В начале было Слово

… и Слово было у Бога, и Слово было Бог.

Почему я, урожденный христианин и нынешний агностик, этой всем известной цитатой начал очерк о новом романе своего друга – мусульманина, башкира Айдара Хусаинова?

Потому что в начале всего сущего стояло именно СЛОВО.

Эта старая, как мир, мысль пришла ко мне, стоило открыть первую страницу «Головы Олоферна».

1

Большое не просто видится на расстоянии. Даже такие титанические сущности, как египетские пирамиды, кажутся разными под разными углами зрения. Из всех вещей лишь шар одинаков со всех точек, так на то он и шар.

А тема, затронутая Айдаром Хусаиновым, является не просто большой, а необъятной: литературный процесс.

Со всеми сложностями и во всех его проявлениях.

Местом действия романа служит Уфа.

Огромный бестолковый мегаполис – безликая каменная деревня, на начало 2018 года 11-я по номеру среди 15 «миллионеров» Российской Федерации.

Между тем из этих 15 городов только Уфа может встать в ряды «большой тройки» наравне с Москвой и Санкт-Петербургом по своему значению для русской словесности.

Ведь именно в Уфе жил старший современник Пушкина – Сергей Тимофеевич Аксаков.

По сути дела основатель целого направления прозы: из его «Записок ружейного охотника» вышли и сладостный Тургенев и томительный Бунин, и трепетный Паустовский… и все последующее, рисовавшие жизнь человека, не безразличного к вечной природе.

К сожалению, последующие годы не то чтобы принизили, а затушевали роль этого поистине великого писателя в истории развития русской литературы.

В башкирском городе Уфе от жившего и творившего Аксакова остался лишь полугнилой домик со слезящимися окнами и проваливающимися полами.

Между тем в Омске при имени Достоевского, всего лишь отбывшего там тюремное заключение (и крывшего этот город площадными словами), существует литературный музей мирового уровня, каких больше нет во всей России.

И дело тут не только в том, что русского писателя Федора Михайловича Достоевского в Сибири с самого основания музея держит на высоте мой друг Виктор Соломонович Вайнерман — а в общем менталитете здешних краев, с некоторых пор бросивших на понятие культуры непроницаемо черное покрывало с вырезами на совсем не тех местах.

Когда я констатирую, до какого уровня опущено место изящной словесности в бывшей Уфимской губернии, нынешней Республике Башкортостан, то лишний раз вижу значение подвижника русскоязычной культуры, умного человека и талантливого писателя Айдара Хусаинова.

Ведь именно на русской – не на французской или английской -литературе неизбежно строится развитие литератур национальных. Словесного творчества народов, еще в первой четверти прошлого века не имевших своей письменности.

Впрочем, эту непростую тему я разовью ниже.

* * *

Проблемы литературного процесса занимают важное место в самом творчестве Айдара Хусаинова – поэта, прозаика, драматурга, переводчика и общественного деятеля.

Не так давно я перечитал роман «Культур-мультур», над которым мой друг работал больше десяти лет.

Произведение с понятным для любого жителя Башкирии названием гротесковыми методами рисовало нам удручающую картину местной писательской жизни.

Описанное на почти фарсовом уровне, действие являлось трагикомедией без слова «комедия». Вместе с мыслями о личности автора, выведенного главным героем с Аксаковской фамилий «Багров», оно побудило меня написать «Трагедию Айдара Хусаинова» (http://www.proza.ru/2018/07/06/459), где «трагедия» понимается так, как может пониматься.

Роман «Голова Олоферна», написанный летом 2018 года, позволяет нам взглянуть на то же самое по-другому.

Две книги Айдара Хусаинова посвящены одному и тому же явлению, но являются принципиально разными.

* * *

«Культур-мультур» — беллетристическое сочинение с частично вымышленными (а частично фигурирующими под своими именами) героями, с порой утрированными, порой сглаженными чертами, с фильтром событий в угоду художественной выразительности.

Со всеми плюсами и минусами по отношению к теме.

Читая тот роман, я смеялся и плакал, но эмоции все-таки относились в первую очередь к литературным персонажам, а уже во вторую – к их прототипам.

«Голова Олоферна» — произведение иного типа.

Это роман мемуарно-публицистический, в нем отражена правда прошедшей жизни, лишь подсвеченная авторским отношением к изображаемому.

Погружение в полную реальность на протяжении 10 с половиной авторских листов великолепной прозы — четко структурированной и имеющей тщательно подобранные эпиграфы к каждому серьезному разделу — не может оставить равнодушным самого изощренного читателя.

И потому о «Голове Олоферна» мне захотелось написать отдельно.

* * *

Подчеркну сразу, что Айдар Хусаинов есть явление, для нашей культуры уникальное.

Он тонкий, умный, талантливый художник слова.

Владеющий русским языком во всей полноте, наделенный и ощущением прекрасного и умением довести все до читателя.

Впрочем, последнее не кажется мне странным, когда пишу о личности человека, родившегося и выросшего в Башкирии, очарованного непередаваемыми тихими красотами Южного Урала.

* * *

Прежде, чем начать умный анализ произведения, вспомню предысторию.

Когда друг прислал мне свой свежий – кажется, еще никем всерьез не читанный – роман, у меня накопилось очень много текущих дел.

Да нет, сказано слишком слабо.

Я был занят выше головы, мне не хватило бы 96 часов в сутки.

Мне требовалось срочно дописать книгу мемуаров про Литературный институт (объемом в 20 авторских листов), требовали правки написанные весной повесть и роман, в голове ждали очереди новые замыслы… и в довершение я получил аванс по частному заказу на редактирование текста и меня поджимали сроки…

Но я открыл файл и прочитал очаровало вступление:

«Выглянешь в окно в туманный зимний день, увидишь, как всё засыпано снегом, весь мир, всё времена и все пути, которыми ходили мы когда-то, обрадуешься этой чистоте и первозданности, и после утреннего чая двинешься на прогулку по окрестностям.

Умиротворяет эта белизна и это пышное великолепие деревьев, которые

высятся в снегу, словно древние, вечно юные богини, столь величественные и

уместные в этих краях, когда нет уже ни времени, ни пространства, а только красота и безграничный восторг от тишины и спокойствия.

И уже ближе к вечеру, выглядывая из окна, в блеске заходящего зимнего солнца, вдруг увидишь собственные следы, так причудливо украсившие девственную белизну снегов, и задумаешься — случайно ли ты выткал именно этот узор? А как бы шли по этой целине твои друзья? Точно так же или всё же иначе?

И тогда прошлое наваливается со всей силой, словно тёплый, плотный ветер весны, который растапливает пух и превращает его в дождь, и ты понимаешь, что это не конец, что это новое начало, и значит, надо снова вернуться и снова осмыслить всё, что было с тобой и твоими друзьями, чтобы идти дальше, чтобы понять — всё было не случайно, и есть какая-то загадка, что- то превыше тебя самого, что ведёт тебя в жизни какая она есть...»

Я прикрыл глаза и увидел собственные следы, рисующие цепочку на снегу вслед за уверенной поступью моего друга.

Выпил утреннюю чашку кофе и двинулся на прогулку с ним.

И гулял по страницам романа до самого вечера — читал, читал и читал, забыв обо всем на свете.

Потому что давно мне в руки не попадалась книга, так увлекшая меня содержанием, столь близкая мне по духу и столь совершенная по эстетике стиля.

2

Если говорить содержании, я выделил бы в романе три основных темы.

Три почти независимых линии, идущие параллельно, наслаивающихся друг на друга и одновременно выходящие на поверхность.

Три и источника и три составных части… не марксизма, а романа «Голова Олоферна».

* * *

Первой является биография самого автора – писателя Айдара Хусаинова.

Начинающаяся с детских лет и приходящая в нашу современность.

Это основа художественной ткани на которой послойно пишется роман.

Вторая – наиболее богатая событиями и персоналиями — рассказы о судьбах тех или иных людей.

То короткие, в одну страницу или даже в пару абзацев среди общей массы повествования.

То законченные фрагменты.

То выделенные, композиционно независимые, имеющие заголовки составляющих главок — по сути самостоятельные произведения, которые могут быть опубликованы отдельно как биографии деятелей литературы.

Третья линия принципиально отличается от первых двух.

Если первая заставляет дрожать сердца друзей, если вторая полезна исследователю литературной жизни Уфы ХХ столетия, то третья интересна любому читателю — даже если он сидит под пальмой в Гондурасе и не имеет представления о точке с координатами 54^o44.0864’ (N), 55^o57.4697’(E).

(Хотя этот город велик бы тем, что в нем до сих пор живут два классика русской литературы: Айдар Хусаинов и Виктор Улин.)

Потому что в третьей линии затронуты общие проблемы, касающиеся места литературы в жизни и места поэта среди людей.

Они не привязаны к сиюминутностям, а вечны и непреходящи.

Мысли о литературе, вспыхивающие бриллиантами среди переплетений мемуарных потоков, ведут нас от первых строк романа до его последней точки.

Разумеется, свои рассуждения о литературном творчестве может привести – и приводил неоднократно – любой труженик нашего горячего цеха.

Но каждый имеет право сделать это по-своему и каждый может сказать что-то свое.

Я подчеркну, что последнее у Айдара Хусаинова получилось блестяще.

* * *

Коснусь по очереди всех трех составляющих.

3

Айдара Хусаинова я знаю с середины 80-х годов прошлого века.

Познакомились мы на одном из заседаний многажды упомянутого в разных мемуарах литературного объединения при газете «Ленинец», которым руководил поэт Рамиль Хакимов.

Я уже не помню, кого из нас первым прибило к берегу ЛИТО, да это и неважно.

Важным мне кажется лишь то, что – на мой взгляд – в нас оказалось общего больше, нежели различий.

