You're in the army now… Фил

Филу, в отличие от нас с Сэмом, не повезло. Он попал в отделение к Лежнёву. Кстати, Сэм и писал неплохо, и почерк Дунина разбирал. Просто он сразу понял, что его ждёт, и такой навалял Лежнёву конспект, что тот материл его минут пять. Ясно, что больше никогда Фил к писанию конспектов не привлекался.

– Знаешь, – говорит Фил, – армия в натуре школа жизни, я раньше никогда не думал, что смогу одновременно жалеть человека и ненавидеть. Армия мне такую возможность предоставила. Когда Лежнёв чморит Грушу, мне этого овоща ужасно жалко, а когда мы из-за него отбиваемся по два часа, я начинаю его ненавидеть так, что, кажется, придушил бы… Впрочем, если бы я начал его душить, мне бы его снова стало жалко…

– А Лежнёва?

– Что Лежнёва? Его бы жалко не стало. Тут чувство постоянное. Я бы его с удовольствием задушил…

Сашке Филиппову только-только исполнилось девятнадцать, но по жизни он старше большинства своих одногодков. Фил женат, и у него уже родился ребёнок. И это так странно, когда начинаешь задумываться, пытаешься поставить себя на его место… Не получается…

– Фил, ты как женился?

– Элементарно, Ватсон. Исполнилось мне, значит, восемнадцать. Посидели как следует, отметили. К часу разошлись. Ленка осталась мне помогать, всё равно её в общагу после двенадцати бы не пустили, у них с этим строго было. Моет она, значит, посуду и вдруг без всяких предисловий: «Саш, а я беременна». И замолкает. Я прибалдел и молчу, не знаю, что сказать. А она заплакала и говорит: «Прости, я не специально… Я не хотела…» Так мне её жалко стало, говорю: «Да я, в общем, тоже, наверно, виноват…» и ещё глупости какие-то… Вот… Ну а через день подали заявление. Как-то так…

– А родители как отреагировали?

– У меня только мать. Ну, попилила немного, поплакала. Особенно её смущало, что Ленка иногородняя, живёт в общаге (она тоже в Бонче училась, только на третьем курсе), к тому же старше меня на год… Потом долго объясняла мне про ответственность, про долг, мне даже смешно стало. А потом сама предложила, чтобы Ленка к нам перебиралась ещё до свадьбы… В общем, всё сложно, но они мужественно терпят друг друга…

Лежнёв на каком-то этапе пытался докопаться до Фила. На строевой он гонял его минут двадцать одного, пока отделение стояло по стойке смирно, потом велел отжиматься. Фил выполнял команды с каменным лицом.

– Рядовой Филиппов, знаете что?

– Так точно, товарищ сержант.

– Что «так точно»? Разве я спросил что-то конкретное?

– Никак нет, товарищ сержант.

– Так что вы своё «так точно» мне пихаете?

– Виноват, товарищ сержант.

– Так что же вы, рядовой Филиппов, имели в виду, когда сказали «так точно»?

– Что вам, товарищ сержант, наверное, моё лицо не нравится.

– Верно, рядовой Филиппов, но не точно, мне не только ваше лицо не нравится, но и всё остальное. Что мы будем с этим делать?

– Давайте, товарищ сержант, ничего не будем делать. Мне тоже ваше лицо не очень нравится. И всё остальное. Поэтому предлагаю мужественно терпеть друг друга до конца КМБ.

– Вы, рядовой, я смотрю, оборзели, – тон Лежнёва становится угрожающим, – я вас задрочу до конца КМБ.

– Можете, товарищ сержант. Только я вам голову проломлю.

– Ты охренел, солдат, – шипит Лежнёв в лицо Филу, – ты у меня на кичу поедешь, в штрафбате сгниёшь.

– Поеду. Сгнию, – улыбается Фил, – но сначала проломлю вам голову, товарищ сержант Лежнёв. – Фил улыбается почти задушевно, но кулаки сжимаются, и кожа на скулах бледнеет. Он изо всех сил старается не показывать злость. Злятся слабые. Фил любит это повторять. И нам, и себе.

Возникший за спиной Лежнёва Полозов обнимает его за плечи и отводит в сторону. И что-то тихо втолковывает. Полозову двадцать два. Он умный, и Лежнёв его во всём слушается. Впрочем, Лежнёв и сам, видимо, всё понял. Понял, что Фила лучше не трогать. На КМБ до присяги вообще лучше никого не трогать. Особенно тех, кто может за себя постоять…