Повесть с элементами романа "Ближние и дальние" Часть вторая
Повесть с элементами романа «Ближние и дальние»
Часть вторая «Род благочестивый». (Основная, наверное).
Глава девятая «Через столетие воскресшие».
Как мы помним, на дворе стоял год столетия начала Первого Мирового пожара. Вспомнили, век спустя, незаслуженно забытых, ошельмованных героев Отечества, многие из которых были властью царя Ирода на полигонах смерти истреблены. На Поклонной горе Памятник поставили – и Герою Козьме Крючкову, и Памятник соборный, вглядываясь в который можно без труда узнать конкретных людей – в том числе Великомученицу Елизавету Фёдоровну – вдову убиенного Московского Губернатора, сестру Последней Императрицы.
В тот год прошли по всей России, к корням своим, наконец, обратившейся, конференции – и исторические, и искусству посвящённые.
В этой большой, истинно русской семье немало было и преподавателей, и тех, что с искусством связаны. Ирина, жизнь свою музыке посвятившая, будучи уже на немалом сроке, ездила на историческую конференцию и рассказывала о героях той войны – о предках своих и Николая. В завершении прочитала стихотворение Поэта и Воина Николая Степановича Гумилёва «Война» — потому что оно обо всех, о ком рассказывала, обо всех истинно русских воинах — вне времени.
А с подготовленным ею докладом о создателях духовной музыке Серебряного века через два месяца коллеги выступали – она к тому времени уже мамой стала – её тройняшкам тогда едва месяц исполнился…
Мы же мыслями и душою на век назад перенестись постараемся – и увидеть жизнь замечательных русских людей. А почему именно их, думаю, понятно. Итак…
Помните строки Героя Отечества, Великого Поэта Н.С.Гумилёва о священнике, что «в рясе дырявой умиленно поёт псалом»? Ряса дырявая – оттого что пулями простреляна во время боя.
Вот таким полковым священником был и отец Василий – Василий Михеевич, не раз под пулями шедший, награды получивший. В тот роковой года ему сорок лет исполнилось – за неделю до начала войны, что некогда Великую Россию в пропасть за собой утянет.
Супруга его — сестра милосердия Серафима Сергеевна целыми днями в госпитале трудилась. Серафима! Многие раненые ангелом утешения её называли – потому что с приходом её, от прикосновения её рук сразу легче становилось.
«Милосердная Сестра» — так в песне солдатской пелось. Удостоилась Матушка Серафима и «августейших» сестёр милосердия узреть – одно из самых ярких воспоминаний, что до конца дней осталось.
Старший сын, наречённый в честь Отца Церкви, Тайну Пресвятой Троицы на Вселенском Соборе явившего, — Спиридона хотел по стопам отца идти. В тот год исполнилось юноше пятнадцать. Пошёл как только разрешение получил, в боях заслужил награды – и пуля ни одна по-серьёзному не тронула. Он будет рукоположен уже после трагического переворота, когда ещё машина кровавого террора не в полную мощь «заработала».
Младшему сыну в роковом 1914 году лишь девять лет было. Рано повзрослевший мальчик во всём помогал матери. Наречён младший сын был в честь самого почитаемого на Руси Пророка – Илии. Он, когда вырастет, хирургом станет. И веры не утратит…
А дальше… Да разве не знает кто-нибудь, что для многих слово «священнослужитель» чуть ли не синонимом «прокажённого» стало?! Не для всех, разумеется. Ведь отстоят же рабочие завода Храм Преображения Господня в Богородском! И не только, конечно…
Из таких, истинно русских людей, к тому же из сословия духовного была и сестра милосердия Мария – Мария Георгиевна, потерявшая во время разгула гражданской войны всех и всё. Она и стала матушкой Марией – супругой отца Спиридона.
От всего пережитого, от творящегося вокруг безумия, беснования первенец, родившись, всего час на земле грешной прожил. Через год родился сын, которого нарекли в честь Великомученика, которого бесогоном называют, — Никиты.
Потом на шести месяцах рождённая девочка всего полчаса прожила…
А когда Никите уже восемь лет было, в мир пришёл его младший брат, с которым будут они всю жизнь друг друга поддерживать – словом, настоящими братьями будут. Нарекли младшего в честь отца Церкви, создателя многих трудов духовных — Ефрема Сирина…
Глава десятая «Залп… по Героям Отечества…»
Наступил кровавый тридцать седьмой… За героями Отечества — отцом Василием и отцом Спиридоном пришла под покровом ночи тройка кровавых палачей… И за доктором Ильёй тоже – как же он сын и брат «мракобесов» и «контрреволюционеров»…
Двенадцатилетний Никита встал рядом с отцом и сказал, что пойдёт с ним…
А потом матушка Серафима и матушка Мария с четырёхлетним Ефремом на руках бегали всю ночь, пытаясь хоть что-то узнать. После той ночи…потеряла матушка Мария едва начавшего жить под сердцем младенца…
Утром Никиту отпустили – вернее, просто выбросили на улицу. А отец и дед в тот же день без суда и следствия расстреляны были на полигоне смерти близ села Бутово.
Герои Отечества, орденами отмеченные, — Отец Василий и Отец Спиридон с песнопением «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко…» первыми шагнули под пули озверевших палачей. Отцу Василию уже далеко за шестьдесят было…
Герои Отечества «врагами народа» стали! Как же надо было души, умы людей изуродовать! Из страха «разоблачёнными» быть!...
Герои Отечества! Сколько их таких, что новой власти словно поперёк горла одним своим на этой земле существованием встали!
Невольно вспоминается Герой и Поэт, на стене камеры которого было начертано: «Господи, прости! Иду в последний путь». Отец Василий с ним немного знаком был и всегда восхищался истинно русским, православным офицером – Николаем Степановичем Гумилёвым…
Илью через год отпустили… Никто в этой семье «контрреволюционной деятельности» не признал, никого не оговорил, чести своей не уронил…
На вдов тоже стали смотреть как на «прокажённых» — начальство, но не больные в большинстве своём. Хорошие медсёстры, душевные люди. Да и руки медсестёр всегда нужны были…
Матушка Серафима ещё три с половиной года прожила, всегда стараясь поддерживать тех, кто рядом.
Однажды ночью вдруг увидела она полигон за колючей проволокой, палачей с винтовками, мужа и сына, что прямо в глаза убийцам глядя, с песнопением «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко…» под пули шли. Прозвучал выстрел — и всё во тьму погрузилось. А потом из тьмы появилась радуга, на которой стояли в белых одеяниях отец Василий, отец Спиридон и ещё несколько человек, ей незнакомых…
В ту ночь сердце шестидесятитрёхлетней женщины, всю жизнь добру служившей – женщины, которой, несмотря на все испытания никто возраста её не давал, остановилось. Словно с мужем и сыном под пули шагнула. Палачи и её – светлого ангела милосердия убили… Было это в апреле сорок первого…
А в трагическом июне Илья одним из первых на призывной пункт явился – Родину защищать, как его благочестивые предки, а не власть, родных отнявшую и ему чуть жизнь не поломавшую. Хирурги всегда нужны – а во время военных испытаний – особенно.
В сорок втором, как только восемнадцать исполнилось, пошёл и Никита. Да сколько таких было – истинно русских людей!
Глава одиннадцатая «В горниле испытаний».
Доктор Илья долго не мог супругу найти – сторонились сына и брата «врагов народа».
Женился в двадцать восемь на своей коллеге – да только детей всё не было. Как потом выяснялось, двоих нерождённых убила – ведь замуж-то вышла, чтобы в Столице жить…
Когда пришла за супругом под покровом ночи «тройка», в отличие от свекрови и жены брата, она сразу же отреклась, «заодно» лишив жизни и третьего… Илью это даже не удивило – нисколько. Он всегда мечтал о супруге, похожей на его маму, на жену старшего брата – а в его жизни «суррогат» какой-то получился…
Наверное, всё же для призванного жизни спасать и клятву дающего, грех всего ею совершённого ещё больший… Семьи Господь больше не даровал…
В судьбоносном сорок третьем после ранения был Илья несколько дней в Москве. Тогда и соединились два израненных сердца – вдова слугами антихриста убиенного – сестра милосердия Мария и преданный супругой, круги ада прошедший доктор Илья. Мария Георгиевна была всего лишь на два года старше. Расписали – ведь ему же на фронт уезжать. В тот же день в чудом спасённом Храме, что на Елоховской площади, и обвенчались…
В мае сорок пятого Илья Васильевич и Никита вернулись — Никита всё знал из письма матери. И Ефрем дядю на место отца вставшего принял. Именно — на место вставшего, а не «заменившего» — разве можно близкого человека, как сломанную деталь заменить?!
Вслед за Ильёй Васильевичем племянник тоже врачом стал – и тоже в скорбной больнице всю жизнь трудился. Сколько раз больных у смерти «похищали» — из когтей «вырвали»!
Перед операцией читали молитву или хотя бы тропарь перед Всецарицею. (Думаю, о какой больнице речь, теперь ясно).
Никита на завод поступил и заочно учиться стал. Нелегко приходилось – да знал во имя чего. И способностями Господь не обделил.
На последнем курсе встретил ту, с которой дальше по жизни пойдёт. Инженер Татьяна Дмитриевна перед дипломом консультировала. Была она на пять лет старше – да разве в этом дело?!
Все наши героини, несмотря на порою нечеловеческие испытания, выглядели моложе своих лет. Дело же не в «элитной косметике», а в том, что глаза отражают. Оттого нередко всю жизнь с усердием Богу служившие казались моложе тех, что при помощи уколов и операций думали время «обмануть». Только Бога обмануть нельзя, да и в глазах запечатлённые разврат и злоба, старят, несмотря на все ухищрения.
Была Татьяна тоже дочерью и внучкой «врагов народа», как и Никита. Как и муж её Иван, в начале сорок пятого погибший.
Сын их Петя родился в марте сорок второго — и отца, конечно, помнить не мог. Иван сына всего один раз и видел, когда в сорок четвёртом после ранения несколько дней дома был. Мечтали супруги, как будут после войны сына растить, как будут на заводе трудиться, как появится у Пети братик или сестрёнка…
Не привелось – на мине подорвался Иван в январе сорок пятого…
Тогда – а в начале войны чудом не потеряла Татьяна младенца, чудом мёртвого не родила.
А чтобы «избавиться», чтобы зародившуюся жизнь прервать, как некоторые «сердобольные» советовали «из жалости», и мысли такой ни разу не появилось – и так смерти кругом. Да и предательство это – ведь они с мужем так о ребёнке мечтали! …
Крещение – единственное Таинство, которое в случае крайней необходимости христианин сам совершить может — вот и пришлось Татьяне самой. А как только возможность появилась, принесла сына в Храм — тот самый, что в Елохове...
Не было мысли у Никиты, что надо, как некоторые «советовали», свободную, без «хвоста» искать. (Мерзкие слова – человека недостойные).
Встретились родственные души – и до конца дней вместе будут.
Глава двенадцатая «Новые ростки любви»
Петя сразу принял чистого сердцем, честного, доброго Никиту – детей обмануть трудно – невозможно, наверное…
Почти сразу обвенчались супруги в Храме цвета зари, что в Богородском — в Храме, который отстояли в годы богоборчества рабочие завода, пригрозив забастовкой. Среди них были и родные Татьяны, и сама она – совсем юная…
Никита Спиридонович с Петром и через много лет всегда друзьями оставались.
А когда Пете десять лет исполнилось, в мир пришёл младший брат его Павел.
Братья достойными людьми выросли – нашли себя в жизни и детей своих хорошо воспитали. Был всегда перед ними благочестивый пример родителей и подвиг предков – отца Василия и отца Спиридона. Был пример Героев Отечества и Воинов Христовых, смерть от пуль богоборцев принявших, — никогда от детей того не скрывали. И, конечно, об убиенном на поле брани Иване — отце Петра помнили…
А теперь возвратимся на несколько лет назад – в первый послевоенный год. У мамы Никиты и Ефрема Марии и дяди, на место отца вставшего Ильи, дочка родилась. Марии тогда уже сорок три было, супругу её — сорок один. Дождались всё-таки! …
Взрослый уже Никита – ему тогда почти двадцать один год был — и тринадцатилетний Ефрем всегда с особым трепетом к младшей сестрёнке относились. И нарекли девочку в честь младшей из трёх Сестёр-Мучениц – Любовью. Разумно любя, всей семьёй и воспитывали…
Люба – Любовь Ильинична всю жизнь русскую словесность преподавала.
В восемнадцать лет отвергла она ухаживания «отпрыска» сильных мира сего. Привлекла пресыщенного утехами бренной жизни красавица-славянка с косой ниже пояса цвета луны, с «нездешними» глазами, звёзды напоминающими. А главное – характером, убеждениями на окружение его так не похожая.
Да только расценивал он Любу как некий «трофей» что ли… хотя и жениться вроде хотел…
А родители его ярыми безбожниками были и на внучку расстрелянного «врага народа» и «мракобеса» словно свысока смотрели, хотя особенно и не возражали. Да только девушке, знавшей и почитавшей корни свои, знавшей, что самые близкие ей люди пережили, не нужна была такая семья — и избалованный «кандидат в женихи» прежде всего…
Муж Любови Ильиничны — преподаватель математики Юрий Георгиевич. Поженились, когда она на 4 курс перешла, а он был начинающим преподавателем техникума.
И сам Юрий Георгиевич, и отец — Георгий Данилович, и брат-близнец Егор Георгиевич – преподаватель физики в честь Великомученика Георгия крещены.
Родители – Георгий Данилович и Александра Елисеевна – были истинно русскими людьми, «болезнью» богоборчества не «заразившимися». Были они из тех рабочих завода «Красный Богатырь», что не дали село Богородское Святыни лишить.
Чудом ареста избежали – хотя были уже готовы – особенно отец, как «активист» среди защитников. А потом, тоже чудом, когда Георгий Данилович на фронт ушёл, сохранила Александра Елисеевна своих близнецов – не потеряла, не родила мёртвыми…
Родители по-хорошему сыновьями своими гордились, а сыновья были безмерно благодарны отцу и матери за то, что научили трудиться, не роптать и от «ветра не гнуться»…
Юрий Георгиевич – доктор наук, брат его – кандидат. Защитили кандидатскую и Любовь Ильинична, и подруга её — Клавдия Семёновна, супругой Егора ставшая. На свадьбе Любы и Юрия познакомились – а через полгода новая семья родилась.
Преподавали все четверо – кто-то в институте, кто-то – в техникуме, кто-то совмещал.
У Любови Ильиничны и Юрия Георгиевича две дочери – Наталия и Юлия. Родились сёстры в один и тот же день с разницей в год — так что дни рождения всегда вместе отмечали. И дружили, как сёстрам заповедано.
А у другой супружеской пары дочь Татьяна и сын Дмитрий — на полтора года младше.
Все хорошими людьми стали – и детей достойно воспитали. А ещё – никогда не забывали прародителей, за Веру Православную страдания претерпевших, за Истину жизни отдавших...
Только рассказать о каждом – ни времени, ни «пространства» повествования нашего недостанет…
А ещё: мы вроде бы забыли о среднем брате Ефреме?! Нет, не забыли – а рассказываем после всех – потому, что Ефрем – Ефрем Спиридонович нам особенно важен. Почему? Возможно, кто-то уже догадался, вспоминая начало повествования – крещаемых в Храме цвета зари, что в Ирининском переулке, младенцев-тройняшек и стоящих рядом прекрасных лицом и душою родителей.
Глава тринадцатая «Судьбоносная встреча»
Итак, напомним, что Ефрем вслед за дядей Ильёй Васильевичем, что после войны «на место отца встал», тоже нашёл призвание в том, чтобы людей спасать, нередко «из когтей смерти вырывая». И тоже в скорбном стационаре трудился, читая перед операцией молитву или хотя бы тропарь Всецарице.
Девушки знакомые были, конечно… Но как только слышал потомок за веру убиенных
о «врагах народа», об «опиуме церковников», о том, что «правильно Царскую Семью и всяких там князей расстреляли» (тогда ещё о секте хасидов, ритуальными ножами Россию обезглавивших, не знали или не говорили вслух), всё общение разом и прекращалось. Кто «враги народа»?! Его отец и дед — Герои Отечества, его дядя, нередко людей на самом «краю» жизни спасающий?!
Вспоминались рассказы бабушки Серафимы о Царице, Великой Княгине Елизавете, о Царевнах. Чем они, сёстры милосердия, раненых выхаживавшие, такую ненависть заслужили?!
Короче, продолжать отношения становилось незачем …
Однажды возвращался доктор Ефрем с дежурства. В тот день, вопреки всем прогнозам, решил он больного прооперировать – последний шанс дать. И победил! А потом на несколько часов задержался в больнице, пока пациенту легче не стало…
В автобусе напротив ехала черноволосая красавица, с увлечением читая стихи А.А. Фета. Тёмные глаза выражали сосредоточенность, восхищение, доброжелательность.
Лицом была она похожа на главную героиню повести «Гранатовый браслет» А.И.Куприна. Ефрему образ этот много лет назад сразу в душу запал. Красота, благородство, отсутствие высокомерия, умение сострадать. Только понять не мог, как можно, пусть и к самом-самой замечательной женщине словами Главной Молитвы обращаться — всё-таки сын и внук священника…
Будучи человеком скромным, в уважении к женщине воспитанным, стал Ефрем повод искать, чтобы разговор завести и девушку не оскорбить – стал вспоминать стихи русской классики…
Всё разрешилось словно само собою. На остановке вошёл изрядно зельем разгорячённый – и сразу к девушке направился. Пришлось осадить. Ефрем, разумеется, заступился бы, и не имея личного «интереса» — а тут словно всё изначально предначертано было.
Удивительно, непостижимо – но имя черноволосой красавицы было таким же, как у той самой литературной героини — Вера. Училась она на третьем курсе филфака.
Молодой человек каким-то шестым чувством родственную душу ощутил – похожее произошло и с Верой.
Помните романс «Не обмани»? Может быть, тогда Ефрем строк этих не знал – но переживал нечто подобное. Неужели такая девушка может вновь стать причиной разочарования, разуверения?! Ведь молодой доктор уже недели через две готов был с Верой жизнь свою соединить…
И тогда рассказал Ефрем и о бабушке Серафиме, трудившейся в госпитале с Августейшими Сестрами Милосердия, и о шагнувших под пули с песнопением «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко…» на полигоне смертиотце и деде…
Слава Богу! Никаких речей кощунственных молодой человек не услышал – Вера внимала каждому слову – а потом вдруг разрыдалась – и не только из чувства сострадания! …
Рассказанное после девушкой потрясло Ефрема и окончательно укрепило намерение связать с Верой свою жизнь…
А потому пришло время вернуться на несколько лет назад – в детство черноволосой красавицы, студентки филфака и просто хорошего, чистого человека…
Глава четырнадцатая «Из когтей зверя спасённая»
Родилась Вера на исходе окаянного тридцать седьмого. Отца почти не помнила – его через два года не стало – зато помнила, что от матери ни одного слова доброго не слышала, с самого детства понимала, что рождение её не в радость было. А однажды «мать», изрядно зелья принявшая, жестоко избила дочку за то, что принесла откуда-то почти по листам рассыпавшуюся книгу, в которой Господь, Матерь Божия и ангелы нарисованы были.
Побои сопровождались блудной бранью, проклятьями, криками «откуда такая взялась» и «пожеланием», чтобы у «такой» детей никогда не было. Словно бес внутри кричал!…
Прибежавшие на крик соседи остановили озверевшую «самку» — прощу извинения – других слов такие не заслуживают – увели восьмилетнюю Веру и милицию вызвали.
Дело было в рабочем посёлке – и побежала избитая, заплаканная девочка к тёте Фире — младшей сестре «матери». Тётя Фира с мужем Петром (да-да, как Святые Супруги Древней Руси) давно хотели племянницу забрать – уже документы собирали, к суду готовились, зная, что племянница «матери» своей не нужна – что та просто «избавиться» в своё время не успела. Но чтобы вот так…Теперь уж всё разом решилось…
Приехавший участковый составил протокол и сказал, что сделает всё, чтобы эту…родительских прав лишили. А ещё, что если не прекратит она «беситься», отвезёт в участок. Было видно, что страж порядка едва себя сдерживал – ведь на службе как — никак.
Утром побежала, слегка протрезвев, к сестре – «поговорить». Едва сдерживая переполнявший его гнев – мужику бы врезал со всей силы, а здесь вроде бы неудобно – выпроводил Пётр её за дверь и сказал, что Вера у них останется. Хватит над ребёнком издеваться…
Изрыгая проклятья, «родственница» удалилась, а вечером за Супругами пришли по доносу — была вторая «волна» репрессий. Не посмотрели ни на боевые заслуги Петра, ни на награды супруги его, всю войну в госпитале сутками трудившейся, ни на измученную девочку… Донос «обиженная мамаша» написала…
Веру забрала соседка Петра и Февронии – тётя Люба – о ней несколько позже. И сказала, что сама готова взять столько выстрадавшую девочку.
В тот же вечер по доносу пришли и за уважаемым всеми участковым Иваном Михайловичем – Ветераном, орденоносцем, чудом не погибшим, чудом инвалидом не ставшим...
Но всё же не тридцать седьмой на дворе стоял… Феврония вернулась поздно ночью.
Утром отпустили и Ивана Михайловича – и даже с должности не сняли. Тётя и племянница весь день пытались что-нибудь о Петре узнать… А вечером и он домой вернулся…
Глава пятнадцатая «Дважды «рождённые».
