Клуб любителей книги Глава 6

ПРОШЛО ТРИ МЕСЯЦА…

Клара Федоровна не показывалась в моей библиотеке три месяца, но я знала, что с ней происходит. Не было, наверное, в тот момент ни одного читателя, который в тот или иной момент не говорил:

— А вы слышали про Клару Федоровну-то…

Молчала только Роза Сергеевна, хотя, наверное, той было, что сказать!

По работе мы сталкивались в отделе культуры с госпожой Петровой, но она все время делала вид, что страшно занята и обливала меня холодным равнодушием. Она упорно не хотела забыть о моем отказе приютить своего протеже.  

А между тем, волна слухов, однажды поднявшихся вокруг семьи Петровых, не желала успокаиваться.  Шли месяцы, а слухи все нарастали и нарастали, становясь всё более и более безобразными, пока не произошел открытый инцидент.

В конце августа  в нашем  Емске празднуется День города.

Достается всем по полной программе. Школы, сбиваясь с ног, репетируют театральные шествия, частные предприниматели спонсируют  разную закуску — от пирожков до шашлыков, а две наших фабрики выставляют на лотки свою продукцию.  

Но, конечно же, самая большая головная боль у районного отдела культуры. Всё нужно организовать, за всем проследить,  и не ударить в грязь лицом, демонстрируя свои достижения на отчетном концерте. Здесь и поют, и пляшут, и декламируют стихи таланты местного разлива.

Сцена позади «Зеленого шума» была щедро изукрашена надувными шариками, цветами и жизнерадостными плакатами. Народу на лавочках собралось множество.

На первых скамьях сидела местная элита с женами. Играл духовой оркестр, а на сцене суетились проверяющие аппаратуру ребята из нашего ДК. Зрители в ожидании зрелища радостно шумели.

Я сидела где-то в середине пышущей жаром и потягивающей безалкогольные напитки и пиво толпы. Вокруг шелестели бумажками конфет, хрустели чипсами и щелкали семечки мои соседи по подъезду, заранее занявшие нам с Алкой места. Я им была очень благодарна, потому что уже с утра сбилась с ног, проводя в своей библиотеке мероприятия под следующими многообещающими названиями: «Мир сказок», «Мой город в книгах и стихах», «Ветераны родному городу».

Особенно тяжело пришлось с последним. Мозги мне и людям выносил один из почетных пенсионеров города Емска. Есть у нас свой местный талант, рьяно оседлавший Пегаса и без устали штурмующий на нем на вершины Парнаса. Читать его невозможно — такой нуднятины не видывал свет, но вся она касалась граждан Емска, воевавших на фронтах Великой отечественной войны. И понятно, что положение обязывало приглашать его на все мероприятия.

Талант издал книги за свой счет, но их никто и не подумал покупать. Тогда, не мудрствуя лукаво, они с сыном привезли пачки книг в  мою библиотеку и свалили их посреди читального зала.

— Что это? — возмутилась я.

— Вы обязаны распродать эти книги,— нагло заявил мне отпрыск гения,— цена проставлена на обложке. Мой отец писал их для Емска, и его жители должны их раскупить! За деньгами я буду приезжать по понедельникам!

— Понедельник — мой выходной день!

— Ничего, придете, чтобы рассчитаться!

Я позвонила Фриде Марковне.

— Да,— не отказалась та,— я разрешила! А где ему торговать своими книгами, не на улице же?

— Но почему это должна делать я? И как я могу держать в запаснике столько неучтенных книг?

Фрида задумалась.

— Ладно,— тяжело вздохнула она,— помогите посильно старику! А если ничего не выйдет, мы эти книги увезем!

Книги, в конце концов, увезли — на макулатуру, и три года спустя! Скажу честно, устав пинать страшно мешающие пачки в подсобке, я с жаром предлагала их всем, но за все время у меня купил только одну книгу товарищ Широкопляс, и то из принципа!

В ближайший же понедельник у меня в квартире раздался телефонный звонок:

— Почему вы заставляете меня ждать перед закрытой дверью,— сразу же заорал сынок писателя,— я дорожу своим временем!

— Если вы действительно дорожите своим временем, то прежде чем ехать в библиотеку, уточнили бы: удалось ли мне продать, хоть одну книгу вашего уважаемого родителя? — резко отреагировала я, отжимая половую тряпку.— Денег нет!

— Этого не может быть!

— Увы! Когда мне надо будет отдать деньги, я вас найду!

