ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ ИЗБРАННЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ

Предисловие

Господа! Эта публикация ещё одна попытка разлечь вас в этот период (надеюсь) изоляции. Рассказы писались в разные годы, от случая к случаю. Первый из них был опубликован когда-то Иосифом Гальперином в газете «Ленинец». Последний был написан в 2016 году.

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ ИЗБРАННЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ

СЕРВИЗ

Молодой поэт И.З. Классиков сел за письменный стол, на котором был поэтический беспорядок. И.З. Классиков достал из вороха чистый лист бумаги и взял пластмассовое гусиное перо со вставленным в него шариковым стержнем.

Взгляд поэта бродил по столу в бесцельных поисках. Наконец, он остановился на сложенном вчетверо клочке какого-то несвойственного окружению разлинованного бланка сумеречного серо-лилового цвета. Поэт вспомнил, что вынул его из почтового ящика недели полторы назад, но так и не прочитал. Он развернул бумажку: «Просим срочно погасить задолженность по квартплате 144 руб. 86 коп. до 10 февраля т.г.»

Настольные часы, стоящие на полу, пробили семь часов вечера. Свет мигнул – включился холодильник «Бирюса». Раздался звонок в дверь, и послышался дробный топот сбегающих вниз по лестнице. Грянул гром – на экране телевизора мужчина во фраке самозабвенно колотил в литавры. Из форточки дуло. Мурашки покрыли спину поэта, на лбу выступил холодный пот. В кошельке звякнули оставшиеся 67 копеек. Это сама природа чувствовала, что что-то случилось.

И.З. Классиков схватил перо и быстро вывел:

Февральской вьюгой вечерею.

Поэт снова погрузился в какие-то мысли. Господи! Он вздохнул. Какая скука! «Скука» слово непоэтическое. Открыв словарь синонимов, который ему одолжил сосед-студент, И.З. Классиков остановился на «тоске». Захлопнув словарь, он пошёл на кухню и в хлебнице нашёл сухарь. Попробовав его на зуб, поэт снова подумал. После чего кинулся к письменному столу и начертал:

И старая грызёт тоска.

И.З. Классиков долго смотрел на написанные им слова, но в голову больше ничего не приходило. Ему уже хотелось скомкать лист и бросить в кучу под стол. Поэт в изнеможении откинулся на спинку стула. Стул скрипнул и развалился. И.З. Классиков больно ударился затылком о книжную полку, одиноко висевшую на стене. Что-то упало сверху, задев лоб поэта.

— М…м, — из груди его вырвался звук.

Поднявшись и пнув сломанный стул, И.З. Классиков увидел, что шарахнулся он о «Фараона», которого купил в прошлом году, начал читать, но так и не закончил. Ему помешало появление Вики. Это её портрет, вырезанный на покрытой чёрным лаком фанере, свалился на него. Портрет был сделан бесплатно знакомым художником, большим специалистом. И.З. Классиков вспомнил, как они хорошо и весело тогда жили. Месяца два или три. Говорили об искусстве, поэзии и мировых проблемах. Художник тут же перочинным ножом скоблил свои доски, а И.З. Классиков показывал свои наброски – заготовки, как он их называл. «Стоишь одна среди невымытой посуды» – всплыла в памяти одна из них, посвящённая Вике.

Поэт стоял, потирая затылок и уставясь на книги. Какая глупость! Эти древние египтяне боялись какого-то мелкого жучка! Скарабей. Фу, гадость! Таракан. Поэт поднял ногу, чтобы в сердцах топнуть ею, но чуть не грохнулся опять, потому что нога попала на скользкий портрет.

Свет снова пригас, и комната наполнилась надрывным воем и гулом. Это сосед справа включил дрель и сверлил бетонные стены своей квартиры. Дом затрясся – у соседа сверху ревел и содрогался водопроводный кран. Природа билась в унисон сердцу поэта.

И.З. Классиков перебрал ногами и склонился над столом.

Передо мною скарабеем

Портрета твоего доска, -

легли строки. «Сложный образ», — научно подумал поэт.