Прошло недели две, наверное. Тётя Фира с работы вернулась — стали вместе с племянницей ужин готовить — Вера любила тёте помогать. Скоро дядя Петя с работы прийти должен был. (Кстати, тётя была старше племянницы всего на четырнадцать лет, а дядя — на двадцать). А ещё тётя и племянница за работой стихи вспоминали…
Вдруг в дверь постучали — на пороге стояла зелья изрядно принявшая «биологическая мать» Веры. Стала она обеих поносить словами непотребными, «поставив даже в упрёк», что дочка не на свою «мать», а на «тётку блаженную похожа». Похожа — как мы помним, были у Веры, как у героини «Гранатового браслета», чёрные волосы, и глаза темно-карими – почти чёрными были. И у тёти её Февронии волосы были тёмно-каштановыми – немного светлее, и глаза были тёмными – тёмно-малахитовыми. И чертами лица похожими были тётя с племянницей. А главное – душою. Это больше всего и бесило ту, которая Бога и самых близких людей предала…
Возвращавшийся с работы Пётр ещё снизу шум услышал и прибежал, прибежала на шум и та самая тётя Люба. Никакие «увещевания» не помогали. В конце концов дядя Петя просто едва державшуюся на ногах «родственницу» на руках вниз отнёс и на улицу выставил… А потом…
Настало время кое о чём поведать…
_________________________________________________
Итак, как мы помним, родилась Вера — «чадо нежеланное» на исходе окаянного тридцать седьмого. А случившееся за несколько месяцев до того…страшная быль и чудо в одночасье…
Был Престольный Праздник чудом уцелевшего маленького деревянного Храма в честь Образа Казанского Матери Божией. Решили всё-таки крестным ходом вокруг любимой Святыни уцелевшей пойти…
Вдруг появились… с автоматами… В идущих с хоругвями и иконами, среди которых и дети, и женщины, и старики были, несколько залпов выпустили! Путь Хода Крестного в одно мгновение в кровавый превратился «путь»… Шли они священника и дьякона арестовывать и храм закрывать – да на Крестный Ход «наскочили»...
Вдруг разразилась страшная гроза — хоть вроде бы ничто не предвещало. И в одного из палачей … ударила молния!...
Храм не разрушили, а убиенных похоронили и стали тайно почитать как мучеников…
Но когда стали тела подбирать – нельзя о них сказать «трупы» — двое каким-то чудом необъяснимым только ранеными оказались! Отрикошетили пули, наверное…
Эти двое, что в хоре пели, были двадцатилетний, две недели назад со срочной службы в армии вернувшийся сын Дьякона и четырнадцатилетняя дочь Священника. Так и пролежали без сознания до вечера рядом с убиенными близкими людьми. Врачи и медсёстры втайне уважали и батюшку, и дьякона, да и просто были людьми, долг свой выполняющими — бились за жизнь чудом от пуль не погибших — некоторые, наверное, про себя молились. Почти не верилось, что юноша выживет, с девочкой чуть-чуть легче было – видимо стреляли в них из разных мест…
Да выжил юноша по Милости Божией, даже инвалидом не стал. И девочка выжила и на ноги встала. Об этом — в тот день случившемся, и через много лет как о чуде вспоминали.
А палачи о них не вспомнили – не представляли, что кто-то живым остался. Да и молнией «кару получившего» хоронить надо было…
Этими чудом спасёнными — второй раз «рождёнными» были сын дьякона Михея Пётр и дочь священника — отца Василия Феврония. А двое младших братьев Петра вместе с родителями от пуль палачей смерть во время Крестного Хода приняли. Одному было семнадцать, другому – четырнадцать…
Пётр, несмотря на молодость, был уже знаменитым краснодеревщиком – талан от Бога и желание трудиться! И для Храма любимого сделал немало.
Феврония с ранних лет кружева плести научилась, а ещё шила прекрасно – тоже Дар Божий. И для Храма, конечно, шила…
А породившая на свет Веру, значит…тоже дочерью священника была?! К великой скорби, да. Вырождение, «отродие», отрекшаяся от Бога, от совести, стала она одной из тех, что на гребне мутной волны, на крови братоубийственной распри, на уничтожении народа русского «поднялись».
Когда расстреляли с хоругвями, с иконами идущих, носила она «под сердцем» чадо нежеланное. «Под сердцем» — нет, это не о ней, не о таких – под сердцем с любовью носят – а она всё время себя ругала, что от «приплода избавиться» не успела.
Муж «под стать» – расписались, когда уже, как говорят «такие», «живот на нос полез»…
Но самое – самое страшное – то, что и произнести сил недостаёт … Помните, что палачи, Крестный Ход в кровавую дорогу смерти превратившие, шли священника и дьякона арестовывать и храм закрывать?! Шли «по доносу». А донос … нелюбимое чадо носившая написала!.. На родного отца и хорошего друга его, не раз людям помогавших! Написала «за контрреволюционную деятельность» — а по сути за то, что отговорили чадо невинное, нерождённое жизни не лишать (Она потом лишит нескольких – и от «мужа законного», и от «проезжих молодцов»). И за то, что русоволосый красавец Пётр, который был лишь на три недели моложе, на взгляды её похотливые «не ответил». И за то ещё, что «эту блаженную Фирку» больше любили, как считала «старшая сестра» по неразумению …
Оставшиеся в живых родные Петра понимали, что девочке со старшей сестрой жизни не будет, а потому в свой дом взяли. (О том, что сестра её донос на родного отца написала, тогда ещё никто не знал).
Феврония школу окончила, трудиться начала. Когда исполнилось ей восемнадцать, они с Петром расписались и обвенчались — тайно, конечно, но не сделать этого не могли.
В знаменитом Храме Богоявления, что в Елохове, свершилось Таинство. Было это… в начале июня 1941…
Когда уходил Пётр на войну, поклялись супруги, что, если живы останутся, всегда будут, в Память о родителя убиенных, всем, в беду попавшим, помогать. А ещё постараются, если сестра Февронии не одумается, забрать к себе племянницу. Однажды Феврония тайком малышку окрестила – но никто о том до поры не знал…
Рассказали племяннице сразу после того, как чудом вернулись, «волной беззакония» не смытые. Решили, что пора – была Вера девочкой доброй и умной – не успела, к счастью, «мамаша, душу ребёнка искалечить — тоже, благодаря чистой сердцем тёте. Тогда же рассказали племяннице о погибших бабушке с дедушкой, обо всех, что во время Крестного хода жизнь за Христа отдали. Потом супруги вместе с племянницей на могилу ходили. Умолчали пока только… Об этом несколько позже…
А ещё на следующий день пошли супруги узнать о судьбе участкового Ивана Михайловича – пошли в отделение – да там его и увидели. Его, как мы помним, ещё раньше Петра отпустили и с должности не сняли. Иван Михайлович тоже накануне пытался Петра разыскать… Потом дружили семьями…
А кем же был т.н. Верин «отец», которого она не помнила?! Хорошо, наверное, что не помнила…
Он приказы по отношению «врагов народа» в исполнение приводил. А после «нервное напряжение» водкой «снимал» — да в пьяном угаре и жизнь свою никчемную закончил – под машину попал. Было это в июне сорокового...
Во время войны Феврония сестре помогала – вернее племяннице – нередко девочка у тёти ночевала. Сестра принимать помощь вынуждена была — только никакой благодарности никогда не чувствовала. А ещё сестре завидовала… Как мы помним, о совершённом ею предательстве никто тогда не знал…
Вера пошла в школу в предпоследний военный год – собирала её в основном тётя Фира. Благодаря тёте, наверное, и училась хорошо.
Прогремели Победные залпы — и вскоре вернулся Пётр. Стали супруги документы собирать, чтобы племянницу к себе забрать – сестра всё чаще стала к зелью «прикладываться». Ну а потом, как мы помним, случилось то, после чего Вера осталась жить с тётей и дядей, в честь Святых Благоверных Князей-Супругов наречённых.
Глава шестнадцатая. «Убившее предательство».
Сдерживаясь из последних сил, стараясь даже голос не повышать, Пётр настоятельно посоветовал «родственнице» домой идти и проспаться…И тут словно бес в ней кричать начал, как в тот роковой день, когда Вера от «мамашиных» побоев к тёте с дядей убежала. К уговорам – именно уговорам — присоединилась и сбежавшая вниз тётя Люба — только безуспешно. На весь дом крик раздавался: «Как жалко, что «этих» и «поганого участкового» так быстро отпустили». О том, что «если бы от Верки, как потом от трёх, избавилась, мужика бы давно нашла». Пётр и тётя Люба пытались ей рот закрыть – да не получалось. И «почему Петька эту Фирку блаженную выбрал»?! Феврония от рождения лицом ни хуже, ни лучше «сестры» была. Только у старшей глаза злобу и хитрость выражали, а потом ещё и водка уродства «прибавила»; а у младшей в глазах доброта светилась – даже после того, как «за краем» гибели «побывала». На Февронию многие заглядывались, да знали, что она Петру верна — верна их общей памяти и скорби…
И, наконец, выкрикнула «сестра» самое страшное — «почему их — Петра и Февронию тогда с этими «убогими» не пристрелили и церковь не снесли». (Всё это – относительно «пристойный» перевод озверевшей пьяницей в тот вечер произносимого). Все в ужас пришли – поняли, по чьей вине сиротами в юном возрасте стали; поняли, почему в них и в самых близких, любимых людей стреляли… Тогда уж Пётр просто за дверь «родственницу» вытолкал…
Всё поняла и столько за восемь с половиной лет выстрадавшая Вера. То, что «матери» не нужна, девочка понимала, наверное, с раннего детства. Как «от детей избавляются», девочка Слава Богу не понимала. Но то, что по вине родившей её на свет добрые, любимые тётя Фира и дядя Петя чудом не погибли; что «мать» виновата в смерти бабушки с дедушкой и родителей дяди Пети, стало для ребёнка шоком.
Очень редко плакавшая девочка разрыдалась и бросилась на колени перед супругами, прося прощения за «мать». Феврония, Пётр и тётя Люба подняли девочку, тётя Фира, обняв племянницу, говорила, что никакой вины её нет и быть не может. О том, что сама девочка тоже жертвой предательства стала; что они любят Верочку по-прежнему, что она всегда с ними будет. Вторили и супруг, и тётя Люба. Пришлось первый раз в жизни девочке успокоительное дать.
Наконец, Верочка уснула… Феврония, ради племянницы державшаяся, вдруг словно дара речи лишилась. Она сидела, уставившись в одну точку, из глаз лились слёзы – безо всяких рыданий. Словно не могла, не в силах была во всё случившееся поверить.
Как могла сестра, пусть и такая, никчемная, — убийцей родителей стать – их с Февронией родителей?!!! И всей семьи Петра. Убийцей всех близких людей — всех, что тогда рядом с ними с иконами, с хоругвями шли. Да и самих супругов тоже – ведь в живых-то чудом великим остались!
Оказывается, по её доносу две недели назад и за самим супругами, и за участковым Иваном Михайловичем пришли! Пётр и тётя Люба что-то говорили, стараясь успокоить… И вдруг Февронии плохо стала – за живот схватилась…
А теперь скажем о том, о чём ранее недосказали — под сердцем Февронии новая жизнь зарождалась. Тогда, две недели назад, её потому и отпустили почти сразу. (В тридцать седьмом, наверное, сей аргумент не «помог бы»). В тот вечер хотели Вере рассказать — она так хотела братика или сестрёнку – а лучше всех сразу. Получается, хорошо, что сказать не успели…
Тогда в ночь ареста Феврония всё пережила, а теперь от пережитого потрясения… младенца потеряла. Значит, на старшей «сестре» ещё одна смерть – смерть младенца невинного!...
Глава семнадцатая «Помощь Благодатная»
Приехала скорая помощь – Февронию срочно в больницу надо было – чем скорее, тем лучше. Пётр поехал с супругой, а соседку — тётю Любу попросили с Верой остаться. Сорокапятилетняя Любовь Васильевна была учителем начальных классов. Всегда избегала она «антирелигиозных бесед» — не по душе были. Совсем юной вышла Люба замуж за лётчика — лётчиками и оба сына стали… Да всех война отняла…
Жила Любовь Васильевна здесь недавно — но про Новомучеников Неявленных, про чудом от смерти спасённых детей батюшки и дьякона знала – и относилась к ним с большим уважением. А светлые душою Супруги стали для неё как дети…
Среди дежуривших была и та Сестра Милосердия Елизавета Федотовна – к ней больше подходит «Сестра Милосердия» – которая тогда, девять лет назад, чудом под пулями уцелевших Петра и Февронию вместе с хирургами из лап смерти вырывала…
Сражаться со смертью пришлось и ныне – осложнения какие-то начались. Прочитав шёпотом молитву, – не «молча», как в окаянном тридцать седьмом, приступили целители к своему делу — делу спасения. Борьба со смертью продолжалась всю ночь…
Пётр не уходил, в больничном садике, – дело было летом – «приговора» ожидая. Пусть только жива останется – они будут Веру воспитывать, усыновят сироту, только бы осталась живою! Кажется, никогда ещё не находил Пётр столь «пронзительных слов» для молитвы! …
Под утро усталость буквально свалила его — присев на скамейке у входа, забылся он на несколько минут – и вдруг… то ли сон это был – то ли было видение…
Распахнулись двери больничные — и вышли словно по воздуху Супруги в одеяниях Княжеских. Выросший в семье дьякона, узнал Пётр Благоверных Князей Муромских. Смотрели они с любовью – и от взгляда их боль раны кровоточащей стихала.
«Не умрёт супруга твоя – вам ещё троих поднять на ноги надо», — произнесла Княгиня.
А после словно свет погас… а когда мрак рассеялся, увидел себя Пётр на цветущем лугу рядом с лесом. И шёл ему навстречу Светлый Старец в монашеском облачении – Пётр, конечно, не мог не узнать Преподобного Сергия. А рядом с Преподобным шёл светлый мальчик, за руку Старца держась. «Это – сын твой», произнёс Святой Сергий. А потом появилась Высокая Красивая Женщина в белом одеянии с удивительными, источающими любовь очами – её Пётр не знал. На руках несла она девочку с небесно-синими глазами. «Это — дочь твоя» — тихо произнесла женщина в белом...
Ринулся Пётр вперёд, чтобы приблизиться – да ноги словно к земле приросли; хотел что-то сказать, спросить — да словно к нёбу прирос язык. Наконец, сумел лишь прошептать: «Кто ты»?! … «Елизавета Фёдоровна» — так же тихо произнесла женщина в белом…
Вдруг всё погрузилось во мрак – пред глазами возникла страшная, ужасающая картина. Тёмный лес, зияющая чернотой глубокая яма, сборище омерзительных существ, выкрикивающих «грязные», богохульные слова и в яму кого-то толкающих… Взрыв … Потом всё стихло – и отовсюду, разрывая зловещий мрак, полился золотой свет – нездешний – такой только на иконах бывает – и послышались звуки Херувимской Песни…
Пётр очнулся. Уже начинало светать. Он побежал в больничный корпус – но лишь приблизился к крыльцу — как дверь отворилась — и вышла Сестра Милосердия Елизавета Федотовна.
«Жива! Жива»! – только и сумела произнести сильно взволнованная, потрясённая чем-то женщина.
Елизавета Федотовна рассказала, что несколько минут назад пришла в себя Феврония – глаза открыла и вдруг села на кровати и глаза устремила на дверь. Словно видела кого-то, никому больше незримого.
Петру на несколько минут разрешили к супруге войти. Недавно бывшая на волосок от смерти, Феврония сидела на кровати. Она рассказала Петру, что увидела их Покровителей Святых – Князей Благоверных Петра и Февронию, а рядом Преподобного Сергия и небывалой красоты Женщину в одеянии белом. «Вам с супругом троих на ноги поднимать», — услышала Феврония из уст Благоверной Княгини, в честь которой имя при Крещении получила. Видение исчезло – а Феврония почувствовала, как тело теплотой наливается, почувствовала, что встать на ноги может, хотя несколько минут назад за жизнь её опасались. Елизавет Федотовна «собеседников» не видела, слов Княгини не слышала – она лишь увидела, как на ноги встала всю ночь без сознания пролежавшая Феврония. Потрясённая увиденным, побежала Петра обрадовать. Всё, в ту ночь произошедшее, кажется, ни у кого всё ещё в голове не укладывалось…
Сестра Милосердия и супруг её Николай Егорович – ветеран, танкист, а ныне водитель скорой помощи никогда богоборцами не были. (Кстати, он тогда дежурил и Февронию в больницу вёз).
А после той ночи они с супругой постоянно в храм ходить стали – и обвенчались в Храме Преображения, что в Богородском, который много лет назад рабочие от разорения спасли…
Феврония сразу же о племяннице спросила и хотела даже домой уйти – раз всё обошлось — но и супруг, и Елизавета Федотовна настояли, чтобы до конца выздоровела сначала, а вечером Пётр вместе с Верой придёт… Через три дня была Феврония дома…
Глава восемнадцатая «По вере и по делам».
В тот вечер, когда по вине старшей «сестры» Феврония в больницу попала, Верочка скоро проснулась. Узнав от Любови Васильевны, что тётя в больнице, (о потерянном младенце девочке, конечно, не сказали — пришлось сказать про неожиданное обострение аппендикса) хотела сама сразу в больницу бежать. Еле уговорила соседка, которую Вера бабушкой называла, подождать до утра. А утром или дядя Петя вернётся, или вместе к тёте пойдут – больница была недалеко. А потом Любовь Васильевна с Верой молиться за тётю Фиру стали — своим словами – от сердца.
Глаз не смыкали почти до утра. Когда же всё-таки свалил Верочку сон, увидела она себя перед высоким Храмом солнечного света – словно золото, сиявшим. Хотела войти — да дверь слишком тяжёлой оказалась. И вдруг распахнулась дверь – и вышли из неё, словно земли не касаясь, три красивые девочки с удивительными карими глазами и каштановыми волосами. За ними шла женщина с такими же глазами карими, с такими же волосами каштановыми. (Наверное, все поняли – этих Святых и в годы безбожной власти знали). Смотрели они с любовью и состраданием. А потом подошла к Вере Старшая, обняла и сказала: «Не плачь. Твоя тётя скоро вернётся. Тётя и дядя тебя любят. А ещё — будут у тебя брат и сестра»…
Вера проснулась – за окном брезжил рассвет. У стола, положив голову на руки, спала Любовь Васильевна.
На цыпочках, чтобы не разбудить, вышла Вера за дверь – в ту ночь уснули, не раздеваясь, — а потом вышла на улицу и в больницу побежала.
Все чувства, все помыслы были поглощены во сне увиденным. Вспоминались слова Святой Отроковицы-Мученицы – от них в душе надежда теплилась. Пели птицы, на ясном небе играло лучами только что взошедшее солнце. День обещал быть ясным, как это лазурное небо…
Навстречу шёл радостный дядя Петя! …
Вера, волнуясь, рассказала о том, что во сне явлено было. Рассказал и Пётр – и о том, что сам увидел, и о том, что от супруги услышал. А потом и Любови Васильевне рассказали, конечно. А вечером втроём Февронию в больнице навестили…
В ту ночь была явлена милость великая тем, для кого «узкая тропинка» к Богу сорной травой и кустарником колючим не заросла…
Только вряд ли сможет Феврония когда-нибудь чадо родить… Но о том, чтобы оставить супругу и мысли у Петра не возникало. «Пусть только жива останется», — молился он Господу, Матери Божией, Святым Благоверным Супругам. Не у неё нет детей – у них нет. В Церкви же обет верности пред Алтарём давали.
И как это нет детей?! Верочку вырастить надо! А сколько в годину военную сиротами остались?! Помнил Пётр и о скорбях, навсегда супругов соединивших, о родителях убиенных и о двух убиенных младших братьях Петра. Об обещании друг другу данном. Помнил Пётр и слова Писания о том, что оставивший супругу, не обвинённую прелюбодеянии, сам прелюбодеем становится, как помнил их живший много веков назад Князь Пётр.
Всё это сказано, скорее, для испорченных «либеральными ценностями», а супруги истинными христианами были. И мысли о том, чтобы другую — для чадородия искать, у Петра никогда не возникало.
А главное — помнили всё время об увиденном и услышанным в ту ночь, когда Февронию у смерти отнимали. Значит есть дети, которые их ждут?! Значит для того Господь в окаянном тридцать седьмом Петру и Февронии по пулями палачей жизнь сохранил?! Святые обманывать не могут…
Стали супруги о родных запросы отправлять… Очень скоро всё решится, а пока…
На Казанскую в тот любимый деревянный Храм, что в окаянном тридцать седьмом чудом погибели избежал, пошли. А в конце июля собралась Любовь Васильевна в возрождающуюся обитель Преподобного Сергия. И Вера с ней попросилась. Помолились перед мощами Игумена Земли Русской, в храме с уборкой помогли, а на обратном пути вышли на станции «Клязьма», чтобы в одноименной реке искупаться. Возвращались уже ближе к вечеру...
Вдруг в электричку вошёл инвалид с орденами – вместо одной ноги деревяшка. Пел он под гармонь о землянке, где «бьётся в тесной печурке огонь». Хорошо пел — и голос Любови Васильевне знакомым показался. Как и все в вагоне, дали наши героини инвалиду горсть медяков – больше уже не было…
И вдруг узнала Любовь Васильевна своего бывшего одноклассника Ивана. Был когда-то он влюблён в свою одноклассницу – да разошлись их пути, у каждого своя семья появилась. А потом всех война отняла. Иван — Иван Викторович в сражении ногу потерял, да и самого еле у смерти отняли...
