Женщина раз, женщина два...

Игорь Гаранин всегда испытывал неловкость, когда кто-то из мужчин в его окружении пытался свалить на женщин вину за все земные катаклизмы. Дескать, и войны из-за них, и разорение, да и вообще, все они, бабы, одинаковы. Сам Игорь страшно не любил называть женщин этим словом. Во-вторых, и это как минимум, всегда исключал из этого уравнения свою жену Альбину. Пятнадцать лет в браке уже позволяли ему иметь собственное мнение на этот счёт, но он предпочитал помалкивать и не слишком распространялся о том, что в этом извечном конфликте полов, как и в детстве когда-то, охотнее принимал сторону женщин. Переосмыслить какую-нибудь позицию человеку всегда помогают люди, и в данном вопросе Игорю помогла не жена, не его друзья или приятели с их разочарованиями в личной жизни, и даже не собственная мать, которая уже не виделась ему ангелом, а подарок судьбы в виде кресла генерального директора очень солидной компании, занимающейся аудитом.

Времена, следует сказать, были смутные. Интересы общества перестали довлеть над личными. Канули в лету такие, превозносимые советским образом жизни, понятия как честь, долг, совесть. Складывалось ощущение, инфляция поглотила не только сбережения советских граждан, обесценились и сами люди, что было особенно грустно, женщины, которые как-то уж слишком легко и гораздо быстрее сильной половины приспособились под новые веяния и, едва ли, не в открытую предлагали себя на роли, некогда порицаемые.

Для самого Игоря это не было проверкой на прочность семейных уз, не таким он был человеком. Семья, а к этим летам у Гараниных подрастало двое детей, всегда была у него в приоритете. И если он иногда отдавал предпочтение работе, то лишь потому, что мечтал воплотить в жизнь все желания Альбины: свозить на море, обзавестись квартирой большей площади, дать образование детям. И без того потерял несколько лет, пытаясь устроиться на хорошую работу. Нашёл неплохой вариант, как вдруг столкнулся с этим феноменом под названием «человеческий фактор» и не какого-то, именно женского рода, что как успел понять за эти пару месяцев в новом качестве, не просто усложняло жизнь, ставило под угрозу все эти, далеко идущие, планы.

Игорь потому и взял с собой Альбину на празднование Нового года, чтобы ни у кого из тех самых, внесённых им в фактор риска, кадров не возникло иллюзий. Не учёл, правда, что та окажется настолько наивной и клюнет с ходу на первую, брошенную наспех, наживку.

— Ты не шутишь, она действительно пригласила тебя в гости? – спросил он за ужином, стараясь не выдать того, как огорчён такой новостью, но Альбина мыла посуду и ничего не заметила.

— Неудобно было отказать. Ещё подумают, что я ставлю себя выше твоих сотрудников. Да и потом, мне даже любопытно стало, какие у неё подруги, каковы в действительности её навыки в игре на гитаре. Помнишь, я тоже когда-то хотела научиться?

— Помню, как же. А потом родился Никита и почти сразу Анечка. Не ходи, Альбина, — всё-таки не выдержал Игорь и покраснел. Альбина закрыла воду и села за стол напротив него. Долго изучала его лицо своим внимательным взглядом, но так и не стёрла улыбку.

— Если ты о том, что понравился ей, то она сделала всё возможное, чтоб я заметила.

— И что же? Ты не говорила!

— Разве? – немного удивилась она и не стала утаивать от мужа столь важный факт. — Ольга поделилась цитатой какого-то писателя, который сказал, что качество человека определяется его отношением к официантам и секретарям. Я бы добавила, к детям, к старикам, к бедным.

— Ну, да, согласен. И всё?

— Не только. Я видела, как она смотрела на тебя. Но, знаешь, в таком случае, мне следует сопровождать тебя на работу. Признаюсь, я впервые в жизни видела такую высокую концентрацию несчастья в одном месте. Что-то случилось с этим миром, мужчины перестали быть мужчинами, женщины уподобились им. Иду, если хочешь, в разведку. Ведь она не просто так затеяла эту игру, она кичится чем-то, хочет чем-то удивить, козырнуть, переплюнуть, показать мне, что она достойнее меня. Так что, считай, я приняла вызов.

Игорь слушал жену и усмирял своё сердце. Ей удалось так подробно изложить свои мысли, что добавить к этому было нечего. Однако внутри него завёлся какой-то грызун, так Игорь называл тревожное состояние, когда нет возможности объяснить себе его истинную причину.

С Альбиной его свела сама судьба, никак по всем правилам не мог он оказаться рядом с её домом в тот пасмурный осенний вечер, там и встретил плачущую с бездомным котёнком, которого она прятала за пазухой. Сам Игорь только увидел её, забыл, куда шёл. С тех пор они не расставались и почти не ссорились, являя собой тот образец семейных уз, которые назвать «браком» язык не поворачивался.

Ольга Малышкина, а именно о ней шёл разговор, работала машинисткой в отделе кадров и проживала в том старом районе города, который давно утратил возможность вернуть себе респектабельность. Близость завода делала его не безопасным для жизни, но не только по причине ядовитых выбросов, скорее, из-за его жителей, большая часть которых не просыхала от пьянства. Если у Ольги и были проблемы с алкоголем, то в ресторане она сумела их скрыть. Альбина больше озаботилась тем, что своим появлением внесла сумятицу в ряды сотрудниц компании. Ольга оказалась единственной, кто сыграл на этом неприятном факте и, кажется, был не прочь обратить в свою пользу. Вряд ли в этих, завязанных на скорую руку, отношениях имелся другой подтекст, Альбина была наивна, но не глупа и именно по этой причине не стала отказываться от приглашения. Что несколько смущало её, так повод, выбранный для этой встречи. Рождество она привыкла праздновать дома, в кругу семьи, но уступила желанию Ольги ускорить события и с той поры испытывала нетерпение, так любопытно было выяснить, что же такого скрывает эта женщина за удивлением, с каким встретила её в ресторане.

Собраться с мыслями удалось только в такси. Собственно по этой причине Альбина и отказалась от услуг мужа. Дорогой продумывала стиль поведения, стараясь закрепить на своём лице улыбку. Однако только вошла в тесный, заваленный одеждой, коридор, растерялась, настолько не ожидала увидеть обои, свисающие с потолка по всему его периметру и паутину по углам.