«Доска» произвела на него чрезвычайное впечатление. Он огляделся, и его взгляд остановился на ящике, лежащем на полу. Он был от шифоньера, который исчез вместе с Викой. И.З. Классиков подошёл к ящику, взял его, повертел в руках, положил обратно. Но, решив, что здесь не место, снова взял его и обошёл комнату, раздумывая, куда бы его пристроить. Поэт прикладывал его то к одной стене, то к другой. Потом пошёл в ванную, дернул дверь. Она не открывалась – опять защёлку заело. Вернувшись с ящиком к письменному столу, поэт с грустью зафиксировал:

Брожу по комнате пустынной

И не могу найти угла.

Теперь ему не давала покоя мысль о пропавшем без вести шифоньере. Чтобы успокоиться и подстегнуть вдохновение, И.З. Классиков решил выпить чаю. Поставив чайник на плиту, поэт разыскал пол-литровую банку с сахаром и выбрал стакан почище. Ему попалось блюдце, единственное в доме и оставшееся от ещё бабушкиного сервиза, сгинувшего вместе с шифоньером. Горестный стон вырвался из души И.З. Классикова. Поэт мужественно, сжав кулаки и собрав в себе всю силу воли, дождался, пока чайник закипел.

Сервиз многократно служил ему источником вдохновения. Поэт снова погрузился в воспоминания, откуда вынырнула ещё одна заготовка, посвященная Вике: «Хрупкий фаянс наших встреч».

И.З. Классиков налил в стакан остатки заварки и воду. Он пил чай, размачивая в нём сухарь. Напиток помог, и поэт направился к своему рабочему месту.

Телевизор мигнул и погас. Порыв ветра зловеще распахнул форточку. В дверь снова позвонили, и послышался дробный топот по лестнице. В гусином пере засохла паста. Природа продолжала чувствовать и биться.

Поэт развинтил перо, вынул стержень и долго дул в него. Наконец, ему удалось нацарапать:

И кажется, что ты старинный

Сервиз с собою унесла.

И.З. Классиков всем своим подсознанием понимал, что создал нечто. Это, наверняка, была вершины лирики. Чувства и эмоции лились через край. Поэту просто необходимо было поделиться с кем-нибудь ими. Он взял телефонную трубку, мучительно вспоминал номер того самого художника-специалиста, вспомнил, набрал.

— Слушаю, — в трубке зазвучал Викин голос.

Поэт осторожно положил трубку на рычаги.


«ЭТО ГЕНИАЛЬНО» ИЛИ «ПОРВАЛАСЬ СВЯЗЬ ВРЕМЕН»

Поэт И.З. Классиков проснулся через двадцать минут после наступления старого Нового года. Вообще-то И.З. Классиков встречал новый Новый год со своим другом критиком-теоретиком Эдиком. Беседа несколько затянулась, и поэт не мог вспомнить, чем она закончилась. Болезненно всплывал какой-то потрясающий экспромт. Казалось уже, вот он, но мысли поэта снова путались в мешанине килек, восхищений, портвейна, тарелок с окурками «Астры», анализа, дедукции и кабачковой икры. Голова разламывалась по швам, образ которых из школьного учебника ясно предстал в процессе мышления поэта. Господи! Двадцать пять лет живу я в этом доме, встречаю Новый год. И что создано? В отчаянье он встал, надел куртку, осторожно натянул вязаную шапочку и вышел из дома.

На улице не горел ни один фонарь, кроме случайной над закрытой на ремонт еще до перестройки аптекой лампочки. Холодный ветер доносил духоту от вечно струящегося ручья из канализационного колодца. Неиссякаемый источник мерцал ледяными отблесками тусклой лампочки.

Постояв минут пять в ночи, поэт И.З. Классиков рванулся в дом, нашёл почти чистый листок и ручку под шкафом на кухне. Закончив стихи, И.З. Классиков набрал номер Эдика и долго слушал длинные гудки. Наконец, хриплый голос друга спросил: «Да?»

— Слушай, — вскричал поэт, — Это гениально:

Ночь, улица, фонарь, аптека,

Бессмысленный и тусклый свет.

Живи еще хоть четверть века -

Все будет так. Исхода нет.

Умрёшь — начнёшь опять сначала.

И повторится всё, как встарь:

Ночь, ледяная рябь канала,

Аптека, улица, фонарь.

— Ты спятил, — сказал критик. Или теоретик. Пошёл отбой, внося в душу поэта ещё пока не ясные сомнения. Голова предательски болела.

Распалась связь времён. А впереди был практически целый новый год.


