Теперь. Диптих

И вот теперь, в закрытом напрочь мире,
где города – тюремные подворья,
где посылаю голубем почтовым
свой плач, прикрытый трисом итальянским,
живу в стенах той крепости-квартиры,
убежища в обрушившемся горе,
где март ушедший лёг соцветьем новым
в корону пандемий земли уханьской.

Я так живу теперь. Сокрыты планы,
каналы слёз и звуки, и круженья
в свободно дышащих мирах, где безграничны
лишь ветра дуновенья. Волнорезы
там охраняют берег неустанно.
Бельканто на балконах. Это пенье
под шелест флагов и рулады птичьей,
невысказанной просьбы бесполезной,

я приняла теперь за гимн ушедших музык
и апокалипсис высоких нот, и коды
беспечных дней, вчера ещё звучавших
в наивных городах, уже сражённых.
Там солнце канет навсегда, как шарик в лузу,
в виток истории, где пешкою – народы.
И бог запрячется, чтоб не увидеть павших,
дыханием смертельным заражённых.


***

Я думала, что птицы замолкают
и кошки замирают, выгнув спины,
и вороны кричат, предчувствий полны,
и штиль на море в многократье лун.
Но нет. На воле бабочки летают,
благоухаут розы. И невинны
«анютины глаза». И лижут волны
знакомый облюбованный валун.

Всё как всегда. И только люди биты –
ушли в пещеры, чтоб дышать сквозь марлю.
Боясь касаний, как боясь при жизни
стать мертвецом, отмеченным судьбой.
А мир живёт по-прежнему. Разлита
по небу синь. Закрыты лишь таверны,
да дом молельный. Зубы крепче стисни
и жди, что кормчий прокричит отбой.

Но новый мир уже не будет прежним.
И точки невозврата – словно камни
дорожных вех. И пылью не покрыты
свежайшие могилы пандемий.
Я думаю, что вкус утратил вешний
апрельский ветер. Лбы, что дураками
разбиты об пол, заживут. Мы – квиты,
закончен век бездумных эйфорий.