​Сотворение жизни

Давай побрюзжим немного, теперь уже всё равно,

в граале грасской жизни давно обнажилось дно,

бежит паутиной трещин построенный нами быт,

мы что-то твердим о вечном, а вечность в ответ молчит,

такая несправедливость, заслуженная вполне,

и горький осадок истин, размокших в твоём вине…

кому это нынче надо? и тени молчат в ответ,

ложась на дорожки сада, которого больше нет.

__________________

Тот сумрак осенних комнат, зимующих окон свет

герой, умирая, вспомнит… а может… а может, нет,

а может, за дальней далью всё выцветет до основ

и станет… ненужным станет, предстанет изнанкой снов,

и небо, ложась на крыши, по-прежнему далеко,

и кто-то нас, верно, слышит за пеною облаков,

за пеною дней, событий, за дымом сгоревших лет,

всех наших падений зритель, всех наших восторгов свет,

всё знающий-предузнавший, простивший нам все грехи…

Мы смотримся в день вчерашний, и всё, что казалось важным,

разменяно на пустяки…

__________________

Тихих дождиков кисея занавесила горизонт,

тихим истинам просиять не резон, видать, не сезон,

тихим голосом наших встреч полумрака не озарить,

тихой речки уводит речь на окраины, в пустыри,

тихой тенью тревожит сон, тонкой болью вскрывая явь,

кровь стучит и стучит в висок на два такта: не прав, не прав,

и кому правота нужна? и за шторами сонных век

в тихом шорохе веретена скоро землю укроет снег,

скоро землю укроет Бог белым саваном миражей,

с одиночеством бок о бок зазимуем в чужой душе,

в заповедной глухой глуши, в тихой-тихой святой тиши

тихо набело перепиши жизнь, в которой ты так спешил…

__________________

Какая-то муть за Арбатом,

и галки торчат на крестах,

я снова молчу виновато,

мне свойственно быть виноватым,

и жизнь нынче странно пуста.

Тяжёлая шуба, калоши,

просел девятнадцатый век,

и вот я бреду, не похожий,

нисколько на всех не похожий,

случайный совсем человек.

Хромает банальная рифма,

роняются строчки на снег,

всю жизнь выбиваюсь из ритма,

развалина третьего Рима

и прошлый во всём человек.

Я, знаешь, сегодня не в духе,

я с мартовским снегом раскис,

и крестятся в страхе старухи,

я просто сегодня не в духе,

ступаю на узкий карниз.

Такое привычное дело,

и пусть замирает душа,

я медленно и неумело

бреду к роковому пределу,

и смотрит толпа, не дыша.

Но там, где невидимый мостик

так манит меня в вышину,

я брошу насмешливо: Бросьте,

мне рано к Всевышнему в гости,

я лучше назад поверну.

__________________

ж/д платформа Троя,

вдоль неба торчит жнивьё,

чужое моё чужое,

моё чужое моё,

всё шилось рвалось на вырост,

приестся не надоест,

почтовая станция Выра,

опишешь в один присест

сомнительный жанр скитаний,

сентиментальную бредь,

кому откровеньем станет,

где выпадет умереть…

заносит снегами Трою,

над Вырой пожар красив,

и станет твоей судьбою

какой-нибудь Порт-Расин,

и смерть тебя приласкает,

суля неизбежный кров,

и встанет над облаками

аэропорт Паро,

и жизнь обернётся сказкой

немыслимый раз подряд:

в закрашенный красной краской

сюжет, никому не ясный,

как тысячи лет назад…

__________________

Чистейшее тончайшее дыханье,

тончайшая чистейшая печаль

становятся зачем-нибудь стихами

за чем-нибудь, чего совсем не жаль,

и чем ни будь, и в чём не воплощайся,

что ни тащи к подножию мечты,

танцуй от печки в вечность в ритме вальса,

да будут все движения просты –

без разницы: в полёте ли, в пролёте,

не важно: на Шпицберген или в Крым…

и пусть вы смысла в жизни не найдёте,

но ради строчки в стареньком блокноте

мы снова всё сначала повторим.