Следствие по делу друга

      Следствие по делу друга

           (рассказ)

        Летние бархатные вечера, манящие, как звуки танго, заставляют с острой грустью почувствовать, что скоро закончится твоя молодость, что ты — женатый, семейный человек и официальное лицо с серьёзной должностью и что по всем этим статусам тебе нельзя того, что можно просто молодому человеку.


      Время уже подходило к десяти часам вечера. Но Максим Рудиков – заместитель городского прокурора, не спешил домой и сидел в своём служебном кабинете с таким выражением лица, которое бывает, когда обращаешься взглядом внутрь самого себя.
Прошедший день отзывался усталостью, однако Рудикову не хотелось спокойного дивана перед телевизором, ужина на кухне и рассказов жены о её новых открытиях в психологии сослуживцев. Максиму в этот летний вечер хотелось закатиться куда-нибудь на лоно природы с друзьями и незнакомыми девушками. Развести там костёр, жарить шашлыки, пить вино, знакомиться с девушками…
Всегда в такие минуты он задумывался над этическим вопросом: «А почему ему этого нельзя?». И в большинстве случаев сам оправдывал себя другим вопросом: «А что в этом такого страшного?».
На столе зазвонил телефон. Максим вялым движением поднял трубку.
— Ну, что — согласен? — раздался в трубке громкий, жизнерадостный, как у эстрадного конферансье, голос. — Поехали, старичок, развеемся. Девочки уже истомились, прямо плавятся на глазах… Ну?
Рудиков побарабанил пальцами по крышке стола, переложил трубку к другому уху.
— Не знаю даже, Игорёк. Работы – завал. Да и дома обстановочка с прошлого раза напряжённая…
— Короче, мы подъезжаем, — перебил мямлящего Рудикова жизнерадостный голос. — Жди нас на углу.


       Прохаживаясь в ожидании на условленном месте, Максим всё равно испытывал какое-то внутреннее неудобство от противоестественного запрета, когда хочется сладенького или солененького, да здоровье не позволяет.
Преодолев некий психологический барьер, Максим включил механизм перовоплощения. Из озабоченного, серьёзного чиновника-служаку «перевоплотился» в разбитного, весёлого парня. Откровенно для себя лично, ему были противны подобные актёрские этюды – человек всегда должен оставаться самим собой. Однако ж, время и жизненные обстоятельства заставляют убедиться, что большая часть людей, воспитанная массовой культурой, тяготеет к стандартным образам, типажам: если преступник — то, обязательно с перекошенной физиономией, волчьим взглядом, если прокурор — так, строгое, благообразное лицо и пронзительные глаза, если певица-эстрадная звезда — то, предполагается, переполненное любовью к народу сердце. Приходится подстраиваться под стандарт мышления, потому что, как не крути, люди верят больше своим иллюзиям, чем очевидному. И те, кто приходит в его кабинет, и те, к кому приходит он сам. Так, оказывается, гораздо проще. Даже с собственной женой.

Игорь подкатил на своём разукрашенном тюнингом, как новогодняя ёлка игрушками, «фиате». На заднем сиденье улыбались и дымили сигаретами две дамы, молодые, но
девочками их не назовёшь.
Рудиков сел впереди. Полуобернувшись назад, уверенно и, вместе с тем, немного смущаясь, назвал дамам своё имя, задал два-три вопроса, вызвавшие у них смех. Всё стало на свои места. Вечер выдыхал цветочный аромат, гремел автомобильный «панасоник» — и сам автомобиль, точно сказочный серый волк, нёс своих седоков к живописному месту в сосновом бору, на жёлтый песок берега лесной речки.


В положенное время, утром Рудиков был на своём рабочем месте. Он перевязал галстук, надел пиджак, оставленный вечером на спинке стула, посмотрел в зеркало как бы посторонним взглядом и придал лицу рабочее выражение. «Да, — подумал с лёгкой грустью, — кончается молодость. А так много хочется сделать, чтобы не жалеть, когда она закончится…».
Зазвонил телефон и Максим поморщился, готовя себя к роли оправдывающегося мужа.
— Привет, Макс! — услышал он в трубке женский уверенный голос. — Я разведала твой телефонный номер. Ты за это на меня не сердись. У меня больше оснований на тебя, дикий ты мужик, сердиться… После вчерашнего — я ужасно, я чертовски утомилась. Хи- хи…
Рудиков, сдерживая досаду, слушал глупую болтовню и машинально отвечал на дурацкие вопросы. Хорошо, что это пока не звонок от жены, но и ничего хорошего, что это вчерашняя знакомая. Наверное, выведала у Игоря номер — а ведь его сколько раз предупреждал, не распространяться перед случайными красотками о должностях, фамилиях, телефонах. Сейчас весь разговор сведётся к какой-нибудь просьбе и ему будет трудно сказать «нет». Ещё несколько дней останется неприятное свербение от своей обязанности перед бесцеремонной «девочкой». И нужно будет как-то выкручиваться, почему просьбу не получается исполнить.
Однако игривый разговор закончился без каких-либо просьб, что означало, как Максим знал по опыту, не бескорыстность отношений, а более сложный характер просьбы, о которой нельзя заявить сразу в лоб.
«Издержки человеческого общения», — вспомнил Рудиков слова Игоря и подтвердил себе мысленно: «Любишь кататься — люби саночки возить».

