Сад земных наслаждений Глава 22

ПАМЕЛА.

Не только женщины считают всех мужчин беспринципными кобелями, способными бежать за любой юбкой, мужчины также постоянно жалуются на женскую распущенность и непостоянство.

Мол, у прекрасного пола это в крови — не успевает худющая девочка с косичками приобрети бугорки, слегка натягивающие платья, как она уже пускается во все тяжкие. И они, доверчивые агнцы ухаживают за ними, годами задаривая букетами и обожанием, а после свадьбы выясняется, что вчерашняя невеста не имела дела только с кладбищенским сторожем, да и то только потому, что у него ярко выраженные гомосексуальные наклонности.

А вот Майкл никогда не жаждал иметь дело с девственницами: просто не видел в этом ничего привлекательного, да и его опыт общения с подобными девушками оказался весьма печальным. На Хелен ему пришлось жениться и целых десять лет расхлебывать последствия вынужденного брака, от буйно помешанной на нем Полин Питбот прятаться и даже бежать из страны, и вот, пожалуйста, он вновь наступил на эти грабли. Воистину, там наверху, кто-то сильно развлекался за его счет!

— Пэм, любовь моя,- ласково поцеловал он невесту в плечо, — как же ты умудрилась не развязать свой пояс до двадцати семи лет?

— Ты разочарован?

— Нет, конечно. Но удивлен, каким образом такая красавица умудрилась избежать когтей хищников вроде вашего покорного слуги? Я счастлив, что ты сохранила себя для меня — единственного, но прекрасно знаю, как мало ценят мужчины старания женщин оставаться целомудренными. А вокруг тебя, я уверен, шастает немалое количество мужчин — звание майора не дают за деятельность на посту президента лиги «Женщины против мужчин».

Памела рассмеялась. Майкл осторожно склонился над ней, чтобы убедиться, что это не истерика. С девушками нужно быть готовым ко всему: у них слезы и смех идут рука об руку.

— Я говорю глупости?

— Нет. Но ты не понимаешь… До определенного времени я была не просто дурнушкой, а гадким утенком, и даже не в квадрате, а в бесконечной степени.

Майкл внимательно оглядел лицо возлюбленной, и хотя в ночных сумерках было трудно разглядеть какой-нибудь дефект, он был уверен, что не найдет его даже при самом ярком освящении.

— Дорогая, мне кажется, ты кокетничаешь, напрашиваясь на комплемент.  Моя Пэм не просто прекрасна, она ослепительна!

Девушка хмыкнула, снисходительно ткнув пальцем ему в нос.

— Льстец. И тем не менее…  Родители погибли, когда мне было семь лет, а брат только начинал ходить. Наш опекун — брат матери, по-своему очень хороший человек, но его решение отдать меня в закрытую школу для девочек миссис Даути было, мягко говоря, ошибкой. Конечно, дядя и тетя мне хотели только добра, но представь, что там ждало ребенка с брекетами на зубах, в жестком корсете от сколиоза и в очках, одна из линз которых залеплена пластырем. Две жиденькие косички и торчащие костлявые коленки дополняли мой портрет. Да ещё я была слабенькой и беззащитной, как котенок.

— Радость моя, — Майкл даже испугался, представив такого несчастного ребенка,- ты уверена, что речь идет о тебе?

— Именно! Мои одноклассницы с наслаждением дразнили меня, издевались, да что там — избили в первый же вечер после прибытия в школу.

— Почему?

— Так им захотелось. Дети очень жестоки к слабым. От потрясения и ужаса я даже стала заикаться.

— Господи,- Майкл дал себе слово никогда не отдавать свою Мэйбл в подобное учебное заведение. — Почему же не вмешались дамы-наставницы?

— Они вмешивались, но становилось только хуже. Я стала плохо успевать, и даже шел разговор про мою отсталость в развитии, что послужило причиной нового витка травли. Особенно жестокой была одна крупная девочка с желтыми зубами. Она обливала мне водой постель, а потом кричала на всю спальню, что я обмочилась. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы из Китая не вернулся дедушка — мамин отец, лорд Мадресфилд. Он вышел в отставку и приехал меня повидать, но видимо, я выглядела настолько кошмарно, что он немедля забрал меня из школы, пригрозив миссис Даути судом.

— Святой человек,  - с чувством поцеловал невесту Фрейзер, обрадовавшись, что в этой кошмарной истории наметился просвет.

