наверно потому все, эти наши чиновники и бандиты, по тайному сговору Москвы и Лондона, заранее переправляют свои миллионы в Англию.

Шафранский: — Но публично, а значит для нас, для всех простых российских дурачков, Англия и Россия завсегда и уже давно находятся в самых скандально неприязненных отношениях друг к другу.

Луговской: — Это что, дабы мы не подумали о том, что между английской и российской элитой существует тайный договор, по которому Англия становится вотчина для самых блатных уголовных элементов России?

Кочубей: — Да сколько же надо денег этим нашим чиновникам, чтобы им «нажраться» этим товаром, что называется, до самой изжоги!?

Шафранский: — Чем больше, тем лучше, ведь в мире бушует инфляция!

Луговской: — И ведь, я не знаю ни одного случая когда чиновник, обожравшись взятками поперхнулся этими порочными деньгами, отнятыми, прямо скажем, не у самых богатых граждан России!

Кочубей: — Ну, а теперь, в связи с тем, что всем приличным людям скоро в открытую будут помогать души умерших людей, я думаю, что это произойдёт очень скоро….

Луговской: — Так, тогда и всех российских чиновников скоро можно будет привести к идеально приличествующему состоянию, да можно будет их призвать к самому строгому уголовно наказуемому порядку.

Кочубей: — А что мешает нам сделать, по сговору с потусторонним миром, для особенно ретивых преступников, из числа главных чиновников России…?

Луговской: — Ведь их уже сегодня могут, ох как самым серьёзным образом можно напугать, и самым жестоким образом призвать всех в уголовному ответу…

Кочубей: — А это самых одиозных чиновников России и всю всемирную воровскую элиту, да особенно брехливых чиновников, наши друзья адепты будут обязаны привести к неотвратимому уголовному ответу?

Шафранский: — Эти кровавые тени заставят всю эту коррумпированную мразь сразу служить честно, да только в пользу законопослушных граждан и самой России, отдав наворованное добро и деньги государству, да всем тем гражданам, кто серьёзно пострадал от произвола этих чиновников.

Луговской: — Так вот, мне ещё приснилось, да так всё явственно, что будто бы эти убийцы там, в загробном мире, ох ужас: питаются только фекалиями от своих убиенных клиентов. Давясь, да с ненавистью и с омерзением проклиная все свои прошлые прижизненные свои преступления.

Кочубей: — Фу, какая гадость приходит тебе во сне!

Шафранский: — Да, я представляю как им, этим убийцам предстоит морщиться, но всё же есть это дерьмо долгое, а вернее всего безмерно длительное время!

Луговской: — А проще сказать – вечно! Постоянно ощущая огромную неприязнь к этому «продукту», не моги привыкнуть к нему.

Кочубей: — А я не верю в то, что в раю случается какое-либо унижение!

Шафранский: — Но если серьёзно, так это для них, для серьёзных преступников, это никакое и не унижение, а обыкновенная, запланированная кара за все те преступлении, которые они при жизни запланировано совершили, а значит осознанно.

Луговской: — А здесь, наверно и не важно, знали эти убийцы о такой неминуемой для любого человека каре после их смерти, или нет!

Шафранский: — Вот интересно, я иногда слышу о том, что некоторые люди, войдя в церковь, чувствуют некое блаженство, или близкое к блаженству чувство…

Кочубей: — А я этого блаженства, наверно пока, не ощущаю, хотя мне приятно само состоящие церковной чистоты и какой-то лёгкости, невесть откуда приходящей.

Луговской: — Наверно эти духовные всплески в нас происходят на почве осознания того, что мы находимся в доме нашего Отца небесного. А кто этих всплесков не ощущает, так это до поры, когда это чувство всё равно нас посетит.

Кочубей: — Наверно это происходит при нашем глубоком погружении в мир духовного нашего перерождения.

Луговской: — А также от нашего внутреннего настроя, такого тонкого и индивидуального, тогда когда наш настрой точно совпадает с настроем духовного соответствия со святым местом.

Кочубей: — Сплетаясь в единый организм с настроем других прихожан, также настроенных на духовную чистоту и на божественное блаженство святого места.

Шафранский: — Вот потому уже сейчас надо срочно организовать в школах России обучение детей Православному Христианству и знаниям из других классических всемирных религиозных учений.

Луговской: — Ведь не пожелай они после своей физической смерти жить в унижении, так они могут, по их личному желанию и мгновенно, в альтернативном варианте оказаться в аду, а там….

Кочубей: — Так, если у них есть выбор между адом и раем, тогда это нормально….

Шафранский: — Хотя, как посмотреть: в аду их ждёт вечная физическая боль и моральное унижение. А в раю – жизнь для таких грешников, хотя и не престижно убогая, но без физических и моральных увечий.

Луговской: — А значит, в раю убийц ждёт только вечное жесточайшее моральное уничижённое угнетение, по их делам, и если хотите, всё это произойдёт по их же самым блатным эгоистическим понятиям.

Шафранский: — Возможно, что в раю им никогда и не бывать, проживая свою вечную жизнь в предбрюшьи рая.

Кочубей: — Да, если существует некое преднебесье, я имею в виду некое пространство под самым раем, вот тогда возможно там и будут находиться, эти самые главные и нераскаянные грешники.

Шафранский: — Да, как говорят нынешние чиновники и бандиты: здесь нет ничего личного!

Луговской: — Всё так, но если так унизительно дерьмово будут жить убийцы после их физической смерти, так можно себе представить, как будут унижены заказчики, как мелких, так и самых гадких, да самых серьёзных преступлений!

Шафранский : — Я понял, ведь они, эти заказчики преступлений будут ещё больше унижены тем, что им придётся служить даже самым униженным убийцам, со всеми вытекающими, из этих обстоятельств последствиями.

Луговской: — А ещё замечено, что люди умирают по-разному. Кто в тяжких муках и с искажённым от ужаса лицом. А кто и с блаженным лицом, тихо и с улыбкой на устах.

Шафранский: — И это наверно происходит от того, что умерев, покойники сразу видят, куда они попадают: в преисподнюю ада или в предтече рая, ну, а их лица отражают эту, кому весьма благую, а кому и ужасно страшнейшую для них действительность.

Луговской: — И это очень справедливо.

Кочубей: — А мне кажется, что тебе это всё приснилось не просто так, это тебя почему-то предостерегают наши друзья упокойнички, давая тебе понять, что нам нельзя помышлять об убийстве, даже самого порочного человека…..

Луговской: — А я совсем и не думаю, да не планирую никого убивать, даже самых больших грешников на земле, хотя, порой и хочется….

Шафранский: — Вот видишь, порой тебе это самому хочется сделать!

Луговской: — Да не убивать, а мне порой очень желанно дать кому-либо по лицу.

Кочубей: — А для меня, теперь очень удивительно будет наблюдать все наши будущие поступки, зная то, как мы запросто можем испоганить всю свою будущую вечную загробную жизнь, своим земным, заранее задуманным или даже невольно осуществлённым преступлением!

Шафранский: — Да, я согласен с тобой, что это очень забавно! Но, порой мне так же, как и Луговскому, хочется дать в морду хаму, или другому уроду! Спасу нет, как кулаки чешутся!

Кочубей: — А я думаю, что дать в морду хаму, так это совсем и не преступление, за которое нам, при самом серьёзном судопроизводстве на небесах, не придётся нести серьёзной ответственности там, в загробном мире!

Луговской: — Но мы никого, как мне кажется, и, ни в коем случае не призываем к этому мордобою от всей души. Всё должно идти так, к чему нас подвигнет наша личная совесть, закалённая церковным уставом, но только в разумных морально этических нормах и в мыслимых для православного человека ограничениях!

Кочубей: — И не стесняйтесь Вы себя ограничивать в любом благом деянии, особенно если Вам очень хочется дать в морду явному моральному уроду или безнадёжному преступнику.

Луговской: — Хотя, нам порой это всегда удаётся делать с трудом, при нашей прошлой социалистической действительности. Ну, я имею в виду ограничивать себя в своих эгоистических желаниях наказать зло.

Шафранский: — А ещё нам надо серьёзно подумать над тем, что нам теперь выбрать: жить в нищете или в роскоши, хотя нам уже сегодня возможно, при наших нынешних возможностях вырваться из нищеты с помощью адептов.

Кочубей: — Да все эти наши необузданно обогатительные устремления, как и все наши эгоистические порывы, нам теперь надо жёстко держать под замком строгих ограничений.

Шафранский: — И это ограничение надо соблюдать в первую очередь всем бандитам и коррупционерам, которые в России, да пока ещё и во всём честном мире являются самыми большими и главными мировыми грешниками.

Кочубей: — А я думаю, что не надо всем нам землянам думать над тем, что быть ли нам богатыми или бедными. Нам всем просто надо жить в рамках существующей цивилизации.

Шафранский: — А это значит, нам всем надо жить в рамках самодостаточности, даже не помышляя об некой сверх обеспеченности.

Луговской: — Да и всем другим гражданам, а это гражданам всего мира, пора бы об этом задуматься, особенно атеистам.

Кочубей: — И выходит, что после того как адепты упразднят все виды греховных дел, посредством своих ярких сцен наказания, так и атеистов совсем не останется!

Луговской: — Да нет, до этого ещё очень далеко.

Кочубей: — А ещё меня интересует, как это Господь может следить одновременно за столькими своими сынами и дочерями, которые живут на земле? Ведь нас миллиарды?!

Луговской: — Мне кажется, что слежением за поведением людей занимаются ангелы, и их начальник Архангел.

Виктор: — А уже со слов ангелов и Архангела, которые нас наблюдают ежеминутно…

Луговской: — Заносят сведения о нас, все наши поступки, как благие, так и греховные в свою главную Книгу, описывая всю нашу земную жизнь в подробном изложении.

Виктор: — А со слов Архангела, всю нашу жизненную историю записывает в Главную Книгу сам Иисус Христос, который и докладывает своему небесному отцу о прожитой жизни каждого усопшего человека, душа которого предстанет на суд Божий.

Кочубей: — Ну, а Господь только осуществляет суд над усопшими людьми, сразу воспринимая подлинную жизнь каждой человеческой особи, путём подробного доклада, полученного от Иисуса Христа в мгновенном изложении.

Луговской: — А также, я думаю о том, что Господь и сам следит за всеми, особенно за самыми значимыми особями рода человеческого, которые призваны существенным образом менять жизнь людей на земле по шкале современных благих преобразований, учреждённых самим Господом.

Шафранский: — А я думаю о том, что очень скоро все люди на земле будут чётко уведомлены, а вернее они будут знать и верить в то, что любое зло обязательно будет наказано, а добро им зачтётся самым обычным и обязательным образом.

Луговской: — Быстрее бы эта доказуемая и неотвратимая правда открылась всем людям на земле.

Кочубей: — А мне кажется, что и тогда, когда люди будут твёрдо знать о предстоящей загробной жизни, так они и тогда буду совершать разные преступления в угоду своих амбиций или, подчиняясь своей особой организации их порочного мышления.

Луговской: — А я думаю, что никогда люди, конечно кроме нас и других избранных людей, по понятной только Господу причине, не будут точно и подлинно знать о существовании бога, да о потустороннем мире.

Виктор: — Но в библии, которая доступна для всех, давно можно прочитать и знать подлинную правду о загробном мире и о том, что Господь есть и будет всегда.

Кочубей: — Правильно, всем знать о потустороннем мире можно, даже с самого раннего детства, особенно тогда когда мы только будим в состоянии это всё правильно осмыслить, а затем надёжно эту информацию переработать своим детским умом.

Луговской: — А мне кажется, что не обязательно всем знать эту высокую истину, достаточно и того, чтобы каждый индивид просто обязан быть высоко порядочным человеком, если он современен и здраво мыслит.

Шафранский: — Ну, я не знаю. Если всё всем будет известно о загробной жизни, тогда как Господь проверит людей, в их помыслах и поступках, если они будут чётко знать, что можно получить невообразимые неприятности после нашей физической смерти!

Луговской: — Наверно для Господа, только по нашим устремлениям в поведении каждого человека выявляется самая яркая сущность каждой живущей человеческой особи на земле…

Шафранский: — Из наших помыслов и поступков будет ясно, на предмет того куда каждого из нас после нашей земной жизни предстоит определить, в ад или сразу в рай.

Кочубей: — Наверно, рождаясь на свет божий, мы в начале жизни являемся некими непонятными, как для Господа особями, так и для самих себя.

Луговской: — А взрослея, мы просто обязаны сами проявить все свои самые яркие эмоциональные, заложенные в нас родителями, школой и улицей, инстинкты.

Кочубей: — После чего мы должны стать досконально понятны Господу, по своему накопленному, за всю нашу грешную жизнь, духовному потенциалу перед тем, как мы обретём свою вечную жизнь.

Шафранский: — Но наверно главное для Господа, когда наши помыслы и поступки будут совершены, а зачет проявлены нами безо всяких тормозов, что называется инстинктивно, не осознанно, вот наверно что окажется главным мерилом нашего будущего райского или не райского существования.

Кочубей: — А я слышал о том, что Иисус Христос, как только его распяли, так он умер и после того как он воскрес, так он сразу посетил ад по собственной инициативе.

Луговской: — После чего Иисус Христос освободил всех грешников, а у ада, говоря фигурально, вырвал его жало тем, что лишил ад вечного хранилища грешных душ.

Шафранский: — А мне кажется, что упразднение ада Иисусом Христом, так это чистейший домысел для слабых людей.

Луговской: — Но этот факт описан в библии. А потому, он не может быть нашим домыслом, или некой фантазией. Но совсем, а значит напрочь, ад, я думаю, не упразднён Господом.

Кочубей: — Вот как только помрём, только тогда мы и сможем всё основательно узнать о том, что нас ждёт там, в загробном мире.

Луговской: — И даже профессор богословия Алексей Ильич Осипов говорит в своих лекциях о том, что по размышлениям святых людей бог лишил ад его главного вечного мрачного хранилища душ.

Кочубей: — А Апостол Павел так вопрошает в своём послании к коринфянам: «Смерть! Где твоё жало? А также ад, где твоя победа?» — и тут же отвечает – «Что жало смерти это наш грех. И что уже никогда не будет победы ада над человеками». А что это значит?

Луговской: — Это просто. Если человек грешит, так ему, после его физической смерти прямой путь в ад, но в аду любой грешник не должен находиться вечно.

Кочубей: — Умирая, грешники проваливаются в специальный накопитель, находящийся под землёй, пусть он и теперь называется адом, который охраняют черти….

Луговской: — А там, в этом накопителе грешники, под наблюдением дьявола и его подручных бесов, обязательно проходят через все самые тяжкие круги ада, очищаясь от всех своих неблаговидных деяний, путём сложных физических мук и душевных мутаций.

Шафранский: — А значит, пройдя все положенные каждому человеку свои круги ада, после чего человек, очищенный от всех своих греховных дел и преступлений, оказывается в раю, так что ли?

Луговской: — Наверно так. После чего душа человека, оказавшись в раю, занимает именно ту нишу в жизни рая, которую заслужила душа всей своей земной жизнью.

Кочубей: — Вот это ближе к действительности. Но что будет с нами на самом деле, мы увидим только после того, как только мы помрём.

Глава 13.

Размышления на почве Перестройки.

Автор: — Я помню как по многочисленным пожеланиям, да по чаяниям трудящихся масс Перестройка обрушилась на недоуменных граждан СССР всеми своими самыми порочными и уголовно беспредельными устремлениями.

— А эти все их порочные уголовные устремлении, тут же образовались одномоментно у всех нашенских, как у кремлёвских, так у региональных и у местных руководителей власти.

— Ещё было интересно и то, что как они, эти бандитствующие чиновники, быстрейшим, таким ювелирным своим образом смогли убрать из законодательства всех стран СНГ конфискацию награбленного имущества и украденных у народа средств, для всех чиновников и для их подельников бандитов!?

— И тут же все республиканские руководители пожелали обрести свою самостоятельность, учредив независимые государства, таким образом убежав от опеки Кремля, в деле быстрого ограбления своих узко республиканских трудящихся масс.

Луговской: — Да. И теперь мне уже незачем уезжать из России, поскольку теперь публикуют такую информацию, какую только захотят.

Кочубей: — Теперь возможно, что весь западный мир, который когда-то был самым ярым врагом СССР, теперь, с приходом Перестройки, будет нам лучшим другом?

Шафранский: — Держи карман шире! Да кто из богатейших стран мира будет другом нищей страны? Ведь весь мир до сих пор всё беснуется, ища свои места сбыта товаров.

Луговской: — На чём можно здорово заработать, а значит некоторым личностям можно сразу стать богаче, чем раньше.

Кочубей: — Ну и что из этого следует?

Шафранский: — Ну и то, пока мы нищие и нам требуется множество товаров произведённых в странах нынешних империалистов, так до тех пор мы их друзья.

Луговской: — И ещё долго будет бесится, так называемое цивилизованное, а лучше бы назвать его алчное поколение нынешних самых богатых людей мира, которые выискивают самые выгодные страны только для того, чтобы у них можно было отобрать самые ценные ископаемые за бесценок.

Кочубей: — А значит, по Вашему мнению, ещё не скоро наступит такое время когда руководства всех стран будут согласны рассмотреть вопрос о всемирном братстве и доброжелательстве!

Луговской: — Конечно. Пока в мире существует клан самых богатых людей в нашем мире, до тех самых пор будет организовано соревнование по варварскому захвату источников энергоносителей и рынки сбыта.

Кочубей: — Так эта борьба за энергоносители и за рынки сбыта может длиться вечно….

Шафранский: — Эх, врёшь Ваше благородие! Это будет продолжаться до тех самых пор, пока простой люд не поймёт всю пагубность этой борьбы, в которой учувствует весь мир по прихоти маленькой кучки супер богатых людей.

Кочубей: — А значит, нам теперь предстоит разъяснить здравым гражданам всего мира всю пагубность и гнусность устремлений самых богатых людей в разных, а особенно в так называемых цивилизованных странах мира.

Луговской: — И этим делом должно заниматься руководство нынешней России.

Шафранский: — И этот туда же! Теперь, когда уже и наши государевы воры уже насытились серьёзными деньгами….

Кочубей: — А значит теперь и наши олигархи, теперь они тоже ввяжутся в эту самую борьбу, подражая уже существующим миллионерам, дабы и им иметь свой не убиваемый и серьёзный рынок сбыта для своих товаров?

Шафранский: — Ещё как ввяжутся, да так, что сразу америкосы, да и все другие богатые олигархи сразу бросятся защищать свои рынки сбыта и самым естественным образом они сразу вступят в новое боевое противостояние с нашими олигархами.

Луговской: — А наши олигархи, истосковавшись по большой драчке, конечно сразу и с удовольствие бросятся в самую гущу этой войнушки.

Шафранский: — А простой люд будет опять пушечным мясом в этом противостоянии денежных мешков.

Кочубей: — Ну, американцам, немцам и другим гражданам цивилизованных стран, где зарплата, пенсии и пособии выглядят для нас космическими, тем гражданам есть за что бороться, хотя и эта вся борьба чистая афера. А нам-то на кой вступать в драку?

Шафранский: — Так, всем гражданам этого прекрасного мира, пора бы уже всем понять о том, что любое противостояние и войны, которые организованны амбиционными денежными мешками….

Кочубей: — Пора бы нам уже просто игнорировать, а лучше брать, да привлекать к самой серьёзной уголовной ответственности тех лиц, кто только попробует провозгласить такое противостояние или кто будет желать учредить войну.

Луговской: — Теперь главное, для всех по-настоящему цивилизованных людей, надо бороться за только то, чтобы в нашем прекрасном мире была прекращена гонка всевозможных вооружений.

Шафранский: — Чтобы был положен конец не цивилизованного противостояния разных политических и религиозных систем, да денежных кланов.

Кочубей: — А значит, пора бы уже учредить такую систему цивилизованных отношений между государствами, при которой все люди в мире будут жить в любви и в надёжном благополучии.

Шафранский: — Да, как Вы только не понимаете, что пока существуют люди с большими деньгами, да магнаты, которые владеют серьёзными сырьевыми ресурсами, до тех пор войны и борьба этих нелюдей неизбежна.

Луговской: — Так, по твоему мнению надо срочно сделать все сырьевые ресурсы мира общественным достоянием? Так кто на это пойдёт?

Кочубей: — Я думаю, что на это общественное пользование ресурсами мира будет согласен пойти весь цивилизованный мир, особенно те люди, кто по-настоящему религиозны, но не сектанты и не атеисты, и те граждане мира, кто по-настоящему хочет добра для своих детей и для будущего поколения людей.

Луговской: — Наверно мы не доживём до такого радужного периода жизни всех людей в мире, но мы просто обязаны донести эту обыкновенную правду всему миру.

Шафранский: — Надо сначала избавится от всевозможных моральных уродов в мире, таких как: фашисты, бендеровцы, сектанты, нетерпящие другой религии и других политических взглядов кланы….

Кочубей: — Ты прав. А уж если мир до сих пор не избавился от этой грязи, в виде того зла что ты перечислил, так где нам бороться с новыми всемирными бедами.

Глава 14.

«…. опосля — рояль угнали!»

Автор: — Как-то друзья, а это пан Шафранский, гражданин Кочубей, товарищ Луговской и примкнувший к ним сударь Виктор проходили мимо Дворца Культуры, где когда-то работал хормейстером Извеков Виталька, друг Луговского и Кочубея, случайно погибший под колёсами поезда.

Луговской: — Слушайте друзья, а не слабо нам, если Вы настоящие мужики, осуществить давно мною запланированную акцию!

Кочубей: — А это значит, что нам пора отомстить руководству этого Дворца только за то, что оно, это руководство когда-то незаконно урезало зарплату у нашего друга Витальки Извекова, что заставило нашего друга работать ещё и в других местах?

Виктор: — И каким, таким Вашим элементарным образом Вы собираетесь насолить руководству этого Дворца? А месть это большой грех!

Кочубей: — А давай постараемся вывезти на колёсиках рояль из этого Дворца! На этом инструменте, что самое главное, когда то играл сам Виталька.

Луговской: — А затем мы подарим или продадим этот инструмент первому попавшемуся на нашем пути гражданину, пожелавшего приобрести этот рояль!

Автор: — Для чего друзья, предъявив на входе во Дворец липовое удостоверение депутата района, которое имел при себе пан Шафранский, подаренное ему в шутку на работе….

— После чего, такой серьёзной комиссией друзья, ведя себя умышленно шумно, да в некоторых моментах даже и по хамски, посетили кабинет директора этого Дворца. Где сразу потребовали, от не в меру испугавшегося чиновника отчёт по всем произведённым финансовым тратам, за последний годовой период его деятельности.

Шафранский: — Вы знаете, господин директор, до меня доходят всё настойчивее слухи о том, что Вы на средства этого государственного Дворца приобрели себе не только тот шикарный автомобиль, который стоит на улице….

Кочубей: — Да, у этого хапуги даже его дача, не меньше чем этот дворец!

Директор: — Господа депутаты, Вы знаете, это всё наговор на меня и элементарная зависть недоброжелателей.

Виктор: — А что, у Вас нет, я имею в виду у Вашей семьи, этого загородного дворца?

Директор: — Ну да, есть у меня дача товарищи, но я её построил на свои, если сказать правду, и только на свои честно заработанные доходы….

Виктор: — Откуда у простого директора, совсем не коммерческого предприятия культуры, да такие заоблачные доходы? Ведь Ваш загородный дворец, по моим самым скромным подсчётам, мог обойтись Вам не меньше миллиона долларов!

Шафранский: — Ну, что ж, в таком случае я конфискую все Ваши финансовые выкладки за всё время Вашего директорства, а там поглядим, кто что украл!

Луговской (входя в кабинет): — Товарищ депутат, а Вы получили разрешение у директора выдать нам на неделю рояль Дворца для того, чтобы отметить Ваш юбилей?

Шафранский: — Да я думаю, что их рояль, при таком алчном директоре наверняка находится не в рабочем состоянии….

Директор: — Ну, что Вы, наш старинный рояль в полном рабочем состоянии! Ещё в прошлом месяце его смотрел и ладил наш мастер, а он самый известный настройщик роялей в Москве!

Шафранский: — Ну, тогда что же, тогда пусть Ваши люди выкатывают этот рояль на улицу, да вызовите автомобиль для транспортировки инструмента и обеспечьте доставку его ко мне на дачу.

Кочубей(Сделав строгое лицо, и, показав огромный кулак директору) — И, смотрите Вы у меня, если Ваш инструмент окажется не настроенным, или там, неспособным работать добротно в такой торжественный день!

Директор: — Ну, что Вы господа, не сомневайтесь, всё будет хорошо. А для того что бы Вам не тратиться, для возвращения инструмента в наш Дворец, я предлагаю Вам получить в кассе Дворца необходимые для этой акции средства….

Кочубей: — Да смотри директор, чтобы этих средств, как понимаешь, нам хватило бы и не только для достойной доставки этого инструмента к Вам во Дворец, после нашего праздника….

Директор: — Ну, что Вы господа, не сомневайтесь. (А сам лихорадочно дописал, в ордере для кассира ещё один нулик, к уже написанным ранее пятидесяти тысячам рублей).

Шафранский: — Ну, что же, тогда и ревизия отменяется, если Вы так щедры….

Автор: — И не прощаясь, пан Шафранский, а за ним и вся его кавалькада помощников, быстро покинули кабинет директора.

— А выйдя на улицу, друзья сразу обнаружили рояль в окружении работников Дворца, которые как могли, натирали бархотками до блеска всю поверхность старинного инструмента.

Луговской: — Так, господа хорошие можете прекратить Вашу работу, а мы сами, своими рабочими загрузим инструмент, да доставим его туда, куда надо. Ведь наш автомобиль с грузчиками уже в пути.

Кочубей: — Хотя, Вы можете прокатить инструмент во двор, который находится за углом Вашего Дворца, я туда вызвал машину. Ведь там находится запасный, а значит и аварийный выход из Вашего заведения?

Автор: — И, когда рабочие Дворца перекатили рояль в требуемое друзьями место, а сами вернулись во Дворец, на своё рабочее место…. После этого друзья сами дружно откатили рояль ещё дальше, в соседний двор.

— При этом перемещении инструмента в соседний двор Шафранский сидел на белом рояле, что называется верхом, и шутливо руководил всеми действиями друзей.

— А потом друзья, дружно сочинив, написали объявление на захваченном во Дворце ватмане, да как могли, подвесили его на рояль.

— А объявление гласило о том, что инструмент продаётся, после чего друзья стали ждать первого покупателя. Как будто бы они продавали картошку.

Прохожий: — А Вы серьёзно хотите продать этот красивый, старинный инструмент?