* * *

У нас обоих имелись первые высшие образования, не имеющие ничего общего с истинным предназначением: Айдар окончил Сельскохозяйственный институт (ныне Аграрный «университет») в Уфе, я был математиком.

Мы оба выучились в Литинституте.

Правда, мой друг в 1995 окончил дневное отделение по специальности «художественный перевод», а я годом раньше выпустился с заочного по семинару прозы, но в дипломах разница не отражается.

Тем более, что Айдар Хусаинов не только переводчик, а (и прежде всего!) поэт, прозаик, драматург и публицист со значительными успехами в каждом из направлений. А его рецензент не только прозаик, поэт и публицист, но по совместительству и переводчик (работавший с иврита, немецкого, украинского, белорусского… и даже, как ни трудно в это поверить, с английского).

В нас так много общего, что, читая первые главы «Головы Олоферна», я испытывал иллюзию, будто Айдар пишет обо мне.

Ведь я тоже рос без отца, тоже с детства страдал близорукостью, в школе тоже был круглым отличником, а мой лучший друг (нынешний врач-педиатр) Ильдар С. был кубическим троечником…

Даже тот факт, что Айдар Хусаинов называет своим учителем великого башкирского поэта Мустая Карима – друга моего деда Василия Ивановича и моего хорошего знакомого — кажется знаменательным.

Впрочем, пересказывать свою жизнь я не вижу смысла, а биографию автора стоит читать по роману.

Отмечу лишь, что и в Литинститутские дни нас с Айдаром объединяла не только знаменитая на весь мир «литобщага».

Мы, хоть и в разное время, ходили по одним и тем же местам Москвы, ездили в один и тот же писательский поселок Переделкино (хотя Айдар по литературным делам, а я… не совсем: с моей пассией поэтессой Ириной Н. мы искали ночного убежища в московской квартире украинской поэтессы Ирины Ш.), и так далее.

И даже легенда Литинститута — поэт и странная личность, «общажный юродивый» Иван Новицкий – оставил в наших душах сходные воспоминания.

Принципиальное наше отличие заключается в том, что Айдар Хусаинов обладает врожденной мудростью, которая к автору этих строк так и не пришла даже на закате дней.

* * *

Автобиографическая тема вызвала во мне полное приятие судьбы дорогого человека.

Уверен, что идентичное чувство испытает любой читатель, знающий автора.

А не знающих ждет открытие.

* * *

Отмечу тонкую ауру печальной самоиронии, которой окутаны все без исключения абзацы, где Айдар пишет о себе.

Например, я восхитился словами:

«Через пятнадцать минут после встречи с Ринатом Юнусовым я был уже пьян. Как так получалось — я никак не мог понять.»

Эффект слов усиливается фактом моего знания: Айдар никогда всерьез не пил.

Столь ироничное отношение к собственной неповторимой персоне может выразить лишь человек такой глубины и такой высоты, на какой находится автор «Головы Олоферна».

* * *

Правда, боюсь, что истинную величину Айдара Хусаинова – Писателя и Человека – смогут по достоинству оценить лишь последующие поколения.

Если конечно, намертво проинтернетченный 21-й век к своему концу сохранит хоть какие-то остатки человеческой культуры.

4

Линия литературных персоналий кажется мне не менее – если даже не более — емкой в многомерности своего охвата.

Ведь я тоже жил в Уфе и долгое время вращался в тех же самых писательских кругах.

Я лично знал девяносто процентов тех, чьи биографии составляют тело романа.

Не просто знал – встречался с ними регулярно, спорил, ссорился и мирился, с кем-то из мужчин пил водку, кем-то из женщин был не на шутку увлечен… а некоторые из последних даже были неравнодушны ко мне.

Поэтому, читая роман, постоянно (хоть и невольно) сравнивал авторский взгляд с собственным.

* * *

Прежде всего хочу отметить, что Айдар Хусаинов – человек не только талантливый, умный и глубокий, но еще и очень добрый.

Доброта его, видная даже на фотографии с обложки этого произведения, освещает все написанное о людях — мягко говоря — этой доброты заслуживающих не всегда.

При всем том автор рисует не рождественскую сказку, рассказанную на ночь; при глубоком пиетете он пишет достаточно объективно даже о тех, кого безоговорочно уважает.

И потому, читая роман, веришь каждому слову и принимаешь во внимание каждую оценку.

Эти оценки порой убийственны, хотя того и требует объективность.

Но писатель никого не оскорбляет и не унижает; худших – и сильно досаждавших ему на пустом месте – представителей литературных кругов он выводит под условными именами. Понятными, впрочем, любому, кто хорошо их знал.

Но даже написав нелицеприятные вещи, Айдар Хусаинов продолжает испытать к тем деятелям человеческие эмоции и сочувствует некоторым из них, пострадавшим на жизненном пути.

* * *

И здесь хочется сделать еще одно замечание.

Размышляя над героями «Головы Олоферна», сам я не благодушен.

Я имею собственные оценки почти всех этих людей и далеко не всегда они совпадают с мнением автора.

Но эти расхождения не оказывает влияния на мое восхищение книгой.

Ведь среди пишущих людей – как среди любых художников вообще! – примитивных индивидуумов почти не встречается.

А все сложное вызывает сложные отзывы.

Каждый имеет свою собственную истину, лишь из многих субъективных картин складывается объективная.

И поэтому я полностью солидарен с Айдаром Хусаиновым даже относительно тех личностей, которых сам вижу иначе.

* * *

Хотя некоторых мы видим одинаково.

Потому что их просто нельзя видеть по-разному.

* * *

Нельзя не боготворить отца уфимской поэтической интеллигенции – Рамиля Гарафовича Хакимова.

Художника, выведшего в жизнь целую плеяду стихотворцев.

Ушедшего от нас в последний год прошлого века, но оставшегося в сердцах до тех пор, пока живы его ученики и ученики его учеников.

* * *

Нельзя переоценить Иосифа Гальперина – нашего общего друга по ЛИТО при газете «Ленинец» – поэта, прозаика, публициста, журналиста и общественного деятеля.

Непрекращающееся общение с ним, обосновавшимся в Болгарии, дает нам обоим радость и вдохновение.

Для меня лично Иосиф является одним из тех, кто оказал сильнейшее влияние на формирование моих эстетических критериев.

Ведь именно ему принадлежит фраза, на всю жизнь ставшая моей главной установкой:

В прозе работает каждое слово, в поэзии – каждый звук.

К которой я прибавлю, что в художественном произведении работают и каждая точка и каждая запятая, и различия между строчными и прописными буквами.

* * *

К некоторым из героинь Айдара Хусаинова я испытывал симпатии не только литературные.

Например, миниатюрная поэтесса Линара Султанова (ныне доктор философии) нравилась мне до такой степени. что на все последние заседания ЛИТО я ходил исключительно из желания посидеть рядом с нею.

Хотя личностное восприятие не мешает мне восхищаться стихами профессора Лины, которые хороши до сих пор.

* * *

Кое-кого из упомянутых личностей я знаю лучше, чем автор «Головы Олоферна».

Например, известнейшую уфимскую поэтессу Светлану Хвостенко, встреча с которой в середине 80-х оказалась для Айдара по-своему эпохальной, я знал еще с 1969 года, когда та находилась в возрасте 5 лет.

Она была младшей сестрой Наташи, моей школьной любови №3 (из 11 в общем списке), я был вхож в их дом, позднее ее отец Виктор Иванович был моим начальником по Отделу физики и математики Башкирского филиала Академии наук СССР, на моих руках прошли первые дни ее сына Антона, до последних дней жизни дружили наши матери, и так далее.

Однажды, оба увлеченные поэзией, мы стояли с нею июльской ночью 1979 года (Светлане было 14 лет, мне – 20) на балконе 7-го этажа дома №40 по улице Карла Маркса, любовались грозой и оба подсознательно сочиняли стихи.

Хвостенко написала про те минуты:

— Великолепны грозы в июле!

А я выразился сходно:

— О, дожди на закате июля!

Вы так молоды и хороши,

Словно грезы еще не уснули

И не надобно вовсе спешить.

Тогда мы много говорили о канонах стихотворчества и казалось, что спешить нам действительно было некуда. Хотя на самом деле – было и куда.

Правда, спешил всерьез только я.

Беру смелость утверждать, что лучшими стихами Светланы Хвостенко были те, что она писала во времена нашей с нею дружбы.

Жизнь поэтессы сложилась не слишком счастливо: врожденно талантливая, она бросила филфак МГУ, осталась без образования и перестала расти как художник.

В большой главе романа, посвященной Светлане Хвостенко, Айдар Хусаинов излил свою горечь.

Горечь перед судьбой художника, неразумно растратившего свой дар.

* * *

Хотя кто из нас, пишущих, когда-то бывал разумен?

В годы, когда разворачивались судьбы Хусаиновских героев, автор этих строк мог дать сто очков вперед любому из них.

Перепил бы Рината Юнусова, продолжил дело с Колей Граховым, а завершил с самим Александр Палычем Филипповым, прихватив русскую секцию БО СП СССР.

Уложил бы всех в штабель, а сам встряхнулся, принял еще стакан коньяку и пошел дописывать очередную главу романа «Жила-была юная фея», из которого потом получилась «Хрустальная сосна».

* * *

Одним из персонажей «Головы Олоферна» является поэт Юрий Андрианов.

Его знает любой уфимец, но в романе Юра идентифицирован только инициалом.

Тому есть причины.

Для меня Юра, живший через дорогу от дома моего покойного отца, хирурга Виктора Никитовича Барыкина, всегда представлялся образцом истинного русского интеллигента, каких во всей Уфе было только три.