РЕШЕНИЕ

Молодой поэт И.З. Классиков мучительно просыпался мутным ноябрьским утром после вечера споров, криков, ругани и объяснений в любви со своими друзьями. Господи! Сколько было говорено и выпито когда-то по разным точкам. Сначала шли в буфет гостиницы, потом в кафе «Дружба», где дружили с буфетчицей и могли получить по стакану в долг. Оттуда топали в «Чайку», предварительно захватив бутылочку вина. В «Чайке» брали один салат на двоих или троих — этой закуски хватало, чтобы спокойно посидеть и пофилософствовать, пока не кончалась бутылка. Если ещё наскребали что-нибудь, отправлялись в «Волну» за дополнительной порцией, которую и приканчивали, но не сразу, как алкаши, а сидя на травке в сквере рядом со зданием Верховного суда и получая эстетическое наслаждение от окружавшего их клочка зелени.

Вчера И.З. Классиков отмечал свой день рожденья и по сему случаю собрал старую компанию. Юбилей всё-таки — пятьдесят лет. Да и почти не виделись после бурных застойных лет.

А не пора ли подвести хоть какие-нибудь творческие итоги, подумал тут поэт и углубился в собственное «я». Весь период стагнации он писал в стол, в шкаф, на пол. Потом поэт собирал всё это и относил в подвал. Его стихи не только никто не печатал, но также и не читал.

Когда высочайше отменили цензуру и пожаловали демократизацию всей страны, И.З. Классиков тиснул несколько своих андерграундных творений. Моностихи, например (длинные у него получались хуже):

Стоишь одна среди невымытой посуды...

Или:

Ты на Неглинной в неглиже!

Или

Душа полна «столичной» — от винта!!!

От последнего моностиха вся компания балдела. Недели полторы не расходились, пока не иссякли деньги.

Только один раз (или два?) И.З.Классиков написал сравнительно длинное стихотворение на волне перестроечной путаницы между духовностью и духовенством. Четыре строки:

Благословенье обрезанью

В канонах Ветхого Завета,

Что в синагоге Назарета

Христа явило мирозданью.

И, хотя затраты на бутылку коньяка для главного редактора в несколько раз перекрывали гонорар за этот шедевр, И.З. Классиков был абсолютно уничтожен патриотической прессой, заклеймившей его жидомассоном.

Против этого поэт ничего не смог сказать. И, хотя по поводу первой части слова у него возникало некоторое удивление, но дед его всё-таки происходил из какого-то мелкого местечка в черте оседлости. Вторая часть повергла поэта в глубокое уныние. Так как отец его, действительно, был честным каменщиком и проработал на стройках социализма сорок лет. А теперь жил на пенсию с радикулитом и простуженными почками, в результате чего в нем задерживалась жидкость. Последнее вносило некоторые изменения в его рассуждения о первой части.

После этого поэт И.З. Классиков длинных стихов не писал. Да и коротких тоже — ввод рыночных отношений в прессу разделил её на две категории: партийную и рекламную. Для И.З. Классикова ничего не осталось. Буря перестройки разбилась о булыжники вялотекущей революции.

Друзья поэта И.З. Классикова шли своими путями. Борька, подиссидентствовав в студенческие годы, стал директором школы. И по слухам был страшно свиреп и консервативен до того, что пару раз выпускники колачивали своего любимого наставника. Мишка мешочничал, катаясь то в Китай, то в Турцию. Эдик продолжил свою комсомольскую карьеру сначала без особого результата в коммерции, а потом стал успешным хозяином фирмы по охране чужой собственности и выколачиванию долгов из кого и как угодно. Он-то и приволок с собой подарок такого объёма, что вся компания еле смогла одолеть его к середине ночи. Хорошо ещё, что Эдька оставил двух ребят с автоматами и машину у подъезда, на которой ночью и развезли всех по домам.

Размышляя так грустно и безрадостно, поэт И.З. Классиков понял, что ничего из этого он делать не умел, и неожиданно для себя принял решение. Он встал, слил из разных бутылок остатки в один фужер, опохмелился и сел сочинять в моностихах свою предвыборную программу не то в депутаты, не то в премьеры, не то в какие-нибудь президенты на худой конец.