Шафранский: — Ну, конечно! А сколько Вы за него дадите?

Автор: — И друзья, быстро сговорившись с прохожим гражданином, но пока не продали рояль, оставив его в доме клиента, что называется, на прокат.

— После чего, друзья помогли поднять рояль на второй этаж рядом стоящего дома, сели в свой автомобиль и быстро покинули место своего преступления, весьма довольные проведённой акцией возмездия.

Луговской: — Да, дорогие мои подельнички, лихо мы наказали этого ворюгу. А ты господин Кочубей как ты расписался получая деньги, наверно поставил крестик в ведомости, заранее надев перчатки?

Кочубей: — Да не волнуйся, я не оставил своих отпечатков пальцев на ведомости получая деньги, поскольку расписался вымышленной закорючкой, не облокачиваясь на документ и не беря его в руки, да своей авторучкой, которую я уже выбросил.

Шафранский: — А этот директор так испугался проверки его финансовой деятельности, что не только выдал нам солидную сумму взятки, но и я думаю, что он совсем не надеется получить назад этот старинный инструмент.

Луговской: — Весь этот бардак получается лишь только потому, что наш коррумпированный чиновник, как и их вороватые директора, ну совсем не желают контроля от кого-либо за своей финансовой деятельностью.

Шафранский: — А Вы заметили список частных фирм, которые обосновались в этом Дворце Народного Творчества? Этих фирм множество, которые платят не малые денежки за аренду помещений во Дворце!

Кочубей: — Вот откуда у директора денежки!

Виктор: — И куда мы денем, такую прорву денег?

Кочубей: — А что, это проблема?

Шафранский: — А давайте мы, не говоря ни слова родителям Извекова Виталия, поставим ему хороший памятник на его могилку на эти деньги.

Луговской: — Да, в том то вся и проблема, что памятник на могилке Виталия уже есть. А потому, давайте накроем могилку Виталика стеклянным домом. Надеюсь, денег на это сооружение у нас хватит?

Кочубей: — А не хватит, так добавим свои денежки.

Шафранский: — И сделаем гравировку, на двери этого стеклянного склепа.

Луговской: — А в сюжете этой гравировки, сам Виталька будет играть на конфискованном нами рояле! Ты это пан Шафранский, хотел нам предложить?

Шафранский: — Ну, что-то в этом роде. Но я бы поставил этот украденный инструмент в хрустальном домике, на могилке Виталика. Но предварительно отпилив большую часть инструмента, а то, куда мы его впихнём, в такое узкое пространство.

Кочубей: — А, для получения полного кейфа от этой акции, нам необходимо сообщить куда надо, что директор этого Дворца разбазаривает, торгуя казёнными инструментами почём зря.

Виктор: — Да, не хотел бы я оказаться врагом Вашего дружного коллектива!

Шафранский: — А по-моему, не очень хорошо «стучать», пусть даже и на очень плохих людей!

Луговской: — Всё так, ты прав «стучать» плохо, но на хороших людей, а в данном случае это не совсем подло, если учесть то, на кого нам предстоит обрушить наш пролетарский гнев.

Кочубей: — С учётом того, как этот человек когда-то плохо отнёсся к нашему другу Виталию, я и предлагаю всё же совершить, эту, заведомо противную для нашего морального облика акцию.

Луговской: — И я тебя Саша поддерживаю, с учётом того, как этот тип когда-то стучал на своих друзей по дворцовому цеху, без зазрения совести добиваясь своего верховенства.

Шафранский: — А значит, так тому и быть! Пусть этот расфуфыренный урод получит ту неприятность, в соответствии с его прошлыми подлыми «заслугами», которые он явно и обоснованно совершил.

Кочубей: — Я думаю, что бить врага его же оружием это почётное право всех зашоренных и униженных граждан Великой России.

Шафранский: — Но я что-то не заметил страха в наших глазах при осуществлении этой акции. Да и унижали быстрее всего не нас, а мы этого зажравшегося директора.

Глава 15.

Размышление на тему: учреждения бизнеса друзьями.

Луговской: — Уважаемые господа! Так как нам не свезло родиться в более благоприятной стране, чем Россия, где правит зло зародившееся, взращённое и оберегаемое в рядах КПСС, да бережно охраняемое нынешними кремлёвскими деятелями……

Кочубей: — На этом самом железном обосновании, да в связи с вновь открывшимся обстоятельствами, пан Шафранский, мы тебе можем предложить стать нашим соратником в деле быстрого учреждения частной фирмы, во имя нашего скорого и солидного, но очень быстрого обогащения.

Луговской: — Собственно, а на кой ляд нам, это самое срочное обогащение?

Кочубей: — А на той! На что ты будишь жить, когда тебя посадят за твой фундаментальный и очень ответственный труд? Да на какие такие средства мы будим публиковать здесь в России твои труды и уже теперь под твоим Евгений именем?

Луговской: — Ну, что же, в таком случае я не против учреждения нашего бизнеса. Тогда можно будет купить свою типографию и на этом производстве зарабатывать приличные деньги малым коллективом.

Кочубей: — А может быть, ты лучше напиши серию киношных сценариев, в которых ты, на примере действий героев этих произведений, сможешь ярким образом указать гражданам каким образом можно быстро и, главное бескровно наладить добротную жизнь для всех россиян, и не только в России.

Шафранский: — Это очень просто. Надо только заменить всех чиновников, олигархов и других богатых граждан России, кто имеет больше десяти миллионов рублей дохода за год, на уже срочно подготовленных профессиональных специалистов….

Кочубей: — А потом, после того, как они заработают это приличное количество средств, тогда они через год в очередной раз освободят доходное место для других граждан, желающих быстрым образом обогатиться, о сами они уже смогут организовать свой, новый не убиваемый бизнес на наворованные денежки.

Шафранский: — Но такое быстрое обогащение граждан России возможно при нынешнем уголовно-бандитском руководстве страны, когда не сажают воров в тюрьмы и не конфискуют наворованное.

Луговской: — Тогда, если учесть что в России таких доходных мест около пятнадцати миллионов, тогда через десять лет уже сто пятьдесят миллионов граждан России будут иметь своё новое частное дело.

Шафранский: — В эти пятнадцать миллионов богатых граждан России входят предприниматели, чиновники, депутаты. И это всё может произойти, если не будут меняться законы, по которым стали богатыми эти первые россияне.

Кочубей: — Но России не нужно такое огромное количество предпринимателей и чиновников.

Шафранский: — Если не надо России столько предпринимателей, а вот руководителей предприятий малого, среднего и малого бизнеса будет в достатке. Хотя не каждый россиянин сможет руководить предприятием…

Луговской: — А через три года в каждой семье, если учесть что каждая семья состоит из трёх её членов, тогда в каждой семье будет свой миллионер. Но на такую акцию, в этом я весьма уверен, не пойдёт нынешняя власть.

Кочубей: — Но если не сможет руководить предприятием гражданин России, поставленный на многомиллионное дело, тогда он может нанять грамотных иностранных менеджеров и за год всё равно наш человек заработает хорошие деньги.

Луговской: — В таком случае россияне будут владеть всеми фирмами и заводами в России, а в роли работяг могут быть использованы грамотные иностранцы, желающие прилично заработать в России.

Шафранский: — Тогда, представите себе, сколько денег будет лежать в наших российских банках, на которые как государство, так и сами граждане смогут непотопляемо жить при любых кризисах.

Луговской: — При условии, если государство разрешит внедрить эту, нами придуманную систему в жизнь …

Кочубей: — Когда все россияне будут основательно богатыми и будут иметь свои фирмы, тогда банкротство предприятий и фирм на Руси станет не реальным делом.

Луговской: — А давайте сами попробуем описать эту систему быстрого обогащения всех граждан России для чиновников, которую чиновники будут обязаны принять неукоснительно, а значит без всяких возражений.

Кочубей: — Да, по этой примитивной системе гораздо быстрее добиться желаемых результатов у нас в стране, чем писать всевозможные пасквили на то, что тебе не нравится.

Виктор: — Да поймите друзья, что нельзя обогащать людей таким не совсем добротным образом. Надо придумать более приличный метод, по которому все россияне, и не только россияне, смогли добротно учиться, работать и зарабатывать нормальные средства для добротной жизни семьи.

Шафранский: — А я с удовольствием займусь типографскими делами и учреждением на Руси книжных лавок только для того, чтобы внедрить эти наши приличные разработки в жизнь.

Луговской: — Но проблема будет состоять только в том, чтобы эти наши разработки могли прочитать многие граждане России.

Кочубей: — Для этого надо будет продавать самые ходовые издания, а нашу брошюру, с нашей системой быстрого обогащения граждан, мы станем раздавать читателям бесплатно.

Шафранский: — А твои сценарии тоже надо экранизировать. И чтобы это всё осуществить, для этого надо привлечь известных режиссёров, а может быть, нам придётся покупать свою личную киностудию?

Кочубей: — А для этого, для покупки типографии, книжных ларьков и киностудии нам потребуется много денег.

Шафранский: — Это Вы что, серьёзно задумали? А Вы знаете, что нам здесь в России никто не даст спокойно и честно обогащаться?

Луговской: — А кто нам, уважаемые господа, сможет помешать?

Шафранский: — Я слышал, что частному предпринимательству в России мешают работать менты, налоговая, пожарники, санитарно эпидемиологические инспекции и все другие чиновники, которые только могут и рвут, из хлипких рук незащищённых от хамства властей предпринимателей, свой солидный кусок мзды.

Кочубей: — И эти солидные куски мзды, вырванные из рук приличных предпринимателей, в общей своей массе сегодня составляют огромную массу средств, честным образом заработанных, но методом хапка отнятых чиновниками и бандитами у не блатных предпринимателей.

Виктор: — Что серьёзным образом подрывает саму идею приличного бизнеса на Руси….

Шафранский: — Так мы учредим свой Клуб честных коммерсантов, в который нынешним богатым россиянам путь точно будет под запретом, пока они не станут по настоящему цивилизованными людьми, не поражёнными бациллой алчности и бандитизмом.

Луговской: — А может быть, мы не станем что-либо выпускать, ведь наша задача будет состоять только в том, чтобы, если получится банкротить чиновников руками адептов, лишая их незаконно заработанных средств.

Шафранский: — Ведь весь наш чиновничий российский корпус только и живёт с благословления Кремля на взятках, полученных с нищих граждан, да на грабеже бюджетных средств!

Кочубей: — Всё правильно! А наша задача отныне и будет состоять в том, чтобы показать всему миру их тайную чиновнично-бандитскую противозаконную деятельность, особенно явной для всех граждан России, как и всему цивилизованному миру.

Луговской: — Для чего мы будим должны учредить свою фирму, как очень солидную, рассказывая и доказывая всем, что будто бы мы находимся под очень серьёзной защитой, да с благословления очень высоких кремлёвских чиновников.

Шафранский: — Да, откуда нам взять эту солидную, да ещё свехблатную поддержку Кремля для нашего бизнеса?

Кочубей: — А что, я зря учился и практиковался в актёрском мастерстве? Да, у меня в знакомых такие именитые друзья актёры, которые запросто, при их личной материальной заинтересованности, сыграют любую сложную роль.

Виктор: — Это как?

Кочубей: — А так, надевая маску, а с ней и с лёгкостью влезая в самую сложную сценическую шкуру, да изменяя свою внутреннюю личину, актёры станут встречаться с нами, будучи загримированы в самых блатных кремлёвских небожителей.

Шафранский: — И как Вы это себе представляете? Ну, что Вы сделаете, чтобы убедить местных чиновников в происхождении нашего супер блатного существования?

Луговской: — Да, всё очень просто. Для чего будет достаточно того, что когда Саша Кочубей попросит своих друзей актёров сыграть роль больших чиновников и политиков, которых, если их увидят в нашем обществе кому надо, предположим мы будим сидеть с ними в ресторане, так нас сразу будут бояться все наши районные чиновники.

Шафранский: — Ну, тогда другое дело!

Кочубей: — Я почему-то думаю о том, что адепты быстрее, чем мнимые самые высокие чиновники убедят любого человека стать более благоразумным, чем он был до встречи с нами.

Луговской: — Для того чтобы нам можно было решить каким образом нам лучше апеллировать, а это мнимыми чиновниками или нам удастся договориться с адептами помочь нам в деле перевоспитания наших чиновников.

Виктор: — Адепты гораздо лучше нас, а это живых людей, могут запросто делать для нас то, что нам пока недоступно. И это весьма удивительно. Но я не уверен в том, что мы долго сможем пользоваться услугами адептов.

Кочубей: — Да, у адептов не всегда будет время для того, чтобы помочь нам, пусть даже в правом деле.

Глава 16.

История избавления от супер доходного предприятия.

Луговской: — Вы знаете, я сегодня зашёл в небольшое кафе в центре города, где выпил чашечку кофе, которая мне обошлась целых 95 рублей. И в этом кафе я наблюдал интересную сцену из жизни хозяина этого заведения и одного, как мне показалось, очень мощного бандита.

Шафранский: — Это что, ты пил кофе по-турецки, или который приготовлен, этот кофе, специальным способом, что сделало этот напиток необычайно вкусным и полезным, а потому и таким дорогим?

Луговской: — Да нет. Кофе мне сварил обычный кофейный агрегат, а потому он и был с обычным вкусом, да по мне он был не такой уж и вкусный, какой я люблю.

Шафранский: — Ну и дерут же владельцы кафе, за свой не совсем качественный продукт!

Кочубей: — И что этот бандит?

Луговской: — Так вот. Сел я за столик рядом с мойкой, другого свободного места в этом кафе тогда просто небыло. Сижу я, пью свой кофе и слышу, как из окна мойки раздаётся такой уверенный и по-хамски наглый, явно голос злого самоуверенного человека.

Шафранский: — Да почему этот голос принадлежал бандиту?

Луговской: — Из-за того, что он требовал от хозяина кафе. И этот бандит не боясь быть услышанным посторонними людьми, наседал на своего собеседника:

Бандит: — Я тебе ещё на той недели говорил о том, чтобы ты перевёл твоё кафе на моё имя! И что же ты всё тянешь бодягу?

Хозяин: — Да, я приболел….

Бандит: — Так если ты не переоформишь своё заведение на меня в течение трёх дней, тогда ты точно ляжешь, но уже не на больничную койку, а гораздо глубже, да под земельку!

Хозяин: — Я постараюсь.

Луговской: — И тут вмешался в ситуацию я, без проблем заглянув в окошко мойки, я спросил у разгорячённых собеседников: — «Ребята, а у Вас нет таблеточки от головной боли?»

Бандит: — Исчезни духарик! А то, как смажу по твоей противной роже сковородой, так сразу забудешь, как тебя зовут!

Луговской: — Мужик, ты, что специалист по хамству!? В таком случае не пора бы тебе уже, да начинать плодотворно мечтать о своём законном месте сам знаешь где, и у параши?

Бандит: — Чего?

Луговской: — И этот бандит, подойдя к амбразуре мойки, сразу попытался ударить своим огромным кулаком меня в лицо. Но я не дал ему это сделать, а сам я перехватил руку бандита и, вложив в неё свой бумажник, да жёстко зафиксировав руку бандита в замок, стал громко кричать.

Кочубей: — И о чём же ты кричал?

Луговской: — Я кричал: — «Караул, грабят, быстрее вызовите милицию!!!»

Шафранский: — И что было потом?

Луговской: — Потом быстро появились сотрудники правопорядка, бандита схватили и увезли в полицию вместе со мной, с хозяином этого кафе и с женщиной, которая была свидетелем этой сцены, будучи рабочей на мойке.

Кочубей: — И что, бандита посадили, а с Вас сняли показания и отпустили восвояси? И это всё произошло тогда, когда ты мне позвонил и нёс какую-то чушь, называя меня Жириком Вольфовичем? А кто этот Жирик Вольфович?

Луговской: — Жирик, это один мощный политик от КГБ. А, как иначе я мог поступить, ведь на полицию должно было что-то подействовать, когда они колебались: отпустить сразу бандита, или нас с директором притормозить, вменив нам лжесвидетельство.

Кочубей: — И после того, как ты мне позвонил и обозвал меня Жириком, так Вас сразу выпустили из милиции? Поскольку, их сомнения тут же оказались в твою пользу, вернее в пользу твоего знакомства с мощным человеком.

Луговской: — После чего, когда мы вышли из милиции, у нас и состоялся откровенный разговор, между мною и директором кафе.

Шафранский: — И что, из разговора с хозяином ты узнал?

Луговской: — Ну как же, я тогда доподлинно узнал о том, насколько выгоден этот кофейный бизнес!

Шафранский: — Ну, и что у тебя получилось?

Луговской: — Получалось очень хорошо. А затем, я стал расспрашивать хозяина о том, почему этот бандюга требует у хозяина переоформить кафе на него?

Кочубей: — И что же тебе поведал хозяин?

Луговской: — А после того, когда мы удобно устроились в его шикарном кабинете, Эдуард Борисович перво-наперво достал из своего сейфа бутылочку отличного марочного коньяка и, мы, охладив свой разгорячённый пыл от пребывания в полиции, промочив нашу жажду несколькими рюмками отличного напитка.

Шафранский: — Ну, охладили Вы свою жажду коньячком, а что дальше?

Луговской: — После чего Борисович рассказал мне, почему этот бандит, между прочим, сын известного чиновника в этом районе, стал по беспределу, как рейдер, безо всяких на то оснований, стал требовать переписать кафе на него.

Кочубей: — И что ты ему предложил?

Луговской: — Я ему предложил защиту от беспредела. Ведь я оказался невольным зачинщиком в борьбе с этим уголовным элементом, вот потому мне и предстояло отвечать за свою дерзость.

Кочубей: — И как ты думаешь помочь твоему Эдуарду Борисовичу, в его проблеме с этим сынком важного чиновника?

Луговской: — Ну, я не знаю пока как. Давайте вместе обсудим эту проблему.

Шафранский: — Он наверно сразу сам предложил тебе купить у него это кафе.

Луговской: — Да, предложил. Но я, в свою очередь, предложил Борисовичу нашу защиту от всевозможных бандитов, да и от других поборов чиновников.

Кочубей: — И к чему же Вы пришли?

Луговской: — Мы договорились о том, что пока этот Федя, сын чиновника, сидит в милиции и дожидается, когда его по протекции отца выпустят на свободу….

Кочубей: — Да, эту проблему, в виде чиновника и его уголовного сыночка надо решать в первую очередь.

Луговской: — Вот я, об этом самом сразу и подумал.

Шафранский: — А, что здесь думать. Надо подключать Виктора с его адептами, а там посмотрим как эти уроды, ну, это уголовный сын и порочный отец, сразу станут шёлковыми, да законопослушными.

Кочубей: — Правильно. Пора бы уже нам начать серьёзно заниматься очисткой российской среды обитания от всевозможных грязных деяний, которые, старанием нынешней власти, уж очень глубоко укоренилось на просторах огромного, в прошлом, в какой-то степени благостного государства.

Луговской: — Ох, как давно пора бы нам заняться этим благим делом! Но только, для этого надо серьёзно поговорить с Виктором, после чего можно будет налаживать постоянный контакт и с его адептами.

Кочубей: — Ну, с этим делом, я думаю, не будит особых хлопот. Ведь так Виктор?

Виктор: — Это я Вам обещаю.

Луговской: — А пока мы не обуздали уголовные устремление этих уродов, так нам надо быстро и самым качественным образом спрятать работницу мойки и самого Эдуарда Борисовича, подальше от вожделенных рук этих уродов.

Кочубей: — А тебя Евгеша наоборот, надо постоянно держать на виду этих уродов, но не давать им возможности схватить тебя.

Луговской: — А что это даст, ну, эта моя открытость для противника?

Шафранский: — Ну, это совсем просто. Освободившись из заключения, этот Федя со своим чиновником отцом сразу постараются достать всех фигурантов этого нехорошего происшествия.

Кочубей: — Ну, это понятно.

Шафранский: — А затем, эти уроды захотят принудить всех фигурантов этого уголовного происшествия, изменить Ваши показания, данные в милиции не в их пользу.

Луговской: — И не найдя посудомойки с Борисовичем, они самым естественным образом захотят схватить меня, а затем, не зная о том, что меня будут постоянно наблюдать сотрудники тайных правоохранительных служб, да сотрудники средств массовой информации….

Кочубей: — Они будут пытаться своими силами захватить тебя Евгений в полон. И, войдя в боевой раж, в процессе твоего захвата, они самым естественным образом и войдут в контакт с явно превосходящими силами правопорядка.

Луговской: — После чего эта мафиозная семья в очередной раз сама, своими действиями вступая с нами в боевое противостояние, они своими грязными руками сами накажет себя, но уже в более серьёзной форме уголовной ответственности, чем раньше они себе позволяли.

Кочубей: — Да, к тому же, и папашка этого бандита, несмотря на всю его важность, он самым непременным образом потеряет свою должность, своё уникально блатное положение в обществе и возможно, что он тоже, при его непосредственном участии в противоправной операции, окажется на нарах.

Луговской: — Вместе со своим сынком уголовником.

Кочубей: — После чего, после того как посадят этих супчиков, тут надо сразу подключать Виктора с его адептами.

Луговской: — Для того чтобы эти адепты так напугали наших клиентов, чтобы те, прочувствовав внушённую адептами их близкую кончину, наперегонки правдиво каялись следователю, во всех своих прежних и настоящих преступлениях.

Кочубей: — И чтобы они потом, после тюрьмы, напрочь отрешились кому-либо мстить.

Луговской: — А в будущем, после того как они отсидят свой положенный срок тюремного заключения, они бы вели только порядочный и намеренно праведный образ жизни.

Шафранский: — А какова всё же себестоимость чашки кофе, для твоей порции, ты узнал у Эдуарда Борисовича?

Луговской: — Себестоимость одной порции кофе составляет всего 3 рубля и 6 копеек.

Шафранский: — Да лихо, там у них обстоят дела с доходами.

Луговской: — Я также узнал о том, что чистый ежемесячный доход от деятельности этого кафе, в среднем исчислении, составляет пять миллионов рублей. Из которых один миллион рублей хозяин вынужденно отдаёт чиновникам, а другой — этому бандиту Феди.

Кочубей: — Таким образом, при розничной цене, на твою чашку кофе стоимостью в 95 рублей, при себестоимости этого продукт в 3 рубля 6 копеек, от тебя поимели 91руб.90коп. дохода? И в эту статью дохода входят расходы 2/3 на мафию и на чиновников.

Шафранский: — А это огромные расходы, прямо скажем, недопустимые в цивилизованном мире!

Луговской: — Затем я узнал у директора, сколько людей работает в его кафе и какая у них зарплата. И получилось, что четыре повара, один снабженец, один водитель, шесть официантов, два бармена и два швейцара, все они вместе, а это 16 человек, получают в зарплату ежемесячно, по словам директора, до 300 тысяч рублей.

Шафранский: — Я бы сказал, что им там не так уж и много платят….

Кочубей: — Так все они, я думаю, имеют свой неучтённый хозяевами небольшой доход кто от клиентов, в виде чаевых, а кто и от того, что они не докладывают в блюда продукты.

Шафранский: — А я думаю, что там не только торгуют напитками чая и кофе, но в этом заведении наверно также почуют всевозможными спиртными напитками, да разными блюдами….

Луговской: — Так вот, уважаемые мои друзья, со слов директора этого заведения ежедневно только кофе пьют, а значит и его заведение продаёт чашек двести-триста!

Шафранский: — Таким образом, доход этого заведения, только от продажи одного кофе, с учётом продаж по триста чашек в день равен, по подсчётам самого директора около 840 тысяч рублей за последний месяц!

Луговской: — А если из этой суммы вычесть 300 тысяч рублей, которые идут на зарплату, и 150 тысяч рублей — за коммунальные услуги, так только от одного напитка кофе это заведение имеет ежемесячно почти 390 тысяч рублей чистого дохода, заметьте только от одного кофе!

Кочубей: — А если учесть выдачу взяток мафии и чиновникам, так один только кофе покрывает примерно треть всех учтённых и не учтённых расходов хозяина кафе.

Луговской: — Да, Эдуард Борисович явно на много занижает свои доходы от деятельности кафе. Притом, что это кафе ежедневно посещают в среднем исчислении около четыреста человек, из которых многие серьёзно трапезничают!

Шафранский: — Это какую же надо иметь резиновую совесть, чтобы при ежемесячных доходах не меньше шести миллионов рублей, платить своим рабочим такие маленькие зарплаты!?

Кочубей: — А я думаю, половину заработанных денег можно отдавать в зарплату всем членам дружного коллектива кафе, а может быть и больше.

Шафранский: — Да, у нас в России, это явление, в виде мизерных зарплат, пенсий и пособий регламентировано наверно самим Кремлём.

Луговской: — А наверно тех предпринимателей, кто нарушает эту негласную конвенцию, в мизерной оплате за честно осуществлённый труд, ждёт жестокая кара со стороны властных структур России.

Кочубей: — Или у всех наших предпринимателей просто нет совести!

Шафранский: — И почему Эдуард Борисович был с тобой таким откровенным?

Луговской: — Ну, я не знаю. Видно я ему почему-то показался!

Кочубей: — А как ещё Евгений мог показаться Эдуарду Борисовичу, как только с самой хорошей стороны, коль он спас его от жестокой Фединой расправы?

Луговской: — Я тоже так думаю. Но зато, при хорошей заработанной плате, его работяги смогли бы также жить нормально, как все рабочие люди в цивилизованных странах мирового пространства.

Кочубей: — А если будут учреждены такие приличные зарплаты в кафе и ресторанах на Руси, во всех городах и сёлах, да на любых предприятиях и фирмах.

Луговской: — В таком случае, тогда все официанты на Руси Великой в качестве особого бренда этого заведения, могли бы и не брать чаевые, в категорической форме отказа.

Шафранский: — Что легко осуществимо и у нас, я имею в виду не брать взяток во многих других заведениях, где граждане не только едят, но и отдыхают, как в частных, так и в государственных предприятиях, да фирмах.

Кочубей: — И тогда работяги наверняка будут по настоящему благодарны своему работодателю, ну, а уже потом и это кафе обязательно бы процветало ещё солидней.

Луговской: — А давайте мы попробуем привлечь наших адептов как можно раньше для того чтобы очень быстрым и качественным образом разобраться со всеми этими уродами, которые вымогают взятки и занимаются отъёмом выгодных в финансовом плане предприятий, как это кафе, у нормальных хозяев.

Кочубей: — Ну, это мы сделаем быстро. Благо время, для очистки российского коммерческого климата от разной нечестии, ещё есть.

Шафранский: — Для чего надо ещё договориться с адептами.

Луговской: — Это задача для Виктора. А он ежедневно тесно сотрудничает с адептами, видя в этом некое развлечение.

