По городу ходила большая Чикатила…

— Сигареты есть? А зажигалка? Ага, со мной только мои губы…    Я знаю, что ты новенький и это твое первое дежурство. Так что слушай и внимай! Самое главное на дежурстве это не уронить пейджер в унитаз!

Если коротко описать психиатрическое дежурство — это театр абсурда. Ну как тебе объяснить, персонажи вроде как обычные люди, но какие-то несуразные идиоты, типа инопланетян на земле. Место и время, а главное, последовательность действий может быть перепутана. Поступки героев могут быть ничем не мотивированы, диалоги похожи на пустую болтовню, короче, всё направленно к тому, чтобы второй акт пьесы продолжился в закрытом отделении. У них есть даже стихи из несуществующих слов. Ну, а я откуда знаю, какие это слова, наверное, неологизмы. Ты не знаешь, что такое неологизмы? Это новые слова, которые придумывает сам больной — до него их реально не было. Чё ты пристал: какие-какие? Я что тебе, шизофреник, что ли? Ну хорошо, например, лимповарка. Откуда я знаю, что это? Ты же сам просил придумать, но исходя из понятной части слова — это кастрюля, в которой варятся лимпики. Нет, я не знаю, что такое лимпики! Хорошо, пусть будут пельмени! Хорошо, неправильной треугольной формы. Всё, отстань, иначе уколю галоперидолом. Короче, это вроде идиотского фантастического фильма, где любой бред сценариста поощряется.

Возьмём дежурство три недели назад…

Раздаётся звонок, умеренно приятный женский голос сообщает, что это доктор Дафна из «Адассы», почти тётя из Бразилии, где много диких обезьян. Подспудно перевожу для себя с иврита “алей Дафна“ — лавровые листочки. Но ассоциации возникают плохие: либо я половозрелый индюк, и из меня варят душистый суп, либо, по трагической ошибке, мое чело украсят терновым венцом вместо лаврового.  Я опять отвлекся. Сам ты соскальзываешь. Я так излагаю, чтоб нагляднее запомнилось.

Так вот этот голос бодро продолжает, что посылает мне больную после третьей попытки суицида, и она, то есть больная, согласна залечь  на самое дно психиатрии, сиречь в закрытое отделение.

После этого в воздухе формируется пауза. Она затягивается и лопается, как резинка в плавках, в тот момент, когда выходишь на пляж и хочешь познакомиться с шикарной брюнеткой. Это все так говорят: “с шикарной блондинкой!”, а мне больше нравятся брюнетки. Всё, не перебивай, а то я так и не дорасскажу.

Тут я и представляюсь…

Теперь пауза на том конце провода. Женский голос приобретает злобно-металлический серый оттенок

— А, это ты, который меня учил психиатрии и рассказывал, что кататонические состояния бывают разные!

 Я отвечаю скромно, но с достоинством — да, это я! Повторим пройденный материал…

Лёгкое шипение, что-то среднее между гадюкой и подгоревшей яичницей.

— Короче, я посылаю эту пациентку,  а следующий больной…

— Тпру, говорю, Орлик! А диагноз у дамы какой? Если это расстройство личности, то я её вряд ли приму, а если большая депрессия, то вряд ли ей у нас захочется, и поэтому…

А в ответ:

— Ну и разбирайся сам! А второго больного я всё равно посылаю, он у вас был госпитализирован десять лет назад.

— Простите, коллега, у нас не «Уальдорф-Астория» и даже не «Хилтон» или «Кроун Плаза», и поэтому свободных номеров нет. Или он забронировал его десять лет назад?

Трах, на другом конце города трубка падает, и я слышу печальный крик уехавшего паровозика “ту-ту-ту”.

 Получаю я направление из “Адассы”, а там в строчке “с каким врачом согласовано направление вместо моей фамилии записано на иврите: “с очень неприятным типом”.  Я себе на память копию оставил.

 Кстати, история этих двух больных — отдельная песня. Второй мужик был косой, страшно испуганный религиозный еврей, который сообщил, что регулярно принимает лекарство, а во время скандала с женой пообещал ей выпить жидкость для мытья посуды. Скандал как скандал, но он не собирается менять один дурдом на другой, тем более что в “его дурдоме” жена хорошо готовит.