Ольга сама открыла дверь и, что-то уловив во взгляде гостьи, с трудом нашла своему лицу приветливое выражение. К тому моменту она приняла предложение своего давнего поклонника, но, было очень заметно, ненавидела себя за это, навязанное ей трудностью жизни, решение. Александр, так звали её мужчину, был из тех редких экземпляров, которые безропотно сносят все унижения, только бы остаться рядом с объектом своей любви. Был он простоват, но добр и искренен, и этим сразу расположил к себе Альбину. Он помог ей раздеться и немного скрасил этот момент, однако сама Альбина сразу прочувствовала всю нелепость своего участия в этом мероприятии и, поняв, что пришла первой, догадалась, что именно таков и был замысел хозяйки, которая решила использовать это для каких-то своих нужд.

— Ты не обидишься, Альбиночка, если мы с тобой по-домашнему, на кухне посидим, пошепчемся?

— Прекрасно, кухню я называю своим рабочим кабинетом. Где-то прочла, что это лицо хозяйки.

Женщины вошли на кухню, и Альбине пришлось пожалеть о том, что она сказала, таким неприглядным был вид этого помещения. Крошечный стол, вплотную придвинутый к стене, был сервирован на две персоны. Ольга указала на него глазами и первой опустилась на старенький, шаткий табурет, который жалобно скрипнул под тяжестью её, несколько располневшего, тела.

— Выпьем за знакомство! Я предпочитаю водку, и не говори мне, что ты не пьёшь, не поверю! В наше время пьют все, но не все имеют смелость признаться. – Сказав это, она стукнула по стене ладошкой, и перед ними, как джин из бутылки, появился Александр. – Что стоишь, как истукан, забыл, зачем тебя взяли в этот приличный дом? Обслужи нас! Немедленно!

Александр не смутился такой просьбы и такого хамского обращения, выполнил, что от него требовалось, и застыл в позе услужливого официанта. Всё это время Ольга не сводила с него глаз, но вряд ли любовалась, скорее, упивалась своей мизерной властью и пыталась выжать из этой ситуации максимум удовольствия для себя и для своего, явно больного самолюбия.

— Пшёл вон, дурак! – бросила она и так посмотрела на свою гостью, будто призывала её в сообщницы. Идя сюда, Альбина, разумеется, готовила себя к сюрпризам, правда, несколько другого порядка, чем этот неопрятный дом, кричащий о безразличии своих хозяев, и не к этой пародии на отношения. Всё, видимо, было написано на её лице, и Ольга ринулась отстаивать свои завоевания.

— Бог с тобой, Альбиночка, неужели ты станешь судить меня за это маленькое сумасбродство? Мы ведь женщины и должны быть по одну сторону баррикад!

— Баррикад? – переспросила Альбина и, явно не соглашаясь с такой формулировкой, замотала головой, — нет, я иначе смотрю на отношения. Впрочем, это ваше дело, Оля. Наедине вы можете говорить друг другу всё, что заблагорассудится. Но если ты хочешь видеть меня в этом доме, то, будь добра, не обижай Сашу.

Оля удивлённо подняла брови и вдруг рассмеялась. Смех был нервным и даже слегка насильственным.

— Ничего не могу обещать, уже привыкла, знаешь ли! Да и он не поймёт другого обращения! Но постараюсь. А сейчас выпьем до дна. За наше приятное знакомство. – Она очень старалась придать своему лицу благожелательности, но сквозь эту маску всё время проглядывало что-то отталкивающее. Альбина не привыкла судить людей по первому впечатлению, но именно теперь вынуждена была признать, что именно оно и бывает самым верным, так легко умещается человек в чём-то мизерном – в поступке, во взгляде, в, брошенной сгоряча, фразе. И не будь она одержима желанием опровергнуть это правило, никогда не оказалась здесь, в этом доме, рядом с этой женщиной. Настолько всё, что та делала и говорила, было чуждо её убеждениям.

— Я тоже ничего не могу обещать, Оля. Я не люблю водку, не доросла ещё, видимо. – Сказав это, Альбина пригубила из рюмки и поставила её на стол. Ольга выпила залпом, сморщилась, но даже не стала закусывать. Альбина успела заметить, как дрожит её рука, как жадно она вливала в себя эту огненную жидкость, как остро нуждалась в этой дозе, как трудно ей было соблюсти приличия.

— Ну, рассказывай! – сказала хозяйка, и взгляд её потеплел, правда, не настолько, чтоб оттаять. – Любовь у вас, мы видели. Красивая пара. Двое детей. Но если так, ты первая счастливая женщина, которую я когда-либо видела в жизни.

— Что ж, всегда что-то бывает в первый раз, — смеясь, отшутилась Альбина, но Ольга сузила свои мутные глаза и стала пристально её разглядывать.

— Мы ведь почти ровесницы с тобой, я всего на год младше, но, знаешь, вот эти морщинки в уголках глаз требуют заботы. Сметаной хорошо мазать. – Она сказала это и снова стукнула в стену. – Санёк, ну-ка, налей нам ещё!

Санёк появился сразу. Своей услужливостью он напоминал собаку, преданно смотрел в глаза своей хозяйке и готов был выполнить любое её желание. Если гостье хотели продемонстрировать, какими должны быть отношения в семье, то она не зря потратила своё время. Это были самые странные отношения, какие она когда-либо видела.

— Не стоит, Саша, можешь быть свободен. Мы сами справимся, правда, Оля? – сказала Альбина, сделав ударение на последнем слове.

— Пшёл! – не сдержалась Оля и взглянула на гостью с той виноватой улыбкой, которой обычно прикрывают неприязнь. Морщинок на её лице далеко не первой свежести было достаточно, чтобы не только чаще подходить к зеркалу, но и отказываться от алкоголя и курения, но она, видимо, принадлежала к той категории людей, которые видят только чужие недостатки. Альбина была не просто другая, она была редкой обладательницей тех исключительных отношений с мужчиной, когда старушки смотрят вслед с восхищением, а ровесницы – с желанием уничтожить. В жизни Альбины это был не первый человек, косые взгляды и едкие ухмылки были своеобразным налогом на счастье, который ей приходилось оплачивать регулярно, и она легко распознала за этим бегающим взглядом своей собеседницы все её низменные желания, вплоть до последнего, доступного на данный момент.