Виктор: — В этом проблемы не будет. Адепты только и ждут возможности совершить благое дело. Это им зачтётся как благое дело.

Шафранский: — Да, все адепты будут согласны поработать с нами, в деле упразднения зла на Руси, коль они, попав в загробный мир, уже сами знают о том, что совершив доброе дело, им это только зачтётся?

Кочубей: — Это ещё почему? Ведь не все адепты будут согласны бороться со злом, если они, при своей земной жизни, самым активным образом служили этому злу.

Шафранский: — А такие уроды нам помочь, если даже и захотят, так не смогут, поскольку их сразу забирают в преисподнюю.

Луговской: — Я так же думаю о том, что нам ещё рано заниматься бизнесом в том окружении зла, которое обязательно навалится на нас, всей своей мафиозной тяжестью узнав о том, что наша фирма будет успешна и неподвластна им, в плане дележа доходов.

Кочубей: — Тогда я тоже согласен поиграть в казаки разбойнички с нынешними уродами, которые отважатся переступить черту порядочности и нарушат законы страны, которые они сами же и создали.

Луговской: — Да пусть эти наши схватки с противником, будут неким наглядным пособием и уроком в деле борьбы со злом, для всех заинтересованных лиц в этой борьбе.

Виктор: — Я теперь не сомневайтесь в том, что это будет очень наглядно, когда все чиновники и бандиты начнут ни с того ни с сего каяться!

Шафранский: — Ох, как это будет забавно понаблюдать!

Кочубей: — Ну, с богом!

Глава 17.

Необходимое упорядочение деятельности наших ЖКХ.

Луговской: — А давайте мы сейчас постараемся подсчитать, какой доход имеют наши деятели из ЖКХ, от жильцов подопечных их домов?

Шафранский: — А это нам на кой….?

Кочубей: — А я думаю, что если убрать всех деятелей из этих ЖКХ, а вместо них поставить только одного начальника с двумя его помощниками, которые будет принимать заказы на любой вид ремонта в подведомственных им домах….

Луговской: — А может мы, жильцы этих домов в будущем сможем и сами вызывать всевозможных мастеров из частных фирм, которые будут созданы независимо от каких-либо контор….

Шафранский: — А за свет, за газ, за тепло и за другие услуги, предоставляемые нам, граждане станут сами оплачивать напрямую транспортировщикам этих услуг (газ, вода и электричество), минуя всевозможных посредников.

Луговской: — Правильно. Мы должны сами высчитывать свою оплату посредством показаний счётчиков, зная тарифы услуг этих контор.

Кочубей: — Как я думаю, что мы будим сами в состоянии посылать оплату в эти конторы, такие как: в горэнерго, в газовую и водяную конторы.

Шафранский: — А также вскладчину мы будим оплачивать зарплаты дворников, уборщиков подъездов, консьержек, за вывоз мусора и охранникам машин через этих нанятых лиц, а может быть, и напрямую обращаясь в канторы, с наймом этих специалистов.

Луговской: — И я думаю, что тогда наша ежемесячная оплата по коммунальным услугам будет на серьёзный порядок меньше оплаты нынешней.

Виктор: — А почему граждане России до сих пор не отвергли эту нынешнюю порочную систему нашей коммунальной кабалы….

Кочубей: — Да это нам не позволят сделать все чиновники России, а особенно кремлёвские паханы. Ведь сегодня всеми этими ЖСК и ЖКХ заведуют местные чиновники, которые втайне от всех, сами и создали эти частные жилищные конторы.

Шафранский: — А если мы сами создадим эти жилищные конторы, и, наняв человека три, можно и из числа жителей этих домов, тогда мы, по крайней мере потом, не будим платить такие огромные деньги неизвестно за что и невесть кому…..

Кочубей: — Да и оплату за свет, за газ и за тепло неплохо было бы нам посчитать, узнав подлинную себестоимость этих услуг, и дав заработать свою законную десятину, как добытчикам, так и транспортникам этих услуг.

Шафранский: — А я думаю, что за любой произведённый товар в России надо платить только ту цену, которая должна составляться из себестоимости этого продукта и плюс десять процентов дохода для учредителя фирмы этого любого произведённого продукта, и без всяких посредников.

Кочубей: — Ишь, чего ты захотел! Да тогда цены сразу падут на двести-триста и на большее количество процентов, а также инфляция уже не сможет обогащать наших небожителей и аферистов от банков, бирж и от разных Фондов в таком случае!

Луговской: — Да и эта десятина может быть весьма солидно неоправданной суммой средств, или весьма малой оплатой.

Шафранский: — Так кому это будет плохо, когда мы чётко регламентируем коммуналку, ну, конечно кроме тобой выше перечисленной когорты спекулянтов от власти?

Кочубей: — Да, уверяю тебя, больше никому!

Шафранский: — А пока, к сожалению, нами правят кремлёвские паханы, да разного рода чиновники, которые и учреждают в России банки, биржи и всевозможные Фонды.

Кочубей: — Между прочим, на украденные казённые, да и на деньги, которые они вымогают у нас, а также когда они незаконно получают барыши посредством этих самых наших нынешних ЖКХ и ТСЖ….

Луговской: — Так давай и мы учредим свою фирму, которая будет производить самый качественный многоцелевой ремонт, как в жилых помещениях, так и на других объектах.

Шафранский: — Так что, наша фирма будет готовить самых лучших слесарей, электриков, ремонтников бытовой техники, каменщиков, маляров и других специалистов для всех нужд ЖЭКов?

Кочубей: — Мы будим выпускать самых современных специалистов и не только для городских ЖЭКов, а и для простых жителей частных домов в малых поселениях людей. А что, это хорошая идея. Только кто будет готовить этих специалистов по необходимым для наших заказчиков профессиям?

Луговской: — Шафранский будет готовить сантехников. С обучением их спецкурсу, когда он будет собственноручно, да только одним ёршиком прочищать унитазы, сами знаете от чего.

Кочубей: — Тем самым господин Шафранский ты будишь самым незатейливым образом, ты будешь показывать абитуриентам, каким манером в древнем Риме рабы прочищали отхожие места.

Луговской: — А ты товарищ Кочубей, займёшься подготовкой электриков….

Шафранский: — Ну а ты господин Луговской, конечно будишь возглавлять это предприятие?

Луговской: — Ну, не хочешь ты пан Шампанский заниматься подготовкой сантехников и не надо, за нас это будут делать самые лучшие специалисты, которых мы наймём для своей школы, где будут коваться самые передовые кадры разных специалистов…..

Кочубей: — А значит, наша фирма, помимо того что будет готовить разных специалистов, мы также будим принимать заказы на ремонтную и на строительную деятельность?

Шафранский: — А что, это очень хороший вид производственной деятельности….

Луговской: — Для чего, нам надо придумать название нашей будущей фирмы, закупить самые современные инструменты, оборудование и форму для наших работяг….

Кочубей: — А на спецовке наших работяг, и других специалистов будет отпечатано название нашей фирмы и телефон с адресом….

Луговской: — Но, подготовка специалистов в нашей школе будет происходить за счёт средств самих абитуриентов.

Шафранский: — А самых лучших, подготовленных и проверенных в работе специалистов, мы будим нанимать на службу в нашу производственную фирму по договору.

Луговской: — Напрямую изымая самых лучших подготовленных специалистов из нашей же школы, по окончанию курсов.

Кочубей: — Но лучше будет, если мы сами станем только принимать заказы нашей фирмой. А исполнять заказы будут известные нам, самые лучшие и проверенные в работе специалисты, которые за каждый заказ будут получать 80% оплаты денег, за исполнение любого ремонта или другой работы.

Луговской: — А эти 20% средств, от стоимости каждого ремонта, специалисты будут перечислять нам, на счёт нашей фирмы только за получение заказа на ремонт квартир и бытовой, да сантехники от нашей фирмы? Я правильно понимаю?

Шафранский: — Тогда, в таком случае нам не нужно будет закупать инструменты и специальное оборудование, весь этот инструмент должны иметь сами мастера.

Луговской: — А я думаю, что нам всё-таки надо иметь своих мастеров, которые будут работать за приличный оклад, да с премиальными надбавками за работу без нареканий….

Кочубей: — А вот дополнительные мастера будут привлекаться нашей фирмой только тогда, когда наши штатные мастера не будут справляться со всеми приходящими к нам заказами….

Шафранский: — А я думаю, что обучение мастеров будет производиться только в одном месте и в каждом городе России. А фирмы по ремонту квартир и всякой бытовой техники мы будим учреждать по всем городам России, в каждом районе по фирме.

Кочубей: — Да, Вы представляете себе тот огромный объём работы, который нам предстоит провести по всей России?

Шафранский: — Да и на кой, нужно будет гражданам разных городов целой России обращаться к услугам именно нашей фирмы?

Кочубей: — А на той. Ведь если только наша фирма будет знать все тонкости ремонта современной техники, о чём мы должны сделать главный упор в своей рекламной деятельности.

Шафранский: — Так потому все граждане и будут обращаться только в наши фирмы, зная самую высочайшую гарантию качества при работе наших специалистов.

Луговской: — Ремонт в квартирах, я думаю, это очень здорово. Но лучше лично для меня, если наша фирма будет работать и в провинции, но не на ниве потребительских услуг, а производя что-то вкусненькое….

Кочубей: — Да, потребительские услуги для населения – это постоянная изжога и надуманная неблагодарность заказчика, как бы хорошо наши мастера не работали.

Шафранский: — Ну, а школу, по подготовке разных специалистов, я думаю учредить можно, поскольку я в Вашу провинцию ни за что не поеду….

Луговской: — Ну, хорошо, но перво-наперво нам предстоит, для учреждения любого бизнеса на Руси, нам предстоит добыть достаточное количество средств, …

Кочубей: — Потом, нам будет нужно найти приличное помещение для учебного центра Шафранского, а затем приобрести его только в частную собственность.

Луговской: — А нам с тобой, уважаемый товарищ Александр Кочубей необходим солидный надел земли и тоже только в частную собственность.

Шафранский: — А дальше, нам необходимо закупить оборудование для учебного процесса, пособия и инструменты….

Кочубей: — Затем нам предстоит направить наших будущих преподавателей в фирмы изготовителей бытовой и иной техники, где они будут обучаться самым передовым приёмам ремонта самой современной бытовой техники в мире.

Луговской: — Да и нам с тобой, господин Кочубей предстоит закупить необходимую нам сельхозтехнику, инструменты, теплицы, огромные ангары и массу строительных материалов, для строительства жилья, да производственных объектов.

Шафранский: — И где, позволите Вас спросить, мы возьмём такую прорву денег?

Кочубей: — Да уж не у тебя, у жлоба, вернее не у твоей будущей фирмы.

Глава 18.

А где взять деньги?

Луговской: — Спокойно, ну зачем нам ссорится. А денежки нам предстоит взять с помощью нашего друга Виктора. Хотя он сам не миллионер, но он, я в этом уверен, что его адепты знают каким образом нам можно быстро заработать приличные средства.

Шафранский: — Вот только без уголовщины!

Луговской: — А нынче, в России деньги есть только у бандитов, да у их подельников чиновников, которые на наворованные и на полученные средства за счёт вымогательства взяток, учреждают свои конторы ЖКХ, частные фирмы, банки, биржи и разные инвестиционные Фонды.

Шафранский: — Так ты что, предлагаешь нам брать чей-то банк или Фонд?

Луговской: — Ну, нет, до прямой уголовщины мы, я думаю, не докатимся. А вот стать на время экстрасенсами или белыми магами, думаю, нам придётся, с лёгкой руки Виктора и его потустороннего братства.

Кочубей: — Это что, мы станем белыми магами по указки умерших людей, через посредничество Виктора, только для того чтобы узнать, где прячут свои капиталы бандиты и чиновники?

Шафранский: — А затем, посредством этих тайных знаний, которые нам предоставят адепты, мы будим предлагать бандитам и чиновникам избавится от их нечестно обретённых миллионов, дабы им не иметь, в их грешной жизни, серьёзных неприятностей?

Кочубей: — Но ведь заниматься знахарством это грех!

Луговской: — Да грех, но если мы это будим делать на основании информации, которую нам предоставят адепты, тогда, наверно, это не будит считаться грехом.

Кочубей: — Ну, если эти бандиты пожелают избавиться от своих кошмарных снов, которые им будут показывать наши друзья из потустороннего мира и каждую ночь….

Шафранский: — Так, за это избавление, от навязчивых кровавых снов, эти бандиты и чиновники будут нам выдавать серьёзные деньги, а также продавать нам за бесценок свои, да государственные здания, земли и водоёмы….

Кочубей: — Ну, а ты бы пан Шампанский, не отдал бы огромные деньги, только за избавление от еженощных кошмаров?

Шафранский: — А кто будет наводить эту нечисть, в виде чиновников и бандитов, на нас?

Луговской: — Ну, наверно, информацию о том, что только мы сможем помочь этим ублюдкам избавится от их ночных кошмаров, будет доложено, как ты говоришь, этой самой нечистью, да прямо во сне этих наших клиентов.

Кочубей: — А кто у нас будет магом?

Шафранский: — Ну, из нашей компании только ты Кочубей обладаешь знаниями сценического шельмования!

Луговской: — Ну, я бы попросил Вас пан Шафранский, держать себя в культурных рамочках, ведь наш друг Сашка обладает не сценическим шельмованием, а сценическим искусством лицедейства, да перевоплощения, что ни одно и то же.

Кочубей: — А вот Вы пан, за счёт своей приобретённой бог знает каким образом жадности, не раз занимались шельмованием, смею заметить, по отношению к нам, к своим друзьям и соратникам!

Шафранский: — Да, небыло этого….

Кочубей: — И я, это моё обвинение в Ваш адрес пан, могу подтвердить, между прочим недавним случаем происшедшим между нами, многоуважаемый Саша….

Луговской: — Это чем же, наш пан Шампанский успел и тебе насолить?

Кочубей: — Да, он обещал мне подарить мой же портрет, правда им написанный, а сам взял и продал его на своём вернисаже….

Шафранский: — Да пойми же, что продать твой портрет меня вынудили серьёзные обстоятельства….

Луговской: — И наверно, эти обстоятельства я бы назвал трёхголовым монстром, не иначе как одна голова будет символизировать жлобства, другая – беспринципность, а третья голова – твою личную, не убиваемую корысть!

Шафранский: — Да, напишу я тебе новый портрет, тоже мне нашёл повод на что обижаться….

Луговской: — Это конечно твоё дело, как распоряжаться своими изделиями, но если ты обещал кому-нибудь и что-либо, так держи своё данное слово до конца, ну, как приличный человек….

Кочубей: — А то и мы тебе, также как и ты нам, возьмёмся, да наперебой станем тебе обещать что-либо. Но специально, из-за нашей многострадальной вредности к твоему жлобству, и именно тебе мы сможем насолить тем, что не станем выполнять, замечу, специально….

Луговской: — Самых желанных для тебя, наших обязательств. Ведь ты, продав портрет Саши Кочубея на сторону, тем самым порушил не только своё обещание, но и самым наглым образом попрал, да самым беспринципным своим методом порушил саму надежду человека желающего иметь свой портрет в личном пользовании.

Кочубей: — Ведь я только тогда согласился тебе позировать, когда ты твёрдо пообещал подарить этот портрет мне. А для своей выставки ты обещал сделать копию, с условием не продавать мою копию портрета чужим людям.

Шафранский: — Ладно, я осознал своё невольное преступление и каюсь в том, что предложенные мне деньги за твой портрет, меня сначала здорово ошарашили, своим количеством и наличным своим видом, в зелёных достоинствах, а затем….

Луговской: — Ну, что же, я думаю, что для того чтобы погасить этот конфликт созданный между нами, я предлагаю тебе пан Шампанский, на те самые зелёные достоинства, которые тебе заплатили за портрет, ты просто обязан организовать нам банкет, да в лучшем ресторане нашего района.

Кочубей: — (Подскочив к Шафранскому и взяв его шутливо за грудки, да глядя пристально в глаза друга, спросил). – Ну что, ты согласен на банкет, или тебя к этому решению надо принуждать?

Шафранский: — А что, Вы теперь добровольно предоставите мне возможность отказаться от устройства этого банкета….?

Кочубей: — (Опять шутливо наступая на Шафранского, с кулаками….)Вот только попробуй пан и теперь опохабить своим жлобством это наше, примеряющее нас с тобой мероприятие в виде банкета!

Луговской: — Так я сразу попрошу Виктора, который через своих друзей адептов, а те сразу, применив к тебе самую жестокую пытку, отучат тебя хамить нам, твоим близким друзьям.

Кочубей: — При условии, что если ты, конечно, ещё считаешь нас своими друзьями!?

Шафранский: — Да, ладно Вам, ну виноват я, даю Вам слово — исправлюсь….

Кочубей: — Исправиться мало, тебе пан предстоит навсегда задавить в себе гидру жадности, изничтожить холеру жлобства и убить, изничтожив в себе, все бациллы духовного обнищания в виде поклонения атеизму….

Виктор: — Без чего Вам, уважаемый господин Шафранский Александр, с этими Вашими неприличными нынешними навыками, да с такими Вашими серьёзными нынешними пороками, Вам никогда не стать настоящим праведником, а значит духовно чистым человеком.

Луговской: — Да и настоящим художником, как и настоящим нашим другом, ты пан Шампанский можешь по-настоящему стать только после того, как только ты сможешь, представь себе, добровольно избавится от своего давнего, окопавшегося в тебе звериного хорька, в виде самого прожорливого и трудно убиваемого жлобства.

Кочубей: — От своего бог знает, где приобретённого морального капитала, в виде жлобства, который ты обрёл, ещё работая редактором и оформителем при коммунистах, в стенах и у товарищей такой организации как ЦК КПСС….

Луговской: — И этот свой порочный капитал, в виде жлобства, которым ты явно обладаешь, пора раздать демонам, которые тебя явно невидимо окружают, а затем, помолившись, отгони их прочь, и больше не приманивай к себе близко этих хвостатых став человеком чистым и праведным.

Шафранский: — Ну, ладно Вам меня истязать. Так, на чём мы остановимся, начиная свой бизнес?

Луговской: — Надеюсь на то, что ты всё правильно услышал и понял.

Кочубей: — Эти, все наши предлагаемые виды бизнеса, надо будет протаксировать, сделать бизнес-планы, а уж затем решить чем мы станем заниматься быстрее всего.

Луговской: — Я думаю, что надо, прежде всего, помочь владельцу кафе отбиться от молодого нахала, да от всех его других мздоимцев, без убытка для его бизнеса.

Кочубей: — А затем, когда мы наработаем солидное количество денежек, только тогда мы сможем учредить курсы по подготовке самых серьёзных профессионалов сантехников, электриков, монтёров бытовой техники и других профессионалов в ремонтно-строительной деятельности.

Шафранский: — Одновременно с учреждением фирмы по подготовке уникальных специалистов, нам предстоит развалить все эти ЖСК и ТСЖ, самым быстрым и жесточайшим образом.

Луговской: — Ну, а уж потом, мы обязательно учредим свою фирму сельскохозяйственного профиля.

Шафранский: — Но прежде всего, перво-наперво нам предстоит добыть солидные средства, для учреждения хотя бы первых наших будущих коммерческих задумок.

Кочубей: — А мне кажется, что первоначально нам надо учредить фирму, которая будет давать советы нашим чиновникам, депутатам и бандитам, каким образом им можно будет избавиться от их страшных снов.

Шафранский: — Да и от всех других неприятностей в их жизни, организованные нашими друзьями адептами, из потустороннего мира.

Луговской: — А, о каких таких других неприятностей мы будим их избавлять?

Шафранский: — Я думаю, что это когда мы будим знать тёмные стороны бизнеса этих чиновников и бандитов. И эти их тёмные делишки мы сможем тайно и с лёгкостью обнародовать в средствах массовой информации, имея гарантийную базу доказательств от наших друзей адептов.

Луговской: — Да, за эту тайную информацию, можно требовать от чиновников, депутатов, да от бандитов и получить от них сразу 80%, а в некоторых случаях и 100% от наворованных средств этих моральных уродов!

Шафранский: — А я думаю, что очень справедливо и можно будет требовать, да получать только полную сумму наворованных средств, от этих мздоимцев.

Кочубей: — Верно. Ведь огласка их нехорошей деятельности, может запросто отлучит этих людей от будущих серьёзных доходов этих чиновников и депутатов, в виде приличной зарплаты и других премиальных бонусов.

Луговской: — А бандитам, эта акция с возвратом наворованных средств, позволит избежать гарантийный тюремный срок.

Шафранский: — А эту закрытую, тайную информацию, нам будут поставлять друзья Виктора, адепты из потустороннего мира!

Кочубей: — Я представляю удивлённые лица наших клиентов, когда мы им будим, самым убедительным образом обнажать их нехорошие поступки, связанные с убийствами, с грабежами и с другими серьёзными преступлениями.

Шафранский: — И эту горячую информацию ты Кочубей должен выдавать уродам будто бы выуживая её из своих заумных медитаций, которые ты будишь производить в присутствии своих клиентов.

Луговской: — А нашу фирму, я предлагаю назвать не иначе как: «Чистка грязной совести, да корректировка гнуснейших помыслов у порочных людей».

Шафранский: — Да, никто не позволит нам зарегистрировать такое название фирмы. А я предлагаю назвать нашу фирму просто «Советы специалистов по любым коммерческим и по другим жизненно важным вопросам».

Кочубей: — Да пан, твоё название нашей фирмы гораздо лучше.

Луговской: — А моё название фирмы намного правдивей и будет честнее, чем какие-то там просто советы специалиста.

Глава 19.

Интересные события из жизни Иисуса Христа.

Луговской: — Ну, теперь нам предстоит самым серьёзным образом освоить текст библии и учения великих святых старцев.

Виктор: — А также, нам предстоит каждое воскресное утро и вечер, мы теперь просто обязаны проводить в молитвах, да желательно нам почаще посещать церковь.

Кочубей: — Ты знаешь, а я читал библию, но давно и не всю, а вот она, вернее текст библии мне во многих местах до сих пор весьма непонятен?

Луговской: — А что именно тебе было непонятно в библии?

Кочубей: — Мне непонятно почему библия написана, извини, таким примитивным языком?

Луговской: — Да только потому, что её писали не совсем грамотные люди того времени, так называемые апостолы, которых Иисус Христос выбрал в свои ученики из простых людей.

Шафранский: — А они, эти апостолы, в их жизни до знакомства с Иисусом Христом были рыбаками, пастухами, а в общем простыми, косноязычными людьми, которым в ту давнюю пору было трудно освоить элементарную грамоту, вот потому они и говорили так, что ли не всегда совсем грамотно.

Кочубей: — А почему никто до сих пор не написал библию современным языком, расшифровывая аллегории и малопонятные места этой священной книги, по возможности точно, в ключе подлинного божественного православного учения?

Шафранский: — И мне многое непонятно, особенно те спорные моменты в тексте этой святой книге, которые трактуются сектантами в ключе их не всегда праведной веры.

Кочубей: — А ещё, мне непонятно почему нынешние евреи, которых Иисус избрал своим излюбленным народом, впоследствии этот народ стал почитать своим богом царя Давида, забыв о своих клятвах верности данные Иисусу Христу?

Шафранский: — А лишь только потому, что евреи всегда были не в меру подозрительными и упёртыми гражданами.

Луговской: — Несмотря на то, что они были благодарны Иисусу Христу за то, что Он избавил евреев от плена, а также они весьма удивлялись тому, что он совершал чудеса: воскрешая людей и избавляя их от разных самых сложных заболеваний….

Шафранский: — И всё равно, почему-то эти евреи, наперекор логике и только за счёт своего непонятного выбора избрали себе богом царя Давида, проигнорировав доброе отношение Иисуса Христа к ним, к евреям.

Луговской: — Мне и самому эта измена тоже непонятна. Но, возможно потому, что у царя Соломона было два брата, которые разошлись в своих пристрастиях к определению своего бога, считая Иисуса Христа неким, прости меня Господи, фальсификатором, что ли в осуществлении проводимых чудес.

Шафранский: — Так царь Соломон жил задолго до рождения Иисуса Христа. А потому каким образом они могли, его единоутробные братья евреи, верить или нет в божественную сущность Иисуса Христа? Его тогда просто ещё небыло на свете.

Виктор: — А возможно, что евреи стали верить и молиться царю Давиду лишь только потому, что мать Иисуса Христа Мария происходила из рода Давидова?

Луговской: — Я в этом вопросе ещё не до конца разобрался. Поскольку все батюшки, у которых я спрашивал об этом непонятном для меня поступке евреев, пока никто конкретно на этот вопрос мне так и не ответил.

Шафранский: — Они и мне все как то путано трактуют, об этом факте из жизни еврейского народа.

Кочубей: — А так же почему евреи называются иудеями? Что они возлюбили предателя Иисуса Христа, отступника Иуду?

Луговской: — А возможно потому, что тогда существовала такая народность как иудеи. Но, ни в коем случае не потому, что они себя чувствуют иудеями из-за уважения к тому гнуснейшему поступку предателя Иуды.

Шафранский: — Евреи, как и все люди на земле очень не уважают любой вид предательства, особенно в случае с предательством Иуды, который предал Иисуса Христа. Считая этот поступок, что ли весьма не кошерным для еврейского народа.

Кочубей: — А насчёт того, что евреи не понесли никакого наказания за свою измену божественному учению и самому Иисусу Христу, так я в этом обстоятельстве сильно сомневаюсь.

Шафранский: — А на самом деле еврейский народ до сих пор не получил своего гарантийного счастья, возможно только из-за своего предательства Иисусу Христу! Вот потому они и завязли в постоянных военных баталиях со своими соседями Палестинцами.

Луговской: — А я об этом как то не задумывался.

Кочубей: — А почему в современном мире теперь живут множество народов, которые верят только в своего бога, ну, не всегда в Иисуса Христа, и при этом живут весьма прилично?

Шафранский: — Ты имеешь в виду иудеев, мусульман, буддистов и т.д.? И за эту вольность в древние времена, когда правители многих государств верили во множество богов одновременно, идола поклонники, тогда они карали христиан только за то, что те верили в одного бога, ранее живущего на земле.

Кочубей: — И за то, что христиане жили по заповедям Иисуса Христа, который считал что любовь гораздо важней любых других достоинств человека, любовь глобальная ко всему сущему на земле.

Шафранский: — А это важнее справедливости, считая порочность, жадность, зависть и другие эмоциональные всплески человеческой гордыни греховным деянием.

Кочубей: — А главное, что Господь ни в коем случае не карает людей, за любые наши поступки при жизни, как праведные, так и порочные, поскольку мы равны Господу.