      Максим сходил к секретарше прокурора за своей долей отписанных на исполнение бумаг, а потом, вернувшись, решил позвонить Игорю на работу и переговорить с приятелем в духе рассерженного человека.
С Игорем Добровым они были знакомы со студенческой скамьи. В то время их мало что связывало, так, поверхностные отношения студентов одного курса. Но как-то получилось, что за шесть лет, прошедших после окончания института, ослабли связи с теми, кого он считал студенческими друзьями, будто каждому вместе с дипломом досталось по отдельной льдине, на которой каждый теперь дрейфует в житейском море, всё больше отдаляясь и теряя друг друга из виду.
И какими-то судьбами с год назад на одной «льдине» с Рудиковым оказался Игорь Добров. Оба, словно путешественники, уставшие от одиночества, боялись теперь расстаться на какое-нибудь длительное время, встречались и перезванивались чуть ли не каждый день.
Добров по распределению попал следователем в органы внутренних дел и был этим крайне недоволен. На практике эта его работа оказалась даже хуже, чем он представлял теоретически, что только усилило его первоначальное недовольство. Поработав пару лет, перебрался на гражданку, предоставив другим «вести незримый бой», и устроился на тихую, сидячую должность нотариуса. И, судя по всему, был доволен.


Телефон нотариальной конторы долго не отвечал. Потом кто-то взял трубку и раздражённым голосом ответил, что Добров на работе ещё не появлялся.
«Хорошо живёт, стервец, спит спокойно после пикничка», — завистливо отметил про себя Рудиков, набирая домашний номер Игоря. Но и дома Игоря не оказалось.

В кабинет вошла секретарша и положила на стол Рудикова, вдобавок к утренней доли бумаг, ещё один пакет.
— Антон Иванович просил ознакомиться в первую очередь, — проговорила она офиальным тоном.
— Куда ж я денусь, — буркнул Рудиков,- ознакомлюсь.
Сосредоточившись на служебных делах, он пододвинул к себе стопку бумаг, взял только что принесённый пакет. Это был материал, присланный из райотдела милиции для возбуждения уголовного дела по признакам получения взятки. На уголке сопроводительной бумажки косым почерком шефа резолюция — «изучить и решить вопрос».«Сейчас изучим… и решим вопрос», — сказал сам себе Максим, начав просматривать материал с последнего листа.

Ещё не понимая, в чём дело, он почувствовал пробежавший по сердцу холодок – как предощущение близкой опасности. Максим вторично перечитал страницу — и уяснил, в чём причина. В качестве взяткополучателя фигурировал некто «И.Д. Добров», нотариус одной из нотариальных контор города. Рудиков быстро перевернул листы и вдумчиво принялся читать материал с самого начала. Опера ОБЭПа «вели» этого стервеца нотариуса уже больше месяца…
Опять вошла секретарша прокурора и надменно спросила:
— К вам посетительница просится. Пустить?
— Я крайне занят,- отрезал Максим. — Пусть к Антону Ивановичу просится.
— Она хочет к вам. Она говорит, что вы в курсе и сами… заинтересованы, — процедила сквозь зубы секретарша. — Она говорит, что её фамилия Доброва.
— Ч-чёрт, — Максим растерянно потёр макушку. — Пусть заходит.

Рудиков был знаком с женой Игоря, который женился, вопреки статистике, не на студентке общего потока, а уже после работы следователем. Это была высокая брюнетка с тонкими чертами лица и по–неврастенически невыдержанным характером.
В точности, как и предвидел, та вошла в кабинет, сдерживая рыдания, тиская пальцами платочек, который то и дело прикладывала к уголкам глаз и смотрела, не осталось ли на платочке следов туши.
— Я уже всё знаю, — сочувственно мягко сказал Рудиков. — Как же он так? Зачем? -
Опустив глаза, он выслушал ответные всхлипыванья и декларации о честности Игоря. Вежливо перебил:

