Страстные сказки средневековья Глава 8.

Разговор оставил у Стефки неприятный осадок. Дома она привыкла всё обсуждать с экономом Вацлавом или, на худой конец, с бабкой Анелькой.  Конечно, у юной пани редко возникали богословские вопросы, но все же прямота, искренность и чувство уверенности в окружающих людях казались ей  незыблемыми. Сейчас же ей отчётливо дали понять, что любопытство может оказаться опасным для жизни.

— Кто в вашей семье хранил чешский перевод Библии? -  нахмурился муж. — Отвечайте честно и не бойтесь: эта беседа не выйдет за пределы комнаты. Пани Хеленка?

Хеленка и Библия? От удивления у Стефки округлились глаза.

— Нет, перевод Библии хранится у Вацлава. Это эконом моей бабки и  отец Хеленки!

— А кем вам приходится Хеленка?

— Это экономка моего крестного отца!

Де ла Верда выслушал это разъяснение с невозмутимым выражением лица.

— Ничего не понимаю: почему же эта женщина кричала, что донна её дочь? — по-итальянски поделился он недоумением с епископом. — Какая-то загадка!

— Может, вы ошиблись в переводе?

Дон Мигель только пожал плечами.

   — Возможно!

Стефку неимоверно раздражало, что она не понимает, о чем говорят епископ с графом. Иногда ей казалось, что речь идет о ней, и как знать, каких гадостей ожидать беззащитной девушке от жестоких мужчин?

Теперь ей уже самой хотелось как можно быстрее разобраться в иностранных языках. Увы, дело шло туго, хотя с ней напряженно работали викарии из свиты епископа. Она целыми днями твердила отдельные слова и фразы по-французски, иногда усердствуя до такой степени, что даже болела голова.

Наверное, дело было в том, что принуждая себя жить чуждой жизнью, Стефка всё время мысленно возвращалась домой.  Её часто посещали мысли о побеге:  Моравия была недалеко, и она видела земляков в городе.

Вот если бы ей помог Ярек! Поначалу Стефка  хорошо представляла, как это произойдет: милый на лихом скакуне налетает на дона Мигеля, пронзает его мечом, и они, обнявшись, возвращаются домой.  Увы, время шло, а возлюбленный так и не появился.

Потом она стала мечтать, чтобы  дон Мигель вдруг внезапно умер и она, овдовев,  покинула бы отряд.  Но де ла Верда умирать не собирался, чувствовал себя прекрасно и вновь приказал готовиться в путь.

Вскоре посольство выехало из австрийского герцогства по направлению к Баварии.

Начало лета баловало хорошей погодой, а извилистая  дорога проходила по красивейшим местам южной Германии, пропахшим смолистой хвоей, солнцем и душистым разнотравьем альпийских лугов. Густой с высокими пиками елей лес сменялся изумрудным пледом пастбищ, над которыми  на труднодоступных вершинах возвышались мрачные  очертания грозных замков. Зато веселили глаза уютные соломенные крыши маленьких чистеньких деревень.

Ехать в повозке было и скучно, и тряско. Стефка приняла приглашение мужа составить им с его преосвященством компанию, и теперь верхом на смирной кобылке тоже возглавляла отряд.

Графиню натянула широкополую шляпу паломницы, которая хоть и скрывала треть обзора, но зато лучи жаркого солнца не досаждали ей, угрожая оставить водяные пузыри на носу. Поначалу Стефку не радовало соседство супруга, но оставаться наедине со своими мыслями было ещё более невыносимо, и она всё чаще и чаще впадала в тоску.  Стефке так хотелось домой!

Между тем дон Мигель знакомил юную жену с историей своей семьи.

  — Де ла Верда — знатный каталонский род! Мы происходим от младшего сына великого короля Хайме I Завоевателя. Основные ленные владения нашей семьи находятся в Каталонии, но есть земли и в империи, полученные, душенька, моими предками в качестве приданого или в награду за некоторые услуги. Род де ла Верда всегда славился смелыми воинами и благочестием. Я тоже собирался  сделать духовную карьеру, мечтая о кардинальской шапке. По линии матери моим родственником был папа Каликст III. С таким покровителем, думаю, особых препятствий бы не возникло и, в конце концов,  я стал бы князем церкви. Увы, Господь распорядился по-другому! Но святому кресту можно преданно служить и не выстригая тонзуру: отсутствие сана не помешает мне бороться с ересями!