Извините за отступление, но у каждого своя головная боль.

Итак,  вернемся в тот жаркий день конца августа.

Все шло как обычно, и ничто не предвещало последовавшего безобразного скандала.

До начала концерта оставалось несколько минут, когда в парке появились запаздывающие Петровы — сам Николай Викторович, недавно поступившая в мединститут Инна, веселая и нарядная Катенька, которая участвовала в программе выступлений с какой-то песенкой,  подполз следом за всей семьей к первым рядам и Дима.

Парень мало изменился за эти месяцы, разве только постригся по последней моде да был одет в модные тогда турецкие штаны-«бананы» и «фирменную» рубашку. 

Воцарилась мгновенная тишина, взорвавшаяся возмущенным гулом обсуждающих это скандальное появление голосов обитателей задних скамеек.

— Ты глянька-ка, Людка,—  обратилась ко мне, потрясающая орденами возмущенная баба Нюра,— этот … приперся! Ну, совсем люди совесть потеряли, раз «голубые» так обнаглели! За что боролись, зачем революцию делали? Товарищ Сталин бы такого не допустил!

— Чего? — оторопела  я.— С чего вы взяли, что Дима, так сказать… нетрадиционной ориентации?

— Так эта гугнявая шалава мальчонку-то для своего мужа приглядела!  Зубник-то наш не тем местом  интересуется! Весь город только об этом и говорит, на базаре шагу нельзя сделать, чтобы об этой потехе все уши не прожужжали.

У меня покрылись краской стыда щеки, и я испуганно покосилась на увлечено болтающую с подружками Аллочку — не услышали бы такого невинные детские уши!

— Анна Никаноровна, не надо слушать всякие небылицы! — прошипела я на старуху.— Чего только люди не наболтают!

— Глас народа — глас правды! – высокопарно заявила баба Нюра, и оживленно дернула меня за рукав.— Да ты прислушайся сама-то, что все вокруг говорят!

Я прислушалась, и все обрывки фраз, доносящиеся до моего слуха, в той или иной интерпретации вторили бабе Нюре.  Какой кошмар! Так вот к чему привела устроенная Петровыми  вакханалия беззакония.

И когда  затянутая в шелковое вечернее платье пухленькая Клара Федоровна показалась  на сцене, никто и не подумал успокаиваться. Она что-то там пыталась говорить, но шум не смолкал, наоборот, возмущенно нарастая. Отдельные выкрики совсем уж распоясавшейся публики тоже не ласкали слух.

Положение спас, вышедший на сцену  хор ветеранов.  Старики рявкнули во все горло «Если бы парни всей земли…», и наконец-то воцарилось молчание. Но стоило вновь показаться ведущей, как раздался недовольный гул, и так несколько раз.

К чести Петровых, они вели себя единственно возможным в такой дикой ситуации образом. То есть, как ни шумели зрители, Клара Федоровна до конца отвела концерт. И Николай Викторович сидел, как ни в чем не бывало, как будто всё это не касалось ни его, ни его жены. Держалась и Инночка, а вот Катюша, бедняжка, чуть не плакала, но в нужное время вышла на сцену и славно спела с двумя другими девочками «Прекрасное далеко».

Помню, какое мерзкое настроение было у меня в тот день. Я понимала, что последствия этого концерта неминуемо ударят по семье Петровых: каким бы прочным ни было их положение среди местного истеблишмента, вышестоящие органы не могли не отреагировать на скандал.

Так и получилось: уже в понедельник  я узнала, что хор ветеранов написал коллективную жалобу на  Клару Федоровну, обвиняя её в систематических срывах репетиций. Хотя, насколько я знаю, она только два раза пропустила репетиции, потому что устраивала Инну в общежитии мединститута.

Следом за хором Петрову попросили и из методистов, завуалировав изгнание кадровыми перестановками. Теперь она отвечала за сохранность экспонатов в запасниках местного музея.

Это было безусловное понижение: и в должности, и в зарплате, но зато в запасниках музея  Клара Федоровна была недосягаема для открытых выпадов  местных сплетников.

Помню как уже месяц спустя после скандала, она наконец-то появилась в библиотеке   вместе с Димой. Тот  шёл за ней как паж вслед за королевой, таща набитую книгами авоську.

Меня он холодно смерил презрительным взглядом и замер у входа.

— Иди, прогуляйся по парку,— рассеянно повелела парню Клара Федоровна,— мне нужно поговорить с Людочкой!