В тот вечер позвала Любовь Васильевна бывшего одноклассника с собой. Пётр помог на работу устроиться – у Ивана Викторовича, как и у Петра, к дереву особый дар был…
Стали Иван Викторович и Любовь Васильевна одной семьёй жить. А Вера вскоре стала фронтовика дедушкой Ваней величать. Со временем Ивану Викторовичу и протез более «цивилизованный» сделали…
Есть у поэта М.И.Цветаевой в трагически известном «Лебедином стане» такое словосочетание «славные обломки» — о Белой Гвардии, конечно.
Только не хочется при всём уважении к поэту слова эти к нашим героям относить.
Соединились, чтобы людьми оставаться, роднички, почти высушенные, но всё-таки не заглохшие. Корни русские, православные, что не удалось ни войнам, ни совершающим геноцид собственного народа выкорчевать, дали ростки благодатные. И детей своих благочестивыми воспитают…
_____________________________________________________________
А что же стало с той, что Веру на свет родила, по чьей вине погибло чадо нерождённое и сестра младшая на краю гибели была?! …
В тот же день, когда вернулся Пётр с радостной вестью, пришёл к ним уже знакомый нам участковый – Иван Михайлович. Он рассказал, что ночью «мамашу» Веры мёртвую в пруду выловили. Судя по всему, приняла она запредельно. Пришлось Петру на опознание идти.
Помните, как скандалить она приходила?! А ради чего?! Дочь ей не нужна была с самого начала. У одержимых ненавистью «логики» быть не может — ненависть только разрушает и убивает. И для этой «женщины» непереносимым было само существование чистых сердцем, умеющих любить и сострадать, души живой не утративших.
Вот и свершилось то, что убийца своих родителей, родителей и братьев Петра, убийца трёх своих нерождённых младенцев и младенца Петра и Февронии, желавшая смерти сестре, её супругу, да и собственной дочери, бесславно закончила свою никчемную жизнь. Свершилось это в ночь с 17 на 18 июля – в День Памяти Преподобного Сергия Радонежского…
Пройдут десятилетия – и будет Святая Церковь вспоминать в этот День не только Игумена Земли Русской, но и Мучениц Алапаевских – Великую Княгиню Елизавету Фёдоровну — «Игуменью Русской Земли», какназвал её один из священников, и все скорби Рода Царского разделившуюИнокиню Варвару…
В ту ночь совершавшие чёрное дело своё бесы, когда толкали Мучеников в заброшенную шахту, сопровождая кровавое действо блудной бранью, думали, что свидетелей тому нет. Только стал свидетелем убийства поздно возвращавшийся домой крестьянин. Свидетелем убийства и Подвига Мученического — из недр шахты, ставшей общей могилой, звуки херувимской раздавались…
А потом шёпотом земля полнилась…
Супруги, в честь Благоверной Княжеской Четы наречённые, доживут до Прославления Мучеников…
Глава девятнадцатая. «Свершилось»…
А пока возвратимся в первый послевоенный год.
Помните, что супруги после в ту июльскую ночь явленного стали запросы посылать?
Очень скоро в одном из детским домов нашёлся четырёхлетний мальчик, отец которого погиб на фронте, а мама — при бомбёжке. Самого чудом спасли бежавшие в бомбоубежище женщины. Погибшим отцом был двоюродный брат Петра…
Поехали всей семьёй — вместе с Верой…
Светло-русый мальчик смотрел на них выразительными серыми глазами. Смотрел как-то не по-детски, словно узнал родных людей, которых не только помнить, но и видеть никогда не мог.
Пётр был поражён удивительным сходством — ребёнок словно из сна, в ту ночь судьбоносную ночь увиденного, явился.
И тем ещё поражён, насколько мальчик напоминал самого Петра в детстве – разве так бывает?!
А находился детский дом в Сергиевом Посаде, что долгие годы Загорском не по праву называть будут…
А потом — недели две надели — в одном из детских домов Москвы нашлась двухлетняя девочка.
Отец погиб незадолго до её рождения – а потом снаряд в роддом попал…
Погибла только что дитя родившая мама, так дочку и не увидев, – а младенец каким-то чудом уцелел…
Той, что не привелось дитя своё увидеть, была троюродная сестра Февронии...
Удивительные глаза цвета звёзд и золотом сияющие волосы – словно ангел с забытых дореволюционных открыток. И лицом немного походила девочка и на Февронию, и на Верочку – только волосы светлые.
Если бы ещё такой красавице светлое платьице…
Платьице Феврония, конечно, сшила. Но никогда ни для кого в этой семье не станет одежда и красота внешняя главным…
Верочка с радостью возилась с малышами — они были ей братом и сестрой, о которых девочка всегда мечтала. Они вместе с благочестивыми тётей и дядей, в честь Святых Благоверных Супругов наречённых, стали для Веры настоящей семьёй.
Уже повзрослев, нередко думала Вера том, что ждало бы её рядом с её «биологической мамашей»… Спас Господь…
Дети супругов благочестивых всегда родителями считали, а Веру старшей сестрой — и слушались, почти как маму и папу.
Потом, когда подросли, пришлось сказать, конечно, что сестра двоюродная – ведь, как мы помним, тётя Фира всего на четырнадцать лет старше была. И что родители Веры погибли – так ведь это правдой было. Погибли — только по-иному…
Дети никогда не узнают, что прекрасные лицом и душою Феврония и Пётр не из роддома, а из детского дома с ними вернулись. Никогда не узнают о потерявших облик человеческий «родителях» Веры.
Любовь Васильевна и Иван Викторович, как и для Веры, станут для детей бабушкой и дедушкой.
И ещё – узнают подросшие дети от родителей о погибших во время Крестного Хода Мучениках Неявленных — и будут со всей семьёю на могилу ходить…
Кажется, мы забыли сказать, как звали обретённых супругами детей?! Мальчика — Серёжей – он сам имя своё за ним пришедшим сказал; а чудом спасённую девочку новорожденную записали Лизой…
Глава двадцатая «Свыше предначертанное».
Жили небогато, но счастливо – в любви и, наверное, можно сказать, — в «творчестве».
С Любовью Васильевной и Иваном Викторовичем одной семьёй себя считали – и так получилось, что жили неподалёку.
Вера всегда помогала тем, кто родителей ей заменил. А ещё все шли к ней за помощью по русскому языку, иногда, даже, в написании сочинений. А ещё стихи и небольшая проза сами собою у девочки слагались.
О том, учиться после школы или нет, даже вопросов быть не могло – Феврония очень хотела, чтобы племянница образование получила, да и Пётр тоже. Каждому свой талант, своё предназначение Создателем даётся… Вот и поступила Вера на филфак МГУ.
Студенты во все времена – ещё в Царской России — уроки давали — а у девушки объяснять особый дар был …
И красотой лица в этой семье тоже никто обижен не был, и «женихи» периодически появлялись… да только…
Не могла слышать Вера речей богохульных, не терпела жестокости, глупости, от греха идущей, притеснения слабых, даже на словах. Словно боль через себя пропускала.
Словно каждый раз слышала скверные речи «кровной матери», в тот вечер роковой произносимые, когда любимая тётя Фира на краю гибели была.
Слишком много боли испытать в детстве пришлось. И всегда преклонялась девочка перед спасшими её тётей и дядей, перед теми, кого называла бабушкой и дедушкой, перед памятью тех, что в год её рождения смерть во время Крестного Хода приняли...
Однажды шла Вера с молодым человеком – почти «женихом», наверное. И вдруг перед тем, как уходить, сказал он, что отец его «собаколовом» был и зарабатывал хорошо – не то, что на заводе, где «вкалывать приходится» — да жалко – «спился».
Вера смотрела на «жениха» с ужасом. Рабочих людей, особенно тех, у кого дело в руках «горело», как у дяди Пети или деда Ивана, она, уважала, конечно, – не могла не уважать. Но палача, живые души убивающего, с ней рядом не будет никогда! …
А тут ещё откуда ни возьмись к ним маленький белый щенок подбежал – да в платье Веры носом уткнулся…
Девушка стала его гладить — как вдруг «спутник» её изо всех сил пнул несчастного – да так, что тот с визгом отлетел.
Вера залепила — теперь уже бывшему жениху – пощёчину, взяла щенка на руки и ушла...
Со Снежком все по очереди гуляли – и Вера, и Серёжа, и Лиза, и Пётр с Февронией, и бабушка Люба с дедушкой Ваней. А жил он у старшей супружеской четы – потому что в доме Петра и Февронии жили два огромных кота – рыжий с белой грудкой и белый с чёрными пятнами.
Полтора года назад Лиза нашла – какой-то нелюдь трёх котят новорожденных выбросил. Один уже мёртвым был, а двое ещё живыми… Ну вот и вырастили...
Несостоявшийся «жених» мириться приходил – говорил, что был в тот день «расстроен». Да разве это «оправдание»?! «Молодец против овец»…
А ещё один «жених», оказался сыном того, кто храмы разрушал и однажды застрелил в упор вставших на пути священника и церковного старосту. А может быть, и не однажды… А потом петлю себе на шею в хмельном угаре накинул...
___________________________________
Кажется, пришла пора вспомнить, что всё это со слезами рассказывала третьекурсница филфака Вера молодому хирургу Ефрему, услышав о мученической кончине на Бутовской «Голгофе» его отца и деда – священнослужителей, героев Отечества.
Веру не покидало чувство, что её в окаянном тридцать седьмом породившие могли быть к казни невинных причастны. Она словно снова ту страшную ночь, когда в больнице за жизнь тёти Фиры сражались, пережила.
Ефрем утешал любимую — и всё больше чувствовал, что нашёл ту – единственную.
Утешал, как утешали в ту страшную ночь благочестивые супруги и Любовь Васильевна, говоря, что Вера — тоже жертва предательства.
Как выяснялось из воспоминаний, творил кровавые дела свои Верин т.н. «отец» в печально известной «Коммунарке», а не на Бутовском полигоне. Это хоть немного её «успокаивало», если слово это вообще здесь произносимо…
Кстати, а какое отчество у Веры?! Мы помним, что расписались т.н. «родители», когда «мамаша» будущая на сносях, как в народе говорят, была; что был «папаша» палачом, что Вера его не помнила совсем. Удочерить девочку благочестивые Феврония и Пётр были бы не против — да тётя, как уже говорилось, всего на четырнадцать лет старше. Короче, взяла девушка отчество от имени своего родного деда – Новомученика Неявленного отца Василия, в тот день окаянного тридцать седьмого от палачей пулю во время Крестного Хода принявшего. Отца любимой тёти Фиры и т.н. «матери» — богоотступницы, предательницы, имя которой произносить не хочется – такие Ангела-Хранителя сами от себя «прогнали».
Стала Вера Васильевной, как любимая тётя Фира. А недели через две произошла судьбоносная встреча с «суженым»…
Как похожи были пути Веры и Ефрема до встречи! Он ведь тоже, как мы помним, расставался с «потенциальными невестами» после речей богохульных.
Молодой человек благодарил в душе Господа за Милость Великую — за то, что выжила Вера в окаянные тридцатые и человеком стала. За то, что в больнице в тот день задержался – иначе бы не встретились.
Ефрему казалось, что он уже любил благочестивых супругов, в честь Святой Четы Княжеской наречённых, – ведь это они много лет назад спасли его возлюбленную, заменив ей родителей. Был им бесконечно благодарен, хотя ещё ни разу не видел...
Они познакомились в тот же день, потому что решили Ефрем и Вера супругами стать.
На другой день подали заявление — и познакомил Ефрем невесту с родными.
Приняли Веру в семье Ефрема, приняли Ефрема родные Веры…
Несмотря на то, что стояла на дворе «гнилая», безбожная хрущёвская «оттепель», что обещал нечестивец «последнего попа показать», молодые вскоре, особенно того не афишируя, обвенчались в Храме, что Вера в ту далёкую тревожную ночь во сне увидела. Храм цвета солнца не сказкой, не видением был. В тот первый послевоенный год его всего лишь после семи лет запустения чудом в лоно Матери — Церкви вернули.
Храм всех Святых, что рядом с метро Сокол. Когда пришли первый раз, Вера сразу трёх Мучениц — Отроковиц и Мать их Святую увидела – словно «стояли» они под куполом — над головами молящихся…
Обвенчались, как в народе говорят, на Красную Горку…
Только испытания молодых благочестивых супругов на том не закончились…
Глава двадцать первая «Чужую боль, всем сердцем воспринявшие»
Вера уже на последнем курсе была – училась в основном на отлично. Ефрем всячески супругу поддерживал. Поддерживали и мама, и вставший в сорок третьем на место отца дядя Илья. Думали молодые супруги, как родителями станут, как детей воспитывать будут – и обязательно, пусть тоже не особенно афишируя, крестят – в том самом Храме цвета солнца.
Можно сказать, что семьи подружились. Видимо, люди, столько боли пережившие и души живой не утратившие, на мелочи житейские, на пустые амбиции не «размениваются»…
Однажды пошла Вера в гости к тёте Фире и дяде Петру – так получилось, что жили не на разных концах Столицы. Ефрем работал недалеко – потому тогда и познакомились в автобусе. Договорились, что за супругой заедет. Сергей и Лиза вышли проводить старшую сестру «до уголка».
Вдруг во двор въехала «смертоносная» машина с «коллегами Шарикова». В тот день никого не поймали – были злыми и слегка уже во хмелю. У подъезда сидели два котёнка дымчатый и похожий на тигрёнка «в чёрно-белом изображении», глядевшие вокруг глазками-бусинками, бояться ещё не привыкшие. Один из «шариковых» даже возиться с котятами не хотел – обычно таких маленьких не брали, а другой, что во хмелю был больше, вышел с сачком…
Впрочем, сачок он достал, когда Сергей с сестрами уже бежал наперерез палачам.
Схватив ничего не подозревавших котят, Сергей отдал их сёстрам, а сам встал вперёди, дав понять, что в случае чего и драться будет – он учился в пожаро-спасательном техникуме и борьбой занимался.
Послышалась блудная брань – один сказал: «Пошли – не связывайся», а тот, что с сачком был, продолжал ругаться на «гнилых интеллигентов». В это время подбежал возвращавшийся с дежурства Ефрем. Потому, наверное, до драки не дошло.
Когда живодёры стали в машину забираться, в одном из них – в том, что во хмелю больше был, узнала Вера отвергнутого «жениха» — того, который щенка пнул. Отвергнутый Веру тоже узнал…
Котёнка цвета «чёрно-белого тигра» взяли Вера с Ефремом — хотели обоих. Недавно умерла много лет жившая у мамы собака, а потом и старый кот. Конечно, одно живое существо другим не заменить – да отчего же не помочь в беду попавшим?! Но второго котёнка очень попросила Любовь Васильевна. Пёс Снежок прекрасно — но хотелось Любови Васильевне ещё и кошку – давно хотелось – Иван Викторович не возражал, конечно, да и добрый пёс вреда котёнку не причинит. А в семье Петра и Февронии, как мы уже говорили два кота, несколько лет назад Лизой спасённые, жили…
Через много лет, увидев никого равнодушным не оставляющий фильм «Белый Бим – Чёрное Ухо», словно снова пережила Вера Васильевна в тот вечер случившееся. Как же прав автор, степень порядочности людей через отношение к собаке показавший! …
А в тот день – вернее, вечер, живодёров ещё и милиция оштрафовала за на нахождение за рулём в нетрезвом виде…
После этого «отвергнутый», сидя дома, продолжал окаянным зельем «загружаться», принимая стакан за стаканом и понося словами непотребными и Веру, и её мужа, и брата с сестрой. Словно из проржавевшей насквозь трубы, лились из него такие же слова «ржавые». Никак не хотел смириться «отставной» живодёр, что дважды люди, сердцем чистые, над ним победу одержали. Вспоминал вслух отца, которого «в конце тридцатых все боялись», — да только к тому времени скончался «родитель» в психиатрической клинике – допился, одним словом… В конце концов, нечестивец свалился — и прямо на полу заснул...
Случилось всё изображаемое незадолго до нового 1959 года…
Через неделю после случившегося поняла Вера, что станет мамой. Где-то в начале августа — прекрасно – получить диплом успеет. Пока, кроме супруга, сказала только любимой Тёте, мать заменившей…
Глава двадцать вторая «Через тернии испытаний».
Однако в ту ночь же ночь увидела Вера страшный сон. Стоит она на краю чёрной ямы или бездны. А вокруг тёмный лес. Вдруг из ямы показалось одутловатое лицо спившейся «женщины», в которой узнала Вера свою биологическую «мать», хотя черты её из памяти, кажется, уже стираться начали. А рядом такой же спившийся – непонятно как, но поняла Вера, что это – «отец», которого она не помнила. Оба злобно смеялись и тянулись к ней – своими дрожащими с похмелья руками. Как часто во сне бывает, не могла Вера ни крикнуть, ни побежать. Сделав шаг назад, словно полетела куда-то вниз, продолжая слышать омерзительный, злобный смех… В этот миг проснулась…
Ефрем в ту ночь дежурил в больнице – и решила она мужу пока ни о чём не рассказывать. А через день пошли супруги в Консерваторию слушать одного из любимых композиторов – Франца Шуберта…
После концерта, когда Ефрем и Вера уже во двор входили, к ним, шатаясь и изрыгая блудную брань, приблизились двое. Оказалось, что по роковому стечению обстоятельств, тот, кто сидел тогда за рулём «живодёрки» — «сотоварищ» отвергнутого. Подговорил «собутыльника» «гнилому интеллигенту, которых отец десятками расстреливал», отомстить — за то, что «девку увёл». (Довольно приличный перевод на самом деле сказанного). Тот сначала не очень хотел, да, приняв изрядно, согласился…
Пришлось Ефрему их слегка «отодвинуть» — и оба в сугробы отлетели. Всё произошло так быстро, что Вера даже испугаться не успела. Ефрем отвёл супругу домой, а сам вышел на всякий случай – врач всё-таки. Но разгулявшихся пьяниц уже не было – вылезли из сугробов – да прочь убрались, шатаясь и блудную брань изрыгая.
Через несколько часов кто-то из жителей соседней улицы, увидев на скамейке уснувших, — а дело было, как мы помним, зимою – милицию вызвали. Приехали быстро – да пришлось уже констатировать смерть одного из «уснувших». Им был некогда отвергнутый «жених» — сын палача, в тридцатые годы в «классовых врагов» стрелявший, а потом в живодёра «переквалифицировавшийся». А «товарищу» пришлось отмороженную ступню ампутировать — только ступню, благодаря замечательному опытному хирургу.
Спасённый, выйдя из больницы, словно «с пригорка» на жизнь свою прошлую взглянул, впервые, наверное, хоть о чём-то задумавшись. Взглянул — и ужаснулся…
Несмотря на годы «хрущёвского» безбожия, были на Руси монастыри – вот в одном из них и стал послушником Иван – истопником стал служить, принося покаяние.
Тот же, кто в тот вечер на злодейство его «подвигнул», ушёл без покаяния, как и его отец-палач...
В тот роковой вечер стали оба, не зная того, возможно, и не желая, … убийцами едва начавшейся жизни. Вышедшая из оцепенения Вера заплакала – потом стала ей плохо – и младенца она потеряла…
Ефрем, как мы помним, работал в скорбном стационаре, потому Веру в другую больницу повезли….
В ту ночь дядя Илья и мама на дежурстве были. Мама Мария Георгиевна, к тому времени давно уже фельдшером ставшая, дежурила в той больнице, куда доставили невестку. Собрав в кулак волю, Мария Георгиевна стала свой долг выполнять, молясь шёпотом.
Слава Богу, Веру у смерти отнимать, как тринадцать с половиной лет назад Февронию, не пришлось – да и «прогнозы» стать матерью много утешительнее были.
Только, когда опасность миновала и Веру в палату перевели, вышла Мария Георгиевна к сыну – и здесь уже слёз от всего пережитого сдержать не смогла. Утешавший маму Ефрем впервые, наверное, со всей ясностью осознал, что пришлось выстрадать ей, потерявшей трёх детей нерождённых в годы повального беснования. А одного из младенцев в ту страшную ночь, когда пришли палачи за его отцом — священнослужителем Спиридоном – Героем Первой Мировой войны. Ефрему тогда всего четыре года было — но знал он всё и от мамы, и от дяди Ильи, тоже в ту ночь арестованного, и от старшего брата Никиты, который вместе с отцом ушёл. Но сейчас словно дремавшая в глубине души боль Сестры Милосердия Марии, боль всей семьи проснулась и заставила всё заново пережить…
И ещё — семья благочестивых, несмотря на все испытания, верующих целителей, считала себя чем-то в случившейся трагедии виноватой — хотя в чём была их вина?! Просто людьми такими были…
В ту ночь ожила дремавшая боль и в душе благочестивых супругов, в честь Княжеской Четы наречённой, родителей Вере заменившей. Случившееся вернуло их в первый послевоенный год — в ту роковую ночь с 17 на 18 июля. Вспомнили они проклятья, из уст «матери» Веры вылетавшие… Как хорошо, что не сказали тогда девочке, почему Феврония в больнице оказалась! Сколько скорбей бы сейчас ей прибавилось! Супруги всю ночь молились — о том прежде всего, чтобы избежала племянница участи тёти…
Как порою «залпы» безбожников по родам благочестивым выпущенные, «попадали» через поколения! Но душу истинно русскую убить не смогли…
Мария Георгиевна настояла, чтобы сын домой поехал – Вере ничто больше не угрожало.
Придя домой Ефрем, не раздеваясь, на диван упал и коротким, тревожным сном забылся…
Глава двадцать третья «Помощь Благодатная».