Рассеянно внимающая этим разглагольствованиям Стефка удивленно покосилась на супруга. Князь церкви? Ереси? Служба святому кресту? С её точки зрения это была чистейшая несуразица: разве можно одной рукой ухватиться сразу за два уха? Быть одновременно и монахом, и графом? Впрочем, целибат дон Мигель уже нарушил, женившись на ней.

— Вы бросили родовой замок и своего короля, кочуете по Европе, только потому что хотите искоренить ересь? — холодно удивилась она. — Разве это возможно?

— Разумеется, возможно! — убежденно заявил дон Мигель. — Нужно только не давать поблажки Сатане, и Господь поможет нам покончить с этой скверной. Сейчас  развелось много различных дьявольских сект: люди идут на союз с нечистой силой в поисках славы, богатства и удовольствий. А государи  империи часто потакают им, мешая работать  братьям-доминиканцам. Это не может не волновать отцовское сердце папы, который скорбит обо всех заблудших душах. Вот мы с его преосвященством и вынуждены, оставив все свои дела, разъезжать по княжествам, призывая к благоразумию и посильно помогая в этой тяжелой борьбе.

Дон Мигель тяжело вздохнул:

— Страшно сказать, но ведьмы свободно живут в городах и селениях. Население даже обращается к ним за помощью, в слепом неведении не понимая, что тем самым потворствуют дьяволу! С этим надо покончить, и как можно быстрее, пока не грянул Страшный суд и Господь не покарал погрязшие в грехах страны и народы!

Речь де ла Верды отличалась пылкостью, но особого впечатления на его супругу не произвела.

— Вы рассуждаете, как моя бабка Анелька,- сухо хмыкнула она.- В нашем лесу тоже жила ведьма -  мать того самого эконома Вацлава, про которого я вам рассказывала. Так вот: бабка всё время кляла колдунью, но когда заболевала,  сразу же посылала к ней за лекарством.

— Сатана часто пользуется такими методами, дорогая, чтобы загубить христианские души, — сдержанно заметил де ла Верда. — Болезнь дается Богом во искупление грехов, и лечить её, значит, отказываться от шансов на спасение!

У Стефка ото всех этих сложностей заболела голова. Она окончательно запуталась. Что же, и простуду лечить нельзя? Стакан горячего молока сродни восстанию против воли Всевышнего?

— В Мюнхене нас ждет встреча с двумя беззаветно преданными делу профессионалами-теологами Генрихом Инститорисом и Яковом Шпренгером, — между тем продолжал толковать ей  супруг. — Эти люди несут на себе непосильное бремя борьбы с ведьмами! Они уже многих отправили на костер, и сделали ещё больше, если бы им не вставляли палки в колеса некоторые плохие слуги Господа!

Юная графиня в силу своего невежества  была очень далека от костров инквизиции. Однако как-то  услышав, что бабка Анелька  проклинает колдунов, обвиняя их в плохом удое какой-то коровы, она поинтересовалась у Вацлава:

— Чем страшны ведьмы? Они пьют человеческую кровь и пожирают живьем младенцев?

— Помилуй Бог, панночка,- испуганно перекрестился эконом, — откуда вы это взяли?

— Но все говорят, что ведьмы продали душу дьяволу!

Старик только пожал плечами.

— Отдают души князю тьмы люди! Причем здесь ведьмы? Дьявол — вечный обманщик, вот и перепутал в неразумных головах чёрное с белым, а расплачиваются всегда невинные!

Тогда Стефка ничего не поняла, хотя по напряженному лицу Вацлава догадалась, что он сказал нечто важное. Впрочем, она мало что почерпнула и из патетической речи супруга.

— Неужели столь необходимо, — брезгливо поморщилась Стефка, — сжигать живых людей? Это же страшно!

— Конечно, страшно, — снисходительно согласился дон Мигель, — но пусть лучше грешники претерпят временную боль на костре, чем их души отправятся на муку вечную в ад.

— Разве нельзя еретикам доходчиво объяснить, в чём суть их заблуждений, не прибегая к пыткам и аутодафе?  Не слишком ли жестока инквизиция?

