​Полухудожественное размышление о духовной реальности «С Крестом и без Креста»

Полухудожественное размышление о духовной реальности.

«С Крестом и без Креста»

Предисловие.

В этом далеко не совершенном произведении отразились многолетние впечатления автора и, конечно, размышления о вопросах веры, попытка осознания того, что значит «генетический код» человека. Работа со студентами, написание статей о духовном начале русской литературы тоже наводит на очень многие размышления. Некоторым из студентов в процессе общения был задан вопрос: «Как вы думаете, какими могут быть потомки тех, кто разрушал храмы, жёг иконы, расстреливал в 30-годы»? Чаще всего ответ был: «Такими же». Разумеется, по этому вопросу автор обращался за советом к священнику.

Многое из рассказанного взято из реальной жизни – и подчинено общей идее. Все герои также – «носители» главной мысли, которую не столь сложно понять – даже из названия. Оттого-то и названо произведение «полухудожественным» – и реальность отражена духовная. Ведь именно духовная реальность, даже если кто-то её не видит или отрицает, – начало всего, что происходит с людьми. А ещё присутствует в рассказе одна мысль, связанная с именами взрослых людей, конечно. Думаю, понять её тоже несложно. Итак, выношу на суд!

                     Глава Первая «Время покаяния и благодати»

Какое удивительное, особенное, ни с чем несравнимое, ни на что не похожее время – Великий Пост! Всё злое, неблагочестивое, да и просто пустое, суетное как будто творится за каким-то очерченным кругом, через который не может перейти и коснуться твоей души. А душа преисполнена такой благодати, что для злого и нечистого в ней просто и места не остаётся! Только преисполнена она не радостью в привычном понимании нашем, а чувством особой возвышенности, торжественности, которую не выразить «на ежедневном языке», как говорит наша боговдохновенная поэзия. А столь точно выразил невозможность передать, пусть и самым возвышенным земным словом, мир небесный известный с детства каждому Алексей Константинович Толстой.

В эти семь покаянных седмиц как будто пребываешь в неком особом пространстве, в которое поначалу не так легко войти – ведь чтобы свершить что-то очень важное, судьбоносное, надо сделать над собою усилие. И не в постной трапезе дело — это, пожалуй, — самое лёгкое. Да и какая мизерная «плата» за то, чем наполняется душа наша. И дело даже не в некой особой строгости поведения – люди благочестивые, живущие нормальной семьёй, никогда в принципе греховному веселью и не предаются. А самое трудное — особенно во время Первой Седмицы, подчиниться иному ритму жизни – жизни духовной, даже, наверное, начать несколько по-иному мыслить – потому что «Покаяние» в переводе с греческого и есть «изменение сознания». И надо изо всех сил постараться все сердцем и разумом своим воспринять то, что наш истинно русский, истинно православный мыслитель Иван Александрович Ильин назвал «вековечным ритмом труда и молитвы» России, русского человека. Точнее выразить невозможно!

Во всех храмах какая-то особая строгая торжественность. И когда при мерцающих лампадах, в полной тишине кланяешься в землю, прося Господа об очищении, об оставлении грехов своих, начинаешь ощущать глубинную связь с благочестивыми предками, с тем, что называют Святой Русью. И как ни старались захватившие власть бесы, но «выкорчевать» эти связующие нас глубинные корни Православной Руси оказалось им не под силу!

А потому Торжество Православия, много веков назад ознаменовавшее победу над ересью, над отступлением от Истины; для нас, нынешних, ещё, наверное, и победа над этой бесовской властью.

Невольно вспоминаются и возвращённые в Россию, в нашу литературу, удивительные произведения Ивана Сергеевича Шмелёва – не просто же так знаменитое «Лето Господне» начинается именно с Чистого Понедельника – то есть с начала очищения. В доме благочестивого купца Сергея Ивановича — отца писателя — всё моют и чистят, но главное, — очищают свои души, «не помышляя про земное», — все, независимо от сословия и положения. Вот и мы, пережив десятилетия безбожия, отречения, беспамятства, становимся хоть немного причастными Великому Таинству, свершаемому рядом с нами! И, дай Бог, чтобы и внутри нас!

А ещё, наверное, как под начинающим таять снегом всё Божие Мироздание незримо готовится к весеннему обновлению, так и душа наша незримо готовятся к Самому Главному Празднику, который, как сказал тот же И.С.Шмелёв, видится «за вереницею дней Поста».

Такие мысли в это особенное для многих время Покаяния всё чаще стали посещать благочестивого Серафима Тихоновича — водителя скорой помощи, которому в пасхальные дни должно было исполниться шестьдесят. Не старость ещё, конечно, но всё же время для подведения неких итогов, для осмысления пройденного пути.

Да вот уже и Вторая Седмица. В центре храма Спаситель в Терновом Венце. А икона эта здесь особенная – возможно, потому, что привезена из Иерусалима, но не только поэтому. Словами не передать – надо увидеть, вернее, даже — ощутить. Да и сам храм удивительный! Недавно отстроенный, в одночасье превратил он безликий московский проспект в некое осмысленное пространство. Сие благодатное место — Храм Преподобной Евфросинии Московской, всего лишь несколько лет назад вознёсшийся над Нахимовским проспектом на Юго-Западе Москвы. Всё в нём преисполнено такой благодати, которую ощущаешь почти физически. А потому просто невозможно уйти отсюда неутешенным! И людей за службой в храме всегда много – ещё бы, одна святыня на такое огромное пространство! Господи! Пресвятая Богородица! Преподобная Княгиня Евфросиния! Спасибо, что освятили место сие! Конечно, благодати преисполнены многие московские храмы и монастыри, но, очевидно, для каждой верующей души есть «своё» — именно своё святое место, где впервые пришло озарение. Так произошло и с нашим героем, молящимся в тот вечер пред удивительным Образом Спасителя в Терновом Венце.

Во Время Великого Поста, конечно, поют меньше, чем обычно, — но всё же поют. Хор стоит над молящимися – это замечательно – потому что ощущение такое, что льётся пение прямо с небес! И всё же центр всего совершающегося в храме и в душе — та самая икона.

То, что при взгляде на неё снова и снова приходят мысли о Величии Жертвы Спасителя Нашего, — совершенно очевидно и естественно. Без этой мысли, этой памяти человек просто перестаёт таковым быть. Но именно здесь, в храме, возведённом на бывшем пустыре, как-то особенно вспоминаются ещё и те, кто принял мученическую кончину за Христа — и не только от рук оголтелых язычников и их жестоких, немилосердных императоров, но и от рук большевистских палачей в окаянном веке двадцатом. Может быть, ещё и потому, что не так далеко отсюда Русская Голгофа – ныне известный всему христианскому миру Бутовский Полигон. Серафим Тихонович хорошо знал Москву — а эту часть города — особенно.

Да и вообще – во всём пространстве от метро «Бульвар Дмитрия Донского» до самого Бутовского полигона как-то по-особенному ощущается эта высота подвига. На противоположной от метро стороне Храм в честь Мученицы первых веков Христианства Параскевы, в котором сразу при входе есть Икона Новомучеников и Исповедников Российских. Нераздельная связь веков, скреплённая подвигом тех, кто без раздумья отказался от жизни земной, чтобы обрести Жизнь Вечную! У храма птицы поют даже тогда, когда везде уже замолкают. А на станции Бутово недавно возведена Святыня, связанная с именем принявшего мученическую кончину на Бутовском полигоне Святого Митрополита Серафима (Чичагова), в честь которого и был назван наш герой. А дальше – сам Бутовский полигон. И над все пространством возвышается привезённый с Соловков Крест.

«Что было кровь, то станет Храм»! Вот уж поистине, сказанное А.А.Фетом о Голгофе, для народа, пережившего столь страшные гонения на Церковь, вдруг зазвучало ещё и как сбывшееся пророчество!

В те страшные годы разгула бесовства только благодаря подвигу Новомучеников и Исповедников Российских мы всё-таки остались народом, а не превратились в лишённых всякого стыда скотов, для которых существуют лишь самые низменные инстинкты. Это благодаря им — тем, кто и под пытками, и под угрозой смерти не отрёкся от Образа Божьего в человеке, сохранилась семья как некий незыблемый фундамент нравственности. Это они своей мученической кончиной подарили нам право сегодня строить храмы, ездить по святым местам, крестить детей наших – и не бояться!

Новомученики и Исповедники Российские! Явленные и неявленные! Молите Бога о нас, о многострадальном Отечестве нашем! Спасите нас от безбожия, беспамятства, бескультурья, безразличия! Дайте нам хоть немного крепости духа Вашего, чтобы отстаиваться русскими, православными людьми! Наверное, и среди нас — нынешних немало тех, кому пример подвига Вашего помогает выстоять в духовной брани!

А ещё не даёт покоя мысль о том, что в отличие от глубоко почитаемых русским народом Апостолов, Мучеников и Исповедников первых веков Христианства, Отцов Церкви и даже убиенных в Орде, Новомученики близки к нам ещё и в земном времени – и многие из нас — их внуки и правнуки! От одной этой мысли захватывает дух – и начинаешь осознавать свою огромную личную ответственность: понимать, что не можешь поступить некрасиво, недостойно их памяти! Даже если убиенный на том же Бутовском полигоне предок к Лику не причислен …

А для нашего героя и его семьи это были не просто слова. Конечно, и он, и его супруга, как и большинство из нас, были родом из пионерского детства и комсомольской юности; но никогда не было в их семьях богохульства, кощунства; а к Церкви всегда относились с уважением – хотя бы просто как культурные русские люди, не ставшие «не помнящими родства иванами». Воцерковлялись же они, как и большинство, в девяностые годы – вполне осознанно. И убиенные за веру у каждого из них в роду, конечно, были.

