Пчела-плотник

Пчела-плотник

Памяти эстонского писателя

Энна Ветемаа


* * *

Третью женщину с «цветочным» именем звали Гульназ.

На вид татарка, она писалась башкиркой, хотя это не имело никакого значения на ее работе. А работала она в местном филиале среднерусской транспортной компании, куда Андрианова взяли управляющим – как оказалось, тоже на 1 год. Но и за такой срок он сумел расширить офис на целый этаж, оформив ремонт в счет аренды, оснастить контору оборудованием и набрать полный штат сотрудников.

А в первый свой день он нашел лишь 1 обшарпанную комнату с негреющими радиаторами отопления. Около единственного компьютера по очереди сидели 2 сотрудницы: логист Нелля с восхитительными ногами и маленькая бухгалтерша Гульназ, умевшая даже при жутком холоде выглядеть полуголой.

Однажды поздней осенью они оказались вместе на ежемесячном совещании в головном офисе. Туда ехали на междугородном автобусе, даже в разных рядах, поскольку с билетами того направления всегда были проблемы, а приказ взять с собой бухгалтера пришел управляющему вечером накануне отъезда. Возвращались вдвоем на новеньком служебном автомобиле, выданном Андрианову после хэппенинга.

Чтобы преодолеть 1 000 километров за 1 световой день, они выехали черным утром, протыканным воспаленными фонарями. Но сначала долго искали в незнакомом городе заправку, потом еще дольше плутали в развязках выезда, да и дальше двигались медленно: машина пробежала всего 132 километра, и Андрианов щадил двигатель, не позволяя себе разгоняться больше «сотни». Но, честно говоря, ему и не хотелось спешить.

Непривычно для трассы, почти не прекращаясь шел холодный дождь, снаружи щелкали усталые «дворники», а в машине звучала тихая музыка, было сухо, и его овевал запах Гульназ, сидящей через «туннель» справа от него. Не аромат духов, а запах ее тела, из-за спешки не побывавшего под душем и оказавшегося в щедром тепле: получив корпоративную топливную карту, Юрий Иванович не жалел бензина на обогрев. Правда, девушке было всего 24 года – как цыганке Гале — и она явно предпочла бы, чтобы вместо «Ретро FM» он нашел какой-нибудь рэп для троглодитов, но будучи умной, она не спорила с управляющим, просто смотрела перед собой, расстегнув пальто и разгладив на коленях красный шарф. Но молчала как-то так, что мысли его шли во вполне определенном направлении.

Они много времени потеряли в Цивильске: простенькое кафе, куда завернули пообедать, встретило такой восхитительной поджаркой из свежих почек с гарниром из настоящей «китайской» смеси, содержащей и кусочки черного гриба и молодые побеги бамбука, что Андрианов не смог отказать себе в удовольствии съесть две порции подряд. И жалел лишь о том, что не может присовокупить стакан хорошей водки.

Перед Казанью их встретил движущийся с востока холод. Дождь сменился снегом, залепившим стекла. Стемнело неожиданно, сразу и насовсем, хотя по часам еще оставалось время до ночи. Трасса утонула во мраке; бесчисленные огни встречных фур недобро расплывались в снеговых зигзагах.

Неимоверно долго они стояли в очереди на «платном» мосту при Нижнекамской ГЭС: то ли разом сломались все кассы, кроме одной, то ли вереница машин с лихорадочно моргающими стоп-сигналами превратилась в живое существо, которому было тяжело двигаться сквозь ветер, свистящий и налетающий сразу со всех сторон.

Набережные Челны оказались завалены снегом – первым серьезным, но от того не менее опасным, несмотря на зимнюю резину, в которую менеджер по филиалам «переобул» выданный Андрианову автомобиль. Незнакомая еще машина плохо слушалась руля, неуверенно разгонялась и плохо тормозила.

По выезде за пределы Татарии – которая тогда уже именовалась Татарстаном – ожидали такие дороги, по которым и без снега стоило ездить только днем. И Юрий Иванович принял решение заночевать, которое Гульназ приняла с безоговорочностью, вселяющей надежды.

Место для ночлега они искали битый час: ничего не знавшие аборигены гоняли по всему городу. В конце концов, увидев в снежной тьме подсвеченные градирные башни питаемого той самой ГЭС завода «КамАЗ», он развернулся и поехал обратно. И по какому-то наитию самостоятельно нашел единственную Челнинскую гостиницу, сталагмит из стекла и бетона, возвышающийся над транспортным центром города – площадью, объединяющей железнодорожный и автовокзалы, которую они в своих круговых метаниях объезжали не раз и не 2.