ПУСТОТА

Молодой начинающий поэт И.З. Классиков проснулся на половичке под холодной батареей. Тоскливый вой вонзался в уставший от вчерашнего творчества мозг. Это внизу трамвай поворачивал за угол. Серый осенний свет чуть пробивался через оконную пыль, накопившуюся ещё со времен перестроечных демократических игр. Сама природа не хотела радовать страждущую душу.

Поэт поднялся с усилием. Голова была тяжеловата. Члены подрагивали и поскрипывали. «Ни дня без строчки»,- навязчиво гудели кем-то вчера сказанные слова. Нужно было что-то делать срочно. И.З. Классиков добрался до стола. Он взял рюмку с отбитой ножкой. Рюмка была единственной в его квартире, поэтому, когда к нему приходили люди, все пили по очереди. Был ещё стакан, но искать его где-то на кухне не было никаких сил. Со всей тары набралось почти полрюмки. Поэт нашёл на столе кусочек недоеденного торта и макнул его в железную банку с остатками соуса из-под кильки. И.З. Классиков выпил и закусил. В голове слегка прояснилось, но во рту стало ещё хуже.

Гулко стучали капли, срывавшиеся с крана в ванне. Холодный ветер сквозь щели между створками окна разметал пожелтевшие листы, исписанные рукой поэта. Это были, как он называл их, заготовки – всё по строчке, по строчке, а иногда и больше. Сама природа восставала против него.

Скоро шестьдесят стукнет, а ни одного собрания сочинений. Эта мысль подавляла вдохновение. Поэт запнулся об упавший ему на ногу лист и поднял его:

Нестойкой стопкой пью тебя до дна –

И в забытьи всю страсть не сознавая,

Очнусь я у немытого окна

От грохота безумного трамвая.

Когда же он написал это? И.З. Классиков не помнил. Но написано-то мощно! Ёмко! Можно сказать, целая поэма! И аллитерации, и ассонансы, и как точно! А не печатают. Сердце поэта сжалось от тоски. Оно почти остановилось. Поэт судорожно начал выворачивать карманы пиджака, брюк, старой телогрейки, бросился пересчитывать пустые бутылки. Даже заглянул под половичок. Какая несправедливость! Всего себя вкладываешь в строки. И ничего. Поэт прислонился к стене и сполз на пол. Секунды три он сидел, обхватив колени руками. Вдруг лицо его просияло. Родилась новая заготовка. Поэзия продолжается! И.З. Классиков долго шарил ладонью по полу, пока не нащупал шариковый стержень, подул в него и начертал на свободном клочке бумаги:

Как жадно дорожает водка!

Поэт тупо смотрел на свое творение. Оно не грело. Тоска тисками держала сердце И.З. Классикова. Поэзия не вершилась. Раньше он писал ярче и образней:

Душа полна «столичной» – от винта!

Это «от винта» звало к открытию новых друзей, строк и бутылок, звало в полёт, в поход по ночным улицам, паркам и подъездам. И пусть никто не стоит на нашем пути!

Сей миг пустота наполнила душу поэта, и он бросил писать стихи.

Стихия с молодым задором бесновалась перфоратором где-то в вышине, этаже, эдак, на седьмом.


ГОЛУБАЯ ШАПОЧКА

Бросив на заре своего шестидесятилетия писать стихи, теперь уже бывший молодой начинающий поэт И.З. Классиков решил выйти в мир. Сумеречная холодная мгла, сквозившая в окно, отталкивала своей неизвестностью. «Скоро Новый год, — думал И.З. Классиков, — а у меня никаких творческих планов». Неимоверно мучительным усилием воли бывший поэт заставил себя приблизиться к окну и ничего не увидел. Он подышал на стекло и потёр его рукавом свитера. День был солнечным.

Бывший поэт подошёл к рабочему столу. Он грустно смотрел на разбросанные бывшие заготовки бывших стихов.

Стоишь одна среди невымытой посуды…

Тяжело вздохнув, И.З. Классиков выдвинул нижний большой ящик и из-под груды мятых, жёлтых, осыпающихся от времени рукописей вытащил новый когда-то свитер и переоделся. В книжном шкафу на верхней полке он нашёл выходные брюки. Куртка была одна так же, как и пара туфель. Искать их особенно долго не пришлось. По разным причинам побриться не удалось. Пригладив рукой волосы, бывший поэт натянул на голову вязанную голубую шапочку.

