Стакан воды

Кожина Светлана

Стакан воды

В хирургическое отделение больницы Марию Егоровну перевели после трёх недель лечения в неврологии. Два года назад она перенесла инсульт, но у неё по-прежнему не действовала правая рука, и нога плохо подчинялась. Передвигалась Мария медленно и неуверенно, прихрамывая, слегка подтаскивала ногу. Ходила с палочкой. Она зашла в палату, когда женщины отдыхали. Следом санитарка внесла несколько пакетов с её вещами. Хозяйка стала перебирать пакет за пакетом, шум от их шуршания разбудил отдыхающих. Одна из дремлющих женщин не выдержала:

– Вам тоже надо отдохнуть, сончас идёт, – стараясь не обидеть новенькую, тихо сказала она.

Мария поспешно отодвинула пакеты и легла на кровать. Долго ворочалась, вздыхала, всхлипывала. Никто из больных так и не уснул, стали её успокаивать.

На вид ей было лет шестьдесят пять, их ровесница. На худеньких плечах мешком висел халат. Русые с проседью волосы сосульками спадали на лицо серого, землистого цвета. Глубоко посаженные глаза выражали озабоченность и беспокойство.

– Придётся вам терпеть меня, – обречённо произнесла Мария Егоровна. Соседки по палате переглянулись.

Когда зашла медсестра делать уколы, она уже успокоилась. Пакеты по-прежнему стояли вокруг кровати, из них несло чем-то затхлым. И одежда её пропахла лекарствами.

– Помыться бы вам надо, да и вещи перестирать. Вам завтра операция предстоит. Родственники-то есть? – спросила молоденькая сестричка.

– Есть, внучка. Но не ходит ко мне, – и, оправдывая её, добавила: –у неё ребёнок маленький.

– Как не ходит? – вмешалась пожилая грузная санитарка. Она мыла окно и с трудом дотягивалась до верхней части стекла. – Неужто не переживает за тебя? – Остановилась, смахнула капельки пота со лба. – А я вот, действительно, одна осталась на этом свете. Вот и тащусь сюда, чтоб не сидеть в четырёх стенах…

Ближе к вечеру у больных «разрывались» телефоны. Родные, друзья, сослуживцы справлялись о здоровье. Старенький «деревянный» телефон Марии молчал. Казалось, он действительно был сделан из дерева.

На следующий день перед операцией она сама позвонила внучке. Расплакалась, услышав родной голос. Из запавших глаз тонкой ниткой жемчуга покатились бусинки – мелкие слезинки. Перед взором стояла не взрослая Настя, а та маленькая девочка, которая бежала к ней навстречу с распахнутыми ручонками.

Дрожащим голосом поделилась переживаниями, в последние дни накатывающими безудержу:

– Ой, Настюша, боюсь, как всё пройдёт, как перенесу наркоз, ведь голова-то нездорова!

– Да, ниче-о-о, ба, не ты первая, не ты последняя! Всё будет о’кей!

Сочувствия и поддержки от внучки бабушка не дождалась, зато Настю заинтересовал её вопрос:

– А деньги-то у вас ещё есть? – спросила Егоровна, отойдя в дальний угол палаты. По её хмурому лицу было понятно, денег у той нет, и на карточке у бабушки уже ничего не оставалось. Оказалось, что внучка с ребёнком жили на её пенсию. Мужа не было, а работать не хотела. Очень вкрадчиво, стараясь не обидеть её, Мария спросила:

– Настя, а ты работу больше не искала? Можно в больницу устроиться санитаркой, их здесь не хватает,– и вызвала гневный ответ девчонки. Застыв на месте, она даже телефон отстранила, – Ну ладно, ладно! Успокойся, может, и получше где пристроишься? За вас сердце болит! Сколько мне осталось? – грустно произнесла Егоровна. – А Богдашка-то как? Дай ему телефон.

Лицо прабабушки посветлело, впервые за несколько дней женщины увидели её улыбающейся. Правнук бойко отвечал на вопросы, и казалось, в минуты общения с ребёнком не было никого счастливее её. Настроение чуть-чуть улучшилось, она позвонила и подружке.