Луговской: — Наш Господь никогда не карал людей даже за то, что они верили не в него, а в другого бога.

Кочубей: — Возможно потому, что Он, наш благородный Господь, к этим народам, а значит к иноверцам, завсегда относился, я бы сказал индифферентно, а может быть и со своим неким божественным уважением к их верованию?

Луговской: — Ну, наверно наш православный Господь хорошо знает этих богов, а потому и допускает наличие народов с другой верой.

Шафранский: — А вот с теми народами, которые поклонялись идолам и совершали человеческие жертвоприношения Господь был всегда непримирим.

Кочубей: — А я думаю, что если люди намеренно не грешат, не занимаются серьёзными преступлениями против любых людей, если люди не занимаются однополым сексом, развратом и не учреждают братоубийственных войн, тогда их и незачем преследовать.

Шафранский: — Поскольку эти, другие боги никогда небыли как Иисус Христос простыми людьми при их земной жизни. Да и многие боги просто вымышленные...

Луговской: — Да они, эти вымышленные боги из других религий, никогда небыли такими уж, как можно предполагать, и плохими для нашего Господа, коль им дозволено проведением стать богами для многих народов нашей грешной земли, которую создал наш Господь.

Кочубей: — А почему это считается, что бог един?

Шафранский: — Да, возможно потому, что сегодня нет никакого греха быть буддистом, иудеем или верующим человеком в другие, я бы сказал, в главные традиционные религии, вольготно действующие на нашей планете земля?

Луговской: — Кроме веры во всевозможных священных животных, от которых будто бы и произошли люди. Ведь всех животных и человека по Ветхому завету бог создал в один, на пятый день Его самого грандиозного деяния.

Кочубей: — Действительно, так тогда почему эти животные могут считаться священными для некоторых народов, когда их самих создал Господь? В этом и я, вижу явное и неоспоримое заблуждение.

Шафранский: — Всё это явление происходит, как выясняется, от простого невежества.

Луговской: — Да пора бы уже отмести любое незаконное трактование священного писания текста библии, что уже давно пора скрупулёзно изучать, выискивая самые правдивое толкование определённых, трудно понятных мест библейского текста.

Шафранский: — Желательно с самыми высокими специалистами богословия и надо так же изучать толкования событий в Библии святыми отцами….

Луговской: — Конечно. Но это такое увлекательное и удивительно познавательное дело. Вот потому учёные и старцы, при расшифровке текста библии, всегда работали только на благо истины, а это очень достойный труд.

Кочубей: — Слушай. А может быть им в помощь, при написании нового текста библии, вернее, в написании библии современным языком, им в помощь были подсказки недавно усопших адептов.

Шафранский: — Наверно. Ведь они смогут поделиться тем, что они возможно уже твёрдо знают, но уже в их новом, в своём усопшем качестве, то есть, в их теперешнем физическом состоянии?

Луговской: — Быть может. Ведь они, в своём новом усопшем качестве, общаются напрямую с ангелами, а те, живя вечно, наверняка знают всю правду о прошлой жизни любого человека, жившего на нашей прекрасной земле.

Шафранский: — Тогда, ангелы тем более знают всё и о жизни Иисуса Христа.

Кочубей: — Наверняка. Но, захотят ли поделиться ангелы этими знаниями с нами, с живыми людьми? Я в этом сильно сомневаюсь, коль это ещё до сих пор не произошло.

Луговской: — Ну что же, поживём, умрём, а там увидим.

Кочубей: — А кем же ты Евгений хотел работать, получив это своё высшее образование?

Луговской: — Я и филологом то стал лишь только для того, чтобы быть репортёром и, если получится, так я очень хотел бы стать настоящим писателем. Что мне всегда нравилось и очень хотелось этим заниматься.

Кочубей: — А чем тебе учительство не нравится?

Луговской: — Во-первых, мне не нравилось то, что работая учителем в школе филологом, мне бы пришлось каждый день дома проверять массу тетрадей. И мне не нравилось то, что у учителей маленькая зарплата, а ответственность высочайшая.

Кочубей: — А если ты хочешь стать писателем, так это самый подходящий случай им стать. Да ещё, в таком ответственном и высоко духовном деле, как в приобщении людей к чтению текста Библии. А также, ты смог бы рассказывать о жизни Иисуса Христа в обыкновенно простом изложении.

Луговской: — Я так не думаю. Ведь Библия уже давно полностью расшифрована нашими православными святыми, которых нам предстоит прочитать, по возможности, в полном объёме. Особенно святого Игнатия Брянчанинова.

Кочубей: — Ну что же будим заниматься тем, на что будет воля Господа.

Луговской: — А без благословления Господа, что мы обязательно должны почувствовать, это благословление, когда решим и возьмёмся за любую ответственную работу, так и нечего начинать.

Шафранский: — А вот теперь, я думаю, у нас появится такая возможность, подстёгнутая нашим нынешним желанием как можно больше знать о том, как нам дальше жить, при этом пропагандируя и насыщая этими знаниям многих других людей….

Кочубей: — Правильно. Это отныне станет нашим главным делом, ну это приобщение многих близких нам людей к Православной вере.

Луговской: — Что, Вы для этого согласны бросить все свои сегодняшние занятия? А как Вы объясните это своим жёнам и детям, ведь их надо кормить и лелеять?

Виктор: — Одно другому не мешает. Я думаю, что просветительская деятельность может осуществляться нами и в свободное от основной работы время.

Луговской: — Это надо серьёзно обмозговать.

Шафранский: — А мы ещё не такие уж и искусные проповедники, чтобы вести эту просветительскую деятельность. Да и кто сказал о том, что после смерти наступит бессмертие?

Виктор: — Об этом рассказал своим ученикам сам Иисус Христос, о чём можно прочитать в библии. А о том, что Христос жил, этому факту есть множество подтверждений, даже из уст самих атеистов.

Кочубей: — Да, мы не проповедники, но всей своей теперешней жизнью, мы теперь просто обязаны нести знания Православного Христианства хотя бы нашим близким людям.

Луговской: — А вот на моём жизненном пути не раз встречались такие люди, которые будто бы и верят в бога, но, как они говорят, верят по своему, а значит, не так как мы теперь верим в нашего Господа. И таких людей много.

Кочубей: — Это как? Наверно они веря в Господа по сектантски, а это – грех!

Луговской: — При этом эти люди не желают каяться батюшке и принимать святое причастие. А мой двоюродный брат Юра Рощин, бывший партийный функционер, даже не желает слышать лекции Алексея Осипова, но в церковь ходит, заявляя мне о том, что он по-своему верит в бога.

Виктор: — А по-своему верить в Господа из-за гордыни, так это запросто приведёт человека в стан сектантства и даже бросит человека в атеистическое безбрежье.

Кочубей: — А какая разница как ты проживёшь свою жизнь здесь, на земле. Главное то, чтобы меньше умышленно грешить, да верить в то, что мы вечны…

Шафранский: — А каким образом произойдёт наш переход из нашего земного существования в мир иной, так этого никто не знает.

Луговской: — Профессор богословия Осипов Алексей Ильич, досконально изучив литературу святых отцов, говорит нам о том, что когда мы умрём, тогда наш дух сможет разговаривать с Господом, но только на страшном суде, там, на небесах, когда нас будут судить за наши дела земные.

Кочубей: — Возможно после чего душа каждого усопшего человека пройдёт положенное мытарства, в зависимости от того сколько эта душа грешила….

Луговской: — Наверно. А затем, очистившись от грехов, каждой душе будет выдано своё индивидуальное тело. И наверно в зависимости от того сколько грехов мы себе наработаем, такое тело мы и получим.

Шафранский: — Это кто меньше грешил, тот получит тело более совершенное, чем те, кто грешил много и часто.

Луговской: — И жизнь после смерти у каждого человека будет своя, у одних более интересная и насыщенная, а у других, наверно, более однообразная и скучная.

Кочубей: — А значит, наша жизнь здесь, короткая и замороченная всевозможными греховными деяниями, будет как бы лакмусовой бумажкой нашей будущей загробной вечной жизни?

Шафранский: — Это что, мы, при земной жизни должны постоянно терпеть всевозможные трудности только для того, чтобы потом, в вечной загробной жизни, нам можно было устроиться как можно лучше?

Кочубей: — И значит, мы также теперь должны как можно больше честно зарабатывать деньги, а затем раздавать их бедным, бездомным и всем тем гражданам, кто не смог устроиться в нашей земной жизни более-менее прилично?

Луговской: — Всем бездомным и нищим гражданам должны помогать государство и его вассалы чиновники. Но вот тем людям, которым порой требуется наша личная помощь в любых жизненных ситуациях, возможно с огромными личными потерями или потрясениями, да с ожидаемыми неудобствами….

Кочубей: — Это другое дело. Но и нищим надо помогать, по мере наших сил и имеющихся возможностей.

Шафранский: — Что, теперь нам придётся каждый день читать утреннюю и вечернюю молитвы, тратя на это по двум часам ежедневно?

Луговской: — Это желательно. А, возможно, что за нас это каждый день делают монахи, в своих монастырях. И это им зачтётся. Но лучше и нам это делать ежедневно безо всяких напряжений и добротно понуждая себя к этому, по убеждению сына Господа, Иисуса Христоса, благому делу.

Глава 20.

Очередная работа адептов.

Автор: — Как только Эдуард Борисович, владелец кафе «Кофейная пеночка» пришёл в себя от нападок бандита, отдыхая в деревни на природе, так он сразу позвонил и быстро объявился в обществе друзей.

— Эдуард Борисович не заметил, что когда он заехал домой принять душ, переодеться и отдохнуть часок от дальней дороги….

— Так Борисовича сразу заприметили, наверно дружки бандита Фёдора, которые сидя в своём дорогом автомобиле, поджидали его уже двое суток.

— И вот, когда Эдуард Борисович встретился с друзьями, так бандиты, позвонив Фёдору, которого уже два дня как выпустили по подписке из заключения….

— После чего главный бандит района приказал своим подручным дружкам следить за сходкой его противников.

— А Эдуард Борисович с друзьями Луговским и Кочубеем спокойно расположились на балконе дома, где находилась квартира Шафранского, на пятом этаже.

— А сам Шафранский в это время пошёл в магазин купить баночку кофе, который так не вовремя закончился.

— И подходя к подъезду Шафранский самым невольным образом заметил, что двоя парней огромных габаритов, жестикулируя и громко споря, показывая на его балкон….

— А спорили бандиты о том, на каком именно балконе находится этот их объект наблюдения.

— Один парень клялся своему приятелю о том, что это их клиент пьёт на балконе какие-то напитки, а другой детина был готов поспорить, прямо, на что угодно в том, что это не их клиент.

— И так бандиты разгорячились в своём споре, что не заметили того, как они сами стали объектом всеобщего внимания.

Старший бандит: — (Обращаясь к Шафранскому с вопросом). – Слушай братан, ты случайно не знаешь, что за квартира и кто там живёт, ну в этой квартире на пятом этаже, видишь вон там, где балдеют какие-то мужики?

Шафранский: — Я знаю. И боюсь, что Вам совсем не понравится клиент, который живёт в этой квартире.

Второй бандит: — А кто он такой?

Шафранский: — Этот полковник КГБ когда-то закатал меня в каталажку на целый месяц только за то, что я послал его по «матушки». И я Вам не советую долго находиться у нашего дома. Поскольку, Вас уже наверняка приметила и зарегистрировала охрана этого серьёзного человека.

Второй бандит: — Давай лысый «рвём когти» отсюда!

Старший бандит: — Ну что же, мы всё равно достанем этого фраера, а теперь и вправду надо «делать ноги».

Шафранский: — (Входя в свою квартиру). – Эй, Вы там, заговорщики! А знаете о том, что Вы уже давно находитесь под колпаком у «Мюллера»?

Луговской: — У какого ещё Мюллера?

Шафранский: — Я сейчас во дворе познакомился с двумя такими внешне крупными субъектами, которые интересовались квартирой, на балконе которой Вы так уютненько устроились.

Кочубей: — Наверно они следили за Эдуардом Борисовичем. И что ты им сказал?

Шафранский: — Они случайно поинтересовались у меня, кто живёт в этой квартире, и я сказал им, что в этой квартире живёт полковник ФГБ.

Кочубей: — А на самом деле этот полковник живёт рядом с твоей квартирой и его балкон примыкает к твоему балкону. Я прав?

Луговской: — Надо думать, что после того как они узнали о том кто живёт в квартире, куда пришёл Борисович, так они сразу испарились со двора?

Шафранский: — Да. Они сразу «сделали ноги», но номерной знак их автомобиля я всё же смог записать и незаметно сфотографировал на мобилу этих пацанов тогда, когда они развернув своё авто во дворе, проезжали мимо меня.

Луговской: — Это ты молодец, если конечно они не заметили твою фотосессию.

Шафранский: — Да где им. И я, пока ехал в лифте уже сбросил номерок их автомобиля кому надо и уже получил ответ от моего приятеля, который мне сообщил, что эта машина принадлежит другу нашего бандита Фёдора.

Луговской: — А каким образом твой приятель это узнал?

Шафранский: — Да они, эти бандиты когда-то вместе с Фёдором «чалились» в лагере.

Кочубей: — В таком случае, если эти братаны, капитально наступили на след нашего Борисовича, в таком случае нам уже пора подключать к работе и наших адептов.

Эдуард Борисович: — А это что за зверь, Ваши адепты?

Луговской: — Это наше тайное оружие, для урегулирования самых сложных дел в борьбе с самым грозным противником.

Кочубей: — Тогда я вызываю Виктора. А Вам Эдуард Борисович теперь надо быть осторожней в Ваших передвижениях по городу.

Луговской: — А сегодня Борисович Вы поедите со мной. Дабы Вам не попасть в руки бандитов. И Вы наденете вот этот парик, который самым радикальным образом изменит Ваше выражение лица, а вот этот плащ позволит Вам изменить и Ваш внешний облик….

Автор: — Пока друзья с Эдуардом Борисовичем, покинув квартиру Шафранского, по пути следования на встречу с Виктором, бандиты всё же приклеились к автомобилю Луговского на своём огромном «Ленд Ровере» и, не стесняясь, ехали за автомобилем друзей на близком от них расстоянии.

Луговской: — Гляди ка, а наши бандитствующие пацаны в открытую преследуют нас на своём дорогом авто.

Шафранский: — А ну ка Кочубей, доложи Виктору о том, что нас преследуют бандиты. Для того чтобы Виктор уже сейчас вызвал своих адептов, а те преподали первый урок вежливости нашему противнику.

Автор: — А когда друзья подъехали к кафе где их ждал Эдуард Борисович, так бандиты тоже припарковали своё авто рядом с кафе и прошли за ними быстро, боясь упустить друзей.

— А бандитов было трое, один щуплый водила и два крупных бугая…

— После чего бандиты уселись за соседним столиком, в самом углу этого заведения, и сразу заказали себе графин водки с закуской.

— Пока бандиты ждали свой заказ, стараясь прислушиваться к разговору друзей, так друзья уже успели заказать и в кафе зазвучал в записи громкий североамериканский джаз под управлением Луи Армстронга.

Виктор: — А вот теперь мы и посмотрим, как работают самые высокие профессионалы в области высоких технологий с потустороннего мира на блага справедливости.

Автор: — И тут, как только бандиты получили свой заказ, да главный пацан поднял колпачок хрустального графина, так из него, из этого графина, словно древний джин стало выплывать огнедышащее существо, похожее на зелёный трёхглавый Змий огромных размеров.

— И этот огнедышащий Змий, легко выбравшись из графина, да мягко приземлившись в кресло за столиком бандитов, таким своим «добродушным» голосом, похожим на самый грозный голос начальства, от которого у бандитов мигом похолодело внутри, стал наставлять бандитов.

— А этого зелёного Змия, да его строгие наставления слышали только бандиты и друзья с Эдуардом Борисовичем.

Змий: — Так вот пацаны, я Вам дважды повторять не буду! А потому слушайте внимательно и запоминайте, что отныне и навсегда Вы прекращаете свой бандитский образ деятельности и, чистосердечно покаявшись, сначала в милиции…

Бандит: — Во даёт?

Змий: — (Продолжал Змий). А затем и перед Всевышним Творцом, обо всех своих преступлениях ничего не забыв….

Кочубей: — А глядите, как наши бандиты сидят, словно прилипшие к своим креслам и от ужаса парализованные …

Луговской: — И как внимательно, выпучив свои глаза, они, затаив дыхание, внимательно слушают наставления Змия.

Змий: — А потом, но уже в камере заключения и на всю Вашу беспутную жизнь, Вы пацаны, пересмотрев всю свою беспутную жизнь в своих воспоминаниях, Вы обязательно станете самыми законопослушными гражданами нашей прекрасной страны.

Бандит: — (Промычав). – Ну, мы….

Змий: — А иначе, если Вы не покаетесь в суде и в церкви, вспоминая все совершённые Вами преступления, и не станете законопослушными гражданами, тогда у Вас в течение суток случится сердечный удар, или у Вас кто-нибудь, из Ваших же дружков по недоразумению, отрубит Вам Ваши дурные головы.

Автор: — При этом Змий, в качестве некой показухи, взял и отрубил себе одну свою крайнюю правую голову обыкновенным столовым ножом, поднятым с пола….

— А из шеи Змия, лишённой головы, мощным потоком хлынула кровь, заливая густой жидкостью всё очерченное хвостом Змия пространство вокруг стола.

Голова Змия:(Покатившись по полу, под тупо недоуменные взгляды бандитов, с горечью воскликнула). – Ох, братаны, как мне всё-таки больно! – (И в отчаянии, голова метко плюнула, и попал в лицо главного бандита).

Автор: — Таким образом, после плевка голова бандита по самое горло промокло в крови, да так, что ему было трудно смотреть.

Луговской: — Гляди, как этот Змий вразумляет наших бандитов, прямо как отец родной!

Кочубей: — А мне кажется, что отрубив себе голову, Змий сделал это в знак некого назидания. А заливая кровью пространство около стола, тем самым Змий хотел напугать наших бандитов самым серьёзным образом.

Виктор: — А может быть Змей хотел бандитов утопить в крови.

Кочубей: — Да нет, сам говоришь о том, что адепты ничего плохого не могут сделать.

Луговской: — И как только адептам удаётся воочию изображать такие фантастические сюжеты?

Кочубей: — Да и мне ещё очень интересно знать, как адептам удаётся заставить этих отрицательных персонажей мыслить разумно, а главное, как они умеючи, что называется в цвет, общаются с нехорошими людьми на их «фене»?

Виктор: — Так это очень просто. Эти фантастические персонажи одновременно внедряются в мозг тех людей, для которых они и предназначены, да ещё показывают нам, как наблюдателям и заинтересованным лицам в этих событиях….

Шафранский: — А кто пишет тексты чудовищам, с которым они так вольно обращаются, да так убедительно доносят высокую правду бандитам?

Виктор: — Это делают адепты. Ну, сами сочиняют текст, в зависимости от случившейся ситуации, да от поставленных задач, а затем проговаривают этот текст устами сочинённых ими персоналиями.

Шафранский: — И как только это получается у Змия, ну, заливать кровью пространство только вокруг стола. А кровь заполняет это пространство так, словно она наполняет широкий сосуд, словно огромный стакан без стенок, даже не забрызгивая ковёр зала.

Виктор: — Так это всё реальная фантазия адептов, если хотите, материализовавшаяся и показанная только определённым, разрешённым для показа лицам.

Луговской: — А бандиты, вскочив на стол и сбившись в кучу, в отчаянии боясь захлебнуться в крови, видишь, что-то шепчут, наверно молятся Всевышнему Творцу.

Кочубей: — Это здорово, что бандиты не смогли сбежать от предназначенного для них концерта.

Шафранский: — Они словно наталкивались на невидимый барьер, когда пытались покинуть место очерченное Змием, и это пространство ограничилось креслами, стоящими у их столика.

Змий: — А уже после сердечного удара в камере заключения, если Вам повезёт не потерять голову, Вы непременным образом обретаете статус обыкновенного безмолвного бревна, затвердев телом до самой Вашей беспутной кончины.

Бандиты (хором): — Господи прости!

Змий: — Хотите Вы таких последствий от всей Вашей нераскаянной бандитской деятельности? И это всё произойдёт обязательно, если Вы не покоитесь чистосердечно и не попросите прощение у всех тех людей, которых Вы чем-либо огорчили.

Старший бандит: — Мы больше не будим!

Автор: — После того, как змий закончил свой назидательный спич, так он быстренько, на глазах недоуменных бандитов приставил отрубленную голову на её законное место, и та, приклеившись к шее, сразу ожила.

Кочубей: — Вот даёт хвостатый!

Автор: — Потом змий, прислонившись головами к уху главного бандита, стал громко шептать двум здоровякам и водиле что-то очень важное для них.

Луговской: — Этот мощный Змий, наверно, прежде чем исчезнуть, даёт бандитам свои последние наставления.

Виктор: — Наверно объясняя бандитам, как им теперь предстоит жить, в их новом качестве строгих блюстителей праведности.

Автор: — После чего превращаясь в дым, Змий, с лёгкостью ветреной сомнамбулы заколыхавшись в воздухе, стал исчезать.

Шафранский: — Гляди как Змий, изящно извиваясь своим громоздким телом, при этом никого не задев….

Автор: — Но предварительно, прежде чем совсем исчезнуть Змий угрожающе громко щёлкнув хвостом, как кнутом. После чего, не мешкая, Змий на глазах уменьшился в размерах и залетел в графин, став совсем невидимым в прозрачном напитке.

Эдуард Борисович: — Это что, оказывается не сказки о том, что Змий Горыныч существует? Это что, подлинная история?

Луговской: — Да нет. Змий на самом деле, это обыкновенная фантазия людей, которая материализовалась для благого дела, а в нашем случае фантазия адептов для наказания зла.

Змий: — (Обернувшись к друзьям и к Эдуарду Борисовичу). Ну, Вы даёте, вроде бы взрослые люди, а не верят в то, что можно наяву увидеть и физически потрогать? Нате вот, потрогайте меня сами и поверьте в моё бренное существование!

Шафранский: — Ну, извини ты нас хвостатый, ведь мы раньше не видели тебя, что называется в живую. Вот потому мы и несколько обманулись, в своём мнении о твоём сказочном бытие.

Виктор: — Ну, ты хвостатый не особенно резвись и прекрати дурить людей всякими небылицами о том, что ты действительно существуешь! А то возьму и переделаю тебя, ну, скажем в обычную половую тряпку.

Змий: — Извините человече, я больше никому не буду врать. — (Этот диалог Змия и друзей не могли слышать бандиты).

Автор: — А напоследок Змий, отвлекшись от разговора с друзьями, будто бы по-товарищески, но весьма жёстко, высунув хвост из бутылки, надавал подзатыльников каждому бандиту, а на словах, приставив свои головы каждому бандиту к уху, предупредил:

Змий: — (Поднимая графин, сброшенный со стола ногами бандитов, в то время когда они быстро забирались на стол, опасаясь захлебнуться в крови). Вот только попробуйте меня выпить из этого графина, так я сразу взорвусь у Вас в животе, и Вы мгновенно погибните! Отныне Вы трезвенники и не моги больше грешить!

Автор: — С исчезновением змия и уровень крови перестал прибывать. А затем и вовсе кровь быстро куда-то утекла, будто бы в огромную воронку под столом, и именно тогда, когда её уровень достиг положения, когда бандиты, будто бы окаменев и спрыгнув со стола, да встав на цыпочки, уже находились в крови по самую их шею.

— Но с исчезновением потоков крови, одежда бандитов всё равно осталась насквозь мокрой. Будто бы в знак подлинности, недавно произошедших событий.

Старший бандит: — Братаны, (отряхиваясь и выжимая окровавленную одежду) Вы видели и слышали то же самое, что и я? Или этот зелёный пахан посетил только моё больное воображение?

Автор: — После этого предположения бандита, длинный хвост Змия, резким образом высунувшись из графина, и так убедительно врезал по лицу маловеру, да так чувствительно, что тот грузно шлёпнулся на пол и завалился под стол.

— А со стороны было странно наблюдать, как здоровые верзилы вначале весело прошли к столику, и, не узнав переодетого в яркую одежду Шафранского, да Эдуарда Борисовича, который ещё дома нацепил на себя пушистую бороду, да надел тёмные очки и набросил на свои плечи тёмно красную куртку…

— После чего бандиты, удобно расположившись в креслах, и не мешкая, сделали заказ официанту.

— Потом бандиты, когда им принесли графин водки и закуску, как только они были намерены налить по рюмочки водки….

— Так они почему-то сразу прекратили шутить, на их явно вытянувшихся от удивления лицах появилось мрачное недоумение, а затем они быстро взгромоздились на стол, где замерли в недоумении.

— Потом бандиты, на глазах недоуменных посетителей кафе, стали словно бы промокать, обливаясь в собственной крови непонятно каким образом….

— Затем бандиты, в недоумении разинув свои перекошенные от страха рты, стали к чему-то внимательно прислушиваться, возможно, к чему-то очень важному и предназначенному только для их ушей. Что друзья слышать не могли.

— А в конце этой комической сценки, бандиты молча, как по команде закивали головами. А самый крупный бандит что-то тихо проговорив, тут же упал с высоты и закатился под самый стол…

— А уже затем, бандит под столом замахал руками, словно от кого-то отмахивался….

Шафранский: — (Подходя к столику бандитов).- Ну что беспредельщики, почему Вы ещё здесь? А ну-ка быстро сели за стол, отдышались, расплатились за заказ и бегом по домам!

Бандит: — Да братан, (быстро поднимаясь из под стола) мы сейчас исчезнем, да так, что ты нас, поверь мне, больше никогда и нигде нас не увидишь.

Эдуард Борисович: — А теперь, так называемые братаны, прежде чем Вы навсегда покинете нас, зайдите в контору напротив кафе, к нотариусу, оформите генералку Вашего автомобиля на моё имя, вот моя визитка, а затем, пока мы здесь пьём кофе, принесите документы мне.

Луговской: — Затем оставьте свой автомобиль у кафе мне, как некую компенсацию за Ваши бандитские нехорошие намерении, по отношению к порядочному человеку.

Кочубей: — Правильно Борисович, ведь это они битами разбили стёкла у Вашего автомобиля. А значит, этот их дорогостоящий автомобиль и будет первой нормальной компенсацией за их беспредельный бандитизм.

Виктор: — А затем, после того как сделаете подарок Борисовичу, так Вы сразу бегите ребятишки, пока мы опять не натравили на Вас очередное чудище, которое запросто может не поперхнувшись Вас сожрать.

Кочубей: — Вы в это верите?

Старший бандит: — Верим, без базара!

Глава 21.

Оказывается, что ада вовсе и нет!