— Это же ужасно скучно дома сидеть! – сказала Ольга и даже не потрудилась смягчить взгляд, так и смотрела с той долей иронии, которая позволительна для человека, богатого своими достижениями. Альбина лишь усмехнулась.

— Если сидеть, то скучно. Но у нас двое детей, а с ними это не очень получается.

Видимо, Ольга ожидала чего-то другого, во всяком случае, вскинула брови и даже выпрямилась, будто собиралась отразить серию ударов. Взгляд приобрёл обиженное выражение.

— У меня тоже дочь, между прочим! Сейчас у отца, — сказала она и вдруг разъехалась в какой-то глупой улыбке, за которой обычно пытаются что-то скрыть. – Знаешь, мне страшно не терпится познакомить тебя со своими подругами! Люсенька у нас редактор газеты! Викуся, ты даже не представляешь, победила в конкурсе «Краса Севера»! Таточка, тут особый случай, вся создана из талантов! А теперь выпьем. За тебя. – Ольга взяла бутылку и сразу поставила её на стол. Руки предательски выдавали её пристрастие, и Альбина оказала ей услугу и сама наполнила рюмки. Теперь уже она сожалела о том, что согласилась на эту авантюру. И сам этот неухоженный дом безо всякого намёка на уют, и отношения в нём, и эта жалкая женщина, всё вызывало желание сбежать отсюда, однако звонок в дверь заставил повременить с этим. Ольга вскинулась, обвела свои владения посоловевшим взглядом, но даже не двинулась с места. Дверь пошёл открывать Саша, и почти сразу квартира наполнилась шумом голосов. Одна за другой появлялись какие-то женщины, и каждая разглядывала Альбину с беспардонностью владелицы борделя. Видимо, других критериев оценки у них не было.

— Это Людмила, мастерски владеет словом, великолепная женщина. А красавица какая! А это Виктория! Татьяна, прошу любить и жаловать. Я не боюсь окружать себя самыми красивыми женщинами! А это, — хозяйка указала глазами на Альбину, — новый бриллиант в моей коллекции. Спроси их всех, Альбиночка, какой подарок они просят на день рождения? Я – бедна, не скрываю и даже горжусь, что не развращена деньгами, имею в душе несметные богатства! Так вот, все мои подруги просят от меня песню.

Компания незаметно переместилась за стол в большой комнате, и Александр протянул своей жене гитару. Это был момент истины, во всяком случае, Ольга выглядела именно так, приняла инструмент, проверила настройку и, несколько раз ударив по струнам, запела. Голос её оказался скрипучим, иногда она давала петуха и тогда маскировала это мощью музыкального сопровождения. Было даже немного странно, откуда в этих её маленьких ручках с тонкими пальцами столько грубой силы. Впрочем, и сама песня, и манера обращения с инструментом абсолютно соответствовали всему, что Альбина видела в этом доме. Будучи здесь впервые, она чувствовала себя немного не в своей тарелке, однако с честью наравне со всеми гостями выдержала экзамен на право членства в этом странном сообществе. Льстить она не умела, потому искала такие слова, чтобы избежать оценок, и вряд ли бы вообще судила кого-то, если б не эти громкие заявления.

— Что ж, должна сказать, я тоже когда-то увлекалась гитарой, но пожалела свои пальцы. А вот петь до сих пор люблю.

— Так, в чём же дело! — ничуть не сомневаясь в собственном превосходстве, воскликнула Ольга и окинула взглядом всех присутствующих. – Давайте попросим. Это всё-таки жена генерального директора!

В последних словах звучала издёвка, но Альбина с присущим ей благородством пропустила это мимо ушей.

— Очень люблю одну песню. К сожалению, её редко можно услышать, – сказала она и запела. – «Эта ночь, как насмешка, над пустым, серым днём, я – чиста, а ты – грешник, и не быть нам вдвоём…»

Голос её был звонким. Альбина не напрягала его, она рассказывала свою историю так, чтобы вписать каждое слово в эту волнующую мелодию. За столом стояла гробовая тишина, все слушали её с таким вниманием, будто не могли поверить своим ушам. В глазах Ольги стояли слёзы, а Александр, казалось, забыл о её существовании.

Не привыкшая к публичным выступлениям, Альбина выполнила задачу, поставленную перед нею, настолько качественно, что превзошла саму себя. Эта песня Ларисы Долиной, что уже говорило в пользу её сложности, была одной из любимых ею, но одно дело – петь для себя или для своего мужа, и совсем другое – для людей, которые устроили ей ловушку. Наивная, она попалась, но вела себя так непринуждённо, будто даже не догадывалась об истинных целях заговора. Достоинство и такт были её врождённым качествами и здесь, она видела это, на её стороне был только Александр. Он и устроил ей овации.

— Альбина, вы же просто певица от бога! Песня очень трудная!

— Да-да, что за песня? – оживилась Ольга, которой очень хотелось поменять тему. — Впервые слышу. Песня очень хороша.

Александр, то ли не понял её замысел, то ли устал вилять хвостом, продолжил нахваливать гостью:

— А исполнение какое! Нет, я такое впервые слышу! Может быть, ещё что-нибудь споёте?

Альбина не успела ответить, слово взяла хозяйка.

— Давайте выпьем за нашу дружбу! Зря говорят, что женской дружбы не бывает. Это ложь! И мы все – лучшее тому доказательство. Но, знаешь, Альбиночка, мне вдруг стало так стыдно, что я оторвала тебя от мужа. Давай, позвоним ему и попросим, чтобы он приехал и разбавил нашу женскую компанию. Ты не против?

Слова хозяйки произвели фурор, и теперь уже все, включая саму её, тщательно изучали лицо Альбины, даже Александр, который в эту минуту так ясно понял свою роль, что не стал скрывать этого и, казалось, протягивал ей руку помощи своим сочувственным взглядом.

— Что ты, я буду счастлива видеть здесь своего мужа. Но звони сама. Мне он может отказать, а тебе не посмеет.

У Альбины было ощущение, что она забила гол в собственные ворота, но она ничем не выдала своих чувств. Телефонный аппарат стоял на журнальном столике, Ольга пересела в потёртое кресло и, закинув ногу на ногу, вела непринуждённую беседу со своим начальником.