Вдруг увидел Ефрем перед собою словно со старых фотографий сошедшего…профессора, видимо… Такие, наверное, в университетах Российской Империи преподавали. Какое умное, доброе лицо, интеллигентное лицо! А ещё вдруг понял Ефрем, что чертами лица на пришельца во многом похож…
«Молитесь вместе с супругой Благоверным Князьям Петру и Февронии! И Покровительнице Всех Матерей – Святой Монике» — произнёс незнакомец и стал удаляться.
«Кто Вы?!» — сумел только вымолвить Ефрем.
«Раб Божий Юрий», — произнёс пришедший и перестал быть зримым...
И вдруг увидел Ефрем какое-то сборище нечестивцев, услышал почти бессвязную, «хмельную» речь, из которой понял лишь слово «расстрелять»…
Грянул залп — всё мраком покрылось. А потом вдруг словно в луче золотисто-розового цвета показался недавний Собеседник – и ещё – тоже, наверное, Русский Учёный. А посредине стоял Светлый Старец в Митрополичьем Облачении…
Ефрем как сын священника не мог не понять, что приходил к нему Новомученик и рассказал о том, как казнь совершилась. Не мог не понять он и того, что от рук спившихся палачей погиб Священномученик, а с ним два университетских профессора. А ещё, получается, что пришедший Профессор-Мученик — сродник ему, пусть и не самый близкий?! Кто же он?! Ефрем всё время думал о словах Сродника, из мира духовного на помощь пришедшего…
О Благоверных Петре и Февронии не знать сын Священника тоже, конечно, не мог, как и его супруга. А кто такая Святая Моника, что Покровительницей Всех Матерей называют?! …
Со временем узнаем, а пока…
Первым, кого очнувшаяся Вера увидела, была Мария Георгиевна. Слава Богу, никаких серьёзных осложнений, Слава Богу, не «вынесен приговор» о невозможности чадородия.
Вера всегда Марье Георгиевне доверяла, зная, что пришлось выстрадать этой истинно русской женщине. Она чем-то любимую Тётю Фиру напоминала. Много раз немало выстрадавшая с детства Вера Бога благодарила, что не попала в семью, где свекровь была на «мать» её похожа. Вера тогда бы сразу развернулась и ушла – ни дня бы не осталась...
У Марии Георгиевны заканчивалось дежурство — но ушла она только, когда Ефрем супругу навестить пришёл. А до этого рассказала ей невестка в ту ночь увиденное…
Проснувшись среди ночи, Вера заплакала – не будет их чада! Вдруг — всего произошедшего убитая горем женщина так никогда до конца и не поняла — увидела она перед собою Тезоименитую Отроковицу – Мученицу. Как в ту июльскую ночь сорок шестого. Та подошла и сказала: «Не плачь. Мамой ты станешь — и совсем скоро. Одного родишь – другого примешь. Твой сын сам брата себе приведёт» А потом взяла за руку — и словно понеслись они по воздуху…
Каким-то чудом очутилась Вера в тот самом Храме Золотого Цвета, что рядом со станцией метро, в честь благородной птицы именуемой – где с Ефремом венчались… Перед ней была Икона Трёх Святителей. Стала Вера просить о помощи. И почудилось ей на мгновение, что держит Григорий Богослов на руках младенца, а Василий Великий словно в сторону посмотрел, призывая кого-то…
Всё скрылось – Вера увидела себя в больничной палате. Было ещё совсем темно – только брезжить начинало. Вера встала – и удивилась, насколько встать было легко. Ничего больше не болело…
И почти сразу в палату вошла Мария Георгиевна…
Через несколько дней была Вера дома…
Говорить о том, что все в семье поддерживали потерявшую младенца женщину, думаю не для чего. Прежде всего — разговоров на «запретную тему» никто не заводил – и каждый про себя молился.
Вспоминая в ту ночь явленное, молились Вера с Ефремом Благоверной Чете Княжеской.
А в любимом Храме Солнечного Цвета один батюшка поведал супругам о том, что Святая Моника – Покровительница Всех Матерей была в юности выдана замуж за не отличающегося благочестием язычника. И сын их сначала благочестием не отличался – а потом сумела мудрая, терпеливая Мать воспитать истинного христианина. И стали почитать Святую как Покровительницу Всех Матерей… Да это же рассказ об одном из почитаемых Отцов Церкви, в честь которого Ефрем имя при Крещении получил! Он и историю эту в детстве слышал – только имени матери будущего Отца Церкви не знал. Ефрем Сирин и Святая Моника – один из многих примеров Святости Семейной!
Через много лет будут явлены их образы в одном из возрождённых храмов на востоке Столицы – явлены напротив образов Благоверной Четы Княжеской – Петра и Февронии. Но ещё не один десяток лет впереди.
Супруги сердечно поблагодарили батюшку.
Надо же – названная в ту тревожную ночь Пришедшим Святая к ним гораздо «ближе» была, чем думали!
А кто же этот Сродник из Сонма Мучеников Неявленных? И кто его Спутник, кто Светлый Старец в облачении митрополичьем?! Вопросы эти не один год оставались без ответа…
И мы узнаем позже — вместе с нашими героями…
А пока расскажем о том, как произошла одна трагикомическая история – да всё миром завершилось. А для этого нам предстоит вернуться в годы военного лихолетья и вспомнить ещё раз старшего брата Ефрема – Никиту, с которым мы немного знакомы…
Глава двадцать четвёртая. «Истинного Благочестия возжелавшие».
Итак, Никита Спиридонович, как мы помним, в сорок третьем, полгода себе «приписав», на фронт ушёл. В конце войны появился у него друг Михаил, с которым до конца дней дружба настоящая, словно братство, связывать будет. Вернее, друзей трое было – да третьему Ивану век короткий на земле отпущен был.
Никита родился в двадцать пятом, Иван — в двадцать шестом, а Михаил — в двадцать седьмом. Словно незримо возрастали юные, сердцем чистые, рвавшиеся Отечество от супостата защищать. Все себе по несколько месяцев приписали. Как «подряд» родились, так «подряд» и на борьбу с фашистским драконом встали…
Михаил – Михаил Борисович происходил из интеллигентной еврейской семьи потомственных медиков – к ним мы ещё вернёмся – люди, всяческого уважения заслуживающие. А про нацию сейчас вспомнили – потому что Михаил, когда в конце войны на волосок от смерти был, словно обещание Господу дал — если жив останется, Святое Крещение примет. Друзья крещёными были – и в семье Михаила к русской культуре всегда с уважением относились.
Как сын священника помнил Никита, что в случае крайней нужды Таинство Сие может простой христианин – мирянин совершить, а потом уж надо в Храм прийти обязательно. Вот и совершил – принял друг его имя в Крещении в Честь Главы Воинства Небесного. А на следующий день после Великой Победы все трое в Храм цвета лазури, что в Елохове, пошли...
Про Никиту и супругу его Татьяну мы уже говорили. А Иван – Иван Данилович стал историю преподавать. Однажды на конференции встретил будущую «почти» коллегу – студентку четвёртого курса филфака Зинаиду. Вскоре поженились – да детей долго не было. Лишь через четыре с половиной года пришёл в мир долгожданный младенец. Нарекли его в честь отца Зинаиды – полевого хирурга Николая, а ещё, конечно, в честь того – «чудесного доктора», А.И.Куприным с любовью описанного. И, конечно, в честь Святителя, всем миром христианским почитаемого. Мальчик с детства в доктора играл — замечательным детским доктором через много лет и станет. Кстати, с ним встреча нам ещё предстоит – не сейчас, нескоро…
Михаил же – Михаил Борисович стал хирургом – хорошим хирургом. И человеком хорошим всегда был – да только не везло долго. Женщин, конечно, вокруг много – сколько их, как в одной песне поётся, «до замужества стали вдовами»! Да только душа не «биологическая субстанция», которую куда угодно поместить можно…
Одна, почти, «невеста», вдруг начала всех евреев без разбору «поносить», только потом вспомнила и ужаснулась – да поздно было — а другая…
Как много, к сожалению таких, что великий автор «Войны и мира» в образе хищной пустышки Элен показал! Вот Михаилу такая и попалась (Не хочется говорить — встретилась).
Не было, конечно, у него особых богатств, хоть и не бедствовал, и связей особых – да, как она рассудила, москвич потомственный, и «перспективы» есть. А Михаил Борисович просто долг свой выполнял и помнил о погибшем на фронте отце — майоре медицинской службы и матери с братом, под обстрел попавших…
Когда совершила супруга грех прелюбодейства, он не удивился – скорее, воспринял как посланное испытание. Сокрушался, кода узнал, что она незадолго до того тайком от чада их нерождённого избавилась. Забрал бы и сам воспитывал – да не привелось…
Защитил диссертацию, преподавал – все его искренне уважали – а семью создать не получалось. Через несколько лет поймёт Михаил, что было ему предначертано – но об этом после…
Фронтовые друзья Никиты для Ефрема тоже словно братьями старшими были. Вернувшись с войны, Михаил две недели в доме Никиты жил — и Мария Георгиевна к нему как к сыну относилась. Помогла и родных найти, с которыми война раскидала.
Сестра мамы — тётя Аня и супруг её с редким именем Иов тоже врачами были. Старший сын Семён был химиком. В сорок первом, тоже полгода приписав, в Московское Ополчение пошёл. А младший Яков в тридцатом родился – потом он учителем английского и немецкого языков станет.
Стал для них Миша их семьи сыном и братом. Вслед за ним в Победном Сорок Пятом на Покров все Крещение приняли – даже имена «подходящими» для того оказались. Отец в честь Иова Многострадального, в День Памяти которого наш последний Царь-Мученик в этот мир пришёл. Мама – в честь Пророчицы, что Сорокадневного Младенца Божественного видеть сподобилась. Старший брат в честь того, кто Сорокадневного Младенца Божественного на руки принял – кого Богоприимцем называют. А младший в честь одного из Апостолов, что на Гору Фавор с Христом восходили.
В скорбно «памятном» воины-целители: Иов Давидович и Михаил — чуть как «врачи-вредители» не сгинули, несмотря на военные награды. А сколько скорбей Анна Соломоновна тогда приняла! Да миловал Господь. Они потом не раз говорили, что Святое Крещение спасло…
Глава двадцать пятая «Предназначенные встречи».
Так сложилось, что и Семён, и Яков на русских девушках женились – конечно, не из «потомственных» богоборцев, а из семей, тоже скорби претерпевших. Так жизнь сложилась – и неслучайно, видимо… У Якова жена Елена французский язык преподаёт. У них сын Володя и дочка Лиля.
Семён и супруга его Виктория – коллеги. У них две дочки — Настя и Маша — и сын Ваня… С ними мы ещё встретимся.
А пока… Тётя Аня и дядя Иов сокрушались, что Миша один – и хирург прекрасный, и человек замечательный, и лицом похож на великого русского художника с еврейской фамилией, так любившего храмы православные на полотнах писать. (Все поняли, конечно).
Вот и пришло время рассказать о том самом трагикомическом происшествии.
Однажды зашёл Михаил Борисович к Никите с Татьяной – так получилось, что в это время зашёл и Ефрем, который, как мы помним, фронтовых друзей Никиты, как своих старших братьев, почитал. Только случилось в этот раз одно недоразумение.
Михаил знал, что Вера младенца потеряла — и так-то вдруг невзначай обмолвился, что если бесплодная супруга в тягость станет, он готов жениться…
Дело почти до драки дошло. Сына и внук за веру убиенных священников, принявший Таинство Венчания Ефрем о том не помыслил ни минуты! Никита с Татьяной еле разняли…
Правда, скоро помирились – потому что никакой блудной связи с Верой у Михаила не было, да и не мог он предательства совершить, отбивая чужую жену. Просто в отличие от Никиты и Ефрема пока ещё неофитом был. И семью создать очень хотелось…
А недели через две на всех несчастье обрушилось – фронтовой друг Никиты и Михаила — русоволосый красавец Иван вдруг… Тромб неожиданно оторвался — сказалось ранение. Спасти не успели… Убитая горем вдова потеряла долгожданного под сердцем носимого младенца, о котором в тот день мужу сказать собиралась. Пятилетний сын Коля несколько дней с бабушкой и дедушкой был. Казалось, мальчик, так на отца похожий, в одночасье на несколько лет повзрослел...
Друзья как могли, поддерживали Зинаиду Николаевну и Колю. А через полтора года…
Невольно вспоминается, как во время военного лихолетья соединили жизни скорби претерпевшие врач Илья Васильевич и сестра милосердия Мария Георгиевна — вдова Новомученика неявленного — старшего брата Ильи Спиридона.
Так же теперь стал опорой для вдовы и сына фронтового друга Михаил Борисович.
Коля обрадовался, когда узнал, что дядя Миша теперь с ними жить будет…
Есть такие слова: «Больше, чем любовь». Наверное, всё-таки: «больше, чем страсть». Потому что нет ничего «больше» того, на чём жизнь, как на фундаменте, стоит…
И память о безвременно ушедшем Иване Даниловиче не умерла …
Когда было Коле девять, в этот мир пришли двойняшки — темноволосая и темноглазая, как дядя Миша, Соня и голубоглазая, с льняными волосами, как мама, Зоя.
Когда девочки подрастут, станет для них старший брат вторым человеком после мамы и папы…
Глава двадцать шестая «Радость дарованная».
Мы же возвратимся к главным героям. В наступившем пятьдесят девятом окончила Вера с отличием филфак МГУ. Во время получения диплома… носила она под сердцем едва зародившуюся жизнь…
Сын родился в феврале — незадолго до того Дня, когда вспоминает Святая Церковь Трёх Святителей.
Вспомнила Вера ту страшную ночь, когда младенца потеряла, как перед Образом Святителей в тонком сне молилась. А потом не раз ездили вместе с Ефремом в тот Храм золотого цвета, что на Соколе.
До конца дней своих благодарили супруги Отцов Церкви, Святых Князей Благоверных и Покровительницу Всех Матерей.
Тогда увидела Вера младенца на руках Григория Богослова – значит Григорием и быть...
Омрачало радость лишь то, что подарить Грише братика или сестрёнку вряд ли когда-нибудь получится – много чего сказалось…
Ну да что роптать и Бога гневить?! С сыном всё в порядке — и Вере на сохранении лежать не пришлось, словно не было той страшной ночи…
Вспомнились слова Святой Покровительницы: «Одного родишь – другого примешь». И то, как Василий Великий словно призывал кого-то… После узнаем…
Был Гриша не по годам смышлёным – рано читать научился без особых усилий.
С детства жило в мальчике желание всем помогать, защищать, если беззащитных обижают.
Супругов, Вере родителей заменивших, бабушкой и дедушкой называл.
А ещё всех удивляло, что был Гриша похож сразу и на убиенных на Бутовском полигоне Отца Спиридона и Отца Василия, и на саму Веру и её любимую тётю Фиру…
Глава двадцать седьмая. «Чудо дарованное»
С рождения Гриши прошло три с половиной года. Родители не раз хотели младенца усыновить – и Гриша братика или сестрёнку хотел, да помнили слова Святой Отроковицы о том, что сын их сам брата себе приведёт. Об этом после…
А пока о младших детях благочестивой пары супружеской – «княжеской» вспомним.
Сергей техникум окончил и пожарным стал – с детства хотелось мальчику людей спасать.
Недавно из армии пришёл.
А Лиза второй курс художественного училища окончила.
И вот однажды пришла она домой с молодым художником Серафимом Сергеевичем, который ещё заодно и с детьми живописью в художественной школе занимался, считая, что каждый ребёнок по-своему талантлив.
Был Серафим Сергеевич на пять лет старше Лизы, происходил из благочестивого рода грузинского духовенства – и тоже кто-то из близких под «колесо машины» НКВД попал. (Долго рассказывать).
С Лизой они в «обители» живописи, благочестивым купцом созданной, познакомились – в иконописном зале. А потом в залы одухотворённого русского пейзажа пошли…
Итак, пришли – и сказал молодой человек вечные, хоть и несколько позабытые слова: «Феврония Васильевна и Пётр Михеевич! Я прошу вашего согласия на то, чтобы Лиза стала моею женой».
Будущий зять очень понравился и родителям, и старшему брату – вскоре и с семьёй Веры познакомится – а заочно Вера знала давно – Лиза всегда ей сердечные тайны поверяла.
Конечно, очень молода ещё Лиза – да сказал Серафим, что поможет ей. Видно было, что человек хороший, благочестивый, настоящий…
И вдруг у Февронии Васильевны в глазах потемнело – чуть не упала. Нет не от волнения…
Уже полтора месяца носила она под сердцем чадо, Чудом Господним дарованное… Семнадцать лет с той страшной ночи прошло…
Решили все, что вместе детей воспитывать будут — ведь по возрасту почти «внук».
Свадьбу Лиза с Серафимом летом сыграли – очень скромно, да разве это самое главное?! После — молодые ненадолго на Валаам поехали…
Через три года, сдав успешно последний экзамен, диплом защитив, отправилась Лиза не домой, а прямиком в роддом – Серафим специально в тот день отпросился, чтобы супругу сопровождать – срок уже очень большим был. Ждали со дня на день. Спасибо, что диплом защитить успела – Лизу первую пригласили...
Дочь нарекли Тамарой. А через три с половиной года в мир пришла младшая сестра Нина, в честь Святой Равноапостольной Просветительницы Грузии наречённая. И в память о Княжне из славного рода Чавчавадзе – вдове Погибшего А.С.Грибоедова…
Выросшие сёстры, как и родители, тоже жизнь свою живописи и архитектуре посвятили.
И их мужья, а после – дети. Словно один огромный талант всей семье дарован был, чтобы через десятилетия поруганные, порушенные святыни из мерзости запустения возрождать.
Перешедшие полувековой рубеж Серафим Сергеевич и Елизавета Петровна тогда словно молодость вторую обрели. Помнили оба об убиенных за веру – и трудились в память их.
А дети от родителей слышали – и проникались. Все мы тогда понимали, что восстанавливается предками нашими, в безумие впавшими, порушенное.
А ещё не раз слышала Елизавета Петровна от родителей о расстрелянном Крестном Ходе, о Святых, что в ту страшную ночь, когда Февронию Васильевну у смерти отнимали, на помощь пришедших. О ночи той и Вера рассказывала. (Только о младенце потерянном никогда не говорили).
И очень любила Елизавета Петровна Святцы Июля писать…
Глава двадцать восьмая «Младший сын».
А младенец Петра и Февронии пришёл в мир в первый день шестьдесят четвёртого – ближе к вечеру. Все удивлялись, как прекрасно выглядела, как легко переносила своё положение и роды сорокалетняя женщина. Расцвела, подобно цветам осенним.
Договорились супруги написать на бумажках семь имён – вернее, семь Святых, чьи Дни Памяти недалеко по времени. Древнего Святого Даниила Столпника. Пророка, которому львы, подобно псам верным, служили, — тоже Даниила. Имя того, кто более как русских богатырь известен – Илии Муромского. Митрополита, Кафедру из Владимира в Москву перенесшего, — Петра. Отца Церкви, как и Иоанн Златоуст, текст Литургии создавшего, — Василия Великого. Преподобного Старца Саровского Серафима. Митрополита-Мученика, нечестивцем Малютой убиенного, — Филиппа.
Вышел Даниил Столпник, в честь которого Князь Благоверный Даниил имя при Крещении получил. (А постриг принял в четь того самого Пророка, которого свирепые львы слушались, — оттого и имя то же осталось)…
Для Веры, Сергея и Лизы Даня, скорее, племянником, чем братом будет – конечно, такая разница в возрасте.
Гриша всегда с радостью с малышом возился – искренне не понимая, как это Даня, который на три с половиной года младше, «дядей ему приходится».
Но неважно — всё равно всё любили, но не баловали – в этой семье не принято было…
С Данилой мы ещё встретимся — когда он вырастет...
Глава двадцать девятая «Московская трагедия. Русская трагедия»
Наступил шестьдесят четвёртый год! В июле случится трагедия, о которой тогда, наверное, не все знали...
Мне страшную быль рассказали, –
Ее повторить я готов, –
Как древние книги сжигали
В начале двадцатых годов.
Содрогается ум, плачет сердце, когда читаешь, как горят книги разорённого древнего монастыря «на окраине света». (В стихотворении А.В.Жигулина «Быль» о монастыре позже говорится).
Окаянные тридцатые…
А если не в тридцатые, а в шестидесятые взлетает на воздух Величественный Полковой Храм, переживший революционное беснование, окаянные тридцатые и войну с фашистскими полчищами?! Если удалось разрушителям обмануть народ, более года не дававший уничтожить одну из самых любимых московских святынь, и свершить под покровом ночи святотатство?!
А ведь так и случилось по бесовскому наваждению. Нечисть всегда тьму «выбирает»…
Первый Полк Гвардейский – гордость России в Честь Праздника Двунадесятого имя своё получил. В Честь Дня Великого, когда вспоминает Церковь восхождение на Фавор Спасителя с Апостолами — Петром, Иоанном и Иаковом, Его беседу с Пророками – Моисеем и Илией, Глас Божий с Небес: «Се есть Сын Мой Возлюбленный». Преображение Господне – преддверие Крестных Мук Христа! …
Здесь, в одном из самых известных исторических районов Столицы нашей, свершилось святотатство, убийство – без кавычек — потому что так и есть. Убийство Святыни, убийство Памяти о славных воинах Первого Гвардейского Полка — Преображенского.
