Сад земных наслаждений Глава 16

ЛОНДОН.

Напрасно отец умолял Майкла не покидать Америки.

— Какой от тебя толк сейчас в Англии, — взволнованно толковал он, — то, что осталось от Хелен и детей уже похоронили. Атлантика опасна: в океане снуют немецкие подводные лодки, которые втихаря топят всё, что идет не под союзническими флагами. Воздушные перелеты не менее рискованны. Англию страшно бомбят, и ты сам можешь угодить под бомбы.

Вставил свое слово и порядком смущенный Фред.

— В Англии военное положение. Ты можешь тупо застрять в лагере для интернированных из-за какой-нибудь глупой чиновничьей ошибки, и пока суд да дело пройдет уйма времени. Я виноват перед тобой… мы все виноваты, но…

Они не понимали его. В заботе о  безопасности  Майкла родственники вряд ли осознавали, что он не сможет жить как раньше, когда погибли его дети и жена.

Наверное, от боли у Майкла частично помутился разум, потому что он сделался нечувствительным к опасности смерти. Да, что там, неосознанно он даже мечтал погибнуть — от немецкой торпеды или бомбы, все равно. Лишь бы избавиться от невыносимых угрызений совести, которые мучили его изощреннее пыток. Теперь, когда их с Хелен разлучила смерть, до Майкла с запозданием дошло, почему они не смогли стать счастливыми — жена никогда не была уверена в искренности его чувств, все время и вполне объяснимо ожидая предательства. Именно нежелание понять эту женщину и разделить её интересы, его холодность и циничность привели их брак сначала к краху, а потом и вовсе к гибели семьи.

О погибших детях Майкл боялся даже думать, отчетливо осознавая, что может просто сойти с ума от чувства вины. Как он выжил тогда? Как не допился до белой горячки и не прыгнул в мрачные воды Атлантики в одну из тех страшных ночей, когда плыл в Англию?

Фрейзера удержало от самоубийства только одно — детское, хотя и мало смешное в своей трагичности желание доказать то ли самому себе, то ли мертвой Хелен, что он не боится бомб, погубивших жену, что он приедет к ней, даже если её уже нет.

Он приехал в пострадавший от бомбардировок Лондон 4 сентября.

Английская столица встретила его затемнением, носящейся в воздухе гарью, пылающими развалинами домов, воем сирен, предупреждающих о налетах, и общим стойким ощущением беды и несчастья. К его удивлению, англичане не выглядели подавленными или растерянными, разве более сдержанными и озабоченными, да чаще, чем обычно поглядывающими на небо.

В американском посольстве Майклу выдали необходимые документы для перемещения по внутренним графствам, снабдили продовольственными карточками, но предупредили, что в стране властвует режим чрезвычайного положения и люди очень подозрительно относятся к приезжим иностранцам. И именно отсюда, из кабинета консула Фрейзер позвонил в Бленчинг.

Он не знал, как посмотреть в глаза женщине, потерявшей по его вине дочь и внуков, но если последних спасти не удалось, может, удастся увезти из страны тестя и тещу? В согласии Вормсли покинуть Англию Майкл сильно сомневался, но для очистки совести должен был сделать это предложение. На телефонный звонок ответил тесть, сухо согласившийся его принять.

Но прежде чем покинуть Лондон, Майклу пришлось пережить бомбежку. Он уже лежал в постели, уныло думая о предстоящей встрече, когда раздался пронзительный вой сирен, и к нему в номер застучал консьерж, громко призывая спуститься в бомбоубежище.

Состояние духа у Фрейзера было настолько угнетенное, что предательская мысль остаться в постели и довериться тому, что суждено, настойчиво засела у него в голове.

Безразлично прислушивался он к торопливым шагам и взволнованным голосам бегущих вниз по лестнице людей — ему почему-то претил этот поспешный бег от смерти. Но когда он услышал пронзительный шум моторов бомбардировщиков, его охватила жуть, а когда первый взрыв потряс все здание гостиницы, и посыпалась штукатурка, Майкл подскочил с постели, торопливо оделся и спустился в подвал, где было устроено бомбоубежище.