— Что ты, в самом деле, Анжела. Я же не чужой. Мне и самому тяжко от этой истории…
— Его арестовали утром. Взяли прямо из постели. Он всю ночь был на работе. Ездил по вызову в какую-то деревню… Это, значит — это всё, да? Надеяться не на что?
— Во-первых, не арестовали. Кто ж его арестует — если дело ещё не возбуждено. Просто приводом доставили на допрос. Ещё будет расследование, ещё, возможно, вскроется какое- нибудь обстоятельство… — Рудиков неопределённо пожал плечами. — Короче, разберёмся. Лично я разберусь.
— Одна надежда на тебя, Макс. Ты ведь ему поможешь, да? — Анжела умоляюще заглянула снизу в лицо Рудикова. — Вы же друзья, Максик, — она прижала к вискам пальцы с длинными полированными ногтями. — Ну, пусть, пусть у Игоря были на работе какие-то мелкие грешки — у кого их не бывает. Пусть выговор, пусть уволят… Но нельзя же сразу в тюрьму. Должен же действовать закон… Он же ведь никого не убивал, не грабил...
— Да, да, — угрюмо кивнул Рудиков. — Его подозревают в получение взятки за совершение нотариальных незаконных действий. Взятка — вещь серьёзная, тяжкий состав преступления. Тяжёлый, как состав вагонов с кирпичами. Я ещё не знаю всё в деталях, но будет следствие и разберёмся. — Рудикову не хотелось ни успокаивать кого-либо, ни вообще даже разговаривать. Его самого одолевали мрачные мысли. — Извини, Анжела, я сейчас занят именно этим делом. Приходи дня через два-три. Или, лучше — я сам позвоню.

Анжела поднялась, потом опять опустилась на стул, чуть приглушив голос, спросила:
— Я слышала, что за это бывает конфискация имущества. Как считаешь, может припрятать кое-что из барахла?
Рудиков в упор взглянул на неё и с некоторым промедлением ответил:
— Не знаю, не знаю… Делай, как считаешь нужным.
— Хорошо, — Анжела поднялась, выпрямляя спину, точно в стойке королевской кобры.
— Значит, дня через два-три. Привет Ирише.
Привет для жены какими-то отдалёнными ассоциациями всколыхнул в памяти прошедшую ночь. Совсем небольшой промежуток времени, но точно мощным экскаватором копнули глубокую траншею между сегодняшним утром и прошедшей ночкой на берегу лесной речки. Как фотография на память: смешливые бабёнки у костра, Игорь с шампурами в руке и звучащий из магнитолы жирненький, самодовольный баритон:

… а лучше быть богатым — но здоровым,
и девочек роскошных целовать,
и миновать тюрьмы запор суровый,
и деньгами карманы набивать…


Рудиков вздрогнул от телефонного звонка, как будто кто-то тайком попытался заглянуть в его мысли. Звонил из милиции начальник отдела по экономическим преступлениям, интересовался, что с их материалом по нотариусу.
— Не терпится отчётную палочку выставить, — слишком издевательски съязвил Рудиков. — У меня, наверное, и другие дела есть. Да, кстати: почему вы без возбуждения уголовного дела задерживаете человека?.. Ну и что?.. Ах, оформили как по мелкому хулиганству… Ну-ну. Злоупотребляете вы этим, что-то. Я тут, вообще-то, приставлен надзирать за соблюдением законов…
Начальник отдела — большой любитель иностранных терминов, уверенный в обоснованности своего материала, настырно наседал на зампрокурора.
— Ладно. Через час доставите ко мне вашего подозреваемого, — Максим подчеркнул, что последнее слово остаётся за ним и оно ещё не сказано. Положил трубку, не дослушав телефонного собеседника, который хотел ещё что-то уточнить об интерпретации фактов».

Максим самым дотошным образом изучил материал о взятке и поймал себя на той мысли, что читал материал с адвокатским пристрастием, выискивая в возведённой ограде из улик хоть малейшую лазейку. Теперь доброкачественность доказательственной базы по материалу, которую он раньше строго добивался от оперативных работников, вызвала раздражение. «Пошли уроки впрок. Научились работать бескорыстные борцы с обманом покупателей. Постарались, как специально». И тут в его мыслительном аппарате что-то сверкнуло, заскрежетало, а потом заклинило на одном: «вдруг здесь всё подстроено… специально».

С минуту Максим просидел, обхватив голову руками. Он почувствовал себя страшно утомлённым, больным, разбитым. За эту минуту поступок Доброва, который только что
расценивался как недоразумение, теперь пугал явной связью между совершённым уголовным преступлением и им, заместителем городского прокурора. «Пальцем не пошевелю. Всё будет по закону». Отмахнувшись от тревожных мыслей, он занялся просмотром других бумаг.

