Шурка - почтальонка

   Шурка появилась в деревне сразу после войны. Кто она и откуда ни кто не знал, сама же Шурка делиться сведениями о себе не собиралась. Этим фактом в деревне были вызваны различного рода пересуды, разговоры и даже сплетни. Кто-то говорил, что она из раскулаченных, некоторые подозревали, что из тюремщиков. Особо подозрительные даже предполагали, что сотрудничала Шурка с немцами, за что и была сослана в глухую деревню.
    Привела Шурку в деревню работница сельсовета, определила на постой в дом к Соколовым, а вот в сельсовет, поговаривали, привёз её милиционер, на мотоцикле. От сельсоветовской, деревенские тоже ничего не узнали, да и спросить то не успели, кто на работе был, кто и вообще не заметил по началу новую жительницу. Как бы то не было, начала Шурка жить в деревне, ни чем себя не проявляла, лишний раз из дома не выходила, знакомиться с местными, да и просто с деревней не торопилась. Слухи и сплетни от этого только разростались, но самой Шурке, похоже, дела до этого не было ни какого.

    Однажды новая жительница пропала на несколько дней. Соколовы говорили, в город, мол, поехала по делам. Деревенские же решили сразу – сбежала, вражина значит и есть. Но Шурка вовсе не сбежала, а появилась в скором времени, да не просто так, а с большой кожаной сумкой. Тут все и узнали, что устроилась Шурка на работу почтальонкой, будет теперь на две ближайшие деревни почту разносить. Разговоров, пересудов и сплетен, сразу конечно поубавилось. Народ понял, была бы какая то вражина, такое ответственное дело, как почта, никто бы не доверил.
    И начала Шурка свой нелёгкий труд в должности почтальонки. Сама-то по себе работа не сложная, знай сумку на плечо, да разноси газетки-письма по домам. Но до почты километров пять, не меньше, да до соседней деревни два, да обойти каждый дом. Вот и получается, весь день на ногах, в любую погоду, хоть в мороз, хоть в жару или дождь, а почту разнеси. Ну и поговорить в каждом доме надо, новости рассказать, кому и письмо прочитать, старикам, кому конверт подписать, что бы без ошибок. Своей конечно в деревне Шурка не стала, всё равно пришлая, да ещё и неизвестно откуда, но постепенно к ней привыкли, даже стали привечать. А так как народ в деревне простой и добрый, то и  подкармливать начали, молочка дадут, творожку со сметанкой, картошки-овощей. Когда скотину режут и мяса кусочек, или там сала перепадёт. Шурка оказалась тоже человеком не плохим, хоть и чужая, в просьбах не отказывала, старалась помочь, кому надо, что-то узнать, в сельсовете, или к родственникам в другой деревне зайти, передать что, по мелочи, всегда — пожалуйста. Да и характер у неё оказался лёгкий, весёлый, без хитрости и обмана, в деревне это оценили. Через пару лет Шурку стало не узнать. Из худенькой замухрышки, превратилась она в ладную, даже немного полноватую молодую женщину. Да и то, свежий воздух, питание хорошее, деревенское, характер опять же, добрый, без злобы. Тут и произошёл случай, снова заставивший деревню обсуждать-судить почтальонку.