(Мой отец, оформитель Театра оперы и балета дядя Лёня (Леонид Леонидович) Артемьев, женатый на Ирине Борисовне из рода Лермонтовых, да Юра Андрианов.)

Заслуженный работник культуры Республики Башкортостан, лауреат Литературных премий имени Степана Злобина и Фатиха Карима, Юрий Андрианов был редактором моей первой (и единственной в Уфе) книги «Запасной аэродром», выпущенной «Башкнигоиздатом» в 1993 году.

Мы часто встречались просто так на улице: он шагал домой с работы, я шел из дома на работу в Башгосуниверситет – и общение с Юрой всегда несло мне умиротворение. Хотя мы разговаривали мало; двухметрового роста поэт больше молчал и печально смотрел вдаль поверх своей великолепной бороды.

Но Айдару пришлось работать под непосредственным началом потомственно интеллигентного Юрия Анатольевича – он излагает свою точку зрения и имеет на то право.

Ведь один и тот же человек может казаться антиподом самого себя при разных уровнях общения.

* * *

Разнятся наши оценки одиозного уфимского критика Александра Касымова.

Человека, на мой взгляд, глубоко деструктивного.

Рафинированного сноба, снедаемого комплексами неполноценности, не имеющего широты души, не поднимающегося выше личностных оценок, привыкшего красить все лишь черным и белым – принесшего местному литературному процессу вреда больше, нежели все идеологические перегородки и «кураторства» КГБ.

Взявшего на себя роль истины в последней инстанции, но в эстетических взглядах убогого до такой степени, что его литературный альманах носил имя канализационной речки Сутолоки.

Оставившего после себя когорту недоучившихся полупрозаиков-полупоэтов (то есть и не прозаиков и не поэтов), среди которых несколько действительно талантливых литераторов представляют собой исключение, подтверждающее правило.

Для Айдара Хусаинова этот Александр Гайсович – персона занимательная. Иногда смешная, иногда загадочная, иногда просто старший (хоть и не слишком надежный) друг, оказывавший помощь в отдельные минуты жизни.

Для меня же покойный Касымов…

De mortuis nil nisi bene.

Скажу лишь, что он считал меня врагом по идеологическим причинам и гадил мне везде, где мог — включая необоснованно разгромную статью о моей первой книге в «Вечерней Уфе». И потому Александр Касымов относится к горстке людей, которых я буду ненавидеть до конца своих дней.

(На самом деле это очень плохо; ненависть как обращение любви не несет ничего положительного, а лишь разрушает душу.

О том свидетельствуют и образцы литературы, основанные на лейтмотиве ненависти.

Они порой оказывают сильное влияние за счет эксплуатации темы, но никогда станут вечными.

Любовь – это полет, высота которого ничем не ограничена.

Ненависть – падение, а пропасть всегда имеет дно.)

Но что было, то есть, переломить себя я не могу.

Хотя смягчившись к старости, я ощущаю жалость даже к Касымову.

* * *

Но подчеркну еще раз, что несколько мелких разногласий относительно некоторых одних личностей – а персонажи «Головы Олоферна» все без исключения были ЛИЧНОСТЯМИ, без которых нынешний лик литературы отражался бы иным в зеркале времени – не значат ровным счетом ничего в моей оценке романа.

Книга Айдара Хусаинова обогащает любого, неравнодушного к литературе.

* * *

А как человек, имеющий литературу и единственным смыслом жизни и образом существования, я перехожу к третьей теме.

5

Мысли о литературе, просверкивающие по ходу действия, глубоки и порой неожиданны, их нельзя охватить единым взором.

Их невозможно систематизировать или классифицировать.

Можно лишь цитировать

Что я и сделаю, по мере чтения, снабдив комментариями.

* * *

«Мне сложно представить такого рода поэзию, так сказать второго порядка, когда впечатления берутся из книг, а не из жизни, не из собственных переживаний.»

Мне столь же сложно представить себе «прозу» уровня хотя бы любовных романов на основе непережитых, вымышленных страданий души.

А что касается стихосложения, ко мне сразу приходит Юрий Иосифович Визбор – поэт, глубоко переживший все, о чем писал с потрясающей силой.

Ибо искренний нарратив в тысячу раз мощнее ничтожных в своей пустоте умствований «высокой» поэзии, которую обычно и хвалят-то из за «синдрома Голого короля».

* * *

Художники одиноки, как горные вершины над темными равнинами обычных людей.

Само творчество есть процесс сугубо индивидуальный.

Но тем не менее невозможно создать ничего существенного, находясь в изоляции, любому писателю требуется творческое окружение. Точнее, некоторая группа близких по духу личностей, которые при различии позиций безоговорочно поддерживают друг друга в борьбе за идеалы искусства. Даже в том случае, если эти идеалы не на сто процентов одинаковы.

Ведь в обществе людей эстетически слепоглухонемых и эмоционально убогих художник чахнет на корню.

Эту мысль Айдар проводит, вспомнив общую безрезультатность старого ЛИТО на излете прекрасной эпохи и несколькими словами обозначив сверхзадачу.

«Речь ведь не идёт о создании какой-то мафии, речь идёт о том, чтобы постоянно встречаться, общаться на литературные темы, совместно издавать книги и альманахи, пробиваться в союз писателей или создать свою союз, своё объединение, то есть вести содержательную работу, жить интересно и весело, кроме того, конечно, чтобы осмыслять жизнь вокруг нас, что собственно и есть задача поэтов в частности и писателей вообще.»

Мне хочется добавить мысль о том, что поэтам – как любым художникам – жизненно необходима глубокая корпоративность.

Чувство товарищества, объединяющее небольшую группу, несмотря на мелкие расхождения во взглядах.

Сообщество, где можно критиковать что угодно, кого угодно и как угодно внутри, но в котором контакт с внешней средой должен строиться по принципу:

«Мой друг прав потому, что он – мой друг».

Окружающий мир к нам равнодушен; обыватели грубы, как носороги, и могут затоптать походя, того не заметив.

Чувствительная душа поэта вынуждена непрерывно сражаться за право существования.

В статье о романе «Культур-мультур», размышляя о внутренней стороне вопроса, я утверждал, что

художник живет в аду своей души.

О внешней скажу так:

поэт борется против всего мира.

Мира косного, бездушного и жестокого, но все-таки имеющего шансы улучшиться стараниями того поэта.

Писатель борется, как Иаков с целым роем ангелов.

И потому друзья-художники должны не просто дружить, но держать круговую оборону –

«чтоб не пропасть поодиночке»,

— как говорил еще Булат Шалвович Окуджава.

* * *

О важности сообщества поэтов Айдар Хусаинов говорит и так:

«Аргументы мои просты — очень важно, в каком возрасте ты начал литературную работу, а именно это очень хорошо маркирует начало становления литератора. Если ты пишешь, не общаясь с другими литераторами, это приводит к разновидности солипсизма, ты не знаешь, что хорошо, а что плохо, ты живёшь в своём собственном придуманном мире, где ты царь и бог.

Начав литературную жизнь, ты учишься соизмерять свои тексты с современной и прошедшей жизнью, соотносишь её с литературой прошлой и современной, становишься частью сообщества, начинаешь понимать, чем живут люди, социализируешься, в конце концов.»

Я совершенно согласен с автором, я сам существую лишь в виртуальной связи с близкими по духу писателями.

* * *

«Я глубоко убеждён, что если бы Сталин не позаботился о поэтах в начале Великой Отечественной войны, не отозвал их в тыл, чтобы они не погибали бессмысленно на фронте, то и войну бы он не выиграл.»

В этих словах моего друга не только содержится абсолютная истина, но звучит мужество художника, не боящегося бросить вызов эпохе, огульно отрицающей все лучшее, что у нас было в прошлом.

О своем взгляде на роль поэтов в войнах я еще скажу.

* * *

«Из -за того, что интеллигент в первом поколении возводит слово на высочайший пьедестал, то разрушение этого пьедестала, низвержением слова в грязь он переживает как неслыханную трагедию.»

Будучи интеллигентом по отцу минимум в 4-м поколении (глубже корни теряются во мгле) добавлю, что с нарастанием колен чувствительность в слову нарастает экспоненциально.

В ситуации, когда человек с грядки утрется и пойдет дальше, истинный интеллигент – а писатель особенно! — будет неделю рвать на себе волосы и посыпать главу пеплом.

Это, конечно, смешно.

Но в ином случае он перестает быть интеллигентом.

Потому что человек, глухой к слову, теряет само право на человеческое звание – о чем я тоже напишу ниже.

* * *

Ленинградский писатель Валерий Петрович Суров – мой старший друг и человек, более всех прочих давший моему продвижению в литературу –повторял одну и ту же мысль:

— Надо или жить, или писать.

Петрович хотел сказать, что литература требует полной отдачи в ущерб всему остальному.

В наше время словесным творчеством занимаются все, кому не лень. При поголовной грамотности и круглосуточной доступности сетей писать хоть что-то может любой.

О том свидетельствует и совокупное поголовье авторов крупнейшего российского литературного портала «проза.ру», перевалившее за четверть миллиона особей.

Однако почти на каждой авторской станице вижу слова о том, что данный автор не профессионал, а прохожий, которому самому непонятно, зачем он начал писать. А общаясь от времени до времени с некоторыми из таких «писателей», я постоянно слышу постулаты о том, что литература может быть не больше, чем «хобби».

Айдар Хусаинов пишет о явлении так:

«Есть такой известный феномен — люди думают, что сперва они заработают денег, обустроятся в жизни, а потом займутся хобби- стихи писать начнут или романы сочинять. Дело это кажется лёгким и простым, что особенного — сиди пиши, а потом читай друзьям и знакомым, а ещё публикуй, получай гонорар.»

Одна моя знакомая врач-психиатр утверждала, что при долгом общении с психами рано или поздно начинаешь считать себя сумасшедшим, а их нормальными.