Автор: — Когда бандиты ушли, оставив свой «Лэнд — Ровер» Эдуарду Борисовичу, так Борисович сразу сел в свой новый автомобиль и включив двигатель, да резко дав газ быстро исчез со стоянки у кафе в неизвестном для друзей направлении.

Шафранский: — Да, видно гореть синим пламенем бандитам, за их прошлую уголовную деятельность.

Кочубей: — Как говорит профессор богослов Алексей Ильич Осипов, что когда после смерти грешники окажутся в аду, так они там будут находиться не навсегда, в этой адовой преисподние, проходя определённое количество кругов моральных и физических истязаний.

Луговской: — А прохождение кругов ада, для всех грешников, которые совершат очень тяжкие преступления, а значит, они сильно нагрешат, наверно в загробном мире обыденное в своей обязательности событие, даже, несмотря на то, что они при жизни покаятся.

Шафранский: — А вот духовно очищенные души своим искренним покаянием, да очищенные в аду многими муками, они обязательно, за свои серьёзные и сознательно осуществлённые преступления, будут прощены?

Виктор: — А значит все самые отъявленные грешники, за все свои не искупаемые перед людьми грехи, потом, самым непременным образом будут обязаны пройти определённые круги ада, а уж потом весьма возможно, что они будут изъяты из ада.

Кочубей: — Так в чём разница, когда мы после смерти все, кто раньше, а кто позже всё равно окажемся в раю, живя вечно?

Луговской: — Тут разница, как говорит профессор А.И. Осипов, только в том, что грешники, особенно те, кто осознанно тяжко грешили, а затем недобросовестно каялись ради праформы, так они всё равно попадут вначале в ад.

Кочубей: — А мне кажется что потом, даже после их самого глубокого очищения, бывшие грешники не обязательно, что они непременным образом попадут в рай, или в другое благое место, где будут жить вечно.

Шафранский: — Ведь наверно есть, помимо рая и ада, другое жизненное пространство там, наверху. И это пространство должно также находиться под управлением Господа нашего и его сына Иисуса Христа.

Кочубей: — А именно для таких не раскаянных душ, как великие грешники и должно существовать это нейтральное пространство, для самых непокорных и намеренно заблудших, да ни за что неисправимых, в их застарелом эгоизме душ.

Луговской: — И это нейтральное пространство я бы назвал не иначе как накопитель нераскаянных душ. Где эти нераскаянные души могут находиться вечно.

Кочубей: — Умрём, а потом всё узнаем.

Луговской: — А ведь не зря же ад в Библии называется чистилищем, где усопшие люди будут обязаны очищаться, проходя определённые мытарства, предназначенные для людей грешных.

Кочубей: — Ну, тогда это ерунда, ведь всё равно, в итоге кто раньше, а кто и позже, но мы все, а значит, как грешники, так и праведники попадём в рай или в этот накопитель, а там будим жить вечно без всяких проблем.

Луговской: — Всё правильно. Но за разный грех будет наложено и разное наказание, да разное время нахождения в чистилище.

Шафранский: — Ну, и в чём же здесь изюминка?

Луговской: — Как говорит апостол Павел в своём Послании к ефесянам, в главе шестой и в пункте тринадцатом, так этот накопитель находится в неком поднебесье. Где также вольготно проживают мирно правители тьмы века сего, да духи злобы.

Шафранский: — Ну, а с ними жить, я думаю, не сахар!

Кочубей: — Наверно этот накопитель перенесён Господом из ада, и он где-то рядом, а быстрее всего в подбрюшьи самого чистого и божественного неба, но обязательно под бдительным надзором Господа.

Виктор: — Возможно, что выше этого накопителя находится только рай, а выше рая резиденция самого Господа нашего, его сына Иисуса Христа и для других самых чистых человеческих душ.

Шафранский: — А значит, что непрощённые грешники, непрощённые не Господом нашим, а людьми, за их самые тяжкие, осознанно совершённые гнуснейшие преступления нашего и прошлых веков, вот только они и будут находиться в этом подбрюшьи рая в компании и под управлением всей самой гнусной нечисти.

Луговской: — Возможно, что души грешников будут способны с огромной печалью наблюдать за шикарной жизнью людей в раю.

Кочубей: — Это значит, что одни не великие грешники, по малости и непреднамеренности их грехов, возможно, они быстро и без особых проблем пройдут это духовное и физическое очищение, а уж затем они возможно, что и попадут в рай?

Луговской: — Правильно. А те грешники, кто осознанно грешили и совершали самые тяжкие преступления, возможно, будут проходить эти круги ада долго, да в самых болезненно тяжких режимах проживания этого их многократного очищения.

Шафранский: — А кто и вечно, возможно те упокойнички, кто не покоятся или покаятся, но не так искренне как это нам положено делать, поскольку, при определённой ситуации в будущем они опять будет намерены, с большей вероятностью, совершать свои самые тяжкие преступления.

Кочубей: — Ну, повторюсь, ведь сказано в библии о том, что самым отъявленным грешникам незачем бояться этого ада?

Луговской: — А я думаю, что им бояться как раз есть чего. Ведь эти круги ада могут быть и весьма тяжкими физически, да весьма болезненными. Представь, что если тебе будут сверлить без наркоза твой здоровый зуб долго, скажем лет десять или больше к ряду, так что тебе это понравится?

Виктор: — Притом, что привыкнуть к этой ужасной боли человек не сможет.

Луговской: — Он также не сможет, что называется, дистанцироваться от этой боли, научившись её преодолевать, падая в обмороки и кидаясь от боли на стену.

Виктор: — И это будет происходить ровно столько, сколько лет человек грешил, в своей совокупности, столько, но только в стократном размере, каждый грешник будет искупать свои сознательно совершённые грехи.

Кочубей: — Или если тебя грешника, будут долго, да самым жесточайшим образом избивать, скажем, лет десять и беспрерывно, как это возможно делали эти умершие лица при своей земной жизни с другими людьми.

Луговской: — Ну, а самые великие грешники, вернее их души, возможно, что они будут вынуждены самыми жёсткими обстоятельствами, находится вечно в этом чистилище по причине невозможности простить этих грешников теми людям, которые были унижены этими грешниками за их особо тяжкие преступления.

Кочубей: — А как понимать определение, что такое твари?

Луговской: — Так это не что иное, как любое творение Господа. И нет в этом, по моему мнению, ничего оскорбительного.

Кочубей: — И это возможно, что грешного человека будут истязать упыри, материализовавшись из совершённых греховных деяний людей в самых страшных монстров.

Шафранский: — И уже эти грехи человеческие, материализовавшись в монстров, будут подчиняться только демонам.

Луговской: — Так вот все эти злостные не отмоленные и намеренно совершённые прегрешения будут преследовать нераскаянные души вечно, те грехи, которые упокойник сам бездумно или намеренно совершил при земной жизни….

Шафранский: — И выходит что сам грешник, своими греховными деяниями намеренно, но неосознанно сам создаёт для самого себя этих гнуснейших монстров в аду, которые с ярым вожделением будут дожидаться своего клиента в преисподнии.

Луговской: — Можно сказать, что грешники совсем не осознают того, как это в их земной жизни произошло, когда они, идя на поводу своих самых гнуснейших порочных страстей….

Шафранский: — При этом каждый грешник, который совершает эти греховные деяния только в угоду своему дьявольскому эгоизму, совсем не думает о спасении своей грешной души, что диву даёшься, как они сами себя губят?

Кочубей: — А это всё происходит только потому, что они не верят в бога и в существование загробного мира.

Шафранский: — Так вот эти материализовавшиеся грехи в монстров, и будут серьёзным укором и истязателем в их будущей загробной непутёвой в их вечной жизни?

Луговской: — А я думаю, что на грешниках повторится, но уже на них самих и в тысячекратном размере всё то зло, которое они злонамеренно сами совершили с другими людьми, или даже если они не сами, но осознанно заказали это зло, пусть даже и совершённое другими людьми.

Кочубей: — И даже, если эти злодеи впоследствии покаялись?

Луговской: — Если злодеи покаятся чистосердечно и искренне, да в будущем не станут больше грешить, вот только тогда у них появляется надежда на то, что они не навечно попадут в эти самые страшнейшие круги чистилища ада.

Кочубей: — А пройдя определённое количество кругов ада, они ещё смогут оказаться в раю?

Луговской: — Но, я думаю, с определёнными ограничениями на определённые блага, или им совсем не представится возможность жить в полном блаженстве всех тех услуг рая, которые будут гарантийно полагаться всем праведным людям, попавшим в рай без того, чтобы пройти все эти самые ужасные круги ада.

Кочубей: — Я думаю, что это так. И этими всеми благами рая будут пользоваться все те люди, которые при жизни не совершали преднамеренного зла, по отношению к любому божественному созданию.

Шафранский: — А кто осознанно и с определённым убытком для себя будут постоянно совершать благие поступки, да меценатские деяния, по отношению к нуждающимся людям, даже порой и не к самым приличным особям нашего общества….

Луговской: — Так вот все эти люди обязательно попадут в рай и наверно займут там очень высокое положение в небесной канцелярии, облачаясь в белоснежные одежды.

Кочубей: — Ну, это вполне справедливо.

Луговской: — А такое абсолютное зло, адептами которого являлись Гитлер, Ленин, Сталин, нынешние беспринципные олигархи, да подобные им личности и их верные слуги в виде исполнителей, которые при жизни были виновны в гибели огромного количества праведных и простых людей….

Кочубей: — Наверно, погибших в неправедных войнах, в террористических акциях и при жизни этих учредителей, да организаторов зла, по их демонической воле….

Луговской: — Так вот, именно такие апологеты зла и будут вечно находиться в аду, многократно и бесконечно испытывая все те муки чистилища, которые они инспирировали и осуществили сами, и даже если они это сделали руками других людей.

Кочубей: — И это правильно.

Луговской: — Ведь видно не зря некоторые святые мученики Православного Христианства утверждают о том, что ад, для некоторых людей вечен, по их помыслам и деяниям.

Кочубей: — А я тоже слыхал о том, что те люди кто пережил клиническую смерть, так кто вел при жизни вёл свою жизнь близкую к праведной, так те граждане обязательно сразу попадали в райские кущи.

Шафранский: — А те граждане, кто грешили при жизни, наверно так те сразу попадут в ад, а после своего воскрешения из мёртвых, когда они получив клиническую смерть в ужасе клялись о том, что больше грешить не будут.

Евгений: — И я слышал о том, что такой грешник, побывав в клинической смерти, после воскрешения стал праведником и собирал в свой загородный дом бродячих кошек и собак, да содержал их в самом престижном состоянии, которых раньше он убивал ради своей гордыни быть владыкой над безмолвными тварями.

Кочубей: — Подумаешь….

Луговской: — Так, будучи в клинической смерти, так его там, в аду, рвали в клочья убитые им животные. При этом набеге этих животных они раздирали кожу этого грешника до появления его внутренних органов. И так каждый раз, как только кожа появлялась на его теле. При этом грешник постоянно испытывал в теле не затихающую боль.

Шафранский: — Да, наверно это и вправду существует как ад, так и рай. Теперь всем жителям земли эту правду о загробной жизни нам пора донести, ведь нам теперь, по крайней мере для меня, это уже истина не требующая ни каких сомнений.

Кочубей: — И всё равно, даже после того, как люди узнают и поверят в Господа, да в загробную жизнь, некоторые из них всё равно будут грешить, в надежде потом в молитвах отмолить эту свою дьявольскую прихоть.

Глава 22.

Полное упразднение зла из жизни Эдуарда Борисовича.

Луговской: — Ну, напугали мы этих примитивных бандитов, а что дальше?

Кочубей: — Дальше бандиты доложат своим хозяевам о том, что с ними произошло, но их боссы думается мне, не очень-то и поверят «бредовым» россказням своих подчинённых?

Шафранский: — Так значит, нам теперь предстоит и этим нехорошим гражданам продемонстрировать нечто, из ряда вон нестандартное действо, в рамках общения с нашими адептами.

Луговской: — А Вы знаете о том, что нашего бандита Фёдора уже отпустили на свободу, взамен подписки на ограничение передвижения его личности?

Кочубей: — Так значит, нам теперь предстоит найти этого Фёдора, а он живёт со своим отцом за городом в частном строении типа дворца.

Шафранский: — Так, какой план предложат нам адепты, в деле отрезвления основных бандитских сил, и отлупа их от незаконной противоправной деятельности?

Виктор: — Я сейчас общаюсь сразу с двумя адептами, с Иваном и Жорой. Так вот Иван предлагает мне устроить концерт с приведениями и с громким воем диких животных. Как они говорят, с воем похожего на отчаяние озлобленного волка.

Луговской: — Я думаю, что это отличное предложение, устроить охоту на этих не цивилизованных мафиози, на отца с сыном.

Кочубей: — Ведь они любят свою уголовную охоту за жертвами своего произвола, а сами, к великому сожалению, пока ещё небыли в роли загоняемой в силки дичи.

Шафранский: — Это что, за отцом с сыном будут по дому гоняться дикие звери с воем и с желанием пообщаться с их солидными тушами в прямом кровавом контакте?

Виктор: — И что самое забавное в этой ситуации, что этих зверушек нельзя будет подстрелить, а тем более от них спрятаться.

Луговской: — А чем же должно завершиться это необычное происшествие?

Кочубей: — Или сумасшествием, если клиенты слишком впечатлительные, а в лучшем случае они навсегда покинут этот дом и поневоле станут порядочными гражданами.

Луговской: — Я думаю, что их сумасшествие надо отвергнуть напрочь, как неприемлемый вариант для нашего дела.

Виктор: — Ну, тогда надо организовать диалог этих плохих людей с нашим адептом, который обретёт облик самого страшного, и в то же самое время самого убедительного собеседника для этих беспредельщиков.

Кочубей: — И что это должно быть?

Шафранский: — Возможно, что надо использовать неубиваемый образ нашего Эдуарда Борисовича, который храбро и беспардонно расположившись в кресле гостиницы дворца нашего противника….

Луговской: — И этот неубиваемый облик Борисовича, с грозным голосом, да с самыми убедительно жёсткими аргументами….

Кочубей: — Борисочь должен будет в назидательной форме, поражающий порочный образ жизни этих плохих людей, своими убедительными доводами отлучить этих бандитов от их уголовной деятельности.

Шафранский: — А начнётся мы всё с того, что отец бандита Фёдора, депутат Павел Иванович, позвонит в Думу, но ему ответит не желаемый для него абонент, а вымышленный адептом диспетчер всемирного адового Центра.

Виктор: — Ну, значит, так тому и быть.

Автор: — И действительно Павел Иванович, наверно по воле адепта Жоры, сразу захотел позвонить в Думу.

— А все действия адептов, которые развивались на вилле Павла Ивановича, друзья наблюдали, что называется, в прямом эфире, и этот диалог между врагами демонстрировался для друзей на стене в квартире Александра Шафранского. Где друзья отдыхали после событий в кафе.

Диспетчер: — Вы, уважаемый Павел Иванович, позвонили в свою родную Думу, а попали к нам, в Ад (с иронией в голосе заметит Диспетчер).

Павел Иванович: — Это какой ещё ад?

Диспетчер: — Да, тот самый ад, настоящий, где Вас, уважаемый Павел Иванович, уже с нетерпением, да с распростёртыми объятиями ждут, можно сказать, все Ваши самые главные неприятности, в виде самых длительных и самых мучительных пыток.

Павел Иванович: — Да, пошёл ты шутник, знаешь куда?

Диспетчер: — И я Вас уведомляю о том, что Вы, уважаемый Павел Иванович, уже стоите у нас на почётном учёте, как и Ваш замечательный сынуля Фёдор, который своими неординарными действиями, как и Вы, заслужили почётное право после своей физической смерти оказаться у нас в аду.

Павел Иванович: — Это что за шуточки? Ты, брось брать меня на понт Диспетчер!

Автор: — И тут же Павел Иванович, находясь один в кабинете, так явственно ощутил, как его ударили по щеке, да так сильно, что он чуть от неожиданности не выронил телефонную трубку….

Голос Эдуарда Борисовича: — Ну, ты, грешный отец своему гнуснейшему отпрыску и порочный сын Великого Недоразумения не смей мне дерзить, да оскорблять Диспетчера своего будущего обитания, где ты, за счёт своих тяжких грехов уже вписан на ПМЖ в этом твоим будущим месте проживания.

Автор: — И этот грозный голос, будто набатом глухо звучал в доме, исходя от явно, по тембру голоса, от известного Павлу Ивановичу лица.

— И тут депутат вдруг увидел самого Эдуарда Борисовича, который безмятежно сидел в любимом кресле хозяина дома, прямо напротив Павла Ивановича.

Павел Иванович:( Бросая трубку телефонного аппарата на рычаг) — Это что же такое? Это, каким таким немыслимым образом ты смог проникнуть в мой дом и так нагло расположиться в моём любимом кресле?

Эдуард Борисович: (Неестественно длинно выставив свою руку, в три раза больше её подлинной длины, ударил, да так чувствительно ударил Павла Ивановича по затылку) – Ты, твоё Гнуснейшее Недоразумение, не смей мне «тыкать», иначе я тебя тут же сотру в порошок и сдую в помойку твой прах….

Павел Иванович: — Это что, всё это происходит на яву, тогда кто Вы, уважаемый гражданин…?

Эдуард Борисович: — Я тот, кому ты и твой дебил сынуля, бандитствующий отпрыск Фёдор так нагло хамил, между прочим, с твоей негласной поддержки.

Павел Иванович: — Так что Вы хотите, если это не сон? И почему Вы думаете, что мой сын бандит, да ещё и с моего благословления?

Эдуард Борисович: — Ты можешь говорить что угодно, но от меня тебе не удастся ничего скрыть, поскольку я тебя вижу насквозь, скажем, всю твою гнилую сущность.

Павел Иванович: — И, что Вы от меня уважаемый хотите?

Эдуард Борисович: — Во-первых, ты переписываешь свой дом, да все свои средства находящиеся на счетах в банках, на меня, вот мои реквизиты. А затем, ты избавляешься от всего своего недвижимого имущества, как в России, так и за рубежом, переписав его тоже на меня.

Павел Иванович: — Это за что же такое Ваше распоряжение? И на каком таком основании?

Эдуард Борисович: — За все Ваши намеренные преступления, да потому, что ты со своим сынулей хотели лишить меня всего моего имущества и всех имеющихся у меня средств, приобретённых мною для моего добротного и надёжного существования.

Павел Иванович: — Да кто Вам это сказал?

Эдуард Борисович: — Я теперь это твёрдо знаю. А также, ты в течение суток, как и твой сынуля, Вы вместе обязаны чистосердечно покаяться, прося прощенье в церкви у Всевышнего Творца.

Павел Иванович: — Ну, это мы сделаем….

Эдуард Борисович: — А затем, но уже в прокуратуре, ты и твой сынуля рассказываете обо всех своих преступлениях, за всю Вашу беспутную жизнь, да только в подробном изложении.

Павел Иванович: — А может, я просто покаюсь в церкви, и больше не буду грешить?

Эдуард Борисович: — Да нет, делай так, как я говорю. И тоже самое покаяние в церкви и в прокуратуре пусть сделает твой сынуля. А иначе Вы оба обречены серьёзно заболеть, а умерев, Вы обязательно попадёте в ад, запомни, в течение трёх дней.

Павел Иванович: — Да пошёл ты, со своими указаниями, куда подальше!

Эдуард Борисович: — Да, видно хорошим манерам тебя не обучали, а потому получи то, чего ты со своим сыном заслуживаете! Да будет так! – ( После чего Борисович ногой проломив стену хозяйского дворца и тут же исчез, а вместо него, в кресле объявилось огромное лохматое существо).

Существо: — (Вставая с кресла, при этом кресло, от усилий этого огромного существа, под ним мгновенно развалилось) – Итак, ты теперь в полной моей власти, а потому, я приказываю тебе ползти в спальню своего сына, и Вы уже вместе ползёте ко мне. Ты всё понял?

Павел Иванович: — Вы что шутите? Это какой-то розыгрыш?

Существо: — (Одним своим волевым движением руки, даже не прикасаясь клиента, существо бросило тело Павла Ивановича на пол, а затем, ударив пинком…) – Быстро ползи червь навозный, иначе я очень рассержусь, а это для тебя и для твоего сынка грозит многими серьёзными мгновенными неприятностями.

Павел Иванович: — (Быстро передвигаясь ползком в спальню сына, при этом волосы у него побелев стояли дыбом) – Федька вставай обалдуй, видно нам теперь придётся ответить за все наши соделанные грехи, как прошлые, так и нынешние!

Фёдор: — Ты что пахан, от своих ежедневных пьянок получил сдвиг по фазе?

Автор: — (Голос ниоткуда) – Не смей дерзить отцу и делай то, что он тебе приказывает!

Фёдор: — (Выхватывая из под подушки пистолет). — Это кто там гнусавит в прихожей? Ползи сюда и получи то, чего ты заслуживаешь!

Существо: — (Вползая в спальню) – Ну и что ты мне сделаешь, я уже здесь!

Фёдор: — (Невольным образом, выстрелив из пистолета, а затем, упав на колени) – Ты кто, я думаю, что это сон и ты в нём главный….

Существо: — Я не сон и не вымысел твоего больного воображения, а я именно тот, кто заставит всех Вас, бандитов и беспредельщиков жить по совести и ответить за все Ваши прежние прегрешении так, как Вы это заслуживаете. Надеюсь, ты понял кто я?

Фёдор: — Да, не может этого быть! Всё это бред какой-то….

Существо: — (Взяв обоих грешников за шиворот их халатов, и бросило их обоих в открытое окно, на лужайку у дома) – А теперь ты понял, что я не шучу?

Фёдор: — Отец спаси меня! Я больше не буду грешить! Простите меня Вы….

Существо: — Прощенье и защиту от моего беспредела Вы получите только тогда, когда Вы выполните все мои условия, о которых знает твой отец.

Павел Иванович: — Всё, простите нас, пожалуйста, а мы теперь всё поняли, и мы больше никогда не будим чинить зло людям!

Существо: — Вот это правильно. – (И дав каждому клиенту хвостом по затылку, существо исчезло).

Фёдор: — (Входя в дом) – Это кто батя, так здорово развалил твоё любимое кресло?

Павел Иванович: — Ох, лучше не спрашивай. И быстро надень свой новый костюм, а затем мы тут же пойдём, если хочешь жить, в церковь каяться.

Фёдор: — Отец, а это правда, что мы с тобой попадём в ад?

Павел Иванович: — Думаю, что у нас ещё есть время всё исправить, конечно, если мы больше не будим совершать дела намеренно греховные, и покаемся чистосердечно.

Эдуард Борисович: — (Появляясь перед изумлёнными отцом и сыном). — А Вы не забыли о том, что сначала Вам надо отказаться от всех Ваших наворованных вещей и денег, до копейки раздав их жертвам Вашего произвола.

Павел Иванович: — Да помню я всё! И мы сразу идём к нотариусу.

Эдуард Борисович: — Вы должны все Ваши дома и квартиры, со всем Вашим имуществом передать самым бедным многодетным семьям. Передав так же каждой семье по микроавтобусу и оплачивая все коммунальные услуги, да все расходы на автотранспорт.

Павел Иванович: — Разреши нам жить в скромном деревенском доме и оттуда помогать нашим обиженным людям, живя скромно, не позволяя себе ничего лишнего…

Эдуард Борисович: — А главное – чистосердечно кайтесь перед ликом Господа и больше не грешите, тогда, возможно, …

Глава 23.

Что может быть, после нашей физической смерти.

Кочубей: — Слушайте, а как эффективно работают адепты при уничтожении зла!

Луговской: — Так ты всё это видел сам. А как они работают в случае с депутатом и его отвязным сынулей, ты видел, даже находясь в доме Шампанского.

Кочубей: — Всё так, а что говорится в библии о подобной практике, я этого не помню?

Шафранский: — О такой практике, я уверен, ещё не сказано ни в одной святой книге. А потому мы будим первыми, кто опишет и кто будет учредителями такой практики, по быстрому исправлению бандитов и других порочных людей, путём наглядной агитации.

Луговской: — Да, это очень интересно. И мы эти случаи наказания зла будим описывать, я думаю, для убедительности языком которым написана библия.

Кочубей: — Это что, мы будим описывать события происходящие с нашими адептами так же, как Апостолы, а это значит иносказательно?

Луговской: — Апостолы старались описывать события из жизни Иисуса Христа так, как им дозволил Господь. А иносказательностью пользовался сам Иисус Христос.

Шафранский: — А мне порой очень не нравится тон, с которым Апостолы обращаются к нам, к сыновьям Господа.

Кочубей: — Этот тон всегда какой-то грозный и, по мнению Апостолов, Господь требует от нас, от его добровольной паствы, неукоснительного исполнения всех его многочисленных наставлений беспрекословно, и безо всяких возражений….

Луговской: — Во-первых, этот грозный тон Господа, если внимательно прочитать библию, всегда направлен на людей грешных или способных грешить, дабы остановить их от будущего грехопадения.

Шафранский: — А что, для людей праведных и с уважением относящихся к самому Господу, да к его учению, так как надо, а значит с глубоким уважением, Господь, можно сказать, всегда ласков и доброжелателен?

Кочубей: — И это правда. А в наставлениях Господа нет ничего лишнего, чего бы ни смог исполнить любой человек, даже будучи атеистом, но обязательно, будучи порядочным человеком.

Луговской: — Ведь эти заповеди Господа нашего, высказанные устами сына его Иисусом Христосом, ни что иное, как неукоснительное правила для людей проживающих свой век безгреховно.

Кочубей: — Я повторюсь только для тебя, а ты пан должен понимать ещё и о том, что библию писали Апостолы, а кто были эти люди?

Луговской: — Ведь Господь, как уже было сказано, своих Апостолов выбирал из простого народа, из сборщиков налогов, из рыбаков и т.д…

Кочубей: — А значит из люда малограмотного, но которые были способны принять божественную истину, ни то, что все те высоко грамотные, да образованные миряне, которые в ту пору уже обросли серьёзным «жирком» ужасающего эгоизма.

Шафранский: — Это значит, что все эти богословы, с багажом иудейских и других порочных мироощущений, отличались от простых людей своим категорическим неприятием настоящей божественной истины.

Виктор: — А эту Великую Истину нёс в мир и разъяснял мирянам сам Иисус Христос, ну, а после кончины сына божьего, это учение несли в народ его ученики.

Луговской: — Вот потому мы и наблюдаем в написании святых книг некое косноязычие. Но зато Апостолы, что самое важное, были явные свидетели определенного периода жизни самого сына Господа нашего, Иисуса Христа!