Новые «творцы жизни», как всем известно, никогда не «скупились» не ложь – потому что отцу лжи служили — и, пообещав не разрушать Святыню, под покровом ночи свершили своё чёрное дело…
Говорить о чувствах прихожан, у которых в ту ночь душу вынули и растоптали… слов таких нет. Наверное, рассудка можно было лишиться…
Богоборчество, святотатство окаянного века двадцатого — трагедия наша общая. А уж тем более, если живы ещё свидетели того чудовищного обмана, свидетели святотатства властей.
Среди прихожан Храма Преображения, препятствовавших разрушению Святыни, были, конечно, и ветераны, и семьи их, и вдовы жизнь за Отечество положивших – только не остановила это бесноватого правителя, который «последнего попа» показать обещал.
Наверное, сам с трудом верил, как и в пресловутый «рай на земле», коммунизмом «именуемый». Оттого и бесился. (Кое-что из собственного очерка о Храме Преображения)…
Лиза с Серафимом в Сокольниках жили. Узнали от кого-то из соседей по дому о готовящемся убийстве Святыни — и пошли в ту ночь роковую к Храму в надежде, что если несколько человек на ступени встанут, может быть…
Да и не тридцатые годы ныне – «оттепель» на дворе...
Пришёл и брат Лизы Сергей, а с ним русская красавица с уложенной вокруг головы косой очень красивого цвета – на кофейный похожий, с аметистовыми глазами. Студентка медицинского училища Клава, которая будущую профессию свою, несмотря ни на что, «сестрой милосердия» называла. Лиза с Серафимом с ней заочно знакомы были – невеста брата.
Накануне подали они с Сергеем заявление в ЗАГС и хотели к Февронии Васильевне и Петру Михеевичу прийти – да тут такое…
Пришёл и Ефрем, и Пётр Михеевич. Оба первый раз в жизни супругам своим неправду сказали – Ефрем, что ночью в больнице дежурит, коллегу заболевшего заменяя, а Пётр Михеевич, что друг попросил на даче помочь.
Понятно, что не окаянные тридцатые ныне – только Феврония Васильевна младенца их шестимесячного ещё грудью кормила, а сыну Веры и Ефрема три с половиной года было…
Пётр Михеевич вспомнил – да, собственно, и не забывал никогда тот превращённый в кровавую бойню Крестный Ход двадцать семь лет назад, когда они с Февронией чудом живыми остались. Кажется, после возвращения из «владений» смерти ничего уже не страшно...
А у Ефрема всплывала в памяти ночь ареста отца. Может быть, по рассказам мамы и старшего брата, тогда с отцом ушедшего. Самому- то Ефрему только четыре года было...
Будь, что будет…
Кроме наших героев, пришло ещё несколько человек. Все пришедшие взялись за руки…
Подъехал наряд «стражей порядка». В строну защитников понеслась грубая, богохульная брань. А потом людей стали скидывать со ступеней. Наши герои старались держаться вместе – чтобы не растащили. Раздались выстрелы вверх – холостые, конечно, — не тридцать седьмой.
Защитников заталкивали в машины. Петру Михеевичу показалось, что лицо одного из «стражей» — самого отвратительного, который, казалось, кроме блудной брани, слов других не знал, напоминает того, кто двадцать семь лет назад в участников Крестного Хода, в родителей Петра и супруги его стрелял, и которого молния на месте убила. Правда, последнего потерявшие сознание Пётр и Феврония уже не видели…
Машины двинулись в сторону Сокольников — а в это время прогремел взрыв – и… Храм-Мученик словно вознёсся…
Арестовывать защитников не стали – «выбросили» в одном из глухих переулков между Сокольниками и Красносельской…
Говорить о чувствах тех, у кого убийство на глазах свершилось… Убийство, которое до последней минуты не допустить, предотвратить надеялись… Слов таких нет!
Утором, с трудом сдерживая слёзы, молились все шестеро героевнашихв чудом в двадцать девятом году спасённом Храме Воскресенья Христова, чтов Сокольниках. МолилисьпередИконой Преображения Господня, которую из Храма Убитого сюда перевезли…
Придя домой, Пётр Михеевич и Ефрем супругам своим всё рассказали. И была в тот день во всех домах скорбь…
____________________________________________________________________
Святыня Преображенская возродилась лишь через полвека – вернее, почти через пятьдесят один год. Снова надо всей суетою улиц вознёсся Храм Солнечного Цвета — и молящимися наполнился – и свидетелями трагедии ставшими, и в ту роковую ночь ещё в мир этот не пришедшими …
Ныне в память о той трагической ночи каждый год 18 июля в 4 часа утра служится Литургия. Служится в Нижнем Храме — там, где часть стены, что до взрыва была, сохранилась. И словно не этажом ниже спускаешься, а погружаешься во времени, к Памяти прикасаясь. Неужели более полувека была здесь зияющая пустота?! Да не повторится такое! Никогда ...
Супруги, в честь Четы Княжеской наречённые, до возрождения Святыни Преображенской не дожили. Они лишь застали то время, когда пожертвования для возрождения Храма стали всем миром собирать — и все в этой семье лепту посильную внесли.
Дожили Ефрем Спиридонович и Вера Васильевна в преклонные годы свои. И, конечно, прекрасные пары супружеские – Лиза с Серафимом и Сергей с Клавдией.
И на службу ночную по возможности приезжали — и сами, и дети их…
____________________________________________________________
А тот — из «стражей прядка» — самый отвратительный — и в правду «потомком» молнией убитого палача был. И зачат был в блуде…
После той ночи убиения Святыни Преображенской жена от него ушла. Да и вообще, ничего хорошего, светлого в жизни осквернителя не было.
А один из «пригнанных» для разорения бульдозеристов, глядя на защитников Святыни, чёрное дело совершать не захотел. Словно прояснилось что-то в душе и в голове. Его потом уволить хотели – да не стали – рабочих всегда недоставало. И стал бульдозерист Иван после той ночи трагической Храм в Сокольниках посещать, куда Главную Святыню – Образ Преображения Господня после взрыва перевезли.
(Когда Святыня Преображенская возродилась и Образ своё законное место занял, в Храме Воскресенском тоже Икону Преображения написали – не столь величественную – да разве это важно?!)...
А нечестивого правителя-богоборца, как многие, наверное, знают, в том же году сняли – в том числе – за «перегибы по отношению к Церкви»…
Глава тридцатая «Соединённые любовию и скорбью».
Скорбью соединённые Сергей и Клавдия дали себе слово никогда не быть безразличными к беде чужой. И детей с этой мыслью воспитывать.
Они расписались сразу после Успенского поста, а на Покров обвенчались, как год назад Серафим с Елизаветой...
Клава отца своего не помнила – а мать… Она, конечно, не совсем такой, как Веру породившая, была – но похожей во многом. И детей «нерождённых» на совести трое осталось. И над верующими смеялась, и над выбором дочери такой «невыгодной» профессии — от ущербности души и интеллекта, видимо…
А дочь чудом иной «получилась» — все, «семью» знавшие, удивлялись.
Уже будучи взрослой, догадалась Клава, что не разбился отец во время испытаний машины, как мать не раз говорила, а просто не пожелал брать на себя ответственность за «приплод», во грехе блуда зачатый. А «мать» вовремя «избавиться» не успела — только в отличие от Вериной «матери» к зелью столь часто не прикладывалась. А всё остальное…
Оттого и дочь очень от матери отдалилась – о чём та, кажется, не очень переживала.
По сути, родителями для юной Клавы — когда они с Сергеем поженились, ей только восемнадцать исполнилось — стали в честь Святых Князей наречённые родители мужа. Удивительные люди – никогда не пытающиеся кого-то подчинить, в чужую душу «вломиться, не стучась», искренне считая, что право на это имеют – потому что «добра желают». Это – удел людей ущербных! А столько духовных испытаний вынесшие супруги таковыми никогда не были – и потому «фундаментом» духовным, на котором вся семья держалась, стали.
И о том, как Пётр и Феврония пулю от палачей за веру в страшном тридцать седьмом получили – и чудом смерти избежали, все в семье знали, конечно…
А Вера для Клавы старшей сестрою стала — судьбы во многом похожие...
Не раз рассказывал Сергей о Княжеской Чете, к Лику причисленной, – и решили супруги, что если сыновья у них будут, то в честь Князей Благоверных, Князей-Воинов нарекут.
А внучку Февронией. Не вышло – сыновья родились.
Кстати, назвать в честь Февронии Васильевны старшую дочь Лиза с Серафимом хотели – да сама бабушка отговорила – вместе с отчеством не очень благозвучно получалось. И всё же внучка Феврония будет – много позже. Но об этом не сейчас…
Клава училище с отличием окончила и в скорбный стационар на работу попросилась.
Несмотря на столь юный возраст, больные её не иначе, как Клавдией Алексеевной величали – за доброту, за искреннее желание помочь. (Невольно вспоминалась Софья Семёновна из знаменитого романа Ф.М.Достоевского)...
Когда родился у Клавдии с Сергеем сын, тоже жребий тянули – с именами: Пётр — в честь, Благочестивого Князя Муромского, Дмитрий – в честь супостата бившего на Поле Куликовом, и Александр – в честь победу над врагом одержавшего – и на Неве, и наЧудском озере.
Выпало имя Пётр. Он пожарную академию окончит.
Дмитрием стал второй сын, через год и месяц рождённый. Станет он военным инженером.
Наконец, когда Пётр в третьем классе будет, а Дмитрий — во втором, в мир придёт и Александр – будущий военврач.
Все за службу – служение своё награды имели…
Глава тридцать первая «Друзья, в честь Отцов Церкви наречённые».
Возвратимся же к семье Ефрема и Веры. Родившийся в феврале Гриша в школу в шесть с половиной лет пошёл. В то время было это совсем не просто – да очень уж сам хотел и подготовлен был прекрасно. А ещё, как мы уже говорили, всегда сверстников разумом превосходил…
Удивительно, но в классе таких двое оказалось – оттого в первый день и подружились.
Друг Гриши с очень редким для того времени именем — Василий в январе родился. И, как потом выяснялось, тоже крещёным был. О Василии мы очень скоро расскажем...
А совсем скоро и третий друг появился, в начале декабря предыдущего года родившийся, Иоанном наречённый. Были у него две старшие сестры. Маша в девятом, Настя – в шестом. Прекрасная, интеллигентная семья, в которой жила любовь. Оба родителя — химики. Папа – еврей, Святое Крещение принявший, мама – русская. В лицах детях удивительно гармонически сочетались черты обеих наций. Только Маша светло-русая, Настя тёмно-русая, у Вани волосы каштановые — а глаза у всех карие. Но самое главное, что в глазах ум и доброта отразились.
Помните благочестивую еврейскую семью, Святое Крещение вскоре после Великой Победы принявшую, и Михаила Борисовича – фронтового друга старшего брата Ефрема Никиты?! Это — его племянники – дети старшего брата — Семёна Иовича, почти со школьной скамьи на фронт ушедшего, и Виктории Михайловны. Мир удивительно тесен…
И Гришу, и Ваню в первый класс целый «сонм» близких провожал, а с Васей была только мама. Интересная, статная женщина, лицом на «Неизвестную» И.Н.Крамского похожая. Только при всём внешнем благообразии, на себя невольно внимание обращавшем, было видно, что сын у неё поздний…
Вот и пришло время рассказать обещанное…
Была Таисия Александровна врачом, а супруг её Тихон Петрович — кадровым военным.
Оба войну прошли — и награды имели. Скольких Таисия Александровна к жизни вернула, у смерти отняв!
А после войны дважды младенца выносить не смогла – ранение сказалось. И первый муж ушёл…
А Тихона Петровича вторая волна репрессий смыла – и жена отреклась, хоть ещё несколько дней назад героем супруга называла и гордилась им. Дочка совсем маленькой была, а её брату или сестре прийти в этот мир «не разрешили».
Через полгода все обвинения были сняты — и даже место преподавателя в военном училище предложено. Только предательства Тихон Петрович простить не смог…
А потом с Таисией Александровной встретились. Семь лет прожили – уходить от жены, которая в бесплодии своём не виновата, супруг не собирался – предательства совершить, в отличие от первого мужа её, не мог…
И вдруг свершилось чудо!
Когда родился Вася, маме почти сорок было, а отцу — сорок пять…
Да счастье их оказалось недолгим – у Тихона Петровича рак обнаружили. Сгорел ещё недавно сильный и красивый человек за полгода…
Когда отца не стало, пятилетний Вася словно повзрослел в одночасье и маму утешал как мог.
Через год стал к Таисии Александровне один человек присматриваться — только однажды узнала вдова, что много лет назад именно по его доносу Тихон Петрович арестован был… О чём же говорить после этого?! Мир, действительно, тесен…
Однажды не пришёл Вася в школу. Гриша и Ваня, конечно, после уроков домой к другу отправились, тем более, что оба всегда самостоятельными были…
Друга нашли в соседней квартире у сердобольной соседки – потому что мама Васи по пути на работу за сердце схватилась… Сделать уже ничего не смогли… Сказались и ранения, и всё после пережитое…
Мальчик сидел, устремившись в одну точку, — казалось, что все слёзы внутри его «заморозились».
Кроме мамы, никого больше не было – какие-то дальние родственники за тысячу километров…
Ночевал Вася в доме у Гриши. В тот же день родители вместе с сыном решили, что будет осиротевший мальчик у них жить и что опеку над ним оформят. Нельзя же, в самом деле, в беде оставить!
И Таисию Александровну похоронили – вся семья помогла. Помогли и родители Вани...
Растили мальчиков как братьев – двойняшек – кто не знал, так и думал.
Конечно, Вася уже немаленьким был и мать с отцом помнил — потому родителей Гриши стал называть мамой Верой и папой Ефремом. По «подобию» и бабушек с дедушками…
Вспомнили Вера Васильевна и Ефрем Спиридонович Отроковицей Святой предсказанное – что сын их сам брата себе приведёт. И то, как в сонном видении Святитель Василий позвал кого-то. Вот и свершилось предсказанное…
Прошло полгода – и однажды появилась на пороге их квартиры молодая супружеская пара — женщине, явно, со дня на день родить предстояло. Вера Васильевна их, конечно, войти пригласила. Был выходной день — Ефрем Спиридонович недавно с дежурства вернулся.
Будущая мама оказалась…Васиной сестрой по отцу – когда Тихон Петрович чуть во второй волне репрессий не утонул, было ей два года.
Когда выросла, случайно всё узнала – что не погиб отец, как мама всегда говорила.
Осуждать маму не стала — но отца решила найти. Только пока искала, умер Тихон Петрович.
Долго рассказывать, как удалось ей найти Васю…
Решили, что будут общаться как родственники. Вася и Гриша, как мы помним, не по годам разумными были — без злобы, зависти, самодовольства. К тому же, Анна Тихоновна и супруг её Борис Владимирович (как Святой Князь — Страстотерпец) всем понравились – почему бы с ними не дружить?! Нет же вины их ни в чём!
И ещё — несмотря на семилетний возраст, знали мальчишки в силу разумения своего о том, как люди за веру, за мысли за решётку попадали и погибали. (Когда подрастут, расскажут им Ефрем Спиридонович и Пётр Михеевич и о той трагической ночи шестьдесят четвёртого, и о Крестном Ходе, кровью залитом)…
Все вместе чаю попили, побеседовали — Анна Тихоновна недавно диплом учителя литературы получила, а Борис Владимирович три года математику преподавал. Трудились оба в одном из училищ.
Собрались уже уходить… да вдруг Аня за живот схватилась – от всего пережитого схватки начались. Срочно скорую вызвали, а тем временем Ефрем Спиридонович помогал – не его профиль, конечно, но хорошо помнил, чему учили.
Приехали быстро – но ребёнок в машине скорой родился – хорошая, здоровая девочка. Всё обошлось, Слава Богу. Назвали Верой – в честь прекрасной женщины, осиротевшего мальчика в семью принявшего. Вера Васильевна и крёстной была.
Несмотря на «дарованную Конституцией свободу совести и вероисповедования», в те времена часто дома крестить приходилось. Но всё равно крестили…
Так и дружили семьи с того дня. И стал Ефрем Спиридонович крёстным их сына – Владимира…
Глава тридцать вторая
«На Небесах свершившееся и на земле явленное».
Мы же возвращаемся к братьям названым и к другу их, в честь Отцов Церкви наречённым…
Были они не по годам разумными и всегда за правду, за справедливость стояли, особенно, если безвинных обижали. Нужно – дрались, а бывало, что и словом получалось…
А родители Вани и сёстры его с семьёй Гриши и Васи подружились. А ещё – были Маша и Настя для друзей брата своего тоже словно сёстры старшие…
Вот и десять классов позади – последний звонок. Пришли и Маша с Настей. Маша – Мария Семёновна в музыкальной школе преподавала. В то время готовилась она стать мамой. Первый муж разочаровал – она и ушла, чтобы скорби не «затягивать». Потом достойного человека встретила. Через месяц в мир пришла их дочь. А Настя заканчивала училище художественное – и в школе живописи трудиться собиралась. Немногим больше года назад вышла она замуж…
Всем троим юношам, в честь Отцов церкви наречённым, золотые медали вручили. Даже небольшие проблемы сначала возникли – три медали в одном классе. Ну да класс их все десять лет «блистал». Ребята не только умными, но и порядочными в большинстве своём были.
И родителям наших героев «задабривать» никого не приходилось – да и не стали бы. Просто относились к учителям с уважением и благодарностью – и детей в уважении воспитывали. Кстати, Мария и Анастасия тоже в своё время медали получили…
А выбор будущего дела, которому служить будут, молодые люди классе в восьмом сделали – а Григорий, кажется, ещё раньше. Поступил на юридический факультет МГУ, чтобы стать, как сам не раз говорил, адвокатом «для всех», чтобы людей, осуждённых невинно защищать, чтобы справедливость отстаивать.
Брат названый Василий выбрал путь физика – и поступил в знаменитый МИФИ.
А Иван, словно идя по стопам бабушки с дедушкой и любимого дяди Миши, избрал делом жизни медицину — поступил в Первый Медицинский, чтобы стать хирургом. Талантом никто из них обижен не был...
И вот через несколько лет, получив дипломы с отличием, служил верою и правдой каждый делу своему – трудясь самозабвенно. Григорий – Григорий Ефремович ни разу не взялся защищать того, кто правосудие «купить» пытался.
Впрочем, работы хватало – «с верхом». Не марали совесть и Василий с Иваном.
И, конечно, все трое задумывались о выборе суженых…
Однажды ехал утором Иван на работу – в тот день что-то в метро случилось – и поезда с большими интервалами шли. Хорошо, что вышел заранее.
Когда толпа «внесла» его в пришедший поезд, рядом оказалась девушка с золотисто-русыми волосами и глазами цвета весенней листвы. Хорошо воспитанный молодой человек извинился, что невольно её толкнул… А после разговорились – и показалось обоим, что знают друг друга очень давно. Оказалось, что и выходить на одной остановке.
Привыкший уважать женщину Иван робко спросил, могут ли они вечером встретиться, и получил на то согласие. В тот вечер бродили они по Арбату – и казалось, что темы для беседы никогда не иссякнут.
Звали девушку Людмилой, была она студенткой четвертого курса Института, имя великого Д.И.Менделеева носившего…
На Петров День, как в народе говорят, вернее, через неделю после него, соединились Иван и Людмила в браке – молодой супруге последний курс оставался.
К тому времени у Марии уже две дочки было, у Анастасии сын и младенец во чреве. Через три месяца появилась дочка...
А у Людмилы Николаевны и Ивана Семёновича двое сыновей родятся — с разницей в два года и две недели. Старшего нарекут в честь Святителя Задонского – Тихона, младшего – в честь Мученика из первых христиан — Адриана – его на иконе всегда с супругой Наталией пишут. По Святцам нарекут...
Друзей своих школьных Иван, конечно, тоже на свадьбу не пригласить не мог – все трое почти как братья были. Пришли Григорий и Василий не одни – с невестами…
На Покров – на следующий день — соединятся узами супружества сразу две пары. Адвокат Григорий Ефремович и студентка медицинского института Екатерина Сергеевна (как одна из любимых тургеневских героинь); физик Василий Тихонович (Григорий и Василий, как мы помним, братья названые) и студентка биологического факультета МГУ Наталья Сергеевна. Да, избранницы их сёстрами были – двойняшками. В шутку говорили иногда, что Катя «старшая» – потому что на четверть часа раньше родилась.
Познакомились будущие пары супружеские под звуки духового оркестра в легендарном парке, что в Сокольниках.
Никто бы никогда подумать не мог, что эти прекрасные девушки – сёстры, да ещё и в один день, в один час в мир пришедшие. Екатерина — с тёмно-каштановыми волосами и глазами цвета ночного неба. Наталья со светло-русыми, с оттенком то ли серебра, то ли платины волосами и глазами ярко-синими — почти голубыми. И темперамент очень разный. Но похожие устремления, нравственные ценности, глубокая порядочность, от родителей унаследованная.
Мама Елизавета Михайловны (тоже, как одна из любимых героинь великого И.С.Тургенева) и папа Сергей Данилович – врачи, делу своему по совести служащие. Папа – хирург, как принято говорить «от Бога». А мама помогает детям в мир приходить. Скольким помогла в самых, казалось бы, безвыходных ситуациях, когда была угроза для ребёнка или матери. А она спасала — тоже «от Бога». И Екатерина Сергеевна по стопам мамы пошла…
Как дети «врагов народа» Сергей и Лиза в детском доме оказались. Да миловал Господь – не сгинули, не озлобились – а только боль чужую острее чувствовать научились. Институт окончили – тогда уже знаменитый указ о том, что «сын за отца не отвечает» вышел. Во время учёбы и познакомились…
Родители и дочерей сострадать научили…
__________________________________________________________________________
Есть в Столице нашей — в бывшем селе Измайлово — Храм, в честь того Дня Великого, когда вспоминает Святая Церковь приход в мир Спасителя. Не прекращалось здесь молитвенное бдение и в годы богоборческого беснования.