    Перешла Шурка от Соколовых, у которых угол снимала, жить к бездетному вдовцу, колхозному конюху Павлу. И не то ведь интересно, что старше Павел Шурку лет на тридцать, а неожиданно как то произошло. Никто в деревне, где все, всё видят, всё знают и не подозревал, что такое может случиться. 
    Вдовствовал Павел давным-давно, жена его умерла молодой, ещё до войны, даже до колхозов. Надорвалась и умерла, не успев родить детей. С тех пор Павел и жил один. На войну сходил, но служил где-то в обозе, не молодой уже был. Вернулся и снова стал один жить. Вдов после войны было в деревне, но Павел интереса, ни к кому не проявлял, нелюдимый, не разговорчивый. Дом, хозяйство коза с овцой, да конюшня, вот и весь интерес. И вдруг Шурка, молодая, розовощёкая, весёлая балаболка, да ещё и пришлая. Загудела деревня, заговорила и зашепталась. 
  — Не иначе, как на дом позарилась, — рассуждали одни. – По чужим то углам не сладко. А тут домик, не плохой ещё, хозяйство, какое ни какое.
  — Да и мужик ещё не совсем старый, работает вон, конюх всё же, начальство. Вот зарегистрируется в сельсовете с Павлухой, и хозяйка всему. – Вторили другие.
    Однако идти в сельсовет, регистрировать брак, Шурка с Павлом не спешили. Или вообще не собирались. Жили себе и жили, лет десять. Она так же носила почту, так же бегала по деревне, разнося вместе с газетами новости. Он так же ходил на конюшню, занимался по хозяйству, угрюмый и не разговорчивый. Завели поросёнка, купили вторую козу. Шурка как никак, в отличии от колхозников получала деньги за работу, могли себе позволить. Всё бы ничего, но случилось несчастье.
    Однажды, стоявший на конюшне, в отдельном стойле, колхозный бык, огромный, как гора, вырвался. Павел в это время кормил лошадей, то ли не заметил, то ли не успел, но бык на него напал и начал катать по земле. На крик прибежали доярки, но куда им с быком. Кроме конюха ладить с ним мог только пастух Яшка. Побежали за пастухом. В общем, закатал бык Павла на смерть.
    После похорон в деревне опять начали рассуждать, как же теперь с Шуркой. С одной стороны, прожили они с Павлом не мало, но с другой, по закону, брак-то не оформлен, значит, прав почтальонка, ни каких не имеет, не на дом, не на хозяйство. Только саму Шурку, похоже, опять ничего не волновало. Так же носила почту, так же старалась всем помочь в мелких просьбах, так же балаболила и шутила. Хозяйство, правда, убавила, оставила одну козу. Вопрос с домом решился просто. Приехала комиссия из колхоза и сельсовета, и решила: «Дом отписать колхозу, так, как наследников нет, а Шурку оставить жить в доме, потому, как всё равно никому не нужен». Вот земельный участок урезали, не колхозница всё же, а служащая. Но он ей и не нужен был, хватит и огорода.

    Новая тема для разговоров возникла лет через пять. Деревня к тому времени начала потихоньку хиреть, молодёжь уезжала, старики старели. Дойное стадо забрали, исчезла овчарня, да и лошадей на конюшне поубавилось. Стали появляться пустующие дома, чего раньше не бывало. Новые люди в глухую деревню не ехали, поэтому продать наследникам опустевший дом было не возможно. Крепкие и ещё хорошие избы стали продавать на разбор, на вывоз.
    На разборку одного из домов приехала бригада плотников, шабашников, из трёх мужиков. Поселились плотники у Шурки, которая к тому времени раздобрела, стала полновата, но так же весела и приветлива. Живёт одна, места хватит, да и компанию, как оказалось поддержать может, от рюмки другой не откажется. 
    После разборки дома, выполнив работу, двое уехали, а вот один, молодой мужик по имени Санька, остался жить у Шурки. По началу, всё было нормально, если не считать деревенские сплетни-пересуды, хотя чего ждать от пришлой почтальонки да шабашника. Но со временем народ заметил, что работать Санька не хочет совсем. В колхоз не идёт, хозяйством не интересуется, иногда, кому дров попилить-поколоть, да и то за бутылку. Ещё, в какой раз с Шуркой за почтой увяжется, взяв топорик, ветки, мол, по вырубать на старой дороге. Саму Шурку, похоже, всё устраивало, похохатывала, да рассказывала:
  — Мой то, Санька, как напьётся, дурак-дураком, но смирный. Песни поёт, да анекдоты рассказывает.
  Но однажды, что-то пошло не так, и вместо песен с анекдотами Санька заскандалил и на Шурку замахнулся. Не рассчитал только немножко, не из тех Шурка-почтальонка, на кого замахиваться можно. Пришлось песеннику выскакивать в окно, вместе с рамой. Говорили, что не без помощи самой хозяйки, но она об этом помалкивала. С тех пор весёлого плотника в деревне никто не видел, поступок почтальонки народ одобрил, кормить, да ещё и поить дармоеда, как то не принято.