Нет, не все ещё дела были им сделаны на этой земле, чтобы так бездарно умереть.

И несколько часов подряд, пока продолжался налет, он просидел в подвале, в обществе перепуганных людей, с надеждой и страхом взирающих вверх, на массивные своды бетонного перекрытия – попадут или не попадут, выдержит или не выдержит!

— Бомбят, в основном, порт и Ист-энд, — промямлил кто-то, может, желая утешить окружающих, но желаемого эффекта эти слова не достигли.

Хелен жила в Вест-энде, а что толку? Бомбы настигли её и там.

Бензин распределялся по карточкам и только на неотложные нужды, поэтому впервые в жизни Майкл был вынужден добираться до пункта назначения на поезде в компании дородной и дурно пахнущей вдовы лет пятидесяти, двух её мопсов и вертлявого прыщавого подростка лет двенадцати, постоянно исподтишка дразнившего несчастных псов. Те возмущенно лаяли, женщина сначала одаривала озорника ледяными взглядами, но вскоре её терпение иссякло, и на голову несносного мальчишки обрушился внушительных размеров зонт.

— Безобразник,- завопила вдова,- оставь в покое беззащитных животных! С тех пор, как отменили занятия в школах вы стали сущим проклятием для порядочных людей.  Если бы у нас было настоящее правительство, оно бы вас всех загнало в работные дома!

Работные дома у Майкла четко ассоциировались с Диккенсом и девятнадцатым веком, но разве родился смельчак способный возразить разгневанной даме под полтинник, да ещё таких внушительных размеров? Тем более что её инквизиторский взгляд уже уперся в его шляпу «а-ля Гарри Купер».

— Вы иностранец? — враждебно спросила дама.

— Американец, мэм, — Фрейзер любезно растянул губы в улыбке.

— Янки? Оно и видно! Настоящий джентльмен давно бы поставил этого юного нахала на место и не дал издеваться над добропорядочной вдовой. Куда вы следуете?

Да, война значительно изменила нравы в английской глубинке, если почтенные вдовы позволяют себе разговаривать с незнакомыми мужчинами!

— В Бленчинг, мэм.

Неожиданно в разговор вмешался крутящийся все это время как юла юнец. Растянув губы в дурашливой усмешке, обнаживший щербину между зубами, он жизнерадостно фыркнул.

— Я тоже еду в Бленчинг. Меня там будут встречать. А вас?

Майкл неопределенно пожал плечами. Он предупредил Вормсли о приезде, но вряд ли они сочтут нужным выслать ему навстречу машину.

Мальчишка, между тем, болтал как заведенный.

— Тетя Агата выпроводила меня из дома. Говорит, что в Лондоне небезопасно, но, по-моему, я ей просто надоел.

— Не мудрено,- мрачно буркнула дама,- мигрень появляется уже через пять минут общения с тобой. И совершенно безответственно со стороны твоей тети обременять посторонних людей такой докукой.

Но несносный ребенок и бровью не повел на её ворчание. Он ухитрился тайком дернуть одного из псов за ухо, невинно глядя при этом прямо в глаза Фрейзера. Псы залаяли, разъяренная дама издала гневный рык, и объяснения мальчишки потянул в общем шуме.

— Друг… приглашение… бабушка…

Это единственное, что из общей какофонии звуков уловил Майкл. Да, впрочем, ему было не особо интересно. Он ещё не обрел способность смотреть на мальчишек этого возраста без тошнотворной боли. Конечно, этот подросток  не мог сравниться с  Эдвином — веснушчатый, рыжий, с тонкими ножками в гетрах, нелепо торчащими из-под слишком коротких шорт. И все же в его голове мелькнула мучительная мысль о несправедливости происходящего. Вот сидит рядом несносный мальчишка — живой и здоровый, а его сын превратился в выжженную воронку среди обломков (Майкл побывал на месте катастрофы).  Почему? Почему Всевышний решил именно так?

