"Простая, как бублик, жизнь"

Евгений Жироухов

                ПРОСТАЯ как бублик  ЖИЗНЬ

                      (рассказ)

    Степь. Ночь.  Луна, как ошалевшая в своём полнолунии, шпарит ультрафиолетом, волшебно превращая степное озеро в расплавленную свинцовую поверхность, из массы которой можно вылить сто миллионов охотничьих пулек;  а две мотоциклетки, приставленные друг к другу рулями, делаются похожими на двух оленей, сцепившихся в схватке рогами.

      Костёр догорел, и Серёжка, разворошив веткой золу, достал запечённого в глине карася, потом спросил у брата:

— А ты, Костя, в лунатиков веришь?

      И он показал веткой на яркую луну.

— На Луне жизни нет. Уже точно доказано, — без всякого интереса к вопросу вяло ответил старший брат.

— Нет, я вообще… Вот если бы прилетели к нам инопланетяне – вот бы здорово было. Правда?.. Инопланетяне раньше к нам уже прилетали. Я  читал в «Вокруг света»…

     Многогодовую подшивку журнала «Вокруг света» Серёжка обнаружил, шныряя по посёлку, в помещении бывшей библиотеки. Перетащил в мешках журналы домой, в свою с братом саманную избушку. Читал с упоением, щёлкая семечки и сплёвывая на земляной пол семечную лузгу. Журнал с красочными картинками поразил Серёжку огромностью и разнообразием окружающего мира на планете.

      А до знакомства с «Вокруг света» Серёжка представлял мир – это их степной посёлок на берегу речки Орь и где-то далеко – огромный город Оренбург. По фильмам и по телевизору он, конечно, получал представление, что много где ещё живут люди, но те люди были для него, как инопланетяне, в которых, хочешь верь – хочешь, не верь.

      Когда Серёжке было двенадцать лет, а Косте пятнадцать, их мать с отцом замёрзли в степи в сломавшемся автобусе. Братьев сначала забрали в интернат, потом отпустили под опеку тётки и сестры Катерины, которой исполнилось как раз восемнадцать. Перед своей смертью тётка уговорила Катерину выйти замуж за немца Федьку Шмидта – уже старого местного мужика, которому было чуть ли не под сорок, но очень рукастого, мастерового, хозяйственного, с обширным подворьем. А Катька, в посёлке говорили, ужасно красивая девка:  глаза, как у коровы — и волосы в косах – двухцветные, тёмные и светлые, как у ведьмы.

      У Кости и Серёжки также получились по-родственному двухцветные волосы, и они оба по родственной ревности недолюбливали этого, ставшего родственником Федьку-Фердинанда.

      «Натуральный фашист», — шипел Костя, когда муж сестры навещал их домишко, стоявший без всякой изгороди на окраине посёлка, и нудными словами заставлял наводить порядок и во дворе и в доме. Младший брат поддакивал старшему: «Чистый фашист, как в кино показывают…». Оба они чувствовали себя пленниками злого разбойника, когда родственник нудил над душой, заставляя тщательней перемывать в солярке детали двигателя машины кого-нибудь из местных жителей, ремонтируемой им в своей домашней мастерской.

      Федька-Фердинанд состоял в должности механика на местной автобазе и дома не сидел без дела, в постоянных заботах то с живностью на приусадебном участке, то в своей сарайке, оборудованной всем необходимым для некрупного  автомобильного сервиса. Имел он необычную способность ремонтировать всё, что под руку подвернётся: от мясорубки, коровьей доилки -  до холодильника и телевизора. «Вот, гад, всё ему денег мало, — шипели братья за спиной своего угнетателя. – Всё гребёт и гребёт под себя…»

      Нудный родственник и братьев своей жены пытался приучить к своему ремеслу – но те терпеть не могли скрупулёзных занятий и, как кутята-щенки, которых ткнули мордочкой в скисшее молоко, фыркали недовольно и моментально искали возможность куда-нибудь улизнуть. Пристроил братьев немец в свободное от школьных занятий время в подсобники на своей автобазе – но братья, выдержав с неделю, а потом, не сказав никому ни слова, укатили на мотоциклетках на несколько дней в степное безлюдье. Как в знак протеста к дисциплине и нравоучениям всяких-разных-разнообразных начальников на этой автобазе.

          Они верхом на своих железных конягах, настреляв перелётных уток, остановились на вершине  песчаного холма, подставив под охлаждающий ветерок вспотевшие лица.