Но, наверное, самым главным в духовном становлении Серафима Тихоновича стало то, что столь редкое для его поколения имя он получил в честь расстрелянного на Бутовском полигоне и через много лет прославленного Митрополита Серафима (Чичагова).Знал наш герой и о том, что на расстрел восьмидесятилетнего старца везли на скорой помощи забывшие клятву и долг медики. Всё это уже после снятия Хрущёва рассказала двенадцатилетнему мальчику глубоко верующая бабушка Параскева – прихожанка Храма Положения Ризы Господней, что на Донской улице. Рассказала, понятно, почти шёпотом. А откуда ей было о том известно, наш герой уже и не помнил – да не так уж это и важно – главное, что теперь он знал!

Знал и о подвиге своего деда. Благочестивый крестьянин с редким именем Елисей, два его младших брата и несколько других мужиков и парней пытались защитить от палачей свой храм в селе. Дед был расстрелян на месте — в «назидание» всем остальным – однако никто из защитников не отрёкся, не струсил, не убежал. Тогда всех их арестовали и расстреляли в ту же ночь. Храм разрушили — но благодаря подвигу этих истинно русских мужиков удалось спасти несколько икон, которые бабушка Параскева долгие годы тайно сохраняла в своём доме, а потом передала в восстановленный через много лет Храм в честь Казанской иконы Богоматери…

Со своим вторым мужем — Даниилом познакомилась бабушка в любимом храме своём на Донской улице. Водитель скорой помощи, вдовец, благочестивый человек, он сразу заслужил уважение её уже выросших детей. И с его детьми она подружилась.

А родившиеся потом внуки называли его дедушкой – а внуки Даниила стали звать Параскеву бабушкой. Но о безвременно ушедших тоже никогда не забывали — и об убиенном за веру Елисее тоже, конечно, знала вся семья.

А наш герой, наверное, пошёл по стопам дедушки Даниила, желая помогать попавшим в беду людям… Бабушка пережила своего мужа всего лишь на два месяца…

А ещё рассказала бабушка своему старшему внуку о последнем взорванном Храме Преображения Господня на Преображенской площади. Что тогда мог понять двенадцатилетний пионер? Наверное, только одно, что нельзя уничтожать красоту.

                                     Глава Вторая «Спасающее благочестие».

В тот вечер Серафим Тихонович в храме был один – супруга его Елизавета Григорьевна работала фельдшером — и в тот день была на дежурстве в Первой Градской Больнице, – иначе к любимой Матушке Евфросинии они пришли бы месте…

В Первой Градской Больнице супруги и познакомились много лет назад, когда Серафим Тихонович привёз покалеченного в аварии пожилого мужчину. И тогда наш герой впервые увидел удивительно светлую молодую женщину, которую хотелось назвать забытым словом «сестра милосердия» — «милосердная сестра», как пелось в старинных солдатских песнях. Было видно, как неподдельно переживает она за того, кто попал в беду; как искренне старается облегчить страдания другого – не только умелыми действиями, но и добрым словом. Эта удивительная женщина со столь редким в двадцатом веке истинно славянским обликом как будто пришла из древнего Новгорода или Пскова или сошла со страниц древнерусской литературы, или с картин Константина Алексеевича Васильева, о котором ни наш герой, ни его будущая жена в те годы, конечно, ещё не знали. Серафиму Тихоновичу вдруг показалось, что этот образ он видел во сне. А ещё вдруг со всей ясностью осознал, что Господь незадолго до этой встречи уберег его от очень страшного, непоправимого – но об этом несколько позже…

Итак, вскоре водитель скорой помощи и сестра милосердия сочетались законным браком — и Серафим Тихонович удочерил её двухлетнюю дочку, удивительно похожую на мать. Удочерил! Да он, кажется, давно и забыл о том, что их Соня, Сонечка, София не родная по крови. А вообще, разве это самое главное?! Разве могут любовь, привязанность, родство душ «измеряться» генетической наследственностью?! А какими «критериями» в таком случае определять «ближних» и «дальних»?! Священное Писание говорит о том однозначно. А потому мужчина, который не способен принять чадо любимой женщины и относиться как к своему; для которого «верховным божеством» стала своя, часто весьма сомнительная «порода», мало чего стоит и на нашей грешной земле – и уж любить он, точно, никого не способен…

Потом в семье родились Вера, Елисей, и Даниил – и родители воцерковлялись вместе со своими чадами – тем более, что сами крещены были ещё в младенчестве. Когда Елизавета Григорьевна носила под сердцем Елисея, супруги обвенчались в том самом храме, который до конца дней своих посещала бабушка нашего героя. Обвенчались, можно сказать, полулегально – ведь было всего лишь начало Перестройки. Назвали же мальчика в честь расстрелянного деда – защитника храма — и крестили, как и его, в честь Самого Милосердного Пророка. А младшего сына крестили в честь Благоверного Московского Князя Даниила.

Князь Даниил – хозяин Москвы! Спаси Москву – а с ней и всю Россию! Помоги нам сохранить то, что называли «московским благочестием», вспомнить, что «четвёртому Риму не быти»!

В страшном тринадцатом веке, когда была Русь на шаг от гибели, поднял князь Москву, создал Святую Обитель — ныне самую древнюю в столице. Князь – миротворец, принявший одно, пусть и очень важное сражение, но победивший не мечом. Князь, учивший сыновей своих и весь народ тому, что сила только в соборном единстве. Даниловская обитель – духовный центр Москвы, позже всех закрытая и одна из первых возродившаяся – ещё в годы официального безбожия – и вернувшая на многие годы утраченный «глас» свой – колокола, как в плен, угнанные на чужбину и возвратившиеся из плена на Родину. Обитель, соединяющая трёх Святых Даниилов – Пророка, Столпника и Благоверного Князя Русского. Соединяющая века в Вечности!

А один из дней памяти благоверного Князя Даниила всегда приходится именно на дни Великого Поста. И потому в эти особенные дни как-то по-особенному воспринимается и жест Благоверного Князя, указующий нам с иконы на Храм как единственный путь спасения. Святые Благоверные Князья — Заступники Земли Русской, но здесь – на Юго-Западе Москвы, в Даниловской и Донской Обителях, в отстроенной рядом с метро часовне и в Храме Преподобной Матушки Евфросинии, — кажется, особенно ощущаешь их присутствие…

В честь Святого Благоверного Князя Даниила был крещён и добрый, простодушный водитель скорой помощи, с которым соединил Господь бабушку нашего героя…

После окончания службы Серафим Тихонович молился о своих детях. Все они — уже взрослые люди и, судя по всему, духовно, нравственно сложившиеся. У обеих дочерей и у Елисея свои семьи, скреплённые узами церковного брака; и дети, которые, дай Бог, тоже вырастут настоящими русскими православными людьми. Обе дочери преподают литературу, стараясь «достучаться» до души – и для младшей сестры старшая всегда была примером. Елисей, с детства мечтавший спасать людей, стал хирургом. И, как мама, никогда не был равнодушным к страданиям людей. А Даниил учится в духовной академии! И у всех в домах кошки — найденные на улице или подобранные возле храмов. А у Софии ещё и взятая в приюте собака – беспородная, конечно.

А без Бога настоящей семьи не бывает! И, кажется, нельзя, невозможно не видеть, что Настоящей Русской, Православной Семье объявлена даже не очень скрытая война. Конечно, мы не дошли — и, дай Бог, никогда не дойдём до того, что творится там, где т.н. «толерантность» (изначально «невосприимчивость», «нечувствительность») попирает христианские, нравственные ценности. А ещё, дай Бог, навсегда канули в Лету чудовищные фантазии, «проекты» об упразднении семьи, о коллективном воспитании оторванных от родителей детей. Дай Бог, никогда не «разгуляются» на Святой Руси утратившие стыд «ювенальщики», как случилось это во многих западных странах. Однако, чем, если не целенаправленным растлением, можно объяснить бесстыдство рекламы, когда «предлагается» на самом деле не товар, а отреченье от стыда и нарушение Заповедей Божьих! И ставшие нормой позорные сцены в фильмах, обсуждение на всю страну того, что должно твориться только за закрытыми дверями; попытка пробудить не высокие чувства, а порочную чувственность – и беспрепятственный доступ ко всему этому детей?! Разве не является этот «разгул либерализма» попыткой разрушить семью изнутри, лишить отношения людей святости, благоговения и свести всё к низменным инстинктам и к сомнительному комфорту?! Ведь лишённых нравственного стержня так легко обратить к злу – ими так легко манипулировать! А тот, кто разучился или никогда не умел благоговеть, глубоко несчастен, хотя может и не осознавать этого. И чем тогда лучше «творящие разврат» тех, которые почти сто лет назад ходили обнаженными по улице с лозунгом «долой стыд» — и от кого благочестивые мамы и бабушки прятали своих детей, утыкая носом в юбки?! Наверное, ещё хуже своим беспредельным цинизмом и продажностью!

«Кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему жерновный камень на шею и бросили его в море», — говорил сам Спаситель.

А потому только истинной верой, исходящей из разума и сердца, истинной, а не показной нравственностью можно уберечь детей наших от насаждаемого разврата.

И, ещё то, что заставляет содрогнуться, — это отношение к самому появлению на свет чаду! Вроде бы многие и православными себя считают, и в храм заходят, а с какой лёгкостью обрубают уже зародившуюся жизнь, не считая содеянное не только преступлением, а даже простым проступком! Как будто ненужную, использованную вещь выбрасывают. Но не нами жизнь дадена – а, значит, и отнимать её права у нас нет. И разве выброшенная или убитая кошка, собака, брошенные старики и инвалиды, и дитя, которому не дали появиться на свет, — не звенья одной страшной цепи, которой «повязаны» все, утратившие милосердие, потерявшие веру, забывшие, что за всё рано или поздно придётся ответ держать?! Хорошо, что хотя бы теперь врач имеет права по религиозным убеждениям отказаться «помочь» женщине совершить убийство.

А чем предлагается русским людям скреплять отношения самих супругов?! Доходящей до бесстыдства страстностью, даже в немолодом возрасте, неимоверными стараниями выглядеть моложе? Но обмануть Творца всё равно не получится. И станут ли такие люди делить тяготы оказавшихся в немощи? А ведь случиться беда может с каждым! Вряд ли. Потому что тяготы старят, а страсть угасает. И появляются тогда отговорки вроде тех, что безнравственно жить с человеком, к которому угасли «чувства», вернее, — примитивная страсть. А предать не безнравственно?!

И вот в противовес козням лукавого пред взором нашим Преподобная Княгиня Евфросиния (в миру Евдокия). Она со своим супругом Святым Благоверным Дмитрием Донским — один из примеров благочестивой русской семьи, как и Святые Пётр и Февронии Муромские, родители Преподобного Сергия, древние Святые Супруги — Мученики Адриан и Наталия. Перед храмом удивительный памятник Святой Супружеской Чете с двумя сыновьями. (На самом деле сыновей было шестеро – но нельзя же запечатлеть в скульптуре всех). Положительные примеры есть всегда – надо только захотеть увидеть, найти! Каждый видит то, что видеть хочет, и находит то, что ищет! Может быть, потому и стал храм Преподобной Княгини Евфросинии любимым для наших благочестивых супругов.

Конечно, Серафим Тихонович и Елизавете Григорьевна, хоть и были людьми культурными, не углублялись в творения наших религиозных философов; но мысли В. С. Соловьёва о «соединении в Боге» и И.А.Ильина о духовной любви и о том, что христианин «ставит» свою семью и воспитание детей «пред Лицом Божием», разделяли полностью.

                    Глава Третья «Осквернение Святости Брака»

За детей должно «ответ перед Богом держать» — сказал хорошо каждому известный и многими любимый А.Н.Островский. Сказал, что очень важно, устами простого, чистого сердцем русского парня, каких, слава Богу, на Руси немало. И всё чаще задумывались об этом и наш герой, и его супруга, и их выросшие дети. И простую эту, как всё гениальное, истину, порою ценой серьёзных заблуждений и жизненных невзгод, стали постепенно осознавать многие, хотя, к сожалению, не все.

И вот в тот вечер Серафим Тихонович, невольно вспоминал своих благочестивых предков и подумал о том, о чём думать очень страшно. Ведь у большинства разрушавших храмы, убивавших за веру, кощунствовавших, кричавших «долой стыд», — тоже были дети – и какими они становились?! Конечно, человек может очиститься покаянием — да только многие ли каялись?! Почему от некоторых исходит такая злоба, такая ненависть ко всем окружающим, ко всему мирозданию – и нет в душе их ничего, кроме кучи претензий ко всему и ко всем; кроме непомерной гордыни, кроме недовольства всеми, с кем сталкивает жизнь?! А те, которые ежедневно, ежечасно попирали Образ Божий в себе, унижали его в других, которым доставляло радость упиваться кровавой властью, — что могли они передать своим детям?! Разве целенаправленное лишение семьи святости не порождало отсутствие всякой ответственности?! Разве появление на свет детей не становились часто для тех, кого и людьми-то язык не поворачивается назвать, лишь следствием … блуда, разгула низменных страстей?!...

Из «таковских» была и первая жена нашего героя. Вступая с ней в брак наш герой, конечно, этого не знал, да вряд ли в конце семидесятых годов стал бы задумываться. Дело в том, что Серафим Тихонович всегда был скромен в общении с женщинами, считал, что отношения могут быть только серьёзными. Одним словом, — «взял за руку — женись».

Вот только встречались ему не те, потому что, по некоторой наивности своей, разбирался в женщинах он плохо – его крайне легко было обмануть. Да и кто в молодости не заблуждался, не осознавая, что ищет и кто перед тобой?! Да и знакомиться-то тогда особенно было негде – даже пресловутые вечера «Кому за 30» стали проводиться несколько позже. А уж если говорить об отсутствии христианского отношения к браку… А сейчас многие ли задумываются об этом, хоть ничто, вроде бы, и не мешает?!

Итак, первая, с которой Серафим Тихонович уже подал заявление в ЗАГС, оставила недавно пришедшего из армии парня ради более модного и обеспеченного официанта. Только вот в планы привыкшего к лёгкой жизни семья не входила – и убила она нерожденное дитя, навсегда лишив себя счастья материнства.

Потом, как мы помним, наш герой женился — вот тут-то и открылось такое, после чего совместная жизнь стала невозможной. К счастью, продлился их брак меньше года — и супруги расстались без детей, которые, так или иначе бы, их связывали.

Итак, будущая супруга Серафима Тихоновича выросла в детском доме – родители её были лишены прав на ребёнка за пьянство. В пьяном угаре и закончили они свою никчемную жизнь, забыв выключить газ и чуть не отравив всех соседей. Но не это стало причиной расставания — Серафим Тихонович, тогда – просто Серафим — знал обо всём, когда решил связать свою жизнь с этой девушкой. Он искренне считал, что она в грехе родителей не виновата и сможет жить по-другому – тем более, сам он, хоть и не придерживался сухого закона, никогда не позволял себе терять человеческий облик… Да только оказалось всё намного – намного хуже…

После свадьбы стала молодая супруга вести себя как-то уж слишком развязно, словно до поры до времени держалась, прикидывалась, а теперь не хватило сил или сочла, что больше незачем. Супруг пытался её вразумить – она вроде бы его слушала и соглашалась – только каждый раз — ненадолго.

И вот однажды, был поздний вечер – а супруга домой всё ещё не приходила. Как человек порядочный, чувствовавший ответственность за того, кто рядом, пошёл Серафим Тихонович на поиски …

Супругу нашёл он в ресторане на соседней улице… предающуюся греху пьянства! Для пьяной, сквернословящей женщины в русском языке приличных слов нет! Серафим не знал, куда деваться от стыда, и попытался увести потерявшую человеческий облик жену домой. Но тут выяснилось нечто ещё более ужасное. Оказалось, что несколько часов назад … совершила она грех детоубийства, прервав зародившуюся жизнь. Мужу о том, что ждёт ребёнка, не сказала ни слова!

Какие привычные уху слова — «ждать ребёнка»… А если не «ждут»?! Если изначально ненавидят как помеху своим сиюминутным интересам, низменным страстям?! Если Дар Божий становится обузой, от которой хотят избавиться – «вытравить», как говорили в старину?!

И вот в пьяном бреду, утратившая женский стыд, кричала она на весь ресторан, что не нужны ей дети и что муж её… отцом ребёнка не был! И в каждом слове дышала такая ненависть ко всем, ко всему, что, казалось, — весь мир кругом рушится! А ещё создавалось какое-то страшное впечатление, как будто кричит что-то внутри неё!

Внушать такую ненависть, такую злобу может только дьявол, о котором, конечно, тогда не говорили — только сути это не меняет. И вдруг, непонятно почему, со злым смехом, глумясь и как будто получая от того удовольствие, поведала она, как во время одного из походов несколько детдомовских, среди которых была и она… оскверняли (подробностей не будет) заброшенный сельский храм!!! (Случай, когда директор школы сказал своим ученикам разрушить заброшенный храм, был в реальности! Одного из парней задавило бревном!).

Ещё же из уст этой…, потерявшей благообразие и человеческий облик позвучал какой-то страшный, дикий бред, как сумел понять наш герой, о её служившем в НКВД предке.

В те годы никто и не подумал бы искать связь между происходящим много лет назад и настоящим. Да и сейчас.… И Серафим не задумывался — а просто на другой же день подал развод за предательство. Нет, он не был из тех, кто не может простить оступившегося — да вот только раскаяния никакого не было – ни капельки, ни искорки! Была только мерзость – в душе, в голове, вокруг. В тот день Серафим со всей ясностью осознал, что соединил свою жизнь с чем-то изначально враждебным, и что в потаённых уголках души его супруги таилась что-то чёрное, грязное, зловещее – и вдруг вырвалось наружу и грозит уничтожить всё чистое и светлое вокруг себя – всё, чем жива душа человека. Его душа, душа его родителей, брата, души убиенных за веру родственников! И как несовместимо всё произошедшее со светлой их памятью! Невольно вспоминались их многодетные, истинно русские семьи. А для этой женщины мерзость вдруг стала нормой жизни! Но почему? А может быть, и не «вдруг»? Ответа у Серафима не было… Семьи бывшая его супруга никогда больше не создала и матерью не стала…

В то время были ещё живы и бабушка Параскева, и муж её, дед Даниил. Они постарались как могли поддержать ошарашенного всем случившимся внука и объяснить, что Господь управил его жизнь, не соединив с этой женщиной общими детьми; а ещё то, что всё произошедшее отнюдь не случайно.