При современных условиях жизни впору усомниться относительно возможности профессионализма в искусстве.

Хотя без профессионалов искусство перестанет существовать.

И я был очень рад найти в романе слова, созвучные моим мыслям:

«Увы, литература, как, впрочем, любая деятельность, требует безоговорочной к себе преданности. Просто безусловной. Увы.»

Это тысячу раз верно, причем без всяких «увы».

* * *

А вот что сказал мой друг обо всех нас в совокупности:

«Поэт — это метаморфоза, преобразование человека в нечто большее. Был просто юноша Пушкин, стал наше всё. Был просто романтичный подросток Блок, стал гений. Была красивая девушка Анна Горенко, стала поэтесса Анна Ахматова. И даже не надо это долго объяснять, как они преобразились.»

* * *

Размышляя о сущности писательской деятельности, Айдар Хусаинов находит точные и верные слова.

Мне хочется их привести, здесь сведены сразу несколько мыслей.

«Как же ведёт себя в жизни писатель? В чём сущность работы писателя? Чем писатель отличается от того же журналиста или критика?

Вообще-то поведение писателя давно известно, просто не формализовано. Наверняка каждый слышал, как про какого-нибудь большого писателя говорят — он предсказал свою собственную жизнь, он пророк, и так далее. Так вот писатель — это человек, который сам для себя создаёт стратегию и следует ей в своей жизни.

Но этого мало — он исследует стратегии жизни других людей, он создаёт истории, которые происходят в его особом мире.

Но и этого мало- эти истории нравятся людям, они им следуют, они живут так, как этот писатель описал.

Вот не зря же писали, что до Пушкина таких девушек, как Татьяна, просто не существовало?»

И простые вроде бы слова, сказанные почти невзначай, проливают свет на истины, не всегда понятные тому, кто не пишет сам.

* * *

А размышляя о дилетантах и профессионалах, Айдар говорит:

«Но в том-то и дело, что неписатель, даже если пишет стихи или прозу, выражает в них только свои чувства, он способами литературными пытается достичь нелитературных целей. Тогда как писатель рассказывает именно что о стратегиях, потому что, только избрав правильную стратегию, человек чувствует, что живёт настоящей полнокровной жизнью и может быть счастлив.

Вот, кстати, зачем нужны настоящие писатели!»

* * *

В наши дни, когда, как сокровищница общечеловеческой культуры подменена дешевкой интернета…

Когда экраны кинотеатров заменились экранами планшетов размером с… не буду говорить, что.

Когда вместо живой музыки всем предлагается слушать мр3 по мобильнику.

Когда даже в Эрмитаже экскурсанты никуда не ходят, не вдыхают запахи старых красок и рам в натуральной позолоте, не слушают шорох старого паркета и скрип старых лестниц, не щурятся от бликов солнца, падающего сквозь столетние стекла дворцовых переходов — сидят в полуподвале, тупо заткнувшись наушниками аудиогидов, отгородившись от всего реального виртуальными очками…

В таком мире «физические» бумажные издания кому-то покажутся анахронизмом.

Но это далеко не так!

«Сегодня порой кажется, что газет и журналов никто не замечает. Это не так — и читают, и по-другому относятся к публикациям в официальных изданиях.

К тому же через десятилетия где найти стихи? В интернете их всяко сотрут.»

Автор «Головы Олоферна» в эйфории мира вредных иллюзий отстаивает вечные мысли

Подумав о необходимости сохранения всего творимого сию минуту, я думаю о том, скольких бесценных памятников человеческого духа утеряло беспечное человечество в результате пожара всего лишь одной Александрийской библиотеки…

* * *

Писатель Айдар Хусаинов прилагает все возможные усилия к тому, чтобы бумажная литература не умерла.

Ведь ее гибель означит полную смерть самой человеческой культуры.

6

Кому-то, не имеющему отношения к творческому процессу, высказанные в романе мысли покажутся несерьезными, а проблемы творческих личностей – глубоко надуманными и не имеющими отношения к настоящей жизни настоящих людей.

(И тем более, коль скоро этот текст пишет мужчина о мужчине – бытию «настоящих» мужчин, немногословных потребителей пива и футбольных болельщиков.)

В самом деле: писатели не создают материальных ценностей, не делают деньги из воздуха, не пишут законов…

Они просто пишут.

А сейчас даже и не пишут – стучат на клавиатуре.

В утилитарном смысле слова писательский труд трудом назвать трудно.

* * *

Отношение к занятию литературой в рациональном мире обозначил еще Маяковский.

Поэт сильный и человек харизматичный, но в своем эпатаже порой доходящий до полной придурковатости, он говорил, что человек светлого будущего станет универсален и не будет связан ничем серьезным:

Землю попашет, попишет стихи.

При этом сам он был профессиональным литератором… хотя и кончил плохо.

(От того самого «ревОльвера», который в жизни никогда не бывал желтым.)

* * *

Но на самом деле научить пахать землю можно олигофрена.

Переносят тяжести дрессированные слоны.

Любого здорового человека с мускулами орангутана и нервами динозавра можно отправить под землю рубить уголь или загнать сбрасывать снег на крышу небоскреба.

К тупому физическому труду – равно как и к тупому умственному! – способно абсолютное большинство людей.

А вот дар художнический…

Дар литературный как искра божья…

* * *

Не буду рассуждать, приведу пример.

Когда в 1989 году состоялось IX(последнее из всех) Всесоюзное совещание молодых писателей, отбор участников (именно отбор по качеству произведений, а не по суммам внесенных оргвзносов!) шел согласно открытому принципу.

Из Башкирии туда поехали двое — драматург Камиль Габшакуров и автор этих строк.

Если положить, что население республики в тот год составляло 2 миллиона человек (хотя было больше!), то статистика писательства в массе станет ясной.

* * *

Значение писателей в непростые минуты жизни Айдар Хусаинов подчеркнул, сказав о Сталине, сохранившем для страны горстку поэтов в дни, когда счет смертей шел не на десятки, не на сотни и даже не на тысячи.

А как раз на миллионы.

* * *

Преданность литературе – условие важнейшее.

Писатель должен заниматься творчеством как единственным делом своей жизни, потому что так оно и есть.

Когда художнику говорят, что он никогда не станет Достоевским или Толстым, он не должен никого слушать: кто и кем станет, выяснится только в будущем.

(Хотя, конечно, не всегда литератору удается сохранять нейтралитет к невежественной критике:

волк собаки не боится, да тявканье надоест.

Это знает любой пишущий человек.)

Лишь время покажет результат, лишь спустя годы и годы станет ясным, кто из двух авторов, писавших в одну эпоху, сделается известным всему миру Иваном Буниным, а кто – останется незаслуженно забытым Ильей Сургучёвым.

Надо просто писать, не думая ни о чем лишнем.

* * *

А много ли требуется для того, чтобы стать писателем?

Думаю, есть целый комплекс составляющих.

Основными я вижу три.

* * *

Разумеется, определяющим является талант.

В одной из статей я писал, что литературный дар подобен женской груди – она или есть или ее нет; развивать данное природой бесполезно.

Я, конечно, нескромно шутил, но в этой шутке — шутки лишь доля.

Можно до определенного уровня развить имеющиеся способности, но на пустом месте ничего не получится.

Если таланта нет изначально, то говорить дальше не о чем.

* * *

Вторым условием является труд.

Труд упорный, порой каторжный – труд над каждым словом, над каждым звуком, о чем говорил Иосиф Гальперин – труд как основа всего.

Из любимого дилетантами «вдохновения» произведение искусства состоит максимум на 1% – остальные 99 достигаются работой и самосовершенствованием.

С последним не станет спорить ни один профессиональный литератор.

Человек, то попахивающий, то пописывающий, писателем не станет никогда.

Останется именно пописывателем.

Каких и на упомянутой «прозе.ру» и на остальных литературных ресурсах – едва ли не двенадцать на дюжину.

Сказав так, я отнюдь не лишаю «пописывателей» права на существование; каждый волен сам распоряжаться своим свободным временем — кто-то курит, кто-то пьет, кто-то рыбачит, кто-то пишет сказки.

(А кто-то успевает делать и 1-е, и 2-е и 3-е и 4-е!)

Но будучи профессионалом, я имею в виду только профессиональное творчество.

* * *

Однако этих двух недостаточно.

Упомянутый товарищ Сталин еще 90 лет назад говорил делегатам VIII Съезда ВЛКСМ:

Чтобы строить, надо знать, надо овладеть наукой.

А чтобы знать, надо учиться. Учиться упорно, терпеливо.

Эту цитату каждому начинающему писателю следует разместить на рабочем столе своего компьютера.

Без знаний, без образованности нет художника, каким бы врожденным талантом он ни обладал.

* * *

Вот несколько моих друзей, бывших литинститутских сокурсников, с перечислением ступеней их образования.

Анатоль Кудласевич (поэт, прозаик, бард, общественный деятель, Беларусь) – отслужив в армии, окончил Литинститут;

Елизавета Ганопольская (поэт, Тюмень) – ЛИ;

Анна Дубчак (прозаик, известна под псевдонимом «Данилова», Варна (Болгария)) – музыкальное училище + ЛИ;

Ирина Новосельская (поэт, Москва) – Полиграфический институт + ЛИ;

Валерий Роньшин (детский писатель, Санкт-Петербург) – истфак ЛГУ + ЛИ + сценарный факультет ВГИК.

Все они – люди литературно состоявшиеся и уже внесшие свой вклад в общечеловеческую культуру.

* * *

Большинство членов той поэтической братии, что описана в романе Айдара Хусаинова, было необразованным и страдало от своего невежества, хотя не признавалось в том даже самим себе.

