Осень

Лопушков проснулся от шума. Шумели за окном его вагончика. Он сел, поскрипывая сеткой панцирной кровати, и ещё раз прислушался. Снаружи явно что-то происходило. Лопушков осмотрел нехитрый интерьер своего пристанища, выискивая взглядом тапки. В обозримом пространстве искомое не обнаруживалось. Лопушков заглянул под кровать. Так и есть, один тапок притаился в клубистой пыли подкроватного мира. Кряхтя, Лопушков изъял его на свет, дунул, очищая от пыли, и одел на левую ногу. Ещё раз осмотрелся, но правый тапок, увы, не просматривался. Шум за окном усилился. Лопушков встал и направился к входной двери. Немного поборовшись с замком, он открыл дверь. Солнечный свет, шум и свежий воздух застали Лопушкова врасплох. Жмурясь, Лопушков никак не мог понять, что происходит. Вокруг вагончика шли демонтажные работы, суетились люди, что-то куда-то несли, кто-то на кого-то орал, где-то что-то уронили и, перекрывая отборный мат, визгливо взвыл перфоратор. Лопушков взволнованно сбежал по крылечку вниз. Он метался от одного рабочего к другому, он хватался за разбираемые объекты и, не переставая, спрашивал:

— Люди, что происходит? Что происходит люди?!!

Народ безмолвствовал, выполняя свою рутинную работу. Вдруг, Лопушков увидел, как его зелёный вагончик взмыл вверх, подцепленный стальной стрелой крана.

— Стой, куда-а-а-а-а! — Блаженно заорал Лопушков, теряя жилище. Вагончик накренился, дверь распахнулась и оттуда вылетел ворох старых афиш и правый тапок. Лопушков попытался схватить его на лету, но увлечённый поимкой, споткнулся и полетел в какую-то яму…

— Что это? Я падаю! У меня ноги подкашиваются, — подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидеть, куда кран отбуксировал его вагончик. Но он ничего не увидел. Над ним не было ничего уже, кроме неба, — высокого неба, не ясного, но все-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нему серыми облаками.

— Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, — подумал Лопушков, — совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба?

Лопушков, задумчиво глядя в бесконечное небо Аустерлица, сказал:

— Цирк уехал, а меня забыли…

Холодный осенний ветер швырнул золотые листья в свежевырытую траншею, словно пытался укрыть замерзающего клоуна…