Весь во власти мрачных дум он больше не реагировал на перепалку спутников, сосредоточив невидящий взгляд на пробегающем за окном пейзаже. Он настолько углубился в себя, что опомнился только, когда мальчишка задергал его за рукав плаща.

— Эй, мистер, уже наша станция. Проспите!

Майкл встрепенулся. Может, он действительно задремал? За окном останавливающегося поезда замедляли ход деревья и дома, а вот появился и перрон со встречающими людьми. Фрейзер только лишь небрежно скользнул глазами по смазанным движением и мутным стеклом лицам, зато мальчишка завопил как пароходная сирена:

— А вот и Эд со своим дедом.

— На рукаве джентльмена траурная повязка, — заметила дама, моментально загородившая крупом все пространство окна.

Майкл доставал с полки саквояж, в пол уха слушая их диалог. Мальчишка же, со свойственным его возрасту жестокосердием к чужому горю, радостно пояснил спутнице:

— У Эда во время бомбежки погибли мать и сестрички. Вот они и носят траур. Тетя Агата тоже в трауре. Мне на похоронах повязали на рукав черный креп, но он все время сползал и рвался…

На этом парне порвался бы, наверное, даже брезент.

Пассажиры поспешили к выходу. Мальчишка выскользнул первым и устремился к дожидающимся на перроне родственникам. Ступив на платформу, Майкл поставил свой саквояж и неторопливо осмотрелся, соображая, как ему добраться до Бленчинга. Невольно его рассеянный взгляд остановился на старике и мальчишке, встречающих юного попутчика, и он недоуменно замер, заметив, что те так же уставились на него.

Американцу понадобилось несколько мгновений, чтобы узнать в пожилом джентльмене своего тестя, и тогда его ошеломленный взгляд опустился на ребенка рядом. «Кто бы это мог быть? — заторможено подумал он. — Эд… сестрички и мать погибли…»

Догадка обожгла его, как кипяток. Это было настолько невероятно, что Майкл не поверил сам себе, жадно рассматривая мальчишку. Черные волосы, выбивавшиеся из-под хулиганской кепки, тонкий нос…

— Эдвард?!

Потрясение было настолько велико, что Фрейзер так и остался стоять, тупо глядя на чудом ожившего сына. Мимо шли люди, пронзительно прогудев, тронулся поезд, и, в конце концов, на перроне остались только они.

Неизвестно, на сколько ещё бы затянулось это потрясенное созерцание, но в планы недавнего попутчика Фрейзера оно не входило. Мальчишке несвойственно было стоять на месте дольше трех секунд, поэтому он сначала интенсивно затряс мистера Вормсли за рукав, что-то противно заныв, а потом принялся изо всех сил толкать Эдварда, который, не мешкая, ответил кулаком в плечо.

И вот только благодаря этой потасовке Майкл окончательно поверил, что перед ним живой сын, а не подсунутый отчаянием фантом.

Машинально подхватив саквояж, он подошел к тестю и сыну.

— Здравствуйте, сэр.

И присев на корточки, оказался на уровне глаз Эдварда.

— Здравствуй, Эд.

Ему хотелось сжать его в объятиях, расцеловать, вдохнуть запах волос, ощутить живое тепло ребенка, но мальчишка смотрел на него настолько холодно и отстраненно, что Майкл не отважился дать волю отцовским чувствам.

Несколько минут спустя они пешком направились в Бленчинг.