Шафранский: — Ну, наверно не все Апостолы были так беспременно преданы Иисусу Христу, ведь Иуда предал сына Господа нашего его врагам.

Кочубей: — Да, Иуда предал Иисуса Христа, но под серьёзным давлением, оказанным на него со стороны самого дьявола, дух и приказ которого Иуда принял, что самое удивительное, с причастием.

Виктор: — И это дьявольское влияние Иуда получил только из-за своего маловерия в божественную сущность Иисуса Христа. А, возможно, Иуда хотел проверить возможности своего учителя в борьбе с явным злом.

Шафранский: — А потом Иуда, когда он глубоко осознал своё предательство, а значит своё нравственное и моральное падение, после чего Иуда взял, да повесился.

Луговской: — И я где-то читал о том, что с причастием в душу Иуды вошла воля дьявола за его маловерие. После чего Иуда уже не мог отвечать за свои поступки, будучи рабом хвостатой нечисти.

Шафранский: — Но осознав глубину своего предательства, Иуда, по одним источникам повесился, а по другим его зарезали слуги дьявола….

Луговской: — А мне кажется, что Иисус Христос выбрал Иуду для его специальной миссии, заранее зная о том, что он обязательно, когда это будет нужно самому Иисусу Христу, так Иуда тогда обязательно его предаст, при его иудовой заведомо шаткой вере в то, что Иисус Христос являлся сыном Всевышнего Творца.

Шафранский: — Возможно, что эта не стойкая вера Иуды в божественное происхождение Иисуса Христа и была главным пороком Иуды, хотя он долго и плотно общался с сыном божьим?

Луговской: — А возможно, что Иуда с самого начала знакомства с сыном божьим был предрасположен к предательству, о чём уже знал Иисус Христос, как только он познакомился с Иудой.

Кочубей: — А если Иуда был не стоек к вере во Всевышнего Творца, так вот потому он и быстро поддался соблазну предать своего Учителя, дабы освободиться от тяготившей его нестойкую душу опеки….

Шафранский: — А уж этот хвостатый, который своим влиянием вошёл в душу Иуды с причастием, воспользовавшись не стойкостью веры Иуды, сам не ведал того, что это предательство произошло в нужный для самого Иисуса Христа момент.

Луговской: — Возможно, что это предательство разрешил сам Всевышний творец, руками хвостатого, но посредством предательства Иуды. А хвостатый и все его деяния всегда были под пристальным присмотром Всевышнего Творца.

Кочубей: — А мне кажется, что Иуда был именно тогда поражён предательством, когда он в момент своего причастия, не веря в воскрешение своего Великого Учителя, поддался влиянию своего самого страшного безверия, став самым гнуснейшим предателем всех времён и народов….

Луговской: — Вот потому Иуда и совершал это предательство, будучи взятым в полон тёмными силами хвостатого. Ведь Иуда и сам не полностью понимал, что он делает.

Кочубей: — Так это значит, что Иуда подневольно был обязан оказаться предателем?

Луговской: — Наверно. Но тут всё равно его нельзя оправдывать, даже в его подневольности. Иуде надо было просто напрячь всю свою волю и разум, да не потворствовать хвостатому, но он оказался слишком слабым в борьбе со своими страстями.

Шафранский: — А также мне интересно узнать, почему Господь допускает такое положение в нашей жизни: кому быть бедным всю жизнь и терпеть массу неприятностей долгий век, а кому даёт возможность быть богатым и благополучным?

Кочубей: — Так это наверно происходит всё потому, что Господь испытывает нас: кого богатством и благополучием, а кого и бедностью, да серьёзными неприятностями….

Луговской: — И кто покажет себя самым пристойным сыном своего Господа, в бедах или в богатствах, так тот и будет достоин самых больших благ небесных, или будет низвергнут в гиену огненную.

Шафранский: — Меня всегда удивляет тот фак, что каким образом Господь может один слышать и внемлить сразу множеству обращений людей к нему?

Виктор: — По мнению адептов, ангелы и поставлены Всевышним Творцом ещё и для того, чтобы слушать все обращения людей к Господу, которые призваны докладывать Господу о самых насущных проблемах каждого индивида, а Господь сам решает, чем можно помочь людям в их нуждах и когда.

Кочубей: — Таким образом: чем круче будут преследовать человека неприятности в его жизни, испытывая его в разных жизненных коллизиях, в бедах или в радостях, да чем твёрже будет человек в своих Христовых заповедях, тем он потом больше получит всяческих благ от Господа нашего, но только после нашей физической смерти.

Шафранский: — Так выходит, что это самое великое благо, когда на нас обрушиваются все эти беды и неудобства, которые испытывают нас в нашей земной жизни?

Кочубей: — Так значит, мы, люди, появляемся на свет по воле или по попустительству родителей, затем мы растём и, в процессе жизни совершаем поступки по своему разумению.

Шафранский: — А Господь, видя, как мы живём, потом, после нашей физической смерти, раскладывая на весы все наши благие поступки и греховные деяния, определяет каждому из нас наказание за грехи наши или награждает своей волей, одновременно очищая нашу душу от скверны….

Кочубей: — И таким незатейливым образом души людей появляются на свет божий, а затем души людей, в своём новом обличии занимают нишу в новой жизни в соответствии с праведностью прожитой земной жизни.

Шафранский: — А значит, таким незатейливым образом души людей заполняют рай, или другое, весьма неприятное место для своего бессмертного существования, после нашей физической смерти….

Луговской: — Вот потому наверно и надо стараться жить всегда в самых высоких рамках Православного Христианства, истязая себя разными ограничениями, какие только можно себе позволить и переносить их…

Кочубей: — Тогда и ты пан Шампанский, если ты прекратишь грешить без нас, без твоих близких друзей, тогда и ты, возможно, получишь наше благословение на то, чтобы попасть в рай, по нашей обыкновенной человеческой протекции!

Шафранский: — Я над этим подумаю. А вот я слышал о том, что умирая, мы возрождаемся там, в загробном мире, обладая самым совершенным телом и обязательно в самом молодом и в самом крепком своём здравии?

Луговской: — И я об этом слышал. А только за счёт того какое место мы будим занимать, если это нам будит позволено, в руководстве потустороннего мира, таким обличием мы и будим обладать.

Кочубей: — Это что, если кто-то из нас будет наставником в загробном мире, за счёт его святости, тогда его облик и должен быть более солидным, чем облик его учеников.

Луговской: — И там, в загробном мире мы обязательно будим заниматься только любимым для нас делом, для чего каждый человек сразу будит обладать всеми знаниями и самым высоким умением в своей профессиональной деятельности.

Кочубей: — А рай, как говорят наши святые старцы, так это некое отражение нашего земного мира. Но не искажённого всевозможными греховными помыслами, и где не будут совершаться поругание над природой, сохраняя в девственной чистоте леса, водоёмы, воздух и, повторюсь, духовную чистоту всех имеющихся душ в раю.

Шафранский: — А какие профессии по твоему мнению будут востребованы там, в раю?

Кочубей: — Ну, наверно такие профессии, специалисты которых смогут содержать рай и всю нашу земную жизнь в приличном жизненном состоянии, порой наперекор всему тому мракобесию, что часто случается в нашей земной жизни.

Луговской: — А также, в раю наверно будут освоены такие профессии, специалисты которых смогут содержать целую вселенную в самом приличном, для жизни живых существ, состоянии.

Кочубей: — Вот помрём, тогда сразу и увидим как там и что!

Луговской: — А вот что написано в Откровении святого Иоанна Богослова. И этому Иоанну Богослову сам Господь поручил миссию описания конца света.

Шафранский: — Ну, это всё россказни, возможно, замешанные на самых благих фантазиях….

Луговской: — Да нет, это не россказни, а подлинные редкие события, случившиеся при жизни святого Иоанна Богослова, которые он описал по просьбе самого Господаи только для того, чтобы мы, люди, живущие на нашей грешной земле, могли уже теперь знать куда, да где может оказаться человек, после его физической смерти.

Кочубей: — Это наверно очень интересно почитать?

Луговской: — Это редкое откровенное послание Господа не только надо читать, но и надо твёрдо знать наизусть, дабы избежать многих бед в нашей будущей загробной жизни.

Шафранский: — И что, в этом Откровении я могу узнать и о своей участи?

Кочубей: — Так твоя участь и нам уже понятна. Ведь ты всю свою сознательную жизнь был ярым и оголтелым атеистом. А это тебе наверно зачтётся, что если ты уже сейчас в корне не исправишь всю свою жизнь, направив её в праведное русло благих свершений….

Луговской: — Но если ты покаешься искренне, да по всем своим прошлым прегрешениям, что даст тебе шанс в корне изменить свою будущую убогую судьбу, на приличную жизнь в раю.

Кочубей: — Тогда тебе в самом начале твоего экскурса по аду точно предстоит кипеть в огненной реке с серным вкраплением, для пущей важности, во втором твоём почившем качестве, а это произойдёт сразу после твоей физической смерти.

Шафранский: — А что, для всех людей существует возможность и третьей жизни?

Луговской: — Конечно. Первая это земная жизнь, вторая — жизнь в преддверье рая. А в третьей своей жизни люди будут распределены и окажемся кто в аду, а кто и в райской кущи нового Иерусалима.

Шафранский: — Который, я сам слышал, что этот небесный город уже существует для всех праведных, очищенных и обновлённых людских душ.

Кочубей: — В новом, небесном Иерусалиме могут оказаться только те люди, которые чистосердечно покаятся и не совершат, после покаяния, никаких осознанных греховных деяний, да построят свою жизнь в строгих рамках Православного Христианства.

Шафранский: — А те люди, которые умерев, не успеют покаятся?

Кочубей: — Те граждане будут заслуживать только жизни в накопителе, а значит в предтечи рая. А очень серьёзным грешникам наверно предстоит кипеть в серной огненной реке ада вечно.

Шафранский: — А кто это решает?

Луговской: — Все раскаявшиеся грешники, те, кто по настоящему заслуживают вечной жизни и именно жизни в новом Иерусалиме, так эти люди будут записаны в Книге, которая находится в распоряжении агнца на закланье, а это, я думаю, самого Иисуса Христа. Так написано в библии.

Кочубей: — Таким образом, те люди, которые будут достойны проживать в этом новом Иерусалиме, так они ни в чём не будут нуждаться, они не будут болеть, а жить они будут вечно и в лучших условиях быта, чем мы живём здесь, на земле.

Луговской: — Правильно. И где люди будут заниматься любимым делом, где мужчины будут жить с самыми любимыми женщинами, а женщины с самыми лучшими и любимыми мужчинами.

Кочубей: — А отдыхать они будут, таким образом, где им будет приятно и потрясающе здорово проводить время в самых интересных для них местах и обстоятельствах.

Луговской: — И, между прочим, там, в раю люди никогда не будут стареть, где не будет денег и каждый будит иметь то, чего он заслуживает и что ему будет необходимо для самой престижной и самой удобной жизни, какую только можно себе представить.

Шафранский: — Да, за такую вечную жизнь в раю можно и всю земную жизнь провести в праведности, совершая только благие деяния, наперекор любым, мешающим такой благой жизни, обстоятельствам.

Луговской: — Это трудно…

Шафранский: — А вдруг нет никакого нового Иерусалима, да и ада нет…?

Луговской: — А я думаю, что новый Иерусалим есть.

Шафранский: — А если нет ада, так что я как дурак буду себя ограничивать в своих желаниях?

Кочубей: — Таким образом, ты пан теперь имеешь полную, ни чем неограниченную твоим эгоизмом возможность совершить это первое в твоей жизни благое деяние, в виде написания наших портретов и одного группового шедевра. После чего ты пан, можешь подарить все эти твои шедевры нам….

Шафранский: — Ну, и это ты считаешь мне надо сделать в первую очередь? А всё остальное ты предлагаешь мне отложить в сторону, до лучших времён?

Луговской: — Да нет пан Шампанский, сначала нам всем предстоит со всей ответственностью покаяться, а в этом покаянии вспомнить все наши совершённые грехи, потом попросить прощение у всех обиженный нами людей.

Кочубей: — Ну, а уже потом пан, можно будет и получить от тебя свои портреты, в твоём шикарном художественном исполнении.

Виктор: — А мне кажется, что Господь, создав планету земля, и всё то, чем и кем он заселил наш мир, он это сделал в надежде на то, что мы, развиваясь по спирали православной цивилизации, всё же, в конце концов сделаем мир не хуже рая.

Луговской: — А уж затем и на земле люди будут жить вечно, при условии, что не то чтобы все греховные дела будут под строгим запретом, они просто не будут способны быть востребованными людьми.

Шафранский: — Это что, мы должны будем сделать землю подобно райскому саду, где жили наши прародители Адам и Ева? А так же мы должны и вести себя соответственно, а значит полностью подчиниться уставу Господа нашего?

Виктор: — Возможно, что и теперь ещё не поздно направить всё человечество на путь праведной жизни, что возможно в будущем и жить вечно строго соблюдая устав Господа и его заповеди.

Глава 24.

Разработка стратегии будущего бизнеса.

Шафранский: — Ну вот, теперь нам предстоит зарегистрировать свою фирму, которая сразу будет способствовать очищению ауры от всевозможных пороков, вольготно расплодившихся у нехороших людей.

Луговской: — Я подготовил все документы, которые необходимы для учреждения фирмы. И думаю, что у нас теперь не будет никаких проблем с учреждением нашего необычного предприятия.

Шафранский: — Только теперь нам предстоит подписать все учредительные документы у Президента нашего предприятия.

Кочубей: — А это, у какого ещё Президента?

Луговской: — Да у тебя же, наш дорогой экстрасенс.

Виктор: — После чего мы все поедим в Вашу, господин Кочубей, районную администрацию, где регистрируют такие фирмы как наша: очищающую заблудшие души частных заведений.

Кочубей: — И ты думаешь, что у нас всё получится?

Шафранский: — А почему бы и нет, когда Кочубей уже прошёл все полагающиеся испытания в специальной комиссии, где испытывают людей с пара нормальными способностями.

Луговской: — А значит, он теперь даже имеет диплом от клана экстрасенсов о том, что он самый лучший гуру в области предсказания, да снятия сглаза и всевозможных пороков!

Виктор: — И как у Вас Александр, это всё получилось?

Кочубей: — Да я и сам до сих пор не ведаю. Ведь я обычный человек, признаюсь, который, по моему разумению, совсем не имеет этих самых экстрасенсорных способностей.

Луговской: — А вот твоя взятка, выданная председателю комиссии этих экстрасенсов, сразу позволила признать тебя весьма именитым махинатором в районе и даже с самой высочайшей квалификацией….

Шафранский: — После того, как только мы узнали список документов, которые необходимы для учреждения фирмы, так мы целую неделю бегали в поте лица, стараясь получить все необходимые справки и разрешения….

Луговской: — А теперь Александр тебе только предстоит возглавить это шикарное предприятие по промыванию мозгов у уродов и беспредельщиков.

Шафранский: — А также Луговской сработал заявку на аренду помещения, прямо в здании Администрации Вашего района, товарищ Кочубей. И, ради хохмы, я уже подал заявку на беспроцентный кредит в банке Главы Вашего района.

Виктор: — Вот только мне не нравится, что Вы, господин Луговской, в письменным заявлении на кредит написали эту угрозу, что по всем канонам нашей тайной деятельности не допустимо.

Луговской: — А написал я о том, что если нам не дадут беспроцентный кредит, тогда у главного банкира этого финансового учреждения сразу организуется масса проблем.

Кочубей: — Да, наверно эту угрозу надо было озвучить устно, не оставляя на бумаге эту угрозу.

Луговской: — А этот банк, к твоему сведению, принадлежит Вашему Зеленоградскому Главе Администрации? С этого типа мы и начнём свою просветительную деятельность, о чём я его сразу и предупредил.

Шафранский: — И это правильно, ведь он ни за что не позволит выдать нам беспроцентный кредит.

Кочубей: — А теперь давай посидим на дорожку, и двинемся вперёд к нашей неоспоримой победе в баталиях с нашим непримиримым противником! Но сперва, нам надо учредить нашу фирму.

Автор: — И друзья, затратив целый день на хождение по коридорам власти, с трудом, но всё же сумели подать документы в регистрационную кантору чиновников….

— А затем, друзья с удивлением узнали о том, что им предстоит заплатить солидную, а значит неподъёмную для них, сумму средств только за оформление документов, считай не за что, после чего они ещё больше возжелали схлестнуться в борьбе с порочной армией чиновников….

Луговской: — Эти чиновники напридумывали такое количество документов, справок и назначили такую огромную сумму средств только за регистрацию частных фирм, предприятий и организаций, будто бы Россию населяют одни миллионеры.

Кочубей: — И эта проплата за учреждение фирмы не каждому юридическому, а тем более простому физическому лицу по карману.

Луговской: — Да ещё все российские банки дерут такие огромные, не цивилизованные процентные ставки за выдачу порой не своих, а Госбанковских кредитных средств, что диву даёшься, глядя на то, когда эти банкиры, обратив к Вам своё ангельское лицо в диалоге, называют себя, не моргнув порочным глазом, цивилизованными людьми!?

Шафранский: — По моему мнению, это обыкновенный экономический бандитизм, когда банкиры, группируясь в единый коррумпированный организм, требуют от 12 и до 38% в год, только за пользование их кредитными средствами!

Луговской: — Ведь порой получается, что беря кредиты в банке, в итоге граждане вынужденно выплачивают двойную стоимость купленного в кредит автомобиля или квартиры! А это полный бандитизм!

Кочубей:(Потирая руки).- Неужели нам предстоит просить адептов заняться воспитанием и наших банкиров? А ведь это уже давно бы пора сделать.

Шафранский: — А вот, по моему мнению, заняться банкирами надо в первую очередь. Хотя все банкиры в России, это либо чиновники, или депутаты.

Кочубей: — А значит, наша задача во многом упрощается. В плане того, что круг порочных фигурантов явно сужается.

Виктор: — Так адептам всё равно кого приводить в приличное состояние высокой порядочности.

Шафранский: — А как Вы думаете Виктор? Адепты могут навредить порядочным людям, скажем, по нашему желанию, а может быть по требованию корыстных людей?

Виктор: — Это адептам сделать вообще невозможно. Поскольку людям приличным и духовно чистым, адепты не смогут ничем навредить, ведь эти люди, умерев, теперь сами, поневоле, являются примером порядочности.

Луговской: — И даже, мне кажется, что адепты не станут подчиняться, да вообще не смогут контактировать с людьми порочными, алчными или корыстными?

Кочубей: — Ведь ты Евгений назвал одних и тех же людей с одинаковым пороком. А порочные люди, в своей алчности и в корысти, да во многих других нехороших страстях человеческих, совсем не интересны адептам в плане прямого общения с ними, удовлетворяя их порочные страсти и греховные желания.

Виктор: — Вы правильно думаете о том, что адепты совсем не могут общаться с пороком. Коими являются люди с нехорошими страстями.

Шафранский: — Но и мы, ещё далеки от всего того, чтобы нас можно было назвать в полной мере людьми чистыми от пороков.

Виктор: — Возможно, что это и так, как Вы говорите Александр. Но Вы уже явно находитесь на пути очищения от всех ранее совершённых Вами грехов.

Кочубей: — А значит, мы теперь явно становимся людьми чистыми и весьма достойными божественных благ, возможно, что ещё на земле. Ведь это так Виктор?

Виктор: — Всё в руках Господа нашего!

Луговской: — Но только тогда это может произойти, внедрение в нашу жизнь этих божественных благ и духовных благополучий, только тогда когда мы станем духовно чистыми людьми, совсем не гордясь этим нашим божественным блаженством.

Кочубей: — А так же если мы, пан Шампанский, сможем чистосердечно покаяться, рассказав батюшке обо всех наших грехах, и не станем в будущем больше грешить, даже по самой малой нашей человеческой прихоти….

Луговской: — Или по нашей привычной человеческой слабости.

Виктор: — Теперь наши слабости и прихоти надо переориентировать на благие деяния, да на ответственное служение Господу.

Кочубей: — А также, мы теперь будем весьма строго настроены на работу с чиновниками, искореняя на Руси самые яркие очаги коррупции и бандитизма.

Луговской: — А конфискованные средства мы станем распределять, посылая эти огромные деньги всем гражданам нашего района, на их счета, да от имени нашей Администрации.

Виктор: — А может быть на эти конфискованные у бандитов и у алчных чиновников средства можно будет учредить специальный Фонд, который будет помогать всем людям, которые очень, а значит особенно нуждаются в этой помощи.

Шафранский: — А шикарные дачи мы будим переоформлять на многодетные семьи, возможно размещая по несколько таких семей на одной вилл, если это возможно.

Кочубей: — А другую недвижимость, такую как частные самолёты, шикарные автомобили, современные многомиллионные яхты и заграничную недвижимость, в основном, мы будим продавать.

Виктор: — А не лучше будет, когда эти яхты и самолёты станут служить малоимущим людям, доставляя их на престижные курорты, где эти малоимущие граждане будут отдыхать в конфискованных нами виллах?

Кочубей: — Но эти деньги от этих продаж, пойдут для учреждения современных заводов, самых прогрессивных фирм и Инвестиционных учреждений под нашим неусыпным управлением.

Луговской: — Да зачем нам такая обуза, когда можно учредить эти все заводы, фабрики, фирмы и Инвестиционные канторы, сделав их акционерными.

Шафранский: — А нам можно будет иметь только 20% акций от каждого такого учреждаемого объекта.

Виктор: — Но на 50% от нашего чистого дохода мы построим и обиходим свою шикарную церковь, или даже свой целый мужской монастырь, с современными производственными цехами для нужд паствы.

Кочубей: — А другие 80% акций мы распределим по самым бедным и многодетным гражданам нашего района.

Шафранский: — А я думаю, что нам надо в каждом районе, да по всем регионам России, учредить высокопродуктивные, самоокупаемые и высокотехнологичные фирмы сельскохозяйственной направленности.

Кочубей: — Верно, ведь продукцией и доходами от этих фирм должны владеть все граждане России, имея на руках не продаваемые акции этих высокорентабельных фирм.

Шафранский: — А Вы знаете, сколько денег нужно для учреждения всех этих сельскохозяйственных фирм по всей России?

Кочубей: — А ты знаешь, сколько денег награбили все администрации России, да на эти деньги, если их бескровно экспроприировать, можно будет и закупить самые современные заводы, фабрики и самые современные технологии.

Луговской: — Ну вот, когда главные вопросы нашего будущего бизнесы нами уже отработаны, в таком случае нам уже можно будит приступать к менее пустяшным делам, в виде определения первых клиентов на экзекуцию и пора уже нам преступить к их перевоспитанию.

Шафранский: — А первым нашим клиентом, в качестве эксперимента, должен быть мэр самого серьёзного подмосковного города и его главные помощники, да рьяные исполнители по этим самым районным коррупционным схемам.

Кочубей: — И главное будет заключаться в том, это когда мы, построив наш Храм, тогда мы точно назовём этот Храм именем того святого, каким именем будет обладать адепт оказавший нам свою самую главную, а значит самую неоценимую помощь в конфискации имущества и средств у нашего противника.

Виктор: — А мне кажется, что мало прославить одного адепта, гораздо лучше, если мы напишем на доске почёта, прикрепив её к стене Храма, где будут указаны имена всех адептов, которые принимали участие в нашем благом деле.

Луговской: — А вот это наше решение, в его воплощении, будет неким солидным стимулом для любого адепта. Ведь они все очень целенаправленны на дела благие.

Виктор: — А назвать наш Храм, я думаю, надо в честь Николая Угодника, как самого главного помощника в нашем не простом деле.

Кочубей: — А теперь, когда мы уже определили и освоили все наши воздушные замки, теперь нам надо приступить, как сказал господин Луговской, к делам пустяшным.

Луговской: — А значит, нам теперь надо разработать такую стратегию, по аккуратному внедрению в среду нашего противника нашего человечка, после чего, нам предстоит узнать, каким образом можно будет одержать гарантийную победу в нашем сложном деле с любым самым серьёзным противником.

Шафранский: — Хватит болтать. Пусть Виктор свяжется с адептами, а те, узнав о наших благих планах, сами подскажут нам, каким образом они будут вразумлять нашего противника.

Виктор: — А я уже связался с ними, ведь они уже находятся здесь, с нами, и уже чётко знают, как нам помочь в борьбе с нашим алчным противником.

Шафранский: — И что же они нам советуют?

Виктор: — Адепты советуют собрать всех наших противников в одном вместе, а затем им будет преподан урок, после которого эти моральные уроды сразу обретут приличные манеры и будут себя вести только в рамках самой высокой человеческой нравственности.

Луговской: — Ну что же, значит, нам предстоит собрать этих мафиози в одном месте и быстро. А как это сделать, позволю я Вас спросить?

Кочубей: — Да, нам надо повесить объявление на доске Управы, после чего надо позвонить всем нашим главным фигурантам и ждать этого события, при этом нам надо придумать возможность нашего присутствия на этом сходе.

Шафранский: — Так, надо сработать письменное требование нашего обязательного присутствия на этом собрании, и чтобы это требование оказалось на руках секретаря главного начальника этой Управы.

Кочубей: — Ну, что же, как Президент нашей фирмы я приказываю тебе Луговской добыть все номера телефонов наших главных фигурантов района, и решить где будет происходить это собрание.

Луговской: — Слушаюсь, господин начальник!

Кочубей: — А тебе, гражданин, наш самый главный охмуритель девиц пан Шафранский, тебе предстоит соблазнить секретаршу главного начальника управы и всучить ей список с нашими именами.

Луговской: — Но охмурить секретаршу, тебе предстоит безо всяких половых последствий….

Кочубей: — Вам это понятно, пан развратник?

Шафранский: — Мне всё ясно, а вот Вы, господин Кочубей, не очень ли Вы резво вошли в роль Президента нашей фирмы?

Луговской: — Это просто какое-то проклятие весит над россиянами, над теми из россиян, которых ставят на очень высокие и ответственные посты….

Шафранский: — И я это заметил, как только наш российский человек становится начальником, так от него сразу добра не жди!

Кочубей: — Ну, успокойтесь, сейчас я пошутил. — (Опять переходя на строгий тон). — Но мои распоряжения в будущем, надо будет выполнять сразу и без лишних разговоров. — (Уже смеясь, продолжил Сашка). – А кому это понятно?

Луговской: — А тебе, господин Кочубей, предстоит использовать все свои артистические способности, и голосом большого начальника, скажем из Кремля, позвонив в управу, организовать это внеплановое совещание для всех главных мафиози нашего района.

Шафранский: — Уж больно хорошо, говорить голосами известных людей, у тебя это получается.

Кочубей: — Ну что же, придётся постараться мне.

Глава 25.

Совещание в Управе.