— Вот придумал фашист пытку. Да, Костя? Тут в школе учителя продыху не дают, задолбали своей учёбой. И Федька ещё к себе на работу притащил. Видишь ли, надо учиться деньги зарабатывать… Сам-то только и делает целыми днями что эти деньги заколачивает… Денег ему всё мало. Всё чинит-чинит, крутит-крутит-крутит, строит-строит… Он ничего в жизни настоящей не понимает. Да, Костя? – спрашивал младший Серёжка старшего брата. – Зря мы разрешили Катерине за него замуж выходить.

— А он обещал нам моцоциклетки сделать – вот выполнил свадебное обещание. Ладно уж. Хоть и вредный рыжий фриц, но обещание своё сдержал, — сказал Костя, похлопав по бензобаку своего мотоцикла с трудноопределяемой заводской маркой. 

       Степь вокруг расстилалась жёлтым бесконечным однообразием. Но братьям смотрели на степное пространство, точно орлы с высоты полёта на свои охотничьи угодья.

  — Жить надо так, — сказал значительно старший брат, — чтобы всё было просто и понятно. А всё остальное… — Костя задумался, подбирая подходящее слово, потом выразился так: — А всё остальное – мура. Жизнь должна быть простая, как бублик. А не мура со всякими там пирожными из крема.

       Помолчали. По-орлиному обводя взором по степному пространству. Затем Серёжка произнёс с сожалением:

— И как я без тебя буду тут… Когда тебя в армию на тот год заберут? – и вздохнул с надрывом.

  — Пойдёшь к Катерине жить. — Костя ответил сразу, будто уже задумывался над этим моментом жизни. – И нашего Джека с собой заберёшь. Правда, у них там курей и индюков полно… Но наш Джек собака умная. С пяток кур передушит, а потом усечёт, что так делать нельзя. А Федька поначалу поругается – а потом привыкнет. Он – хоть и вредный, но в душе собак любит.

— А вот, если… — Серёжка задумался и посмотрел мечтательно в небо. – Вот если тебе в армию не ходить, а сбежать в пираты. Я читал в «Вокруг света», что в пиратах, как в армии, только жизнь у них – как хошь живи. Сам по себе – и никаких командиров. Чуть что кто командовать начинает, враз на мачте вздёрнут. Чтобы, значит, не командовал тут…

— Это ты глупостей начитался, — хмыкнул Костя. – Нет уже давно никаких пиратов. Потому что наступила циви-ли-зация. Мы об этом ещё в восьмом классе проходили. На следующий год и тебе об этом в школе скажут.

— Вот же сволочная эта цивилизация. – Серёжка со злостью вдарил кулаком по рулю своей мотоциклетки. – Зачем она наступила – жили бы нормальной жизнью. Всё просто было бы и понятно. Была бы свобода. – Он ткнул пальцем в подходящее к зениту солнце. – Вон солнце живёт – и нет над ним начальников и командиров. Солнце никому не подчиняется… Но, конечно, если прилетят к нам инопланетяне… я им подчиняться буду. Они же умные и всё умеют.

— Ну, завёл свою пластинку...

         Костя недовольно рыкнул на младшего брата. Сплюнул на землю, включил зажигание и резко рванул на мотоцикле по склону холма. За ним в хвосте пыли, сильно прижмурившись, помчался и младший.

         Прибыли домой, сильно проголодавшись – и первым делом, сами голодные, накормили подбитой уткой Джека. Джек при встрече вернувшихся хозяев даже не вилял хвостом. Загремел цепью, как в укор: мол, сами на охоте три дня веселились, а тут сиди на цепи, не жравши. Серёжка полез целовать собаку в морду, отстегнул от ошейника цепь – и Джек заулыбался открытой пастью, перемазанной кровью и перьями птицы, потом начал носиться по двору кругами, вертя хвостом, как пропеллером. Слепым овчарочным кутёнком нашёл Серёжка Джека в кустах на берегу речки. Видимо, несли топить, но пожалели в последний момент и оставили на произвол собачьей судьбы.