— С началом войны бензина не достать, и мы теперь повсюду передвигаемся либо пешком, либо на велосипеда.! Джулия работает на оборонном заводе, а я из-за своего радикулита оказался на домашнем хозяйстве, — безо всякого выражения неспешно рассказывал сэр Самюэль,- научился отоваривать карточки. Мы с Эдом сами пилим дрова, ставим силки на зайцев и рыбачим. Жизнь продолжается…

Странно, но Майклу показалось, что старый джентльмен пытается его приободрить. Мистер Вормсли не выглядел раздавленным несправедливой судьбой, отнявшей у него единственную дочь. Сух, подтянут и спокоен. Ох, уж эта знаменитая английская сдержанность!

Пока мужчины неспешно вышагивали по дороге, мальчики их опередили, и о чем-то оживленно болтая, исчезли за поворотом.

Майкла, конечно, интересовало, каким образом выжил его сын, но задал он вопрос о другом.

— Кто этот шустрый мальчишка?

Сэр Самюэль с неожиданной улыбкой тяжело перевел дыхание:

— Его светлость граф Джонатан Абелмарл. Для нас просто Джо. Сущее наказание для всей родни…, правда, родни-то осталось всего лишь три человека — Джулия, леди Агата и леди Абигайль. Последняя уже давно передвигается на костылях, куда уж ей уследить за таким озорником. Леди Агата тоже не в состоянии им заниматься, ведь у неё столько дел в комитете. Вот и прислали ко мне, чтобы я следил за мальчишками, да попутно учил геометрии, чтобы не забыли школьную программу.

Майкл только головой покачал: он так не смог привыкнуть к английской системе воспитания. У ребенка по самую макушку титулов и, наверняка, денег, но ни у кого нет желания уделить ему хоть толику внимания. Спихивают эту докучливую обязанность либо на дорогие частные школы, либо на отдаленных родственников, не могущих избежать столь сомнительной чести. И ведь все твердо уверены, что именно так и нужно.

— А… Эд?

Вот ведь нелепая ситуация: невозможно даже открыто выразить радость при виде чудом спасшегося сына. В присутствии мистера Вормсли любые проявления эмоций казались, по меньшей мере, пошлостью. Но, тем не менее, тесть понял подоплеку этого сверхлаконичного вопроса.

— Хелен забрала детей в Лондон, чтобы показать врачу. Нам сказали, что их ежегодно нужно обследовать на туберкулез, — меланхолично пояснил он,- накануне налета она отпустила Эда переночевать к Джо. В ту ночь бомба попала и в особняк леди Агаты, но спальни располагались в другом крыле, и мальчики отделались только царапинами. После бомбежки была такая суматоха, что мы не сразу узнали, что Эдвард спасся, а потом похороны… в общем, когда мы позвонили вашему отцу второй раз, вы уже плыли в Англию.

Майкл хмуро покосился на старого джентльмена. Долго же они раскачивались. Впрочем, он занимал в жизни мальчика столь малое место, что обижаться, пожалуй, не следовало. Подумаешь, он чуть руки не наложил на себя от горя — кого здесь это интересует?

— Англию по-прежнему бомбят. Эта страна опасна для детей, — сухо заметил он.

Семидесятилетний англичанин с холодной иронией приподнял брови.

— Наверное. Но жизнь вообще рискованная штука.

— В Америке Эдвард будет в безопасности.

Почему-то он ожидал сопротивления, но его не последовало.

— Пожалуй,- охотно согласился сэр Самюэль,- и если вам удастся уговорить Эдварда покинуть Англию, мы с Джулией не будем против.

— А вы, — заикнулся было Майкл,- не хотите…

— Помилуйте,- такого ледяного взгляда у Вормсли ему ещё не приходилось видеть,- Англия — наш дом, и если ей суждено погибнуть, мы за счастье сочтем разделить судьбу своей страны.

Возможно, эта фраза и прозвучала бы высокопарно, но не в устах старого колониального вояки. Вормсли был прямым человеком и говорил обычно то, что думал.

Бленчинг за годы войны изменился мало. Те же уютные сельские домики, увитые розами и плющом, и с аккуратными палисадниками. «Милая старая Англия» Но на улицах помимо чопорных дам с корзинами появилось много людей в военной форме, а на вывесках магазинов красовались надписи «Обслуживание только по карточкам».