И.З. Классиков вышел на улицу. Стихотворные строки не приходили ему в голову. От такого необычного состояния бывший поэт ощутил слабость в членах и присел на скамейку. Тихо летели поблёскивающие на солнце редкие снежинки.

Напротив о чем-то ожесточенно спорила группа людей.

— Мы – оппозиция, но мы поддерживаем власть! – воскликнул один из них.

— Нет, это мы – оппозиция, и это мы поддерживаем власть! – вскричал другой.

И.З. Классиков никак не мог уловить нить дискуссии. Время от времени кто-нибудь их них громко и возбуждённо произносил слово «народ» и показывал рукой на бывшего поэта, уже слегка припорошенного снегом.

И тут И.З. Классиков вспомнил про Эдика, который в последнюю их встречу тоже часто упоминал эти слова. Раньше Эдик был большим специалистом по выцарапованию на закопчённой фанере портрета поэта Сергея Есенина с трубкой, потом стал литературным критиком, а теперь занимался пиаром будущих кандидатов, сейчас находящихся во власти. Вероятно той, которую поддерживали оппозиции.

И.З. Классиков бодро встал и быстро пошёл домой. Теперь он знал, что он напишет. Это будет грандиозное новогоднее представление на стадионе. Сюжет должен быть знаком каждому с детства, практически родным, но с какой-нибудь оригинальной изюминкой.

Это шедевр. И.З. Классиков набрал номер Эдика.

— Пиар-агентство по связям с общественностью. — Вещал в трубке вкрадчивый женский голос. – Вам повезло, что позвонили именно нам. Только мы поможем вам. Исключительно с нами вы достигнете успеха. Вы совершенно безвозмездно получаете наилучшее сочетание цены и качества. Теперь ваше будущее в наших надёжных руках.

И.З. Классиков долго объяснял и убеждал, что никакой, даже частичной, предоплаты они с него не получат. Наконец, его соединили с Эдиком.

— Слушай, это потрясающая идея. – Воскликнул бывший поэт и начал излагать.

Добрая тетушка складывает пирожки в корзинку и просит девочку Голубую Шапочку отнести их бабушке к Новому году. По дороге Голубую Шапочку встречает подлый волк похожий на главного оппозиционера, выманивает несколько пирожков у девочки и выведывает короткую дорогу к бабушке с большими инвестиционными возможностями. Волк коварно съедает бабушку с инвестициями и Голубую Шапочку. И тут внезапно появляется дровосек похожий на Эдикиного кандидата и топором освобождает бабушку и Голубую Шапочку. Бабушкины инвестиции идут на социальные нужды под строгим личным контролем дровосека. Начинается праздник жизни с участием всех звезд эстрады вокруг новогодней ёлки.

— Ты совсем спятил, — сказал раздражённо Эдик. – Голубой – это цвет оппозиции. А наш цвет – лазоревый. Ты понял? Не голубой, а лазоревый.

Запиликали короткие гудки.

И.З. Классиков устало положил трубку. Он попытался вздохнуть, но у него не получилось. Бывший поэт задыхался, ему не хватало слов.

Зазвонил телефон.

— Это я. – Сказала трубка Эдикиным голосом. – Я подумал, в этом что-то есть. А бабушка это кто? Я заскочу…

— Жду! – сказал И.З. Классиков даже для себя неожиданно звонким, взволнованным голосом. Ура! Они вместе будут искать бабушку. Они найдут её! Всё-таки есть в этих последних днях старого года какое-то таинство, способное изменить всю жизнь.

Новый год обещал быть успешным.


РАЗМЫШЛЕНИЯ О ТВОРЧЕСТВЕ И.З. КЛАССИКОВА

Достаточно широко известный начинающий поэт И. З. Классиков частенько заезжал к нам в городской округ город Угрюминск. Несколько лет назад, когда я увидел его в первый и последний раз, я сразу понял (моего опыта вполне хватает, чтобы разобраться в подобной ситуации), что это поэт. Седеющие, торчащие в разные стороны волосы, потрёпанный костюм, разного цвета носки, толстые очки, дешёвые сигареты и некоторые другие, весьма характерные приметы этой, так сказать, социальной группы людей. Мы встретились и зависли примерно на недельку, обсуждая творчество нашего, теперь уже можно признать, родного начинающего поэта.

Я спросил у И.З. Классикова, почему он называет себя начинающим поэтом. «Потому что я всё время хочу начать что-то новое», — ответил наш гость.