— Вы не понимаете смысла работы инквизиции, дочь моя, — вступил в разговор епископ. — Отправлять заблудших на костер братьев доминиканцев заставляет жалость к согрешившим людям!

Как не старалась Стефка осознать сказанное, у неё ничего не получилось. Увидев  ошеломленное лицо супруги, дон Мигель осуждающе покачал головой, но всё-таки принялся терпеливо объяснять:

— Разве, когда в вашем родном замке провинившемуся холопу приказывали устроить порку, то делали это из ненависти? Нет, просто хотели, как можно действеннее показать, что так делать  нельзя! Суровым наказанием в то же время предупреждали и всех остальных, что их ждет в случае подобных провинностей. Ведь так?

— Так! — нехотя кивнула она головой.

Но мужу видимо было недостаточно этого вялого согласия.

— Настоящий сеньор любит своих вассалов всем сердцем: скорбит о них, защищает, но и наказывает, как любящий отец сыновей, заботясь и об их имуществе, и о душах! Наша церковь — сеньора всех христиан! Мы — её  слуги и она всех нас любит: наказывая, скорбит, но другого выхода нет. Если не отсекать гниющие ветки, погибнет всё дерево!

— Мне рассказывали братья доминиканцы, -  живо подхватил его слова епископ, — что заставляя ведьму признаться в содеянном,  сами испытывают те же муки! Однако из жалости к этим тварям Божьим, они не дают поблажки и принуждают себя применять суровые пытки.

Стефку затошнило: она осознала, что никогда не поймет этих людей.  Как и любая жительница замка девушка не раз была свидетельницей жестоких наказаний провинившихся холопов, но никогда при ней не совершалось убийства, да еще столь мучительного и при этом с таким убеждением оправданного.

— Но разве можно мучить того, кого любишь? — наконец устало спросила она, обреченно поникнув головой.

Губы де ла Верды внезапно изогнулись в лукавой улыбке.

— Иногда мука предвестник наслаждения, — он интимно понизил голос, бросив красноречивый взгляд на погрустневшее лицо супруги, — и вам предстоит в этом убедиться, как только начнете учить испанский.

Стефка покраснела и смутилась. В такие моменты ей хотелось убежать от супруга, и одновременно  что-то завораживало её в самих интонациях вкрадчивого мужского голоса: заставляло испуганное сердце биться в предчувствии чего-то пряно неведомого, таинственного и опасного.

Впрочем, только Братичелли знал, насколько очарован своей женой его спутник. Он со снисходительной улыбкой ловил красноречивые взгляды графа, бросаемые на красавицу новобрачную, слушал его ответы невпопад. Будучи от природы мудрым человеком, епископ понимал:  де ла Верде нужно осуществить  брачные права, остудить пыл, успокоиться, и тогда он вновь станет блестящим дипломатом, которым показывал себя на протяжении всей их нелегкой миссии. Увы, заниматься личными делами не было ни времени, ни возможности, а значит, дон Мигель пока вынужден томиться от неразделенной страсти.

Шла вторая неделя пути по живописным предгорьям Альп.

Дорога здесь была оживленная: благочестиво постукивая посохами, шли отряды паломников, то и дело попадались  обозы с товарами,  спешили по своим делам небольшие отряды рыцарей. Но будь-то отдельные путники или большие группы людей, все они вставали на колени в придорожную пыль, едва завидев папское знамя, с благоговением принимая благословение епископа. Даже надменная знать и то смиренно преклоняла колена, снимая шлемы перед папскими легатами.

Стефка настолько уже привыкла к неторопливому торжественному шествию среди расступающихся и коленопреклоненных людей, что воспринимала это почитание как нечто само собой разумеющееся.

Но однажды уже при подъезде к Мюнхену им попался одинокий путник, который не поспешил падать ниц. Молодой мужчина в дорожном плаще просто слегка посторонился и склонил голову, даже не очень низко. Это явное выражение неуместной гордыни не могло пройти мимо внимания графа, потрясенного таким неуважением к папскому знамени. Он тут же  остановил движение отряда.

Всадники угрожающе окружили невежу. Удивленно взирала на него и Стефка.

Под полями дорожной шляпы  поблёскивали веселые серые глаза симпатичного и белокурого  молодого человека.