… Читал, читал – и опять, будто неожиданно надавил на больной зуб, дёрнулся, скривился от муторной внутренней боли, откинулся расслабленно в кресле. Подумал о
себе, как в третьем лице: какой же он всё-таки негодяй, предатель, человек без принципов, тряпка… Но окончательно признаваться в этом не хотелось. Кого же уважать, как не самого себя. И Максим решил, что кидает его так, из одной крайности в другую, потому что от волнений перепутал ролевые маски и никак не вернётся в своё истинное состояние, словно тот сказочный халиф-аист, который забыл магическое заклинание.
«Как было бы хорошо, если бы всё оставалось так, как было. И ничего бы этого не случилось», — совсем по-детски помечтал Рудиков.

Верно говорят, что чужая душа — потёмки. Ну как, каким образом, будь ты самым матёрым психоаналитиком, разберёшь, что у человека на уме, если этот человек сидит-молчит и никаких действий не производит. Бывают благородные мысли — и
отвратительные поступки, бывает, но случайно, и наоборот. В мыслях мы — одни, а в поступках, очень часто — совсем другие.
— Можно? — из-за приоткрывшейся двери показался, сверкая костюмом цвета нержавейки, главнейший враг расхитителей и взяточников районного масштаба. — Я вместе с… — начальник ОБЭП кивнул себе за спину, — кх-м, с клиентом. Вводить?
— Нет пока, — тихо ответил Рудиков, — Пусть подождёт. Поговорим с вами наедине.
Начальник бывшего грозного «бэхаэсса», а теперь почти либерального «обэпа» понимающе кивнул, присел рядом, доверительно сообщил:
— Состав преступления — де-факто. Никаких компиляций, прямо скажу. Все три эпизода взятки категорически доказаны. Теперь решать вам де-юре.
— Да, да, — кивнул Рудиков. — Претензий по качеству материала у меня нет… Скорее всего, будем возбуждать дело. — Он подождал, может гроза взяточников расскажет ещё что-нибудь, как говорят опера, «понизу», но тот подобострастно молчал, сам ожидая указаний. — Под стражу, я думаю, пока брать не будем, — вроде бы, как советуясь, сказал Рудиков. — Материал сегодня же я передам следователю, держите с ним контакт. Всё.
— По моему мнению, конечно, лучше его закрыть… в смысле клиента, — неодобрительно проговорил начальник ОБЭПа, видимо, от расстройства выразив свою мысль не иностранным словечком, а профессиональным жаргоном. — Напутает он нам соплей на
свободе. Такой, скажу вам, наглый типчик, с усмешечкой всё, ехидничает. Что ж — коллега, юрист…
— Следователь потом решит сам, — твёрдо сказал Рудиков. — А сейчас пришлите этого, как его?.. — Максим заглянул в бумаги, — Доброва ко мне. Приструню, чтоб не усмешничал. Ишь ты… юры-ыст.
Небритый, мрачно-возбуждённый, со свёрнутой курткой подмышкой, Игорь вошёл в кабинет.
— Привет! — Он с ходу кинул куртку на штырёк вешалки, прошёл к столу Рудикова и с кряхтением опустился на стул, на котором только что сидел его «злыдень». — Ч-ёрт, проклятый радикулит. Повалялся вчера на травке… Все напасти скопом на мою голову, э- эх.
— Игорёк, как же это так? — Рудиков хотел, чтобы его слова прозвучали возмущенно, но получилось, что они прозвучали просящее-заискивающе, даже слезливо. — Я места себе не нахожу…
— Я-я, — перебил раздражённо Добров. — Вот я действительно — не нахожу. Ввалились утром, как к какому-т рецидивисту, чуть ли не под пистолетом вывели из квартиры, посадили в клетку…
— Не положено, — вставил Рудиков.
— Макс, я без тебя знаю, что положено — что не положено! Ты им докажи, гоблинам этим. Ведут себя так, будто я уже осуждён приговором суда… Где, как нас учили, презумпция невиновности? Какие-то дурацкие перекрёстные допросы без протокола. Всё старались мне внушить, будто им всё известно… Что они там хоть собрали? — Добров осмотрел стол и протянул руку к раскрытой папке. — Дай-ка взглянуть.
Рудиков, помешкав, неуверенным движением придвинул Доброву бумаги и скосил глаза на дверь кабинета.
— Не положено, вообще-то…
— Да бр-рось ты «не положено», — как давно некормленый тигр в зоопарке, рыкнул Игорь.
Он принялся перелистывать бумаги материала, небрежно дёргая за уголки листков. Лицо его сосредоточенно замерло, а глаза, как паук по паутинке, цепко забегали по строчкам.
— Как же это так, — опять вздохнул Рудиков. — Худое дело. Даже не представляю как… — Он замялся, — Как мы это вырулим. Три эпизода взятки. Крепкие показания взяткодателей, подчистки в реестровой книге. И несколько косвенных доказательств, вдобавок. Всё это, упакованное в корочки уголовного дела, потянет на верные пять-шесть лет срока.
— Продажные твари! — Игорь выругался и бросил материал на стол.- Вот и делай добро людям… Говоришь, три эпизода? Слава богу, что не тридцать три… Если не опускать руки, из любого положения можно выкрутиться. Так ведь? В первую очередь надо перекалякать с этими болтунами. И как можно быстрее, пока их болтовню не закрепили протоколами очных ставок… Я бы это смог провернуть, если конечно, останусь на свободе. — Игорь вопросительно посмотрел на Рудикова. — А-а?
— Конечно, я постараюсь как-нибудь помочь…
— А как-нибудь меня не устраивает, старичок! За друзей даже жизнью рискуют, а не то что какими-то паршивыми бюрократическими принципами… Смотрю я на тебя и всё
больше убеждаюсь, что самый лучший друг для человека — это он сам. Э-эх!
Рудиков обиженно вскинул глаза.
— Не так всё просто, Игорёк.
— Эт-то точно, — значительно произнёс Игорь. — Наши с тобой гулянки-прогулки, пикнички на травке, кажется, оплачивались из моего кармана? Думаешь, это так просто? Или у меня неразменный червонец?
— Ты об этом, значит?
— И об этом — тоже.
— Но я же сколько раз… предлагал и свои деньги. Ты сам отказывался.
— До чего же ты наивный, как я посмотрю, — хмыкнул Добров. — Короче, ты мне друг или кто?
— Тихо-о, — Максим опасливо посмотрел на дверь. — Друг, конечно, и не отказываюсь, как смогу, постараюсь помочь.
— Так вот, друг, ясно было и козе, что располагай я только заначками из зарплаты, и тебе и мне было бы гораздо скучнее жить. Не было бы того куражу, верно? Жизнь, сам любил тосты произносить — штука уникальная. А молодость, она уже машет нам ручкой у последнего поворота.
— Да тихо ты, — громко прошептал Максим. Он поморщился, потёр кулаком лоб. — В моей объективности никто не должен сомневаться.
Добров на этот раз одобрительно посмотрел на приятеля и демонстративно прикусил губу. В это время в кабинет заглянула секретарша, собираясь что-то сообщить.
— Разберёмся, разберёмся, — официальным тоном быстро проговорил Рудиков. – Пока можете быть свободным.
— Пока, — то ли прощаясь, то ли переспрашивая, чуть слышно сказал Игорь. Он протянул было руку, но затем поспешно убрал её за спину, словно схватившись за поясницу, поднялся со стула.