— Игорь Сергеевич, дорогой вы наш, вы не представляете, какое это счастье иметь такого руководителя после стольких идиотов. А жена у вас какая. На вас же просто приятно смотреть. Я уверена, вы не побрезгуете скромностью нашей жизни и навестите нас. Всё-таки Рождество. – За этим последовала пауза, потом Ольга бросила трубку на рычаг и обвела всех взглядом победительницы. – Сказал, едет.

Пока Игорь добрался до места, хозяйка довела себя до той кондиции, когда мнение других людей перестаёт существовать. На этот раз она сама встретила гостя, который был несколько обескуражен тем, что видел. Как всегда в такой ситуации он искал поддержки у своей жены, но та уже успела понять правила игры и оценивала происходящее с невозмутимой улыбкой.

К тому моменту стол напоминал поле боя, и Игорь скромно устроился в кресле рядом с телефоном. Ольга порхала перед ним бабочкой.

— Ничего, если на этот вечер вы станете Игорёшей! Ужасно люблю это имя, хотела сына, но родилась дочь. У вас ведь мальчик, имейте в виду, дочь пошла в меня, слава богу, тонкие щиколотки, тонкие запястья, душа ранимая, женская. А сама – грациозная, как кошка. Только взгляните! — она покружилась и, выполнив сложный пируэт, упала гостю на руки. Юбка была длинной, но высокий разрез оголил ногу, выше допустимого уровня, и Ольга сделала вид, что смутилась этого. Игорь был придавлен ею и выглядел глупо, сделал попытку снять её с себя, но Ольга рассмеялась.

— Вот-вот, не умеете вы ценить истинную красоту, щедрость женской души, мягкость. Нас так мало! Нас нужно лелеять! – она вдруг заплакала, но тоже, казалось, репетировала монолог из какого-то дешёвого спектакля, закинула руку и придала всей позе вид страдания. Александр с трудом пережил всё это, помог ей подняться и повёл в смежную комнату. Игорь выдохнул и бросил в сторону жены такой пристыженный взгляд, будто сам сделал что-то постыдное. Альбина не понимала, чего ей хочется больше, рассмеяться или заплакать, и нечто подобное читала на лицах тех, кого Ольга называла своими подругами.

Ольга проснулась от ощущения того, что совершила страшную ошибку. Нечто такое чувствует человек, который остался на незнакомой станции без денег, без вещей, без возможности догнать поезд. Она вскочила и бросилась к телефону. На кухне лилась вода, и это мешало ей вспомнить этот злосчастный номер телефона Гараниных. Ольга разозлилась на себя ещё больше и швырнула трубку в стену.

— Чёрт бы побрал их всех! – крикнула она и только собиралась разрыдаться, как в комнату, на ходу вытирая руки о фартук, вошёл Александр.

— Что, Олюшик?

— Не называй меня так! – завопила она. – Ненавижу! Всё из-за тебя!

— Что я такого сделал? – спросил Александр, и его удивление было такими искренним, что Ольга растерялась, но, как человек, уже вкусивший безнаказанности, быстро нашлась.

— Запомни! Ты всегда в чём-нибудь да виноват! Как ты её вчера нахваливал! Вот у меня и снесло голову! Да, кому я это говорю! Кто ты, и кто я!

— А, кто ты, Олюша? – явно для того, чтоб задеть её чувства, спросил он и сел у её ног. Смотрел, как раньше, снизу вверх, но впервые так, будто знал ответ на свой вопрос и готов был на него ответить. Ольга молчала, и тогда говорить стал он. – Я вижу перед собой женщину, которая уже не молода и так измучена жизнью, что готова на безрассудные поступки. Извини меня, конечно, но ты выглядела жалко. А моя вина лишь в том, что я люблю тебя. Да, и ту, что вчера видел, тоже люблю. И сейчас. Да, я знаю, я не герой твоего романа, но, может быть, пора спуститься с небес на землю и посмотреть на себя без розовых очков?

Ольга растерялась. До этого момента она думала, что этот человек не в состоянии связать трёх слов и годен лишь для того, чтоб приносить ей тапочки. Ей почему-то нравилось придти с работы и прямо в обуви ввалиться в комнату. Сам вид мужчины у ног был верхом любой её эротической фантазии. Он расстёгивает сапоги, поглаживает ногу, а потом надевает тапочки и опускает голову ей на колени. А она сидит, откинувшись на спинку дивана, закрыв глаза, и представляет на его месте кого-то другого. Кто б сомневался, что на протяжении двух последних месяцев Игоря Гаранина.

Сказать честно, Ольга была удивлена, увидев рядом с ним женщину, которой сама хотела стать когда-то. Отсюда происходила эта ненависть, от этой несбывшейся мечты, неосуществлённых желаний, от невостребованности, заставившей согласиться на этот неравный брак. Её передёргивало, когда Александр брал её за руку, заглядывал в глаза, когда он покорно сносил все оскорбления. Если это была любовь, то какая-то уродливая её форма, и от этой неполноценности хотелось кидаться на стены и даже убить кого-нибудь.

— Чем она лучше меня? – спросила Ольга и повысила голос, — чем? Почему одним всё, другим эту жалкую жизнь, сначала с ментом, который не пропускал ни одной юбки, потом с человеком из низших слоёв!

Александр вместо того, чтоб обидеться, улыбнулся своей добродушной улыбкой.

— Она лучше тебя поёт, — сказал он и пояснил, — это к слову, раз ты спросила, и это, как минимум. Ведь она знала, зачем ты позвала её к себе, но пришла и делала вид, что не заметила оборванных обоев, грязного тюля на окнах, закопчённых стен, ещё твоей зависимости от алкоголя и того, что ты совсем не умеешь играть на гитаре. Это же так просто, признай это и живи спокойно. Я же не мучаю себя тем, что не стал олимпийским чемпионом или космонавтом, как мечтал в детстве!

— Не равняй меня с собой!