– Радость-то у меня какая! С внучонком разговаривала, всё-то понимает, всё разумеет, хоть и кроха ещё! – говорила она в трубку. –Конечно, соскучилась! – Помолчав, часто-часто моргая, убирая непрошеные слёзы, добавила. – Не знаю почему?! Если бы кто сказал, никогда бы не поверила.

Женщины стали рассматривать в телефонах фотографии детей, внуков и показывать их друг другу. Егоровна нашла в своём переснятое черно-белое фото, где она с сыночком – полная, с красивой причёской. Стоит в объятьях своего единственного.

– А вот моя кровиночка!

–Красивый да статный, на кого больше похож: на тебя или отца?

– Говорят, на меня… в молодости я даже очень ничего была! Женихи гужом ходили! – зардевшись и слегка смущаясь, проронила она.

– Да, болезнь не красит, – окинув Марию Егоровну оценивающим взглядом, сказала бойкая Нина, полная женщина с большим животом. – А что с сыном?

Егоровна даже в лице сменилась, отрешенно прошептала:

– Да нет его уже! Пьянка всему виной…

– А с невесткой что случилось? – продолжала любопытничать толстуха.

– То же самое! И с невесткой не повезло, не уберегла я их, не доглядела! – корила себя женщина. – Сынок «башковитый» был. Техникум закончил, на машзаводе не последним человеком слыл, рацпредложения вносил. Ценили его за смекалку. И невестка при нём! Вместе на работу, вместе – домой. Да проклятая перестройка всё порушила. Развалили такое предприятие! Сократили сначала её, а потом и он остался без работы. Вы же помните, что творилось в девяностые? Ни зарплаты, ни работы. Всё позакрывали!

– Да, многих коснулось, не все выстояли! – подхватила интеллигентного вида Ольга, присев к Марии на кровать. «На учительницу похожа», – подумала Мария и не ошиблась.

– Слабым оказался, в бутылке горе своё топил. И она не отставала! Вот и допили, отравились спиртом.

– Помним! Помним! Сколько народа погубили! – согласно кивали соседки.

– Настеньку чуть ли не с рождения растила. Приду к ним, а им не до неё. Гуляли! Любила я её сильно, ни в чём не отказывала… А когда потеряла сына, только во внучке видела смысл жизни. Подрабатывать пошла, вечерами убирала дворы. Только бы девчонка не чувствовала себя обделённой. Себе ничего не брала, а для неё в очередях простаивала, то курточки выбросят, то колготочки. Не хуже других ходила. – Мария замолчала.

– Да, уж! Теперь я понимаю, почему не навещает тебя внучка. Твоя слепая любовь только навредила девочке! – пододвинувшись к Егоровне, негромко, сочувствуя и ей, и внучке, проронила рассудительная Ольга.

Заскрипела жалобно кровать под Ниной, пока та поворачивалась, чтобы устроиться поудобнее, и опять грубо, наотмашь ей:

– Эгоистку и потребителя ты вырастила, что уж там и говорить! Ей только деньги твои нужны, да угол твой, извини за прямоту.

– Да не обижаюсь я! – Мария подошла к кровати Нины, наклонилась на спинку стула. – Сама вижу, избаловала Настюшу. И трудиться не научила. Всё – сама, всё подхватывала.

– Пока не поздно, измени к ней отношение, – добавила она.

– И, правда, Маша! Обидься на неё, не отвечай на звонки. Настя должна задуматься, почему бабушка не хочет с ней разговаривать, – по-доброму «открывала ей глаза» учительница. – Пусть идёт работать, ребёнок ходит в детский сад. Если ты не научишь её заботиться о себе сейчас, то, случись что с тобой, ей одной тяжко будет …

– Когда тебе она позвонит? После пенсии?! Здесь и «бобов» не надо, нечего и гадать! Правильно, не отвечай! Про-у-чи её! – гнула свою линию Нина.

– Ой, не знаю, смогу ли? – надтреснутым голосом отозвалась она.

На операцию Марию Егоровну взяли во второй половине дня. Часы ожидания были самыми тревожными и волнительными. Женщины, как могли, успокаивали её. Ольга увидела на тумбочке потрёпанный сборник стихов Сергея Есенина:

– Читаешь?

– Какие вспоминаю, какие учу. Память тренирую, – отмахнулась она.

– Почитай нам.