В бытность в школе он тоже не раз дрался, отстаивая свое место под солнцем, и ходил и с синяками, и даже с выбитыми зубами. Но то парни! Понятно, что они задиры по натуре, но чтобы подобное творилось и у нежных хрупких девочек? Ему и в голову не приходило.

— Несомненно, дедушка любил меня,- между тем продолжала свой рассказ Пэм,- но я оказалась под такой опекой, что практически не виделась со сверстниками лет до восемнадцати. У меня никогда не было подруг, да я и не жаждала их иметь. Честно говоря, побаивалась! На скуку я пожаловаться не могла, настолько была перегружена занятиями. Дед лично занимался со мной языками, к нам на дом ходили учителя, и даже когда я поступила в колледж, он купил дом в Кембридже и контролировал каждый мой шаг. Когда я получила диплом, сэр Дадли тряхнул нужными знакомствами и устроил меня на работу секретарем к своему старинному другу — сэру Уиллу, лорду Вествуду, возглавлявшему юго-восточный отдел министерства иностранных дел. Дедушка умер, но остался сэр Уилл — серьезный пожилой джентльмен, считающий, что если юная леди находится под его опекой, то для него дело чести оберегать её от всяческих недостойных поползновений со стороны мужчин. И вот уже пять лет, как я под его пристрастным отеческим взором делаю карьеру старой девы.

Майкл вспомнил про свою сестру. Джил, наверное, умерла с тоски, если бы ей довелось прожить таким образом хотя бы две недели.

— И ты не делала попытки сорваться с  крючка?

— Зачем? Я люблю свою работу — знакомлюсь с интересными людьми, повидала немало стран. Нельзя скидывать со счетов и то, что наше министерство перешло на военное положение гораздо раньше, чем началась война. Из-за этого я постоянно мотаюсь по свету вслед за своим шефом, и практически не бываю дома. Правда, стариков заботит мое будущее, и дядя буквально завалил меня проектами брачных союзов — один нелепее другого. Боюсь, что ты — мой «плюшевый барашек» в их планы не входил.

— Ты хочешь скрыть мое существование?

— Не получится,- вздохнула Пэм, уютно устраиваясь на его руке,- по приезде в Лондон я опишу эту непристойную сцену в рапорте.

— В красках?

— Ещё в каких! Служба безопасности подаст на меня жалобу, обвинив в поведении, порочащем звание майора королевских ВМС.

Они поцеловались, и Пэм грустно пожаловалась:

— Если бы ты знал, как мне пришлось покрутиться, чтобы приехать сюда.

— Ага! — обрадовался Майкл.- Значит, не только я грезил тобой, моя милая, но и ты положила на меня глаз. Вот что значит, искрометное обаяние мужчины дома Фрейзеров!

— Ты меня раскусил, мой догадливый «плюшевый барашек». А теперь, может, немного вздремнем? Я толком не спала уже целую неделю, а с утра…

— Твоя бабушка потащит нас в церковь замаливать грехи!

Утро Рождества 1940 года выдалось снежным и морозным. Вздрагивающие от озноба и недосыпа Пэм и Майкл мирно дремали с открытыми глазами на протяжении всей службы под подозрительным взглядом леди Симоны. Не скрываясь, сладко посапывал и дедушка граф, и лишь Джо истово выказывал перед прихожанами должное молитвенное рвение.

Когда все вернулись домой, настала пора подарков. Майкл, в силу обстоятельств, ничего под елку положить не смог, поэтому ностальгически наблюдал, как все разворачивают нарядные подарочные упаковки. Шуршание бумаги, радостные возгласы, благодарные поцелуи… мирная прелестная сцена, при виде которой отдыхает душа, а война кажется не более чем кошмарным сном.

Утром Майкл позвонил сыну. Это был их первый разговор с того памятного дня, когда он решил сражаться за эту страну, и первое Рождество мальчика без матери.

— Как дела?

— Нормально, сэр.

— И у меня нормально.

— Эдвин сказал, что ты заработал звание «аса»? Когда пришлешь свою фотографию?

— Когда у меня появится возможность сфотографироваться. И ещё, Эд,- Майкл затаил на мгновение дыхание и все-таки промолвил то, что давно хотел сказать сыну,- я тебя очень люблю. И хочу, чтобы ты это знал.

— Что-то случилось, папа? — проявил догадливость ребенок.