Вечером, кода Рудиков вошёл в свою квартиру, его шестилетний сын Серёжка, катавший по коридору пластмассовый грузовичок, радостно закричал:
— Ага, папка заявился! Ты где шлялся? Эх, сейчас тебе будет!
— У кого ты таких слов набрался «шлялся»? — снимая туфли, строго спросил Рудиков, хотя и сам отлично понимал, что за источник неуважительных выражений. — Нельзя так говорить своим родителям, Серёжа.
Из кухни, точно куда-то торопясь, быстро вышла жена.
— Явился? — со злорадным и нетерпеливым выражением истомившегося в засаде охотника спросила она.
Рудиков устало ответил «да» и про себя подумал, что теперь последует целый залп привычных вопросов, дуплетом, как из охотничьей двустволки.
— У тебя совесть есть?
— Ира, я ужасно устал. Был очень тяжёлый день…
— А ночь! Ночь, какая была? Тоже тяжёлая?!
— Выезжал на место происшествия. Как выехал вечером вчера — так проторчал там да самого утра.
Переодевшись в домашнее, Максим включил телевизор, лёг на диван и накрыл лицо подушкой. Жена, перемещаясь вслед за ним, выключила телевизор, сдёрнула подушку.
— Ага, совестно в глаза смотреть?
— Ира! — Максим сел, обхватив голову руками. — Тут такое случилось, такая неприятность…
— Что? — голос жены прозвучал испуганно и уже без издёвки.
— Игоря Доброва привлекают за взятки. Я сегодня… возбудил уголовное дело.
— Какая подлость! — ахнула Ирина.
— Мне ничего не оставалось другого. Там стопроцентные доказательства, — Максим растерянно развёл руками.
— Я — не про тебя. С его стороны – какая подлость! А я тебе давно говорила про Игоря…
— Я в полном замешательстве. Весь день сегодня ломал голову. Не знаю, что делать, — Максим растерянно развёл руками. — И вчера ночью с Игорём ломали голову над этой проблемой. Я — заместитель прокурора, и он же — друг обвиняемого. Полнейшая неразбериха мыслей.
— Заяви самоотвод, — присаживаясь рядом, сочувственно проговорила Ирина. — Пусть это дело решают без тебя. Самый честный выход.
— Ты что? — вздохнул Максим. — Был бы я просто следователем, которому поручили вести дело, тогда можно было бы. Процессуальным законом такое допускается. Но в моей ситуации… В моём положении… Как это я возьму и заявлю начальству, что взяточник — мой товарищ, прошу, мол, меня связать, заткнуть кляпом рот и держать так до приговора суда. Такая компра мигом сгубит всю мою дальнейшую карьеру. Пиши — всё пропало…
Ирина на эти слова согласно кивнула, а Максим продолжал рассуждать дальше:
-… И Доброва всё же надо спасать. Он мой друг. Он по-дружески просит помощи.
— Максим, в какое время ты живёшь? — всплеснула руками Ирина. — Вокруг – одни проходимцы, Честному человеку нужно быть очень и очень осторожным, как на болоте, где вокруг полным-полно гадюк… И твой Игорь — элементарный проходимец. Я давно
женским чутьём примечала в нём криминальную жилку и всегда была против вашей дружбы…
— Выходит, что мне надо сказать Игорю: выкручивайся сам как хочешь. Моё дело — сторона?
— Да, — уверенно сказала Ирина.
— Ты что? — Максим неприязненно посмотрел на жену. — Как-то по газетному принципиально и по библейски бесстрастно выглядит. Есть, все-таки и понятие — дружба.
— Закон – есть закон. И если меня не послушаешь, запомни, конец твоей карьере. — Ирина поднялась и направилась в кухню. Уже из кухни донеслось: — И Анжела его — натуральная кукла, ветреная бабёнка без малейших духовных запросов. Она и толкнула Игоря на путь преступления.
«Эх, знала бы ты полный расклад», — вздохнул Максим. Он лёг и опять нахлобучил на лицо подушку.