Вся жизнь И.З. Классикова, как и должно быть у поэта, выражается в стихах. Вообще, он пишет так называемые моностихи. Он записывает стихотворную строчку на клочке бумаги, и она остаётся существовать сама по себе. Давайте, рассмотрим несколько примеров из любовной лирики начинающего поэта:

Стоишь одна среди невымытой посуды.

Какой ёмкий стих! Возникает целая картина жизни лирического героя поэта. Образ возлюбленной, окружённой неустроенностью бытия, которая вступает в конфликт с гедонистическими устремлениями лирического героя. Здесь также ощущается и экзистенциальная нотка, что отсылает читателя к интереснейшим образцам мировой литературы. Поэт создаёт в этом моностихе не просто образ какой-то посудомойки, а образ своей возлюбленной, нежной и трепетной, предназначенной ему судьбой для любви со всеми нюансами в значении этого слова. Начинающему поэту больно оттого, что предмету его чувств предстоит вымыть гору грязных тарелок с остатками еды, окурками, обрывками газеты, которые использовались в качестве салфеток.

Жизненные конфликты и неурядицы не обошли И.З. Классикова. Очевидно, после одного из них появилось такое стихотворение:

Ты на Неглинной в неглиже.

И опять поэт представляет нам образ, уводящий своими ассоциациями в глубь бурной ссоры с любимой женщиной. Мы можем представить себе водоворот страстей, когда, вероятно на самом пике любовных игр происходит катаклизм, героиня вырывается полуодетая и бежит пару кварталов на людную улицу. Однако, мы не можем это утверждать точно, т.к. если всё происходило ночью, то улица была безлюдной. А возможно это было безграничное воображение начинающего поэта. Но одно мы можем утверждать точно, и это подтверждает аллитерационный ряд: поэт трогательно любуется женщиной. То же относится и к первому примеру.

Наша беседа с поэтом продолжалась. И.З. Классиков непринуждённо рассказывал о своём творчестве. «А вот от этого стиха вся компания балдела!» — спокойно произнёс поэт и наизусть прочитал его:

Душа полна «столичной» — от винта!

Я почти потерял дар речи: столько ассоциаций вызвала эта строка. Разумеется, прошло время, и этот текст требует объяснений, как у всякого классика.

«Столичная» — это была не просто водка, а лучшая в стране, как сказали бы сейчас «бренд» Советского Союза, и далеко не всегда её можно было найти в магазинах. Значит, кто-то из друзей поэта достал дефицитный, прекрасный продукт, и компания собралась отметить это событие. Теперь нужно разобраться с последней частью стиха: «от винта». Бутылка «с винтом», т.е. с отвинчивающейся крышкой, какой сейчас обладают почти все бутылки, была большой редкостью, в такие бутылки разливали водку самого высшего качества. Обычные же пробки представляли собой кусочек тонкого алюминия, обжимающий горлышко бутылки. Такие пробки часто имели хвостик, за который нужно было потянуть, чтобы открыть бутылку. Отсюда и популярное название пробки: «бескозырка». Более того, «с винтом» не всегда бывала даже в знаменитом магазине «Вино-фрукты» в Столешниковом переулке в Москве. Как-то раз я спросил у своего приятеля, который привёз из столицы копчёного муксуна, где водится такая рыба, на что он ответил: «В МИДовском буфете». Примерно такая же ситуация была и со «столичной» с винтом. Sic!

Фраза «От винта!» — команда первых авиаторов перед взлётом, чтобы все отошли от самолёта, и – вперёд! Сколько романтического порыва в стихах начинающего поэта И.З. Классикова! И в этом порыве вся компания устремлялась вперёд, хотела продолжения праздника.

Для меня было очевидно, что в подкорке каждого из кампании вся эта информация хранилась в виде смутных образов, даже мифа, и когда миф вдруг реализовался в виде «столичной» с винтом, и до него можно было дотянуться рукой, их душа возликовала. Как сказал Карл Юнг: «В коллективном бессознательном содержится всё духовное наследие человеческой эволюции, возродившееся в структуре мозга каждого индивидуума». Поэт подумал и согласился с великим психологом. Мы ещё некоторое время поговорили о бессознательном, и как оно проникает в эго поэта, т.е. его сознание, в результате чего и появляются такие шедевры поэзии. Даже если поэт осознаёт это postfestum. Немного подискутировали о К. Юнге. Я привёл ещё одну цитату: «Бессознательный план не полностью пассивен, он выдает себя характерным воздействием на содержание сознания. Например, он производит фантазии специфической природы, которые легко можно интерпретировать как сексуальные символы». Начинающий поэт на это сказал: «Само собой». Вначале, я как-то в душе сомневался, но после слов поэта, сомнения развеялись. Но это тема для отдельной статьи, и я не буду на ней заострять внимание читателя. И всё-таки нельзя не отметить, что незаметная на первый взгляд философская составляющая поэзии И.З. Классикова поражает своей глубиной и многослойностью.