       Глава Четвёртая «Поправшие Образ Божий».

А теперь перенесёмся мыслями назад — в те самые окаянные годы богоборчества, сталинских репрессий, безбожной пятилетки. Среди служивших в НКВД был один, отличавшийся какой-то особой, запредельной жестокостью и бесстыдством. Особой «радость» было для него причинять арестованным физические и нравственные мучения – он упивался властью над людьми. А ещё была в нём патологическая ненависть к Церкви – и хвастался изувер перед другими как особой доблестью тем, что принимал участие в разорении почти сотни храмов. А ещё считал он особой «доблестью»… брать силой женщин, особенно из благородных, из духовного сословия. Тех же, которые не желали, не считали возможным об него мараться, предпочитали смерть осквернению, он расстреливал на месте — и было таких немало – об этом палач вспоминать не любил...

Этот нелюдь, руководя с себе подобными, разорял тот самый сельский храм в честь Казанской иконы Божией Матери, который пытался защитить вместе с другими мужиками дед нашего героя – тогда молодой ещё мужик Елисей. Елисея изувер собственноручно и расстрелял на глазах у беременной жены и двух дочек. Старшей Любе – будущей маме Серафима была тогда семь лет, как и мученице Любови, когда приняла она смерть за Христа. В тот миг, когда услышала девочка выстрел, увидела упавшего отца, теряющую сознание маму, замерших в ужасе женщин села, детство её закончилось! Четырёхлетняя же сестра Таня всего помнить не могла, — но охвативший всё село ужас сердцем запомнила навсегда!

А потом, после ночного расстрела других защитников храма на окраине села, опьяневшие от крови палачи, предались, по обыкновению, ещё и греху пьянства – да до такой степени, что еле держались на ногах. И в столь непотребном виде стали вламываться в дома и глумиться над вдовами и сиротами.

А этот… (таких, как он, кощунственно называть по имени – ведь имена нарекаются при Крещении) пришёл, шатаясь, к вдове Елисея Параскеве, укрывшей иконы. Мерзавец требовал, чтобы молодая вдова…вступила с ним — с убийцей своего мужа в греховную связь! Даже зная, что … от убиенного им Елисея ждёт Параскева младенца! А за отказ угрожал расстрелять и её саму, и Любу с Таней. Тогда вдовы защитников храма окружили Параскеву и детей, не давая палачу приблизиться к ним, и вытолкали изувера из дома. К счастью, был он настолько во хмелю, что упал и тут же захрапел – а наутро ничего не помнил. Потом его вместе с другими срочно куда-то вызвали. А Параскева через пять месяцев родила сына, которого нарекла Иваном. Каким чудом удалось ей, видевшей расстрел мужа; ей, стоявшей вместе с маленькими детьми под дулом нагана пьяного палача, не потерять народившееся ещё чадо, сохранить новорожденного?! Только чудом по молитве Пресвятой Богородицы! А когда Иван подрос, мама рассказала ему о подвиге отца.

И в одночасье повзрослевшая Люба во всём помогала матери. Помогали и овдовевшие соседки и родственницы. Всем было трудно, но объединила всех их общее горе, общая память! Пришедшие к власти безбожники хотели разрушить семью, дружбу, повязав всех кровью, доносами, отречением – но в этом селе, не один век осенённом крестом над древним храмом, предателей не нашлось!

Серафим Тихонович помнил с детства, что для их мамы, тёти Тани и дяди Вани все их дети были практически общими. Слава Богу, потом и семьи у каждого сложились.

А ещё удивительно, непостижимо: как ни пытались те, кого И.С.Шмелёв с болью и презрением назвал «новыми хозяевами жизни» возвести хоть что-нибудь на месте уничтоженной святыни – так и не смогли – все постройки по разным причинам разрушались. И стало место это пустырём посреди села – горькой памятью, скрыть которую было невозможно…

А бабушка Параскева долгие годы хранила память о своём муже – и снова вышла замуж лишь за три года до рождения своего старшего внука.

А храм в честь Казанской иконы Матери Божией, в который передала бабушка спасённые образа, возродился на прежнем месте – оно как будто «ожидало» святыню все эти годы лихолетья…

                         Глава Пятая «Неявленные Новомученики»

А теперь вынуждены мы вспомнить о том, что изуверов, в одночасье сделавших женщин вдовами, а детей сиротами и лишивших всё село святыни, вызвали в село соседнее...

Только что в храме в честь Святителя Николая Мирликийского свершилось таинство брака – будущий дьяк Павел обвенчался с юной и прекрасной сестрой милосердия Верой. Старший же брат его – молодой священник Пётр два года назад обвенчался со старшей сестрой Веры — сельской учительницей Софией. Две такие красивые пары, которыми нельзя было не любоваться! Настоящие славянские лица, как будто пришедшие из Древней Руси, люди, излучавшие всей своей сутью доброту, всегда готовые прийти а помощь, и не по возрасту разумные!...

Когда все вышли из храма… их уже ожидали палачи. Братьев – священника и дьяка – Петра и Павла, будто уже по сложившейся чудовищной привычке, без суда и следствия расстреляли на окраине села… Палачи своими, грязными, похотливыми взглядами скользили по чистым и прекрасным молодым вдовам…

Людей чистых, непорочная красота возвышает – в тех же, кто утратил Образ Божий, пробуждает она лишь самые низменные инстинкты. Красота и чистота сестёр озлобляла палачей, «обжигала их», оттого что каким-то звериным чутьём ощущали они свою мерзость. И эта мерзость души, если у таковых она вообще имеется, пробуждала только желание осквернить, опорочить, разрушить, чтобы не видеть превосходства над собою чистых душ…

Короче, сёстрам был поставлен ультиматум… в противном случае их пригрозили увезти в ближайшую тюрьму. А там уж… София и Вера, с отвращением, презрением взглянули на палачей и насильников и отвернувшись, не проронив ни слова…

И вот в одном из помещений на третьем этаже тюремного помещения собрались несколько распаливших себя хмелем и гнусной похотью охранников…. И тогда, вспомнив о подвиге княгини Евпраксии Рязанской, сёстры, взявшись за руки, запели «Ныне отпущаеши» и последний раз осенив себя крестным знамением, бросились вниз! (Окно оказалось открытым – ведь никто из насильников такого исхода не ожидал)…

Несколько охранников сбежало вниз… Сёстры лежали на земле тюремного двора. Казалось, что были они живыми – лишь у каждой капелька крови на виске. И руки не были разжаты.

Никто из палачей не успел опомниться, как вдруг… увидели идущую по воздуху прекрасную женщину с грустными темными глазами, с тёмным покрывалом на волосах, а рядом трёх девочек с такими же глазами, с прекрасными каштановыми волосами. Вокруг головы каждой было золотистое свечение. Они приблизились к сёстрам, наклонились над ними, а дальше… София и Вера встали, как будто выходя из плоти своей, — и все вместе стали медленно удаляться, поднимаясь ввысь. Ноги палачей как будто приросли к земле – не в силах двинуться, с ужасом смотрели вслед удаляющимся… И вдруг явился их очам Светлый Муж в сияющих одеждах, — со светлым мальчиком на руках! Этим мальчиком был… неродившийся сын Софии и расстрелянного Петра — младенец, которому палачи не дали прийти в этом мир, убив его мать! А Вера покинула это мир непорочной девой, в белом платье – ведь с убиенным Павлом они успели только обвенчаться...