— Меня снабдили карточками в посольстве, — поспешил сообщить Майкл, только сейчас сообразив, что его пребывание может оказаться обременительным для стола хозяев.

— Да толку-то от них, — вздохнул тесть,- мы кормимся за счет собственного хозяйства. Джулия завела куриц и кроликов, а аренду с фермы теперь берем молоком и овощами.

— Слуг, вообще, нет?

Вормсли хмыкнул.

— Почему же, есть. В Бленчинге сейчас много беженцев из Европы, они готовы взяться за любую работу за мизерную оплату, но…

— Но?

— Они иностранцы.

Да, емкое объяснение. У Фрейзеров штат прислуги сделал бы честь даже легендарному Вавилону — китайцы, японцы, ирландцы, поляки, арабы, уж не говоря о чернокожих слугах. И никто не страдал от этого. Что ни говори, а англичане — настоящие снобы.

Дом Вормсли за это время изменился мало: добавились шторы светомаскировки да в гостиной рядом с портретом дедушки герцога он увидел материнские картины. Майкл хорошо помнил свой последний визит в Англию — тогда картины висели в лондонской квартире Хелен, да и осталось их всего две.

— Ренуар сгорел при бомбежке? — рассеянно осведомился он.

— Нет, Хелен продала его, чтобы открыть свой магазин.

Майклу стало не по себе, когда он вспомнил, какие нелепые подозрения роились у него в голове по поводу затеи жены. Ну и кто он после этого? Ревнивый болван.

Между тем, на пороге дома их встретил странный субъект — маленький худенький, уже пожилой человечек с огромными усищами пшеничного цвета. Его светлые глаза подслеповато щурились, и мистер Вормсли, отдавая распоряжения на счет гостей, выговаривал слова громовым голосом и по слогам.

— Марек, отнесите вещи джентльмена в спальню леди Хелен.

Надо было видеть, как бестолково заметался тот с саквояжем Майкла, прежде чем исчез в другом направлении. И вот только теперь тесть пояснил свою фразу об иностранцах.

— Марек – чех. Был контужен, поэтому плохо слышит и почти не понимает по-английски.

— Так зачем вы его наняли? — удивился Майкл.

— Джулия привела его из комитета по распределению. Должен же человек где-то и на что-то жить.

У людей на стенах висят картины, стоящие целое состояние, а они нанимают едва встреченных полоумных бестолочей, только лишь потому, что им негде жить. То, что Вормсли до сих пор не обокрали, было сродни чуду.

Миссис Вормсли приехала к обеду. Майкл увидел из окна гостиной, как теща крутит педали велосипеда, с неожиданным лихачеством огибая цветочные клумбы на подъезде к дому. Навстречу бабушке выскочили из сада Эд и Джо. Весь день они где-то лазили по своим делам, и у Фрейзера сложилось неприятное ощущение, что сын избегает общения с ним.

Джулия встретила зятя как обычно — тепло и дружелюбно, как будто он не разрушил жизни её дочери, и не послужил, пусть даже косвенно, причиной смерти Хелен и малышек.

— После обеда придется вернуться на завод,- оживленно пояснила она, крепко пожимая руку в приветствии, — едва отпросилась на пару часов, чтобы убедиться, что вы и Джо благополучно устроились. Марек — хороший человек, но…

Саквояж Майкла, в конце концов, нашелся в одной из гостевых комнат, но об этом Джулии было знать необязательно.

Кстати, когда они все же уселись за стол, то оказалось, что приготовленные неизвестной кухаркой блюда выше всяких похвал.

По крайней мере, рагу из кролика было великолепным. Майкл удивился: каждый раз приезжая в гости к Вормсли, он подвергал свой желудок нешуточному испытанию. Англичане как будто специально экспериментировали с несовместимыми продуктами — копченую пикшу украшали взбитыми сливками с мандаринами, в сладкие кексы толкали тмин, в мясо – варенье.