К удивлению женщин, согласилась и не спеша, негромко стала наизусть читать есенинские строчки. Они слушали, а она читала и читала –стихотворение за стихотворением. Где-то останавливалась, вспоминала продолжение, и палата вновь наполнялась печальными есенинскими образами, отражающими её переживания.

Не жалею, не зову, не плачу,

Всё пройдёт, как с белых яблонь дым…

И щемящая тоска в голосе, и ощущение безвозвратно ушедших лет, и смиренность перед неизбежным, умиротворённость – всё отразилось в проникновенном чтении.

Жизнь моя? иль ты приснилась мне?..

Мария замолчала. Перед каждой из них мгновенно промелькнули яркие странички прожитых лет. Как скоротечно время! Не успели оглянуться, а вот она – старость, самое неожиданное, в то же время и неизбежное, что поджидает в жизни, уже шаркает «на пороге», болячки атакуют со всех сторон.

Операция прошла успешно. В первые послеоперационные дни, когда Егоровне требовался уход, никто к ней так и не пришёл. Парализованной соседке помогали женщины. Настя позвонила через четыре дня после обеда. К этому времени уже весело звякнул телефон Марии, радуя хозяйку сообщением. Ей пришла пенсия. Чтобы не искушать себя быстрым ответом Насте, она отключила телефон. К вечеру оказалось семнадцать пропущенных звонков! И не устояла Егоровна, не выдержала. Улучила момент, когда в палате никого не было, набрала номер внучки:

– Ба, ты чё? Где потерялась? Деньги пришли?

Ничего не ответила бабушка, с болью и сожалением отключила телефон.

В выходные дни Марию навестила подруга. После всех расспросов об операции и самочувствии стала взахлёб рассказывать о летнем отдыхе на Байкале. А ещё всех порадовала новостью о подобранном больном котике, вот теперь выхаживает его. Общительная, жизнерадостная, настоящая оптимистка – сразу всех женщин вовлекла в беседу. Только Егоровне было тяжело, быстро устала от излишне словоохотливой посетительницы. Пообещав заглянуть ещё, заботливая приятельница со всеми распрощалась.

– Славная у тебя подруга! С такой хоть куда! – поделились своими впечатлениями соседки. На что та промолчала, только махнула рукой.

На следующий день Мария почувствовала себя хуже, почти не поднималась. Ближе к вечеру к ней заглянули двоюродный брат с женой, оба врачи. К койке они близко не подходили, чувствовался неприятный запах со стороны родственницы. Были веселы, шутили. Завели разговор о модной сейчас скандинавской ходьбе. А когда брат порекомендовал парализованной сестреннице заняться этой ходьбой, Нина криво усмехнулась и резко бросила осуждающий взгляд в его сторону.

Оставшись без весёлых посетителей, Мария грустно пошутила:

– Вот прямо сейчас и займусь скандинавской ходьбой.

– Только с палками тебе бы не «пролететь»! Смотри, правильные выбирай! – подхватили соседки, прослушав их «лекцию».

Вечером, как заведено в больницах, загоношились женщины, шустрая Нина стала сдвигать тумбочки, Ольга включила чайник. Зашелестели пакетами, навыставляли всего домашнего, аппетитного:

– Двигайся, Мария, чаевать будем!

Мария достала из мешочка несколько несвежих, отсыревших сухариков с изюмом и неуверенно положила на край.

– У меня больше ничего и нет, … угощайтесь.

– А мне сегодня доча блинов наварганила, пробуйте, пробуйте, – шумно отхлёбывая чай, предлагала стряпню толстушка Нина. – Люблю чай горячий, свежезаваренный да блинчики с вареньем. У тебя какое, Ольга, из жимолости? Ух, объеденье.

Мария оторвала кусочек от блина:

– Вкусные, я тоже всегда сладкие пекла. Настюша такие любит, подбежит, бывало, схватит с пылу-жару, ой нахваливает…

Разулыбалась Егоровна, как будто дома очутилась.

К её сухарям никто не притронулся, она опять их убрала в тумбочку.

Ближе к ночи у неё поднялась температура. Вызвали дежурного врача, оказывается, загноились швы. Хирург прочистил рану. В палате женщина осталась одна, соседок расселили. И строго запретили ей куда-нибудь выходить. Егоровна со своей болезнью осталась один на один. Некому теперь её успокаивать! Некому поднести стакан воды!