После ласкового августа наступил дождливый, мутный сентябрь. Стук капель о жесть подоконника посылал, видимо, какие-то умиротворяющие импульсы, и на Максима, когда он отвлекался от бумаг и посетителей, накатывало настроение покоя и ясности жизни.
Не задерживаясь по окончании рабочего дня, он вышел из здания прокуратуры, остановился под козырьком крылечка, расстёгивая зонтик. От кустов неподалёку отделилась ссутулившаяся фигура в куртке с поднятым воротником, в кепочке блинчиком.
— Ты меня ждёшь? — узнав Доброва, удивлённо спросил Максим.
— Тебя, тебя. Не твою же конопатую секретаршу.
Добров, суди по всему, здорово озяб. На худом, бледном от холода лице выделялся прямой, как треугольник, покрасневший нос. Вельветовая кепочка обмокла, с неё на нос капали дождевые капли.
— А где же твоя «ласточка»?
— Опечатана следователем в гараже. — Добров въедливо всмотрелся в глаза приятеля. — Ты и об этом не знаешь? Так-то ты интересуешься моим делом? Ничего не скажешь — друг. А ещё помочь клялся.
— Игорёк, не всё так просто, — Рудиков протестующее повысил голос.
— Короче, надо поговорить. Заскочим куда-нибудь неподалёку, посидим?
— Можно, — неуверенно согласился Рудиков. — Вот тут неподалёку, на Садовой, в пивбар. Только платить буду я, — предупредил он на ходу.
Добров хмыкнул и ничего не ответил.

В пивном зале посетителям курить запрещалось. Добров курил украдкой, пряча в ладони сигарету и пуская дым куда-то себе подмышку. Он ещё не совсем согрелся и его рука, когда он подносил к губам кружку, мелко подрагивала.
— … Я постоянно держу твоё дело на контроле, — оправдывающее говорил Рудиков. — Даже, мне кажется, вызываю подозрения у Николая Ивановича.
— Этот твой Николай Иванович, — недовольно хмыкнул Добров, — не следователь, а прямо крыса бумажная, зануда и копуша, как дряхлый дед.
— Это у него тактика такая следственная. А ты тоже хорош: предлагать Николаю Ивановичу в лапу! В людях не разбираешься, Игорь. Только хуже сделал — он теперь в тебя ещё пуще вцепился. У меня спрашивал санкцию на твой арест. Додумался! Нанёс Николаю Ивановичу кровное оскорбление… Это ж, кремень, бронзовый памятник правосудию…
— А ладно, — отмахнулся Добров и загасил сигарету в капельке пива на столе, бросил окурок в вазочку для салфеток. – Все берут, жизнь сейчас такая: сегодняшним днём существуем — а не туманными идеалами. У твоего Николая Ивановича просто в зобу дыханье спёрло, а глаза так и спрашивают: сколько?
Рудиков смолчал. Опустив глаза, он следил за оседающей в бокале пивной пеной.
— Я тебе сколько должен, Игорь? — будто что-то преодолевая, с натугой спросил он и поднял на приятеля глаза.
— Ты что, Максик? — У Доброва высоко взлетели брови. — Какие долги, старичок? Не мели глупости!
— Ну, как же… Ты же намекал, что много на меня потратил. Я считаю…
— Брось, брось! — Игорь опять закурил, уже не прячась, выпустил дым в потолок. — Между нами какие могут быть долги? Мы же друзья, а не какие-нибудь «вась-вась». Кореша со студенческой скамьи… — Игорь как-то горько улыбнулся, — … и до скамьи подсудимых. Брось, Макс, о долгах. Скажи прямо: хочешь кинуть меня в беде?