— Да… Но ничего плохого. Поздравь от моего имени дедушку с бабушкой… и его светлость.

И вот сейчас, любуясь оживленной фигуркой Пэм, он вспоминал этот разговор, а между тем, девушка с выжидательным выражением лица уставилась на него.

— Майкл, остался только твой подарок!

Он удивленно скосил глаза под ель и увидел нечто в оберточной серебристой бумаге. Но когда обрадованный Майкл вытащил сверток, оказалось, что тот подозрительно легкий, да ещё и разорван с одной стороны.

Заметив ошеломленное лицо жениха, нахмурившаяся Памела подошла поближе и изумленно ахнула.

— Кто взял коньяк? — растерянно спросила она присутствующих.

И пока Майкл пытался сообразить, что произошло, Джо громко рассмеялся, а леди Симона даже подпрыгнула на месте, почему-то воинственно наскочив на внучку.

— Вот ради какого человека ты забросила свой чепец за мельницу! Он бессовестно стянул бутылку, да ещё и напоил твоего несчастного деда. Ему пришлось вчера промывать желудок!

Майкл тяжело вздохнул — вот тебе и «Сад земных наслаждений». Бедный старый оптимист! Как же наполовину парализованный старик сумел так лихо распотрошить сверток, да ещё и спрятать бутылку?

Ладно, на него уже  навешали стольких собак, что ещё одну можно с лёгкостью пережить. Престарелого сорвиголову он не выдаст! Но не успел Майкл изобразить глумливую хулиганскую улыбку, как в дело вмешался Джо. А он-то совсем забыл, что паренек тоже присутствовал в начале их загула.

— Бабушка, не рвите на части моего будущего зятя. Это дед украл коньяк!

— Джордж, — леди Симоне вновь пришлось хвататься за сердце,- как ты мог?

Дед талантливо продемонстрировал полную глухоту вперемежку с прогрессирующей дебильностью, хотя вряд ли смог хоть кого-то обмануть.  Впрочем, каждый развлекается, как может в нашем земном раю!

После рождественского ужина Памела и Майкл покинули гостеприимных стариков.

Девушка вновь надела форменную шинель, но Фрейзер теперь не чувствовал себя неловко при виде короны на погонах. Он сосредоточил все внимание на коленях, мелькающих из-под  полы шинели и задравшейся форменной юбки.

— Пэм, задери подол повыше, у тебя стрелка на чулке.

— Где? — предсказуемо испугалась та.

И, выпустив руль, задрала юбку выше некуда под довольный смех Майкла, бросившегося её обнимать. Машина вильнула в сторону, и заехала носом в сугроб.

— Нет, ты не «плюшевый барашек», а блудливый кот! Ну, и как мы теперь выберемся отсюда?

— А зачем? Здесь так хорошо! Знаешь, где теряет невинность основная масса американских девчонок?

— Неужели в сугробе?

— Нет, любовь моя, на заднем сидении машины… тут есть одна тонкость — важно не зацепить ногой клаксон, иначе события могут выйти из-под контроля. Ну, там полисмен откуда-нибудь выскочит…

— … или родитель шлепнет по мягкому месту. Майкл, перестань! Нас могут увидеть.

— Не веди себя как ханжа, дорогая. У любви есть только один враг — однообразие! Всегда стремись познать что-то новое…

Когда спустя некоторое время она вернула юбку и сидение на место, тяжело вздохнувший Майкл вышел из машины, и через четверть часа напряженной работы и визга шин, машина покатилась по направлению к Лангмеру.

Уже смеркалось, когда они прощались на КПП. Снежинки падали на погоны и отвороты шинели Пэм, а Майкл был не в силах оторвать взгляд от любимого лица. Мороз разрумянил её щеки, а синие глаза смотрели грустно и тоскливо.

— Ты позвонишь мне?

— При первой возможности, милый!

— Не забудь!

— Не забуду.

Фрейзер отлично знал, что сейчас на них во все глаза глядит охрана КПП, и не хотел их развлекать, устраивая бесплатный сеанс кинофильма про любовь. И он на прощание всего лишь целомудренно прикоснулся губами к бархатистой щеке Памелы.

Прошли сутки с того момента, когда он в последний раз прошел через КПП, отделяющий военный аэродром от внешнего мира, а было такое ощущение, что пролетела целая жизнь, насколько в другом расположении духа он вернулся к своим товарищам, «галлу» и жизни летчика-истребителя.