— Почему, Оля? Сними корону! Она тебе не жмёт? Вспомни, как ты вышла замуж? Твой мент пришёл в твоё общежитие снять девочку! Ты сама это рассказывала! Откуда бы мне было знать! Так вот, моё мнение, это не очень хорошее начало для романтической истории. А у твоих Гараниных, я уверен, красивая история. Чем сильнее люди любят друг друга, тем красивее они смотрятся вместе. Неужели ты из тех, кто способен это разрушить, только бы доказать себе, что никакой любви нет. Тебе же, на самом деле, это не даёт покоя, а совсем не сам Гаранин.

— Откуда такая проницательность? Ты – электрик! Вот и занимайся своими схемами и лампочками! А это предоставь мне! У меня три курса филфака! Альбина! Что это за имя такое дурацкое!

Александр усмехнулся и теперь уже выглядел, как человек, который долго стучался в запертые двери и вдруг понял, что перепутал адрес. Правда, теперь уже, казалось, был даже рад этому.

— Ты думаешь, я не понимаю, зачем ты окружаешь себя всеми этими людьми? Как ты вчера представила своих подруг? Имя, потом достижения. Так они в точности также попали в твой дом, путём шантажа, с одной разницей, что ни одна из них не может похвастать своим мужчиной. У одной муж – талантливый, но алкаш, у другой – поклонники, каждую неделю новый, у третьей своя трагедия. Признайся, их ты тоже ненавидишь, но это тот вид ненависти, когда возможно терпеть. А вот Альбина задела самые глубокие струны твоей души. Ведь на самом деле ты пытаешься заставить её оплатить твой счёт к самой себе. Да-да, не спорь, всё дело в том, что ты не можешь простить себя за ту ошибку в юности, которая помешала тебе встретить своего человека, получить образование, воплотить какие-то свои мечты.

Он хотел сказать, что это зависть, самая, что ни на есть, чёрная, но пожалел эту женщину. Не он, к тому же, был первым, кто заметил, что люди готовы признаться в любом, даже более серьёзном и страшном преступлении, только не в зависти.

— Хватит! Замолчи! Пшёл вон, дурак! Что ты можешь знать обо мне! Убирайся! – Ольга выкрикивала всё это прямо ему в лицо, но он даже не шелохнулся. В глазах была жалость и сострадание, которые он испытывал к этой женщине, поразившей его своей слабостью и женственностью. Он овладел ею в день знакомства, а потом она долго рассказывала ему о том, что обычно она так не поступает. Ему было неловко слышать, как она оправдывается. Он был последним в очереди, кто судил женщину только за то, что она родилась женщиной. Другое дело, это был человек, не приспособленный к жизни. Но он прощал ей всё, даже это. Ей нечем было гордиться, и она гордилась своими пороками и даже сумела подвести под это базу, мол, все пьют, а курение украшает женщину. Дочери Ольги было уже пятнадцать, но сама Ольга, как мать, ничего из себя не представляла. Она так и не научилась готовить или штопать носки, и, похоже, всё ещё ждала принца. Ещё пятнадцать минут назад он любил её, а теперь, произнеся вслух все свои тайные мысли, вдруг почувствовал себя так, будто выздоравливает, и теперь уже боялся только одного – остаться в этом холодном доме и до конца своих дней таскать за ней тапочки. Однако любопытство всё-таки одержало верх, и он спросил о том, что мучило его всю эту бесконечную ночь.

— Ты сама-то думала, зачем позвала Альбину? Чем ты можешь быть ей полезна? Я к чему клоню? Помнишь, ты не раз говорила, что о человеке можно судить по тому, каков он с теми, кто ничем не может быть ему полезен, а также с теми, кто слабее его. Так вот, Альбина была безупречна. Она простила тебе все уколы в свой адрес, хоть я уверен, всё заметила. Ещё бы, ты так старалась!

— Хватит! Замолчи! – сказала Ольга совсем тихо, не отрывая глаз от пустоты перед собой. Потом скривилась. – Надо же, какой полиглот! Запомнил!

Александр какое-то время смотрел на неё, потом поднялся так резко, что Ольга, наконец, заметила его и даже удивилась решительности его движений. Для начала он заглянул в кладовку и достал чемодан, потом, даже не взглянув на неё, прошёл в спальню.

— Что ты намерен делать? Ты уходишь? Ты бросаешь меня? – закричала она и перекрыла проход. – Я не пущу тебя. Ну, ты же знаешь, у меня вздорный характер! Но я без тебя пропаду.

— А я с тобой пропаду, — сказал он и, отодвинув её в сторону, бросил ворох своих вещей в чемодан.

— Ты же говорил, что любишь меня! – напомнила она, уже ни на что не надеясь, и Александр усмехнулся.

— Я искал тихую гавань, а вместо этого два года живу на вулкане. Все твои подруги с приветом, я даже убедил себя в том, что все женщины такие. А вчера увидел, нет, не все. Я, наверное, смог увидеть тебя её глазами. Уверен, твои Гаранины сегодня всю ночь не спали. Я, между прочим, тоже.

Ольга впервые слушала его внимательно, но, было видно, не хотела видеть правду.

— О чём ты? Что такого было вчера? О ком ты? Гаранины? Почему ты об этом говоришь?

— Не устраивай комедию, Оля. Ты, конечно, мастер по этой части, но, кажется, меня утомили твои спектакли. Я ухожу, и это не обсуждается! Остаться с тобой – это значит увязать в этом лживом болоте и дальше. Ты обманываешь саму себя и от меня требуешь этого. А я, раз уж открыл глаза, то не закрою. И тебе советую, реши, наконец, ты живёшь сама или и дальше ищешь виноватых!

— Виноватых? – переспросила она и не пожалела возмущения своему холодному взгляду. — Это всё из-за неё? Она тебе что-то сказала? Какая дрянь! Одним всё, другим – дырку от бублика! Мало ей своего Гаранина, она даже тобой не побрезговала! Смела указывать мне в моём доме, как вести себя с мужем, с моим мужем!

Александр выслушал эту тираду ненужных слов и понял, что уже ничего не может сделать для этой женщины. Сказать честно, он впервые слышал от неё слово «муж». До этого она избегала произносить его вслух, казалось, боялась испачкаться. Её поведение уже давно напоминало психическое расстройство. Рановато для тридцати пяти лет! В свои сорок он ещё вполне мог начать новую жизнь где-нибудь подальше от этого безумия. Что такое сорок для мужчины! Сразу было понятно, что эти отношения обречены, но хотелось верить в лучшее. Как иначе, ему с детства внушали, что добро возвращается. Оказалось, добро наказуемо. Это был его второй брак и вторая неудача. Первая жена не вынесла жизненных трудностей, вторая оказалась случайной попутчицей. Если на то пошло, он не так сильно нуждался в женщине, чтоб превратиться в коврик у двери.