 Не успел я расправиться с этой “сладкой парочкой”, как поступает ещё одна “звезда сезона”. Оказывается, она, накидавшись наркоты, «просто ждала трамвая». И только из-за того, что она ждала далеко от остановки, её забрала полиция. Сейчас я тебе скажу где именно… Она сидела посередине между остановками прямо на рельсах и не хотела уходить. “Аидише Анна Каренина”. В анамнезе у нее радуга наркоты: экстази, кокаин и “травка” … В дополнение к этому живительному коктейлю у неё есть ещё пограничное расстройство личности и шизуха.

Во время беседы с пациенткой, я углядел малюсенькую татуировку на ее среднем пальце — размером с ноготь мизинца «зелёный листочек марихуаны». Ну и решил посмотреть поближе. Тут мне девица и заявляет, если она вынет руку из кармана, то напишет заявление о моем сексуальном домогательстве. Естественно, я к ней и не приближался ближе чем на прицельный пистолетный выстрел, а тут у другой больной обострение случилось, так сказать, внезапно черепицу с крыши сорвало. Надо сказать, что она вообще из потомственной династии шизофреников, ее бабушку наш профессор лечил ещё в начале своей карьеры… Так вот ейная сумасшедшая мамаша собралась отвести её на спевку потенциальных невест. В прямом смысле! Собираются девицы «неописянной» красоты и песни поют, молодцев в кипах зазывают… Так эта “красавица” решила потренироваться в отделении и начала петь ещё в больнице. Ее пение было похоже на вой голодного вампира после клизмы… Естественно, получила она в свое лимпопо мой любимый “коктейль Молотова” — галоперидол с фенерганом -  и сладко заснула. На этом всё должно было кончиться хорошо… Но “Аидише Каренина” не дремала. Она собрала дефектных больных и в пламенной речи революционерки сообщила, что просто так никто орать не будет, что здесь есть темные углы, недоступные видеокамерам, и плохо пахнет в туалете, поэтому ясно как день, что доктор изнасиловал её, и, кстати, не только её… Старушки согласно кивали головами… А самое смешное, что кроме времени укола, который я сказал “залимонить”, я все время сидел в холле и беседовал с одной из пациенток. В общем, посмотрел я на этот КВН и ушел себе в дежурку по-аглицки.

 Без десяти десять звонок, а внутри него встревоженный голос медсестры, который трагически сообщает: “К нам едет полиция и скорая. “Каренина” позвонила с общественного телефона и сообщила в полицию, что тут групповое изнасилование, и она одновременно и жертва, и единственный свидетель. Групповое, потому что изнасилована группа из десяти человек дежурным врачом, то есть мной.

Ну,  бред, чего обращать внимание? А зря!

 Через десять минут оперативно приехали и те, и другие, для полного комплекта не хватало только пожарных. Количество сотрудников двух скорых составило шесть человек. Они заняли весь приемный покой носилками, баллонами с кислородом, сумками с перевязочным, материалом. Это напоминало походный лагерь французских гренадёров под Бородино. Между ними суетился маленький чернявый полицейский Махмуд Абу-Мегре, которого сопровождала какая-то топ-модель в форме и на шпильках.

Я поинтересовался, не нужно ли чего; тот озабоченно спросил, не видел ли я подозреваемого. Он уже попросил ещё один наряд блокировать выходы из больницы. Чтобы преступник не ушел.

 Я объяснил, что я и есть тот самый врач-насильник. Он сразу же бросился ко мне в буре эмоций, одновременно хотел и обнять, и надеть наручники. Я объяснил ему на пальцах, что есть такое понятие, как презумпция невиновности, а также право хранить молчание. И вообще, его не смутило, что звонят из сумасшедшего дома. Он сурово ответил, что был сигнал, и они обязаны прореагировать.  Он всё проверит сам, все остаются здесь в состоянии боевой готовности, а пока он сам снимет показания с потерпевшей. Должен отметить, что топ-модель смотрела на меня с плохо скрываемым интересом, в котором присутствовали нотки одобрения и уважения. Типа, надо же какой толстый и неказистый, но ох и заводной...

 Через минут пять — это чудо сыска вылетело пулей с криками: “Это сумасшедший дом какой-то, она три раза меняла версию, кто ей вообще дал телефон? «Скорая» может ехать!”

Вот такая история; кстати, я потом был обвинён в изнасиловании ещё раза три, но уже не в групповом. Ладно, пойдём покажу, где у нас комната дежурного врача.