— Кто такой? — резко осведомился дон Мигель. — Почему не преклонил колени перед папским знаменем?

Однако юноша не смутился и не испугался. Сняв шляпу, он приветственно согнул голову:

  — Я — вагант  Славек Гачек из Оломоуц, мой господин! Направляюсь из Праги в парижскую Сорбонну прослушать курс лекций по медицине. А не преклонил колена перед знаменем, потому что солнце застило мне глаза, и я не заметил, что оно папское, — тут его взгляд остановился на Стефке, и молодой человек тот час преклонил колено. — Пресвятая Дева! Да я, наверное, действительно ослеп, если не только знамени не заметил, но даже живого Ангела пропустил! Простите ли вы мне такую дерзость, светлейшая пани?

Лучше бы он промолчал, притворившись слепым и немым: дон Мигель оледенел от ярости.

— Однако, — в гневе нахмурился он, — твоя наглость, бродяга, не знает пределов!

Но беспечный юноша отмахнулся от витавшей над его головой опасности  как от надоедливой мухи.

— Женская красота не менее достойна преклонения, чем любое, даже самое священное знамя!

Стефка улыбнулась, услышав столь изысканный комплемент.

— Мне приятны ваши слова, пан Славек, — ответила она по-чешски, игнорируя недовольный взгляд супруга, — и я рада встретить земляка так далеко от дома!

  — О, пресветлая пани, такая красота может появиться только в нашей благословенной Моравии!

У Стефки загорелись радостью щеки. Она так истосковалась по звукам родной речи!

— Мы также держим путь во Францию. Хотите, я попрошу мужа включить вас в наш отряд?

— Этот грозный господин — ваш муж? — помрачнел юноша. — Не сердитесь, прекрасная пани, но от таких людей хочется держаться подальше. Я уж как-нибудь сам доберусь!

Неизвестно почему, но за несколько минут разговора этот совершенно чужой человек вдруг стал для Стефки дороже всех испанцев супруга, да и что греха таить, самого дона Мигеля!

— А если я вас попрошу? — умоляюще протянула она. — Мне так плохо и одиноко среди чужих людей!

Гачек улыбнулся открытой жизнерадостной  улыбкой, которую она уже давно не видела на мрачных физиономиях окружающих её людей как в латах, так и в рясах.

— Не могу вам отказать! Только вряд ли ваш муж согласится предоставить место в отряде случайному путнику!

Дон Мигель на удивление терпеливо выждал, пока жена закончит беседу с земляком, но на просьбу взять его с собой, ответил категорическим отказом.

— Об этом не может быть речи, донна!  Мы не можем подбирать всех бродяг на дороге, а этот мне особо не нравится: уж больно дерзок! И это слишком опасно: мало ли какой сброд шатается по дорогам в наше беспокойное время? А если он наведет на посольство разбойников?

Но Стефка с мольбой заглянула в его суровые глаза и удовлетворенно заметила, как в их непроницаемой  черноте вспыхнула  искорка. Она поспешила воспользоваться  моментом, хорошо осознавая, что её слова не оставят супруга равнодушным.

— Если вы позволите пану Славеку ехать с нами, — прошептала Стефка, подъехав к супругу, — я начну учить испанский язык!

И дон Мигель не удержался от желания подхватить игру.

— Ловлю вас на слове, донна! Начнете прямо сегодня же!

А потом он смерил недовольным взглядом навязанного попутчика.

— Кто ты по происхождению, вагант?

— Шляхтич!

— Как же отец позволил тебе заниматься столь недостойным делом?

— Я сирота, ваша светлость! И сейчас медициной занимаются многие дворяне, которым родители не оставили замков и туго набитых кошельков!

— Дайте Гачеку запасную лошадь, — приказал он Эстебану, — пусть сопровождает отряд!

И обрадованная Стефка получила возможность разговаривать с весёлым молодым человеком. После стольких недель разлуки с Моравией звуки родной речи показались ей райской музыкой, поэтому она болтала с терпеливым собеседником несколько часов без остановки. Вскоре она выяснила, что Гачек знает сыновей пана Збирайды,  не раз бывал в Брно, а вообще зарабатывает в своих скитаниях на кусок хлеба пением баллад, сказками и легендами. И Славек, не откладывая, исполнил для графини песенку про простодушную пастушку и хитрого волка.

