Глава 3

Перекрёстка поворот

Роман

Глава 3

— О, Господи! – стонал Джек Оуквуд в раздевалке Ричмондского ледового центра.

Он сидел на скамейке, держался за поясницу и выгибался, пытаясь ослабить тупую боль. Игроки «Вангиков» в нагрудниках, словно рыцарских доспехах, толпились вокруг него.

— Может, почки? — спросил Рэнди Бердселл, склонившись над Джеком. С его лица на козлиную бороду стекал пот, с которой каплями сыпал на толстые вратарские щитки.

Хоккейная команда фирмы «Computech Technologies & Communications», которую хохмы ради назвали «Ванкуверскими гиками», играла в любительской лиге, а с приходом Рэнди, ставшего вратарем, и Джека, игравшего правым нападающим, значительно продвинулась и реально претендовала на первое место в лиге «35+».

— Скорей всего, — простонал Джек. – Было однажды.

     Это «однажды» случилось давным-давно, когда Джек Оуквуд, тогда еще Жека Дубровин, жил в небольшом портовом городе на другом конце света и учился на программиста в местном политехе. Вечером, помогая матери-челночнице перетаскивать здоровенные баулы, он неожиданно почувствовал тупую боль в пояснице, точно такую же, как и теперь, вгрызавшуюся в самое нутро, медленную и неотвратимую.

— Натрудил, — сказал он забеспокоившейся матери. – Обычные дела. Как ты в Стамбуле такие мешки ворочала?

Вечером мать натерла ему поясницу тигровой мазью и закутала спину пуховым платком, но боль не прошла. Более того, разыгралась к утру так, что Жека метался по разложенному дивану и стонал в голос.

Вызвали неотложку.

— Похоже на колики, — сказала, позевывая, врач «скорой». – Вода поганая, у всех камни в почках. Даже у молодых. Поехали в больницу.

— Может, уколете что? – попросил Жека, — завтра семинар в институте. Пропускать нельзя.

Никакого семинара на самом деле не было. Просто в обед он собирался подкараулить Марину у входа в университет и объясниться. Сказать, что он — не перчатки, которые меняют по сезону. Потребовать ответа. Раз и навсегда.

— Можно и уколоть, — еще раз зевнула врач «скорой», — только до завтра дожить надо. А ты, парень, утром в больницу на карачках приползешь. Все сто даю.

Пока их везли, мать держала Жеку за руку и не отводила от него испуганных глаз. Он старался не стонать, успокаивающе гладил ее руку и лишь иногда замирал, когда мука становилась невыносимой.

— Здесь было? – спросил Рэнди, отжимая пот с бороды. – Или там? — он неопределенно махнул рукой в сторону.

— Там, — простонал Джек, — дома.

Сквозь боль он удивился, что сказал «дома», а не в «old country»^[1], как делал многие годы, убеждая себя, что никакого дома там больше не существует. 

«Все из-за Рэнди», — подумал он.

Последнее время Рэнди Бердселл, работавший вместе с Джеком над новым софтом для «Намберз», большой фирмы, рассовывавшей заказы по мелкоте типа «Сomputech Technologies and Comunications», активно интересовался его прошлой жизнью. Cвой интерес объяснял любовью к истории, русской военной музыке и, конечно, женщинам, которых считал самыми красивыми после филиппинок и евреек. Он даже притащил в офис учебник русского языка и расспрашивал Джека, чем произношение звука «Ш» отличается от «Щ», как правильно сказать диковинное «Ы» и в каком порядке употребляются винительный, предложный и дательный падежи.

Джек нехотя отвечал. Он не любил вспоминать о прошлом, но теперь уже не Рэнди, а боль, само естество напомнили о тех временах, когда он с матерью приехал в больницу. Вспомнил в деталях, с мельчайшими и совершенно ненужными подробностями, как навстречу вышли люди в милицейской форме и заскрипели подметками ботинок по драному линолеуму, а усталый доктор, принимавший больных, понурый, со съехавшим на бок колпаком, красными от бессонной ночи глазами и пегой щетиной молча указал на стул рядом с выкрашенным в белое столом.

— Очень болит, — заглянула ему в лицо мать, — помогите, пожалуйста. Дайте передышку.

Она достала кошелек.

— Сделаем УЗИ, — монотонно говорил доктор и что-то царапал на серой бумаге, — только запомните, лекарств в отделении нет, так что лечиться придется за свои.

Жека, уронив голову на грудь, раскачивался из стороны в сторону и скрипел зубами.

— Конечно, — соглашалась мать и незаметно подсовывала двадцатидолларовую купюру доктору под регистрационный журнал, — только скажите, какие.