У Софии и Веры была ещё и третья сестра – тогда ещё совсем девочка – что спасло её от участи сестёр старших. Крещёная в честь Мученицы Варвары, чем-то походила она на Иконописный Лик Мученицы…. Девочкой этой была… будущая бабушка Елизаветы Григорьевны! Услышав от бабушки в пятнадцать лет, тоже почти по секрету, о Софии и Вере, дала она себе слово: если родятся у неё дочери, назвать их в честь тех, которые, не раздумывая, предпочли смерть бесчестию, осквернению чистоты христианского брака…

А тогда в тюремном дворе, узрев всё свершающееся, один из палачей, упав на колени, рыдая, стал взывать к Господу, умоляя послать наказание, чтобы искупить вину свою за пролитую кровь невинных жертв! Другой – выстрелил себе в висок и тут же упал замертво. Ещё один сошёл с ума – и до конца дней своих пребывал в невменяемости. Он всё время видел себя стоящим по колено в крови. А ещё лежащих на земле сестёр и светлого мальчика…

А тот, отличавшийся запредельной жестокостью и ненасытной похотью, стал извергать из уст своих страшные, богохульные слова, грязную брань и…палить без разбору вокруг себя! Сначала застрелил он бьющегося в позднем раскаянии, а потом выстрелил несколько раз по воздуху… в святых!!! Не в силах понять даже, что миру духовному пули его не страшны…

Через пару часов по привычке заливал он свои «переживания» хмелем, не преставая изрыгать из грязных уст своих блудную брань. И заснул во хмелю. Ему снились убиенные из двух сёл. Нет, не проснулись в нём ни жалость, ни раскаяние. Его коробило от мысли, от воспоминания, с каким достоинством принимали смерть и священнослужители, и простые миряне. А особенно то, что никакими угрозами не смог он овладеть чистыми, прекрасными женщинами…

Наступил вечер. Видя, что палачи не возвращаются, в том самом храме в честь Святителя Николая собрались несколько человек из церковной общины – в основном старики, вдова и дети – многие мужики были арестованы и расстреляны. Оплакивая своего батюшку и его близких, молясь об убиенных, решили селяне в память о жертвах, может быть, в последний раз прочитать мирским чином акафист Святителю Николаю. Каждый из пришедших со всей ясностью осознавал, что день этот может стать для него последним. Благословение было у церковного старосты… И вот чтение акафиста подходило к концу…

Тем временем палач проснулся. Услышав пение в храме, изувер с диким криком выскочил на улицу, выстрелил несколько раз куда попало, лишь чудом рядом никого не оказалось; а потом решил … поджечь храм вместе с молящимися… Но лишь зажёг он факел… Люди в храме услышали душераздирающий крик — и выбежали на улицу… Их взору открылось такое, о чём рассказывали потом друг другу только шёпотом: на земле рядом с храмом лежала кучка тлеющего пепла – а в поднимающейся струйке дыма кружило, как вороньё, полчище злобных, безобразных существ… А ещё рассказывали шёпотом жители окрестных сёл, что несколько человек видело впотьмах чёрную тень, изрыгающую проклятья, сторонящуюся сохранившихся храмов и часовен и убегающую от Крестного Знамени. Так закончил свой бесславный жизненный путь…т.н. «дед» первой жены Серафима Тихоновича!

А храм в Честь Святителя Николая после случившегося не тронули. Не до того было…

                               Глава Шестая «Отрекшиеся от главного предназначения своего».

Прежде, чем продолжить повествование, хочется поразмыслить над тем, как гибнет благообразие женщины, и вспомнить в связи с этим об одном образе, созданном И.С.Глазуновым. На картину эту нельзя взирать без боли, ужаса и даже слёз. Комиссары врываются в храм в шапках, со штыками, с непристойными лозунгами, с собаками, со всякой живность! И среди них есть … женщины, правда, не поворачивается язык так их называть. Вульгарные, пьяные, полураздетые, да ещё кощунственно нацепившие на себя…венцы, которые возлагают во время Таинства Венчания.

Да и в жизни среди тех, кто предлагал изгнать из жизни стыд, «особей» женского пола тоже было немало! А распутные комиссарши, в основном бывшие каторжанки и блудницы, без стыда щеголявшие в фамильных драгоценностях, снятых с убиенных. Вспомнить хотя бы написанную в эмиграции И.С.Шмелёвым эпопею «Солнце мёртвых», где каждое слово — кровоточащая правда!

Среди святых были и мужчины, и отроки, и жены, и девы – только в миру нравственное начало возложено прежде всего на женщину — на мать, воспитывающую чад своих. Оттого-то и посылал враг рода человеческого один из легионов своих на русских женщин, повелевая развратить, лишить их инстинкта материнства — страшное видение сие описал Н.Н.Рышковский в пророчестве «Шествие разрушителя»! Вот и превратились многие женщины в тех, с кем можно было только удовлетворять самые низменные страсти, но не преклоняться, не соединяться таинством брака и воспитывать детей. Немало «таких» попадалось и сгоревшему у храма изуверу – и почти каждый раз всё заканчивалось одинаково — убийством нерождённого чада. Когда же порочные приедались, пытался изувер опорочить чистых, — таких, как убиенные сёстры София и Вера…

Последняя из брошенных тоже «служила» в тюрьме. И тоже люто ненавидела чистых женщин и девушек, которые одним обликом своим служили для неё немым укором. И её руки были по локоть в крови невинных жертв и загубленных во чреве младенцев!

А на этот раз «избавиться» от «приплода» она не успела. Месяца через четыре после той страшной ночи родился мальчик. Она же, на разу не взглянув на сына, через несколько часов сбежала из роддома через окно...

В том детском доме, куда попал младенец, были на удивление добрые нянечки, которых многие, выросшие там, всю жизнь вспоминали с благодарностью. Однако, и их доброта, их терпение были бессильны против какой-то нечеловеческой злобы этого ребёнка — а отмаливать его было некому. Один раз у трёхлетнего мальчика нянечка успела отобрать нож, которым он уже хотел ударить котёнка – просто так, в плохом настроении! С этим мальчишкой, когда он подрос, никто не хотел дружить, а узнавая каким-то образом о случае с котёнком, и вовсе старались избегать…

Кончилась война, дети становились подростками, определяли своё место в жизни. Несмотря на порой нечеловеческие условия, на репрессированных родителей, многие стали вполне нормальными людьми…

А этот! Несколько раз был осуждён за хулиганство, за кражи. А потом… от него оказалось в положении одна из детдомовских девочек. Она, конечно, отнюдь не отличалась чистотою и строгостью поведения – но было ей лишь 14 лет. А, значит, парню грозил немалый тюремный срок — или он должен был расписаться с будущей «мамой»… Итак, дочь их появилась на свет в законном браке, если можно назвать этим словом сожительство двух глубоко безнравственных людей, скреплённое лишь записью в книге и печатью в паспорте. И ребёнок, разумеется, вовсе не был им нужен… Думаю, всем уже ясно, что сей грустный рассказ о несостоявшихся «родителях» первой жены Серафима Тихоновича – и незачем снова окунаться в этот ужас и грязь и вспоминать, как оборвалась их превратившаяся, как сказано в Писании, в «дурную бесконечность времени» жизнь!

                Глава Седьмая «Вразумление»

А что же стало с «мамашей», совершившей бегство от нежеланного сына?! Жизнь её состояла из арестов, допросов, унижений арестованных ею, пьянства и блуда. За три последующих года на её совести были ещё четверо нерождённых! И вот теперь снова…

Врач Артём – Артемий всегда видел своё предназначение в том, чтобы помогать детям приходить в этот мир – и сколько спасённых жизней и матерей, и новорожденных было на его счету! Только вот на этот раз…

Нельзя сказать даже, чтобы был Артемий грубым материалистом — он признавал, что есть над нами «что-то», человеческому пониманию недоступное. А ещё то, что не надо поступать в жизни некрасиво. Так же думала и жена его Анастасия – учитель математики, старавшаяся не участвовать во всяких «диспутах» на тему веры. Потому, наверное, и не разводились супруги, хотя, живя вместе уже седьмой год, никак не могли стать родителями.

Вот только осознать, что женщина, избавляющаяся от народившегося «нежеланного» ребёнка совершает убийство и «соучастником» преступления становится прежде всего врач, Артемию тогда дано ещё не было. Да и многие ли понимают это сейчас, имея вроде бы вполне достаточно знаний?! Правда, даже во времена официального атеизма, отношение к этому, может быть и подсознательно, было у многих резко отрицательное – в том числе, и у врачей.

В те годы, о которых идёт речь, оно свершалось ещё и нелегально. Сам доктор тоже придерживался мысли о том, что это, конечно, очень-очень плохо, скверно, неправильно, но всё-таки лучше, чем ненужный ребёнок останется сиротой. Кстати, такое суждение очень распространено среди многих невоцерковлённых людей… Никакой корысти Артемий с того не имел – а врачом он был прекрасным…

О докторе Артемии утратившая и сострадание, и стыд, опустившаяся «женщина» узнала случайно, когда приезжал он в тюрьму, где она «служила», принимать роды… Короче, кровожадная надсмотрщица упросила доктора ей «помочь»!

А дело было ещё и в том, что мама Артемия работала доктором в том самом детском доме, куда попал брошенный надсмотрщицей мальчик. Как-то она с горечью поведала сыну жуткую историю про сбежавшую из роддома «мать»; про то, как никогда не видевший матери сын уже в три года преисполнен непонятной, необъяснимой ненависти ко все и ко всему; и про случай с котёнком…

Итак, увидев этого «зверя» в юбке, вернее, в соответствующей форме, доктор испытал к ней сильное отвращение, хотя и не знал, что перед ним та самая, о которой говорила мама.

И отвращения этого объяснить он никак не смог, а испытывал одно лишь желание – никогда больше её не видеть! К тому же, она вообще не помнила, кто т.н. «отец»! Доктор согласился «помочь», понимая, что ребёнок всё равно останется сиротой…

Он даже ещё не успел прикоснуться, даже «инструменты» не достал, только собрался с мыслью. Как вдруг… Свет в глазах начал меркнуть, ноги как будто приросли к полу. Доктор увидел, как эта «женщина», сидя на стуле, запрокинула голову… А потом над ней будто закружился вихрь, хотя окна были закрыты. В этом вихре едва можно было различить какие-то чудовищные, звериные морды. И вдруг сверху, непонятно откуда появился луч света, словно посветили фонарём – только фонаря никакого не было. В луче всё яснее стали вырисоваться знакомые по картинкам из далёкого детства светлые люди – только с крыльями… И несли на руках они девочку с синими, как васильки, глазами и золотистыми, словно блестящими на солнце, волосами! И не мог доктор ни двинуться, ни вымолвить слова!.. Вдруг всё исчезло… Пришедшая к нему сидела в той же позе — с запрокинутой головой. Она была мертва! То, что пережил доктор в тот миг, передать невозможно, да и незачем…

Вместе с милицией приехали коллеги, очень уважавшие Артемия. Осмотрев женщину, все единогласно показали, что вины доктора нет, что смерть наступила внезапно и ничто её не предвещало. И что не совершал Артемий никакого вмешательства. Конечно, сказать, что все были поражены, значит, не сказать ничего.