Главная Святыня Храма — Чудотворный Образ Матери Божией, что Иерусалимским зовётся. Сколько чудесных исцелений пред Образом этим совершилось! Останавливались здесь смертоносные чума и холера! Оттого и шли крестным ходом к Святыне Измайловской — к Матери Божией – к Образу Ея Чудотворному даже из Коломенского — через всю Москву! Шли за спасением…
Прошло чуть более полгода с того дня, когда названые братья с сёстрами-двойняшками узами супружества соединились. Приближался год Тысячелетие Крещения Руси – и не считаться с этим у властей, при всём желании, уже никак не получалось. (А в следующем году начнётся знаменитая «Перестройка»)…
Итак, наступил расцветающий апрель. Во всех храмах, в лихолетье антихриста гибели избежавших, пропели: «Христос Воскресе»!
А через две недели после Самого Главного Праздника в Храме Рождества Христова, что в Северном Измайлове, обвенчались три прекрасные пары супружеские – Григорий с Екатериной, Василий с Натальей и Иван с Людмилой…
Глава тридцать третья «Связующая нить поколений»
Наступил второй год «перестроечный». Во всех трёх семьях в мир первенцы пришли. Как мы уже ранее говорили, в честь Тихона Задонского наречённый сын у Людмилы с Иваном – в августе.
У Наталии с Василием — в первый день октября – нарекли сына в честь Святителя Ростовского Дмитрия, с которого благочестивый русский театр начинался.
А у Екатерины с Григорием сын в середине декабря в мир пришёл – и нарекли его в честь Святителя, Чудотворца, Угодника Божьего – всем миром христианским почитаемого Николая…
Да-да, это он, как и отец, адвокат «для бедных», «для всех», с детства всегда правду отстаивавший. Это он – отец крещаемых тройняшек…
Но возвратимся на двадцать восемь лет назад, когда во всех трёх семьях первенцы в мир пришли. Крестили сыновей, конечно, не вместе, а как сорок дней проходило – Николая, значит, уже после нового года.
Вскоре началась новая «эпоха» — очень непростая, но ознаменовавшая себя как «Второе Крещение Руси» — быть может, потому и выжили в этом «бандитском хаосе» и «разгуле рынка».
В этой семье ходили с детьми на знаменитую – «спасительную» выставку, Преподобному Сергию посвящённую. «Преподобный Отче Сергие. Моли Бога о нас», — вознеслись тогда — в конце самого окаянного из девяностых преисполненные последней надежды слова над Садовым Кольцом…
И, конечно, ходили в храм – не только родители, но и бабушки с дедушками, и прабабушка Феврония и прадедом Петром.
В то время только что возвратился из небытия Храм Воскресения Христова, что в бывшей Семёновской слободе – недалеко от одноимённой станции метро. Там увидят, наконец, и Образ Княжеской Четы Благоверной, и Образ Покровительницы всех матерей — Святой Моники. Всё это после будет, конечно…
Детей старались воспитывать, помня о жизненном укладе благочестивых предков – «вековечном ритме труда и молитвы», как сказал чудом от рук безбожников не погибший мыслитель И.А.Ильин – в конце девяностых его почти на каждом шагу цитировали…
Говорить о том, что дети Григория и Василия были «равными» внуками, наверное, незачем. Нередко и детей Ивана с собой брали – рождённые в один год дети школьных друзей тоже друзьями не стать не могли. А Коля с Димой всегда знали, что они двоюродные братья. Ничего, конечно, не изменилось, когда узнали, что Николай – Григорьевич, а Василий – Тихонович. Не за «отчество» же любили и уважали в конце концов…
Как мы помним, через два года появился у Тихона брат Адриан, в честь Древнего Святого Мученика наречённый. В конце того же года пришла в мир сестра Дмитрия Мария – через день после Покрова.
Только Екатерина Сергеевна и Григорий Ефремович брата или сестру «подарить» сыну никак не могли. Не могли, а не «откладывали»…
Но, как мы помним, Крещаемого Вячеслава держит на руках младший брат Николая. А ещё и младшая сестра есть…
Скоро узнаем – не так долго осталось…
Глава тридцать четвёртая
«Размышления сердца о пережитом».
А сейчас расскажем одну историю, «кровно» связанную с семьёй, что в светлый воскресный день осенний в Храме Великомученицы Ирины пребывает. А для того перенесёмся на двадцать с небольшим лет назад…
На дворе стояли окаянные девяностые — самый окаянный – девяносто второй.
Оглядываясь назад, каждый раз отчётливо понимаешь: что только благодаря молитве, благодаря повсеместному возрождению святынь в те годы выжили.
Осенью года того, как уже вспоминали, проходила грандиозная выставка, Преподобному Сергию посвящённая. Казалось, в те дни вся Столица молитвы Преподобному возносила.
Расположились иконы Сергия Радонежского и Пресвятой Троицы в знаменитом Доме Художника – вернее, справа — в филиале Третьяковской Галереи.
А летом того же года пребывали в этих залах полотна Великого, Волшебного Мастера цвета и света – Архипа Ивановича Куинджи. Конечно, масштаб не тот, что до распада «империи», но всё же – и на том спасибо.
Почему вспомнили именно сейчас? Потому что рядом с выставочным залом появился – наверное, можно сказать – Парк свергнутых идолов — скорбная память позора русского.
Стояли там памятники, с московских улиц, площадей, станций метро «свергнутые». Памятники автором идеи «всеобщего братства», стоившей людям рек крови русской, православной – и не только, конечно.
Решение было действительно разумным – дабы не допустить бесчинств со стороны вандалов, которым, по совести говоря, всё равно, что разрушать. Да и неэтичным было бы в свете в те годы открывавшегося оставлять на улицах, к историческим именам возвращающимся, столько идолов неоязычества. Цивилизованно подъезжали машины, подцепляли и увозили на «вечное хранение». Только это, конечно, не «Королевский парк» А.И.Куприна – покаяния здесь и рядом не было. Да и на «королей», извините, «не тянули»…
На обе выставки приходила не по возрасту красивая супружеская пара. Однажды и в Парк свергнутых идолов заодно зашли…
Глядя на неостывшие глаза, преисполненные ума и доброты выражения лиц, видя неиссякшую жизненную энергию этих замечательных людей, никто и представить не мог, что он уже семидесятилетний рубеж перешагнул, а она — приближается.
Бывший лётчик, ветеран, герой, впоследствии преподаватель военного училища, а ещё и для души мастер резьбы по дереву – Пётр Михайлович.
Сестра Милосердия – вернее, фельдшер, тоже награды имеющая, а ещё прекрасная вышивальщица – Ангелина Васильевна. Познакомились, как водится, когда он, раненый, в госпиталь попал, – и почти полвека вместе. Оба помогают по мере сил восстановлению Храма на соседней улице…
В Храм не раз и с правнуком Ваней ходили, а для выставок маловат ещё – всего два года. Ходить вместе потом, конечно, будут. Был у них Ваня, когда внучка Светлана с супругом Данилой тоже выставки эти посещали. А почему бабушки и дедушки как будто «ни при чём», расскажем после…
Пока же хотелось бы вместе с этой замечательной супружеской парой жизнь их нелёгкую вспомнить.
Когда зашли Пётр Михайлович с Ангелиной Васильевной в этот парк «антикоролевский», услышали случайно слова одной посетительницы, «сокрушающейся», что памятник «железному Феликсу» «свергли». Он же «стольких детей на улицах подобрал»…
Подобрал, конечно… Только кто виноват, что столько беспризорных вдруг всю страну заполонило. Разве не авторы идеи «всеобщего равенства и братства», идеи «рая не земле без Бога»?! Не потому ли осталось разом столько никому не нужных детей, что революция, как сказал позже поэт и ветеран А.А.Тарковский, «порождает всеобщую безотцовщину»?!
И не «железный ли Феликс», тот самый памятник которого, честно говоря, пугает, виноват в том, что историческое название «Лубянка» как минимум для четырёх поколений ассоциируется со зловещим стуком в дверь среди ночи и расстрелами без суда и следствия, с местом, откуда не возвращаются?!
Ныне стоит там Камень Соловецкий как Символ Памяти по убиенным. А неподалёку «вырос» в год столетия переворота окаянного Храм Новомучеников и Исповедников как Символ Покаяния России за богоотступничество.
Пётр Михайлович и Ангелина Васильевна до дней этих не доживут – успеют только Бутовские Святыни увидеть…
А тогда — в девяносто втором бередящие душу вопросы погрузили много переживших, выстрадавших супругов в воспоминания собственной судьбы, особенно – Петра Михайловича, — потому что был он из тех самых «беспризорных», которыми сначала улицы наводнили, а потом стали на улицах «подбирать». Вернее, его — новорожденного младенца в девятнадцатом году у дверей приюта оставили. Как выжил мальчик, как на дно духовного разложения не скатился, стал тем, что есть?! Впоследствии Пётр Михайлович считал это Чудом, словно «авансом» за будущую жизнь его дарованным. Дарованным Милостью Божией…
Глава тридцать пятая «Преодоление «захудалости» рода.
К счастью великому, никогда не узнал наш герой, что на землю пришёл, «благодаря» блудной связи – связи случайной, непотребной. Один из палачей, столкнувших живыми в шахту и забросавших гранатами Великую Княгиню Елизавету Фёдоровну — сестру последней Царицы, основательницу Марфо-Мариинской Обители Милосердия, вдову террористами убиенного Московского Губернатора, не пожелавшую её покинуть Инокиню Варвару и иже с ними.
А после кровь пролитую вином заливали, сопровождая грязной, уста оскверняющей бранью. Вот и «совокупился» один из них в угаре с бывшей комиссаршей, которую на другой день не помнил. И она не помнила. А потом просто «избавиться» не успела…
Имя младенцу в детском доме дали. Воистину чудо свершилось, что не пополнил мальчик «ряды» пьяниц, насильников, палачей, собаколовов. Словно некая «аура» духовная окружила его во спасения, от мерзости, от растления нравственного оградив.
Сколько помнил себя Пётр, не было у него ненависти звериной к Церкви Православной, хоть в детстве, конечно, крещёным не был, да и к Царской Семье, к знатным фамилиям.
А ещё, сколько помнил себя, словно «боролись» в нём два очень разных призвания – и лётчиком стать хотел и резчиком по дереву. Наконец, решил, что с деревом для души работать будет.
Однажды, когда было ему лет одиннадцать-двенадцать, вырезал из дерева фигурки зверей лесных, птиц и рыб, вызывавшие всеобщее восхищение.
Только одну – самую маленькую никому не показывал – храм, похожий на Покровский, что на Нерли. Как мысль эта осенила, кажется, сам не понимал – по наитию, наверное.
Учитель труда решил работы на конкурс отправить...
Среди воспитанников детского дома был один, в один день с Петром рождённый. Непонятно почему, Петра он недолюбливал – и всё время ему завидовал. И вот в ночь перед конкурсом украл завистник потихоньку Петром с любовью сотворённое – только храм деревянный не нашёл. В общем – застали, как вор с блудной бранью на устах фигурки в разожжённый костёр бросал – еле вытащить успели, а остальные отняли. Спасибо, что времени завистнику недостало.
Виновного наказали, конечно, а учитель при всём отряде сказал, что зависть – плохой советчик, что завистник всегда ни с чем и остаётся. Слова эти многим тогда в душу запали – только не виновнику. Был он как раз одним из тех, что потом ряды палачей пополнили. Его тоже к дверям роддома подкинули – в угаре зачавшие — после расстрела священников и мирян, Храм защитить пытавшихся…
Первое место Пётр за труды свои получил – а ещё понял тогда, что надо уметь правду, справедливость защищать – иначе, все хорошие идеи, начинания, все дела благие сгорят в огне злобы и зависти… Поступив в лётное училище, не терял Пётр связи с Павлом Матвеевичем – тем самым учителем труда.
А когда любимого учителя в «контрреволюционной деятельности» обвинили – и пришла за ним ночью зловещая «тройка», не раздумывая, пошёл доказывать, что Павел Матвеевич ни в чём не виноват. Не знал ещё Пётр, что нет больше в живых того, кого до конца дней будет считать своим первым в жизни наставником – тут же «за углом» пулю «без суда и следствия» получил…
Как тогда сам юноша не сгинул, как из училища не исключили… Тоже чудом, наверное…
А фигурку храма, много лет назад из дерева вырезанную, Пётр всегда с собою возил…
В училище был он одним из лучших. А после — в годы военного лихолетья судьба лётчика была одновременно и героической, и «обычной». Обычной – потому что многие защитники Отечества героями тогда стали...
Однажды, когда загорелся самолёт и Пётр последним с парашютом горящую машину покинул, попал он под обстрел. Казалось, надежды нет никакой – пуля в грудь попала – да отскочила, ударившись обо что-то твёрдое. Потом вспомнил Пётр, что лежала в кармане та самая – много лет назад тайком вырезанная «фигурка» храма, которую всегда с собою носил и никому не показывал.
Очнулся Пётр в госпитале — и твёрдо решил, что как только подняться сможет, Святое Крещение примет…
В госпитале познакомился лётчик с юной златовласой, голубоглазой Ангелиной. К ней и маме её — вдове Анастасии Викторовне, тоже в госпитале трудившейся, больше подходило «сёстры Милосердия» — этого словами не объяснить – просто ощущалось во всём. А ещё, по словам Петра, Ангелина так на Анастасию Викторовну похожа во всём была!
Сёстры Милосердия и отвели Петра тайком, когда пошёл он на поправку, в чудом уцелевший храм, что в Елохове…
Во время войны для лишних раздумий времени нет – и вскоре решили лётчик Пётр и сестра Милосердия Ангелина соединить свои жизни – сколько бы ни было отмерено. И можно сказать, что получили они от Анастасии Викторовны благословение…
Глава тридцать шестая «Наследие не по крови».
Две сестры Милосердия – мать и дочь – для раненых словно два ангела светлых. Анастасия – имя, означающее «Воскресение» — и Ангелина. Только некоторые из начальства всё косились – вдова и падчерица – почти дочь «врага народа». Да руки, чтобы перевязывать, чтобы во время операций хирургам помогать, нужны – тут уж не до «политики». И «должности» небольшие.
Попытался один «такой» Петра «предупредить», на ком он жениться собрался и что «пострадать» от этого может… Да лётчик на «доброжелателя» так посмотрел, что стал тот «за километр» Петра обходить, и вздохнул с облегчением, когда лечение завершилось…
А некоторые очень хотели бы на месте Петра оказаться…
Ангелина на маму была похожа, как Пётр говорил – да и не только он. Похожа — у Анастасии Викторовны волосы медово-золотые и глаза тёмно-бирюзовые. И добротой, умением сострадать, желанием помочь похожа. Только… Вот и пришло время рассказать…
Юная сестра Милосердия Анастасия во время Первого пожара Мирового встретила лётчика с редким, прекрасным именем Елисей – Елисея Ивановича. Обвенчались в полевой церкви. А через год с небольшим — после окаянных «событий» семнадцатого — супруг её геройски погиб. От пережитого Анастасия будущего младенца потеряла.
После работала в роддоме – помогала детям в мир приходить. И всегда тайно молилась…
Через два года встретились случайно с фронтовым другом Елисея — Василием. Василий Григорьевич не раз был ранен — выжил чудом, имел награды. И в годы окаянные всех родных потерял…
Месяца через три должны были родителями стать… Только однажды нашли Василия Григорьевича на пустыре с ножом в спине. По тайному, негласному приказу ГПУ «убирали потихоньку» героев Царской Армии – людей корней «непролетарских».
Правда, следователь оказался человеком порядочным, честно делу своему служащим – и на убийцу вышел. Оказалось, что Василий Григорьевич не единственным руками его убиенным был. Только когда пришли арестовывать, нашли около дома в сугробе — замёрзшим. Напился сверх меры – и до дома не дошёл… Кстати, от руки его «соратника» через год принял пулю Яков Анисимович Полозов – келейник Патриарха Тихона. Пулю, Святейшему «предназначенную». Вот уж поистине, власть, на убийцах и осквернителях стоявшая…
А на следующий день после гибели мужа увезли Анастасию Викторовну в роддом… Родившаяся шестимесячной девочка лишь час прожила… И больше матерью Анастасии Викторовне не стать… Так что на убийце ещё одна душа загубленная — душа младенца. И не только...
Столько боли пережившая Анастасия Викторовна боль чужую, словно свою, всем сердцем переживала. Немного очнувшись от горя, решила она ребёнка, без родителей оставшегося, на воспитание взять, чтобы было кого любить, о ком заботиться…
И вот однажды в её смену привезли в роддом женщину, работавшую в женской тюрьме, известную своей ненавистью к «царскому режиму», к «буржуям всяким» и понимавшую свободу как неразборчивость в связях. Так что, кто «отец», знала она лишь «приблизительно»…
А девочка удивительная — светлая, несмотря на мерзость породивших её, с небесно-голубыми глазами. Анастасии Викторовне даже показалось на мгновение, что видит она перед собой дочку, на земле лишь час прожившую… Оттого и назвала Ангелиной – и отчество дала — Васильевна…
Так и стала двадцатишестилетняя, «дважды» вдова мамой. И чадо принятое отмолила. Не «сработала», к счастью великому, «генетика палачей и осквернителей»…
Ангелина знала, что отца – лётчика, героя бандиты убили. Так в общем — то и есть. Анастасия Викторовна всегда думала о том, что никогда бы не был Василий Григорьевич против удочерения девочки, которую родители предали. Да и Елисей Иванович тоже.
А говоря о т.н. «лжи во спасение»… Узнала бы девочка о тех, «благодаря» которым в мир пришла… не стала бы таким светлым человеком… Кстати, это можно сказать и о Петре Михайловиче…
Когда пошла Ангелина в школу, появился в их семье врач-хирург. Звали его Пантелей Лукич. Он не раз говорил, что с его именем и отчеством другое дело в жизни избрать было бы, наверное, невозможно.
Хирург от Бога, прекрасный человек, «попал» под первую «волну» — по причине «происхождения». Жена отреклась – и сына больше никогда не видел. А когда вышел на свободу, вскоре встретил сестру Милосердия Анастасию, для которой важен был человек, а не отношение к нему ГПУ или НКВД. Ангелина вскоре стала называть его папой Пантелеем...
А в тридцать восьмом получил не раз людей у смерти отнимавший хирург пулю на полигоне смерти близ села Бутово – как «враг народа». Анастасия Викторовна и Ангелина, которой было тогда четырнадцать, от Пантелея Лукича и от мёртвого не отреклись. Третий раз стала Анастасия Викторовна вдовой… Не раз думала она, что такая же участь была уготована и героям-лётчикам: Ивана Елисеевичу и Василию Григорьевичу. И что и сама она могла стать «врагом народа» — и что жизнь ей Господь сохранил, чтобы не сгинула в пучине ненависти и разврата Ангелина…
Петру девушка сама о замечательном папе Пантелее рассказала – и жених полностью согласился, что не может быть «врагом народа» столько народа от смерти спасший. И учителя своего – Павла Матвеевича вспомнил. Впрочем, никогда и не забывал. И невесте о нём рассказал…
Поскольку Петру пришло время на фронт отправляться — потому его сразу с Ангелиной расписали. И за несколько часов до отъезда обвенчались они в том же чудом уцелевшем Соборе, что в Елохове…
Никогда не пожалеют супруги, что жизни свои соединили, будучи всего лишь две недели знакомыми. А скорбей Петру Михайловичу и Ангелине Васильевне выпало немало…
Глава тридцать седьмая «Потеря близких»
Пётр Михайлович и Ангелина Васильевна соединили жизненные пути свои в начале судьбоносного сорок третьего. Через месяц поняла молодая супруга, что ждёт младенца. Прочитав её письмо, очень обрадовался супруг. Обрадовалась и Анастасия Викторовна.
А детей… кажется, двое! Трудно будет – да кому сейчас легко?! А жизнь продолжается…
Только, когда оставалось до родов месяца два, попала Сестра Милосердия Анастасия под обстрел… Оборвалась жизнь прекрасной женщины, столько утрат перенесшей и доброты, сострадания не утратившей, спасшей преданную родителями девочку, «врага народа» не оставившей – такие люди на предательство не способны – по «природе своей»…
Стала гибель её скорбью для всех, кто трудился с Сестрой Милосердия Анастасией – а самой большой утратой — невосполнимой для Ангелины.
От пережитого будущей мамой потрясения… один из мальчиков родился мёртвым, другой не прожил и двух часов…
У Петра от полученного известия словно земля из-под ног ушла. Разом потеряли они с Ангелиной двух сыновей и маму. Выросший без семьи Пётр, Анастасию Викторовну стал мамой называть. Только супруги молодые друг у друга на всём белом свете и остались.
Но надо было жить, сражаться. Собрав волю в кулак, утешал в письме Пётр супругу – ведь все смерти она рядом с собою пережила – хотя у самого ком в горле стоял.
А ночью молился тайком за убиенную Анастасию, за чад, которым на земле жить не довелось.
Молилась и Ангелина – иначе можно было с ума сойти или последний шаг в пропасть, не глядя, сделать…
Глава тридцать восьмая «Новые испытания».
Второй раз был ранен Пётр в феврале сорок пятого – тогда и довелось супругам снова ненадолго встретиться...