Автор: — И вот наступил день совещания, на которое было приглашено самое высокое начальство, банкиры и главы фирм этого района. А также друзья в полном своём составе, как учредители новой фирмы.

— Как только все приглашённые лица и местное начальство собрались в актовом зале Управы, так в зал сразу вошли друзья, во главе с Кочубеем.

Потом Кочубей попросил местное начальство освободить все кресла за столом, который находился на сцене зала.

— После того, как громко возмущаясь, начальство покинуло сцену актового зала, друзья вольготно расположились за столом на сцене.

Председатель Управы: — Вы что себе позволяете господа?! Вы кто и по какому такому праву взялись вести это секретное совещание?

Кочубей: — Итак, мало уважаемые господа, прошу Вас не возмущаться нашему вероломству, поскольку мы, к Вашему сведению, и организовали это Важное совещание.

Виктор: — И первый выступающий, по повестки дня, будит ни кто иной, как господин Луговской Евгений Михайлович. Сразу замечу Вам, очень строгий товарищ!

Председатель Управы: — Позвольте, а где чиновники из Кремля?

Кочубей: — Я Вам признаюсь в том, что чиновник из Кремля доверил провести это совещание мне и моим друзьям. Ведь Вы, я надеюсь, не против этого ответственного решения очень важного чиновника?

Банкир коммерческого банка: — Посмотрим, что Вы нам предложите и в каких объёмах!

Луговской: — (Пройдя к трибуне и, быстрее для порядка, разложив на ней свои бумаги, начал свою речь). – Итак, господа коррупционеры! Мы, от лица многострадальных граждан Вашего района, предлагаем Вам добровольно и с большим воодушевлением перечислить все наворованные Вами средства, вот запишите наш банковский счёт….

Автор: — При этом докладе Луговского, двери зала тихо отворились, и помещение зала стали заполнять сказочно фантастические существа, а это: тридцать три богатыря с дядькой Черномором, что удивительно, под руководством бабки Яги.

Главный полицейский района: — Да что здесь происходит! Выйдите вон все костюмированные актёры, а Вы докладчик, прекратите нести чушь!

Баба Яга: — (Которая ближе всех находилась от полицейского). – Эй ты, бузотер по кликухе Бульдозер, тебе кто слово давал?

Автор: — (Баба Яга, не задумываясь, больно ударила, огрев хозяйственной сумкой главного полицейского по затылку. А затем с лёгкостью отобрала у него пистолет, которым полицейский, вот бред, вздумал угрожать Бабе Яге. После чего Баба Яга завладев пистолетом, сломала его как глиняную игрушку и бросила остатки оружия под ноги изумлённому менту).

Баба Яга: – Сиди милок тихо, и не взбухай, а то я вмиг лишу тебя этой твоей порочной хотелки пока ещё могущей грешить!

Автор: — При этом Баба Яга усевшись на колени главного полицейского и на ухо прошептала:

Баба Яга: — «Вот ты же, как мне кажется, у нас отчаянный атеист, а потому ты никогда не пойдёшь в храм божий замолять свои грехи, покаяться и причаститься.

Главный полицейский района: — А что разве ад и рай действительно существуют?

Баба Яга: — Ещё как существует. А ты знаешь о том, что тебя уже давно ждут в аду, где тебе предстоит оказаться в чистилище, а там, ох как не сладко придётся тебе.

Главный полицейский района: — Это ещё за что?

Баба Яга: — Ты там многократно ответишь за все твои умышленно совершённые грехи, начиная ещё с того греха, когда ты ещё в десять своих уже осмысленных лет с любопытством замучил и с вожделенным азартом убил соседскую кошку.

Главный полицейский района: — Так, это было давно!

Баба Яга: — Потом ты много раз дрался и беспощадно бил невинных людей, включая и всех твоих жён. Ещё, ты, руководя своей бандой много воровал, отнимая в грабежах у не богатых людей их последние деньги и ценности. А последнее время ты грабил всех граждан, которые попадали в твои грязные руки в твой участок.

Главный полицейский района: — Я больше не буду….

Автор: — И тут, будто по команде, вскочили все мафиози района, пробуя покинуть это, такое странное для них собрание. Но не тут-то было. Так как все эти богатыри, о, ужас! реально существующие, эти сказочные персонажи пушкинского периода, беспардонно хватали под руки беглецов и возвращали их на прежнее место пребывания в зале.

— При этом действии без проблем раздавая непослушным клиентам щедрые подзатыльники.

— И в это самое время в зал, через стену вломился Кинг-Конг огромных размеров, который с трудом протиснулся в помещение и уже, ломая стулья пробирался к сцене, как тут Баба Яга покопалась в ступе, и вытащила пузырёк со святой водой, открыла его и брызнула водой на заморское чудище…

— При этом действии святая вода случайно попала на лицо Бабы Яги, которая тяжела вздохнула, и выкрикнув Кинг-Конгу: — «Убирайся мерзость…!» И тут же оба сказочных персонажа, потекли из зала серьёзными потоками, растворённые в святой воде.

Луговской: — Господа чиновнички — уголовнички, попрошу Вас сидеть смирно, не отвлекаясь на пустяки. Ведь Вы всё равно будете вынуждены выслушать всё то, что мы Вам намерены сказать. Хотите Вы этого или нет!

Кочубей: — А кто не прекратит бунтовать, и по-прежнему будет задавать глупые вопросы, я обещаю превратить этих безумцев в змеиных выползней, которых мы сразу же, здесь же быстренько и затопчем своим неугасимым пролетарским гневом, превратив их в прах.

Автор: — В зале тут же организовалась идеальная тишина. И даже главный полицейский, которому Баба Яга показала, одетый в откровенно пахнущую грязную перчатку внушительных размеров, кулак.

Кочубей: — Ну что, все угомонились? Пожалуйста, продолжайте Евгений Михайлович.

Луговской: — Так вот, повторяю, все Ваши деньги и деньги Ваших фирм до остатка Вы сегодня или самое позднее завтра же перечислите вот на этот счёт. Бабушка, я порошу Вас раздать присутствующим мафиози эти счета, записанные на моих визитках.

Автор: — Баба Яга встрепенулась, взгромоздилась на свою весьма потрёпанную метлу и в момент, прилетев на сцену, схватила пачку визиток, лежащих на столе, после чего веером, да не абы как, а очень точно бросила их в толпу, вконец напуганным чиновникам и бандитам.

— И каждая визитка, брошенная Бабкой Ягой, точно приземлилась на колени сидящих в зале клиентах.

Луговской: — А вся Ваша недвижимость, ценности, яхты и самолёты Вы завтра же переведёте на моё имя. И не вздумайте сделать что-нибудь не так, как я Вам говорю. Вы тогда сразу пожалеете о том, что родились на этой земле.

Кочубей: — А, чтобы Вы всё сделали быстро и добротно, как мы Вам предлагаем сделать…. Я Вам обещаю, что за всеми вашими действиями будут следить наши друзья из потустороннего мира.

Луговской: — А это Змей Горыныч, кикимора, водяной, да несколько штук других сказочных персонажей, которыми уже давно ловко управляет, на Ваше удивление, сам Президент России….

Шафранский: — Да, и не забудьте завтра же освободить Ваши шикарные дома и квартиры, и не вздумайте что-нибудь оттуда вынести. А Вы все, со своими семьями можете пока переселиться в общежитие.

Луговской: — А также, вся эта конфискация касается и всех Ваших родственников, да друзей, которые через Вас имеют эти серьёзные средства и недвижимость, заработанную нечестным образом находящуюся как здесь, так и за рубежом.

Виктор: — А главное, Вы все и сегодня же, как только устроите в общежитие Ваши семьи и семьи Ваших детей, так Вы сразу будете обязаны пойти в прокуратуру, где Вы чистосердечно покаетесь во всех Ваших грехах и сдадитесь в руки правосудия.

Кочубей: — Но прежде чем сдаться правосудию, Вы теперь обязаны сами выявить всех бандитов района и коррупционеров, а также тех чиновников, кто из-за Вашего попустительства также успели солидно наворовать, самым бесстыжим образом, народных денег и районное имущество.

Шафранский: — А выявив этих нарушителей закона, Вы обязаны принудить их расстаться с наворованным имуществом и деньгами в нашу пользу, а затем, покаявшись священнослужителю, пойти в прокуратуру и сдаться в руки правосудия.

Луговской: — А если Вы этого не сделаете, и именно сегодня, тогда Вы быстро и серьёзно заболеете, а через три дня умрёте, сразу попав в руки самых серьёзных палачей ада. Поскольку на Вас грехов, смею я Вам заметить, больше чем блох на деревенской бродячей собаке.

Виктор: — И поверьте мне господа, да дамочки, что попасть в ад – это не лучший вариант продолжить Вашу бессмертную жизнь, обрекая себя на вечные муки.

Луговской: — А то, что ад и рай доподлинно существуют, Вы не сомневайтесь, и это не сказки для блаженных дурачков. Вот потому, перед тем как Вы пойдёте сдаваться в прокуратуру, я Вам очень советую пойти в церковь и чистосердечно покаяться.

Виктор: — А покаяться Вам предстоит во всех Ваших грехах, да ничего не забыв.

Глава района: — А у меня все средства вложены в бизнес….

Луговской: — Хватит врать! В моих бумагах отображено состояние каждого чиновника и бандита этого района. Так, а у Вас господин хороший, злато и драг камней в доме на сумму 20 000 000рублей, долларов – 3 000 000, евро – 5 000 000, и это только в тайнике Вашего дома!

Глава района: — Всё это наговор.

Луговской: — И, все эти ценности, да валюта находятся в спальне, в тайнике голубой стены. Я правильно информирован?

Глава района: — Да уж, куда как правильно….

Шафранский: — А теперь быстренько встали, поклонившись нашим гостям из потустороннего мира, простились с нами, пожали руки нашим друзьям, после чего марш отсюда выполнять все наши, предъявленные Вам нами требования!

Автор: — Чиновники и их друзья по бандитизму, с явной опаской пожали руки сказочным великанам, которые их в тот момент опекали, а те, в ответ рукопожатий насильно поцеловали в щёки и в губы полуобморочных клиентов….

— Как только чиновники и бандиты бегом покинули здание Управы, так они все бросились к своим шикарным машинам, которые их ожидали.

— Но путь мафиозным клиентам к их машинам преградили сказочные животные, которые уже были персонально прикреплены к каждому коррупционеру и бандиту.

— А в будущем этих коррупционеров и бандитов оберегала от порочных поступков их собственная тень, которая, материализовавшись, руководила порочными клиентами, как некая больная совесть этих людей, явным образом стремящаяся к выздоровлению.

— И эти сказочные существа, в виде их собственной тени, совсем не подчиняясь своим бывшим хозяевам, на ухо напомнили им о том, что все эти авто уже не принадлежат им, поскольку эти машины были куплены на наворованные деньги.

— И, понуро сгрудившись в некое обиженное сообщество, мафиози прямо на тротуаре недолго посовещались, а затем быстро пошли пешком в ближайшее общежитие, где именно сегодня был закончен ремонт здания, и уже сразу завтра предстояло заселение работниками ткацкой фабрики.

— А так как все комнаты в общежитии были уже распределены, кроме полуподвальных помещений, в которых хотели обустроить кладовые коморки.

— Вот в этих каморках и предстояло поместить высокое начальство и самых главных бандитов района, но ненадолго, а пока их не приютила, до суда, местная тюрьма.

— А на здании Управы друзья повесили объявление о том, что через месяц состоится переизбрание всех главных чиновников района и их ближайших заместителей.

— А пока руководство районом будет осуществлять прежняя команда чиновников, но уже только в рамках закона и даже, «О, ужас!», на пользу простых граждан России.

Глава 26.

Сложное изменение в жизни района.

Луговской: — Да братцы, а здорово мы разворошили гнездо диких уродов, которые уже привыкли безнаказанно грабить районную казну, даже не выискивая оправданий своим уголовным деяниям.

Кочубей: — А теперь, за счёт неусыпного внимания наших адептов, за всеми чиновниками и бандитами нашего района теперь в районе прекратили свою деятельность все банки, да и фирмы всех наших могущественных мерзавцев.

Луговской: — Да не волнуйтесь, остановка работы банков и фирм только временное явление. До тех пор пока мои нанятые специалисты не проверят на чистоту деятельности все эти коммерческие объекты, до тех пор я не дам приказ им продолжить работать.

Шафранский: — Это правильно. А ты не подумал над тем, что если эти коммерческие объекты станут работать честно, да в рамках закона, так они сразу прогорят, а возможно, что их прикроют вышестоящие товарищи из Кремля, или их смотрящие?

Виктор: — Так, как на всех этих мафиозных товарищей, так и на их смотрящих мерзавцев найдётся наша управа. Ведь за счёт того, что люди в России часто и раньше времени умирают, так потому у нас никогда и не будет недостатка в наших адептах.

Кочубей: — Зато как здорово заработала наша Управа, да так, что наши граждане стали с удивлением говорить о том, что теперь можно и безо всякой взятки добиться справедливого решения своих проблем от районной власти.

Шафранский: — А как здорово подешевели все виды коммунальных услуг, и какие приличные продукты питания стали завозиться в наши супермаркеты!

Луговской: — А эти, все те наши клиенты, которые присутствовали на том исторически важном собрании, так они уже все перевели свои и деньги своих фирм к нам на счета, а затем добровольно уже отдали нам все свои фирмы?

Виктор: — А кому захочется умереть раньше времени? Зато теперь все эти нехорошие люди живут дружно в своём подземелье. А вечерами они вместе проводят время за разговорами, на предмет того, как можно лучше помочь местным жителям, в приличном обустройстве их личной жизнь.

Шафранский: — Ну, пока они находятся дома только за счёт подписок, которые они выдали следователю, они ещё смогут что-нибудь сделать приличного для граждан своего района, что им зачтётся, как на людском, так и на небесном суде.

Кочубей: — А что, теперь все эти бывшие эгоисты совсем исправились, став по настоящему порядочными людьми? И что они теперь ведут себя в высшей степени прилично?

Луговской: — Я думаю, что теперь они навсегда забудут, как страшный сон, все свои приёмчики хамства, променяв их на жизнь благую и достойную. И не только потому, что они теперь боятся за свою осложнённую жизнь после их физической кончины.

Кочубей: — А почему?

Виктор: — Я за ними наблюдаю уже больше месяца, и по отчётам адептов все эти в прошлом злостные нарушители закона, теперь очень быстро вошли во вкус совершать дела благие, совсем не заботясь о своём теперешнем благополучии.

Луговской: — Теперь все эти люди регулярно ходят в церковь, и не только по воскресеньям, но и тогда, как только у них выдастся свободная минутка.

Виктор: — И, представьте, в церкви нет более горячих почитателей Господа нашего Иисуса Христа, чем наши бывшие клиенты!

Луговской: — Мне кажется, что для этих людей, за счёт того, что они теперь знают о существовании загробного мира….

Виктор: — Теперь они постараются, серьёзно говоря, и не ради показухи, замолить все свои прошлые, да не плодить новые грехи.

Шафранский: — А как здорово и быстро была проведена чистка в милицейских отделениях района, в прокуратуре и в суде, после чего люди в районе стали жить лучше, получая более высокую зарплату, чем раньше, как в частных, так и в государственных фирмах.

Луговской: — Теперь можно быстро открыть, да безо всякой взятки и проволочки любую фирму разрешённую законом.

Кочубей: — А также в нашем районе банки теперь будут работать за самые малые кредитные проценты, но беря деньги у юридических и у физических лиц по более высокому проценту, даже чем это позволяет себе делать государственный сберегательный банк.

Шафранский: — Так это значит, что они будут работать себе в убыток?

Луговской: — Им там виднее, что можно и таким незатейливым образом управлять банком, да не обанкротиться, если конечно не давать взятки туда, наверх и бандитам.

Виктор: — А какие пожертвования делают банкиры, выискивая в районе самых бедных граждан и помогая им обустроить быт приличней, чем у этих людей состоялся, оплачивая солидные деньги за самые насущные потребности этих беднейших семей.

Кочубей: — Таким образом, если и впредь все богатые граждане района будут помогать своими средствами и другими делами всем бедным семьям района, таким образом, в районе совсем не останется несчастных граждан….

Шафранский: — Да и нам пора бы уже заняться благотворительностью, Вы так не думаете?

Луговской: — Знаешь, дорогой Александр, я уже, по нашим прошлым решениям, вызываю в наш офис глав многодетных семей и от имени администрации района вручаю им ордера на заселение этих семей в шикарные имения.

Виктор: — А господин Кочубей, как президент нашей фирмы, без нашего разрешения раздаёт акции самым малообеспеченным гражданам нашего района, да выдаёт им беспроцентные кредиты на открытие частных фирм.

Шафранский: — И эта наша необычная деятельность, как и нынешняя честная работа чиновников, уже вызывает недоумение в Кремле.

Кочубей: — Как только местные чиновники перестали нести взятки в Кремль, так на наш район сразу была запущена целая армия проверяющих контролеров. Да и нашу фирму посетили эти контролёры.

Шафранский: — А почему я не знаю об этой акции Кремля, ведь это очень интересно узнать, как с ними разобрались наши адепты.

Луговской: — Так и мы не знали, каким таким эффективным образом адепты напугали этих контролёров, да так, что они, прибыв в Кремль к нашим «небожителям» рассказывали им такие небылицы, которым кремлёвские паханы просто напросто не могли поверить.

Виктор: — А как здорово, да не опасаясь никаких дурных последствий, наши чиновники подняли на смех прибывших контролёров!

Луговской: — Эти контролёры от Кремля так нагло запугивали чиновников, требуя от них посылки серьёзных средств из бюджета района, в виде отката за спокойную работу чиновников района…

Виктор: — А нынешние чиновники, будучи готовы к прибытию посланцев от Кремля, расставили по своим кабинетам чуткие микрофоны, которые чиновники сразу включили, как только контролёры стали требовать отката из бюджета района.

Контролёр: — Ну вот, так называемые главные чиновники района, Вас уже предупреждали о том, что Вы на карандаше у самых солидных людей, а Администрация Президента России, сами понимаете, в лице господина … с Вам шутить не будет….

Префект района: — Позвольте, а если мы уже работаем честно, не имея побочных заработков, как раньше, тогда нам и нечем платить Вашим боссам!

Контролёр: — (Не глядя на префекта и занимаясь тем, что в беседе, ни на кого не обращая своего имперского внимания, просто пилкой полировал свои ногти покрытые цветным лаком). — А знаешь, мне всё равно, чем Вы здесь занимаетесь, воруете или служите честно, мне главное получить с Вас бабки уже сегодня, да естественно, с штрафной санкцией!

Зам. Префекта: — А у нас нет лишних денег для вымогателей! И вообще, пошли бы Вы вон из этого кабинета!

Автор: — И тут два бойца, приехавшие с контролёром, твёрдым шагом направились к местным чиновникам (а это к префекту, к его заму и к секретарю), потом они бесцеремонно схватили префекта за руки и уже хотели….

— Но тут, прямо из под огромного стола, застланного белоснежной скатертью, выскочили три милиционера с автоматами наперевес, которые потребовали от приезжих вымогателей освободить префекта.

— И тут же, сразу из двух распахнутых дверей кабинета, в кабинет ворвалась уже более солидная толпа сотрудников милиции и журналистов.

Префект: — (Освободившись от рук двух курьеров) – Ну что уголовнички, добро пожаловать на нары! А доказательная база Ваших преступлений, Вы не поверите, но уже зарегистрирована многими сотрудниками газет нашего района.

Контролёр: — Вы не имеете право нас арестовывать, поскольку мы исполняем государственную службу, от очень высоких структур власти!

Начальник милиции: — Мы и в правду не можем арестовывать настоящих представителей власти, но Вы явно, на мой взгляд, действуете как бандиты с большой дороги, что зарегистрировано очень хорошей аппаратурой.

Зам. Начальника милиции: — А с бандитами, какие бы документы они не имели, у нас разговор один и, поверьте нам, только в рамках закона.

Префект: — На записи видно как Вы незаконно вымогали деньги, ведёте себя развязно, как не подобает настоящим представителем закона, да позволили себе физическое воздействие, осуществлённое на главного представителя районной власти.

Начальник милиции: — И даже, если у Вас имеются настоящие документы представителей власти, так всё равно Ваше поведение не оставляет нам никаких сомнений в том, что Вы явно, используя своё служебное положение…

Префект: — Вы занимаетесь бандитизмом, прикрываясь безграничным, в нашей стране, могуществом администрации Президента России! Что никак не позволительно себя вести в цивилизованной стране.

Кочубей: — (Входя в кабинет) – Браво господа! А, это Ваше оглушительно беспринципное бандитское выступление, в кабинете главного чиновника района, господа хорошие….

Автор: — Приехавшие проверяющие ревизоры, увидев внезапно ворвавшегося в кабинет Кочубея, сразу пытались возмутиться. Но….

Кочубей: — Молчать и слушать! Так вот, за счёт Вашей неотразимой харизмы, мало уважаемые господа, посредством которой Вы все здесь безо всякого сомнения заработали для себя самый высокий срок тюремного заключения, по статье самого примитивного бандитизма с вымогательством….

Контролёр: — Да мы….

Префект: — А это уже глас народа, в лице господина Кочубея, который очень правильно определяет достоинство каждого поступка человека, в его профессиональной деятельности….

Начальник милиции: — Впрочем, и не только Вы достойны самого серьёзного уголовного наказания, а возможно более серьёзного срока заключения заслуживают и Ваши начальники, которые послали Вас на этот рэкет.

Префект: — И вообще, какие Вы контролёры? А если и контролёры, так только уголовного толка, которых у бандитов Вас называют просто: смотрящие.

Автор: — Друзья с явным удовольствием просматривали отснятую спецслужбами сценку по монитору, которая уже была размещена на многих сайтах интернета.

Шафранский: — Ну, ты Кочубей и даёшь! На мой взгляд, ты выступил как самый главный обвинитель в этой истории.

Луговской: — Своим выступлением, ты сразу убил в этих бандитах даже самую малую надежду, до тебя теплящуюся в их порочной душе, на благоприятный исход их безнадёжно уголовного мероприятия!

Виктор: — А эта Ваша ироническая реплика: — «господа хорошие!», да и Ваш решительный вид товарищ Кочубей…

Шафранский: — Это твоё яркое обличительное выступление, сразу сделал любое сопротивление приехавших бандитов бессмысленным. Поскольку, ты тогда выглядел эффектно, в этом своём выступлении, как самый главный непререкаемый обличитель их порочных деяний.

Шафранский: — А вот этот факт, из деятельности бандитов, уже вполне замечательный!

Кочубей: — И, эта беседа с контролёром была записана на самую современную аппаратуру, да ещё транслировалась на улицу в громком режиме оповещения.

Виктор: — После чего этот контролёр с двумя фельдъегерями были арестованы местными милиционерами и были задержаны до тех пор, пока за них, наверно из самого Кремля, был быстрым образом послан залог в размере миллиона евро за каждого из этих вымогателей.

Шафранский: — Таким образом, Кремль, выкупив своих бандитов, которые вымогали взятку у чиновников, а в местный бюджет района поступили лишние 3 миллиона евро!

Кочубей: — Которые оказались неопровержимым фактом мафиозности самого Кремля.

Луговской: — После чего в районе было заведено дело на этих бандитов, которые при допросе ни за что не желали называть своих хозяев. Но эти бандиты быстро исчезли из России, как только их выкупил Кремль.

Кочубей: — Ну, этому их исчезновению мы помешать не могли. Уж слишком серьёзные люди за них ходатайствовали.

Шафранский: — Так это всё равно, несмотря на то, что бандиты исчезли из России, они оставили явно неизгладимый след своих хозяев, указав адрес и счета лиц, тех лиц кто их выкупил.

Виктор: — А также в разговоре с чиновниками района они не стеснялись называть известные всей стране фамилии, которые их послали на этот рэкет.

Кочубей: — И сразу после того, как районные журналисты сделали подробный репортаж о том, как Кремлёвские паханы вымогают мзду у районных чиновников из госбюджета. Да ещё, в интернете появилась статья с видео материалом….

Виктор: — После чего интернет просто взорвался от гневных высказываний в адрес Президента России и его администрации, которая позволяет себе вымогать деньги у чиновников ниже рангом Кремлёвских паханов!

Луговской: — А Кремль, получив эту нежданную пилюлю по интернету, сначала три дня молчал, рассчитывая на то, что за это время само собой загладятся все эти их ляпы, допущенные только за счёт своего крутого эгоизма….

Шафранский: — Совсем не ожидая никаких ответных агрессивных действий от своего противника, в виде мелкого для Кремля чиновника и простого народа.

Кочубей: — А затем, Кремлёвские паханы стали беспощадно избавляться от всех тех своих исполнителей, которые могли дискредитировать их блатной образ жизни.

Луговской: — А выгоняя с разных должностей своих холуёв, паханы при этом угрожали им физическим уничтожением, даже при самой незначимой выдачи этими людьми негативного материала, направленного против кремлёвских паханов.

Виктор: — Но и в этих угрозах Кремль очень здорово переборщил. Поскольку уволенные чиновники и даже мелкие исполнители кремлёвских прихотей молчать не стали, а очень дружно они стали рассказывать корреспондентам многое из того, что им приказывали делать, в рамках беззакония, Кремлёвские паханы.

Шафранский: — Так это значит, что всё в нашей жизни происходит по предсказанию Бредбери, ведь когда кто-либо раздавит хотя бы одну малою мошку или малозначимую бабочку, а в нашем случае кремлёвские паханы желали своим мафиозным сапогом раздавить целую районную администрацию….

Кочубей: — Вот только после этого явного перебора, сразу образовалась самая настоящая катастрофа для высших чиновников России.

Шафранский: — И эта катастрофа, долго копившаяся на Руси и явным образом достигшая своего пикового апогея беспредела, посредством мощного пылесоса, вначале всасывала в себя самым тщательнейшим образом все обнаруженные гражданами нечистоты из коридоров власти. …

Кочубей: — А затем, насосавшись этой гадости и зарегистрировав порочные деяния чиновников, этот пылесос стал выбрасывать на суд людской все самые одиозные поступки коррумпированной братвы, которую только мог собрать этот мощный народный гнев.

Луговской: — А наш лихо организованный репортаж, так здорово подействовал на ранее неуверенных, а ныне недоуменных граждан России, которые до сих пор не верили в мафиозность всех высших структур власти нашего высоко коррумпированного государства.

Шафранский: — Что теперь, перед всем сообществом честных граждан России, тут же встал наиглавнейший вопрос не терпящей отлагательства о срочном переизбрании всех чиновников страны, от Кремлёвской братвы и до самого нижнего чиновничьего звена, а это значит до самых мелких сельских администраторов.