Кренфорд ворвался в его комнату, когда Фрейзер не спеша переодевался. А куда теперь торопиться? На ужин идти не хотелось, но можно было прогуляться до аэродрома и навестить «галла».

Между тем, приятель, словно ищейка глубоко вдохнул воздух и оживленно осмотрелся.

— Где был? Мы перетряхнули весь этот паршивый городок, но тебя так и не нашли.

Майкл только улыбнулся, застегивая пуговицы на фланелевой рубашке, но Кренфорд не унимался:

— Ты лучишься довольством, дружище, и пахнешь хорошим рождественским ужином и женскими духами. На КПП болтают, что ты провел праздник в обществе какой-то леди в звании майора?

— Том, есть такие вопросы, которые джентльмены не обсуждают между собой, — кротко попытался утихомирить надоеду Фрейзер.

Но такие увещевания не возымели особого успеха.

— О, так далеко зашло? Всё равно придется давать объяснения Пендлтону. Он после истории с огнетушителями злой как скорпион. А ты все-таки зря не был на выступлении Мэри Уингфилд. Это было нечто! У девки оказалась такая шикарная…

Подробности относительно частей тела распутной дивы Фрейзера заинтересовали мало. А вот другая информация, выболтанная приятелем, неожиданно зацепила:

— Пива было, хоть утопись! Лендлорд Лангмера выставил несколько бочек для летчиков эскадрильи. Молодец старик, понимает, что нужно рискующим жизнью ребятам. А офицеры получили по бутылке хорошего виски: ох, и погуляли же мы! Тряхнули до основания весь Хендфилс! И ещё там были симпатичные девчонки, и с одной из них — рыженькой крошкой наш Хок предался блуду, а моя бестия удрала с каким-то бомбардировщиком, потому что у того были шикарные усы.

Юркий Кренфорд протиснулся к зеркалу и принялся придирчиво изучать свою физиономию:

— Как, по-твоему, мне пойдут усы?

— Рискни! Не понравится, сбреешь!

Что ж, все было как обычно, и Майкл почувствовал себя дома. За эти месяцы он так втянулся в жизнь авиакрыла, что даже самые мелкие события в их узком мирке вызывали в нем живейший интерес.

— А кто лендлорд Лангмера?

— А, какой-то столетний старикан — граф или герцог. Стапли, Степли…

— Стенли?

— Точно! А ты откуда знаешь?

— Я вообще много, чего знаю. Когда наше дежурство?

— Завтра. Есть время немного выпить. Пойдем в паб?

Вот так на корню губятся самые благоразумные начинания. Фрейзер собирался прогуляться и лечь пораньше, чтобы выспаться и немного помечтать о Пэм. Да ещё нужно было написать письмо Фреду, чтобы он подготовил семью к известию о его помолвке. Но отказать товарищам? Он и так их, можно сказать — предал, сбежав в Стенли-холл. Тайком вздохнув, Майкл вытащил из загашника бутылку присланного Фредди виски, и отправился с Томом в паб «Медвежья голова», притулившийся сразу же за воротами КПП по дороге в Хендфилс.

В небольшом домике с закопченными балками было довольно уютно. Играл патефон, и несколько барменш в аккуратных фартучках обслуживали клиентов. Летчики обычно предпочитали кутить в Хендфилсе, потому что в пабе любило собираться командование авиакрылом, и кому же охота сталкиваться нос к носу с начальством, когда собираешься отдохнуть. Но сегодня паб был практически пуст. Многие ещё находились в увольнительных, другие — в краткосрочных отпусках, а к некоторым приехали жены. Да мало ли какие причины удерживали в тот вечер завсегдатаев от стен «Медвежьей головы».

Вот там и собрались некоторые из летчиков 123 эскадрильи, в том числе Кренфорд, Хок и Чарли Риган. Приплелся откуда-то и Стиф Фарр, сменивший ради праздника обычный комбинезон на мундир.

Летчики заказали по кружке пива, а Майкл выставил на стол бутылку виски, появление которой вызвало радостное оживление. Всем хватило лишь по маленькой стопке, но и этого оказалось достаточно, чтобы оживить их маленькую вечеринку.

— Главный тост за рождественским столом — «За ваше здоровье». Будем здоровы, парни, а остальное само собой получится! — бодро провозгласил Кренфорд.