Стефка сначала чуть смутилась от фривольного содержания песенки, но потом от души рассмеялась. Она с удивлением почувствовала, как отступает черная невыносимая тоска, которая пожирала душу с той далекой ночи, когда её похитили из родного дома. Мир вокруг снова приобретал жизнерадостные краски.

— Девочка изменилась, -  улыбнулся епископ, проследив за оживленно переговаривающейся парой, -  ни разу не видел её такой счастливой!

Неизвестно ревновал ли дон Мигель, но его ответ был на диво разумен:

— Графиня юна и простодушна, и её нужно отвлечь от переживаний о покинутом женихе. Вот пусть этот шут и развлекает мою жену, а уж миску похлебки мы для него найдем!

Но вдоволь наслаждаться обществом полюбившегося спутника  Стефке не дали. Вскоре к ней подъехал викарий и напомнил о данном мужу обещании, и тяжело вздохнувшая графиня была вынуждена заняться испанским языком. Неожиданно дело пошло успешно: наверное потому, что у неё улучшилось настроение.

В Мюнхене посольство пробыло недолго.

Стефка вместе с мужем была принята при дворе герцога Альбрехта IV. И вновь она склоняла голову над вышивкой, выслушивая красноречие супруга, который в очередной раз плел хитроумную интригу, отбросив свойственную ему в обыденной жизни сдержанную чопорность. Перед глазами как по волшебству представал обаятельный, остроумный и необычайно привлекательный мужчина. Его ошеломленная жена глазам не верила, глядя на эти метаморфозы. Её не могло не поражать, как ловко он меняет в зависимости от обстоятельств своё обличие. Впрочем, виделись они в Мюнхене редко: дон Мигель постоянно был занят.  Тем не менее, она  нашла время высказать ему свое недоумение.

— Вы кажетесь человеком со многими лицами, так какое же настоящее: бесстрастного воина  или очарователя и искусителя женщин?

— А какое вам больше нравится? — не  тот в долгу де ла Верда.

Стефка пожала плечами.

— Я не готова ответить на этот вопрос: не знаю, которое из них на самом деле ваше!

— У меня припасено для вас еще одно:  увидите его в нашу брачную ночь!

Как всегда, когда разговор касался этой темы, у девушки мгновенно пересохло во рту и заполыхали щеки, но вместо того, чтобы как обычно отмолчаться, она тихо спросила:

— А когда это случится?

Слова вырвались непроизвольно, испугав её саму.

— А вы хотите этого?

Тогда их то ли прервали, а может граф и сам торопился по своим таинственным делам, но вопрос так и повис в воздухе. Впрочем, викарий не отставал от своей подопечной, используя любую свободную минуту, чтобы заставлять её бесконечно повторять испанские слова и выражения.

После Мюнхена их путь пролегал в Эльзас. Епископ с графом спешили в имперский город Страсбург на заранее назначенную встречу с императором.

Гачек после посещения Мюнхена выглядел невесёлым: не играл для своей спутницы на лютне, не смешил её, на  вопросы отвечал слишком кратко.

— Что случилось? – встревожилась графиня.

— Странного мужа вы себе выбрали! — с тяжелым вздохом заметил Гачек. — О чём только думали ваши родители, отдав в жёны подобному человеку?

  — Дон Мигель сам себя избрал моим мужем, — вздохнула в ответ Стефка и грустно поведала собеседнику историю своего замужества.

Де ла Верда и епископ ехали поблизости, занятые обсуждением каких-то своих дел, и казалось не обращали на них никакого внимания.

— Интересная история, — задумчиво покачал  головой Гачек. — Скажем так, ваш муж показал себя человеком, не чуждым людских страстей! Тогда почему он так строг к слабостям других людей? Вам известно, мадам, что впереди нашего отряда  как облако пыли движется дурная слава. По всей Германии несётся слух, что где бы ни появились наши спутники, костры инквизиции разгораются ярче, хотя они и так неплохо горят!

Стефка неловко поежилась: все-таки речь шла о муже, значит, в какой-то степени причастна к его делам оказывалась и она.

— Дон Мигель искренен в своей ненависти к еретикам, — пояснила она, с удивлением поймав себя на мысли, что пытается защитить супруга. — Граф твердо уверен, что творит благо и действует во имя высшей справедливости!