— Превосходный кролик, — похвалил он, и тут же получил в ответ недоверчивые взгляды, как будто был невиданным лицемером. — Кухарка тоже беженка?

— Из Польши.

Майкл робко улыбнулся

— Когда закончится война, заберу её в Коннектикут.

После обеда взрослые оказались за столом одни. И с такой здравомыслящей дамой как Джулия Майкл мог говорить начистоту.

— У меня сложилось впечатление, что Эдвард не рад моему приезду.

Вормсли переглянулись, и после небольшой паузы теща деликатно заметила:

— Он слишком много пережил, и боюсь…

У Майкла тошнотворно сжалось сердце в ожидании неприятных слов, но Джулия в очередной раз показала себя с лучшей стороны.

— … рано повзрослел. Мир изменился, а дети плохо приспосабливаются к войне.

— Я бы хотел его забрать в Штаты,- горячо заговорил Фрейзер,- в Англии не работают школы, бомбежки, и вообще…опасно.

И вновь Вормсли обменялись быстрыми взглядами.

— Он никогда не согласится, — прямо сказала Джулия,- сейчас для Эдварда отъезд из страны подобен дезертирству.

— Он ведь не солдат, чтобы дезертировать.

— Трудно сказать, кому приходится хуже — солдатам, сражающимся с врагом или детям, бессильно наблюдающим за тем, как погибают их близкие, — глухо заметил тесть. — Эд никогда не говорит о матери и сестрах, но мы знаем, как тяжело он пережил их смерть.

Майкл разволновался не на шутку.

— Может, скорейший отъезд из страны, наоборот, будет во благо? Смена мест и впечатлений…

— Нет.

— Но я уже один раз не настоял на своем, и Хелен погибла.

Джулия опустила глаза, нервно затеребив салфетку.

— Мы все допускаем ошибки, и иногда Господь не дает нам времени их исправлять,- с болью заметила она,- но раз вы настаиваете, то попробуйте поговорить на эту тему с Эдвардом.

— Джо я возьму на себя, — благородно пообещал тесть. — Только сразу предупреждаю: больше, чем на полчаса меня не хватит.

— Замани его на ферму, — посоветовала леди, с тяжелым вздохом надевая шляпку,- покажи лошадей. Его покойный батюшка -  Грей Абелмарл готов был часами торчать на конюшнях ипподрома.

Она пошла к выходу из столовой и уже на пороге оглянулась на Майкла:

— Я скажу Эду, что вы будете в его комнате.

ОТЕЦ И СЫН.

Майкл поднялся в спальню сына. Мальчиков разместили вместе, втиснув в небольшое помещение мансарды вторую кровать.  Она мало отличалась от комнат всех мальчишек. Полки с книгами, сетки с мячами, теннисные ракетки и клюшки для гольфа и хоккея, полусобранная модель самолета на столе, банки с клеем, ножички, мотки шпагата, и прочая дребедень.

Но если и что приковало пристальное внимание Фрейзера, так это фотографии, украшавшие стену над кроватью сына. Их было пять или шесть, но все они запечатлели герцога. Кентсом красовался рядом с самолетом в форме летчика, сидел за штурвалом, смеялся в компании каких-то пилотов, но особенно Майкла ранило фото, на котором герцог был вдвоем с Эдвардом на рыбалке. Кентсом и мальчишка весело смеялись, вздев над головой огромную рыбу. И не было ни одной фотографии самого Майкла, брата или сестер, не было даже снимков матери!

Эдвард вбежал в комнату, очевидно, откуда-то с улицы, судя по разрумянившимся щекам обычно бледного лица. Заметив отца, рассматривающего фотографии на стенах, он настороженно замер на пороге.