Приятели пили пиво и беспечно болтали, с удовольствием вспоминая события вчерашнего вечера, а молчаливый Майкл их рассеянно слушал, думая почему-то о парализованном старике в инвалидной коляске.

 В его воле было облагодетельствовать все авиакрыло пивом и виски, а самому пришлось украсть бутылку из чужого подарка, чтобы сделать глоточек коньяка. Раненный правнук графа на общих основаниях страдал от ран в госпитале, расположенном на фамильной земле, ничем не выделяясь среди таких же, как он бедолаг. А правнучку третировали в школе, которую Стенли могли купить целиком вместе с учителями и классами. Граф потерял всех своих детей и внуков, и, тем не менее, был уверен, что наша планета и есть рай — «Сад земных наслаждений». Что это — мужество или доходящая до равнодушия беспечность?

Майкл уважал британцев, воевал среди них, сражался за эту страну, мало того, был женат на англичанке, но плохо их понимал.

Американцы живут проще. Вершина всех устремлений его соотечественников — признанный обществом успех, в основе которого по-бухгалтерски четко исчисляемая прибыль от чего-либо, не противоречившего закону.

Сами Фрейзеры тоже были выходцами из Британии, но они покинули её столь давно, что никто из их семьи даже не мог вразумительно сказать, в каком конкретно графстве обитали их предки. Тетки, правда, любили таинственно намекать, мол, Фрейзеры — дворянская фамилия, но Майкл в это плохо верил. А вот как сколачивали их состояние дед и прадед знал неплохо, и там не было места излишней щепетильности.

Старинная и уважаемая семья Фрейзеров  проживала в Коннектикуте чуть ли не со дня основания штата, но это не сделало их аристократией в том смысле, который вкладывался в это слово в Европе. И Майкл вовсе не чувствовал себя ущемленным этим обстоятельством, но иногда различия в мировоззрении между жителями бывшей колонии и метрополии ставили его в тупик.

— Майкл,- между тем, заметив его отстраненный вид, налетели на Фрейзера товарищи,- и все-таки, где ты встретил Рождество?

Они все равно не отвяжутся — надо было что-то сказать.

— Меня пригласила в гости одна леди, с братом которой я лежал в госпитале.

— Уж не та ли, у которой погоны майора ВМС?

— Она самая. Праздник, можно сказать, удался: мы с её дедушкой выпили по стопке коньяка, после чего бедолаге всю ночь промывали желудок.

После этой информации большая часть парней потеряла всякий интерес к дальнейшим расспросам. Неизвестно, чего они ожидали, каких сенсаций, но эта интимная подробность (да простит его дедушка Стенли!) убила всякий интерес к затронутой теме.

Но Пендлтону, конечно, не забить голову страдающим язвой дедушкой.

Впрочем, утром следующего дня, когда они дремали в домике на дежурстве, к ним заявился Джеймс Норман. Дождавшись, когда пилоты подскочили со своих мест ему навстречу, командир эскадрильи огорошил подчиненных новостью, что сразу после Нового года их переводят на северо-запад в состав 11группы.

— Не знаю, куда конкретно! Но если нацисты ослабят натиск на Британию, будем сопровождать бомбардировщики через Ла-Манш. Наши «спиты» останутся здесь, а мы пересядем на «Спитфайры II».

Майкл мысленно попрощался со своим «галлом». Впрочем, им ещё рано было расставаться. Норман ещё не закончил своей речи, когда телефонист закричал: «На вылет!»

В тот день их вел один из лучших офицеров наведения их авиакрыла Джон Калверли, умудряющийся добиться полного взаимопонимания с летчиками в воздухе. Его голос звучал всегда спокойно и уверенно, как бы сложно не складывалась ситуация в небе. Калверли создавал иллюзию своего присутствия не только приказами, но и словами сочувствия и советами. Он пристально следил за временем и за погодой, всегда четко рассчитывая, хватит ли им топлива дотянуть до аэродрома, предупреждая, что встречный ветер может задержать прибытие.

В тот день вылет поначалу показался безрезультатным. «Мессеры», покрутившись по ту сторону пролива, вернулись на базы, но их звено неожиданно наткнулось на зависший над проливом одинокий двухмоторный бомбардировщик. Он следовал за отправляющимся на север конвоем из десятка кораблей.