И только сам доктор знал, что произошло на самом деле. Он вдруг с ужасом, всей глубиною сердца и разума осознал, что стоял на краю пропасти и почти уже падал. Осознал, от чего уберёг его Господь. В том, что Бог есть, доктор уже не сомневался! Рассказал Артемий обо всём только жене и матери – и не утратившая веры мама со слезами благодарила Пресвятую Богородицу за спасение сына. Поняв и приняв посланное Господом вразумление, доктор дал себе клятву никогда в жизни больше не совершать убийства, называемого «помощью». Они с женой Анастасией – тайно обвенчались — и вот вскоре, после стольких лет бесплодного брака, родилась у них дочь, которую нарекли Марией и тайно крестили.

Примерно через сутки после рождения Маши в роддом привезли КНВД-ешницу, очень по всему походившую на ту, что умерла, собираясь убить нерождённое чадо, и чуть не сломала Артемию жизнь. И эта тоже сразу же написала отказ быть матерью. Роды принимал Артемий… Взглянув на новорожденную, доктор содрогнулся – он сразу вспомнил пережитое в тот день, когда явил ему Господь вразумление. Несмотря на всю мерзость, в которой не один год пребывала т.н. «мать», при взгляде на ребёнка рождалось какое-то очень светлое чувство. Кроме того, были у девочки такие же совершенно удивительные синие глаза и светлые, как лучик солнышка, волосики – слишком густые для новорожденной. А ещё она чем-то походила на их Машу…

Следует ли говорить, что из роддома Анастасия выписывалась с двумя дочками, записанными как двойняшки?! Приёмную дочь нарекли в честь Великомученицы Екатерины. И сами родители, и бабушка всегда молились за детей – и особенно переживали о том, чтобы в Кате не проявилось всё плохое, накопленное её генетическими предками… А вскоре несостоявшаяся «мать» в пьяном угаре свершила грех самоубийства …

Началась война. Артемию, как и тысячам тысяч врачей, много раз приходилось вытаскивать раненых с поля боя под градом пуль – и только дважды лишь слегка был он задет. А после Великой Победы снова стал работать в роддоме – много раз приходилось ему спасать и новорожденных, и матерей, казалось бы, в самых безнадёжных случаях. И, помня данное Богу обещание, никогда, ни разу, ни при каких обстоятельствах, несмотря ни на какие уговоры – а, порой, — угрозы, не убил доктор ни одно нерождённое чадо…

А Катя стал доктором – педиатром – вслед за отцом. Мария же пошла по стопам мамы и продавала математику… Мария, а для главного героя – тётя Маша – жена его дяди Вани…

А теперь вспомним тот страшный день, когда безбожные палачи расстреляли защитников храма. Вместе с дедом Елисеем был убит и его младший брат с редким именем, крещёный в честь Древнего Святого Мученика Адриана. И женой его стала Наталия – на что не раз обращали внимания их родные. И участь Святых Мучеников супруги разделили – да разве только они?! Двадцатилетняя Наталия – младшая сестра бабушки Параскевы осталась на руках с сыном Васей, которому накануне расстрела отца исполнился год. Двоюродные братья Иван и Василий всю жизнь были лучшими друзьями – и оба помнили своих отцов как мучеников… И вот женою Василия стала Екатерина. Она никогда не узнала о том, кто произвёл её на свет – потому что настоящими родителями всегда были для неё Артемий и Анастасия. Никогда не узнала, Слава Богу, Екатерина и о том, что рождена от одного из палачей, расстрелявших защитников храма, среди которых были отец и родной дядя её мужа. (Кстати, сам палач менее чем через год после рождения Кати скончался… от непристойного заболевания).

                                    Глава Восьмая. «На круги своя».

Итак, постепенно приближаясь к финалу повествования, наверное, следовало бы вспомнить, что Серафим Тихонович как настоящий мужчина удочерил двухлетнюю Сонечку и всегда считал её своим ребёнком. А что же случилось с Сониным генетическим «отцом», которого она не помнила, даже не знала?

Елизавета Григорьевна – тогда юная Лиза, в восемнадцать лет вышла замуж за весёлого и внешне симпатичного парня, умевшего произвести хорошее впечатление. Правда мама предупреждала, что к этому человеку следует лучше присмотреться, да только понимала, что отговаривать юную, пылкую девушку бесполезно…

Парень жил с одной матерью, отца своего не помнил – по словам матери, он был лётчиком и погиб во время испытаний. Много позже выяснится, что не было никакого лётчика – и мать его ни дня не была замужем, а ребёнка «нагуляла» — и не успела «избавиться». Потом была «вереница» всегда не очень трезвых мужчин, из которых никто её мужем не стал – в их планы семья, явно, не входила. Ребёнка нередко кормили и оставляли ночевать у себя сердобольные соседи. До лишения родительских прав не дошло – лишь до ограничения. Сама мамаша, как потом выяснилось, тоже была «нагулянной». А её несостоявшимся «отцом» был…тот, кто после гибели отвергнувших осквернение сестёр Софии и Веры дни свои закончил в психиатрической клинике, видя себя по колено в крови…

Только, положа руку на сердце, изменилось бы что-нибудь, узнай девушка обо всём раньше?! Вряд ли. Может быть, её отношение и изменилось бы, узнай она правду о том, как ранее жених её предавался блуду и что на его совести трое нерождённых детей – да только всё это тщательно скрывалось, пока в тот роковой день, к которому мы вскоре приблизимся, не проболталась свекровь, брошенная очередным «партнёром». А уж сколько на её совести было не пришедших в мир «братьев» и «сестёр» Лизиного мужа, она, кажется, сама со счёта сбилась…

А пока Лиза с отличием окончила медицинское училище, в двадцать лет родила дочку – и была поглощена заботами о ней. И вот где-то через год – полтора стала замечать Лиза, что её избранник довольно примитивный во всех смыслах человек, при этом упорно не желающий хоть как-то развиваться. А к тому же ещё далеко не лучший муж и отец, не понимающий и понимать не желающий, что ребёнка надо не только кормить и одевать, но и должно заниматься его развитием. И столь же примитивным оказалось его восприятие женщины как таковой, включая, естественно, и жену. Конечно, муж стал Лизу раздражать – потому что тот, кто не развивается, начинает деградировать. А ещё нередким стало для него употребление окаянного зелья…

Но последней каплей стало следующее. Однажды свекровь, как мы помним, брошенная очередным «партнёром», пришла к молодым супругам – даже непонятно зачем. До этого дня никогда особенно внучкой не интересовавшаяся, она вдруг почему-то пристально взглянула на ребёнка и высказалась, что девочка похожа только на мать и ни капли на отца — а потому… его ли это дочь? А вскоре после того муж, в очередной раз принявший окаянное зелье, стал повторять этот кощунственный бред… В тот же день ему было указано на дверь – и Лиза подала на развод. Хорошо, что ей помогали родители, ни словом не упрекая дочь, не напоминая, что не советовали ей выходить замуж за этого человека.

Вниманием мужчин Лиза обделена не была, несмотря на работу преимущественно в окружении женщин. Только когда один из «претендентов» спросил, может ли ребёнок какое-то время пожить с бабушкой и дедушкой, пока они с Лизой будут «притираться» друг к другу, всякое общение с ним было сразу же прекращено. А потом встретила она Серафима.

Муж не хотел давать развод – нет не из любви к жене и дочке, а потому что как «истинный самец» не мог смириться с тем, что его отвергли. Но, если развод дать всё-таки пришлось, то с удочерением Серафимом Тихоновичем Сони ситуация была почти безнадёжной. Необъяснимым, нелогичным было это тупое, ожесточённое упорство, с которым тот, кого и отцом-то назвать трудно, отстаивал своё «родительское» право на ребёнка, в родстве с которым сомневался. Очевидно, таким, как он, хорошо только тогда, когда рядом страдают другие.

Потом всё же он согласился…за двести рублей – деньги в конце семидесятых годов очень немалые. Молодые супруги собрали половину, а другую дали бабушка Параскева и дед Даниил, ни минуты не раздумывая…

Накануне дня встречи бывший Лизин муж в очередной раз предался греху пьянства. Выйдя на улицу, объятый какой-то необъяснимой злобой, стал он изрыгать проклятия в адрес бывшей жены и её нового мужа, а потом, не в силах держаться на ногах поскользнулся и упал в сугроб… Вдруг возникла пред ним огромная, чёрная яма – такая глубокая, что дна не видать. А потом как будто со дна её раздался какой-то странный и страшный смех. Жуткий смех словно «поднимался» — и звучал уже над головой. Вдруг кто-то ударил в спину – и, будучи не в силах удержаться, отвергнутый супруг полетел в яму, стремительно погружаясь во тьму. И не было ни малейшего выступа, за который можно было бы ухватиться в этом жутком полёте… Утром его нашли в сугробе замёрзшим…

Серафим Тихонович удочерил Соню. А приготовленные деньги по общему согласию пожертвовали на любимый храм бабушки Параскевы и деда Даниила, а также на Троице-Сергиеву Лавру…

Немало искушений, заблуждений уготовано было и детям. Но пример благочестивых пример родителей, уверенность в их поддержке и помощи всегда помогали выстоять, уразуметь и сделать правильный вывод.