    Через год всё повторилось. Бригада плотников разбирала очередной дом. Жили опять у Шурки, и так же один из плотников остался в деревне. На этот раз, нового жильца почтальонки, звали Лёха Очко. Очко, потому, что в очках, предмет для деревни не привычный и очень интересный. Очки у Лёхи, были с круглыми, толстенными стёклами, от чего глаза казались огромными. Сам он был худой, долговязый и какой-то весь нескладный. Ходил, высоко поднимая колени, от чего был похож на кузнечика. Но самое главное достоинство, в отличии от Саньки, оказался Очко мужиком работящим и жилистым. В первый же год починил крышу, на второй пристроил веранду. К хозяйству тоже имел склонность, завели они с Шуркой пяток овечек, купили поросёнка, а потом и корову. 
    В деревне Лёху Очко не взлюбили, считали вором и хитрецом. Воспитанные на колхозе люди, не могли понять, почему Лёха не идёт в колхоз. Его оправдания, что он инвалид по зрению, никакого значения не имели, раз можешь работать дома, можешь и в колхозе. Но больше всего деревенских возмущало, что оба не колхозники, и Очко и Шурка, умудряются накосить на корову и овец сена. Значит воруют. Хотя воровали, конечно, все, как иначе, сена надо много, а так называемые участки-усадьбы не большие. Косили, где придётся, в лесу, по опушкам, в болотах, неудобьях. Но то колхозники, это вроде как ихнее, а тут вдруг пришлые, непорядок. Иногда деревенские мужики Очка даже поколачивали, когда поймают с вязанкой травы ночью. И хотя все были старше, многих Лёха боялся, особенно бригадира Ефимова, тот не только поколотить может, а ещё и напишет в правление, могут и осудить. Или Яшка, тому всегда больше всех надо, попадись, только бегством спасёшься, бегает то Яшка не очень, хромой.
    Но со временем и эта проблема разрешилась. Мужики, кто по умирали, кто стал стар совсем и колхозное его не интересовало. Да и колхозы по маленьку стали слабеть, косили уже только поля, неудобья никого не интересовали. А тут и Шурке повезло. Выделили ей лошадь. Кроме почты стала она возить хлеб на две деревни. А лошадь, да ещё практически в личном пользовании, это дорогого стоит. Разжились Лёха-Очко с Шуркой здорово. Купили вторую корову, овец держали стадо, поросят пару. Молоко продавали, коров то к тому времени уже в деревне и не осталось почти. В общем, живи да радуйся. Шурка уже на пенсию ушла, но работу не бросала, хлеб и почту возила исправно, да и без лошади остаться, ни как нельзя. Народ в деревнях повымирал, а кто ещё мог, постепенно разъехались. Осталось по десятку старух, да Шурка-почтальонка, с Лёхой Очко, который чувствовал себя уже барином и хозяином всех угодий.
    Но судьба, такая непредсказуемая штука. В жаркий, летний день пошёл Очко искупаться на пруд. Залез в воду, сидел-сидел, да так и умер. То ли сердце отказало, то ли хлебнул, не известно. Решили, утонул. Шурка, ходила потом по деревне и возмущалась, по своей натуре не унывая:
  — Вот ведь, зараза такая, накосил сена и утонул. Кто теперь будет убирать. Не мог, сначала прибрать, а потом тони сколько хочешь.

    К зиме Шурка-почтальонка решила, что без мужика в доме нельзя, и привела какого-то пьяницу. Пьяница пил всё подряд, и однажды они выпили вместе с Шуркой какой-то отравы, ему хоть бы что, проспался и всё, а вот Шурка больше не проснулась. Пьяница распродал всё что можно и исчез. 
   Так закончился жизненный путь пришлой, не известно откуда, деревенской почтальонки Шурки. Давно уже нет деревень, куда она носила почту, но память осталась. И ещё осталась дорога, чуть заметная, заросшая, но которую до сих пор зовут – Шуркина дорога.