Прикосновение. Он. Прачка

Измученный тревожными мыслями, о Ее отъезде, я рано лег спать.

Сон принес с собой тяжелое забытье и пробуждение на рассвете.

Я лежал, прикрыв глаза, придавленный урчащей кошкой, и нахлынувшими воспоминаниями о собственном взрослении.

Это произошло в тот день, когда погиб отец. Когда он не пришел к ужину, мама решила, что он, как всегда, отмечает с дружками окончание смены, и не особо удивилась, когда к нам постучал дядя Станислав. Он частенько подвозил бесчувственное папино тело из бара.

— Он опять напился и разбил кому-то физиономию?

— Ядвига… — закашлялся дядя Станислав, — твой Януш… он… умер сегодня… авария в цеху…

— Как умер? Зачем умер? Умер… – платок, покрывающий плечи матери медленно сполз на землю, а вслед за ним начала медленно оседать на пол и мама.

Станислав едва успел подхватить ее.

Похороны прошли скромно, но многолюдно. После них взрослые отправились в рабочую столовую, где администрация завода устроила поминки по отцу. А меня, 12 летнего подростка, забрала к себе соседка тетя Нина. Одинокая, дородная телом и веселая нравом она была вечной тамадой всех домовых посиделок. Мужчины засматривались на ее черные, как смоль кудри, струящиеся по загорелым плечам. И редко проходили мимо, не удостоив Нину задиристого комплимента. В ответ она всегда улыбалась, и отвечала так, что у остряка отпадало всякое желание ее задевать.

Напоив меня чаем с пирожками, собственного приготовления, тетя Нина дала мне книжку, а сама отправилась заниматься домашними делами.

Книга оказалась занудным повествованием о чудаке, который зачем-то сражался с ветряными мельницами, чтобы завоевать сердце своей дамы.

Прочитав с дюжину страниц, и вспомнив дальнейший сюжет по одноименному фильму, я отправился посмотреть чем занята тетя Нина. Я застал ее за стиркой белья. Погрузив обе руки в таз с мыльной водой, она яростно терла белую ткань о ребристую доску. Ее черные кудри непослушными завитками выбились из-под платка. Она, не останавливаясь, безуспешно сдувала их с глаз. Лиловая майка с кружевными оборками намокла от летящих во все стороны брызг, и, отяжелев, открыла наливные округлости, ритмично раскачивающиеся при каждом движении прачки. Я завороженно наблюдал за этим танцем, пока тетя Нина не подняла голову:

— Вижу похождения Дон Кихота, тебе не доставляют такого удовольствия, как созерцание женских прелестей, — рассмеялась она.

Я зарделся, и, потупив взгляд развернулся, чтобы уйти, но она остановила меня:

— Постой, Ян. Коли пришел, то давай помогай! За удовольствия ведь положено платить.

Она подала мне один конец простыни, и скомандовала держать его крепче, а сама принялась выкручивать его. Красивые полные руки женщины ловко справлялись с этим. Я опять невольно засмотрелся на нее, а она только улыбалась, и этим еще больше волновала меня. Но наконец, все настиранное было отжато, и мы отправились на чердак, развешивать белье на просушку.

Чтобы попасть туда следовало подняться по трех метровой пожарной лестнице.

— Поставь тазик на пол, и держи лестницу крепко. Сможешь? – приказала тетя Нина, и, подоткнув полы юбки, стала подниматься по лестнице.

Когда ее туфли оказались на уровне моих глаз, она окликнула меня:

— Эй, там на земле!

Я вздрогнул, и, не поднимая глаз, пробубнил:

— Чего?

— Не «чего», а «что». Подай мне тазик.

На дрожащих от волнения ногах я взялся за таз, и, отвернувшись, поднял его.

— Ближе. Не достаю. Ты что не видишь?

Я медленно поднял глаза…

Эти ноги, подобно корабельным соснам, уходили в-высь голубого поднебесья юбки, и призывно манили разделить с ними таинство, скрытое в густоте кроны. Забыв про тазик с бельем, отцовские похороны, и весь мир, я вознесся в волшебные небеса созерцания…