Страстные сказки средневековья Глава 31

КНИГА 2.

ПАРИЖ.

И опять всё складывалось неблагоприятно для папского посольства.  Казалось, что оно застряло в Англии до скончания веков. По крайней мере, так думал дон Мигель, измученный никчемным ожиданием начала переговоров. Но кто может заранее сказать, что придет в голову чванливым англичанам?

— От вечного тумана у них полный кавардак в голове, и британцы сами иногда не знают, чего хотят от своих королей. От влаги у всех разыгрывается подагра, и чтобы выместить на ком-нибудь плохое настроение, они воюют просто для того, чтобы развлечься! — часто брюзжал он, обращаясь к епископу.

— Всё в руках Господа, сын мой, — терпению его преосвященства позавидовали бы даже скалы.

О Братичелли, как волны об утёс разбивались все неприятности, оставляя епископа в непоколебимой уверенности, что всё как-нибудь образуется к вящей пользе папского престола. Увы, граф такой счастливой уверенности не разделял, и в какой-то мере оказывался прав.

Занявшийся после реставрации  неотложными делами Эдуард усиленно делал вид, что никакого посольства с предложением о перемирии в его столице попросту нет. Мало того, иногда король вёл себя настолько враждебно, что легаты всерьез опасались как бы война не вспыхнула вновь: Англию к этому безумству изо всех сил подталкивал Карл Смелый.

Зато были новости у Гачека. Бывший вагант плотно засел за книги по демонологии. Днём и ночью вчитывался он в страницы, перегруженные настолько специфическими сведениями, что ему страшно было оставаться одному в комнате.

Как-то Гачек забрел в один из кабачков, чтобы подумать и немного отвлечься от прочитанного кошмара. Он мирно сидел с кувшином вина, рассеяно прислушиваясь к пьяным разговорам посетителей и искренне завидуя их беззаботности, когда к нему подсел один из школяров, знакомых ещё по Медицинской школе.

— О, Гачек, — панибратски стукнул он Славека по спине, — куда  ты так неожиданно пропал?

— Да так, — неопределенно протянул молодой человек, — дела!

— А  сестра тебя нашла?

— Моя сестра? — удивился Гачек. — Но у меня никогда не было сестры.

— Значит, это была какая-то твоя подружка, которая здорово заморочила голову  профессору де Монтрею, — пьяно рассмеялся тот. — Ты же знаешь доктора:  обвести его вокруг пальца ловкой девчонке ничего не стоит.

У насторожившегося Гачека тревожно стукнуло сердце:  никаких подружек у него в Париже не было, и искать его могли только две женщины — или графиня, или Хельга. Он прекрасно помнил доктора де Монтрея,  когда-то посетил несколько лекций профессора и теперь, расспросив  бывшего сокурсника о его месте жительства, кинулся в Латинский квартал.

На  счастье Гачека доктор оказался дома. Выглядел он неважно и принял гостя с заметным холодком. Поначалу на вопросы посетителя в основном отвечала  необъятных размеров сварливая служанка. Что-то яростно мешая в подвешенном над очагом котле, она встретила Гачека весьма не приветливо.

— Как же, жила здесь ваша сестра — криворукая неумеха! Ох и намучалась я с ней: ни постирать, ни приготовить, даже подмести пол и то не могла. Единственное только шить и умела. А ещё этот ваш братец – придурковатый урод. Вот ведь прожорливая и вредная утроба…  В общем, не в обиду будет сказано, ещё та у вас семейка!

Ошеломленный Славек почувствовал, что его ноги не держат: то ли от радости, что графиня все-таки жива, то ли от нового витка тревоги — ведь сейчас её здесь не было.

— Где Стефания? — побледнел он, без приглашения опускаясь на лавку.

— А черт её знает! Все было мирно,  шли мы по рынку, когда она вдруг дала стрекоча, а потом и вовсе исчезла. Просыпаюсь утром, а  Стефании нет: как сквозь землю провалилась! И уродец за ней уплелся.

Гачек перевел вопросительный взгляд на доктора, но тот ответил многозначительным кивком, приглашая выйти из дома. Оказавшись на улице, они зашли в небольшой кабачок неподалеку.

— Если вы действительно брат Стефании, —  печально спросил де Монтрей, —  скажите, от кого она все время пыталась убежать?