Трагедия Светланы Хвостенко была обусловлена стилем ее жизни.

В 14 лет экзальтированная девочка выпустила первую книгу и была аттестована вундеркиндом.

Но сам по себе «вундеркинд» подобен бенгальскому огню: разбросав искры, через минуту он превращается в огарок.

Что и случилось с уфимской поэтессой.

Пренебрегши образованием, Светлана Хвостенко до конца жизни оставалась агрессивной недоучкой.

Именно агрессивной: неученая сама, она подсознательно отторгала людей образованных.

И не росла а деградировала.

От сильных и свежих, ярких подростковых стихов скатилась на ничего не выражающие вирши — бессмысленные, как детский рисунок кота Бегемота с рыцарским мечом.

А выучись Светлана в свое время – и оставила бы она после себя нечто действительно прекрасное.

* * *

Художник должен учиться.

По сути дела учиться всю жизнь.

Учится, идти по пути непрерывного самосовершенствования.

* * *

Художник должен расти.

Критически переоценивать себя самого.

Если сегодня писателю не кажется недостаточно совершенным все написанное вчера – при знании того, что завтра будет пересмотрено написанное сегодня – то писать ему не стоит вообще.

Без постоянного роста художника нет.

* * *

Первый толчок к росту может дать только образование.

Признаюсь честно.

Я никогда не был снобом. Но ничего не могу с собой поделать: к людям, не имеющим профильного образования, я не могу относиться как к равным в оценке их творчества, а тем более в приеме их критики.

Невежественный художник – просто сапожник, имеющий право судить не выше сапога.

Нерастущий – недостоин самого именования.

* * *

О том, насколько важны и первоначальное образование и последующий внутренний рост для поэта, говорит пример двух величин.

Александр Сергеевич Пушкин

и

Сергей Александрович Есенин.

Оба имели врожденный дар, оба имели поэзию как образ существования и были сходны в своей неукротимой любви к жизни.

Но эфиоп Пушкин в детстве получил образование (максимально возможное в условиях пещерного невежества российской аристократии) и непрерывно рос в течение творческой жизни. Статья о Радищеве 1836 года кажется вышедшей из-под пера не того человека, который в 1813 написал «Монаха».

А русский Есенин как выбрался из деревни, так всю жизнь и провел деревенским сермяжником, по ошибке впущенным в город. Не поднявшись ни на сантиметр от изначальной эстетики своих березовых языков и шелков фаты.

(Впрочем не случайно, что символом России сейчас считается не Пушкин, а Есенин.

Причем не как выразитель замечательной русской природы, а как пьяная скотина, сморкающаяся в скатерти «Метрополя».

Как певец подзаборной рвани, пляшущей возле кабака на деньги, вырученные продажей единственной пары сапог.)

* * *

Разумеется, далеко не каждый человек — тем более в наше время – может позволить себе творческое образование. Как базовое, так и дополнительное к уже имеющемуся.

Кроме того, некоторые авторы начинают писать в возрасте, когда учиться в Литинституте при прочих благоприятных условиях или уже поздно или еще рано.

Но тем не менее выход есть.

Для образования изначально умному человеку не обязательно где-то официально учиться и получать диплом.

Тем более, что литература – в отличие от прочих видов искусства — не требует никаких образовательных инструментов, кроме самой литературы.

Художник слова может учиться самостоятельно.

Начитывая базу знаний по текстам, изучая специальную литературу, основы стихосложения и теорию художественной прозы.

Создавая произведения по заранее заданным критериям и поверяя свое мастерство мнением других художников.

И обязательно под руководством умного, опытного и образованного наставника.

* * *

Все вышеперечисленное может взять на себя литературное объединение.

Идеальным примером служит УФЛИ – уфимское литературное объединение, руководимое писателем Айдаром Хусаиновым.

* * *

Своему детищу мой друг посвятил несколько последних глав «Головы Олоферна».

Не буду пересказывать материал, обо всем лучше прочитать в романе.

Скажу только, что УФЛИ – единственное русскоязычное литературное объединение в нашем фактически полуторамиллионном городе.

7

После развала СССР, после гибели Союза писателей, в условиях отсутствия самого положения о творческих союзах профессиональные прозаики и поэты, публицисты и переводчики остались без заботы на государственном уровне.

Я хочу особо подчеркнуть слово «профессиональные»; те «союзы», «союзики» и «союзишки»: российские, региональные, городские и даже «интернациональные» — что существуют сейчас, не имеют с прежним СП СССР ничего общего.

Поскольку они не спасают писателей в промежутки между выходами книг, а лишь удовлетворяют честолюбивые амбиции «членов», «номинантов», «конкурсантов» и «лауреатов», позволяя организаторам жить на взносы, исправно отчисляемые всеми этими как бы лауреатами.

* * *

Отсутствие творческих союзов убивает и творчество и культуру в целом.

Писатель должен писать.

Не пописывать во время, остающееся от работы на средства существования – пусть даже эта работа будет связана с литературой — а именно ПИСАТЬ.

Писать, не отвлекаясь ни на что, поскольку сочинительство для него является единственным делом жизни.

Занятием, которым на своем месте он занимается лучше, чем кто бы то ни было другой.

Писать, как мой друг прозаик, поэт и публицист Виктор Винчел – не отвлекаясь даже в качестве Виктора Вайнермана на руководство Омским Литературным музеем Ф.М.Достоевского, не отрывая секунды жизни от работы над своими книгами.

Потому что его книги за него никто другой не напишет.

Но сейчас профессиональное писательство не просто выходит из образа жизни – нынешняя российская жизнь убивает все, что было создано при жизни советской.

Когда начинаешь сетовать на отсутствие творческих союзов, материально поддерживающих деятелей культуры, обычно слышишь возражение, что Лев Толстой не был членом Союза писателей, но написал «Войну и мир» и еще десяток томов ПСС.

Но рассуждая таким образом, обыватель забывает, что практически все классики русской литературы: от Пушкина до того же Толстого — были достаточно состоятельными людьми, дворянами и помещиками, не знавшими забот о хлебной крошке.

И если бы разночинец Чехов не был вынужден работать врачом, а просто писал прозу, то в его наследии мы имели бы больше произведений, превышающих объем рассказа, не требующего долгого погружения в сюжет. Да и жил бы Антон Павлович куда дольше…

Великая – хоть и по-своему страшная – советская Эпоха дала не только России, но и всему миру таких прозаиков, как Михаил Шолохов, таких поэтов, как Борис Пастернак.

Но мысль о том, что писателей нужно кормить, пока они пишут, современному государству – заботящемуся о ком угодно вплоть до футболистов — больше уже не приходит в голову.

О чем можно говорить, если другой мой друг – сокурсник по ЛИ, писатель с мировым именем, издавший несколько десятков детских книг, переведенных на языки многих цивилизованных народов, по достижении 60-ти лет за свою уникальную (не побоюсь слова!) деятельность получил пенсию в 9 000 (Девять тысяч) рублей?

В то время, как какой-нибудь старый дурак, тридцать пять лет просидевший в КБ одного и того же оборонного завода, озабоченный лишь тем, чтобы вовремя проходить через турникет и не давший человечеству ничего положительного, получает впятеро больше.

Общечеловеческая культура умрет вместе со смертью профессиональной литературы – впрочем, она уже почти умерла.

* * *

Сейчас в России, вновь ориентированной на военную истерию, поднят Наполеоновский лозунг о том, что не желающий кормить свою армию будет кормить чужую.

Это полная ерунда.

Десять чужих армий не съедят столько, сколько требует одна своя.

А вот деятелей культуры чужих быть не может.

Если не кормить своих, умрет сама культура.

Культура России – той самой «Родины», о которой сегодня кричат на каждом углу.

* * *

Последствия такой политики коснутся не одной лишь культуры.

Сталин сберег поэтов.

Нынешние правители писателями пренебрегают.

Прошлую войну – с немцами – мы выиграли.

Нынешнюю – со всем миром – мы проиграли еще в начале 2000-х.

* * *

Да что говорить о материальной поддержке – писатели остались даже без профессионального творческого окружения.

* * *

УФЛИ Айдара Хусаинова на протяжении многих лет поддерживает это окружение для всех русскоязычных писателей не только Уфы, но и всей Республики Башкортостан.

По большому счету, подвижничество моего друга за годы существования УФЛИ дало местной литературе столько новых имен и помогло выжить такому количеству уже имевшихся, что мне порой кажется, что он один несет на своих плечах все, что в былые годы делала русская секция Башкирского отделения СП СССР.

Говоря о «русскости» секции я не имею в виду ничего национального.

* * *

Как нет ничего национального и в том, что в советские времена Литературный институт имени Горького Союза писателей СССР собирал в своих стенах представителей всех наций, объединенных великой силой русской литературы.

О том я писал в книге «Литературный институт», здесь напомню, что среди моих талантливых сокурсников, друзей и просто приятелей были украинцы, белорусы, евреи, азербайджанцы, латыш и даже один эфиоп.

Все были разными, каждый представлял яркий образец национального искусства и всех объединила великая русская литература как путь к высотам мировой.

* * *

Под эгидой русской секции Башкирского отделения Союза писателей СССР прежде собиралась интернациональная когорта писателей и поэтов – сынов своего народа, но граждан мира, создающих общечеловеческие ценности.

В разные времена членами секции были русский Борис Павлов, башкир Рим Ахмедов, татарин Рамиль Хакимов, еврей Георгий Кацерик, серб Михаил Чванов…

А руководил ею чуваш Александр Филиппов.

Русская литература интернациональна по своей сути, ведь интернационален сам русский язык как средство общения народов России.

* * *

Спору нет, писатели Республики Башкортостан должны развивать прежде всего литературу башкирскую – хотя бы потому, что кроме них, никто развивать ее не сможет.