Больная женщина остро ощутила себя одинокой, не нужной своим родным людям. Взгляд блуждал по чистым бледно-голубым стенам просторной комнаты, тупо замирал на одном месте, ничего не видя. Перед её глазами вставала палата, где лежал её взрослый сын, её «мальчик». Несколько дней не отходила мать от медленно угасающего сыночка. Домой приходила, чтобы сварить куриный бульон, и с баночкой, завёрнутой в полотенце, торопилась к нему, пожелтевшему и исхудавшему, измождённому тяжёлой болезнью. Маленькой чайной ложечкой вливала понемногу ему в рот жидкий тёплый супчик.

– Вот и молодец, вот и подкрепились! А говорил, что не хочешь.

– Не хочу, а тебя обидеть ещё больше не хочу. Какая же ты у меня славная… заботливая… – пытался погладить её и устало ронял костлявую руку на колени матери.

Грустные картины сменялись одна за другой. Казалось, прошла вечность, когда в палату заглянула работница столовой, принесла поднос с ужином.

– Да не хочу я! – Мария с отвращением поглядела на тарелку с молочным супом.

Кормилка, молча, поставила еду на тумбочку и вышла. Егоровна нащупала палочку, хотела встать, да так и не поднялась. «Почему так получилось? Что делала неправильно? Почему внучка выросла бессердечной? Где же я упустила?.. Наверное, очень мягкая была. На многое внимания не обращала, думала, авось, обойдётся. А нет!!!», – Мария перебирала тяжёлые эпизоды жизни, вызывающие горькие воспоминания.

От переживаний, обиды, чувства горечи она, действительно, стала плохо понимать. Вставала с кровати, от слабости её качало в разные стороны, но она шла в коридор.

– Оля!

– Нина! – душещипательно неслось по отделению.

За это короткое время они стали ей ближе внучки, брата и подруги. Непривычное тепло, греющее изнутри застывшую душу Марии Егоровны, заботливое отношение чужих людей магнитом тянули к ним. С трудом передвигая больную ногу, заглядывала в каждую палату. Медсёстры возвращали её обратно в изолятор.

Часто возле её кровати задерживалась пожилая санитарочка. Все в отделении ласково называли её по отчеству – Васильевна. Она беззлобно ворчала на молодых работниц, то там не дотёрли, то тут не доделали.

– А ты не обращай внимания на меня. Это я по-стариковски бормочу. Привыкла одна. Сама с собой вслух разговариваю. А внучка-то твоя прибегала?

– Не прибегала. И не звонит больше! Обиделась! Может зря я с ней так?

Мария поведала ей о воспитательном мероприятии с внучкой.

– Как же, обидится она! Тебя ждёт, денег назанимается, а ты вернёшься да рассчитаешься по её долгам.

Егоровна и подумать об этом не могла. «Наверное, правы все! Не будь пенсии, Настя вообще бы не вспоминала обо мне!»

Через несколько дней опять забежала подружка. Женщины обрадовались, видя её, бодро шагающую по коридору. Хоть на немножко скрасит одиночество Марии, а, может быть, и вещи догадается постирать… Она что-то несла в пакете. В палате долго не задержалась. Вышла расспросить, что случилось с подругой, почему одна лежит. Они подробно рассказали, что произошло с Марией, почему воспалились швы. А Ольга попросила постирать ей халат и бельё.

– Ну, уж нет! Я ей никто! – категорично заявила она. – У меня дома кот с гноем, а тут ещё от вас заразишься! – и брезгливо посмотрела на свои руки, разворачивая их в разные стороны. Подруженька зашла в палату, Мария замерла у открытой двери, разговор слышала.

– Выздоравливай, дорогая! – на ходу бросила ей.

Схватила сумочку и, не глядя на женщин в коридоре, не попрощавшись, быстрыми шагами удалилась из больницы. Егоровна не ожидала такого откровения от неё. «Я ей никто!» – назойливо стучало в голове. Долго, неотрывно глядела на оставленный пакет с фруктами, хотелось крикнуть вдогонку: «Пакет забери! Мне и фруктов от тебя не надо!» Но как всегда промолчала, подумала: «Она всегда ненадёжная была, склизкая какая-то. А подругой, значит, только называлась», – вздохнула и поспешила, насколько это могла, к окну. Смотрела вслед уходящей приятельнице. «Что с нами происходит? Почему котика пожалела, а меня нет? И разве можно выбирать в таком случае?»