Майкл в том полете прикрывал Хока, и их оказалось четверо против «Дорнье».  Защищать Хока было не от кого — видимость прекрасная, и ни одного вражеского самолета на много миль вокруг. Это-то и сослужило ему плохую службу! Будучи уверенным, что товарищи и без него прекрасно справятся с неприятелем, Майкл расслабился и поначалу не сообразил, почему в его кабине непривычно запахло. До него дошло, что случилось только после разрывающего наушники крика Калверли:

— Филателист (позывной Майкла), тебя поразили!

Очевидно, стрелок Дорнье каким-то невероятным образом его всё-таки достал, а дальше Майкл уже действовал на автомате: перевернул «галл», открыл колпак, отстегнул ремни и камнем полетел вниз в свинцовые волны пролива.

Через положенный промежуток времени парашют мягко раскрылся, дернув его вверх. У Майкла оставалось чуть больше минуты, чтобы осознать, в какой дрянной ситуации он оказался. Конечно, на нем был спасательный жилет, но что в нем проку, если внизу его должна встретить ледяная вода?

«Пэм,- тоскливо подумал он, — даже не узнает, что со мной случилось. Скажут – «не вернулся на базу!». Бедная моя девочка, как же она будет страдать!»

Вода приближалась.

«Неужели это всё? И больше уже ничего не будет? Жаль… Прими меня, Господи!»

И тут в нижних слоях атмосферы он наткнулся на какой-то сильный воздушный поток, резко потянувший парашют к берегу, и когда Майкл все-таки шлепнулся в воду, его волной потащило к прибрежным скалам. И началась отчаянная борьба с обжигающе ледяной водой, с хлопающим на ветру и липнувшим к лицу мокрым шелком, с норовившими его насмерть спеленать в удушающий кокон стропами, а так же с впивавшимся во все места камнями. И его все время куда-то несло, волокло без остановки.

— …, — выругался он, чувствуя, что на всем теле не осталось живого места, — да пусть уж лучше я разобью голову, только бы этим кувыркам пришел конец!

И к нему снизошли: Майкл так хорошо приложился к какому-то валуну, что явственно услышал, как его голова с треском раскололась на несколько частей.

Очнулся Фрейзер оттого, что кто-то пытался влить ему в рот виски.

— Эй, парень, очнись! Замерзнешь!

Вместе с сознанием пришло ощущение жуткого холода, перебивающего даже тошнотворную боль в голове и во всем теле. Майкл, не открывая глаз, осторожно пошевелил руками и ногами, покрутил неимоверно тяжелой головой и застонал от облегчения. Он был жив! А остальное — ничего не стоящие мелочи!

Фрейзера спасла от переохлаждения береговая охрана. Эти люди напоили его грогом, высушили одежду, обработали и залепили пластырями многочисленные раны и царапины на всем теле. И пока он, борясь с головной болью и тошнотой, сидел в комнате отдыха у калорифера, глотая горячее вино и трясясь от озноба, о нем сообщили в штаб их авиакрыла.

Не прошло и двух часов, как в расположение базы ворвался автомобиль Пендлтона.

Майор, едва завидев порядком побитого, но все же живого Фрейзера, отбросил всякую сдержанность, горячо пожав ему руку.

— Какое счастье, что вы оказались живы, старший сержант!

Майкл удивленно покосился на Пендлтона, решив, что ослышался.

— Вам присуждено следующее звание, — подтвердил майор. — Приказ пришел ещё перед Рождеством, но пока разобрали бумаги…

— Похоже, я на пороге блестящей карьеры, — пошутил, поморщившийся от боли в лопнувшей губе Майкл,- если только за подбитого «галла» мне не придется оставить прежним количество нашивок на рукаве.

— Ни в коем случае, — уверил его офицер разведки, и тут выяснилась весьма неприятная правда.

Оказывается Чарли Риган, будучи ведомым у командира их звена Мэнсона решил попытать удачи, чтобы разделить победу над бомбардировщиком с Хоком. И он, бросив своего ведущего, направился к их звену, но, неудачно развернувшись, оказался ослеплен солнцем и послал очередь в «галла» перепутав его с «Дорнье», да ещё радостно сообщив, что попал!

Майкл нервно хмыкнул: умереть по ошибке от рук своих же товарищей, что может быть обиднее? Но с другой стороны, понимал он и Ригана — тому элементарно не везло со сбитыми самолетами, хотя он был неплохим пилотом. А ошибиться, когда тебе в глаза бьет солнце, может любой!