Кочубей: — И какую же братцы мы замутили бодягу с нашими адептами! Возможно, что мы, этой своей частной компанией организовали самый настоящий переворот в стране. И этот переворот, я думаю, уничтожит, сметя с лица земли, всю российскую Империю зла.

Шафранский: — После чего, пожалуй, ещё и по всей России начнётся буза, а затем уже и все чиновники в одночасье станут честными, да благообразными гражданами.

Луговской: — А ты что, против этих благих перемен?

Кочубей: — Да нет, я совсем не против этих благих перемен, но боюсь, что Кремлёвская братва ещё может запросто замутить такую разборку в России, после чего много невинного люда отправится на погост раньше положенного нам времени.

Виктор: — Ну, а вот этой негативной реакции Кремля, я так думаю, что мы ни за что не допустим!

Глава 27.

Последняя помощь адептов.

Луговской: — Виктор, а это правда, что мы теперь можем только единожды воспользоваться помощью адептов?

Виктор: — Да, это правда. И этой помощью адептов мы можем пользоваться, только минуя личную выгоду.

Шафранский: — А тогда, давайте мы возьмём самый богатый банк России с помощью адептов?

Виктор: — После чего мы сможем уже и без адептов, только за счёт мощи крупных денежных купюр организовать любую защиту людям, которые нуждаются в нашей защите.

Кочубей: — Тебе же сказали, что нельзя пользоваться адептами в своих личных, а тем более в корыстных целях.

Шафранский: — В таком случае нам надо осуществить такую акцию, которую бы запомнили многие люди, особенно из среды порочных чиновников. После чего нам и без адептов можно будет не сложно обойтись в праведном деле.

Луговской: — В таком случае, я предлагаю устроить показную акцию публично, при стечении многих людей, дабы убедить многих граждан в нашем неоспоримом магическом могуществе.

Виктор: — И как это Вы себе представляете?

Шафранский: — Да очень просто. Мы устраиваем манифестацию около серьёзного банка, потребуем выхода владельца банка для того, что бы он нам объяснил: откуда у него обнаружилось такое количество денег для учреждения этого банка?

Луговской: — После чего нас вяжут, бросают в застенок….

Кочубей: — Правильно, а мы объявляем себя узниками совести, или борцами за права простых граждан, которые желают жителям простого человеческого благополучия.

Шафранский: — А так, как мы заранее предупредим об этой акции местную власть, которая, естественно, не пожелает дать нам возможность замутить бузу против банкиров.

Луговской: — Ну, а после того, как нас заберут в полицию…! Так вот, эти полицейские менты, доставив нас к себе, сразу попытаются нас склонить к чистосердечным признаниям.

Кочубей: — Возможно полицейские менты заставят нас взять на себя самые гнусные преступления нынешнего века.

Шафранский: — Да, в этом гнуснейшем деле наша власть и её беспредельщики, в лице полицейских, явно поднаторели.

Виктор: — И вот тут, в самый разгар допроса, когда мы спровоцируем этих ментов на физическую расправу над нами….

Шафранский: — И тогда, сразу включаются в работу наши адепты, которые напускают на ментов всевозможных монстров.

Виктор: — А уже монстры, арестовав всё отделение полицейских, заставляют их писать признательно обличительные факты, обвиняя себя в самых гнуснейших преступлениях против народа.

Кочубей: — А мы, как ни в чём не бывало, появляемся опять у банка, но уже вместе с полицейскими, которые вместе с нами выкрикивают требования к владельцу банка.

Виктор: — И опять всё это мероприятие освещают множество репортёров, из разных средств массовой информации.

Луговской: — И нас опять, но уже вместе с взбунтовавшимися полицейскими, арестовывают сотрудники ФСБ.

Шафранский: — И опять мы провоцируем, но уже сотрудников ФСБ, вынуждая их обращаться с нами с применением физической силы….

Кочубей: — Но тут пан Шампанский, с лёгкостью ломая запоры камер и гордо шествуя по коридорам ФСБ, он также бесстрашно освобождает невиновных заключённых, на которых показывают всезнающие монстры, и уже они все вместе, дружной толпой….

Луговской: — Освобождают и нас, из лап продажных чекистов.

Шафранский: — А после недолгого собеседования с чекистами, которые в наручниках слушают наставления монстров, которые их арестуют….

Кочубей: — И, уже через час, мы дружною толпою выходим из застенков ФСБ, да вместе с чекистами и полицейскими опять появляемся у дверей того самого банка….

Виктор: — И опять недоуменные журналисты снимают свои репортажи, берут интервью у господ Кочубея и у Шафранского, после чего хозяина банка пинками выталкивают из банка на улицу невидимые для других людей чудища.

Автор: — И эту акцию с крупным банком России быстро проделали друзья, с помощью адептов.

— После чего, стоя на площади напротив банка, друзья держали речь перед народом.

Луговской: — Ну вот, господа хорошие, ведь мы целый день просим встречи у этого нехорошего человека, а он, этот глава самого могущественного банка России, просто не желает ответить народу на самые элементарные вопросы….

Кочубей: — А народ хочет знать, откуда этот господин, будучи до Перестройки нищим студентом, теперь имеет свой частный банк и кучу денег, которые он зарабатывает с помощью самых примитивных законов в мире?

Шафранский: — А ну, господин хороший, так откуда у Вас появились такие огромные суммы денег, на которые ты приобрёл этот банк, самый могущественный частный банк в России?

Владелец банка: — Да, мне просто повезло, поскольку я взял кредит в одном иностранном банке….

Кочубей: — И этот банк почему-то сразу возьми, да «лопни»! Так?

Владелец банка: — Так, я в этом банкротстве не виноват!

Шафранский: — А теперь, и мы, все нищие граждане этого района, не будем виноваты в банкротстве твоего банка. Ты согласен?

Владелец банка: — (Громко вздохнув) – Ну, а что я могу, да и я в чём-то с Вами не совсем согласится?

А втор: — После всех выступлений банкир пригласил друзей в свой кабинет.

Кочубей:(Уже придя в кабинет директора). — Но перед этим банкротством, ты нам выдашь все имеющиеся в банке деньги, ценные бумаги и акции твоего банка.

Шафранский: — И ты также выдашь нам все свои деньги, которые ты обрёл незаконным путём. Иначе мы опять пригласим чудищ, которые уже сожрут тебя вместе с твоею блатную братвой, да не поперхнутся.

Луговской: — Но прежде чем обанкротиться, ты лично обналичишь столько денег, сколько мы тебе скажем, после чего ты их раздашь по списку, который мы тебе предоставим.

Шафранский: — И ты раздашь эти деньги безо всяких расписок, подарив их очень бедным людям, которых ты, с главными чиновниками страны, ежедневно обворовывали.

Кочубей: — А ещё, кто кроме тебя состоит в учредителях и в главных акционеров банка?

Автор: — Директор банка передал учредительные документы банка и выписки из собраний акционеров друзьям.

Луговской: — Глядите, да здесь, в учредителях и главными акционерами банка всё знакомые лица, да всё из кремлёвской Администрации, которые невесть откуда добыли огромные средства для учреждения этого мощного банка?!

Кочубей: — Так вот господин директор, ты, ничего не говоря своим боссам, а сам передаёшь их денежки нам, все до копеечки, после чего объявляешь банк банкротом. Тебе это понятно?

Директор банка: — Как мне ни понять того, что Вы желаете сделать «приятный» сюрприз нашим главным кремлёвским чиновникам. Но я, для более качественной организации этого сюрприза, подскажу Вам номера счетов и название банков, где охраняться главные их деньги и акции.

Шафранский: — А каким образом можно будет изъять и эти средства, которые находятся на счетах заграничных банках, да чтобы это был сюрприз для этих моральных уродов?

Кочубей: — Для этого необходимы доверенности на ведение этих операций, от каждого клиента в отдельности.

Луговской: — Ну что же, для конфискации средств из других банков, нам ещё будет необходима поддержка адептов, думаю, что в последний раз. После чего, если главные чиновники будут знать, с кем они имеют дело….

Кочубей: — Тогда и желаемые преобразования по всей стране, которые давно ждёт простой народ, будут сразу реальны и не за горами.

Виктор: — Ну что же, господин банкир, если Вы добровольно поможете нам с доверенностями, добытыми от этих коррупционеров, тогда Вам это зачтётся, ну, там, после Вашей физической смерти.

Директор банка: — Я понял, и думаю, что я оправдаю Ваше высокое доверие. Только больше не надо посылать ко мне этих дьяволов, которыми, на моё удивление, управлял самый главный теневой хозяин страны, увидев которых я чуть было жизни ни лишился!

Виктор: — Это что, Вы такой впечатлительный?

Директор банка: — Да совсем я и не впечатлительный. А просто, для меня стало открытием то, что наш самый могучий финансист запросто руководит этими тёмными силами? Вот что для меня удивление!

Кочубей: — А ты что, только сейчас догадался, кем на самом деле является наш этот человек? Ведь все, почти все нынешние президенты разных и даже самых современных, что называется цивилизованных стран, являются приспешниками дьявола.

Директор банка: — Теперь я понимаю, что с давних времён только дьяволы и ведьмаки руководят нашей Россией? Что весьма обидно и прискорбно!

Луговской: — Да, сам видишь, так получается, что только тёмные силы мы выбираем в руководство страны, а нормальных людей, людей с высокими моральными ценностями мы отвергаем, не веря в их профессионализм и порядочность?

Кочубей: — Выходит что так!

Виктор: — А вот теперь всё зависит только от Вас. И если Вы будите отныне вести свой образ жизни в рамках благородного и честного человека, ведь Вы атеист и не верите во Всевышнего Творца, вот только тогда у Вас в будущем ещё всё может быть хорошо.

Луговской: — Да теперь, почувствовав на себе могущество потусторонних сил, Вы навряд ли удержитесь в рядах атеистов!

Директор банка: — Это правда. А вот эту грандиозную новость, о том, что нами руководит явный сонм вурдалаков, да самые беспринципные ведьмаки, а это самые алчные силы ада, которыми назначен управлять лично глава этих ублюдков, надо срочно сообщить гражданам России!

Кочубей: — А что и так непонятно людям, ведь эти оборотни даже ходят в храмы, молятся, правда, неизвестно кому, и руководят Россией ещё с 1917 года.

Шафранский: — А сами, эти демоны, без зазрения совести всё воруют, да впрок запасаются такими самыми уродливыми привычками, которые трактуют им по хамски вершить судьбами миллионов граждан….

Кочубей: — Гражданами, загнанные этими моральными уродами в самые неприятные, а значит в самые нецивилизованные условия проживания.

Виктор: — А ведь эти уроды не знают того, что подчиняясь тёмным силам, да совершая самые гнусные поступки в угоду своего эгоистического характера, они самым реальным образом только и делают, что портят свою жизненную биографию.

Шафранский: — Да что им эта биография, когда совершив зло, они могут попросить прощения у Всевышнего Творца и всё им проститься!

Виктор: — Да проститься, но не всем, поскольку мы никто из живущих на свете людей, как бы мы ни хотели, но мы совсем не умеем по-настоящему искренне каяться и просить прощение за совершенные нами грехи у Господа.

Кочубей: — А это как, по-настоящему искренне?

Виктор: — А это значит, что полностью раскаянно. Ну, это наверно нам, людям грешным и амбиционным, ну никак не дано.

Шафранский: — Раньше, до моей встречи с Виктором и его адептами, я, если бы и мог каяться, так только не очень искренне, ни так как я это буду делать теперь, зная о том, что Бог действительно существует и жизнь после смерти это не фантазия.

Луговской: — А значит, мы только копим свои грехи. Особенно те граждане, кто после раскаяния опять сознательно грешит, в надежде на то, что потом он попросит прощение у попа, а тот сразу и безоговорочно простит все прегрешения этих уродов?

Виктор: — Да не поп прощает грехи людские, а Господь, но только при искреннем нашем раскаянии. Что совсем неизвестно людям с дурными наклонностями?

Кочубей: — Вот бы нам постараться и исправить характер, да саму демоническую сущность наших правителей, переведя их усилия, в их работе, только на благие деяния!

Луговской: — А мы одни не справимся с таким сложным делом. Для этого надо подключить всё население России.

Кочубей: — Для чего нам предстоит показать всю тлетворную сущность Кремля и его обитателей, обнажив все самые одиозные их поступки и преступления.

Виктор: — Так если мы сможем доходчиво объяснить всем людям на земле о том, что грешить по-настоящему очень опасно.

Луговской: — Что, совершая прижизненный грех, мы в потусторонней жизни, а она обязательно грядёт для каждого из нас, даже для самых гнусных людишек, как бы они ни надеялись на то, что они уже замолили все свои грехи….

Виктор: — Они всё равно окажутся в аду, а там….

Луговской: — И что самое странное, так это то, что все эти оборотни становятся некими либералами, а значит врагами всего здравого и приличного. Куда только смотрит Президент и все его главные помощники?

Шафранский: — Да и после прохождения всех кругов ада, попав в рай или в его предбрюшье, эти намеренно грешившие уроды обязательно будут вечно жить с реальной тяжестью своих прошлых грехов!

Виктор: — Совсем не имея возможности что-либо исправить или отмолить, все эти свои прижизненные намеренные прегрешении.

Луговской: — А вот я, если говорить серьёзно, так мне всегда было трудно каяться и причащаться, особенно тогда, когда я был маловером, даже ходя в церковь. Но теперь другое дело, вот почему надо с самого детства объяснять детям то, что бог есть.

Шафранский: — Надо не просто объяснять детям о том, что бог есть, что жизнь после нашей смерти будет продолжена и станет вечной.

Виктор: — А главное, надо объяснить детям о том, что за любое греховное деяние мы, люди, обязаны нести очень серьёзное наказание, а это очень больно.

Глава 27.

Начало борьбы друзей с главным врагом человеков.

Автор: — Друзья написали целую статью о том, какими преступлениями грешит нынешняя власть, с множеством примеров этого бесчинства.

Для примера публикуя огромное количество интервью с людьми, которые были подвержены жестоким насилием и унижениями всеми структурами государственной власти.

— Но эту статью друзей не желало публиковать, как правило, ни одно российское издательство, ссылаясь на то, что это не их тематика, что у них уже есть материал на много месяцев вперёд и т.д.

Луговской: — А так как нашу статью не желают печатать ни одно издание, тогда нам предстоит сделать сброс этой статьи в интернет, по многим популярным сайтам, которые часто посещают граждане России и иностранцы.

Кочубей: — Вот явный признак того, что все наши СМИ работают по указке Кремля и его блюдолизов.

Шафранский: — Но теперь, славу богу, не тридцать седьмой год! А потому, мы теперь с удвоенной силой постараемся бить нашего противника, да всё по их жирным «мордасам», да всё огромным количеством правдивой информацией, рассказывая об их тлетворной деятельности на Руси!

Луговской: — Ты ошибаешься в том, что наша борьба с главными и малыми чиновниками России это не безопасное дело, а чревато многими опасностями. Ведь наш враг могущественен и беспринципен….

Кочубей: — А потому, нам не надо предоставлять возможность чиновникам нас запросто достать самыми преданными структурами власти в виде полиции и ФСБ, которые уж очень здорово поднаторели в деле унижения и уничтожения граждан.

Шафранский: — Пусть только попробуют чиновники тронуть нас своими грязными лапами!

Кочубей: — А что ты им сделаешь?

Луговской: — Для того чтобы избежать самых неординарных, а значит незаконных действий чиновников, для этого нам необходимо уже сегодня, до начала нашей драки с главными чиновниками России, надо организовать места наших убежищ, которые будут неизвестны, а значит недоступны нашему врагу.

Шафранский: — И надо снимать, да записывать на видео любые признаки, да порочные приёмчики власти в области нашего уничтожения.

Луговской: — И эти самые незаконные действия власти, которыми руководят из Кремля надо сразу размещать в интернете.

Кочубей: — А общаться с чиновниками за нас будут юристы, и эти их беседы будут транслироваться по интернету, желательно в прямом эфире. Для чего надо подключить известных журналистов, которые зарекомендовали себя как ярые борцы с несправедливостью.

Луговской: — И эти журналисты, в паре с нашими юристами, составят неприкасаемый тандем для нашего противника.

Шафранский: — Да, этих кремлёвских выкормышей ничего не остановит. Ведь они уже давно потеряли совесть, а потому для них сделать что-нибудь подленькое, да антинародное – сплошное удовольствие!

Кочубей: — И только гласность, их самых одиозных дел, заставит этих чиновников и их псов воздержаться от самых кровавых поступков.

Луговской: — И им не упразднить свои одиозные деяния, но они всё равно постараться избавится от всех свидетелей их порочной деятельности.

Шафранский: — Но быть порядочными людьми и исполнять только благие деяния их не заставишь, даже под угрозой физического уничтожения этих моральных уродов.

Луговской: — А потому, нам надо заранее и очень серьёзно обеспокоить себя тем, чтобы не стать мишенью для этих кровавых выкормышей. Для чего нам самим предстоит стать самым страшным орудием для этих коррупционеров.

Кочубей: — Это что, мы теперь должны сами преобразиться, став серьёзным образом неуязвимыми войнами. И только после этого, мы пойдём тараном на кремлёвскую банду, на своём пути круша все самые одиозные деяния нынешней власти?

Шафранский: — Ну, если ты собой сможешь напугать всю нашу российскую мафию и сокрушить своей рукой все те очаги беспредела власти, тогда валяй! И мы тебя в этом деле поддержим, чем можем, ввязавшись в бой с половниками на перевес….

Луговской: — Но будет лучше, когда мы в интернете покажем всех порочных чиновников и их подручных, в лице полицейских и бандитов. После чего укажем все их противоправные действия, покажем их счета в банках, их недвижимость….

Кочубей: — А уж после этой нашей интернетовской акции народ сам, но по нашему призыву, пойдёт на Красную площадь, где разместит плакаты…

Шафранский: — А содержание этих плакатов будет выказывать требования к власти, для моментальной отставки всех порочных чиновников и их подручных, с посадкой их всех на долгий срок тюремного заключения.

Кочубей: — Да с конфискацией, у всех этих коррупционеров, наворованных средств и ценностей.

Шафранский: — А как ты поймёшь, что средства чиновника и его подручных заработаны незаконно?

Луговской: — Так это очень просто. Если акции серьёзных фирм и банков можно было этим людям приобрести на их зарплату, тогда эти их доходы можно будет считать законными.

Шафранский: — А если эти акции были приобретены на наворованные деньги, или недоступным для простых граждан методом, тогда эти все средства надо сразу конфисковать.

Кочубей: — А закон должен обязать чиновников, да и всех государевых людей публиковать на специальном сайте все имеющиеся у них средства, недвижимое имущество и имеющиеся драгоценности, которые наличествуют у этих граждан и у их близких родственников.

Шафранский: — А за ложную, или за неверную информацию в пользу сокрытия подледных сведений о состоянии финансовых средств, имущества и других ценных обретений государевых людей будет положено отлучение от службы и штрафная санкция на сумму утаённых средств, акций, драгоценностей или иного имущества….

Кочубей: — Но только в двойном размере их наворованных средств.

Луговской: — И эта молчаливая забастовка, которая будет происходить на Красной площади, будет продолжаться бессрочно, до полного ареста всех тех лиц, которые будут обличены в противоправных действиях.

Кочубей: — А для комфортного пребывания граждан на Красной площади надо организовать размещение, на прилегающих площадях к Красной площади, необходимого количества для бесплатного проживания в комфортабельных помещений и палаток…

Шафранский: — А в других городах России протестные акции должны проходить на главных площадях в этих населённых пунктах.

Луговской: — А также необходимо учредить пункты готовки и раздачи бесплатного питания и пункты медицинской помощи, что должны организовать без проволочки сами чиновники.

Шафранский: — И пусть попробует Кремль не выполнить требования народа. Тогда, на следующих выборах, вся эта коррумпированная власть не будет иметь возможности баллотироваться на любые государственные посты и сразу подвергнутся аресту, с дальнейшим судом над этими людьми.

Кочубей: — Им это будет сделать просто невозможно, а это баллотироваться на следующих выборах, в связи с их антинародной политикой. Но народный бунт должен проходить легитимно, бескровно и только в рамках законности.

Луговской: — Для чего, во исполнение этого нашего плана, надо будет учредить специальный сайт на который будет размещаться только проверенная информация обо всех противоправных действиях коррупционеров, в подробном изложении.

Шафранский: — А также обо всех их банковских счетах, об их имеющейся недвижимости и о других интересных фактов из их жизни вне закона.

Кочубей: — И такие же действия, борьба с коррумпированными чиновниками и с их бандитами, будет вестись во всех городах российских, по инициативе самых активных граждан, которым надоел беспредел чинимый на Руси.

Луговской: — Вот только после учреждения многочисленных сайтов в каждом городе, да после того когда будет осуществлён первый молчаливый бунт граждан России, одновременно во все городах России против расплодившегося зла….

Шафранский: — И все эти бессрочные бунты граждан, для борьбы с эгоизмом власти, должны будут получить разрешение на эту свою бессрочную акцию.

Кочубей: — Вот только тогда мы сможем уйти в отставку, от всех этих сложных дел, когда произойдёт это всероссийское противостояние с мафиозной властью.

Шафранский: — И я верю в то, что простые граждане России поймут и поддержат наше начинание в борьбе с самым главным злом, которое уж очень долго бытуют у нас по всей стране.

Луговской: — Точно таких же достижений желает добиться, в своей государственной деятельности, и Президент России, если не врёт, да если он на самом деле не подчиняется тёмным силам, которые давно противятся осуществлению благих преобразований у нас в стране.

Шафранский: — А это: казнокрадство из бюджета, мздоимство у граждан России и необузданное хамство чинимое чиновниками и их подручными видно кому-то очень необходимо, я думаю, для последующего развала России.

Луговской: — А я думаю о том, что все люди рождаются только хорошими, и что плохих людей просто не бывает, но только у каждого человека имеются свои недостатки, в зависимости от того верующий человек или он атеист.

Шафранский: — Это значит, что по настоящему верующий человек во Всевышнего творца никогда не возьмёт чужую вещь, пусть даже она, очень дорогая и ценная, просто валяется на дороге. Православный человек обязательно сдаст эту потерю в бюро находок.

Луговской: — А атеист, зная, в своём порочном рассуждении о том, что жизнь человеку дана единожды и что загробной жизни нет….

Шафранский: — Такой гражданин, на 90% обязательно подберёт чужую потерю, рассчитывая таким незатейливым образом обогатиться, не веря в то, что когда-то ему придётся ответить за свою жадность, нанося урон, пусть и не напрямую, другому гражданину, да и конечно себе, своему всему моральному облику.

Луговской: — А верующий человек, зная с детства и веря в то, что нельзя никому, пусть даже и ненароком, ни в коем случае приносить неприятность….

Шафранский: — Такой гражданин никогда не возьмёт чужой вещи, он никогда не станет плести интриги, рассчитывая, в обход порядочности, приобрести для себя определённые бонусы.

Кочубей: — И только верующие люди, со своими, подвластные только им одним, недостатками, осознают своё несовершенство, преодолевая соблазны и козни своей, порой не всегда стойкой душой, борются с любыми соблазнами.

Луговской: — А атеистам, в основной своей массе и особенно тем, кто не знаком или не считает возможным пользоваться незыблемыми для порядочных людей законами Чести, для таких клиентов любой цивилизованный закон не указ.

Шафранский: — А эти атеисты, зная наперечёт все свои недостатки, только копят их, на блага их быстрейшего обогащения и обретения ими более высокого положения в обществе, и им совсем неважно достойны они этого высокого положения или нет.

Кочубей: — Чего ни за что допустить нельзя!

Автор: — Да поможет нам бог, в баталиях с глобальным злом, самым бессовестным образом, теперь укоренившимся по вине Кремля повсюду на Руси!

Послесловие.

Первая часть общего сценария (1а) основана по большей степени на правдивом материале, где три друга часто встречаются и вместе проводят время с юмором и с добрыми розыгрышами.

А, уже вторая часть общего сценария (1б), я написал в перевес ужастикам писателя Стевена Кинга.

А потому в моих фантазиях нет по настоящему отрицательных персонажей, которые терроризируют бандитов и коррупционеров этой истории.

Я же использовал в показе фантастических персонажей, вытащив их из популярных русских сказок.

А один раз роль тени в сценарии 1б. я использовал мультяшный образ популярного артиста кино Евгения Леонова, к сожалению уже ушедший в мир иной, что больше вызывает положительные, чем отрицательные эмоции в действии этих сказочных страшилок в борьбе с явным злом.

Оглавление.

Часть 2.

Гл.1.Всё, на гране пресыщения. — 1.

Гл.2.Те же, и Луговской. — 13.

Гл.3 Случай в метро — 25.

Гл.4.Браки Луговского. — 30.

Гл.5.Демарш Шафранской Любани. — 36.

Гл.6.Бывает же такое! — 38.

Гл.7.Те же и Виктор. — 46.

Гл.8.Планы на будущее. — 61.

Гл.9.Допрос Луговского, производимый его друзьями. — 70.

Гл.10.Почему тень, при определённом старании, всегда ложится,

и не только на плетень? — 73.

Гл.11.А хорошо, когда действиями граждан руководит их здоровая, не омрачённая атеистической идеологией, совесть.------------------------------------------------ 79.

Гл.12.Размышления на почве Перестройки. — 85.

Гл.13.«…. опосля — рояль угнали». — 92.

Гл.14. Размышление, на тему учреждение бизнеса друзьями. — 95.

Гл.15.История избавления от супер доходного предприятия.----------------- 99.

Гл.16. Необходимое упорядочение деятельности наших ЖКХ. — 103.

Гл.17.А где взять деньги? — 109.

Гл.18. Непонятные места и события из жизни Иисуса Христа. — 113.

Гл.19.Очередная работа адептов. — 118.

Гл.20.Оказывается, что ада вовсе и нет! — 124.

Гл.21.Полное упразднение зла из жизни Эдуарда Борисовича. — 131.

Гл.22.Что может быть после нашей физической смерти.------------------------ 136.

Гл.23.Разработка стратегии будущего бизнеса. — 141.

Гл.24.Совещание в Управе. — 148.

Гл.25.Сложное изменение жизни района. — 154.

Гл.26.Последняя помощь адептов. — 159.

Гл.27.Начало борьбы друзей с главным врагом человеков. — 166.

Прочли стихотворение или рассказ???

Поставьте оценку произведению и напишите комментарий.

И ОБЯЗАТЕЛЬНО нажмите значок "Одноклассников" ниже!

23.02.2019 09:37

668

евгений луговской

...опасля рояль украли

Книги рекомендованные к прочтению Все книги

Книги рекомендованные к прочтению
Все книги