Некоторые критики относят творчество И.З. Классикова к пушкинской традиции в поэзии. Я же всегда сомневался в такой, не побоюсь вызвать гнев коллег, однобокой трактовке. И в ту минуту, когда поэт произнёс:

Для меня всегда ликбез

Сочинение поэз.

Я понял, что был прав! Конечно же, И.З. Классиков часто отталкивается от изысканий Велимира Хлебникова, творчества Владимира Маяковского и Игоря Северянина.

Духовная связь начинающего поэта с футуристами прослеживается и в его поэмах, а все свои произведения, имеющие четыре строки и более, И.З. Классиков называл поэмами. Обратите внимание на слово «вечерею» в первой строке поэмы «Сервиз». Такого слова нет в стандартном русском языке, на что я и указал автору. «Нет? Значит, будет», — ответил мастер. Это настоящий творческий подход к словопостроению.

Сервиз

Февральской вьюгой вечерею,

И старая грызёт тоска.

Передо мною скарабеем

Портрета твоего доска.

Брожу по комнате пустынной

И не могу найти угла.

И кажется, что ты старинный

Сервиз с собою унесла.

Какая неуёмная грусть! Как проникновенно описывает поэт ещё кровоточащую душевную рану! Какая драма разрыва с любимой женщиной разворачивается перед нами! Здесь сконцентрировалось всё: священный трепет перед её образом, буквально физические страдания героя, делёж имущества и неблаговидный поступок коварной женщины. Более того, И.З. Классиков рассказал мне, что эта поэма (в прочем, как и все стихи его) основана на реальных событиях, и происходили они в июне. Так почему же он пишет про февральскую вьюгу? Да потому что начинающий поэт написал эту поэму утром, когда проснулся, и его бил озноб. В душе автора наступила зима.

Я, к величайшему сожалению, не запомнил имя одного из друзей поэта, который написал песню по мотивам поэмы «Сервиз». Было бы интересно с ним побеседовать о тайнах его творчества.

А вот ещё одна удивительная история из жизни И.З. Классикова. Он находился в творческом кризисе. Всё валилось из рук. Не писалось. Он, как всегда, бродил по комнате, кляня всё и всех, уже готов был биться головой о стенку, как вдруг споткнулся о листок бумаги. Поэт поднял его и обнаружил поэму, которую написал лет за пятнадцать до того. С этого момента всё встало на свои места, и он создал много прекрасных стихов.

А мы можем насладиться ещё одним шедевром:

Очнусь

Нестойкой стопкой пью тебя до дна –

И в забытьи всю страсть не сознавая,

Очнусь я у немытого окна

От грохота безумного трамвая.

Грустные строки, но ведь это же лирика, в которой И.З. Классиков возвращается к пушкинской традиции. Опять мы ощущаем и бытовые неурядицы, и неустроенность быта, и душевную драму, и готовность испить эту горькую чашу до дна. Умение начинающего поэта соединить конкретные детали и перейти к обобщающему образу, имеющему колоссальную философскую глубину. Последнее моё утверждение, на мой взгляд, может духовно связать автора этой поэмы с Иосифом Бродским.

В заключение моих размышлений хотелось бы пожелать всем нам читать произведения И.З. Классикова, и особенно нашим угрюминским поэтам, которым просто необходимо взять повышенные обязательства и поднять философскую глубину своих творений до какого-то разумного предела.

Б. Редский, старший поэтовед Угрюминска.

 

Прочли стихотворение или рассказ???

Поставьте оценку произведению и напишите комментарий.

И ОБЯЗАТЕЛЬНО нажмите значок "Одноклассников" ниже!

 

0
12:07
415
RSS
Нет комментариев. Ваш будет первым!