Поставив машину на парковку, он пережил следующий всплеск надежд. Пока они толчками передвигались по бесконечному мосту гидростанции, нависшему над чернильной водой, облепленные мокрым снегом двери намертво примерзли, для их оттаивания машину следовало поставить за ветер и гонять печку добрый час. А им обоим – и измученному дорогой управляющему и уставшему от долгого сидения бухгалтеру – хотелось есть… и, кажется спать.

Водительскую дверь Андрианов выбил ударом локтя, неощутимым через мех дубленки. Тонкие локотки Гульназ для этой цели не годились – выбравшись из машины, он протянул руки обратно в теплый салон и помог ей выйти со своей стороны. Обтянутое джинсами маленькое колено взглянуло с обещанием, высунувшись из-под длинного пальто, когда она перебиралась через рукоятку переключения передач и рычаг ручного тормоза. Ступив на снег, девушка поскользнулась и упала бы, не успей Юрий Иванович подхватить ее и принять в объятья. Из которых – как ему показалось – она высвободилась без лишней поспешности.

Гостиница оказалась на удивление хорошей, он понял это, вступив в теплый душистый холл.

Усадив свою попутчицу на кожаный диван, Юрий Иванович вкрадчиво приблизился к ресепшн. Именно вкрадчиво; он подумал, что если судьба дает ему шанс, то дело стоит брать в свои руки.

Он прекрасно знал, что интимные отношения между сослуживцами – и тем более, между начальником и подчиненной – не приведут ни к чему хорошему. Но и к чему-то плохому тоже вряд ли бы привели; он много раз слышал, как эта самая Гульназ, нахохлившаяся сейчас в черном пальто, красном вязаном берете и по-детски повязанном шарфике, шепотом рассказывала семейной Нелле о своих любовниках.

С коими обращалась примерно так же, как домработница Лариса, хоть в тот момент Андриановым еще и не познанная.

Но зачем ему в ту ночь требовалась физическая близость этой женщины?

Только ли из естественного желания, рожденного часами ее соседства в уютном уединении машины, ее запахами и этой ситуацией, окунувшей в неожиданную романтику совместного одиночества, в случайную гостиницу случайного города, оказавшегося по пути на неприветливой трассе М7? Тем более, что космически одиноким он был и в городе назначения, а для романтики ему хватало бутылки «Смирнова №21» и любого из 12-ти дисков «RomanticCollection»?

Наверное, не только из этого.

В маленькой Гульназ, в полной несогласованности между ее детским обликом и недетской распущенности, в самом ее — некрасивом в общем-то — личике, украшенном родинками на не самых удачных местах, таилось нечто, вызывавшее желание прижать к себе, объять ласковым теплом и успокоить.

Но перед этим – все-таки поиметь всерьез.

Склонившись к стойке, за которой сидела женщина неопределенных лет с телесными признаками гостиничного администратора, Юрий Иванович доверительно сообщил, что они едут из города А в город В, оказались захваченными ночью в их лучшем со всех точек зрения городе и решили заночевать в гостинице, но…

Сделав паузу, он осторожно повернулся и взглянул за спину, обозначив взглядом Гульназ, которая сидела, крепко прижав к себе сумочку, набитую пачками тысячных купюр: дела свои фирма вела не совсем белым цветом и при работе предпочитала наличные.

И продолжил, что его бухгалтер будет страшного ругаться, когда он возьмет 2 одноместных номера, если в гостинице есть свободные 2-местные.

При последних словах он из предосторожности понизил голос. Посмотрел на администраторшу прямо, но не подмигнул, лишь перевел взгляд ниже – туда, где прятался в теплом ущелье невидимый медальон на ее цепочке – и снова посмотрел ей в глаза. Умная женщина, даже не кивнув, громко ответила, что, к сожалению, из-за плохой погоды одноместных номеров у них на данный момент нет, но она может предложить двухместный со всеми удобствами.

Удобства оказались великолепными, но сам номер надежд не оправдал с 1-й секунды: вместо ожидавшейся Андриановым кровати в половину площади там стояли 2 полуторные коечки, разделенные столиком в виде комода.

Вряд ли в новой гостинице подобные номера были укомплектованы с топорностью советских времен; скорее всего, внешне благостная женщина-администратор решила напакостить видному мужчине, по-детски увлеченному неказистой девчонкой. Но в тот момент он о том не думал.

Раздел кроватей Юрию Ивановичу не показался страшным, во временном убежище было тепло, уютно и все еще обещающе. Он пропустил даму в душ вперед себя, сам прилег в одежде на ближнюю к входу кровать.