        В домике из еды нашли лишь трёхлитровую банку какой-то крупы. А в животе у братьев  урчало, будто перекликаясь, две майских лягушки. На эту охоту забыли прихватить с собой соль и три дня питались несолёными запечёнными в золе дичью и выловленной в степных озёрах рыбой.   Уминая через силу несолёное, Серёжка с  упрёком смотрел на Костю, отвечающего за продовольственный припас, и старший брат, чувствуя свою промашку, в ответ критиковал снаряжённые младшим братом патроны, которые, якобы, рассыпались ещё в патронташе. «А если бы сейчас был сезон сайгачьей охоты – я бы тебя убил за такие патроны. Это дерьмо – а не патроны…»

         *  *  *

          Охота на сайгаков была главным праздником для братьев.  По осени, когда отдельные семьи этих древних антилоп собираются в огромные косяки, для мигрирации в более тёплые края, и наступал для Кости и Серёжки звёздный час текущего года жизни.

         Какая там школа, да пусть хоть до обморока исстонается Катька, пусть её доннер-веттер, рыжий Федька, изнудится потом на целую неделю своими поучениями – как жить надо. Пришёл сезон большой охоты – и пошли все куда подальше. Охота на сайгаков это дело настоящих мужчин, рисковое, опасное дело. И на это дело братья собирались, как на войну. И возвращались с охоты,  как с войны победители… Если выжили и настреляли, насолили, навялили на степном солнце и ветру сайгачьего мяса, что хватит питаться до следующего лета. Без всякого холодильника – а просто вынул из мешка в сарае, помочил в воде и готовь любые «фрикадельки».

         Но, конечно, с такой охоты, которую затевали братья на своих помоечной сборки драндулетах, шансов «вернуться с войны» было намного меньше, чем вероятностей с обратными последствиями. И какая там охотничья добыча, когда сами, свернув шею в бешеной гонке по бездорожью, вполне вероятно сделаешься добычей для степных хищников. И кому нужно будет искать в степной бескрайности человеческие трупы? А никому не нужно – у всех свои заботы, невзгоды и своя простая, как бублик, жизнь. Ну и упёрлись в степь какие-то недоумки – и не вернулись обратно уже много дней. А всю степь не обшаришь. Степь – это, как океан в сухопутном пространстве. 

— Костя, а правда мы с тобой, как индейцы в Америке? – спрашивал Серёжка старшего брата, дожидаясь в распадке между двух холмов приближающийся сайгачий косяк голов в тысячу. – Я читал в журнале…

— Цыц, — тихо пресекал неуместную болтовню напрягшийся, как тигр перед прыжком, Костя. И напоминал как обычно: — Держи крепче руль и ружьё на руке… Идут… Погнали, братишка…

        Сначала – на тихих, малых оборотах мотоциклетных движков двигались навстречу вошедшему в распадок стаду. В испуге сайгаки по своему инстинкту разделяются на два потока и расходятся вправо и влево, взбираясь, скользя копытами, теряя скорость, на склонах холмов. Назад головным повернуть невозможно из-за энергии несущегося стада, и братья, сговорившись, что преследуют косяк, уходящий на правый холм, выжав ручку газа до предела, взревев моторами без глушителей, выбрасывая из-под колёс землю и гравий, несутся в гущу сайгачьих тел. Бабахали из ветхих одноствольных ружей и тут же, чуть сбавив скорость, разламывали стволы, вставляли быстрыми, отлаженными движениями новый патрон – опять, бабах – и опять другой патрон, заряженный картечным зарядом. Бабах!.. Бабах…

        При удачной охоте до двух десятков тушек самцов-рогачей, безрогих самок и молодняка с нежным мысом, попавших под неприцельный выстрел. Братья, опустив на землю свои мотоциклы с раскалившимися движками, вынимали ножи и спускались вниз по склону. Уже не спеша, размеренными движениями задирали головы бьющихся в конвульсиях антилоп, чиркали одним движением по горлу. Кровь брызгала фонтанчиками, перемазывая и руки, и лицо, и одежду. Подбегал запыхавшийся Джек и, глядя на хозяев с собачьим восторгом, принимался лакать из кровавого ручейка.

               *  *  *

     Костя щелчком открыл клапан газового баллона, зажёг плитку, налил в кастрюлю воды и поставил на огонь. Подождав с минуту, высыпал в воду крупу из банки. Помешал ложкой и скептически покачал головой.

— Солить сразу или потом? – сказал он размышляюще.

— Надо дождаться, когда кипяток забулькает, — наставительно подсказал Серёжка, — а потом уже соль сыпать. В прошлый раз твоя каша на зубах скрипела и поносом пронесло.

— Ну, и ходи голодный, — буркнул старший брат. – Или давай топай до Катерины, унижайся там перед Федькой.