Шальной ветер носился в кроне ещё неопавших жёлто-ржавых тополей, раскачивал зелёные гривы сосен, окруживших больницу. Рвал с силой на мелкие клочья новые развешанные на кустах и деревьях убранства, оголяя сад до весны. Листья наперегонки мчались за спешно удаляющейся подругой. Марии казалось, что вертушка из листвы, бьющая ей в спину, подгоняла бывшую подруженьку.

Окно с видом на улицу было для Марии спасением от одиночества: там жизнь шла своим чередом. До устали она простаивала, вглядываясь в людей, спешащих в больницу. Знакомой фигурки среди снующего людского потока не находила.

Назавтра после обхода лечащий врач сообщил радостную новость.

– Завтра собирайтесь домой!

А Мария вздрогнула от этих слов. Настя так и не позвонила. Ночь прошла без сна. Через щель между шторами она вглядывалась в звёздную даль. Иногда мерцающее пространство погружалось в темноту, небо закрывали облака то на короткое время, а то тьма не отступала. Женщина вздыхала. Запуталась Мария в своей жизни. Затерялась в ней, как в небесной бесконечности. Не вырисовывается ясной дорогой млечный путь.

Сложив вещи, сидела никому не нужная женщина в фойе больницы в ожидании врачебной выписки. До сих пор не решила, стоит ли ей возвращаться домой. «А куда? Брату помешаю, и у «подруги» теперь не остановишься! Кот у неё! Да и брезгует она!»

К расстроенной Егоровне подсела пожилая санитарочка.

– Не приходила внуча? И не позвонила? Да и не отвечай. Сама догадываюсь – не по-зво-ни-ла!

В одинаковой позе, подперев подбородок руками, сидели две одиноких, битых жизнью, уже немолодых женщины. Молчали. Мария сдерживалась, не плакала.

– Ради внучки не хочу ехать домой! Пусть учится жить самостоятельно! – решительно бросила в пустоту.

– Вот и правильно! Поживи у меня, одна комната свободная стоит.

Прошло два длинных месяца, как Егоровна не виделась со своими родными, скучала по ним. Каждый раз, когда добрая женщина, приютившая её, возвращалась с работы, она задавала ей один и тот же вопрос:

– Не ищет меня внучка? Не приходила в больницу?

Поздним вечером, изо дня в день, просмотрев сериал, Мария заводила знакомый Васильевне разговор. Вспоминала Богдашку: «Большой, наверное, вырос?! Как она с ним управляется? Шибко шубутной, за ним глаз да глаз нужен. А я тут просиживаюсь! Поеду я, поди, Васильевна домой?»

Васильевна молчала, но квартирантку понимала. Хоть и хорошо им вместе живётся, да беспокоится она за детей.

Настя поздним вечером возвращалась с работы, временно устроилась торговать в хлебный ларёк. Трудовой день закончился. Вечерняя мгла окружила дома, они высвечивались из сумрака яркими жёлтыми проёмами манящих теплом окон. Вдоль людной улицы загорались фонари. «Ну, вот и сегодня хозяйка хорошо заплатила. Я всем докажу, что смогу прожить и без бабушкиной помощи. А ей – в первую очередь! А ещё соседка нос свой суёт. Лентяйку нашла?! Не потерянная я! Нет!– обиженная на весь белый свет рассуждала она. – Ещё за Богданом надо к подружке зайти».

Устало брела домой, не обращая внимания на спешащих прохожих. Мельком взглянула на человека, сидевшего под забором. Согнутый, поджав под себя ноги, он сидел тихо, не привлекая внимание проходящих мимо людей. Подойдя ближе, Настя различила женский силуэт, и палочка лежала рядом, точь-в-точь такая же, как у бабушки!

– Бабушка?! – бешено застучало в груди от неожиданности, подбежала к женщине и резко потянула за плечо. Старушка нехотя подняла на неё глаза, потухший взор не выражал никаких чувств.

– Ой, извините, ошиблась, – и, поспешно положив ей в руки смятую пятидесятирублёвую купюру, отошла в сторону.