Врач скосил глаза на торчавший из-под журнала серо-зеленый уголок.

— Боль надо снять, — мать просительно смотрела на доктора, — всю ночь промучился. Совсем невмоготу.

— Снимем, — зевнул врач, — но обезболивающие надо купить.

— Куплю, — подхватилась мать. – Скажите, что.

— Секундочку, — остановил ее доктор. – Я не закончил.

— Болит ведь, — оправдывалась мать, усаживаясь рядом с Жекой и глядя на сына так, словно у нее самой разрывалась почка.

— Здесь у всех болит, — сказал врач. – Вот один ночью даже повесился. Милиция только ушла.

— От боли? – испугалась мать.

— Кто его знает? — уклончиво ответил доктор. – Простыни, наволочки и пододеяльники тоже свои.

— Все есть, — закивала мать и незаметно подсунула еще десяточку под журнал.

— Имеется средство, — подобрел доктор. – Немецкое. Последняя ампула осталась.

— Спасибо, — обрадовалась мать.

— Снимай штаны, — велел доктор Жеке.

 Джек мотнул головой, сбрасывая навязчивое воспоминание. Он не хотел думать о палате на десять человек с черным заплесневевшим углом около выбитого и заложенного матрасом окна. Не желал вспоминать отставного майора после операции, с трубками на спине, из которых сочилась в банку моча, перемешанная с кровью.

Майор лежал на голом матрасе, перебинтованный простыней. Жена не принесла вовремя белье, и поэтому под голову ему воткнули залеженную больничную подушку в колючем напернике. Майор отходил от наркоза и тихонько стонал. Трубки подтекали и на простыне расплывались кругами мокрые пятна.

— Зассанец! — ругалась нянька, вытирая зловонную лужу, растекшуюся из опрокинутой банки. – Чтоб тебе пусто было!

— Вот же напасть, — сердился Джек и зажмуривался, точно хотел выдавить видения прошлого.

— Надо «неотложку» вызвать, — предложил кто-то из игроков, когда Джек выгнулся в очередной раз и застонал.

При слове «неотложка» сердце у него захолонуло и воспоминания стали еще живее. 

Простыня, которой перепеленали майора, промокла насквозь, и больные орали, чтобы сестра сменила повязку.

— Чем? – огрызалась молодая девчонка, только-только выскочившая из медучилища, — халатом своим? Принесет жена, перевяжем. Лишних простыней нет.

Она уже собралась уходить, когда Жека, которого боль отпустила после укола, поднялся со скрипучей кровати и стянул с матраса простынь.

— Возьми мою, — сказал он, протягивая смятый комок сестре.

  — Добренький, да!? – взвилась она. – Все тут уроды, а ты один добренький нашелся, да?!

  — Не ори! – оборвал ее Жекин сосед по палате. – Мою тоже возьми.

— И мою. И мою. И мою, — стали подниматься другие больные.

— Дураки! – вдруг заплакала медсестра, прижимая простыни к груди. – Все дураки!

Кряхтя, Джек поднялся и прижался спиной к стене.

— Может обойдется, — простонал он по-английски и, охнув, длинно выругался по-русски.

— Я отвезу, — вызвался Рэнди, — только переоденусь.

— А душ? – сквозь боль усмехнулся Джек. – Скунс меньше воняет, чем ты после игры.

— Потерпишь, — потрепал его по мокрым волосам Рэнди и вместе с другими парнями уложил обратно на скамью.

— Я по-быстрому, — сказал он, расстегивая крепления щитков, стаскивая массивный нагрудник и расшнуровывая ботинки с коньками. – Пять минут.

Джек лежал, закрыв глаза и сосредоточившись в точке своей боли. Его начало тошнить. Осторожно, чтобы не свалиться, он повернулся на бок и поджал ноги к подбородку.

Рот наполнялся кислой слюной, словно внутри открыли кран, живот дергался в конвульсиях, и рвота подкатывала к горлу.  

Джек сполз со скамьи, остановил бросившихся на помощь ребят и, держась одной рукой за поясницу, а другой зажимая рот, поплелся на полусогнутых ногах в туалет.

Когда он вернулся, Рэнди был готов к поездке.

— Помоги коньки снять, — попросил Джек. – Жаль, что продули сегодня.

  — Фигня, — отмахнулся Рэнди. – У тебя блевотина на подбородке. Вытрись.

Он протянул потный свитер, валявшийся на полу, а сам присел, чтобы развязать шнурки на ботинках Джека.

  — Спасибо, старина.

— Фигня, — опять отмахнулся Рэнди. – Через пятнадцать минут будем в госпитале.

По пути Джека опять скрутила боль. Он отстегнул ремень безопасности и улегся на широкий диван «Крайслера» Рэнди. Мягкая кожа холодила щеку.