       Младший вздохнул, шмыгнул носом.

— Пошли вместе. Унижаться не будем, лебедя им  подстреленного в подарок отнесём. Федька ещё и доволен будет… И вообще надо побольше макаронов закупать – макароны ты варить умеешь.

       Взяв с собой два солдатских плоских котелка, закинув через плечо тушку лебедя, Серёжка вышел из дома. А Костя, потушив огонь, пошёл сажать на цепь сопротивляющегося Джека. Братья двинулись прямо по дороге, а не по пыльной тропинке. Мимо протарахтел одинокий грузовик – и опять сплошная, обволакивающая знойная тишина. Лишь отдалённо с военного аэродрома доносился невнятный гул.

       Серёжка шагал с важным видом, гремя котелками, придерживая лебедя за шею на плече, и хвост лебедя шаркал по асфальту. А Костя налегке, со скучающим видом, руки в карманах.

       Подошли к дому в два этажа из белого кирпича, с острой высокой крышей, отличаемой от других крыш у домов в посёлке. Забор фигуристый, тоже из белого кирпича. Серёжка вдарил ногой по металлическим воротам с электронным замком, потом нажал на кнопку звонка у калитки сбоку.

— Сегодня, какой день недели? – спросил он у Кости. – Может, на работе они?

       Костя подумал чуть-чуть и ответил «не знаю даже».

       Из дома на крыльцо вышла сестра и что-то крикнула в глубину двора. Из полукруглого ангара показался Фердинанд и, вытирая руки ветошью, направился в сторону ворот.

— Явились, орёлики залётные, — произнёс он с упрёком, открыв калитку и покачав головой.

— А вот вам. Подарок, — переступив через порожек, Серёжка кинул под ноги родственнику охотничью добычу.

      Фердинанд – по паспорту, а по народному Фёдор  -  поднял двумя руками тушку в белом оперении и опять осуждающе покачал головой:

— Это как же так? Прямо так и по улице пёрлись? А милиция увидела бы?.. Это же голимое браконьерство?.. Ну, вы и нахалята…

— Обойдётся, — хмыкнул Костя. – Вот через месяц рванём на сайгаков. Вот вам и будет настоящее браконьерство.

        И он, приобняв за плечи младшего брата, вместе пошли по дорожке к дому в демонстративной неспешности.

        Минут десять на кухне, пока Катерина разогревала на плите кастрюли, а потом перекладывала из кастрюль в котелки, братья вяло отгавкивались от упрёков, что так жить нельзя, что надо чувствовать ответственность, что нужно учиться, получать образование, думать о дальнейшей жизни и, вообще, ремонтировать их мотоциклетки больше никто не будет.

— И что примечательно получается, — добавил Федька-Фердинанд своим занудным голосом, — как проголодаются, так к родне идут, чтобы от своей разнузданной жизни с голоду не помереть.

— Чего это! – уже озлобленно вскинулся Серёжка. – Попрекать будете? Едой, да?! Развели тут у себя цивилизацию… — он обвёл рукой кухонное пространство: занавески на окне, картинки на стенах, цветы в горшочках. – Это всё – тьфу, туфта, мура. У пришельцев с других миров, знаете какая цивилизация?.. Вам и не снилось. У них такие штуки имеются, что нажмёшь на кнопку и, бац – по твоему желанию, например, тарелка блинов и миска со шкварками…

— Молчи уж со своими пришельцами! – Костя ладонью вскользь шлёпнул брата по отросшим двухцветным вихрам на затылке. – Бери котелки и пошли отсюда.

      Катерина у плиты, мелко подрагивая от смеха тоже двухцветной чёлкой, вытирала кончиком пальца текущие из глаз слёзы.

— А костей для Джека нет? – направляясь уже к выходу, спросил Серёжка. – Или тоже в упрёк поставите?

       Продолжая беззвучно смеяться, Катерина достала из холодильника приготовленный пакет с костями, протянула братьям. Федька, тоже с коротким смехом, в незаметном движении сунул в карман Косте свёрнутую денежную бумажку.

— Это вам, чтобы хлеба купили. И чего-нибудь из детского, вкусненького. Ну, там — мороженого, шоколадку…

        По пути в свою саманную избушку Костя, хмыкнув «мороженное, шоколадку…», повернул с улицы в сторону дома своего знакомца, старого охотника, у которого братья и пробавлялись охотничьими припасами, главное – порохом и капсулями. Заряды для патронов: всякие там жаканы, картечь, дробь Костя намастырился изготавливать и сам, выплавляя свинец из выброшенных на свалку аккумуляторов. Серёжка, шагая позади брата, тоже презрительно похихикал над пожеланиями родственников насчёт «шоколадок».