Трудно сказать, что ощущал Майкл, встретившись взглядом с собственным девятилетним сыном, смотревшим на него, как на невесть откуда взявшегося чужака. Боль, конечно, преобладала, но дело даже было не в этом — он чувствовал себя обворованным, нагло и бессовестно обворованным!

Нет, этому нужно было положить конец! В конце концов, Эдвард был его сыном, а не спесивого англичанина, и он это докажет. Мальчишка уедет в Штаты, хочет он того или  нет!

Но надо было ещё об этом сказать. И Майкл решил держаться твердо — уж слишком он был задет и обижен.

— Эд, я разговаривал с дедушкой и бабушкой, и они не против того, чтобы ты поехал со мной в Америку. Там ты сможешь ходить в школу. А когда закончится война…

— Я никуда не поеду!

Лицо Эдварда, как и лицо Хелен, имело свойство в минуту волнения покрываться неровными багровыми пятнами.

— Я не могу бросить Эдвина, — со слезами на глазах пояснил сын. — Он делает по пять вылетов в день, спит по четыре часа!

Эдвин! Как будто речь идет о ровеснике.

— Я думаю, его светлость это переживет.

— Он мне звонит… иногда. Когда может. Я знаю, что много значу для него.

Опять герцог — не сэр Самюэль и не Джулия, а именно Кентсом! Да что же это такое?

— Фрейзеры тебя любят не меньше, — гневно возразил он. — Дедушка и я — мы очень страдаем оттого, что в это тяжелое время ты не с нами.

— Но моя поддержка Эдвину очень нужна, особенно сейчас..., когда погибла мама.

Последнее слово сын произнес так, что весь пыл оставил Майкла. Бедный ребенок… он действительно рано повзрослел.

— Мальчик мой, — тяжело вздохнул он, — война — это дело взрослых. Его светлость защищает свою страну, а мы – американцы.

— Я — англичанин и мама была англичанкой!

От детского яростного крика у Майкла заложило уши. Он никогда не видел своего Эда в таком жутком состоянии — ребенка трясло, руки сжались в кулаки, лицо побледнело.

— Я — англичанин!

Дверь в комнату распахнулась, и порог пересек взволнованный сэр Самюэль в пальто и шляпе — по всей видимости, они с Джо как раз выходили из дома, когда услышали крик Эдварда.

— Что происходит?

Но Фрейзерам было не до вмешательства третьих лиц. Они стояли друг против друга с совершенно одинаковыми лицами — у обоих гневно задрались подбородки, потрясенно вздымалась грудь и яростно сверкали глаза. В этот момент никто не усомнился бы в том, что они отец и сын.

— Эдвард, — прикрикнул на внука возмущенный дед,- кто дал тебе право кричать на отца! Твое поведение недопустимо!

И его упрек достиг цели, Эд тот час устыдился своего порыва и виновато поник головой.

— Я всего лишь хотел сказать, что никогда не оставлю свою страну, — пробормотал он. — Я — англичанин!

И вот тогда Майкл произнес фразу, изменившую всю его жизнь.

— Если Англия так нуждается в защитниках, что ей нужна поддержка даже маленьких детей, завтра же предложу свои услуги английскому командованию. Смею надеяться, что летаю  не хуже, чем его светлость. По крайней мере, за штурвалом истребителя усижу.

Он смерил изучающим взглядом машину на фотографии.

— Судя по всему, Кентсом летает на "спитфайере»? Мне хорошо знакома эта машина.

— Мистер Фрейзер,- потрясенно ахнул Вормсли,- это безумие! Кому станет легче, если наши внуки станут круглыми сиротами?

Майкл вытер дрожащей рукой пот со лба. Свои слова он сказал в запале, но не чувствовал раскаяния: наоборот, при виде округлившихся надеждой глаз сына ощутил прилив сил.

— Что делать американскому джентльмену из Коннектикута, если у него погибли жена и дочери? Плакать и рвать на себе волосы? Я пробовал, мне не понравилось… А пойду-ка я лучше на войну.