Слава Богу, в мае вернулся Пётр Михайлович живой, неискалеченный,… а в ноябре родилась у супругов дочь. Роды тяжёлыми были – и сказал врач, что больше детей скорее всего не будет – этого ребёнка чудом родила…
Была девочка умной, сообразительной – только понимали родители – что не так с ней что-то. Недобрая, стыдливости, словно нет...
Снова хочется сказать: какое счастье, что не знали ни Ангелина Васильевна, ни Пётр Михайлович, как каждый из них в этот мир пришёл...
Дочка школу окончила – до медали немного не дотянула и поступила в знаменитую «Плешку». Училась в целом очень неплохо – только непонятно было, чего же она хочет, что главное для неё в жизни. Кажется, только внешней «красивости» и беззаботности искала…
Оставался последний курс. Однажды сказала дочь родителям после сессии, что надо ей на три дня уехать…
А после оказалось, что в эти три дня…свершалось убийство чада нерождённого, во грехе прелюбодеяния зачатого. У «отца» несостоявшегося жена была и двое детей…
Узнала о том только Ангелина Васильевна, когда пришла домой, а дочь, её не заметившая, с подругой по телефону громко обсуждала. Пётр Михайлович в это время в рейсе был. В тот день впервые дошло почти до крика. Мать выговаривала дочери, что та внука их убила, что никогда с отцом не давали они повода думать, что не примут её с ребёнком, даже без отца рождённым – и т.п.
С трудом «затолкала обратно» уже готовые вырваться слова о том, что сейчас особенно очень жалеет о сыновьях, которым на земле жить не довелось, что были бы они не в пример лучше. Ведь Ангелина Васильевна мальчиков своих видела – одного мёртвым, другого — ещё живым… Господь от слов таких уберёг…
Убитая горем женщина вышла из дома и бродила бесцельно по улицам, пока не увидела, что находится рядом с тем самым Собором бирюзового цвета, что в Елохове. Не помнила, какими словами молилась пред Образом Казанским, чтобы не осталась дочь их неплодной. Словно грехи её замаливала. Её – а значит, получается, и свои.
Возвратившись домой, зашла в свою комнату, упала от усталости – да так, не раздеваясь,
и уснула…
Ангелина Васильевна увидела склонившуюся над ней юную, прекрасную деву, которая сказала: «Вы с супругом самыми близкими людьми станете для внучки своей. И для детей её». А после дева скрылась – и появилась Икона с изображением «гостьи». Внизу было написано: «Святая Мученица Фотиния (Светлана)»…
Ангелина Васильевна проснулась — отчаяние сменилось надеждой.
Когда вернулся из рейса Пётр Михайлович, она рассказала о сне увиденном. Но никогда не сказала супругу о том, что дочь их совершила. Это была её единственная тайна, которую Пётр Михайлович никогда не узнал…
На последнем курсе после сессии сказала дочь, что выходит замуж за однокурсника. Слава Богу! Только выяснялось потом…короче: дочка их родилась через шесть месяцев – оттого и со свадьбой поспешили. Еле диплом защитить успела.
Когда предложила Ангелина Васильевна назвать девочку Светланой – очень подходящим имя для неё было – светловолосая, с удивительными глазами цвета морской волны – дочь сказала: «Светка – так Светка».
А после заботы в основном на бабушку с дедушкой и легли. Казалось, молодые супруги, как и родители зятя, были к девочке равнодушны…
Жили родители Светы вместе – не разводились, но придерживались «свободы» в отношениях. Вроде бы после Светланы двоих «не родили» — впрочем, доподлинно неизвестно…
Ангелина Васильевна с Петром Михайловичем и крестить внучку тайком понесли – в тот самый Собор Богоявленский, что в Елохове. Да и вообще, чаще внучка у них была. И, наверное, бабушку с дедушкой больше любила...
Казалось, Света восполнила всё, о чём мечтали. Умная, серьёзная девочка и сердцем была не холодной, как мать её. А ещё были у неё удивительные способности к языкам. По настоянию бабушки, записали Свету в английскую школу – девочка сама очень хотела. А родителям почти всё равно было — хотя престижно, конечно.
Училась Светлана прекрасно – к окончанию школы, кроме английского, знала ещё и французский, немецкий – сама изучила. А «синдромом» т.н. «золотой молодёжи», во многом благодаря Ангелине Васильевне и Петру Михайловичу, не «заразилась» — знала, ради чего учится. Хотела обучать, хотела и классическую литературу переводить. Без особого труда в знаменитый Иняз поступила…
Только, прежде, чем продолжить, придётся на несколько лет назад вернуться…
Когда было Свете десять лет, решили её родители в очередной раз в компании повеселиться – дочку же, как обычно, к Ангелине Васильевне и Петру Михайловичу отправили.
Ночью предложил тот, у кого собирались, только что купленную машину «продемонстрировать» – несмотря на предшествующее застолье. Поехала с ним «очередная пассия» и родители Светы.
В общем, с управлением хозяин не справился – из ехавших в машине… никто не выжил…
Так и осталась внучка у бабушки с дедушкой жить.
Конечно, несмотря ни на что, было в семье большое горе…
Глава тридцать девятая «На круги своя»
После окончания второго курса Светлана вышла замуж. Рановато, конечно, но знакомы были целый год – он выпускник того же института – переводчик. Был супруг на три года старше — и помогать во всём обещал. Родители его не раз за границу ездили.
Были, конечно, среди «претенденток» дочери т.н. «сильных мира сего» — но Светлана привлекала своей «непохожестью». Статная славянка с длинными платиновыми волосами и глазами цвета морской волны. И поступила внучка лётчика и медсестры, рано родителей потерявшая, безо всякой «протекции»…
Только как-то всё хорошее постепенно «испаряться» стало — «высыхать», как роса поутру. За год так всё и «испарилось». Оказался супруг гордецом, «нарциссом», как и его родители. Да и обещание помогать он, явно, выполнять готовым не был. Конечно, превращать супругу в домохозяйку без образования было для их семьи «непрестижным», но только интересы Светланы для супруга мало что значили. Да и понял вскоре, что супруга намного талантливее. Ей уже на третьем курсе несколько раз доверяли экскурсии в картинной галерее переводить – в искусстве Светлана разбиралась – однажды, ещё в школе, такое сочинение на английском языке о творчестве И.И.Левитана написала, что читали его во всех классах, а потом и на олимпиаду отправили. А потом ещё написала на английском языке о великой роли музыки В.А.Моцарта…
Началось недовольство задетого самолюбия, которое молодую супругу всё больше раздражало… Последней каплей стал случайно услышанный Светой разговор супруга с его матерью. (Подслушивать привычки не имела – просто пришла случайно раньше и вошла незаметно). Оказывается, они «сироту из простой семьи осчастливили»… Чем, позвольте спросить?! Бабушка с дедушкой всегда были для Светланы, как и для многих, их знавших, примером того, что значит быть Человеком с большой буквы. А что у родителей мужа — деньги, положение – а если всё это в одночасье «улетучится», как дым?! А там — внутри что?! Ведь и сына, как после выяснялось, всюду по жизни «устраивали» — даже «пристраивали», наверное…
Светлана незаметно собралась и ушла… Бабушка Ангелина и дед Пётр сразу всё поняли. Бабушка давно подозревала, что что-то «не совсем так» — да вмешиваться не хотела – ждала, когда внучка сама расскажет…
Вечером супруг явился «отношения» выяснять. Сказал ради примирения, что есть возможность на три года за границу поехать работать…
Языковая практика, конечно, хорошо — но нельзя жить с человеком «ради чего-то», к семье отношения не имеющего.
С мужем Светлана не пошла. Начала уже понимать, что супруг сохранить отношения ради некой видимости благополучия пытается. Да и отношения родителей его напомнили то, что запомнила Света из своего детства — жили вместе, придерживаясь «не ограничивающей желаний свободы». И грех блуда словно «нормой жизни» был. Девочка, как мы помним, чаще была у благочестивых бабушки с дедушкой.
Зачем влачить безрадостное существование, окружающим «пыль в глаза пуская», быть красивой «ширмой», за которой прячется пустота?!
Нет, воспитанная в благочестии девушка не о том мечтала. Лучше развестись сейчас, чем душу ежедневно «калечить» ради… Нет такого, ради чего…
На следующий день позвонила она супругу и сказала, что подаёт на развод…
Вечером он ждал Светлану у входа. Схватив за руку, потащил её к своей машине – и в этот миг кто-то остановил его со словами: «Вы не видите, что девушка не хочет с Вами идти»?! Светлана увидела лётчика, в мирное время имеющего награды. Впрочем, это она разглядела потом. А тогда чуть не завязалась драка – просто лётчик пару раз встряхнул незадачливого «нарцисса» — и тому пришлось отступить...
Таинственный незнакомец вступился бы за любую женщину, за любого слабого, которого обижают. Однако после, разглядев спасённую им красавицу — славянку, проводил её и попросил разрешения встретиться…
Глава сороковая «Сбылось предначертанное».
Все помнят, наверное, что мужа Светланы зовут Данилой. Супругами стали они довольно быстро – с первым мужем год общались — а что в итоге?! Обман, пустота, словно «мыльный пузырь», на солнце всеми цветами радуги переливавшийся — да вскоре «лопнувший».
А то, что лётчик Данила Петрович человек стоящий, сразу было видно. И родство душ почти «физически» ощущалось.
Ангелине Васильевне с Петром Михайловичем Данила тоже сразу понравился – тем более — лётчик…
Бывший муж Светланы сказал, что добром развод не даст — только через суд – и тогда Данила сам пошёл разбираться. Объяснил, что незачем чужую жизнь ради собственной гордыни «заедать» — осколки всё равно не склеить… Со второго раза понял…
Данила – лётчик Данила Петрович был тем самым поздним, напоследок дарованным чадом – сыном супружеской пары, в честь Благоверных Князей наречённых, – Петра Михеевича и Февронии Васильевны…
Невеста сына им тоже понравилась – но самое главное, что никогда не считали они возможным в чужую душу, в чужие отношения «без стука входить». И уж тем, более, задавать бестактные вопросы, вроде тех, из-за чего она с мужем развелась.
Кстати, немногим больше полугода до судьбоносной встречи со Светланой Данила чуть не женился — уже и заявление подали. Она художественное училище заканчивала – и вот однажды пришла и, смеясь, показала жениху злобную карикатуру на Церковь – вернее, на человека, который в угоду родственникам жены с нею венчался, а после младенца крестить понёс. Так и назвала: «Николай Угодник» — в смысле, что «угождал» всем. Заказ такой был – на антирелигиозную «пропаганду»…
Данила дар речи потерял. Он всегда помнил, как мама и отец пули от безбожных палачей во время Крестного Хода получили, как чудом живыми остались — от старших сестёр и брата слышал. Знал, что два его деда – священник и дьякон — тогда под пулями полегли...
Никакие «увещевания», что это – всего лишь «шутка», к тому же — «заказ» он, казалось, уже не слышал. Никакой свадьбы, разумеется, не было…
Да и вообще – даже в те годы насаждаемого безбожия, многие никогда бы не позволили себе подобного кощунства, надругательства – хотя просто из приличия, просто, чтобы людьми оставаться. А её предки, как потом выяснялось, многих «раскулачивали», обрекая на смерть…
Вскоре после знакомства с будущей супругой оказалось, что два Петра – отец Данилы и дед Светланы были знакомы — до войны, а после пути их разошлись – затерялись.
Сказать, что все были удивлены – не сказать ничего…
Светлана – с огромным интересом слушала рассказы жениха об их удивительной семье – особенно о родителях с княжескими именами. И о том, как племянники ровесниками дяди были – а один даже старше. Мы уже об этом рассказывали и обещали, что встретимся с чудом дарованным супружеской паре, сорокалетний рубеж перешагнувшей, младенцем, когда он вырастет. Вот время и пришло.
У Светланы примеров, конечно, меньше – зато какие бабушка с дедушкой, что родителей непутёвых заменили! Даниле сказала, что погибли родители в аварии – так и было, конечно, только…. Всю правду расскажет после.
А ещё показала Светлана будущему мужу удивительные старинные фотографии прабабушки Анастасии – сестры Милосердия, прадедушки Василия – лётчика, друга его Елисея Ивановича и прадедушки Пантелея, которого слуги антихриста убили…
О них мы уже знаем…
И снова хочется вспомнить слова Священного Писания о кислом винограде, что вкушали родители, и об оскомине у детей. «Оскомина» — то не «генетическая», не «юридическая» — она от отсутствия положительного примера. А, как мы помним, у Петра Михайловича и Ангелины Васильевны, у неё особенно, пример положительный был.
Был он и у Светланы – Светланы Игоревны, несмотря на непутёвых родителей.
Она всем потом всегда говорила, что в семье у них три лётчика – прадед, дед и супруг…
А супругами Данила Петрович и Светлана Игоревна стали в год Тысячелетия Крещения Руси — весною. А через год получила Светлана Игоревна диплом с отличием – и тогда уже, словно маленький, никому ещё незримый родничок, зарождалась в ней новая жизнь…
Любили супруги ходить в Кремлёвские Соборы – и прочитали однажды, в честь кого Колокольня, выше которой до переворота ничего возводить не разрешалось, названа. Знали, возможно, и раньше, а теперь задумались. Святой Иоанн Лествичник — в День Памяти его впервые преодолел человек притяжение земное. Святой, в космос «направивший»! Ещё одно напоминание о том, что Господь даёт человеку возможность познавать и открывает то, что познать «положено». А слова о полетевшем в космос и «Бога не видевшем»… наверное, теперь и ребёнку абсурдом покажутся...
Тогда и решили: если сын родится, нарекут его Иоанном.
Глава сорок первая «Без «кислого винограда» и «оскомины»
Ваня родился в последний день февраля девяностого года. В школу пойдёт он в шесть с половиной лет, а читать научится в три с половиной. После авиационный институт окончит, будет изобретать, экспериментировать… Всё это после будет …
Мы обмолвились ранее, что с Ваней, когда надо было, оставались прабабушка с прадедушкой. Конечно, Феврония Васильевна и Пётр Михеевич тоже – просто жили несколько дальше…
Начало девяностых — время очень непростое. Но работа у Данилы Петровича была, да и Светлана Игоревна, пока дома с маленьким Ваней сидела, репетиторством успешно занималась, а иногда и переводами — не бедствовали.
К чему это?! К тому, что очень хотели братика или сестрёнку Ване подарить, несмотря на времена окаянные – и мальчик, начиная с трёх лет, всегда о том говорил. Как было уже сказано в самом начале повествования, от зародившихся жизней в этой семье не избавлялись...
Когда носила Светлана Игоревна под сердцем младенца, решили: если мальчик родится, то будет Петром, а если девочка, будут жребий тянуть – Ангелина или Феврония…
В конце июня девяносто четвёртого из роддома принесли двух девочек, чему Ваня, которому было тогда четыре года и четыре месяца, несказанно обрадовался.
Девочки не были близнецами – у одной глаза удивительного цвета – наверное, можно сказать: тёмно-сиреневого, — у другой цвета весенней листвы. Их будут потом в шутку называть: «Луна» и «Солнышко» — потому что у той, что глаза столь редкого цвета, волосы будут цвета луны, а у зеленоглазой — медно-рыжие. С «лунными» волосами – Ангелина, а с медно-рыжими – Феврония…
И Ангелина Васильевна с Петром Михайловичем, и Феврония Васильевна с Петром Михеевичем, кажется, догадывались, но никогда за всю жизнь ни одного вопроса на «данную тему» от них не прозвучало.
А Данила Петрович знал, но сразу сказал супруге, чтобы та никогда ему не говорила, которая из девочек…
Этой темы в семье не было – ни в день, когда приехали из роддома, ни через семь, ни через десять, ни через двадцать лет.
А Светлана Игоревна обеих с первого дня грудью кормила…
Все остальные в семье думали, что родились двойняшки, и Ваня всем с гордостью говорил, что у него две сестры…
В один день со Светланой рожала женщина, которой было уже сорок два, — как говорят, «для себя». Учительница музыки жила всю жизнь с матерью, которая после своего неудачного брака и себе, и дочери жизнь сломала. Трижды не дала дочери замуж выйти — каждый раз «он никуда не годится, он подлец, он обманет» и «только через мой труп».
Когда было дочери сорок, мать умерла – из родственников только одна разведённая двоюродная сестра осталась. Она и обещала потом с ребёнком помочь…
Во время родов что-то не так пошло – недоглядели – умерла роженица, оставив новорожденную дочь. И та самая двоюродная сестра растерялась – одно дело помогать – другое – взять на себя абсолютно всё… Так и появились у Светланы с Данилой две дочки…
Почему-то никто не задумывается над словами: «Родить для себя». Осуждать женщин, воплощающих последнюю надежду, не хочется, да и не вправе мы, наверное. Только прежде всего — человек не для того, чтобы стать чьей-то, пусть и любимой, «игрушкой» или «вещью», в этот мир приходит.
А здесь чуть не родила «для сиротского приюта» или в лучшем случае «для своей одинокой двоюродной сестры». Бог миловал — «для благочестивой супружеской пары, для благочестивой семьи»…
Одна из девочек станет детским врачом – другая преподавателем литературы. И семьи хорошие у обеих будут. И у брата их старшего Ивана тоже…
Глава сорок вторая «Единство, что вне времени земного».
Любая благочестивая большая семья всегда «пересекается», «сливается» с великим множеством других. Словно ручейки малые в одну большую реку многоводную вливаются, чтобы вместе дальше по жизни идти. И рассказ о лётчике Даниле Петровиче и супруге его – преподавателе и переводчице Светлане Игоревне — один из очень ярких тому примеров.
А потому возвращаемся в год столетия Первой Мировой войны.
Думаю, мы не забыли, что всё происходящее началось с Крещения тройняшек — Софии, Константина и Вячеслава в Храме Великомученицы Ирины в удивительно ясный день воскресный в начале ноября…
Как прекрасно, что в этот день здесь столько близких людей собралось. По-настоящему близких...
Только при всём искреннем желании домой всех, Таинству Крещения причастных, не позовёшь.
Николай и Ирина всех от души поблагодарят – а после пригласят всех в разные дни. Бабушки и прабабушки – по очереди — для прихода гостей будут свои фирменные пироги с фруктами, сыром или рыбой печь, или бисквит по рецептам вековой давности, творческие идеи привнося…
Мы же вновь обратимся к присутствующим. Все, о ком уже было рассказано, и те, о ком рассказ ещё впереди, здесь, в Храме Великомученицы Ирины, Таинству Крещения Причастны.
Да и те, что этот мир уже покинули, тоже словно незримо присутствуют, наверное, как на Литургии, суть которой в «общей», «совместной» молитве – живых с усопшими.
Нельзя же, в самом деле, забыть Чету Супружескую, в честь Благоверных Князей наречённую – дважды «рождённых» Петра Михеевича и Февронию Васильевну, соседей их — Любовь Васильевну и Ивана Викторовича, ставших для молодых тогда супругов по сути родными людьми. Невозможно не вспомнить Отца Василия и сына его – Отца Спиридона – новомучеников неявленных и жён их – сестёр милосердия — Серафиму Сергеевну и Марию Георгиевну. Нельзя забыть и прошедшего сталинские круги ада доктора Илью Васильевича, принявшего на себя заботы о семье старшего брата, безбожной властью убиенного. Не вспомнить в ночь ареста вместе с отцом ушедшего Никиту Спиридоновича и супругу его Татьяну Дмитриевну. Нельзя, наконец, забыть столько скорбей претерпевших лётчика Петра Михайловича и сестру милосердия Ангелину Васильевну – супругу его. Невозможно забыть и спасшую, вырастившую её Анастасию Викторовну, на полигоне смерти пулю принявшего Пантелея Лукича, лётчиков Елисея Ивановича и Василия Григорьевича, любимого учителя Петра Михайловича – пулю без суда и следствия «получившего» Павла Матвеевича… Наверное, не только…
Оба Петра и супруги их мир земной оставили вскоре после посещения места скорби и покаянной молитвы – полигона смерти близ села Бутово в 2007 году. Петру Михеевичу уже девяносто было. Словно дождался ветеран войны, краснодеревщик, сын во время Крестного Хода в окаянном тридцать седьмом убиенного дьякона Пётр Михеевич часа заветного. Земная жизнь была ему дарована до времени того, когда возвысится над Русской Голгофой Крест, с Соловков через всю Россию привезённый, когда зазвучит здесь молитва и церковное пение… Вспоминается невольно Симеон Богоприимец…
Пётр Михеевич мирно ушёл, причастившись Святых Тайн, в конце ноября того же года – через неделю после поклонения пролитой крови Новомучеников, после встречи с Настоятелем — внуком Новомученика Балашихинского, на кровавом полигоне смерть за веру принявшего.
Декабрь унёс жизнь лётчика Петра Михайловича. Во время Великого поста 2008 года землю покинула Ангелина Васильевна, а на Светлой Седмице — светлую жизнь прожившая любимая бабушка и прабабушка Фира — Феврония Васильевна в мир иной перейти сподобилась. Увидела она во сне своего Петра Михеевича – молодым, каким был он перед войною, после венчания, а потом таким, каким видела ещё совсем недавно. После вдруг предстал перед нею светлый мальчик – и поняла Феврония Васильевна, что это — сын их, по вине старшей сестры – предательницы на землю не пришедший.
А потом вдруг увидела она людей в сияющих одеждах — и узнала тех, в кого слуги антихриста во время Крестного Хода в окаянном тридцать седьмом стреляли. И были среди сонма Мучеников Неявленных родители её и родители Петра…
Наутро отошла бабушка Фира ко Господу…
Наверное, не могли обе скорбями и истинной любовью соединённые пары супружеские надолго и на земле, и в Вечности разлучаться…
Вечная им Память и Вечный Покой…
Глава сорок третья «Полноводная река семейная»
Среди Причастных Таинству Крещения есть четыре очень пожилые пары – прабабушки и прадедушки младенцев.