— Мы просто живём. Да, Костя? Нам всякие там шоколадки, фрикадельки и в упор не нужны.

        Вернулись в своё жилище уже в вечерних сумерках. Костя ввернул лампочку в висящем над спальным топчаном электрическом патроне – и сразу в возникшем свете замелькали бабочки-мотыльки. На гвоздях, вбитых в стены, зловеще обрисовались навешанные шкуры и мотоциклетные детали. Хлеба к ужину действительно не обнаружилось, но нашли запасливо нажаренные сухари в полотняном мешочке за печью. За большой, когда-то беленой известью печью, расположенной почти в центре единственной в домишке комнаты и хранилась вся хозяйственная утварь, а на полке, прикреплённой к противоположной стене, все школьные учебники братьев. Тут же в двух кучах, поделённых Серёжкой на прочитанные и непрочитанные, валялись и журналы «Вокруг света». 

        Серёжка выбрал из кучки ещё не прочитанных один журнал и уселся за стол рядом с топчаном, служившим братьям общей постелью.

— Ты что будешь, — спросил Костя, открывая крышки котелков и принюхиваясь к их содержимому, — густое или жидкое?

— Жидкое, — без раздумий ответил младший, листая страницы журнала.

            Хлебали громко ложками каждый из своего котелка. Серёжка, увлечённо уткнувшись в журнал и часто капая из ложки на страницу. А старший брат – о чём-то размышляя, глядя на широкий деревянный топчан, застеленный двумя стёганными лоскутными одеялами уже заметно изношенного вида.

— Надо будет к зиме, как заработаем на сайгаках прикупить пару спальных мешков. В них удобно спать будет, — выразил Костя свои мысли. – И новые тюфяки тоже надо, если получится. А то эти совсем истёрлись – спишь на них, как на досках пустых.

— Угу, — буркнул младший, замерев с поднесённой  ко рту ложкой.

— Ты, что ли, там опять про инопланетян что-то вычитал? – поинтересовался Костя с усмешкой.

— Нет. Тут про древних людей пишут, — отозвался Серёжка, не отрывая глаз от журнала. – Назывались они, — и зачитал по слогам: — не-ан-дер-тальцы. Вот… Совсем древние люди были. И тоже, как и мы с тобой, охотой занимались. Но вымерли потом загадочно по неизвестной научной причине. Я так думаю, что их эта самая ци-ви-ли-зация и погубила.

— Ага, — согласился Костя. – Обозвали их браконьерами, запретили на охоту ходить… Они и перемёрли, горемыки, со временем.

        Серёжка вытащил из своего котелка залетевшего туда мотылька и допил остатки прямо через край. Потом спросил:

— А чай пить будем? Там за печкой попадались в коробке ещё остатки заварки.

         Костя на газовой горелке зажёг огонь, поставил на плитку массивный чайник с отсутствующей крышкой. Молча хлебали чай и, выпив по две кружки в прикуску с сухарями, Костя сказал:

— Давай мой посуду, а я ружья почищу. И подмести надо в дому, что-то вон мусору много насыпалось.

         Занятый журналом Серёжка отмахнулся.

— А давай завтра, Костя… Что-то я притомился сегодня.

— Ну да, — согласился старший брат, потягиваясь и широко зевая. – Сам тоже притомился. Давай завтра.

          Он разделся, взбил обеими руками две подушки в цветастых наволочках и улёгся на топчане у стенки.

— Всё, братишка, гаси свет. Спать.

          Услышав команду «спать», в дверь протиснулся Джек. С вопросительным выражением морды взглянул на хозяев, потом прокрался к топчану, запрыгнул и пристроился комочком в ногах у Кости. Серёжка страницами журнала выкрутил из патрона горячую лампочку и лёг, расстроенно вздыхая:

— Что же им жить не давали? Жили себе эти дикие дертальцы простой нормальной жизнью. И никому не мешали…

         Подтянув к подбородку ноги, подложив ладонь под щёку, Серёжка тут же засопел, проваливаясь в сон младенца, живущего в счастливый период простой, как бублик, жизни.

               ======   «» =====