Это не подвергается сомнениям и не требует обсуждений.

Но…

Но замыкаясь на уровне литературы исключительно башкирской, Союз писателей РБ эту литературу низводит на уровень сельской самодеятельности.

Ведь книги, написанные на башкирском языке, не прочитает никто, кроме самих башкир.

Литература малых и средних народов умирает, замкнутая в собственных рамках.

* * *

Да и не только малых.

Даже я, имеющий специализированное образование, написавший три десятка контрольных работ и имеющий в дипломе оценки «отлично» по всем 6 этапным ступеням зарубежной литературы при слове «Бельгия» вспоминанию лишь одно имя – Шарль де Костер – и одно название — «Легенда об Уленшпигеле».

По Португалии назову лишь Камоэнса, без конкретных произведений.

Из Голландии, Норвегии или Финляндии не помню вообще никого и ничего.

Между тем у меня были друзья голландцы и они мне казались живыми, интересными людьми.

Не сомневаюсь, что и бельгийцы, и португальцы, и норвежцы и тем более финны литературно одарены не менее других, что были в этих странах разные писатели, но барьеры языка не позволили им выйти на мировую арену.

* * *

И в этом – единственное слабое место литературы как пласта человеческой культуры.

Живопись, скульптура, музыка, балет понятны всем, а литература требует перевода на язык, играющий роль глобального посредника между культурами узконациональными и культурой общечеловеческой.

* * *

Для народов, населяющих территорию Российской Федерации. универсальным языком, исторически может быть только русский.

Так же как во времена СССР лишь благодаря русскому языку весь мир узнал Чингиза Айтматова, Максима Рыльского, Мустая Карима, Василя Быкова, Кристионаса Донелайтиса, Юрия Рытхэу, Вилиса Лациса, Оскара Лутса…

(Да и великий Шолом Алейхем, не переведенный на русский, уже в середине прошлого века даже в еврейской среде стал бы понятным лишь одному из десяти…)

Лучше прочих в своих «Словах назидания» (№25) сказал великий казах Абай Кунанбаев:

«Знать русский язык – значит открыть глаза на мир».

Без русского языка любая национальная литература останется литературой аула, хутора, кишлака или стойбища.

* * *

Башкирская литература исключением не является.

Ведь сам Айдар Хусаинов является автором лучшего на данный момент перевода башкирского эпоса «Урал-Батыр», о чем я уже писал в очерке, посвященном роману «Культур-мультур».

* * *

На развалинах прежнего Союза писателей СССР в субъектах Российской Федерации сохранились какие-то его жалкие останки.

Ничего не значащие с точки зрения литературного процесса, но оставшиеся кормушками для чиновников от литературы.

Людей, к искусству отношения имеющих не больше, чем африканский тамтам к музыке Баха, но неплохо поживающих на выделяемые государством средства.

Чиновники всегда останутся чиновниками и будут прекрасно жить в любых условиях.

(О том, чтобы эти деятели чем-то конкретным помогали настоящим писателям, речи не идет.)

Но тем не менее кое-где все-таки имеется нечто положительное.

* * *

Республику Башкортостан постоянно сравнивают с Республикой Татарстан.

Это сопредельные субъекты Российской Федерации, они населены перемешавшимися народами.

Языки татарский и башкирский друг к другу ближе, нежели русский к белорусскому.

Да и столица Татарстана – город такой же древний и лишь чуть-чуть больший, чем Уфа.

Но тем не менее в Казани существует 5 русскоязычных литературных объединений, а руководители имеют официальные ставки от Союза писателей Татарстана.

В Уфе функционирует одно УФЛИ, которое Айдар Хусаинов ведет добровольно и на общественных началах.

* * *

Да если бы беда состояла лишь в неоплачиваемой добровольности руководства!

(Хотя само «волонтерство» мне видится атрибутом самодостаточного и благополучного, а уж никак не современного российского социума.)

* * *

Разумному человеку трудно будет понять, но УФЛИ писателя Айдара Гайдаровича Хусаинова, существующее уже 17-й (Семнадцатый!) год…

УФЛИ Айдара Хусаинова, насчитывающее более 300 активных членов…

УФЛИ Айдара Хусаинова – важнейшее структурное образование в местном литературном процессе, по сути дела ставшее неформальной русской секцией…

(Последняя, мягко говоря, находится сейчас не на вершине творческого подъема.)

УФЛИ Айдара Хусаинова не просто не имеет поддержки со стороны Союза писателей Республики Башкортостан, а подвергается гонениям со стороны этого КАК БЫ писательского союза.

Даже в такой необременительной услуге, как предоставление территории, СП РБ проявляет вершины необъяснимой недоброжелательности.

Имея большой и часто пустующий зал в особняке Союза писателей, сохранившемся с советских времен, Союз писателей отказал УФЛИ в помещении для заседаний.

Когда-то замечательный писатель Михаил Чванов, оценивая мрак, спускающийся на Башкирию в черные годы перестройки, писал от лица собратьев по цеху:

— Я не хочу быть на этой земле припущенником.

Припущенником в этих краях ощутил себя даже мой бывший студент и младший друг башкир Ильдан Гарифуллин, не выдержал и уехал отсюда в Москву.

(Не говоря уж о таких талантливых молодых людях, как уехавший туда же Герхард Нейфельд или отбывший в Израиль Айзик Соломещ…

Которые могли бы принесли всем пользу, оставшись здесь!)

Сегодня русскоязычные литераторы всех наций, ведомые Айдаром Хусаиновым, вынуждены находиться на положении именно припущенников.

Ютиться то в какой-нибудь библиотеке, то в холле какого-нибудь института – и постоянно ждать, когда их выгонят на улицу.

Чтобы понять такое отношение к будущему уфимской литературы, у меня не хватает сил.

* * *

Я не член Союза писателей.

В прежний СП СССР не успел вступить потому, что руководство издательства «Китап» в 1995 году исключило из планов мою вторую книгу прозы – рекомендованную русской секцией БО СП СССР и утвержденную редакционным советом «Башкнигоиздата».

Вступать в нынешний не вижу смысла; как профессиональный писатель я не получу от членства ничего реального, а содержать чиновников не собираюсь.

Вернувшись из Литинститута, навсегда потеряв Ленинград, я не влился обратно в ряды местных литераторов.

Прежние мои друзья почти все или умерли или уехали.

Общаюсь я в Уфе лишь с Айдаром Хусаиновым.

Обмениваюсь мыслями с близким по духу Эдуардом Байковым – редактором онлайн-журнала «Книжный ларек».

Переписываюсь с несколькими авторами из местных – например, с Евгенией Козловской; правда с Женечкой в основном обсуждаем мои фотографии птиц, до которых в последнее время я стал большой охотник.

Этим моя нынешняя причастность к уфимскому литературному процессу исчерпывается.

С руководящими кадрами СП РБ не общаюсь, но слежу за их возней.

* * *

Во времена оны, в 80-90-е годы прошлого века, мне приходилось бывать участником писательских съездов Башкирии.

Каждый из них оказывался бурным процессом, так или иначе решавшим проблемы творческие, духовные и мировоззренческие.

Когда я читал в Интернете отчеты о съезде писателей Башкортостана, состоявшемся в 2017 году, мне было не грустно, а смешно.

Потому что я думал даже не о дележе шкуры неубитого медведя.

* * *

Последний Съезд «писателей» Республики Башкортостан напомнил мне «Батрахиомиомахию» — «Войну мышей с лягушками» — древнегреческую пародию на «Илиаду».

* * *

К литературе все эти прения отношений не имели.

И особенно симптоматичным показался мне тот факт, что и сам Айдар Хусаинов и его взгляды на литературу башкирскими писателями были задвинуты в дальний угол.

* * *

О том, что феномен УФЛИ как единственный на данный момент путь развития местной литературы общечеловеческого масштаба, остался без должного внимания, я даже не говорю.

* * *

Остается лишь повторять вслед за Николаем Васильевичем Гоголем:

— Скучно на этом свете, господа…

8

В банановом и лунном Сингапуре, в бури,

Когда под ветром ломится банан,

Вы грезите всю ночь на желтой шкуре

Под вопли обезьян…

Вертинское танго «Магнолия» звучит для меня как никогда своевременно.

Живу я – увы! – не в Сингапуре, банан давно сломался, а желтая шкура почернела от горя.

Но вокруг меня – одни лишь вопли обезьян.

* * *

Произведения глубины «Головы Олоферна» порой вызывают неожиданные мысли.

Не обозначенные автором – возможно, даже не заложенные между строк! – они самозарождаются и требуют выхода.

Что я и пытаюсь сделать в этой – предпоследней – главке очерка.

* * *

Прежде, чем изложить несвоевременные рассуждения, сделаю оговорку.

* * *

Возможно, я не прав, когда в большинстве образцов современной «прозы» вижу не больше отношения к литературе, нежели в здании бойлерной к дворцу Белосельских-Белозерских — хотя оба объекта как бы относятся к архитектурным сооружениям.

Возможно, я грешу завышенностью эстетических критериев.

Ведь родившись в Уфе, лучшие годы своей юности и ранней молодости – годы формирования предпочтений — я прожил не здесь, а в Ленинграде.

Общался с умными, тонкими, интеллигентными людьми.

С учеными, художниками, музыкантами, писателями старой закалки.

Из последних упомяну Ию Гаврииловну Яблошникову, маму подруги моей первой жены. Женщину одаренную, многогранную и разностороннюю, обладавшую и знаниями и вкусом и тончайшим эстетическим чутьем во всех областях.

Несколько раз в неделю посещал Эрмитаж.

Порой ходил лишь для того, чтобы провести время около «Портрета Генриэтты Зонтаг» работы Поля Делароша, вглядеться в суровые лица апостолов Эль Греко или послушать шуршание камыша вокруг лебедей Каспара Давида Фридриха.