У девятнадцатилетней Сони был жених, с которым они уже подали заявление в ЗАГС. Дней через десять после того по пути из института в трамвае услышала Соня знакомый голос, только почему-то произносил он непристойные, непривычные уху её слова. Обернувшись, девушка ужаснулась: в конце салона стоял её жених – в сильном подпитии и говорил, очевидно, со случайным попутчиком, употребляя отнюдь не литературные выражения. Невесту свою он, к счастью, не заметил – а она, сгорая от стыда, чувствуя себя униженной, вывалянной в грязи, выскочила, не доехав до своей остановки. Опуская никому не нужные подробности, следует сказать лишь то, что свадьба, не состоялась, несмотря на попытки жениха объяснить, что вышло всё случайно. Перед глазами девушки стоял этот образ — и не могла она избавиться от чувства стыда и ужаса, который испытала в тот миг.

Прошёл почти год – и Соня вышла замуж за аспиранта, с которым познакомилась на конференции — участвовала в ней Соня как одна из лучших студенток курса. Вскоре мужу предложили место преподавателя – а ей оставалось учиться ещё один год… И вот через год счастливая, получившая красный диплом пришла Соня на кафедру к мужу, чтобы поделиться с ним своей радостью. И вдруг взору её представилось такое, от чего ноги подкосились. Рядом с мужем сидела одна из студенток, с которой он откровенно флиртовал, приобняв за талию. И это через неделю после того, как супруги решили, что пора становится родителями, а ещё обвенчаться! Казалось, весь мир рушился в одночасье. Муж пытался что-то объяснить, произносил избитые до пошлости фразы о том, что любит только жену. Но разве не видела она всего своими глазами – Соню даже не интересовало уже, зашли ли их отношения дальше того, что она увидела. А ещё, вины своей уличённый супруг вообще как будто не чувствовал, не понимал. Избалованный единственный сын достаточно обеспеченных родителей, считавших себя «элитой» и скептически относившихся к вере, мальчик с детства привык получать всё желаемое. Соня понравилась ему своей непохожестью на тех, с кем привык он общаться. Какое-то время всячески пытался «новоиспечённый» супруг «подстроиться» под образ мыслей жены, только всю жизнь прикидываться невозможно…. Короче, Соня подала на развод. И как когда-то для Серафима Тихоновича, так стали близкие люди поддержкой и для его дочери. А бывший муж её «произвёл на свет» сына и дочь в разных браках – да только всё «воспитание» свелось к выплате алиментов. А отношения с женщинами свелось в конце концов к недолгим, ничему не обязывающим связям…

А Соне довольно скоро даровал Господь и мужа, с которым она впоследствии обвенчалась, и детей. Крещёный в честь Андрея Первозванного, происходил он из благочестивой, скромной, верующей и очень культурной семьи. Андрей закончил математический факультет МГУ, идя по стопам своего прадеда-профессора, расстрелянного на Бутовском полигоне по доносу за «религиозную пропаганду», не пожелавшего отречься от Церкви и донести на своих коллег. А младшая сестра Андрея – Дарья, студентка музыкально-педагогического факультета, незадолго до упоминаемых событий стала женой выпускника Духовной Академии – Сергия…

В тот роковой день, когда Соня увидела предательство мужа, пошла она за советом к Благоверному Князю Даниилу в Святую Обитель его – там и встретилась впервые с Андреем — и он, и она добровольно остались помочь в уборке храма после службы. Андрей же незадолго до этой встречи тоже расстался с невестой, которая вдруг незадолго до свадьбы заявила, что не хочет иметь детей — потому что это «обуза» и денег на них много надо. А ещё не собирается она венчаться со своим мужем – не собирается в принципе, потому что это – «блажь». Очевидно, желая, женить на себе хорошего парня — профессорского сына, она молчала, скрывая свою истинную суть. Её же «происхождение» было «пролетарским» — нет не из славной рабочей династии или крестьянской благочестивой семьи, а именно «пролетарским» в «шариковском» понимании. Воспитанием и развитием дочери себя особенно не утруждали. Ни отца своего, ни деда девушка не помнила, а нерождённых братьев и сестёр было предостаточно. Вроде, слышала она краем уха, что дед служил во внутренней тюрьме на Лубянке — и дальнейшая судьба его неизвестна; а отец занимался отловом бродячих животных и был убит в пьяной драке. Мать и бабка постоянно жаловались на жизнь, всем и всему завидуя и нередко общаясь с ребёнком при помощи блудной брани или ремня.

К чести девушки следует сказать лишь одно — имея некоторые математические способности, сумела она закончить вполне приличный техникум. Однако на том развитие её завершилось – и культурное, и нравственное… И вот, наверное, как гнилая труба в самый неожиданный момент прорывается, так и внутренняя нечистота может нежданно вырваться наружу. И вырвалась…

Потом несостоявшаяся супруга Андрея всё-таки вышла замуж за себе подобного, когда до родов оставалось месяцев пять. Только ни счастья, ни радости в этой семье никогда не было. И сын рос без родительской любви, как придорожная трава. А трое его «братьев» и «сестёр» в этот мир не пришли – оттого что «жизнь дорогая» и «хлопот не оберёшься», а «благодарности никакой»…

У Сони и Андрея родились девочки – двойняшки – одна больше похожая на маму – другая – на отца. Когда же сёстры закончили первый класс, появился у них ещё и братик, которого они очень любили — и возились с ним по очереди. И у матушки Дарии с отцом Сергием тоже родилось трое детей – два мальчика — погодки и через шесть лет девочка, ставшая всеобщей любимицей. Детей никогда не баловали – а «разумно» любили. И, как когда-то мама, тётя и дядя Серафима Тихоновича, считали чад своих практически «общими»…

А напоследок нельзя не рассказать и о Вере – второй дочери нашего героя. Замуж она вышла тоже студенткой и, как у старшей сестры, семейная жизнь Веры сочеталась с хорошей учёбой и творческим подходом к выбранному делу жизни. Вера тоже была удостоена диплома с отличием – Господь талантом всех четверых детей не обидел. Через месяц после окончания института родила Вера сына. А муж её окончил училище и получил вроде бы даже творческую профессию киномеханика – да только реализовать себя не смог, потом пошёл работать в охрану и вечно был недоволен жизнью. А после стало очевидным, что ни интеллектуальному, ни духовному уровню своей супруги соответствовать он не может, да и желания большого не имеет. И дело было вовсе не в высшем или среднем образовании – среднее на то и «среднее», чтобы можно было себя дальше развивать. А вот развиваться-то её супруг и не желал.

Со свёкром и свекровью общались редко – внуком они практически не интересовались – складывалось даже впечатление, что маленькие дети раздражают их уже одним своим существованием.

Свекровь считала себя верующей, что «не мешало», однако, опускаться до клеветы на людей, которые ей по какой-либо причине не понравились. А однажды – страшно вымолвить — вылила она в раковину святую воду!!! И сделала это потому, что с принесшим воду разругалась из какой-то, в сущности, ерунды!

А свёкр вообще не утруждал себя никакими нравственными вопросами, да и простыми правилами приличия тоже. Со всеми своими родственниками супруги давным-давно перессорились…

А потом ещё вдруг выяснилось, что дед Вериного мужа служил в НКВД – и возил осуждённых на расстрел. Обо всём этом Вера узнала примерно через год после рождения сына. И вот, сопоставив все факты, с ужасом поняла она, что служивший в НКВД дед супруга был причастен к гибели Софии и Веры – сестёр бабушки Вари… Отношения с мужем и до того уже давно не ладились — супруги жили практически отстранённо друг от друга. Вера в основном занималась сыном, а муж её, изначально вроде бы хотевший детей, воспитывать не умел, видимо оттого, что сам не повзрослел духовно. И в храм чаще всего ходили только мама с ребёнком. В три года мальчик знал уже часть букв и цифр. Водила Вера сына и на музыкальные, и на спортивные занятия, чего муж не понимал — ведь им-то в детстве должным образом не занимались. А потом, очевидно, от внутренней пустоты, хоть и не очень часто, но стал прикладываться он к окаянному зелью… Короче, теперь Вера, решив всё окончательно, подала на развод…