— Потерпи чуток, — уговаривал Рэнди, то и дело поворачиваясь к нему с водительского места. – Почти приехали.

Терпеть, однако, пришлось долго. Приемный покой госпиталя Св.Пола жил обычной жизнью. Здесь болело у каждого, а процедура оставалась процедурой. Рэнди психовал, пытался растолковать регистраторше, что у Джека сильные боли, но она, внимательно выслушав и записав жалобы, попросила карточку медицинского страхования, дотошно проверила правописание имени и фамилии, уточнила место жительства и поинтересовалась, откуда у Джека такой милый акцент. Рэнди развел руками и отошел в сторону, чтобы не взорваться.

— Ваш канадский социализм доведет до… — он приставил указательный палец к виску.

Джек слабо улыбнулся. Рэнди, настоящий американец, всегда находил, за что критиковать Канаду. Ему не нравилось, что в общественных туалетах не было обязательных, по его мнению, бумажных подкладок на унитазные круги. Он возмущался, что спиртное не продавалось в обыкновенных супермаркетах, а только через специализированные «Liquor Stores»^[2], которые закрывались в  шесть вечера и не работали по выходным и праздникам. Его вымораживала канадская неторопливость во всем, кроме хоккея.

— Когда врач примет? – спросил он у Джека.

— Когда освободится, — ответил тот.

Боль внезапно ушла, и Джек откинулся на спинку кресла.

— Что это? – Рэнди показал на пластмассовую баночку в прозрачном пакете.

— Мочу собрать, — ответил Джек, — для анализа.

— Так что же ты сидишь?

— Не сижу.

Джек, кряхтя, поднялся и заковылял по направлению к туалету.

Когда он вернулся, Рэнди листал один из журналов, лежавших на низком столике перед креслами.

— Видал? – показал он развернутую страницу. – Лодки какие!

— Моя мечта, — покачал головой Джек, разглядывая белые яхты, выставленные на продажу.

— Такая? — Рэнди ткнул в изображение моторной яхты.

— «Корвет 444», — определил Джек, — длина сорок шесть с половиной футов, V–образный корпус с изменяемой геометрией, два двигателя MAN Common Rail в 1550 лошадей, крейсерская скорость 28 узлов, кокпит полностью скрыт флайбриджем, две каюты, камбуз и динетт. 

— Вау! – воскликнул Рэнди.

— Как раз то, что надо, — усмехнулся Джек. – Остается лишь выложить полмиллиона и отправиться вокруг света.

— За чем дело стало? – поднял брови Рэнди.

— За многим, — ответил Джек и поморщился. Ноющая боль возвращалась.

— Например? – не отставал Рэнди.

— У меня невыплаченный моргейдж^[3], — вздохнул Джек. – Все отложенное бухнул в даунпеймент^[4].

— Зато «локейшн»^[5] и вид на миллион, — сказал Рэнди.

— Ага, — согласился Джек, вжавшись в спинку кресла. – Но каждый месяц надо отстегивать кругленькую сумму. А еще страта^[6] и крыша потекла.

— Понятно, — вздохнул Рэнди. – Работу не бросишь.

— И потом, — боль чуть отпустила, и Джек сразу размяк. – Я бы хотел путешествовать не один.

— Кто мешает? – удивился Рэнди. – Бери Бо-Ми и вперед!

Молоденькая кореянка Бо-Ми училась днем в университете, подрабатывала в эскорт-агентстве по выходным  и числилась подругой Джека.

— Она не семья, — ответил он. – Я о другом.

Опять набежали воспоминания.

Один раз в больницу пришла Марина. Легкая, смешливая, коротко стриженная, в кожаных джинсах и свитере со швами наружу. После бегства из колхоза и трех дней в пустом общежитии, где на целом этаже не было никого, кроме них, Жека ее не видел. Говорили, что она вернулась к Гере, и ее кровать в общаге опять пустовала. Жека этому не верил, не хотел, не мог, даже зная, что все обстояло именно так.

От прежней Марины не осталось и следа. Вместо нее к нему пришло дерзкое существо с черной помадой на губах.

Жека попытался обнять ее и поцеловать, но она отстранилась.

— Не надо, — резко сказала Марина, и Жека подумал: «А было ли между ними что-нибудь? Видел ли он родинку у нее на груди, целовал ли вздрагивающий живот, глядел ли во влюбленные глаза?»

Марина разговаривала с ним отстраненно, гордо вскидывая безумную челку-занавеску.

— Ты изменилась, — сказал он.

— Нельзя жить одинаково, — ответила она.