— Мы же сдаём твою квартиру! Куда ты пойдёшь? – уже ни на что не надеясь, напомнила Ольга, но он так увлёкся воспоминаниями, что, казалось, не сразу понял вопрос.

— Ничего, у отца поживу пока. Остальные вещи заберу потом. Провожать меня не надо.

Ольга выслушала мужа и устало опустилась в кресло. Несвежая ночная сорочка, растрёпанные волосы, размазанный макияж. Напротив неё у двери в спальню стояло старое трюмо, но она, казалось, впервые увидела себя в зеркале без этого налёта самообмана, без этой ложной гордости за то, чего так и не достигла. В этот момент хлопнула входная дверь, и она поняла, что осталась одна в этой старой, запущенной, как вся её жизнь, квартире. Такое уже случалось с ней и не однажды, и, вероятно, именно по этой причине воспринималось так остро, что не было сил даже расплакаться. Мозг ещё не до конца протрезвел, и это было её спасением на некоторое время. Хотя, сказать честно, уход этого человека потряс её меньше, чем всё то, что она сегодня услышала. Оказалось, она всегда недооценивала Александра, и это его безграничное терпение принимала за некую недалёкость ума. Судила по его рабочей специальности, крестьянскому происхождению, ещё бог знает по каким критериям. Она привыкла его презирать и в данную минуту была даже рада, что он оставил её наедине с самой собой. Впрочем, и то было правдой, Ольга не до конца понимала, кто сидит напротив неё в этом старом, покрытом пылью, зеркале. Когда она вчера говорила Альбине о морщинах, то помнила себя девятнадцатилетней — с огромными голубыми глазами, с тонкой талией и высокой грудью. Теперь на неё смотрело какое-то жалкое существо, которое своим затравленным взглядом молило о помощи. Но странное дело, ей самой было совсем не жаль эту другую, помятую, потрёпанную, нуждающуюся в чужом плече даже больше, чем тогда, когда её оставил первый муж, женщину. Конечно, она выставила его гулящим. Что ещё говорят брошенные жёны! А он сбежал от этой неустроенности, от её нежелания учитывать его интересы. Даже дочь была для неё обузой. Да-да, обузой! Сама Ольга, хоть и говорила, что любит её больше жизни, улавливая черты мужа в её характере, в лице, в жестах подавляла неприятные воспоминания о том памятном вечере, когда стала женщиной. Так бывает, один раз, и ты беременна. Прощайте мечты, амбиции, молодость! Пелёнки, бессонные ночи! Всё верно, она так и не простила себя за то, что откликнулась на зов плоти. Как только она увидела Альбину, там, в ресторане, что-то попадало с верхних полок, и она поняла, что тоже хотела бы так, чтоб ей все завидовали, а не жалели! Что здесь плохого? Ей не было стыдно за это своё желание и даже за то, чтоб эта Альбина вместе с её прекрасным голосом провалилась сквозь землю. Даже песню выискала такую, чтоб удивить! Ольга сама любила Долину, но эту песню ни разу не слышала! Она ничего не могла с собой поделать, снова и снова искала изъяны в этой женщине, хоть и тогда, в ресторане, и вчера, будучи уже не слишком трезвой, видела, какими глазами эти люди смотрят друг на друга. Каждый раз внутри у неё что-то вздрагивало и даже взрывалось, и она всё меньше и меньше понимала, чего именно хотела добиться этой своей глупой выходкой! Что называется, Остапа понесло! Не смогла остановиться вовремя. Она не знала, что это целая наука, если хотите, искусство! Щиколотки, запястья, холёные ручки – это всё, чем она могла похвастать. Даже Санёк не выдержал и сбежал, — подумала она и, резко поднявшись, направилась на кухню. Допинг переставал действовать. Мысли становились всё яснее. Всё мучительнее было вспоминать вчерашний день, который лишь пополнил чашу нетерпимости ко всей прожитой жизни.

На кухне царил порядок, и Ольга без труда отыскала за холодильником три пустые бутылки из-под водки. Сам холодильник тоже был пуст. Вареники с картошкой, едва ли не то единственное, что она умела готовить, были съедены сразу. Но вряд ли потому, что были съедобны или вкусны. Дешёвая колбаса, купленная для закуски, не внушала доверия. Этим собственно и был продиктован выбор гостей. Даже Альбина съела парочку, правда, потом сдобрила это сомнительное удовольствие квашеной капусткой.

Пачка с сигаретами и зажигалка всегда лежали на подоконнике, и Ольга закурила и только после этого открыла форточку. Стоя у окна, она видела автобусную остановку и палатку, где в любое время дня и ночи можно было купить алкоголь, но, видимо, была так развращена, что искала какой-нибудь способ, чтоб не ходить самой. Если что-то держало её на этом свете, то именно пороки, а совсем не дочь, и уж тем более, не Достоевский и Бунин, как она всем рассказывала, желая казаться возвышенной и одухотворённой. Конечно, кто ещё так расскажет о страдании как первый! Никто не умеет так говорить о любви как второй! Враньё! Что касается страданий, любая русская баба расскажет свою собственную историю! А любовь – красивая сказка, которую люди просто придумали, чтоб не так противно было жить. Вот-вот, противно! Умереть было не страшно, страшно было одеться и выйти на улицу, а потом пить тут в одиночку и оправдываться перед дочерью. Она давно могла бы бросить, если б знала, чем заполнить эту страшную пустоту внутри себя, образовавшуюся с уходом первого мужа. Хотя, нет, правильнее сказать, с его появлением в её жизни. А Александр, он, кажется, потому и ушёл, что понял это и не хотел оплачивать эти баснословные проценты по чужим счетам, которые от этого не становились меньше.