Честно говоря, после целого дня за рулем больше всего ему хотелось именно лежать. Вопрос заключался лишь в том, каким образом это делать.

Сквозь стену он слышал шум струй, падающих на тело бухгалтера, и не по возрасту всерьез думал о том, что не представляет цвета… хотя бы ее губ, которые видел всегда в помаде, но этому незнанию предстояло оставаться недолгим.

Когда вода стихла, он все еще ничего не узнал: Гульназ вышла одетая и накрашенная, в глухом свитерке с застежкой сзади.

Потом они отправились ужинать. Ресторан раскинулся на соседнем этаже, лифт и там и там находился в двух шагах, но Андрианов вел свою спутницу под локоть с такой чинной нежностью, будто решалась судьба.

За столиком бухгалтер – держа подмышкой бесценную сумочку — первой взяла меню и он сразу увидел, что она смотрит на правое поле.

Поправив галстук, Юрий Иванович сказал, что он заплатит за все из своих денег, к отчетам не придется прилагать счетов, и она может заказывать все, что душе угодно. У него в боковом кармане пиджака лежала пачка своей наличности, которую он хотел потратить в командировке, но не потратил, потому что свободное от совещания время ушло на прием-передачу транспорта..

Гульназ не понимала в еде ничего – он заказал сам рыбное ассорти, жюльен из шампиньонов в серебряных кокотницах на первое и ужасающе дорогие котлеты по-киевски на второе.

Последние, правда, сыграли ту же шутку, что и номер: вместо обжаренных в специальном тесте свернутых полосок куриного филе с куском сливочного масла внутри они оказались обычными пережаренным месивом из фарша непонятной природы, но и это не охладило.

Андрианов хотел заказать своей избраннице «мартини» — знав пристрастия нескромной девственницы Светланы и считав их общими для женщин – он ошибся. Гульназ попросила какой-то коктейль – сомнительного вида розовое пойло, еще более дорогое, нежели некиевские котлеты.

За разговорами не пойми о чем, вспыхивающими в промежутки между блюдами, тихая малышка выпила не то 3, не то все 4 порции спиртного, глаза ее заблестели влажно и туманно.

Сам Юрий Иванович принял 200 граммов водки – маковую росинку относительно тех привычек, которые к тому времени уже сложились окончательно.

Но все-таки, памятуя о перспективах и опасаясь за последствия, ближе к концу ужина, перед тортом «графские развалины» и кофе гляссе, он заказал еще одну порцию тех же самых котлет. Которую почти полностью скормил маленькой Гульназ, евшей за пятерых.

Перспективы еще не начали таять, когда он расплатился и пошел к выходу, осторожно поддерживая за плечи слегка размякшую спутницу.

У двери номера она спокойно попросила разрешить ей первой устроиться спать.

Андрианова просьба ударила ледяным обухом: женщина, изъявившая желание по очереди и отдельно раздеться перед сном в номере на двоих без слов выражала отсутствие иных желаний.

Он остался стоять в коридоре, как незадачливый герой водевиля — ждал всего несколько минут, но их хватило, чтобы протрезветь. Не от водки, которая не ощущалась, а от своих никчемных иллюзий.

Выдержав условленное время, он постучал и, не дождавшись ответа, вошел, запер за собой. Повернулся и понял, что можно было не запирать и даже не стучать: Гульназ спала на кровати у окна, спиной к нему, уткнувшись в подушку. И кругленькое плечико ее блестело над белизной пододеяльника с таким выразительным равнодушием, что не требовалось больше ничего.

Сразу как-то осев, Юрий Иванович беззвучно разделся и лег на свою кровать.

Мысли, что томили его каких-то 2 часа назад; казались не несерьезными, а просто смешными.

Ему уже не хотелось ничего, но желание, все-таки подхлестнутое алкоголем, било изнутри. Мучило долго, время от времени ослабевая, но не утихая совсем и возвращаясь снова – и он никак не мог уснуть, несмотря на усталость этого ненужного дня.

Гульназ тоже металась во сне – не от желаний, от неудобства. Все-таки опасаясь своего начальника – хотя вряд ли то могло помочь, окажись на его месте кто-то более решительный – она не только не сняла бюстгальтер, но даже его не расстегнула. Андрианов понял это, когда она сбросила на пол одеяло и в непонятном свете, льющемся из окна, он видел ее тело, напряженно раскинувшееся на простыне.

Он даже не встал, чтобы ее укрыть, девушка в его заботах не нуждалась.

Где-то в коридоре слышались шаги и чей-то смех, а он лежал, закрыв глаза и, впервые за последние 30 лет, опять сочинял стихи.