Навстречу шли молодые люди. Парень наклонился к пожилой женщине, девушка подняла тросточку:

– Вы почему здесь? Вам плохо? – ребята засыпали старушку вопросами.

– Да нет, заблудилась, возле моста я живу. Устала сильно, даже в глазах темно.

– Мост далековато отсюда. Поднимайтесь! – юноша легко приподнял её с асфальта, девушка взяла под руку с другой стороны, – сейчас мы отведём вас домой.

«Как там, в больнице, моя бабушка?! – молниеносно пронеслось в голове. – Вот ещё пару смен отработаю, схожу на рынок, наберу ей всякой всячины, и бананов обязательно, она их любит, и явлюсь. Где деньги взяла? – спросит, а я так важно: работаю!» У Насти поднялось настроение. «Хорошо, что это была чужая старушка. А парочка-то какие! Молодцы!» Она обернулась, провожая восхищённым взглядом удаляющихся незнакомых людей. Неожиданно для неё самой мелькнула мысль: «Почему же я не догадалась спросить, что с ней случилось? Она вовсе не попрошайка».

Настя появилась в больнице по прошествии двух недель после выписки Марии Егоровны. Разговаривала с лечащим врачом, интересовалась её здоровьем. Ни медсёстры, ни санитарки не знали, куда она уехала. Большой пакет с гостинцами подала медсестре:

– Может быть, кого-нибудь не навещают, отдайте им.

Настя, как должное, принимала опеку и заботу бабушки. На свои старческие плечи та взвалила весь семейный быт, решала домашние вопросы сама. Взрослая внучка ни о чём не печалилась, привыкла жить беззаботно, ничем себя не обременяла. Не застав бабушку в больнице, она сразу решила, что её забрала к себе подруга. Но где-то глубоко внутри нарастало сомнение. «А вдруг нет? Почему не сообщила? Обиделась?» Только сейчас забеспокоилась. Съездила к подруге. Разговор был тяжёлый, неприятный для Насти. Не выбирая выражений, та отчитала бездушную, беспечную внучку. Не забыла ей припомнить и нестиранное бельё. Всё высказала, несмотря на то, что та рыдала и со всем соглашалась.

– Где же она может быть? Что-то случилось. Да! Что-то произошло! Просто так бабушка никогда бы не оставила нас надолго. Она же нас любила! – взволнованно в догадках металась девушка, пытаясь хоть что-нибудь выпытать у подруги бабушки.

– Не знаю! Может, с бомжами живёт, если тебе не нужна!

– Как не нужна?! – резануло по сердцу Настю.

–А может, что и хуже случилось, ведь здоровье-то у неё неважное. Она-то вас любила, а вот любите ли вы?

Закрывая за ней дверь, укоризненно качая головой, вздохнула женщина:

– И когда же ты повзрослеешь, Настя?

Впервые внучка задумалась: «После инсульта бабушка изменилась, стала неуверенная в себе, как будто потерялась в этом мире. И без того добрая, боялась кого-то обидеть ненароком, что-то сделать не так. Я же это замечала! Значит, она подумала, что не нужна нам, не захотела обременять меня? Какая же я эгоистка! Ни разу не поинтересовалась, как она себя чувствует!»

Жизнь Насти превратилась в кошмар: она обзвонила все больницы, морги. Днём ещё как-то держалась. Без устали, не теряя надежды, искала пропавшую бабушку. На работе в свободные минутки, когда не было покупателей, звонила знакомым. Вечером заходила на вокзал, обходила зал ожидания, надеясь где-то в уголке увидеть родного человека. Спрашивала у работников полиции, не встречали ли они женщину с палочкой. С каждым днём тревожные мысли наваливались с большей силой. Настя представляла её худой, голодной среди бездомных плохо одетых людей. Часто вспоминала, как росла, купаясь в любви и ласке бабули. Остро ощутила себя виноватой в её болезни. Послушайся она в тот осенний хмурый вечер, не ушла бы из дома с этим наркоманом, у бабушки не случился бы инсульт. Как права была она! Всё предвидела, как в воду глядела! Вернулась Настя домой, когда тот бросил её. И Богдашка появился на свет благодаря уговорам бабули. И как теперь жить без неё – самого родного и близкого человека?