— Донна Стефания не сестра мне, а всего лишь землячка, — не стал лгать Славек. — Она жена влиятельного и знатного испанского гранда — графа де ла Верды. Супруги повздорили, и графиня сбежала. Это произошло больше полугода назад, и с тех пор мы безуспешно ищем её по всей Франции. Уже одно то, что она появилась в вашем доме,  делает меня счастливым. Но где графиня была всё это время? Она ничего не рассказывала?

Мэтр Метье небрежно передёрнул плечами, устремив тоскливый взгляд в кружку с вином. Было очевидно, что разговаривает он через силу, и настроение у известного своей доброжелательностью доктора хуже некуда.

— Кое-что говорила.  Её держали пленницей в неизвестном замке, и она боялась преследования какого-то мужчины.

— Где же графиня сейчас?

И тут Гачек увидел, что де Монтрей скорбно прикусил губу.

— Женщина исчезла.

— Когда это произошло?

— Три недели назад, — доктор тяжело вздохнул и вдруг торопливо заговорил,- всё было хорошо: Стефания безропотно переносила своё окружение, была мила и приветлива,  хотя… — тут он задумчиво запнулся, — в последнюю встречу она мне показалась опечаленной: что-то её тревожило.

Гачек недоуменно напрягся, заслышав особое ударение на слове "окружение".

— А где скрывалась графиня? — не понял он.

Профессор заметно смутился.

— Стефания мне сказала, что её преследователь — знатный человек. Я подумал, что единственное место,  где бы он её не стал искать, это публичный дом.

— Бордель? — Гачек не поверил собственным ушам. — Вы отправили графиню в бордель?!

— У меня есть связи среди содержательниц этих заведений,  - принялся оправдываться лекарь, — и я знал, что её надежно спрячут. Стефания сидела в маленькой каморке и прилежно штопала девицам чулки. У неё настолько великодушное и доброе сердце, что женщина подружилась с обитательницами борделя, и там все расстроены из-за её пропажи.

Гачек только глазами хлопал, пытаясь собрать воедино разбегающиеся мысли.

— Графиня штопала чулки потаскухам? — шок оказался слишком силен, чтобы он смог как-то смириться с таким известием. — Может, это была не она? Донна Стефания редкостная красавица...

— … ласковая и нежная, — продолжил описание мэтр Метье, со вздохом облокачиваясь на грязный стол, — она — сама доброта.  А таким не страшен бордель, они всех согревают теплом своей души. У Мами её прозвали Ангелочком!

Славек посмотрел на его грустное лицо, печальные глаза и руки, бесцельно крутящие кружку, и всё понял. Он искренне посочувствовал этому человеку, но успокоить его ничем не мог.

— Отведите меня в тот бордель: нужно поговорить с девицами. Может, донна Стефания с кем-нибудь поделилась  планами очередного побега?

Де Монтрей немного подумал, невидящими глазами глядя куда-то сквозь собеседника.

— Стефания не могла просто так бросить меня, не сказав ни слова, — наконец произнес он, — мы любили друг друга. Я знаю, чувствую: случилось что-то страшное.

   Гачек недоуменно осмотрел невыразительную внешность этого мужчины.

— Вы хотите сказать, что она была вашей любовницей?

— Я слишком любил и уважал Стефанию, для того чтобы оскорбить, да ещё когда она пребывала в столь двусмысленной ситуации, — возмутился доктор, а потом уже тише добавил. — Эта женщина может сделать мужчину счастливым, просто находясь с ним рядом.

Гачек задохнулся от удивления. Надо же, этот невзрачный человек довольно точно охарактеризовал и его отношение к графине.

В бордель Мами они попали на следующий день ближе к обеду.

Славек недоуменным взглядом окинул неказистое, провонявшее нищетой и кислым вином убежище порока. Дом терпимости был одним из самых дешёвых и непритязательных заведений подобного рода, и надо же, что именно здесь нашла пристанище графиня де ла Верда.

Про себя Гачек возблагодарил Господа, что дон Мигель не видит этого убожества: можно  представить, как болезненно ударило бы по фамильной гордости чванливого испанца подобное унижение жены.