Ведь – хоть и вряд ли бы кто-нибудь поверил, зная Юрия Ивановича внешне – в такой ситуации он оказался в первый раз в жизни. Не ведая, что и в последний.

Стихи пришли не про любовь, страсть, не про женское тело с сонной тяжестью всего так и не увиденного. Он писал про трассу М7, равнодушную и неуютную, про ее серый асфальт под тяжким небом и придорожные угрюмые кенотафы – черные кресты, поставленные не на могилах, а на тех местах, где кого-то застала смерть. К сожалению, записать их он не собрался, а к утру напрочь забыл.

Проснулся Андрианов затемно – Гульназ спала сном праведницы.

Быстро, отсекая вчерашнее, он пошел в душ.

Долго стоял над раковиной, не спеша запенивал щеки приятно пощипывающим кремом. В любую, даже однодневную, поездку, он брал принадлежности для бритья: процесс утреннего самоосвежения наполнял утренней новизной, хоть и не всегда несущей новую радость.

В то утро радости не было никакой — ни новой, ни, тем более старой.

Юрий Иванович смотрел в зеркало на обаятельного, слегка грустного мужчину, и ему хотелось сначала обозвать его дураком, а потом насмешливо послать по матери.

Потому что он уже не мог понять, какой мальчишеский бес ударил вчера в ребро и побудил на ненужную суету.

Нужно было взять 2 одноместных люкса: чертова компания никуда бы не делась и оплатила оба, от управляющего филиалом никто не мог требовать, чтобы он стал самоубийцей, едущим в снежную ночь по разбитой трассе. Сразу пойти в ресторан – одному и без прелюдий – за 10 минут выпить литр водки, взяв на закуску свежую селедку с луком, 2 тарелки одну за другой. Потом отмыться добела и упасть в постель, и спать мертвым сном, не реагируя на звонки назойливых гостиничных проституток. Спать до утра, спать все утро и весь день хоть до обеда. А когда бы Гульназ начала его будить, крикнуть через дверь, что он никуда не спешит, а если она торопится с возвращением в этот чертов город, где его никто не ждет, то пусть перейдет площадь и едет на автобусе.

Стоя в душевой кабине, Андрианов думал, что на этом же месте вчера вечером стояла она — переступала узкими босыми ступнями, на которые сверху лилась вода. успевшая обласкать все ее голое тело. А стеклянных стенок, оставивших слишком мало места между собой, наверняка случайно касались и те нежные места, цвет которых всегда совпадает с цветом губ без помады.

Думал об этом, как озабоченный дурак, но разумной своей половиной понимал, что нет оснований досадовать на женщину, молча принявшую его приглашение переночевать на 2 соседних кроватях.

Ведь по сути дела она не сделала ничего против того, что оставляло беспочвенными его притязания.

Он смывал пену геля, намыливался еще раз и к нему притекали следующие мысли.

Побывав всего 1 раз в Европе – не в нынешней снивелированной иммигрантами интернетчине, а в настоящей Европе 80-х годов прошлого века, он успел узнать простое правило. На Западе девушка – и тем более, женщина! – принявшая приглашение в ресторан, тем самым давала согласие и на все последующее. И притязания Юрия Ивановича имели почву.

Конечно, то было в Европе, а они находились не просто на ее мусорных задворках, а почти в Азии.

Да и он, имевший вполне конкретные цели, не сделал ни шага к их достижению, просто лег спать через комод от молодой почти пьяной женщины. Однако опыт говорил, что женщина эта легла в белье не для того, чтобы он его снял, а как раз наоборот – показывая, что раздеваться не намерена.

Все это, конечно, было столь несерьезным, что любой нормальный аттестовал бы эти утренние мысли составным словом, в котором вторая часть была бы «страдание», а первая означала нецензурное наименование женского полового органа. Но беда Юрия Ивановича – беда, всю жизнь ведшая не туда, куда следовало – вероятно, состояла том, что он слишком сильно заботился о женщинах, которых хотел познать.

Наконец он понял, что провел тут слишком много времени. Дорога до города назначения предстояла еще неблизкой и обещала был непростой. А предстояло еще собраться, позавтракать, затем искать чайник с кипятком, чтобы отливать машину, двери которой за ночь наверняка примерзли намертво. Завернув воду, Андрианов ступил наружу из тесной духоты кабины, растерся хорошим гостиничным полотенцем. Вешая его обратно на крючок, уронил на мокрый пол второе полотенце – поднял его и встряхнул. Толстая махровая ткань успела высохнуть за ночь, была равнодушной и безразличной ко всему.