— Нет-нет, что ты, Игорь! — Рудиков дёрнул головой и опять опустил глаза. — Всё, надеюсь, Игорёк, будет нормально…


«Физическое здоровье зависит от здоровья психического», — прочёл Рудиков начальную строчку газетной статьи на медицинскую тему. Он возвращался с судебного
заседания и, дожидаясь трамвая, подошёл к газетному стенду. «Ещё как зависит», — согласился он.
В последнее время он действительно чувствовал себя весьма нездоровым. Подозревая, что у него грипп от ненастной погоды или какая другая заразная хвороба, по вечерам мерил температуру и разглядывал в зеркале веки. Веки были подтверждающе красными, но термометр стабильно показывал нормальную температуру. Это должно быть потому, делал выводы Рудиков, что внутри у него идёт борьба двух сущностей, двух враждующих человечков. Непримиримые забияки мутузят друг
дружку без передыху, день и ночь. У них уже зашлись сердца, ёкают селезёнки, срывается дыхание — но они сами никогда не помирятся и ни один из них на лопатки не ляжет — пока он сам не выберет из них победителя. Да что, казалось, проще: ткни пальцем в любого и скажи: «ты победил».
Но что хуже — предать друга, или нарушить закон, которому ты должен быть верен, как солдат — присяге? Или не нарушать закона, а Игорю сказать просто, что, мол, ты — не прав, отвечай за умышленно содеянное, ведь не по неосторожности какой-то взятки берут, в реестре мухлюют…
В этот момент человечек, на майке которого было написано «карьера», так врезал прямой правой в лоб противника с надписью на майке – «дружба»», что последний зашатался и рухнул на колени… Служебный долг, безусловно, в первую
очередь. Это — каркас жизненных устоев, а друг — это понятие сугубо личное, придуманное, субъективное… Покачавшись на коленях, человечек рухнул лицом в жёсткий брезент на полу ринга.


В раздумье Максим чуть не пропустил трамвай. Вовремя спохватившись, он успел вскочить в закрывающуюся дверь. В переполненном вагоне, прижимая к груди папку с
документами, снова отдался размышлениям над окончательно нерешенной дилеммой. Нокаутированный было человечек, поднялся, держась за канаты, встал в боевую позицию.
«Игорь, конечно, не такой идеальный человек, но говорят же ведь, что друзей не выбирают… Нет, говорят, что родину и родителей не выбирают. А друзей, именно выбирают… под стать себе. Но если предам друга — предам любого, даже то, что не
выбирают. Как же жить буду? Неужто — привыкну со временем? Вот уж катавасия мозговая — и где это только таких противоречивых принципов нахватался? Как заразился где-то, или кино насмотрелся, или книжек всяких-разных, про совесть, начитался…».

В коридоре прокуратуры Рудиков столкнулся со старшим следователем Яйцовым Николаем Ивановичем.
— А я как раз к вам шёл, — сказал Николай Иванович. — Нужно подписать обвинительное заключение. — И он показал уже подшитое полностью дело, корочки которого были оформлены с любовной аккуратностью двухцветным фломастером.
Рудиков пропустил Яйцова вперёд себя в кабинет, раздеваясь, спросил, какое дело.
— А по этому Доброву, нотариусу, — ответил Николай Иванович и потрогал двумя пальцами круглую лысинку на своей макушке. Максиму показалось, что Яйцов заметил его замешательство и, пряча лицо, без дела принялся что-то искать в ящике стола.
— Уже закончили?
— А что ж, я такие дела, как орешки… Правда, обвиняемый свою вину так и не признал. Но это ничего, доказательств достаточно, дело твёрдое.
— А почему вы к шефу не обратились? — продолжая рыться в столе и чувствуя какой-то подвох, глухим голосом спросил Рудиков.
— Так ведь прокурор уже два дня в отъезде, — удивился Яйцов.
— Ах, да, — вспомнил Рудиков в замешательстве. — На конференции.
— На конференции, — подтвердил Николай Иванович, как-то сбоку всматриваясь в Рудикова. Он опять потрогал свою лысинку и вкрадчиво проговорил: — Вы зря сомневаетесь, Максим Сергеевич, я по опыту знаю, что дело пройдёт. Подумаешь, он свою вину не признал. Наглый тип, чувствует чью-то поддержку, прожжённый махинатор и, простите за выражение, наш коллега. Суд поймёт. Всё логично сходится, вы не сомневайтесь, Максим Сергеевич.
— Хорошо, хорошо, оставьте дело — я посмотрю. Сроки расследования ещё не истекли?
— Не истекли, — обиженно надулся Яйцов. — Нате. Всё уже оформлено до последней запятой. Подпишите и отсылайте в суд. — Николай Иванович задержался у дверей,
кашлянул и с чувством полного понимания субординации, но с еле заметным упрёком проговорил: — Насчёт ареста, кх-м, зря вы… Максим Сергеевич, возражали. Не тот это человек, который… Поверьте моему опыту, кх-м… Могут быть непредвиденные
последствия.