Интересная внешне, неординарная во всём, как мама и старшая сестра, она тоже не была обделена вниманием противоположного пола, несмотря на окружавший её преимущественно женский коллектив. Вера давно нравилась одному из мастеров производственного обучения. Он очень старался «подстроиться» по её уровень – и культурный, и нравственный, да только не получалось – оттого что было это стремление неискренним, а лишь из желания понравиться. Только «казаться», а не «быть» долго не получается. И вот один раз всё-таки был он приглашён к Вере домой. Гость принёс несколько игрушек и шоколадку, словно «взятку» сунул их ребёнку, как будто «договариваясь», чтобы тот не мешал. А общаться с мальчиком не хотел – как будто боялся даже. Стоит ли говорить, что из сих «благих намерений» ничего не получилось. Был и ещё один, только, как оказывалось впоследствии, человек недалёкий – такой очень быстро наскучит и женщине, и ребёнку. А всё потому, что каждый раз возникала пропасть между «быть» и «казаться»… Но вскоре произошла одна удивительная история…

Серафиму Тихоновичу исполнилось тогда 55 лет. Он, конечно, как любой благочестивый человек, живущий в венчанном браке, не был любителем шумных застолий – тем более на работе — но работающим рядом с ним очень хотелось поздравить хорошего человека. А предаваться греху пьянства, да и вообще греховным увеселениям никто не собирался – сотрудники подобрались скромные, порядочные. А, кроме того, не может мало-мальски неглупый человек не понимать, что завтра своему коллеге в глаза смотреть придётся. На столе символически была одна бутылка вина и трапеза, приготовленная женой и дочерьми. Среди пришедших поздравить Серафима Тихоновича был молодой фельдшер Юрий. Рано лишившийся родителей – они погибли в аварии, а потом и заменившей их бабушки, он относился к старшему коллеге почти как к отцу. И сам мечтал о хорошей русской семье и о венчанном браке – потому что воцерковлённым был практически с детства. Как и Серафим Тихонович, придя из армии, Юрий «обжёгся». Вскоре после свадьбы «новоиспеченная» жена вдруг заявила, что не хочет обременять себя «пелёнками» — «может быть», «когда-нибудь потом, а пока надо пожить для себя». Юрий такой позиции не разделял, сначала пытался жену вразумить и надеялся быть услышанным. Надеялся до тех пор, пока однажды случайно не узнал, что супруга его тайком «избавилась»… уже от второго ребёнка! Не говоря ни слова, Юрий собрал вещи и ушёл. Никаких разговоров больше не было – развелись — и всё… Кажется, матерью она так больше и не стала…

Вскоре после этого Вера, гуляя с маленьким сыном, – было ему тогда месяца четыре — случайно зашла на минутку на работу к отцу – надо было, кажется что-то передать. В то же самое время зачем-то зашёл к нему и младший коллега. Увидев Веру, Юрий ощутил что-то доселе ему неведомое. Перед ним, словно видение, возникла княжна Древней Руси, преисполненная удивительной нравственной чистотой и излучавшая какой-то необъяснимый, неуловимый свет… Только Вера тогда была замужем — и Юрий никогда никому ни словом о своих переживаниях не обмолвился. И даже думать себе запретил…

А потом на подстанцию пришла работать молодая вдова — по крайней мере, она так всем говорила – у которой была дочка. Как позже выяснилось, эта женщина специально пришла работать в мужской коллектив, чтобы устроить свою личную жизнь. И вот вскоре сблизились они с Юрием и думали о том, чтобы пожениться… Это лишь потом выяснится, что никогда официального отца у её ребёнка никогда не было, что саму её оставила в роддоме непутёвая «мать» — только вряд ли бы порядочный мужчина, каким был молодой коллега нашего героя, изменил бы из-за этого своё решение. Случится другое — но об этом чуть позже..

Образ Вере «жил» в потаённых уголках души, но Юрий считал её недосягаемым идеалом… Он тогда и предположить не мог, что семья Веры уже «трещит по всем швам»…

Итак, все собрались поздравить Серафима Тихоновича. После вручения имениннику подарков сотрудники все были приглашены к столу. Вот тут-то всё и произошло…

Невеста Юрия вдруг схватили со стола бутылку и на глазах у потерявших дар речи мужчин… залпом выпила половину! А потом, непристойно засмеявшись, начала нести какую-то околесицу о своей прошлой жизни. В ответ на очень вежливое Юрино замечание, невеста вдруг выругалась блудной бранью – и … запустила в жениха попавшейся под руку закуской … При этом, попала ещё в троих…

Все опешили – и за столом воцарилось жуткое молчание. Никто не знал, как поступить. Вокруг были мужчины – водители скорой помощи, фельдшера и доктора со скорой. Если бы себе такое — даже вполовину — позволил мужчина, его бы очень быстро призвали к порядку. Но применять силу к женщине – тем более, невесте своего коллеги… Её попробовал вразумить словом Серафим Тихонович – в ответ же снова последовала блудная брань… А после того женщина (А применимо ли к ней столь высокое звание?) выскочила из-за стола и побежала на улицу, опрокинув по пути несколько стульев. Потом, зачем-то схватив шланг для мытья машин, стала она поливать живших на территории автобазы собак, которые с визгом и лаем разбегались – они были приучены своих не кусать. Несчастный фельдшер, забывший, когда последний раз брал больничный, схватился за сердце – к счастью, обошлось без дальнейших последствий. Он чуть ли не со слезами просил прощения у Серафима Тихоновича – а старший коллега уверял отчаявшегося Юру, что тот ни в чём перед ним не виноват – и что пострадал прежде всего он сам… После Юрий много раз благодарил Бога, за то, что вовремя вразумил…

Тем временем, уставшая от собственного беснования и наполовину протрезвевшая, виновница скандала сидела в луже и рыдала. Тогда коллеги Серафима Тихоновича и Юры усадили её в машину и отвезли домой. После всего случившегося она чуть не лишилась родительских прав, но обошлось ограничением. Как выяснилось, в подобном непристойном состоянии пребывала эта «женщина» не раз – только какое-то время получалось грех сей от жениха и коллег скрывать – да только вот до поры – до времени…

А теперь вспомним тот страшный день тридцатых годов, когда две красавицы сестры, спасаясь от осквернения насильников, прыгнули в окно тюремного двора – а один из палачей выстрелил в себя, увидев идущих по воздуху святых… Это был генетический «прадед» несостоявшейся Юриной невесты…

А Серафим Тихонович вдруг вспомнил тот ужас, который испытал, найдя свою первую жену в непристойном виде за столиком ресторана и услышав её чудовищное откровение. Только его тогда, как мы помним, поддержали родители, брат, бабушка Параскева и дед Даниил – а Юрий был по сути один на всём белом свете. И тогда как старший, ощущавший свою личную ответственность, Серафим Тихонович понял, что оставлять Юру одного сейчас нельзя — и пригласил молодого коллегу к себе домой…

Следует ли вдаваться в подробности того, как соединились те, кому было это предначертано?! Давно мечтавший о доброй, культурной спутнице жизни, о семье, Юрий сразу подружился с маленьким сыном Веры. Пришлось, конечно, «сражаться» на «бескровной дуэли» и с нежелающим «из принципа» давать развод мужем, и с «непримирившимся» мастером производственного обучения – только на то и мужчина, чтобы защищать и преодолевать трудности. Наконец, всё было позади – развод состоялся — и Юра с Верой поженились. Бывший муж на суде заикнулся было о том, что хотел бы сам воспитывать ребёнка и что он всё-таки родной отец в отличие от этого… Но слов этих всерьёз никто не принял… Общаться с сыном Вера бывшему мужу, конечно, не запрещала — только порой становилось непонятным, что же надо было этому вечно недовольному жизнью. Кажется, и в отношении с маленьким сыном «руководили» им уязвлённое самолюбие и желание утвердиться. И мальчик стал слышать о том, какая у него плохая мама — и уж, тем более, дядя Юра. А ребёнок очень любил маму, был привязан к доброму дяде Юре — не верил. И плакал…

В конце концов, пришлось попросить воспитателей детского сада ребёнка отцу не отдавать…

И вот однажды, после несостоявшейся встречи с сыном и мужского разговора с Юрием, пошёл горе — папаша куда глаза глядят, ругая весь белый свет – и вышел не берег Яузы. Зелья он принял, да не так уж много. А дальше… как соскользнула с берега нога, он и сам не понял, настолько быстро всё произошло… В ушах как будто прозвучали выстрелы, промелькнул тот самый дед или его фотография? Он, вроде бы, держал он в руках винтовку и в кого-то стрелял. Вдруг всё исчезло, воцарилась беспросветная мгла – лишь после где-то очень-очень далеко появился край ярко-голубого неба. И вдруг, как будто выходя из мглы, «вырос» огромный Крест, потом два храма – большой белый и маленький деревянный. И мгла отступила!...

Всё скрылось – и бывший Верин муж увидел себя лежащим на земле. Его успели вытащить из воды задержавшиеся на работе строители….

Несколько месяцев спустя послушник Александр, приехав вместе с другими на Бутовский полигон на Патриаршее богослужение, без труда узнал и Крест, и два храма, которые увидел в тот страшный день, когда чудом избежал смерти...

У Веры с Юрием родилась дочка. Младший брат Веры Даниил стал священником, служит в одном из восстановленных московских храмов. Вместе с матушкой Иулией – учителем рисования воспитывают трёх сыновей – один из которых приёмный.

Доктор Елисей и супруга его Пелагея – тоже доктор — трудятся в одном из скорбных стационаров. У них две дочери. Всех детей воспитывают в любви и вере, прививая чувство сострадания и желание помочь. Дай Бог, чтобы наследовали дети наши только лучшее…