Хозяйка борделя неохотно дала разрешение увидеться с девицами, и если бы он не развязал кошелек, наверное,  выставила его из заведения.

— Ушла, — отмахнулась она от расспросов. — Куда? Кто же знает? Что я ей — сторож?

Гачек с брезгливой жалостью осмотрел узкую лавку, на которой спала графиня, нищее убожество захламленной комнаты, и неожиданно наткнулся взглядом на стоящую на колченогом табурете чёрную коробочку из дорогого атласного дерева.

— Это оставшиеся после неё притирания, — неохотно пояснила Мами,- выкинуть рука не поднялась, а пользоваться никто не хочет: уж больно неприятный запах. Такой мужчину не привлечет, а скорее отпугнет. Можете забрать себе, если хотите.

Гачек осторожно прикоснулся к вещице: рука тут же запахла полынью.

Беседа с девицами также мало, что прояснила в этой тёмной истории.

— Ангелочек — настоящая милашка, и с ней приятно было иметь дело, — прозвучало единодушное мнение всех присутствующих при разговоре. — Никому слова плохого не сказала, всегда улыбалась и терпеливо латала любую рухлядь, которую ей подсовываешь.

Толстуха Изабо даже прослезилась.

— Ангел, светлый ангел, — пробормотала она, с шумом высморкавшись в большой платок, — не то что горбатый выродок — её братец!

И вот только тут Гачек вспомнил про Тибо.

— А шут-то куда делся?

Девки только пожали плечами, недоуменно переглянувшись.

— Тоже ушёл вместе с ней, — неуверенно протянула одна из них, — по крайней мере, мы его больше не видели. Надо спросить у его невесты: уж Мадлен-то точно знает, где её голубок.

— Кто такая Мадлен?

— Помощница парфюмерши Катрин Прель, — вежливо пояснили ему. — Ангелочек сосватала для вашего братца эту хитрую девицу. Впрочем, они с Тибо — два сапога пара!

История любовных шашней шута с какой-то Мадлен, ваганта  интересовала мало, так как ничего не давала для его поисков.

— А бывал ли у сестры кто-нибудь кроме мэтра и вас, демуазель? — вежливо обратился он к переминающимся с ноги на ногу зевающим девицам.

Женщины многозначительно переглянулись, немного помялись, и всё же отрицательно покачали головой, а мэтр Метье почему-то стыдливо отвел глаза.

Гачек стразу же сообразил:  тут что-то не так, и все они кого-то покрывают. Но кого?

Однако делать нечего: пришлось убираться, не солоно нахлебавшись. Напоследок он на всякий случай закинул приманку:

— За все сведения касательно моей сестры, я щедро заплачу. Если что-нибудь узнаете, то спросите на папском подворье секретаря графа де ла Верда Славека Гачека.

Судя по заинтересованному выражению лиц  некоторых из девиц, он понял, что кто-то из них располагал нужными сведениями.

Расставшись неподалёку от Сите с мэтром Метье, Гачек пустился в неторопливую прогулку вдоль Сены: ему надо было подумать.

Несмотря на  холодный день на берегу Сены собрались прачки с вальками. Они ловко били ими по белью, разбрызгивая грязь во все стороны.  И наблюдая за работой женщин, Гачек сообразил, что ему нужно делать.

Поздно вечером он переступил порог заведения Мами-ля-Тибод, но ни с черного хода, а с парадного — в качестве клиента. Первой же кого он увидел на входе, была сама хозяйка заведения.

— Решили вернуться к нам в качестве  гостя? — расплылась она в нарочито гостеприимной улыбке. — Никак понравилась какая-то из моих птичек?

— Не без этого, — Славек счёл нужным улыбнуться в ответ, — такая черноволосая, аппетитная девчонка с грустными глазками.

— Амбруаза, — всплеснула руками Мами, — жаль, но она уже с клиентом. Может, выберите ещё кого-нибудь?

— Нет, я подожду, — отрицательно покачал он головой и прошёл в большой зал, где стояли столы с лавками, за которыми веселились вместе с клиентами девицы.

Некоторые сидели у мужчин на коленях, другие уже поднимались в обнимку наверх, а третьи ещё скромно ждали, когда их выберут на лавке у стены. Гачек заказал себе вина и стал ждать, когда появится Амбруаза: именно в её глазах он заметил вспыхнувший интерес при сообщении о вознаграждении, но видимо девица побоялась распускать язык при свидетелях.