Ольга только успела подумать об этом, как увидела мужа, который ловко спрыгнул с подножки автобуса и бегом направился к дому. Что это могло значить, она не понимала, отпрянула от окна и попыталась навести порядок в своей голове. Сделать это было не так просто, одно не подвергалось сомнению, она определённо была рада, что он вернулся, но вряд ли настолько, чтоб показать ему это. Потому затушила окурок и, включив телевизор, села в кресло. Лицо её, когда Александр влетел в комнату, не выразило никаких чувств, кроме равнодушного удивления.

— Ты? Что-то забыл?

Александр, казалось, впервые видел её, с такой жадностью изучал её лицо, но так ничего не ответил, подскочил и рухнул перед ней на колени.

— Олюшик, прости, прости меня, наговорил тебе и бросил. Я так испугался, что ты сделаешь с собой что-нибудь!

— Я? Из-за тебя? – спросила она и рассмеялась тем ядовитым смехом ведьмы, который он больше всего ненавидел в ней. — Ты, верно, не в себе! Тоже мне потеря! Да у тебя башку снесло! Я благодарила бога за то, что никогда не увижу тебя! Пшёл вон, дурак! Сходил бы лучше в ларёк. У нас даже выпить нечего. И сигарет купи!

Александр не стал спорить, быстро поднялся и выскочил за дверь. Ольга проводила его взглядом и, наконец, позволила себе рассмеяться. Смех её был так страшен, что почти сразу превратился в истерику, так ясно она понимала, что её жизнь и дальше будет катиться в пропасть вместе с этим человеком, которого теперь, после этой слабости она презирала ещё сильнее. Она даже не допускала мысли, что он действительно любит её и действительно испугался. Она судила по себе и той мелочной меркой, которой вчера судила своих гостей, а несколькими минутами ранее – Достоевского и Бунина. В этом мире не было ничего, что было бы важнее её самой, выше её чувств и её низменных желаний. Это была её преисподняя, её ад, собственный и даже собственноручно созданный ею. Но в этой пьесе у неё была главная роль, а ради этого она согласна была ничего не менять в своей пустой, ненужной жизни.

Истерика выжала у неё все силы. Помочь восстановить их могла только доза спиртного или хотя бы сигарета. Ольга всегда покупала дорогие, тоненькие, с запахом ментола. Они так изящно смотрелись в её пальцах. Это прибавляло ей уверенности. Пуская дым, она всегда прищуривалась и всегда замечала, что сквозь эту узкую щёлку этот гадкий мир выглядел на порядок лучше. Она снова подошла к окну и только собиралась прикурить сигарету, как услышала визг тормозов и страшный грохот, зажмурилась, когда открыла глаза, увидела автомобиль, упёршийся в фонарный столб на остановке. Из-под его покорёженного капота валил пар, а рядом собиралась толпа.

Судя по времени, Александр уже давно должен был вернуться, и это возбудило в ней страшные подозрения, заставив обыскать взглядом не только толпу, но и всю прилегающую к остановке территорию. Ольга узнала несколько человек, но Александра не обнаружила. Её мозг был ещё слишком ленив, но даже он включился в работу и вынуждал не торопиться с выводами. И всё же, несмотря на это, перед её глазами уже разыгрывались трагедии, одна страшнее другой. Вот он в гробу посреди комнаты, а вот парализованный, как любили говорить врачи, «овощ». Боже мой, да ей самой ещё нужна нянька, куда ей муж инвалид! Лучше уж вдовствовать, имея прекрасный повод для полного погружения в свои пороки. Бог, что называется, услышал её молитвы и воздал по заслугам. Вот только вопрос: наказал или всё-таки исполнил её желание? Если так, то это был первый случай, когда то сбылось так быстро. Даже слово «муж» пока ещё не прижилось в её сознании, не говоря об этом, другом, от которого кровь стыла в жилах. Внутри всё дрожало, Ольга опустилась на табурет и закрыла лицо руками. Неужели это случилось с ней? Неужели? С Александром у неё был шанс, чтобы хотя бы попробовать начать новую жизнь. Сама она всё время откладывала этот момент, ждала особого случая: то понедельника, то весны, то хорошей погоды. Так и разорила себя, а потом каждый день выжигала дотла своими сожалениями. Тоска по несбывшейся мечте разъедала её, как ржавчина уничтожает корабль, поставленный на якорь в каком-нибудь, утратившем значимость, порту. Чтобы поднять паруса, не было ни сил, ни цели, но ровно до этого момента, когда она ощутила себя никому не нужной, брошенной на произвол судьбы. Такое уже бывало в её жизни, первый раз, когда она поступила в институт и уехала в далёкий и грязный Новокузнецк. Пусть её мать всегда отдавала предпочтение Юльке, сестре близняшке, Ольга чувствовала себя ребёнком, которого отняли от материнской груди. Во второй раз — когда первый муж ушёл к другой женщине. Одна с маленькой дочкой в незнакомом городе она всерьёз задумывалась над тем, чтоб расстаться с жизнью, и здесь нашёлся добрый человек, подсадил на выпивку. Когда она говорила, что пьют все, это была защитная реакция, типичный самообман приговорённого к смерти, и тот же самообман повелевал ей думать, что доброта Александра – слабость. Зачем только она внушала себе такую чушь! Зачем шла на поводу у своих низменных желаний? Неужели и правда не умела любить, как однажды, в порыве обиды, сказала мать. Ольга тогда почти прекратила с ней общаться, звонила три раза в год – на Новый год, в женский день и в день рождения. И это вместо того, чтоб остановиться и задуматься. Конечно, легче всего обвинить кого-то. С этим у неё не было проблем. И в этом смысле, она сама была для себя одной большой проблемой. Неразрешимой, судя по тому, к чему пришла в свои неполные тридцать пять от роду.

Звонок в дверь прозвучал, как выстрел. В первый момент Ольга подумала, что ей померещилось. Случались с ней такие казусы, особенно после обильных застолий. Потому даже не шелохнулась. Через минуту всё повторилось, и теперь уже с той настойчивостью, когда из этого «старичка» ещё советского производства пытались вытрясти душу. Тот сразу захлебнулся и издал какой-то жалобный стон, но Ольга лишь отняла руки от лица и осмотрелась. Мир её страхов был так реален, что она даже не допускала мысли, что это мог быть Александр. Против этой версии говорило и то, что у него был ключ. Значит, звонил не он, а этот её сосед с первого этажа, которого она видела в толпе. Это был старый район города, и люди здесь жили злые и старые. И этот, Ольга уже не сомневалась в этом, явился только затем, чтоб сообщить страшную весть и, насладившись её горем, разнести по округе пикантные подробности. Когда звонок изнасиловали в третий раз, она вскочила и направилась к двери, но только открыла её, едва не потеряла сознание. Перед ней стоял Александр, живой и невредимый. Времени, чтобы обдумать свою роль, не было, и Ольга просто вскрикнула и бросилась ему на шею.