— Мне нравились длинные волосы, — Жека протянул руку, коснулся вздернутой гребнем челки и заметил пузырьки лака на волосах.

Когда они прятались в университетской общаге, у нее был прическа-каскад а-ля Дженнифер Энистон. Волосы струились по ее худым плечам, сбегали на голую спину между лопатками, и Жека целовал их, прижимаясь к Марине пылающим телом.

Это были безумные три дня и три ночи, слившиеся в горячечность сплетенных тел, запах любви и не очень свежих простыней, обжигающие струи воды и нежные прикосновения в пустой душевой. Прислушивание к шагам вахтерши в коридоре и короткое забытье на груди любимой, а затем вновь вихрящийся водоворот, терпкий пот, смешивающийся со слезами восторга и липкой спермы.

— Зачем ты ушла? – спросил Жека.

— Давай о другом, — сказала Марина. – Как ты себя чувствуешь? Я принесла апельсины. Говорят, помогают.

В общаге они о еде не вспоминали. Или почти не вспоминали. Жека пару раз бегал за бычками в томатном соусе, хлебом и пивом в гастроном по соседству. Чтобы не проходить мимо вахтерши, вылезал через окно в конце коридора и точно так же возвращался. В последний раз, когда он, засунув продукты в сумку, вернулся, окно оказалось закрытым. Ему ничего не оставалось, как отправиться к центральному входу. Около вахты толпились студенты, прибывшие из колхоза. На полу стояли чемоданчики и дорожные сумки, лежали рюкзаки и баулы. Студенты гомонили, брали ключи от своих комнат и расписывались в журнале расселения.

 Жека прошел на этаж, пристроившись к парням-биологам. Добравшись до Марининой комнаты, он услышал чужие голоса за дверью.

  — Ее нет, — ответили Жеке, когда он постучал. – За ней приехал Гера и увез.

— Не может быть.

Девчонки, разговаривавшие с ним, многозначительно переглянулись. С Марининой кровати было снято белье, и теперь оно валялось кучкой в углу комнаты. Девчонки застилали кровати свежими простынями.

Остатки еды со стола были выброшены, а сам стол застелен чистой клеенкой в цветочек. Окна открыты и греховный дух последних дней начисто выветрен.

— Она ничего не оставила? – спросил Жека. – Записку или ..?

— Ничего, — ответили девчонки. Потом переглянулись и, захихикав, томно закатили глаза. Жека подарил им купленные консервы и пиво, отказался поужинать вместе и переночевать, если надо.

Он хотел ненавидеть Марину, ту легкость, с которой она разрушила его жизнь, но понимал, что снова простит, и снова будет довольствоваться статусом друга, который всегда придет на помощь. В общаге он тоже был только другом, верным, понимающим, ласковым, готовым на все.

  — Слушай, — Рэнди вернул Джека в реальность, — у меня есть предложение.

— Какое? – спросил Джек. На табло высветился номер больного, сидевшего перед ним. Тот встал и пошел вслед за медсестрой в зал врачебного приема.

— Есть один знакомый, — сказал Рэнди, — русский, между прочим, которому требуется помощь.

— Компьютеры, обеспечение, программы?

— Нет, — покачал головой Рэнди, — совсем другой бизнес. Но быстрый и прибыльный.
     Джек удивленно вскинул брови.

— Русский, быстрый бизнес, хорошие деньги, — повторил он за Рэнди, — мафия, что ли?

— Ты хуже американцев, — рассердился Рэнди, — если русский бизнесмен, значит обязательно мафия. Отбрось стереотипы.

— Окей, — кивнул Джек, — что за бизнес?

— Я бы назвал его представительским.

— И кого представлять?

— Различные делегации, но за хорошие комиссионные, — сказал Рэнди. – Если сработаешься, то через пару лет с лихвой хватит на яхту.

— Да ну!? – не поверил Джек. – За простое представительство?

— Ага, — утвердительно кивнул Рэнди. – Встречаешь делегацию. Везешь на границу со Штатами, скажем, в Манитобе, передаешь проводнику-индейцу и возвращаешься домой. Работа непыльная. Раз в месяц.

— Граница. Проводник. Это же криминал! – Джек непонимающе смотрел на Рэнди.

— Не совсем, — ответил тот. – Я бы сказал гуманитарная помощь. Люди абсолютно легально въезжают в Канаду, но им надо в Штаты. Мы помогаем. Все.

— Нет, — жестко ответил Джек. – Я не по этим делам.

— Смотри, — пожал плечами Рэнди, — два года и мечта жизни становится реальностью.

— Нет, — закончил разговор Джек.

На табло загорелся его номер.

— Джек Оуквуд, — позвала вышедшая медсестра, — следуйте за мной.