Время шло, а Амбруазы всё не было, и к нему подошла белокурая худая женщина с явными признаками грядущей чахотки на бескровном лице.

— Зачем вам Амбруаза? — подсела она к Гачеку. — Пойдемте со мной: я сделаю всё не хуже, чем она. И если сговоримся на счёт платы, то кое-что расскажу по вашему делу.

Нужно ли говорить, что Гачек сразу же последовал за этой потрепанной жизнью жрицей любви.

— Что же от меня скрыли? — сразу же спросил он, стоило им остаться наедине.

Но девица только вытянула ладонь. Гачек до тех пор отсчитывал монеты, пока она не кивнула согласно головой. Мужчина недовольно поморщился: получилась весьма кругленькая сумма. А ведь ещё неизвестно, что она расскажет: может ерунду какую-нибудь.

— Итак, красавица?

— У вашей сестры в гостях любил бывать Франсуа Вийон. Они постоянно о чём-то болтали, и он даже как-то помогал ей штопать юбку Изабо. Мэтр Метье тоже сидел вместе с ними, хотя ему не нравилось, что пройдоха крутится вокруг его девушки. Но доктор славный и мягкий человек, поэтому не гнал его прочь.

— Кто такой Франсуа Вийон? — недоуменно спросил Славек.

 У него было смутное чувство, что он раньше слышал это имя.

Девица же взглянула на него с таким презрением, что Гачеку моментально стало стыдно за свою неосведомленность.

— Это поэт! — сухо пояснила она.

— Но почему надо было скрывать, что Вийон бывал у моей сестры?

-  Решением капитула он изгнан из города, и ему грозит виселица, если кто-нибудь из власть имущих узнает, что Франсуа обретается в Париже. Все девицы в нашем борделе его жалеют (ведь он пишет о нас такие правдивые стихи), и понятно, что не хотят его выдавать.

— А мэтр Метье?

— Мэтр — святой человек. Он никому за всю  жизнь не сделал ничего плохого, и всегда верил людям. А между тем, Ангелочек ушла именно с этим гулякой и бражником.

— Ты уверена?- судорожно схватил её за руку взволнованный Гачек.

Неужели после стольких неудач, он опять наткнулся на след графини?

— Я их видела собственными глазами, — даже обиделась девица. — Оба мрачнее тучи, и было хорошо заметно, что недавно поссорились. Только не знаю, куда он её повел:  у Франсуа ни кола, ни двора, а из имущества одни только драные штаны да потрепанный плащ.

— Но ведь где-то же он ночует? — нахмурился Гачек.

Задача усложнялась: попробуй, найди в Париже человека, у которого нет крыши над головой.

— А где ночует ветер? Вийон — тот же ветерок, — усмехнулась та. — Сегодня он гостит в постели шлюхи, завтра во Дворе Чудес: Франсуа везде у себя дома.

Про Двор Чудес Славек был наслышан, и с его обитателями сталкивался, несколько раз  лишившись всей наличности после неприятных встреч. Понятно, что в эту парижскую клоаку Гачек соваться бы никогда не рискнул. Собственно, девица ему больше не была нужна, но всё-таки он с неожиданным интересом спросил:

— Почему все молчали, а ты решила рассказать о Вийоне?

— Он меня высмеял, сравнив с тощей смертью. Не всем же быть такими коровами, как Изабо?

— Он не прав, — Гачек потрепал её за подбородок, — ты изящная, и стыдно поэту этого не понимать.

Девка польщено хихикнула.

— Может останешься: я недорого с тебя возьму?

Гачек добавил осведомительнице ещё одну монету и откланялся.

— Буду крайне благодарен, если ты сообщишь, когда появится поэт.

Девушка согласно кивнула головой, быстро пряча монетку в извечный женский тайник за пазухой. Но  известий от неё не поступило ни через день, ни через месяц.

Может Вийон больше не посещал заведение Мами, а может девица забыла о его просьбе, уж не говоря о том, что она могла помириться с ветреным поэтом.

И Гачек, в очередной раз тяжело вздохнув, сел за письмо к графу, чтобы ознакомить патрона с последними известиями о жене.