— Саша? Сашенька! Милый мой, дорогой, это ты? – она ощупала его руками, потом взглядом и, наконец, разрешила себе слёзы. – Я подумала… Там, на дороге…

Александр разъехался в счастливой улыбке, потом прижал её к себе и занёс в квартиру.

— Я уже шёл домой, когда какой-то пьяный решил перебежать улицу в неположенном месте. Это было страшно, машина сбила его, потом врезалась в столб. Он перелетел через кузов. Сразу собралась толпа. Я не стал подходить. Не любитель я таких зрелищ, стоял под навесом.

— Я подумала, это ты! – снова призналась она и неожиданно почувствовала облегчение. — Не знаю, что-то оборвалось внутри. Прости меня, за всё меня прости! Я исправлюсь. Я постараюсь. – Ольга торопливо вытерла слёзы и, взяв пакет из его рук, как-то решительно, что было совсем не в её характере, прошла на кухню. Александр задержался, чтобы раздеться и снять обувь, когда вошёл, содержимое бутылки благополучно выливалось в раковину.

— Думаю, давно пришло время сделать это. И врать перестать, прежде всего, себе. А то не живу, а существую. И тебе не позволяю жить. Сама себя приговорила и казню каждый день. Я так погрязла в этом, что теперь у меня такое чувство, что я рождаюсь заново. Будто впервые вижу солнце, этот запущенный дом, тебя. Ты так терпелив, так добр ко мне. Никто и никогда не любил меня как ты. Никто и никогда.

Она умолкла, но, казалось, признавалась в любви своим взглядом.

— Значит, ты всё-таки любишь меня? – спросил он и испугался звука собственного голоса. Ещё полчаса назад Ольга посмеялась бы над этим вопросом, но сейчас ответила, не задумываясь.

— Не знаю, но точно знаю, что ты мне нужен, нет, необходим!

— Оля! – выдохнул Александр и обнял её крепче. В голове всё смешалось – боль, страх, радость, и он сказал первое, что пришло на ум. — Я, наверное, и, правда, тебя не достоин, но…

— Никаких но, — перебила его Ольга и, прижавшись к его груди, успокоила дыхание и понизила голос до шёпота. – Это я не достойна. Ты во всём лучше меня, добрее. И совсем не глуп, как мне нравилось думать. Спроси, почему нравилось, не отвечу. Наверное, такой вид помешательства, когда на лице маска, а душа заключена в броню. Всё дело в этой проклятой мечте, скроенной наспех, из заблуждений и ошибок, по незнанию жизни и самой себя. А просто надо понять, что не бывает идеальных людей, идеальных жизней, что счастье – это такие крошечные моменты, как крупицы золота в золотоносном песке. Просеешь его тонны, а выйдет горстка этих самых драгоценных крупиц. А значит и само счастье таково, что нужно приложить усилие. Если хочешь, это искусство, как быть собой, пожалуй.

Она сказала это и с укором в свой адрес вспомнила Альбину, которая поразила её своей естественностью. Сама Ольга всё время скрывала что-то, что грустно, даже от себя самой. И да, привыкла носить эту маску и так редко снимала, что успела забыть, какая она настоящая. Стоит ли удивляться, что разрушать собственную жизнь стало для неё привычкой. Убить себя одним махом страшно, а вот убивать каждый день, по крохам – привычное дело для каждого. В той или иной мере этим грешат все. У каждого просто свой способ. Так она привыкла думать. Споткнулась, когда встретила Гараниных. Так бывает, видишь человека впервые, и вся твоя теория летит к чертям собачьим! Однако желание остаться на уровне своих заблуждений, оправдать себя так велико, что ты буквально одержим идеей разрушить эту правильную картину, только бы ничего не делать, наверное, даже не менять, так устоялась твоя жизнь, так утряслась, так поглотила тебя самого. Кто бы знал, как страшно ей было признаться в этом, и не кому-то, самой себе! Ведь только с этого момента и можно вести отсчёт новой жизни, о которой она с таким воодушевлением говорила Александру.

Сам Александр понимал это как никто другой и не просто устал, вымотался от этой пустой жизни, в которой если чего и было в достатке, то вечеров, подобных вчерашнему с обязательным опохмелом на следующий день, нередко переходящим в оргию. Потому даже зажмурился, так боялся услышать, что пора отпраздновать это событие. Кто б сомневался, Рождество было всего лишь поводом, чтобы собрать гостей и заманить в ловушку богатую дичь. Ах, как падки женщины на всё, что хорошо скроено! Не всякая станет выращивать своего мужчину из щенка, хлопотно это и не всегда окупается. Гаранин был сытый, ухоженный, хорошо пахнущий, мужчина в рассвете лет. Впрочем, что уж тут усердствовать в сравнениях, мужчины знают себе цену и не склонны тратить время на замухрышек, разве, полностью утратили контроль над своими пороками. Но и здесь бесполезно давить на жалость, возьмут ровно столько, сколько им предложено и уйдут, даже не оглянувшись. В этом смысле Александр был исключением из общего правила. Он не просто пожалел Ольгу, принял в своё сердце со всеми её недостатками и даже не слишком стремился переделать. И сейчас, чувствуя гулкие удары её сердца у себя внутри, даже не думал строить иллюзий, мысленно благодарил этого незнакомого мужчину, сбитого машиной, за этот миг счастья. Ольга тоже не двигалась и молчала, наверняка и сама понимала всю невозможность того, к чему призывала, и старалась продлить очарование этого момента, вполне заслуживающего того, чтоб стать той самой крупицей, положенной в основу их новой жизни. Как знать, возможно, у них ещё был шанс, пусть даже один из тысячи. Чудо – обычное дело для тех, кто не боится потратить на это силы. Даже небеса пасуют перед упорством. К тому же, всё просто, как дважды два: «все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему…»