— Мне нужно написать рапорт о случившемся?

— Сейчас пишут рапорты все свидетели произошедшего, и Ригану грозит крупное разбирательство. Хорошо, хотя бы, что вы остались живы.

С этим трудно не согласиться!

— А «Дорнье»?

— Воспользовавшись растерянностью в наших рядах, удрал восвояси. Я отвезу вас в госпиталь.

— В этом нет необходимости,- живо отказался Майкл, представив новые унылые дни под приглядом мисс Гордон, — мне уже обработали порезы, а синяки и шишки сами по себе пройдут. Жаль вот только куртку сильно изодрал.

— И не только куртку!

И пока они добирались почти на ощупь по ночным дорогам в Лангмер, между ними завязался разговор совсем на другую тему:

— У меня есть сведения, что вы являетесь владельцем авиационного завода.

Кроме Кентсома проболтаться было некому! Только неясно — зачем его светлость распустил свой язык?

— Не я, а мой отец. Начиная с 30-го года, мы специализируемся на выпуске прогулочных и спортивных машин.  Но почему это вас интересует?

Они при всем желании не могли узнать об их бразильских проектах. Тем более что он бросил развертывание производства на полпути, передоверив завод зятю.

— Вы использовали в производстве моторы Роллс-Ройс «Мерлин-12»?

— Нет. Да и зачем, это слишком мощные моторы для самолетов такого класса.

И вновь он покривил душой, но, в конце концов, существует же право на коммерческую тайну.

— Наша корпорация,- любезно пояснил он майору, — занимается поставкой электротехнического оборудования для заводов, производящих бытовую и прочую технику. Самолетостроение для нас не больше, чем хобби, в которое мы вкладываем свободные деньги.

— Вы, наверное, весьма состоятельный человек?

Майкл нахмурился: в приличном обществе не принято задавать такие вопросы.

— Не беден, — резко ответил он,- но не думаю, что состояние моего кошелька хоть чем-то сможет помочь при встрече с «мессером»!

— Здесь вы, конечно, правы. Но вашей персоной, в связи с помолвкой с леди Памелой Келси заинтересовались наверху, поэтому мое любопытство отнюдь не праздное.

Майкл сухо усмехнулся: ну, вот и он на крючке у британской контрразведки, заподозрившей его в интересе к государственным секретам Англии. Может, и Чарли палил в него изо всех восьми пулеметов по заданию этой организации?

— Леди Памела — красавица, каких мало по обе стороны океана,- сдержанно пояснил Фрейзер,- и не её, а уж тем более, не моя вина в том, что она работает на правительство. Честно говоря, меня заставили сделать ей предложение совсем другие достоинства этой девушки.

Пендлтон неожиданно хмыкнул в свои рыжие усищи:

— Если бы она сейчас вас увидела, то вряд ли осчастливила согласием.  Хотя вы, Фрейзер, даже с изуродованной физиономией, довольно интересный джентльмен.

— Каждый человек по-своему интересен. Не сочтите меня невежливым, но я не желаю и далее говорить про мою невесту.  Надеюсь,  вы сохраните в тайне помолвку?

— В этом можете быть уверены.

Они вернулись в Лангмер поздно ночью, и все равно Майкла дожидался взволнованный Фарр.

— Виноват, — буркнул Фрейзер, едва завидев сидящую на кровати долговязую фигуру, — «галл» отправился в свое последнее плавание. Там он встретится со своими предыдущими хозяевами.

— Не шути такими вещами,- укоризненно вздохнул тот. -  Не представляешь, какой тарарам поднялся, когда ты не вернулся на базу.

Майкл уже знал обо всём со слов Пендлтона, поэтому слушал о злоключениях Чарли без особых эмоций. А вот отражение в зеркале его заинтересовало больше  — багровое, распухшее месиво, покрытое порезами, едва ли можно было назвать человеческим лицом. Жуткая бандитская рожа! Фрейзер даже на минуту пожалел, что отказался от госпитализации, тем более сейчас, когда спала эйфория от чудесного спасения, и  жутко заболела шишка на темени и изрядно помятые ребра. Но было ещё кое-что:

— Где Риган?

— Отстранен от полетов!

 Судя по гулу в ушах, он также в ближайшие дни не сможет подняться в воздух. Да и на чем ему теперь летать?