— А что об этом думаете вы?

Девушка растерянно посмотрела на собеседника.

— Я?- нахмурилась она. — Ничего!

— А если завтра графу взбредет в голову обвинить в колдовстве свою жену?

Этого юная графиня не боялась.

— Я его жена и он любит меня!

Но Гачек взглянул на спутницу со снисходительной жалостью.

  — Нет ничего более непостоянного, чем страсть мужчины к женщине! Неизвестно откуда она берется, и часто после парочки пылких ночей куда-то улетает, а вот фанатичная преданность даже самой безумной идее иногда переживает самого человека.

Исходя из наивности собеседницы, вагант мог бы и не распылять красноречия: её жаркой волной ударила только "парочка пылких ночей". Стефка застенчиво потупилась: откуда ваганту было знать, что после двух месяцев замужества она по-прежнему девственница.

Гачек по-своему понял её смущение.

— Нет сомнений, что супруг любит вас, — поспешил он заверить юную графиню, — мои рассуждения носили теоретический характер!

 Стефка покраснела, напряженно рассуждая: что теоретического может быть в "парочке пылких ночей"? Может, она чего-то не понимает? Брошенный искоса взгляд остановился на гордом профиле супруга.   Дон Мигель внимательно слушал епископа, но всё равно ответил жене таинственной улыбкой.

— Наш отряд напоминает свадебный поезд, — простодушно пошутил Братичелли, заметив эти переглядывания, — остается только папское знамя сменить на стрелы Амура или на парочку сердец! Сын мой, хватит мучить и себя, и вашу прелестную супругу:  возьмем пару дней отдыха, и займитесь вашими домашними делами!

— После Страсбурга даже потоп не остановит меня на пути к брачному ложу,- заверил его рассмеявшийся спутник, — а пока...

… а пока дорога продолжалась.

Становилось всё жарче и жарче, ночи сделались совсем короткими, и отряд едва успевал забыться коротким сном на стоянках, когда торопливая заря окрашивала небосвод и призывала продолжить путь. Впрочем, с таким спутником как Гачек любая дорога казалась втрое короче: он и пел, и смешил спутников веселыми шутками. Даже дон Мигель скупо улыбался, слушая его зубоскальство, а что уж говорить о епископе, у которого был более легкий нрав.

Стефка также много времени проводила за занятиями с викарием, и уже могла без запинки сказать несколько фраз по-испански, которые интересовали её мужа.

Постепенно девушка привыкла к своему новому положению. Не сказать, что она забыла Ярослава:  воспоминания о несбывшемся счастье всё еще отдавался тупой болью в её сердце. Однако постоянно меняющиеся дорожные впечатления, общество говорливого ваганта, тёмный взор супруга, приводящий её в жаркое смятение, загнали эту боль далеко вовнутрь, и к Стефке вернулась былая жизнерадостность.

Увы, события последующие после посещения Ульма чуть было не поставили под угрозу с таким трудом обретенное равновесие. Не прошло и трех часов как путники выехали из города, когда они увидели на обочине валяющуюся женщину.

Несчастная была в страшном состоянии: окровавленное разорванное платье, обрезанные клочьями волосы.

Дон Мигель брезгливо поморщился, но все-таки приказал отряду остановиться.

Озабоченный Гачек  подошёл к бедняжке: он сразу взял на себя обязанность оказывать  лекарские услуги нуждающимся. Перевернув казавшееся безжизненным тело, молодой человек отвел слипшиеся от крови волосы от лица несчастной и пристально вгляделся в покрытые грязью обострившиеся черты лица. Перед ними была молодая, только очень грязная от пыли и засохшей крови девушка.

— Я видел её в Ульме, — нахмурился Гачек, — она стояла у позорного столба. После чего девушку, наверное, выпороли, а потом и вовсе выгнали из города.

— За что? — ужаснулась потрясенная такой жестокостью Стефка.

— Судя по обрезанным волосам, — вступил в разговор дон Мигель, — за незаконную проституцию!  Нам здесь нечего делать, едем дальше! — приказал он и уже мягче пояснил  взволнованной жене. — Блудница согрешила, значит, должна понести наказание!

— Но она еще жива, — Гачек с мольбой посмотрел на графиню, — если мы её бросим, несчастная умрет!