В Русском музее пил свет Куинджевских украинских ночей, трепетал при нескромном сиянии тел Зинаиды Серебряковой.

В музее Академии художеств находил на табличках фамилии, знакомые по своим знакомым.

(У той же первой жены одногруппница происходила из рода Бенуа.)

А вечера проводил в залах Ленинградской Филармонии и наверняка мог бы сдать консерваторский экзамен по музлитературе всех веков.

Какое отношение все это имеет к литературе обычной? Да такое, что постижение лучших образцов всех видов искусств неизбежно поднимает и ощущение словесного.

И, кроме того, живопись и музыка подчинены строжайших законам формы. Несовершенство композиции может быть малозаметным в повести, но кривобокий натюрморт сразу скажет все о мастерстве автора. Что-то кое-как написать может любой грамотный человек, но в музыке отклонение от канонов превращает опус в какофонию.

Что же касается литературы, то все те годы, живя в духовной столице России, я имел большие возможности. Читал все, но принимал с фильтром, основанном на классическом восприятии искусства.

Позже, уже готовясь к поступлению в Литинститут, в разумном возрасте я перечитал то, что прошло вскользь или осталось за рамками школьной программы.

Все это сформировало во мне эстетические принципы, которые остались тех чудесных пор в общем неизменными… Ну разве что сдвинулись в сторону ужесточения.

Если добавить к этому, что в Литинститутские времена я и переписывался и лично общался с такими людьми, как известный всему миру пушкинист, создатель и хранитель Михайловского музея-заповедника в Пушкинских горах Псковской области – Семеном Степановичем Гейченко…

То, думаю, можно не продолжать объяснения моих сверхстрогих взглядов на литературу.

* * *

Я никогда не скрываю своей точки зрения.

Меня не волнует, что обо мне подумают или скажут; свою цену я знаю сам и ничье стороннее мнение не сможет ее поколебать.

А терять мне нечего, кроме… кроме того, что как раз нечего.

* * *

Есть у меня и еще один смертный грех.

В искусстве я не имею авторитетов кроме тех, которые сформировал сам на основе собственного эстетического мировоззрения.

Мне абсолютно не важны степени всеобщего признания того или иного художника.

Нравящегося мне я возношу на алтарь предпочтений; не нравящегося стану ругать, будь этот писатель хоть трижды Нобелевским лауреатом, виси его портрет хоть в каждом красном углу.

* * *

Скажу большее.

Нельзя создать ничего существенного, находясь в тени чужих пьедесталов.

Художник, всю жизнь оглядывающийся на «великих», никогда не станет творцом.

* * *

Из сущностей невещного мира я больше всех люблю русский литературный язык.

(Который, увы, к современным его «носителям» имеет отношения не больше, чем латунная латынь древних римлян – к лопоту нынешних итальянцев.)

К владению русским языком я требователен безоговорочно.

Человек, один раз попросивший что-нибудь «полОжить», умирает для меня сразу и навсегда при всех его прочих достоинствах.

Это тем более знаменательно тем, что, например, мой старый друг Юлай Байгускаров – татарин и не писатель, а вовсе физик-теоретик — говорит по-русски правильнее большинства моих братьев по нации.

Про своего коллегу, автора «Головы Олоферна», я даже не буду говорить; русский язык – и устный и письменный – Айдара Хусаинова послужит образцом кому угодно.

Но претензии мои к пользователям русского языка не ограничиваются одним лишь требованием соблюдения правил.

* * *

Русский язык отличается от прочих и богатством смысловых оттенков слов и звуковым разнообразием.

Он уникален своей выразительностью: не имеет артиклей, уродующих фонетику речи, не требует строгого порядка членов предложений, допускает бесконечные варианты управления предлогами, бросает слушателя в бездны зияний и возносит на вершины аллитераций…

Художник, лишенный чувства языка, художником не является.

Писатель, строящий свою эстетическую систему лишь на сюжетах, для меня не существует; фанерные детективы или тупая фантастика интересны лишь самым нетребовательным читателям.

Но зато как действует слово автора, владеющего русским языком во всей его глубине и полноте!

Чего стоит хотя бы эта строчка из Евгения Юрьева:

В лунном сиянии снег серебрится,

Вдоль по дороге троечка мчится…

И как продолжает традиции лучших образцов языковой культуры позапрошлого века Айдар Хусаинов:

И лёгкий снег, как сладостное зелье,

Дорогою проходит верховой…

* * *

Еще 10 лет назад в коротком интервью журналу «Уфа» я сказал все, что думаю, о феномене развившегося тогда «языка подонков» — убогого сленга, которым изначально пользовались только подростки да человеческое отрепье уровня диск-жокееев и недоучившихся системных администраторов.

Сегодня язык подонков превратился в язык ублюдков и постепенно заполняет наш мир.

Какими иными словами можно выразить эмоции, если нынешние писатели в своих текстах используют ублюдочные словечки: пишут «пёса» вместо «собака», «вкусняшка» вместо «лакомство», «фота» вместо «снимок»… или «меня улыбнуло» вместо «я улыбнулся»?!

Возможно, все эти омерзительные неологизмы войдут в норму и станут привычными; язык есть сущность изменчивая и никогда не стоящая на месте.

Но я пишу о дне сегодняшнем, а сегодня меня — живого классика русской литературы – выворачивает наизнанку от лексики московского офисного планктона.

Льющейся со всех сторон: по радио, с реклам, из Интернета.

Которая есть закономерное развитие речевого пласта всех Чеховских половых – даже если эти бывшие половые сейчас заседают в Госдуме.

* * *

Мои слова нужно понимать правильно.

Я не являюсь апологетом дистиллированной речи; мне как знатоку и ценителю русского языка претят лапидарность и суконность стиля (хотя последний термин изначально относится к немецкому).

Тем более, если речь идет именно о речи.

Лексикон полицейских, употребляющих у себя в участке единственное нормативное слово «твою», и приемлем и органичен – на то они и полицейские.

Я сам при тезаурусе в 100 000 единиц, работая директором транспортной компании, заворачивал такие обороты, что водители-дальнобойщики записывали их на бумажку, будучи не в силах сразу запомнить.

Да и в речи моего старшего коллеги, уфимского журналиста Юрия Федоровича Дерфеля, на 1 цензурное слово приходилось 10 нецензурных: таким образом колоритный заведующий отделом спорта газеты «Вечерняя Уфа» сокращал количество слов и усиливал их экспрессию. Но тот же Дерфель в свои статьях пользовался иным языком.

В середине 90-х годов я заведовал «кафедрой математики» в одиозной уфимской гимназии №39 – царстве лицемерия и снобизма. Но и там находились живые люди. В числе школьных учителей был Глеб М. – мой бывший студент, человек неблагодарный и в общем нехороший. Однажды, с трудом собрав членов кафедры на семинар, я стал сетовать на отсутствие этого самого Глеба, понижающего посещаемость, которая сказывалась на моей зарплате. Присутствовавший Герман П. – известный всей Уфе математик, сказал во всеуслышание:

— А что просто так ругать? Пипирку ему оторвать, всего и делов-то!

И эта короткая фраза стоила целой речи на педсовете.

Каждому варианту языка есть и свое время, и свое место и своя аудитория.

Убивает меня нынешняя лексическая опущенность всех слоев во всех проявлениях.

* * *

Причина ее – не только в убогости людей; масса всегда изначально убога, но ее можно или поднять или опустить еще ниже.

Я недаром употребил эпитет «московский», проклиная нынешних носителей языка.

Я не слушаю радио, не смотрю каналы ТВ, не открываю новостей в Интернете и не читаю газет. Но в автобусах мне иногда поневоле приходится слышать местные новости – и, не зная башкирского языка, я понимаю, что уфимские дикторы говорят не просто правильно, но даже культурно.

Воинствующее бескультурие, дурновкусие и кич во всех проявлениях идут из столицы, и это вполне объяснимо.

Любая власть антинародна, любому правителю выгодно иметь под собой скопище болванов – тем более, если болваном является он сам.

В условиях гипертрофированного инфопространства выполаскивание умов посредством лексического оскопления является идеальной государственной политикой.

Ведь человеком с менталитетом бейсболиста и лексиконом грузчика из супермаркета управлять легче, нежели академиком.

* * *

Но почему такие мысли пришли ко мне по прочтении «Головы Олоферна»?

Ведь пишу я не эстетический манифест, а очерк о замечательной книге своего друга…

* * *

Строя композицию романа, Айдар Хусаинов снабжает главы эпиграфами.

Многие взяты из текста старых «разгромных» статей.

В центральных и местных печатных органах определенные писатели, журналисты, драматурги и музыкальные критики поносили культурный пласт околоперестроечных времен.

Немытых рок-певцов, радикальных прокуренных поэтов, еще кого-то из того же пропитого круга…

Очень часто в прицел незаслуженно попадали художники достойные, в силу недомыслия или эстетической незрелости попавшие не в ту компанию.

Но у меня давно забытые статьи вызвали и еще один отклик.

Мы живем в условиях почти полной свободы творчества.

Многим из нас – особенно не имеющим четких художественных ориентиров – советские времена, эпоха строгой цензуры и редакторского отбора кажутся тюрьмой духа.

* * *

Разумеется, в том времени было много несправедливостей и явных перегибов.

Страшен, смешон и одновременно жалок Хрущев, разгромивший выставку в Манеже и во всеуслышание обозвавший современных художников «пидарасами».

(Хотя, познакомившись в Ленинграде с «авангардистами» и их творчеством, должен признаться, что многие заслуживают именно этого слова.

Причем имеется в виду не их ориентация; мои приятели-геи были достойными людьми.