Вот много лет назад из лап палачей и осквернителей милосердной тётей спасённая бабушка Вера и потомок мучеников неявленных — дед Ефрем. Рядом – дети «врагов народа» сгинувших, в приюте выросшие и образа человеческого не потерявшие, избравшие делом жизни спасение людей бабушка Лиза и дед Сергей. О них мы уже немало рассказывали.
А вот две другие пары — со стороны Ирины пришедшие – кстати, с одной из них мы уже немного знакомы — но главный рассказ о них ещё впереди — всё по порядку. Удивительно, но все эти люди, что к восьмидесятилетнему рубежу приближаются или уже его «перешагнули», память свою сохранили незамутненною. И на ногах ещё крепко стоят…
А вот уже бабушки и дедушки. Родители Николая – Екатерина Сергеевна и Григорий Ефремович. Мы с ними уже встречались, конечно, но, оказывается, не знаем ещё самого главного об этой замечательной семье… После расскажем…
Почти рядом родители «тёзки» Святой Мученицы Ирины, в честь которой Храм сей возведён. О них тоже не сейчас…
А вот любимые дядя Вася с тётей Наташей – названый брат отца и сестра-двойняшка мамы. Рядом дядя Ваня с тётей Людой. Когда был Николай маленьким, то думал, что школьный друг отца и дяди Иван — тоже его дядя, а сыновья — двоюродные братья. Конечно, когда вырос и узнал, ничего ни для кого не изменилось…
А вот брат и сёстры бабушки Веры с супругами – какое хорошее название – «двоюродные» бабушки и дедушки! Всё равно же бабушками и дедушками называем – потому что по крови и по духу близкие.
И братья с сёстрами двоюродные и троюродные всё равно братья и сёстры.
Как мы помним, от этой семьи все сердцем «нечистые» словно сами собою «отсеивались».
Вот и снова о ближних и дальних…
Глава сорок четвёртая «Двух путей соединение».
А теперь расскажем о друзьях детства и юности Николая – детях школьного друга отца – Ивана Семёновича и брата его названого Василия Тихоновича – дяди Вани и дяди Васи.
Вот супружеская чета, одну из самых гуманных профессий избравшая, – хирург Тихон Иванович с супругой Ангелиной Александровной, которая помогает младенцам в этот мир приходить. Их дочке Василисе почти полтора года – она с Ангелининой мамой сегодня.
Вот выпускник знаменитого Физтеха Адриан Иванович. Удивительно, но жену его — студентку пятого курса — будущего химика зовут Наталией. Так получилось – не по имени же супругу искал. У них детей ещё нет...
А чтобы о детях дяди Васи поведать, придётся мысленно перенестись на несколько лет назад…
Жила-была славянская красавица с длинными светло-русыми волосами, отливающими то ли серебром, то ли платиной, с глазами цвета синего на грани с голубым. Училась на филфаке МГУ – практически только на «отлично». Очень любила древнерусскую литературу и немного очерки о святых писала.
На втором курсе вдруг замуж собралась – когда-то в школе вместе учились – он на три года старше, окончил техникум – в электронике асс. Родители в большом восторге от того не были — да жить ей — нельзя же жизнью дочери, как собственным «вложением» распоряжаться. Не в восторге были, конечно, не из-за специальности...
И вот однажды…До свадьбы оставалось чуть больше месяца. Был у жениха День рождения – гостей собралось немало – и как-то неуютно стало Маше – что-то не так, а что именно, понять была не в силах. Потом поняла, что уровень общения гостей, как принято говорить, оставлял желать лучшего. Казалось, про стыд, про скромность забыли – пили, не зная меры, даже девушки. И начал виновник торжества…со всеми «особами женского пола» флиртовать беззастенчиво, хотя всем Машу как невесту представил и гордился студенткой филфака. И много раз до того клялся в «вечной любви»…
Одноклассницы недовольно на невесту косились, а одна, смеясь, сказала, что жениха отобьёт.
Маша встала и вышла из-за стола, а после и на улицу – был конец мая — и одеваться долго не пришлось. Нет, не была она горем убита – он этого не заслуживает – просто такое чувство охватило, что в грязь неожиданно упала – вернее, толкнули. В храм бы, конечно, пойти – да поздно уже.
Садясь в трамвай, Маша не заметила, как бежит изрядно подвыпивший жених, что-то крича на ходу. Хорошо, что не догнал, что телефон впопыхах забыл – ещё скандалов на улице недоставало…
Наверное, лучше так — сейчас, чем если бы были уже женаты…
В нелёгких раздумьях не заметила разочарованная невеста, как вошедший на следующей остановке русоволосый богатырь стал сразу к ней взглядом прикованным. Только, хорошо воспитанный, не смел он смотреть пристально, а лишь тайком, потихоньку, как студент в купринском «В трамвае».
Видел он, что что-то с девушкой случилось. Умный, смелый, прошедший армейскую подготовку преподаватель истории, с девушками сразу почему-то сразу робким становился. Но теперь, в отличие о литературного персонажа, он робость свою преодолел и, подойдя, спросил, может ли чем-нибудь помочь…
Позже сам себе удивлялся и говорил, что встреча их была предрешена.
Звали молодого человека Егором – был он старшим сыном священника – отца Павла (Егоровича) и матушки Ольги – регента Ольги Константиновны – такие супружеские пары не редкость.
Наверное, излишне говорить, что именно за Егора и вышла замуж красавица — славянка Мария, и что с отвергнутым любителем флирта жёсткая беседа состоялась, чтобы не приставал больше…
Родители Маши и Егора подружились – по духу близкими оказались. Вот и правда – встреча, предрешённая Свыше, каких в обеих семьях было немало.
В тот день в Храме Великомученицы Ирины была женщина, которой скоро предстояло второго младенца родить – потому нет-нет, да и присаживалась. У неё длинные светло-русые волосы, отливающие то ли серебром, то ли платиной, и глаза цвета синего на грани с голубым. Такие же волосы и глаза у Натальи Сергеевны – тёти Николая.
Второго младенца ждёт её дочь – двоюродная сестра Николая Мария Васильевна – преподаватель литераторы, немного публикующаяся в детских книгах православных.
А этот удивительный цвет волос, цвет глаз словно три поколения объединил. Рядом четырёхлетняя девочка, их тоже «унаследовавшая», а ещё ум и доброту. Зовут её Серафимой.
Мария Васильевна с детства знала про бабушек и дедушек – про новомучеников неявленных. Знала и про то, как Сестра Милосердия Серафима Сергеевна – Светлый Ангел Милосердия, как называли её русские солдаты в 1914, увидела во сне, как священники — муж и сын её с молитвой под пули палачей на полигоне смерти близ села Бутово шагнули. Проснувшись, она рассказала обо всём родным — и в тот же день землю грешную оставила. Словно ещё несколько часов жизни на земле для того и дарованы были…
Маша, наверное, лет в шестнадцать решила: если будет у неё дочка, то Серафимой назовёт.
А вот и тот самый «юноша», в день судьбоносный робость свою преодолевший, — преподаватель истории Егор Павлович. Теперь ему уже за тридцать – несколько лет назад получил он звание кандидата наук. Маленькая Серафима удивительно похожа на обоих родителей – «поровну». Только глаза и волосы как у мамы и бабушки…
Меньше, чем через месяц после этого радостного дня Крещения трёх младенцев у счастливых «гуманитариев» будет ещё и сын, в честь Первого Евангелиста наречённый.
Он тоже будет «поровну» на маму и отца похожим – только тёмно-русый цвет волос и тёмно-серые глаза, как у Егора Павловича.
Крёстными станут средний брат Егора — Георгий Павлович (оба в честь Святого Победоносца крещены) и жена брата Марии Васильевны…
А о семье отца Павла и матушки Ольги тоже следует рассказать – тем более, к родителям крещаемых младенцев и их родным они самое прямое отношение имеют. И не только благодаря Марии Васильевне… Расскажем…
Глава сорок пятая «Во единстве духовном».
Наверное, эту главу можно было, как и предыдущую назвать – но не будем, конечно.
Итак, продолжим...
Вот ещё одна молодая супружеская пара. Пришли они раньше других с годовалым сыном, помолились, а потом ребёнка бабушка забрала – рано всё-таки для такого маленького.
У молодой красавицы удивительные тёмно-рыжие волосы, как у знаменитой Суламифи, А.И. Куприным с любовью изображённой. Зовут её Зоя, сына – Игнат, а мама – упомянутая нами Ольга Константиновна – регент, супруга отца Павла…
Даровал Господь супружеской чете четверых детей – трёх сыновей и дочь. Старший – Егор Павлович – муж Марии Васильевны – мы о них в предыдущей главе рассказали.
На два года младше Георгий Павлович – хирург, в скорбном стационаре служение несущий. Супруга его – Марина Сергеевна людям зрение возвращает. Дочке их с редким именем Евфросиния год и два месяца – она у Марининой мамы сегодня…
Когда почти четверть века назад поехала матушка Ольга в роддом, как говорили «за дочкой», вернулась с дочкой и сыном. Все думали, что двойня у супругов родилась, что несовершенный ультразвук «ошибся». Лишь супруги благочестивые знали, как младенца «в блуде нагулянного», неразумная, бессердечная девица семнадцатилетняя предала, в роддоме оставив...
Дочку Зоей нарекли, а сына Дмитрием. И так случилось, что именно сын младший по стопам отца пошёл.
Его матушка Елена – художник-реставратор – святыни, слугами антихриста порушенные, восстанавливает – благодаря тому и встретились. Детей у молодой четы ещё нет…
А Зоя – математик, с красным дипломом математический факультет МГУ окончила – её в аспирантуре оставили…
На свадьбе Егора и Марии увидел старший брат невесты Дмитрий Зою и влюбился. Казалось ему, что идеал свой увидел. А она его тогда просто не заметила – не «разглядела» что ли. А он помнил, хотя, наверное, в какой-то миг черты её стираться начали…
В начале третьего курса собралась Зоя замуж за молодого учёного – тоже математика.
И вот как-то недели через две после подачи заявления договорились в парке встретиться…
Зоя подходила, а жених её не видел – увлечённо по телефону о чём-то говорил – и говорил довольно громко – место почти безлюдным было…
Девушка никогда ранее не слышала, чтобы жених таким тоном циничным говорил — её просто покоробило – казалось, говорил кто-то незнакомый, чужой. Как отличалась манера общения от той, к которой все, знавшие его, привыкли.
Но то, что она услышала… Молодой учёный, которого считала она – да и не только она — интеллигентом, словно хвастался «победами», говоря, сколько женщин от него… Сколько младенцев, от него в безумном сладострастии зачатых, в этот мир не пришло…
У Зои ноги подкосились. Как можно после этого жизни радоваться, да и вообще – в глаза тем, кто рядом, смотреть?! А он ещё и хвастался – гордился тем, скольких младенцев невинных, беззащитных на смерть отправил!
А эти несостоявшиеся «мамаши», что детей своих нерождённых убивать пошли…
Дети невинные в чём, перед кем виноваты?! В том, что кто-то в разгул страстей, о последствиях думать не желая, пустился?!
Да если бы Зое сказали новую жизнь, едва зародившуюся в ней, убить, уничтожить, как мешающийся на пути мусор… Она бы избила слова такие произносящего, хотя и не в её характере…
Нет, с этим человеком она по жизни не пойдёт…
Увлечённый разговором, жених не заметил, как невеста подходила, как повернулась и почти побежала прочь...
Зоя успела зайти в Храм Всех Святых, что на Соколе, – почти в последний момент перед закрытием. Выходивший пожилой, мудрый батюшка сразу увидел душу раненую.
После беседы стало как-то легче. А ведь и правда – лучше, что так — что сейчас узнала, а не после свадьбы. Да если бы ещё, не приведи Господь, от их младенца избавиться бы захотел…
Зоя включила телефон — пропущенных вызовов было семь или восемь. Взяв себя в руки, собрав всю свою волю, девушка написала: «Свадьбе не быть! Не хочу жить с убийцей!»…
Дома, не прерывая ни одним вопросом, выслушали её родители, не «сговариваясь» повторив слова батюшки из Храма Всесвятского...
Опуская ненужные подробности – в том числе объяснений с отвергнутым, скажем что в тот же вечер, как будто случайно, позвонил Зое Дмитрий – старший брат Марии, с которой почти сразу подругами стали. Она и номер телефона дала, и повод придумала…
В Храме Великомученицы Ирины в светлый день воскресный Зоя Павловна с супругом Дмитрием Васильевичем Таинству Крещения трёх младенцев – детей двоюродного брата Дмитрия причастны.
Глава сорок шестая «Прояснение души»
А пока одну историю расскажем. Училась на Филфаке МГУ темноволосая красавица, похожая на литературную «тёзку» — одну из главных героинь «Пиковой дамы». Училась на отлично, немного писала для души. И вот собралась Лиза на третьем курсе замуж выходить – в метро случайно познакомились. Договорились о дне, в который заявление подавать пойдут…
И вот накануне зашли зачем-то к жениху домой…И вдруг вроде бы приличный молодой человек словно в зверя превратился – силой попытался «сближение ускорить». Полученная от Лизы пощёчина не остановила, не охладила, а словно масла в огонь подлила…
К счастью, в дверь позвонили – принесли телеграмму – и девушка, воспользовавшись моментом, выбежала из квартиры и что есть духу по лестнице вниз припустилась. Оказавшись на улице, вскочила в первый попавшийся трамвай, не глядя, не зная, куда приедет.
В душе только гнев, только мерзость! Какое заявление?! Как можно жить со зверем, для которого женщина словно добыча?! И ещё искренне считающим, что все «они» только и ждут подобных «проявлений» со стороны «самца»!...
Вдруг с правой стороны по ходу, словно сказочное видение – вернее, видение Мира Духовного возник удивительный деревянный Храм цвета зари.
Трамвай повернул и рядом с воротами остановился. Кажется, открыт ещё. Лиза выскочила на остановке.
На следующем трамвае прибыл «охотник». Пытаясь преградить Лизе дорогу, требовал он «поговорить», хватая за руку, пытаясь увести с собою. Да о чём же говорить после такого?!
Его остановил вышедший из храма студент Духовной Академии. Воспользовавшись, Лиза вырвала руку и вбежала в ворота, а потом внутрь Храма.
А будущий священник ровным, но твёрдым голосом сказал неуёмному сластолюбцу, что призван, конечно, просвещать Словом Божиим и вразумлять, но для защиты слабого, невинного может слегка и приём применить – в детстве обучался. Если Слова не понимают.
Бросившийся с кулаками и непристойной бранью на защитника, не себе это познал – слегка, конечно. Всё-таки будущий священник и у ворот Святого Места...
С блудной бранью пошёл отверженный прочь — горячительным разочарование заливать…
А Лиза молилась со слезами пред Чудотворным Образом Тихвинским. Словно пелена с глаз, с души спадала.
Да ведь с тем, с которым чуть жизнь свою не соединила, в храме только раз вместе и были. И что их вообще соединяло?! Теперь ясно видела девушка, что он, по мере сил и разумения, пытался как-то под неё «подстроиться» что ли. Пытался казаться тем, чем на самом деле не был. Да вот «проявился»…
И молила она Матерь Божию о помощи, о вразумлении…
Когда же вышла Лиза из Храма, ждал её Избавитель …
_______________________________________________________________
В годы окаянные устоял маленький деревянный, похожий на видение Храм перед волнами богоборчества! Не прекращались здесь Литургия, Всенощное Бдение, молебны. Храм Преображения Господня в той части Столицы нашей, что имя своё в честь Матери Господа Нашего Иисуса Христа получила. Храм, что в годы окаянные рабочие завода отстояли…
Здесь на Петров День выпускник Духовной Академии Иоанн обвенчался с темноволосой красавицей – студенткой Филфака Елизаветой…
Глава сорок седьмая «Преддверие…»
Нам придётся ненадолго лет на двадцать назад вернуться и вспомнить, как переживал тогда шестилетний Коля, что нет у него ни брата, ни сестры. Когда в Храм ходили, всегда молился, чтобы даровал Господь. Молились за семью их и двоюродные братья. Ведь Екатерина Сергеевна и Григорий Ефремович тоже чадо второе хотели — да не получалось никак…
И вот, когда Коля в первый класс пошёл, случилась во время каникул осенних нечаянная радость – сказали мальчику родители, что будет в семье их ещё один родной человечек…
Девочка пришла в мир в конце мая – через несколько дней после того, как Коля дневник с одними пятёрками принёс, после весёлого праздника всего класса – теперь уже второго.
Коля всегда родителям помогал. Как и много лет назад отец, был мальчик словно не по годам взрослым и ответственным. После подросшая девочка будет старшего брата почти как родителей слушаться. Он-то и попросил назвать сестру младшую Лизой…
Да-да – мы именно о ней в предыдущей главе и рассказали. Когда сочеталась Лиза с будущим служителем Церкви Иоанном, сказали отец Григорий Ефремович и дедушка Ефрем Спиридонович, что вернулась в их семью традиция, властью антихриста вместе с двумя Новомучениками Неявленными – прадедом и прапрадедом Лизы и Николая убиенная. Жива, значит, несмотря на выстрелы…
Отец Иоанн служит в одном из возрождённых храмов Северо-востока столицы нашей. Он оттого и на Крещение племянников супруги несколько позже прибыл...
Глава сорок восьмая «Спасающее Милосердие…»
Как мы помним, Крёстный одного из младенцев — младший брат Николая – Елисей…
А потому снова возвратимся во времени назад. Девятилетний Коля и двухлетняя Лиза были на даче у бабушки с дедушкой. Ближе к вечеру отец приехал, а позже пошёл маму с работы встречать.
Как мы помним, мама Коли и Лизы Екатерина Сергеевна помогала младенцам в этот мир приходить. В тот вечер рассказывала она со слезами супругу, как семнадцатилетняя «кукушка» от сына отказалась…
В этот миг вбежал едва проснувшийся Коля со словами – почти криком: «Пусть тогда этот мальчик с нами живёт»!
Как потом говорили супруги, мысль их с уст сына девятилетнего сорвалась. И вспомнил Григорий Ефремович, как, не раздумывая, решили они с родителями осиротевшего Васю в дом свой принять. Видимо, в роду было – принимать к себе в беду попавших.
Имя тоже Коля выбрал – в честь самого милосердного Пророка и в честь одного из самых благородных героев А.С.Пушкина. (В сказке только королевич по имени и назван).
Лизе сказали, что братик у неё родился – да так и есть: родился мальчик, который братом ей станет. Для двухлетнего ребёнка довольно.
В этой семье объяснять никому ничего не требовалось, только для детей тогда легенду сочинили: скончалась при родах родственница Екатерины Сергеевны – и мальчик один на всё белом свете остался…
Каково же было удивление – вернее, слово такого, наверное, нет – когда через полгода узнали супруги, что эта «кукушка» юная — на самом деле троюродная сестра Екатерины Сергеевны…
Этакая «ветвь чахлая», «засохшая»! Когда много лет назад мама Екатерины Сергеевны – бабушка Лиза в приют для детей «врагов народа» попала, родственники от пятилетнего ребёнка отвернулись, не желая не только в дом свой взять, но даже навещать.
И стала «кукушка» семнадцатилетняя продолжением «рода», в котором и новорожденного младенца предали.
Да послал Господь тех, кто от доли сиротской его избавил…
И вот, восемнадцать лет спустя, в Храме Великомученицы Ирины стоит высокий светло-русый юноша, на былинного богатыря похожий, будущий хирург, и держит на руках Крещаемого племянника Вячеслава…
На сим завершается рассказ о замечательной семье отца трёх крещаемых младенцев Николае и младшего брата его – Крёстного Елисея, для которого брат старший – второй человек после родителей…
Глава сорок девятая «Соединение надмирное»
Осталось лишь вспомнить случившееся в начале шестидесятых, когда явился в тонком сне в дни скорби прадеду младенцев Ефрему Спиридоновичу «раб Божий Юрий», слугами антихриста убиенный. Много лет пытались в семье узнать о том, кто в ту ночь скорбную пришёл, чтобы помочь скорбящим.
Наконец увидели его… на иконе – Новомученика Юрия Петровича Новицкого – профессора Петроградского Университета. Увидели его вместе с профессором того же Университета Иваном Михайловичем Ковшаровым и со Священномучеником Вениамином Петроградским. Юрий Петрович Новицкий тогда на себя большую часть вины взял, чтобы коллегу – отца многодетного, у которого младенцы были, не расстреляли. Было Юрию Петровичу тридцать девять — и дочь четырнадцатилетняя круглой сиротой осталась…
Вины – какой же?! Той, что верою и верность называется… 13 августа 1922 года уничтожили богоборцы цвет нации. Да память о Подвиге Мученическом через много лет «ожила»…
Значит, Николай, отец его и дед в родстве с Новомучеником, хоть и в отдалённом! И в лицах что-то общее есть. А главное – в верности служению, в видении предназначения своего.
Как мы помним, избрали и Николай, и отец его Григорий Ефремович служение адвоката «для бедных», для всех – труд и совесть непродажную.
А 13 августа в этой семье День особый – День Скорбной Памяти…
Господи! Спаси благочестивыя…
Прочли стихотворение или рассказ???
Поставьте оценку произведению и напишите комментарий.
И ОБЯЗАТЕЛЬНО нажмите значок "Одноклассников" ниже!