Слёзы, слёзы, слёзы… Казалось, никогда в их дом не вернутся радостные и счастливые дни. В одну из бессонных ночей Настю осенила страшная мысль: «А вдруг она потеряла память, забыла адрес, не могла найти дом? Ведь она жаловалась на голову». Её бросило в жар, она подскочила с кровати. Заметалась по квартире, подбежала к окну, как будто там могла увидеть согнутый худенький силуэт бабушки в свете уличного фонаря. Но огромная луна освещала пустынный двор. «Что же делать? Утром опять пойду в больницу, может, врачи не сказали о забывчивости бабули?»

Васильевна не выдержала, когда в очередной раз увидела в больнице осунувшуюся Настю с ребёнком. Был воскресный день, малыш тянул её домой, просил кушать. Санитарочка на обрывке листочка быстро написала свой адрес. Догнала их уже на лестнице.

– Приходи завтра, я дома буду.

Рано утром в квартире раздался громкий стук в дверь: кто-то с шумом, несильными пинками, по-детски оповещал о приходе нежданных гостей. Мария быстро спохватилась, предчувствуя важное и радостное событие, раньше хозяйки оказалась у двери.

– Бабушка, открывай, это я, твой Богдан!

И здоровая рука от волнения перестала слушаться, кое-как открыла замок. Радостный правнук бросился к бабуле. Настороженная Настя застыла в дверях.

– Ну, что же ты встала, проходи, – сурово встретила подошедшая хозяйка квартиры. Настя сделала шаг навстречу сияющей бабушке, которая заменила ей мать и отца, была её защитником и ангелом-хранителем. Как в детстве уткнулась ей в плечо и зарыдала.

– Прости меня, ба! Прости…

Сквозь слёзы и слова прощения Настя рассказала ей, что она работает, а вечерами учится на курсах бухгалтеров.

– Ба, пойдём домой! Плохо нам без тебя, Богдашка скучает. Ты же наша, родная! Дома тебе надо жить! Мы тебя так долго искали…

Внучка то прижималась к худенькой бабушке, то ласково гладила её руки и, не отрываясь, глядела в мокрые глубоко проваленные, но ожившие глаза.

Мария робко и как будто виновато повернулась в сторону Васильевны, своей спасительницы. Волнуясь, та теребила краешек ситцевого фартука. Наблюдала за волнительной встречей родных людей и чувствовала скорую разлуку. Тяжко вздохнула и подошла к старенькому шифоньеру, достала отутюженные, аккуратно сложенные вещи безобидной, доброй квартирантки. Разложила их в два пакета.

– Поезжай домой, Маша! Всё у тебя будет хорошо! Вижу, нужна ты им, и они тебе нужны!

Мария была благодарна ей за протянутую руку помощи… «Как оставить её одну? Как скрасить одиночество? Как же сблизились за это время!»

Настя всё поняла.

– Ба, а за эту женщину не переживай, мы будем с ней дружить.

На столе закипал чайник, Васильевна суетилась вокруг Богдашки, развязывала узелок на шапочке. Присела на стул Мария, быстренько на колени к ней вскарабкался правнук. Хозяйка завела разговор о погоде, Богдан перебивал её рассказом об утреннике в детском саду. Картавя, рассказывал стихотворение, которое они с мамой выучили на праздник.

Яркое утреннее солнышко пробилось сквозь лохматые тучи, нависающие над хмурым городом. Причудливые тёмные вороха распластались на крышах серых многоэтажных домов, на высоких колокольных башнях храма напротив дома Васильевны, а солнце высветилось яркими лучиками и засияло божественным даром, отражаясь от золотистых куполов. Плескануло щедро изо всех своих потайных закромов на колоколенку, а оттуда с удвоенной силой – в уютную кухню гостеприимной Васильевны. Солнце радуется: наконец-то всё устроилось у бабки Марии. Оно нежит их ласковыми прикосновениями и дарит новый день.

«Какое доброе сегодня утро». Стало тепло и хорошо: счастье неподдельное свалилось на Настю. Она прижалась к счастливой бабушке, обняла весёлого сыночка.

– Богдан, а про гостинцы-то мы забыли! – шепнула на ухо ему.

Зашлёпал мальчуган к порогу, зашуршал пакетом и вытащил из сумки стопку ещё не остывших блинов.

– Ба, как у тебя получились! Вкусные… – протянула ей кулёк.