И Никита Сергеевич был в чем-то прав, отрицая искусство, непонятное никому, кроме их создателей – прячущих бездарность, невежество и лень под маской «собственного вИдения мира».

Все сказанное может быть в полной мере отнесено и к поэзии и к прозе соответствующих стилей.

Другое дело, что стоило не громить творцов нового с радикальностью кавалериста, но аттестовать их обоснованной оценкой профессионалов.)

Вероятно, не везде и не всюду положительной была даже деятельность великого министра культуры СССР Екатерины Алексеевны Фурцевой (к слову сказать, полной тезки мамы поэтессы Светланы Хвостенко).

Все это так.

Но если посмотреть вокруг, сделается ясным, что «так» — все-таки не на все сто процентов.

* * *

Я уже написал и еще раз оформлю глубокое убеждение в том, что в массе своей обычные люди серы, примитивны и бездуховны; это закон биологии. Социум из ярких индивидуумов распался бы на точки и сгинул в борьбе за существование по отдельности.

В 1917 году Российская империя пала во власть черни.

Всем известно, что революционные солдаты и матросы, захватив Зимний дворец, использовали Севрские вазы вместо ночных горшков – и лишь вмешательство Ленина руками Менжинского спасло драгоценные произведения искусства от гибели под сапогами вчерашних крестьян.

Человеческие отбросы останутся человеческими отбросами, даже если начнут править государством, это мы видим на примере своей истории.

Ведь кто-то из умных людей говорил, что восставшие рабы никогда не освобождаются сами, а делают рабами всех остальных.

Последнее справедливо и применительно к художественной духовности.

Но тем не менее за 70 лет власти коммунистов русская литература – превратившись в советскую – не умерла.

Не просто не умерла, а подняла русскоязычную беллетристику на такой уровень, какого ни одна зарубежная литература не достигнет никогда.

Причем речь идет не о сомнительных перлах «андеграунда» и не о слепых листках «самиздатов» — о лучших образцах социалистического реализма. Где слово «реализм» является главным.

Во всяком случае, понятие прекрасного не деформировалось.

Это произошло потому, что при всех недостатках той системы, помимо чисто идеологических, во главе угла стояли эстетические критерии отбора.

* * *

И опять-таки пользуясь серостью общей массы, на требовательности советских времен умело играли некоторые деятели культуры.

Например, выдававший себя едва ли не за диссидента и узника совести благополучный актер, имевший и востребованность сценического мастерства и свободный выезд за рубеж и грампластинки на фирме «Мелодия» – Владимир Высоцкий.

Казавшийся кое-кому чем-то вроде сосуда из чистого золота, но бывший не более, чем позолоченной водочной бутылкой.

(Образ, увы, придумал не я, а Эрих Мария Ремарк в «Трех товарищах», причем в совсем ином контексте.)

Создав миф о себе притесняемом и угнетаемом, подогревая его «подпольными» (на самом деле совершенно официальными) концертами в НИИ, Высоцкий поднялся до вершин, каких при имевшихся способностях не достиг бы никогда.

Поскольку те несколько действительно хороших песен и стихов, какие у него есть, лишь подчеркивают ничтожность всего остального.

Эстетика Высоцкого была основана на поэтике дурновкусия и поверхностной злободневности.

Для овладевания аудиторией он применял худшее из средств: не поднимал слушателей до себя, а сам опускался до их уровня и опускал еще ниже. В угоду этому умышленно строил из себя быдло, хотя сам быдлом не был никогда.

Эта тактика привела к стратегическим победам: кичевый до мозга костей, даже в среде интеллигенции Высоцкий иерархически не только превосходил прочих бардов, но считался выше и тонкого, мудрого, аристократичного Булата Окуджавы и глубокого, искреннего, остро чувствующего Юрия Иосифовича Визбора.

Время все расставило по местам; пелена спала с глаз и сейчас Высоцким увлекаются лишь несмышленые подростки да старики, лишенные эстетического чутья.

* * *

Своего рода реинкарнацией Высоцкого позднейших времен явился Тимур Кибиров.

Такой же ничтожный, покупающий убогих читателей юмором худшего КВН-ского пошиба.

* * *

Перестройка и пришедшая с нею «гласность» — неразлучные, как первичный сифилис и прогрессирующий паралич – в первые моменты казались благом.

Свобода от сдерживающих сил обывателям мыслилась и раскрытием шлюзов истории и раскопкой чистого родника.

На самом деле вместо родника раскопали лишь кучу гнилых костей, а раскрылись не шлюзы, а в основном ассенизационные горизонты.

Свобода от контроля в искусстве (не в творчестве, а в доступности сотворенного всем без исключения массам, даже не подготовленным к восприятию в силу эстетического невежества) не просто снизило планки, а опустило их на нулевой уровень.

Говоря радикальным языком, глубиномер зашкалил.

* * *

На многажды упомянутом мною крупнейшем современном русскоязычном портале «проза.ру» прозу как таковую найти очень трудно.

Ведь если читатель, зашедший туда, решить ознакомиться с тем, что стоит в топе рейтинга по оценкам других авторов, то она найдет лишь кухонные афоризмы, бытописания дочек и внучек да статьи околонаучных популярных направлений, место которым разве что в журнале «Cosmopolitan».

Художественная литература если там когда-то и ночевала, то от нее на осталось даже следов помады на зеркале.

* * *

Когда-то давно, почти несерьезно, я написал маленькую работу, где обозначил 4 функции, которые должно выполнять литературное произведение:

заместительную;

очистительную;

информационную;

эстетическую.

* * *

В условиях нынешнего воинствующего бескультурия последняя функция приобретает роль первостепенную.

Кто, как не писатель, не художник слова, должен бороться с окружающим скудомыслием и за чистоту языка и за уместность стилевых вариантов?

* * *

О чем можно говорить, если мне доводилось читать роман из школьной жизни, получивший премию на конкурсе книги для подростков, где язык не просто лежал ниже всякой критики, а был остро деструктивен как вещь, ориентированная именно на подростков?

Автором являлся не просто писатель-пописыватель, а учитель – и не физкультуры и труда, а РУССКОГО ЯЗЫКА и ЛИТЕРАТУРЫ.

В тексте от третьего лица с взглядом через аутогенный образ в авторской речи — не в прямой, не в диалоге, а именно в авторской, то есть отражающей и мысли и стиль профессионального общения – говорилось, что герой в какой-то ситуации не ошибся, не оступился, не опростоволосился, а «накосячил».

Без кавычек, в потоке лексикона.

Мне хотелось спросить – чему мог научить своих подростков тот самый как бы учитель?

* * *

Чему они научили, говорит следующий факт.

Не так давно в одном из местных СМИ я читал интервью с деятелем из Союза писателей Башкортостана.

Точнее, функционером, занимающим достаточно высокий пост.

Интервью носило программный характер: в нем высказывались эпохальные мысли о ситуации в местной литературе.

Без эпатажа или даже легкого юмора, ведь речь шла о вещах очень серьезных.

Сам стиль не допускал малейшего отклонения в сторону разговорного или просторечного, он требовал чистейшего нормативного языка.

Он подразумевал эталонность изложения, поскольку эталонной была должность этого человека в СП РБ.

Но когда в рассказе об эмоциях по поводу событий культурной жизни я прочитал такую фразу:

— Мы офигели!

— то… именно что… офигел.

Офигел и от лексикона функционера и от уровня журналистки, опубликовавшей интервью.

* * *

Представляю, как офигительно офигевают офигаторы, прочитав про мое офигение от офигительной фиговости их фиговой фиготы.

Состояние напомнит ситуацию, как через одну и ту же дырку в стене друг на друга со взаимным непониманием смотрят человек и обезьяна.

9

В начале сущего было слово.

* * *

Кому-то покажется, будто я преувеличиваю значение слова в жизни человека.

Классики марксизма-ленинизма утверждали, что из обезьяны человека сделал труд, что лишь использование орудий труда означило решительный шаг на пути биологического прогресса.

Это не так; как раз наоборот – бездумный труд любого человека превратит обратно в примата.

Она сама использует в своей деятельности и камни и специально выломанные палки, а пчелы без всяких орудий организуют процесс, которому позавидует конвейер 21-го века.

* * *

Обезьяна превратилась в человека, научившись говорить.

Человек потеряет свой облик и встанет на четыре лапы, утратив слово.

* * *

Слово – это инструмент.

Слово – это оружие.

Каждый настоящий поэт когда-нибудь писал о слове; сейчас я вспомнил Маргариту Алигер:

Длинный фронт — живая полоса

человечьих судеб и металла.

Сквозь твоих орудий голоса

слово невредимым пролетало.

Трудно выразиться точнее.

Слову подвластно всё.

* * *

В «Голове Олоферна» автор говорит о себе – но под его словами может подписаться любой писатель:

«Боюсь, эти люди даже не знали, что я веду с ними войну, но я-то знал, я утверждал, что главное в мире и есть слова, главное в словах метафизика, чтобы это не означало. И все долгие годы, когда меня не печатали, казалось бы, подтверждали правоту тех, кто сам того не зная, мне противостоял. Но Знание, но ощущение собственной правоты меня не покидало, и я продолжал писать стихи, в которых старался высказать это своё понимание мира, а точнее, зафиксировать метафизику мира, чтобы это ни значило.»

---

В благовествовании от Иоанна, которым я начал очерк, о СЛОВЕ говорится так:

В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков.

Романом своим мой друг Айдар Хусаинов это полностью доказал.

2018 г.

© Айдар Хусаинов 2018 г. – «Голова Олоферна».

© Виктор Улин 2018 г.

© Виктор Улин 2018 г. – фотография.

© Виктор Улин 2018 г. — дизайн обложки (оригинал фото из Интернета).