Завязывая на себе галстук перед тем же зеркалом: он всегда распускал узел с вечера, находя удовольствие в ежедневном перевязывании, завершающим ритуал вступления в новый день – Юрия Иванович подумал, что Гульназ со всеми ее непознанными прелестями – полная дура; еще бОльшая молодая дура, нежели он – старый дурак.

Что лишь не в меру опытная дура могла пренебречь им – способным подарить такие ощущения, каких она не могла испытать с ровесниками, озабоченными лишь собой.

Когда он вышел из санузла – почти спокойный и кажущийся себе столь же холодным, как снег приведший сюда – в номере горел неприятно желтый свет потолочных панелей.

Сильно пахло свежим «Инсолянсом», еще сильней – теплой женщиной.

Обе кровати, использованные по прямому назначению, были аккуратно заправлены.

Гульназ, в узких черных трусиках, стояла лицом к окну – где уже начинало уныло сереть — и не спеша натягивала коричневый свитерок.

Подколенки ее казались одновременно и бархатными и шелковистыми.

Юрий Иванович кашлянул, подавляя эмоции.

Женщина повернулась, но не ойкнула, не поджалась, не попыталась прикрыться джинсами, лежавшими на стуле. Она лишь улыбнулась – дружески, без малейших оттенков смысла. Как улыбаются даже не любовнику, видевшему все во всех вариантах, а человеку, не принимаемому за мужчину до такой степени, что его можно попросить подтянуть сзади колготки.

Андрианов подошел и молча застегнул ей 3 пуговки на спине. Круглые и скользкие, как мелкие маслины с невынутыми косточками.

В то унылое зимнее утро в Набережных Челнах он впервые почувствовал себя старым.

И было то в 2006, четырьмя месяцами ранее ему исполнилось 47 лет.

Всего 47, но ни сияющие ножки Нелли, ни бархатистые яблочки, выложенные в декольте Гульназ, ему уже не предназначались. То есть, конечно же, нет: он мог от души попользоваться всем подобным и даже гораздо лучшим, воспользовавшись зависимостью, заинтересованностью или просто скукой. Но получить это просто так – в разнеженности случайной ситуации – осталось делом невозможным.

Единственным утешением тягостного утра могло служить то, что во второй половине ночи снег перестал, грянул чудовищный в своей неожиданности мороз, и к утру лед во всех щелях испарился так, будто его и не было.

Двери машины открылись, издав веселый звон, а новенький 16-клапанный двигатель без распределителя зажигания, с двойной искрой и не успевшими нагореть свечами, завелся даже не с первой попытки, а с пол-оборота.

Остаток пути прошел в почти полном молчании; доехали до города они очень быстро, несмотря на невысокую скорость.

При въезде в сопредельную область Андрианов даже не завернул в приграничное село Верхне-Яркеево, где известный всей трассе М7 «Автодвор» — по статусу транзитная забегаловка с цветастыми клеенками на столах, по сути придорожный ресторанчик без самообслуживания – всегда имел в меню сборную солянку, равную которой он пробовал лишь однажды, в 1983 году в Лейпциге. Проехал мимо белого указателя, не полакомившись сам и не угостив спутницу – не из жадности, а от безнадежной пустоты, звенящей в душе и давящей на сердце.

А позже, слыша ту самую мелодию — «Petite Fleur», ассоциирующуюся с маленькой женщиной, одетой в черное и красное – он ощущал в себе такую тоску, что при возможности вливал в себя стакан водки, а потом – 2-й, 3-й, 4-й…

***************************************************

ВЫ ПРОЧИТАЛИ БЕСПЛАТНЫЙ ФРАГМЕНТ КНИГИ

***************************************************

Мужчина, родившийся в ХХ веке, и положивший немало усилий на создание себя, оказывается выброшенным на обочину, не находящим применения своим силам. Личность достаточно сильная, он до последних дней своей жизни пытается найти выход. А в часы и даже минуты перед запланированным уходом его настигают имена женщин, прошедших через судьбу. При сильнейшем эротизме своих воспоминаний герой ощущает небывалое единение с природой, приводящее к неожиданному финалу.

2018 г.

© Виктор Улин 2018 г.

© Виктор Улин 2018 г. – дизайн обложки (оригинал частное фото).

228 страниц
Ссылка на произведение на www.litres.ru:
https://www.litres.ru/viktor-ulin/pchela-plotnik/

 

Прочли стихотворение или рассказ???

Поставьте оценку произведению и напишите комментарий.

И ОБЯЗАТЕЛЬНО нажмите значок "Одноклассников" ниже!

 

0
07:47
772
RSS
Нет комментариев. Ваш будет первым!