Дело по обвинению Игоря было расследовано Яйцовым с дотошной скрупулёзностью, о чём Рудиков подозревал, в чём и убедился. Подробнейшие протоколы допросов с экскурсами в биографию обвиняемого, аж две характеристики о личности, заключение эксперта, вкладки с фотографиями подчисток в реестровом журнале — и жёсткая логика резолютивной части обвинительного заключения. Твёрдое дело, как говорят у них в прокуратуре — «по-яйцовски». Вряд ли какой адвокат сможет раскачать камни в фундаменте обвинения, которое, скорее всего, и пошлют поддерживать самого Рудикова.
«А ведь он действительно виноват», — как-то отстранённо подумал Рудиков, словно, обойдя вокруг интересующего его объекта и вернувшись опять к исходной точке, он
теперь делает вывод. Взгляд упал на бланк описи арестованного имущества. Вот первой по порядку, идёт Игорева «ласточка».
В её багажнике до сих пор, наверное, лежит шашлычница, от которой ещё пахнет запахом тех шашлыков… Тех, последних. И в закатных лучах между песчаными берегами под размытыми паводком корнями сосен незримо движется лесная речка, а на бархатистой травке, с чётким абрисом на фоне заката, вырисовываются пьянящие душу линии бёдер новых подружек…

Рудиков поднял телефонную трубку. Медленно крутя диск, набрал номер. Ощущение было такое, будто он собирался сообщить кому-то смерти близкого человека.
— Да-а, — отозвался в трубке раздражённый голос Игоря.
— Игорь, это я.- Ну? — в голосе Игоря проявился интерес.
— Дело твоё закончено, лежит передо мной с обвинительным заключением.
— Знаю! — резко ответил Игорь. — Вчера ваш Яйцов знакомил меня с материалами дела… Короче, спички у тебя есть?
— Что?.. Не понял.
— Я спрашиваю, какие твои действия? Что можешь предпринять?
— Какие же могут быть мои действия? Я… Я не знаю. Я не вижу никаких возможностей. Дело, как говорится…
— Слушай, ты, друг до гроба! — в голосе Игоря слышались насмешка и угроза. — Я заранее знал, что из-за своей блистательной карьеры ты ради меня и пальцем не пошевелишь. Иллюзии о дружбе – любви и тому подобной хренотени выпали у меня вместе с молочными зубами… Так вот, слушай меня, если меня посадят, твоя карьера покатится к чёртовой матери… Я знаю, как это сделать. Понял? Вот и шевели мозгой! – и Добров повесил трубку.

На губах у Рудикова застыла растерянная улыбка. «А молодость, оказывается, уже прошла», — с чего-то вдруг подумал он.
Он потёр лоб, точно его сбили с мысли и он забыл, что собирался сделать. Посмотрел в окно. На мокром от дождя оконном стекле трепыхался прилепившийся жёлтый листок. Рудиков придвинул себе сложенные стопкой экземпляры обвинительного заключения и под грифом «Утверждаю» поставил свою подпись. Не опуская авторучки, вынул из ящика стола чистый лист бумаги, написал вверху «кому – от кого» и крупными, размашистыми буквами — «заявление».
… Не прошло и минуты. Рудиков перечёл написанное, ещё раз взглянул в окно — и лежавший перед ним лист бумаги решительным движением свернул вдвое, потом вчетверо. Поднатужившись, разорвал этот плотный квадратик и бросил обрывки бумаги в урну под столом.
«Да, молодость уже прошла», — будто ставя резолюцию «утверждаю» под своими мыслями, подумал он.


=====

 

Прочли стихотворение или рассказ???

Поставьте оценку произведению и напишите комментарий.

И ОБЯЗАТЕЛЬНО нажмите значок "Одноклассников" ниже!

 

0
10:13
541
RSS
Нет комментариев. Ваш будет первым!