Она пришла в удачное время, когда я уже закрыла библиотеку и сидела, дожидаясь пока тетя Клава домоет полы.

Увидев, кто пришел, уборщица хмуро фыркнула и ушла, а мы остались вдвоем.

— Ты тоже веришь всей этой грязи? — грустно спросила Петрова, нервно расстегивая плащ.

— Нет,— вполне искренне и твердо ответила я,— не верю! Но и не могу понять, почему вы так носитесь с этим парнем?

Клара Федоровна видимо настолько была вымотана всеобщим остракизмом, что впервые на моей памяти, открыто разозлилась.

— Но, Люда, ты же сама видела, в какой нищете и убожестве находился Димочка! Разве я могла его оставить  возле сумасшедшей нищенки?

Я неловко поежилась: сказать прямо, что думаю по этому поводу не могла, кривить душой не хотелось.

— Может,  вы слишком увлеклись в своем стремлении помочь?

И вдруг, к моему удивлению, она согласно и измученно кивнула головой.

— Да! Так, скорее всего, и было. Дима — такой одинокий и несчастный интеллигентный мальчик! Мне хотелось его порадовать,  и мы с Виктором стали часто приглашать юношу к себе. Сама понимаешь, у нас и с продуктами легче, да и дом не сравнить с халупой Розы. Инка как всегда дичилась, а с Катюшей они сдружились. Димочка такой контактный, такой услужливый!

Вспоминая всегда брюзгливо недовольное выражение лица «Димочки» я усомнилась в точности такой характеристики. Но следующим словам сразу поверила.

— Когда пошли разговоры, я поняла, что живу среди исключительно черствых и неблагодарных людей, и прямо сказала Диме, что лучше бы ему временно не посещать нашего дома. Хотя бы до тех пор, пока все не утихнет!

Разумное, а главное, единственно верное решение, но почему при этих словах у Клары Федоровны стало такое измученное и несчастное лицо?

— Но ты понимаешь, Людочка,— на глазах женщины показались слезы,— когда мальчик об этом услышал, он  расстроился. Дима сказал, что впервые у него появилась настоящая семья и если мы его сейчас бросим, то он покончит с собой!

У меня изумленно округлились глаза, хотя… Клару  Федоровну я понимала: а вдруг действительно малахольный паренек возьмет, да и залезет в петлю, как тогда ей жить с таким грехом на душе?

— Кто-то сказал: «Мы в ответе за тех, кого приручили!»

— Сент-Экзюпери,— механически напомнила я, и тут же растерянно спросила: — И что же вы теперь намериваетесь делать? Как все это сносить?

Клара Федоровна жалко улыбнулась.

— Знаешь, мне  пятьдесят! В моей жизни много всего было, и я уверена, что скоро весь город привыкнет к Димочке и разговоры утихнут сами собой.  Главное, не дрогнуть и высоко держать голову!

— А как относится ко всему этому Николай Викторович?

— Он всё понимает, хотя ему тяжело видеть, каким нападкам я подвергаюсь, но мы уверены, что наша семья из этого испытания выйдет ещё более сплоченной!

Хорошо, коли дело обстоит именно так!

— И всё же, Людочка,— вдруг остро блеснули глаза собеседницы,— большая часть в этой неприятной ситуации  и твоей вины!

— Что? — опешила я.— Каким же это боком попала моя скромная персона в эту историю?

— Если бы ты сразу забрала Димочку себе…

— То сидела бы сейчас без работы, всеми оплеванная, и без надежды хоть как-то прокормить свою семью!

Но Клара Федоровна закусила удила.

— Мы бы тебе помогли. Да и кому есть дело до библиотекарши?

Благодарю покорно! Если ей не было до меня никакого дела, то вряд ли стал бы молчать мой экс-супруг, уж не говоря о бабе Нюре и прочих. Да, только в тот момент я поняла, насколько эгоистичной была эта женщина, и подивилась, как не замечала этого раньше.

Но Петровы столько раз меня выручали и деньгами, и продуктами, и поддержкой, что это противоречие с трудом укладывалось в голове.

Человек слишком многогранен, и  редко подходит под какое-нибудь определенное клише  – добряк, злой или жадный. Всё запутано, всё условно, и никогда не знаешь, как он поведет себя в той или иной ситуации. Но есть люди, которые  виртуозно манипулируют людьми, и хорошо разбираясь в их слабостях, симпатиях и антипатиях, легко добиваются своих целей.

 К последним,  наверное, относился и Димочка.