Графиня вопрошающе взглянула на мужа, но тот только сурово покачал головой.

— И не просите!

— Но мы не может оставить девушку умирать! Это против христианского милосердия!

— Преступница должна муками искупить свой грех, — отечески пояснил Стефке епископ,- и чем сильнее будут её страдания в этом мире, тем больше шансов  попасть на небо. Милосердие тут может только повредить!

Стефка вновь кинула на супруга умоляющий взгляд.

— Но мы же ничего не знаем: вдруг она оклеветана или ...

— В таком случае у неё ещё больше шансов попасть на небо, к праведникам! — устало перевел дыхание де ла Верда. — Донна, мне очень жаль, но если мы будем подбирать всех преступниц и бродяг, нам никогда не добраться до Страсбурга!

— Я не буду иметь покоя, если брошу эту несчастную умирать на дороге! — взмолилась Стефка.- Не жалеете её, смилуйтесь хотя бы надо мной!

— Неужели, — чуть усмехнулся дон Мигель, — у вас опять найдется, что мне предложить?

Графиня подъехала к супругу поближе и с удовольствием заметила, как загорелся его взгляд теперь уже знакомыми огоньками.

— Я скажу вам по-испански всё, что вы пожелаете от меня услышать! – улыбаясь, тихо прошептала она.

— Если это произойдет сегодня, то можете приказать отнести блудницу в повозку! – с ответной улыбкой согласился дон Мигель.

— Гачек, — обрадовано повернулась к ваганту Стефка, — отнесите девушку в повозку, и как можно быстрее окажите ей необходимую помощь!

Отряд продолжил путь, но теперь юная графиня уже не хотела ни с кем разговаривать. Охваченной  жарким волнением Стефке нужно было разобраться в себе. Хотела ли она остаться с мужем наедине? Скорее всего, нет! Пусть Стефка перестала страшиться и ненавидеть своего супруга, как сразу же после венчания, но любила-то  она по-прежнему своего Ярека и не желала никого другого. С другой стороны, графиня прекрасно осознавала, что дон Мигель — её муж, и рано или поздно он даст это понять. А значит… надо как-то налаживать их отношения!

Дон Мигель с затаенной улыбкой поглядывал на её задумчивое и взволнованное лицо.

— Вокруг вашей донны постепенно образуется свита, — заметил епископ, — да еще какая! Бродяга-зубоскал, на лице которого крупными буквами написано "еретик" и осужденная за проституцию девица! Не слишком ли опасное окружение для столь юной женщины?

— Не лучшее!  Зато Стефания откровенничает с Гачеком по-чешски, наивно думая, что я их не понимаю. Редко какой муж имеет возможность услышать, что жена говорит о нём посторонним людям.

Гачек появился рядом с графиней спустя несколько часов, когда за горами уже садилось  солнце, и де ла Верда отдал приказ искать подходящее место для ночлега.

— Девушку зовут Хельга, госпожа! Она дочь золотых дел мастера, но два года назад её отец умер, а мать вновь вышла замуж. Отчим надругался над девушкой. Родительница же обвинила во всем дочь, заявив, что та вела себя бесстыдно и сама подтолкнула насильника на грех.

Стефка едва удержалась в седле.

— Мать? — поразилась она. — Как же она могла поверить мужчине и обречь свою дочь на гибель?

— Вы ещё слишком юны, дорогая, и не знаете, что на свете бывает абсолютно всё, -  вмешался в разговор дон Мигель. — Когда дело касается мужчины, то даже мать и дочь могут стать соперницами. А эта девушка действительно могла вести себя неосмотрительно и обратить  внимание отчима.

Гачек угрюмо промолчал, хотя ему явно хотелось возразить.

Стефка знала, что земляк опасается её мужа и не желает с ним связываться. За все время пути, он чересчур кратко отвечал на его вопросы, и сам никогда не встревал в обсуждения даже если ему было что сказать.

С епископом дон Мигель разговаривал в основном по-итальянски, с женой только по-немецки, со своими людьми по-испански, викарии толковали по-латыни, Стефка болтала с Гачеком по-чешски. "Наш отряд — настоящий Вавилон" — любил шутить епископ, но в этом разноязычии была и польза: возможность обсуждать тайные дела, находясь в непосредственной близости от непосвященных.